Один день из...

                ОДИН ДЕНЬ ИЗ,,,

          Недавно, перебирая наши архивы, я наткнулся на старую, девять на двенадцать, фотокарточку. На чёрнобелой, и основательно пожелтевшей фотке на фоне летнего сада были изображены три сорванца: слева стою я, справа мой дружбан и одноклассник Васёк, а в центре Колька -- тоже друг.
         Сколько же нам было тогда? Не помню. Вот честное слово -- не помню. Мне лет десять- одинадцать, Столько же и моему другану Ваську. А вот Кольке -- самому маленькому, самому шустрому и самому задиристому из нашей "шайки", и того меньше: то ли восемь с хвостиком, то ли все девять... Ну, да это и неважно. Главное -- это фото возвратило меня в наше детство. Я плюхнулся в кресло, закрыл глаза и в ту же минуту оказался там -- в том далёком и невозвратном далеке.
                *   *   *
      ...Лето. Мы на каникулах -- гуляй где хошь и сколько хошь; только цыпками, гляди, не обзаведись. Ой, как потом неприятно от них избавляться! И всё равно обзаводимся -- ну никак без них! Домой прибегаю когда уже дымчато-синие сумерки опустились на деревню, а запад окрасился кремовым цветом и чем ниже к горизонту, тем краска та гуще . Вбегаю в избу, махом опорожняю полулитровую кружку молока и -- шасть! на печку... А бабушка Фёкла: "Куды! А ну ноги мыть! Поросёнок..." Слезаю. С великою неохотой.. Вижу: на земляном полу кухоньки -- оцинкованый тазик с тёплой водой, рядом в пузырьке -- цинковая мазь... Бабуля усаживает меня на скамейку, командует: "Залазь!" Гляжу я в ненавистный таз и кажется мне, что вовсе не водица тёпленькая в нём, но расплавленый свинец и мне становится жутко, очень страшно становится! Но я знаю: мне не отвертеться от этой треклятой процедуры, ни за что не отвертеться! Пересилив себя, я делаю то, что мне приказывают -- меленно, с замиранием сердца опускаю бедные мои ноженьки в таз... Всего меня  пронзает невыносимая боль, будто в меня вонзили тысячи игл... Зажмурившись и крепко сжав зубы, я кричу, а старая: "Чего воешь? Мой!.Ноги мой! Щиколотки, щиколотки!.. Выше, выше... до колен!" Шок проходит. Мою...
      А потом, после "экзекуции" отрёт бабуля мои конечности чистой тряпицей и цинковой мазью помажет, даст ей впитаться, и только потом -- в постельку
         Бывало, что и надуешь в штанишки от боли нестерпимой, но про эту слабость твою никому ни-ни! даже друганам своим... да и кто ж признается.
         Боль постепено утихает; и вот я её уже не чувствую. Набегавшийся за день, засыпаю быстро, но сплю недолго -- ровно в полуночь меня будит начавшаяся гроза. По неумолчному шуму, по частым вспышкам молний и грому догадываюсь: там, во дворе буянит ужасный ливень.Припоминаю, как прошлым летом ливнем смыло всю капусту в нашем огороде; мамка даже плакала от расстройства... Что же будет в этот раз? Отец вышел во двор поглядеть всё ли в порядке... Бабушка шоркает по полу, шепчет чего-то у красного угла -- молится, поди... "Свят-свят-свят!" -- слышу я. Видать, боязно ей. Сегодня я сплю на печи (я часто там сплю) и мне ничуть не страшно -- я здесь, как в крепости: молниям меня не достать, да и не видны они мне; я вижу только их отблески на стене, а гром... гром не опасен -- нам об этом в школе говорили.
         Гроза закончилась быстро, даже неожиданно как-то, и всё враз утихомирилось. Закрыв глаза, пробую уснуть, но у меня ничего не получается. Сколь ни вертелся, как ни менял позы -- всё напрасно. Начинаю считать. (Уже тогда я знал: устный в голос счёт есть самое действенное лекарство от бессонницы) Досчитал, кажется до полутора сотен, сбился со счёта и... стал "прокручивать" в памяти картинки минувшего дня. Он, день этот, как и все другие, был и похож на предыдущий и не похож.
