Отец Воробьёв Павел Семёнович

               
Мой отец учился в школе, расположенной в здании бывшей гимназии недалеко от дома. Преподаватели гимназии были в основном «из бывших», так как советская интеллигенция ещё не образовалась. А царская или выслана, или расстреляна. Кто решил сотрудничать с советской властью, как правило, до времени оставались живы. Вернувшись из деревни, мой отец очень отставал в развитии, не знал многих элементарных вещей, которые знали городские дети в его возрасте. Над ним постоянно смеялись одноклассники, тем более что он ещё разговаривал с заметным деревенским выговором, характерным для Псковщины.
Однажды он шёл вдоль Фонтанки и ему захотелось пить. Недолго думая, он спустился к реке по ближайшему спуску, снял с головы картуз, набрал в него воды и стал пить. И вдруг услышал мужской голос:
– Мальчик! Здесь пить нельзя!
Мальчик ничего не понял. Почему именно здесь пить нельзя? Или вообще пить нельзя? Но почему? Вот – река, вот – вода, пей не хочу. В деревне все так и делали. Не знал он тогда, что вода воде рознь.
Одет он был как маленький мужичок – в косоворотку и штаны, заправленные в сапожки. Преподаватели тоже его не жаловали. Когда дед приходил в школу на родительское собрание, они говорили, что мальчик очень не развит, советовали ему забрать сына из школы и отдать в обучение какому-нибудь ремеслу. Но дед был упрям, не поддавался на уговоры и хотел, чтобы сын окончил хотя бы «семилетку». Мой малолетний отец слыл не менее упрямым отроком и тоже был настроен на учёбу, приложив для этого немалые усилия, чтобы восполнить пробелы в образовании. К седьмому классу он уже не только не отставал от сверстников, но во многом их превосходил, упорно занимаясь школьными науками и чтением художественной литературы. От деревенского выговора не осталось и следа, он приобрёл правильный «питерский акцент».
Всего он добивался сам, в учёбе родители не могли ему помочь, а о каких-либо репетиторах не могло быть и речи. Тяга к знаниям и постоянному самообразованию сохранялась у него всю жизнь, это даже превратилось в определённого рода привычку. Отец старался обучать нас с братом с самого раннего детства, прививал стремление к чтению, покупал нам развивающие игры, пластинки с записью классической музыки.
Особенно он напирал на Петра Ильича Чайковского с его 6-ой симфонией. Для этого он специально приобрёл проигрыватель с выносной акустической колонкой, ставил под корундовую иглу виниловую пластинку и буквально заставлял нас слушать звуки великой симфонии, которая проела нам все уши. Когда мать говорила ему, что, мол, хватит уже надоедать всем своей музыкой, он отвечал ей так: «Дярёвня! Это ж бессмертная музыка, а не “сняла решительно пинджак наброшенный”, слушать надо и впитывать…» Мама на это отвечала коротко: «Сам ты дярёвня!» Так они напоминали друг другу о своём деревенском прошлом.
Летом в хорошую погоду отец настежь открывал окно, выходившее на Конногвардейский переулок, где напротив за решётчатой оградой располагалась большая армейская часть МВД. А до революции – царский Конногвардейский полк. В открытое окно он выставлял колонку проигрывателя, включал на «полную катушку» шестую симфонию и сам, высунувшись в окно, показывал солдатам, отдыхавшим напротив на гимнастическом бревне, большой палец. Мол, как вам? Ндравится великий русский композитор? Солдатам ничего не оставалось, как повторять отцовский жест с поднятым пальцем: нравится, не нравится, а всё дополнительное впечатление в долгой, серой и протокольной солдатской службе. Они подбадривали отца: давай, старина, заводи свой граммофон, сыграй нам что-нибудь такое-эдакое типа «ему сказала я “всего хорошего”, а он прощения не попросил…»
– Вот видишь, – говорил он маме, – даже солдат, и тот приобщается к классике, а ты «хватит», «надоело». Бери пример с народа.
