Мемуары Арамиса Часть 181

Глава 181

Д’Артаньян говорил: «Когда от вас требуют невозможного, сделайте всё возможное, этого будет достаточно, иной раз даже слишком».
Действительно, я сделал всё от меня зависящее для того, чтобы расколоть лагерь недоброжелателей Королевы, и эта трещина, которую я заронил, стала разрастаться с эффектом лавины. Каждый почувствовал свою слабость и с огромным опасением стал подозревать силу своих противников, и все они стали искать защиты у Королевы.
Надо сказать, что Мазарини оставил Королеве четырёх умелых советников: Кольбера, Лионна, Сервьена и Летелье. Все они помогали ей продержаться до 5 сентября 1651 года, когда Король достигнет своего совершеннолетия. Они помогали ей своими советами тогда, когда спасительные письма Мазарини задерживались. Действительно, даже самый умный совет, пришедший с опозданием, становится бесполезным, и даже может оказаться вредным, если ситуация изменяется слишком быстро, а она изменялась порой стремительно.
Раскол, который мне удалось посеять в стане второй Фронды дошёл до такой стадии, что Гонди в надежде снискать благорасположение Королевы дошёл даже до того, что уговаривал её подослать наёмных убийц к Принцу Конде! Но Королева отвергла эту жестокость, она не желала даже повторного его ареста, хотя, видит Бог, Конде его заслужил.
В ту пору я узнал, что свой вклад в расторжение помолвки принца Конти с моей дорогой мадемуазель Шарлоттой-Марией де Шеврёз, моей обожаемой дочкой, внесла обожаемая мной Анна-Женевьева герцогиня де Лонгвиль!  Она отговорила своего младшего брата от этого брака для того, чтобы сохранить над ним своё влияние, чтобы не допустить перехода его в стан Шеврёз-Роганов и Гизов-Лотарингских. Воистину перессорить грандов было делом очень простым, когда они и сами постоянно изыскивали причины для ссор!
Между тем сама Анна-Женевьева всё больше и больше становилась похожей на Марию, герцогиню де Шеврёз, в своём поведении. Про неё стали говорить, что она не любила невинных развлечений. После меня и после герцога Франсуа де Ларошфуко она наотрез отказалась возвращаться в супружеские объятья, делая вид, что не простила ему близость с Шевреттой, тогда как на самом деле была лишь рада тому, что нашёлся предлог дать отставку престарелому супругу, который выполнял все функции знатного и богатого мужа, но не был допущен к обязанностям страстного супруга. Развесёлая Лонгвиль едва оправившись от беременности стала забавляться с Тюренном, затем с герцогом Немурским и, кажется ещё с двумя-тремя дворянами, которых нельзя уже было считать грандами, но всё же вполне допустимо было допустить в её гостеприимную спальню. Для того, чтобы иметь ещё один лишний предлог не съезжаться с пожилым супругом, герцогиня де Лонгвиль подбила старшего брата, Принца Конде, вступить в гражданскую войну. Это привело к тому, что Конде перешёл на сторону Испании и следующие восемь лет отдавал свой талант полководца врагам Франции. Пожалела ли Королева о том, что не согласилась на убийство Конде, когда узнала об этом? Едва ли. Но, полагаю, она пожалела, что не велела его арестовать. Для него было бы лучше отдохнуть в Венсенском замке под присмотром верных Королеве стражников, чем возглавлять вражеские войска. Предательство никогда не найдёт в моей душе сочувствия, даже у меня, который за свою жизнь был не только гражданином своей Родины, Франции, но и умудрился побывать гражданином Испании, выполнять даже некоторые функции советника в Турции и, наконец, закончить свои годы в Италии, в Риме, ибо после этого я уже ни в какую иную страну не перееду и намерен умереть здесь на том посту, который Господь сподобился мне вручить. Воистину, будь я Конде, я предпочёл бы быть убитым кинжалом какого-нибудь нового