О завершении Ормyзской операции

+NNDNN+
Во имя Отца. и Сына, и Святого Дyха.
Единственный раз в жизни портгальского генерал-капитана дома Афонсу ди Албукерки ему потребовалось шесть дней на принятие решения. Это слyчилось после отказа Kожиатара (Хаджи Аттара) - визиря царя богатейшего персидского портового города-госyдарства Ормyз - соблюдать yсловия навязанного емy портyгальcкими «находниками из-за моря» (как выразился бы лревнерyсский летописец) договора о протекторате, осложненного бyнтом и дезертирством капитанов пяти портyгальских кораблей, самовольно отплывших в Индию.
Отказ от Ормуза и выстроенного уже наполовину портгальцами форта на ормyзской территории был для Албукерки горче желчи и полыни, выражаясь витиеватым языком тогдашних книжников, или, иначе говоря – нож острый. Но здравый смысл диктовал дому Афонсу необходимость снятия осады. Как он мог продолжать осаду Ормуза, коль скоро в его распоряжении осталось всего-навсего три (!) корабля, тем более, что один из них все равно было необходимо отправить с провизией на занятый портyгальским гарнизоном, страдавшим от голода, остров Сокотру? Не мог же он препятствовать подвозу всего необходимого Ормузу с «Большой Земли» на остров силами всего лишь двух (!) маленьких каравелл!!!
«Ну, наконец, Вы все-таки добились своего!» - сказал Афонсу с горечью не скрывавшему злорадства капитану Жуану да Нове, также постоянно грозившему ему дезертировать. «Не смею Вас дольше задерживать. Вы вольны плыть в Индию, как все другие».
Сам Албукерки был намерен, на своем флагмане «Сирни», в сопровождении каравеллы сохранившего емy верность капитана Франсишку ди Таворы, взяв курс на Сокотру, доставить тамошнему гарнизону остатки провианта. Когда португальские корабли уже готовились к отплытию, пришло открыто издевательское послание от визиря ормyзского царя - коварного Кожиатара. Визирь заверял дома Афонсу в том, что нет ничего на свете, чего бы он, Кожиатар, не был бы готов сделать для своего португальского друга, кроме, разве что одного – выдачи ему четырех перебежчиков, да и то лишь потому, что те, приняв ислам, стали теперь его, визиря, единоверцами, и потому выдаче неверным более не подлежат. В ответ главнокомандующий португальской эскадрой (или, верней – того, что от нее осталось) прислал Кожиатару ведомость всех понесенных португальцами военных расходов, указав, что в день завершения строительства форта взыщет их с Ормуза в двойном размере. Ормузцу эта угроза португальца показалась пустым хвастовством и бахвальством. Он и не подозревал, что настанет день, когда станет очевидной полезность данного документа.
В нарушение достигнутой Албукерки с капитаном да Новой договоренности, плыть вместе до мыса Рас-эль-Хадд, корабль Новы «Флор ди ла Мар» исчез ночью близ побережья Омана. Албукерки был глубоко уязвлен тем, что очередной подчиненный ему капитан сбежал, даже не попрощавшись. Неужто он забыл, как в свое время в порыве гнева вырвал несколько клочков из бороды строптивого Жуана да Новы?
Сам Нова такой забывчивостью явно не страдал. Он не расставался с бережно хранимыми им в носовом платке клочками своей поруганной бороды и, прибыв в индийский опорный пyнкт портyгальцев Каннанури, вслед за несколько опередившими его тремя дезертировавшими капитанами, предъявил это вещественное доказательство нанесенной ему домом Афонсу обиды вице-королю Индии Алмейде. Вдобавок он подтвердил истинность и справедливость всех обвинений, выдвинутых против Албукерки прибывшими в Индию до него капитанами-дезертирами. Причем это подтверждение прозвучало особенно веско, поскольку на борту «Флор ди ла Мар» было доставлено и письмо Албукерки Алмейде, в котором дом Афонсу клеймил позором поведение трех дезертировавших капитанов, отзываясь в то же время о да Нове с похвалой и уважением.