      ...Встал ровно в семь, а в половине восьмого уже был на пруду -- у карпа жор начался, а я как раз добротной снастью обзавёлся -- у деда Голубки прикупил... Ну вот, прихожу я на моё излюбленное место, а там мужики с бреднем... Ёлки-палки! Что делать? Думаю: "Ладно, погляжу, как неводом ловят -- интересно же. А ежель много поймают, то и меня угостят -- это уж как закон." Сел на ракитовый пень, наблюдаю.
         Тянут снасть двое: Василь и Петруха а дядька Ваня -- бережком идёт. Идёт и покрикивает -- то на одного, то на другого: "Петруха, ближе, ближе! Не отставай. -- Или: -- Василь, подсекай! Спишь, что ль? -- Или; -- Сходитесь! Тяните, тяните!" Вот вытащили. Фух! Много рыбы в мотне -- ведра три будет, а то и поболе. Мужички весёлые, по пояс нагие, но в штанах и босые. Среди карасей в мужичью ладонь и прочей мелкоты вижу ворочаются несколько карпов... Вот вытряхнули улов и запрыгало-заплясало живое серебро по подстриженной гусями траве, и всё к воде, к воде...
         Слышу, меня кличут: "Вовчик, подь сюды! Рыбки возьми... карасиков." Стыжусь, но иду. Хотя, чего стыдиться -- мы тут все свои, все чем-нибудь друг другу помогаем... Карасей дали аж шесть штук, и каждый чуть ли не на полсковороды! Вот так порыбачил. И чё мне теперь: домой бежать и там сказать: "Во сколько поймал!" Нет, не поверят... Да и зачем врать. Правду скажу -- хоть стыдно не будет... перед самим собой хоть. Так и поступил. Хм, дома похвалили. А бабушка даже по голове погладила: "Добытчик!"
         А потом... А потом уже втроём: Васёк, Колька и я побежали на мельницу -- к дядьке Васе. Почему на мельницу? Да потому, что там всегда интересно, в любую погоду и даже в непогодь. Интересно смотреть, как вращаются жернова; как в мешок из трясучего лотка сыплется пахучая мука, а дядька Вася перетирает её пальцами, нюхает, пробует на вкус, жмурится зачем-то и глядит куда-то вверх. Дядька весь белый; он и не думает отряхиваться, таким и идёт в свою тесную каморку
         Много позже мне довелось услышать вот какую сентенцию: "Хочешь спиться -- иди в пожарники, дворники или устраивайся мельником." Не берусь судить насколько верно это утвеждение, но дядь Вася был выпивохой ещё тем... Нет, в грязи он не валялся, заборы не подпирал, однако, навеселе был всегда. В сером костюме, в серых кирзачах, в серой фуражке он, словно пробуя прочность деревенской "авеню", ступал медленно, чуть ли не наощупь, и при этом часто моргал, подшморгивал и подкашливал. Да, дядьку "штормило", однако до дома он доходил всегда благополучно. Когда у него, ещё у "тверёзова", осведомлялись "как дела?", он обычно горестно вздыхал и отвечал: "Да какие там дела... То мурашки по спине бегают, а то кошки по душе скребут..." Любил пошутить.
         На мельницу мы пришли около полудня. У дядьки Вася был гость -- колхозный учётчик Сенюшка -- заядлый охотник и неисправимый лгун. Мы застали момент, когда он рассказывал мельнику очередную байку.
      -- Гляжу, -- говорил Сенюшка, -- волки! Стоят один супротив другого, пасти оскалены, рычат -- моего зайца поделить никак не могут, вот-вот сцепятся... Ты меня слухаешь, Вась? Чёй-то ты задумался об чём-то...
      -- Да слухаю, слухаю, -- сквозь сладчайший зевок гудит тот.
      -- Дык вот, -- продолжает травить Сенюшка, -- а волк -- зверь сурьёзнай; рраз-раз и в дамках!
      -- Ну да, чаво тянуть, -- откликается мельник, -- пулю в лоб и всё!
      -- Пудю в лоб?! -- хлопает глазами  гость. -- Погоди-погоди! Какую, к дьяволу, пулю; да и откуда у волков ружья?
      -- А я почём знаю, -- не глядя на собеседника, меланхолично отвечал дядь Вася. -- Брехун ты, Сенька!
      Мельник отряхивал с колен шулуху от семечек, и вставал, тем самым давая понять, что разговор окончен; глядел в мутное оконце: не везёт ли кто на помол ржицу ли, пшеничку с обязательным довеском -- четвертинкой сорокоградусной. Но нету нынче завоза и дядь Вася горестно вздыхает: "О-хо-хо! Ну что ты скажешь, что скажешь! Ну что они тама...?"