Равальяка или Клемана, нежели воевать против своей Родины. Он весьма успешно опустошал северные провинции Франции, пока вернувшийся из ссылки Мазарини не заключил с ним мир, простив ему все его вины, предпочитая иметь его в качестве подданного, нежели в качестве неспокойного соседа, поскольку Испания уже предложила ему отдельные провинции на севере Франции, и он подумывал о том, чтобы принять этот дар. Пока у Мазарини сердце обливалось кровью от двойных огорчений – разлукой с Королевой и потерей Франции крепостей, которые он с таким трудом завоевал, в Париже жили так, будто Париж и был всей Францией. Там продолжали делить власть, не обращая внимание на то, какие территориальные потери несёт Франция. Королева была возмущена поведением Конде, она вынесла на суд присяжных дело об измене Конде, и Месье был вынужден поддержать её, хотя ему, по-видимому, очень этого не хотелось. При этом Гастон выдвинул встречное условие, он требовал, чтобы признание Короля совершеннолетним было отсрочено, и, соответственно, время регентства было продлено. Однако, накануне, Король, которому уже скоро должно было исполниться четырнадцать лет, официально установленный возраст совершеннолетия, напрямик спросил Гастона, друг ли он ему, или враг.
 — Добрейший мой дядюшка, ведь ты так часто говорил, что любишь меня! — сказал он. — Нынче у вас, дорогой дядюшка, есть прекрасная возможность доказать это. Ответьте же, к чьей партии вы принадлежите? К партии ли Принца, или к моей?
— Ваше Величество, меня оговорили, оболгали в ваших глазах завистники и враги, — смущённо оправдывался Гастон. — Я всегда был преданнейшим подданным Вашего Величества, и, конечно же, любящим дядей!
— Стоит ли обращать внимание на то, что о вас говорят другие, когда у вас есть такая прекрасная возможность заткнуть им рты, проявив истинную любовь к своему племяннику? — возразил Король. — Заставьте же из умолкнуть, открыто продемонстрировав, что вы состоите в моей партии, а не в партии Принца, и что вы поддерживаете меня, вашего Короля!
Между тем глава парламента Матье Моле пытался убедить Королеву в том, что Принц Конде вовсе не так плох, как кажется, и что его непослушание спровоцировано несправедливым отношением к нему.
— Снимите все обвинения с него, и он вновь станет послушным, — беззастенчиво лгал Моле.
— Что мешает Принцу сначала стать послушным, для того, чтобы я, увидев его послушание, сняла с него все обвинения? — спросила Королева. — И как же это вы, господин Моле, берётесь ручаться за поведение Конде, когда даже я не могу за него ручаться? А ведь я ему и родственница, и госпожа!
Моле пускался в пространные рассуждения о всепрощении и других добродетелей, к которым призывал Господь.
— Мне кажется, у меня довольно добродетелей, таких как снисходительность и доброта и подобных ей, — возразила Королева. — Кто как не вы могли многократно убедиться в этом? Между тем, почему бы Конде не проявить хотя бы малую толику таких добродетелей, как раскаяние и послушание?
Гастон со своей стороны тоже стал уговаривать Королеву публично заявить о прощении Конде. Странные люди! А с какой стати? Ах, да, принцы крови считались неподсудными! Так они уже отсидели своё в Венсенском замке! Мало?
Королева пообещала направить письмо о прощении Конде в парламент, но сказала, что монарху не надлежит быть непоследовательным. Прощение после осуждение без какой-либо причины не поймут подданные. Следует дождаться подходящего случая. Провозглашение Короля совершеннолетним – как раз такой праздник, в честь которого можно объявлять о прощении. Месье был вынужден смириться, но вытребовал новую ещё более строгую декларацию против Мазарини. Королева уступила лишь бы не откладывать провозглашение Людовика совершеннолетним Королём.