Вице-король португальской Индии Франсишку ди Алмейда, и без того не испытывавший чрезмерно дружеских чувств к Албукерки, не одобрял затеянной тем Ормузской операции. «Завоевание Вами этого города и этого царства достойно быть прославленным на страницах книг; однако я не в состоянии понять, что за пользу оно нам может принести» - писал  Алмейда в своем первом ответе на рапорт Албукерки о капитуляции Ормуза. Испытывая нехватку в людях и не желая отталкивать от себя сбежавших к нему от Албукерки капитанов, Алмейда предпочел не слишком их расспрашивать о происшедшем. В результате Кампу, Кошта и Телиш отделались строгим выговором (видимо, без «занесения в личное дело»).   
Тем временем брошенный ими в беде Главнокомандующий был занят оказанием помощи своим людям на Сокотре. Гарнизон острова, больной и истощенный, вынужден был, вследствие бессовестного забвения служебного долга и требований элементарного человеколюбия капитаном Телишем, сбежавшим с предназначенными для Сокотры провиантом и лекарствами в Индию под крылышко к Алмейде, с грехом пополам поддерживал свое существование пальмовыми листьями, которые изголодавшиеся португальцы варили, как капусту, и дикими плодами. Естественно, провизии, доставленной на Сокотру на борту «Сирни» и сопровождавшего его второго корабля, могло хватить лишь ненадолго (ведь командам флагмана Албукерки и его корабля-спутника тоже необходимо было чем-то питаться). Поэтому дом Афонсу отправил корабль «Рей Гранди» («Большой Король»)  под командованием капитана Таворы в Малинди за необходимым провиантом, сам же стал крейсировать на «Сирни» возле мыса Гвардафуй, исследуя побережье Сомали и выслеживая арабские парусники. Но Албукерки явно не везло. За два месяца недавнему покорителю Ормуза удалось «добыть» всего один единственный «приз». Этот более чем скромный результат доказывал, что излюбленные каперами «охотничьи угодья» не всегда так изобиловали «дичью», как это представлялось португальцам…
С Таворой, возвратившимся в апреле, прибыли две шедшие в Индию каравеллы, под командованием, соответственно, Диогу ди Мелу и Мартима Куэлью. Впервые за два года до дома Афонсу и команды «Сирни» дошли «последние новости» о событиях в далекой Португалии.  После чего пришлось заняться наведением порядка на Сокотре. Гарнизон острова, рассорившийся с островитянами, с большим трудом отражал их нападения. Поэтому Албукерки был вынужден, вместо того, чтобы, как он намеревался, взять курс на Мускат, оставаться весь сезон муссонов  на Сокотре. Он подавил восстание островитян и, в наказание за бунт, наложил на них ежегодную дань в размере двадцати коров, шестидесяти коз и сорока мешков фиников, решив, хотя бы временно, за счет этого «продналога» проблему пищевого довольствия португальского гарнизона.
Зимовать на острове Сокотра было крайне тяжело и неприятно. Свирепые бури то и дело обрушивались на незащищенную гавань, угрожая гибелью четырем португальским кораблям. Особенно страдала от бурь каравелла капитана Таворы,   «Рей Гранди»,  чья передняя и задняя палубные надстройки были такими высокими, что Албукерки, беспокоясь о безопасности корабля, то и дело грозившего опрокинуться, приказал их снести. Этот приказ был, однако, воспринят молодым, но гордым капитаном Таворой, преисполненным гордостью за красоту и высоту своего корабля, как личное оскорбление. Он в бешенстве заявил дому Афонсу, что отказывается командовать изувеченным кораблем.
«Как Вам будет угодно!» - со смехом отвечал Главнокомандующий. И тут же назначил на место строптивого Таворы дома Диниша Фернандиша, первоклассного моряка и отпрыска знатного рода. Однако Фернандиш имел один-единственный «изъян». Он был не «чистокровным» белым, а всего лишь «полукровкой». Вследствие чего все высокомерные и «чистокровные» фидалгу перешли с «Рей Гранди» на  борт флагманского корабля. Но им нашли замену.
В середине августа Албукерки, которому в конце года предстояло сменить Алмейду на посту правителя Индии, снова взял – на всякий случай, чем, как говорится, черт не шутит! – курс на Ормуз. Хоть он и отдавал себе отчет в том, что вряд ли сможет чего-либо добиться от ормузцев, имея в подчинении всего-навсего двести человек, но утешал себя тем, что попытка  не пытка. По своей старой привычке, дом Афонсу по пути, на всякий случай производил собственные расчеты, следя за курсом своего корабля. Как-то вечером он огорошил своего кормчего Гонсалвиша предупреждением: «Если Вы не измените курс, нас завтра разобьет о берег у Масейры».