         Ушёл Сенюшкин. Ушли и мы... Мне почему-то не хотелось, чтобы мои дузья узнали, как удачно "порыбачил" я нынешним утром, однако не вытерпел и рассказал, ничего не утаил, ни одной детали. А Колька сразу: "Так рыбки хотца-а!" И я пригласил их к себе -- на жарёху!. Через четверть часа мы сидели за столом под раскидистой белой акацией и ели рыбу. Вкуснятина-а! Запили холодным, из погреба, молоком. А потом, -- это уже под вечер, -- побежали на пруд. Купаться побежали..После дневной жарыни вода должна быть тёплой-претёплой.
         И вот мы уже там. Тихо на пруду. Чуть дунет ветерок -- и вот уже рябит, курчавится зеркальная поверхность запруды, а над лугом, над буграми колышится знойное марево. Через несколько часов с запада накатят дымчато-сиреневые сумерки и нам, хочешь-не-хочешь, надо будет рабегаться по домам. Но это будет ещё не скоро, а пока... А пока мы вольны делать всё, что на ум придёт..
         Сбрасываем одёжки и смаху плюхаемся в воду. Сперва она кажется холодной, а потом -- что парное молоко! Устраиваем соревнования: и на перегонки плаваем, и кто дальше нырнёт... Была у нас и такая игра: взявшись за руки разом погружаемся, непременно с головой и как можно ближе один к другому... Мы почти не видим друг друга -- так взбаламучена нами и без того мутная прудовая водичка; окунёмся и начинаем поочерёдно кричать друг другу. Вынырнув, спрашиваем кто что кричал. Бывало, угадывали, но очень редко; в основном нам слышалось: "Бур-бур-бур! Бум-бум-бум! Буф-буф-буф!" В самое ухо кричали, надсадно, изо всей мочи... Всё равно не разобрать. А ещё соревновались кто под водой дольше высидит. Дольше всех высиживал Колька. А однажды он нас здорово перепугал: нарнул и... пропал!  Мы стали звать его: "Кооооль! Колюхааа! Эй, ты чего? Вылазь, Коль!" Да разве он услышит под водой... Неуж-то утонул; вздумал свой же рекорд побить и погиб... Ну, дела-а! Мы на берег, за подмогой... А он вылазит из камыша и ржёт. Хотели мы ему накостылять да пожалели -- сами такие.
         Потом, после купанья, бегали в лес за диким луком, точнее -- за стволами... Стволами мы называли луковые стрелки. Молодые, они не в пример домашним совсем не горькие, сочные и вкусные-вкусные. Наломаешь сколько можешь одолеть и идёшь, похрумкиваешь -- красота!
         Помню, уже на выходе из леса я вогнал себе в правую пятку колючку, да такую болючую... Если б не Васькина булавка, -- ею был застёгнут пояс на его штанах, -- шкандыбать бы мне на одной левой... Хорошо, когда друзья рядом, распрекрасно даже!
         Ближе к вечеру мы сыграли в "пожар". Нет, нет, ничего мы не жгли -- играли. Это когда на ровной площадке кладут друг на дружку монеты одного номинала: сколько игроков столько должно быть и монет. Отводят черту, откуда бросать биток, меряются кому начинать первому... Нет, пожалуй, не буду разъяснять правила этой игры -- ну ни к чему это. Скажу только: выиграл Васька, аж пятьдесят копеек! Много это или мало? Ну, это с какой колоколенки смотреть. К примеру, пять копеек стоил детский киносеанс, одну копейку -- коробка спичек... Так что судите сами. Вы спросите откуда у нас такие деньжищи? Отвечу: Мы копили их... Как? А так: сдавали в кооперацию порожние бутылки, макулатуру, негодное тряпьё тому же деду Голубке... Лично я почти десять рублей накопил! Правда, правда.
         Ну а потом нас разогнали по домам. С "пожара". Первым мы услыхали голос моей бабули: "Вовка, ступай домой!" Что было дальше -- вы уже знаете... Да-да:мытьё ног, ужин, ночная гроза, бессонница...Уснул ли я тогда? Уснул. Чуть ли не до обеда проспал. Разбудила Фёкла Стефановна: "Лежебока, вставай! С отцом за хворостом поедешь -- плетень ливнем смыло..."

                Владимир ХОТИН
                03. 12. 2022