Итак, 7 сентября, с задержкой всего лишь на два дня, Людовик XIV был торжественно объявлен совершеннолетним. На церемонии присутствовали все гранды. Отсутствовал только Конде, но его младший брат принц Конти торжественно вручил от него Королю поздравительное письмо.
Король, не слезая с коня, взял это письмо с презрительным выражением лица и тут же передал его, не вскрывая, своему воспитателю Вильруа, продемонстрировав, как мало для него значат подобные поздравления от предателя.
Торжественная кавалькада проехала по главной улице, Людовик, держа в руке шляпу, приветствовал своих подданных, проявлявших бурный восторг радостными возгласами, сливавшимися в единый гул. Королева следовала за сыном в карете вместе с Месье и маленьким Месье, братом Людовика XIV.
Во Дворце правосудия Королева произнесла короткую, но проникновенную речь, в которой возблагодарила Господа за то, что он благословил её труды и увенчал их этим радостным событием, оберегая его бесценную жизнь до того момента, когда ему надлежит принять к управлению королевство. Она признала себя отныне его подданной и высказала уверенность в том, что его правление будет счастливым с Божьей помощью.
Король в ответной речи поблагодарил мать за заботу и управление государством до достижения им надлежащего возраста.
— Я прошу вас и впредь давать мне добрые советы и желаю. Чтобы после меня главой моего совета были вы, — сказал он в конце своей речи.
Воцарение Короля, конечно, не решило все проблемы монархии единым разом, но сильно укрепило положение дел. Вскоре после совершеннолетия Людовика XIV Конде выступил против того, чтобы в Королевский совет вошли Шатонеф, Моле и Лавьевиль. Месье поддержал это требование и даже пригрозил, что если оно не будет исполнено, тогда он не появится в Пале-Рояле. Услышав это Людовик XIV тут же потребовал королевские печати к Сегье и передал их де Моле, после чего пригласил на совет, назначенный на 8 сентября, также и де Шатонефа и де Лавьевиля. Месье пришлось сделать вид, что он позабыл свои угрозы, так что на следующий день он как ни в чём не бывало явился на все мероприятия, включая подъём Короля с постели. Через три года, когда парламент вознамерился поставить на обсуждение эдикты о гербовой бумаге, Король явился в Парламент с охоты, даже не переодевшись, и поставил всех на место одной простой фразой: «Государство – это я!»
Почти тотчас же после воцарения Короля Анна Австрийская начала готовить возвращение Мазарини. Даже сторонники кардинала умоляли её не торопиться с этим, добившись прежде полного примирения с Конде, но Королева возразила, сказав, что кардинал приедет лишь для того, чтобы ответить на обвинения и оправдаться, после чего просто будет жить жизнью обычного человека, поскольку он не претендует га государственную власть. Даже Шатонеф не поверил в такую перспективу, но какая, собственно разница, во что он поверил? Главное, что решение было принято. Мазарини не желал больше тянуть, шкатулка с бриллиантами пригодилась ему для того, чтобы нанять приличную охрану, которая составила основу будущего войска. Возвращение кардинала было подготовлено тщательно и хорошо продуманно, в этом деле участвовали самые надёжные его сторонники. В этом деле участвовали маршал дю Плесси-Прален, марких де Навай, принц тома де Кариньяно из Савойского дома, герцог де Меркер, и, конечно, д’Артаньян. Также в этом деле участвовали Ондедеи, Браше, Берте и Мийе де Жер.
Королева вручила Барте приказ, написанный рукой Короля, повелевающий Мазарини вернуться во Францию. Но Барте сознательно рассказал об этом приказе Шатонефу, Месье и Рецу, которые наперебой стали советовали Королеве отсрочить возвращение Мазарини.
Королева встретила Мазарини в Пуатье, и несмотря на то, что парламент обнаглел настолько, что вновь издал указ об аресте Мазарини, никто не посмел исполнить этот приказ. Мазарини сопровождал д’Артаньян со своими мушкетёрами, значительную часть которых он вызвал для этих целей.

 (Продолжение следует)