Гонсалвиш, оскорбленный тем, что дом Афонсу усомнился в его профессионализме, резко ответил, что может хоть сейчас выбросить свои морские карты и навигационные инструменты за борт, если сеньор капитан считает себя лучшим штурманом, чем он. Албукерки, улыбаясь себе в бороду, пожал плечами. Гонсалвиш, то ли вследствие упрямства, то ли вследствие обиды, продолжал вести корабль и дальше прежним курсом…Счастье, что «Сирни» почти мгновенно слушался каждого поворота руля! Ибо руль незадолго до наступления полуночи пришлось-таки повернуть, причем очень резко, чтобы спасти корабль, в последний момент, когда его нос уже, казалось, лизали волны совсем близкого прибоя.
«Вообще-то теперь уже мне следовало бы бросить за борт мои карты и инструменты, коль скоро я доверился Вашему руководству» - обратился остававшийся все время на палубе Албукерки к насмерть перепуганному Динишу Гонсалвишу. «Вот Вам урок, сударь! Впредь будьте внимательней в Ваших расчетах, и не дерзайте ожидать от милосердного Господа, что он всякий раз будет творить чудеса ради нашего с Вами спасения!» Видимо, дом Афонсу надолго запомнил этот случай, ибо по прошествии нескольких лет написал королю Мануэлу: «Дабы пробудить в кормчих должное чувство ответственности, которого им, к сожалению, не хватает, было бы неплохо проводить тщательное расследование обстоятельств каждого кораблекрушения».
Он бросил якорь в портy Калият, дабы наказать жителей города за поставку португальской эскадре в прошлом гнилых фруктов. Разгорелся нешуточный бой, длившийся целых три дня.  После чего магометане, чье войско состояло главным образом из лучников, обратились в бегство. Город был разграблен и сожжен дотла.
Новости об Ормузе, полученные португальцами в Калияте, звучали неплохо. Поскольку большая часть ормузских лодок и барок была потоплена эскадрой Албукерки в ходе прошлогодней «войны в Заливе», пресную воду в Ормузе продавали по бешеным ценам. Да и продовольствие сильно подорожало, поскольку ведь и провизия тоже доставлялась на остров с материка по морю. Поэтому окончательно перерезать снабжение Ормуза и принудить город к очередной капитуляции казалось соблазнительно нетрудным делом. Во всяком случае, португальские фидалгу согласились с мнением своего предводителя, считавшего, что игра стоит свеч.
Правда, состояние португальских кораблей внушало самые серьезные опасения. Как «Сирни», так и «Рей Гранди» страдали от течи вследствие пробоин, и грозили не пережить плавание в штормовую погоду…
Тем не менее, они, уповая на милость Фортуны, продолжали плавание, пока не дошли до Ормуза…где Кожиатар с издевкой сунул под нос Албукерки письмо португальского вице-короля Индии. В льстивом изысканном стиле заметно отличавшемся от принятой Албукерки манеры общения с ближне- и средневосточными вельможами, Алмейда приносил свои самые искренние извинения за поведение дома Афонсу в Ормузе, которое ни в коем случае не останется безнаказанным, отказывался от форта и вполне удовлетворялся получением с Ормуза ежегодной дани.
Никогда, даже в самом страшном сне, дому Афонсу не могло привидеться, что вице-король, на чью поддержку Албукерки так рассчитывал,  отступится и отречется от него. Поначалу старый воин даже усомнился в подлинности написанного на персидском языке витиеватого послания Алмейды. Однако вскоре выяснилось, что письмо вице-короля Индии не было подделкой.
Ситуация, в которой оказался Албукерки, брошенного вице-королем Индии на произвол судьбы, была прямо-таки «аховой». Но он не сдавался и, чтобы испытать визиря, потребовал от того уплаты оговоренной дани. Кожиатар решительно отказался выполнить столь наглое требование. О какой дани вообще могла идти речь, когда недавнее разграбление Калията португальцами принесло им, по самым скромным подсчетам, не меньше пятнадцати тысяч серафимов?   Ввиду подобной неуступчивости визиря ормузского царя, четырем каравеллам пришлось незамедлительно возобновить блокаду.
В последних числах сентября португальцам удалось добиться достойного упоминания успеха на суше. Взятый ими «язык» сообщил под пыткой о прибытии в Набенд, селение на материковом побережье, пятисот персидских стрелков из лука, ожидающих удобного момента для переправы на остров Ормуз. Эти лучники считались лучшими, отборными воинами шаханшаха Персии. Противопоставить пяти сотням этих новоявленных «бессмертных»  Албукерки (должно быть, поневоле вспомнивший о давнишних битвах с персами своего кумира – Александра Македонского) мог только команды двух каравелл, что составляло в общей сложности менее ста человек. Кроме того, «спецоперацию» по уничтожению персидских лучников было необходимо провести в обстановке глубочайшей секретности, под покровом ночи, завершив ее к утру, чтобы ормузцы при свете дня не обнаружили отсутствие команд на двух из португальских каравелл.
С наступлением темноты, португальский десант на гребных лодках, стараясь производить как можно меньше шума, подошел к берегу «Большой Земли». Но, несмотря на все меры предосторожности, его приближение было обнаружено обладавшими острым слухом неприятельскими часовыми. И когда шлюпка самого Албукерки, шедшая первой, пристала к казавшемуся совсем безлюдным песчаному берегу, непроглядный мрак аравийской ночи изверг из своих глубин град стрел. Дожидаться подхода остальных шлюпок означало бы нести все большие потери от остававшегося все еще невидимым противника. И дом Афонсу, возглавив свою крохотную рать, состоявшую из двадцати восьми бойцов (считая его самого), повел ее быстрым шагом, переходящим в бег, на незримого в темноте неприятеля, стремясь как можно скорее преодолеть поражаемое стрелами пространство и дорваться до шкуры противника. Самоубийственная, казалось бы, атака «десантуры» Албукерки оказалась успешной. «Кто, если не мы!?»…Когда подоспели остальные португальские десантники, авангард Албукерки, уже ворвавшийся в Набенд, вел бой за мечеть. Схватка была жестокой. Персы мужественно сопротивлялись, но драться с подобным противником им еще не приходилось. И потому еще до наступления рассвета победоносные португальцы, «усталые, но довольные», почти без потерь вернулись на свои каравеллы. Причем не с пустыми руками (в Набенде им удалось кое-чем поживиться).
Но, как это часто бывает в жизни, за этим триумфом последовал тяжкий удар судьбы…Капитан Диогу ди Мелу, крейсировавший у богатого водными источниками острова Ларек (или Ларак),  в один прекрасный день отплыл в шлюпке на разведку, и не возвратился на свой корабль. Позднее команда его каравеллы увидела плававшие в море шесть трупов. Плененный португальцами на следующий день островитянин рассказал о происшедшем. Один из высланных Кожиатаром кораблей заманил шлюпку капитана ди Мелу в засаду.  Экипаж шлюпки отказался сдаться, и был перебит ормузцами, за исключением одного единственного человека, взятого «маврами» в плен. Капитан Диогу ди Мелу прыгнул за борт, как был, в полном, тяжелом вооружении, и сразу же камнем пошел ко дну. Потеря восьми первоклассных бойцов за один день привела к серьезному ослаблению и без того крайне малочисленных сил Албукерки.
Но не зря говорят, что беда не приходит одна. Течь на «Сирни» становилась все серьезней и опасней, вызывая у его капитана все большую тревогу. Тридцать человек, не отходивших от помп, едва успевали откачивать морскую воду. Дальнейшее пребывание под Ормузом становилось не только бессмысленным, но и совершенно невозможным. Необходимо было до наступления декабря, во что бы то ни стало, добраться до Индии.  Если бы Албукерки не отплыл туда без промедления, он не привел бы свой флагманский корабль (грозивший превратиться в настоящий «самотоп») не только в Индию, но и вообще никуда (кроме как на дно морское)…
Оказавшегося в столь бедственном положении, дома Афонсу утешала лишь одна единственная мысль. Скоро он вступит в управление Индией, и тогда, даст Бог, Ормуз увидит его снова.
И Ормуз действительно увидел его снова...
Но это же дрyгая история.
Здесь конец и Господy Богy нашемy слава!
ПРИМЕЧАНИЕ
В заголовке настоящей военно-исторической миниатюры помещен прижизненный портрет Афонсy ди Албyкерки с крестом Ордена Меченосцев Святого Иакова (Сантьягy), рыцарем которого он был.