Кстати, народ, проходящий мимо тоже обращал внимание на звуки, льющиеся с третьего этажа через большой резонирующий динамик. Так наш отец на деле нёс искусство в массы.
Помню, когда мне исполнилось три года, отец принёс домой глобус и стал обучать меня географии, это меня очень заинтересовало. Я удивилась, что земля так устроена и вскоре уже могла показать на карте, где расположены континенты и страны мира. Отцу удалось передать мне и моему брату любовь к самообразованию, за что мы ему бесконечно благодарны. Это наследство сделало нашу жизнь богаче и интереснее и помогло в дальнейшем приобрести глубокие профессиональные знания. А брат стал писателем. Из-под его пера вышло двенадцать книг. Печатался во многих периодических изданиях на родине и за рубежом. Стал членом Союза писателей России. Свой путь становления в литературе он описал в очерке, помещённом в этой книге.

После окончания седьмого класса отец поступил в индустриальный техникум, успешно его окончил и был направлен на авиационный завод токарем. Проработав токарем два года, получил огромную практику и в этом же цехе был переведен на работу технологом для разработки технологических процессов по холодной обработке металлов. Работал он увлечённо, работа нравилась. В 1940 году он поступил в Промакадемию, но окончить её не пришлось, началась война. Профессия технолога по холодной обработке металлов отвернула его от военных дорог. Только один год он отвоевал в звании лейтенанта командиром артиллерийского расчёта знаменитой противотанковой «сорокпятки» образца 1937 года. 
В 1943 году по приказу Михаила Ивановича Калинина с фронта были отозваны все специалисты, работавшие в авиационной и ракетной промышленности. Отца пригласили в Москву для разработки технологии изготовления снаряда для модернизированного реаективного миномета Бм-13 «Катюша». За успешную работу он был награждён почётной грамотой, подписанной Сталиным. Жаль, что после разоблачения культа личности отец на всякий случай избавился от этой грамоты. А это ведь исторический документ!
Сразу после войны отца, как специалиста, направили в поверженную Германию для эвакуации в Союз немецких промышленных предприятий. В частности, он укомплектовывал к отправке оборудование и документацию известного на весь мир завода Carl Zeiss. И опять же все фотографии той поры: разрушенные немецкие города, отец в армейской шинели с погонами капитана, с портупеей на боку на фоне развалин Дрездена, Берлина, Йены, всё это было изъято им из семейных фотографических альбомов и, вероятно уничтожено. Такое поведение можно было объяснить только синдромом 1937 года. Ведь на его глазах люди в кожаных пальто и куртках уводили его же ближайших сотрудников, и те уже никогда не возвращались. Такая участь могла настигнуть и его. Поэтому все «улики» лучше всего спрятать, а ещё лучше – уничтожить. Что он скорее всего и делал. С тех времён от только и оставил широкоформатный фотоаппарат 6x9 Kodak Triskop.          
До самой пенсии отец проработал в научной организации авиаприборостроения, был ведущим специалистом и начальником научно-исследовательского технологического отдела.
Выйдя на пенсию, отец не мог долго сидеть без работы и устроился начальником ОТК на предприятие «Волна». Параллельно он захаживал на Ленфильм. Иногда срывая роль статиста в каком-нибудь очередном фильме. За статиста в той или иной сцене платили три рубля наличными. Постепенно он так увлёкся кинематографом, что бросил работу в ОТК и полностью переключился на Ленфильм. Благодаря своей фактурной внешности он довольно часто получал эпизодические роли в разных фильмах, коих в 70-е годы производилось немало. Бывало, случайно включая телевизор, вдруг видели нашего новоявленного артиста в той или иной роли.
Таким образом он сыграл не менее десятка коротких безмолвных ролей. В конечном итоге он получил звание артиста 3-ей категории. С этой категорией можно было уже произносить тексты и подавать реплики типа «кушать подано» или «слушаюсь ваше благородие» и пр. Но он так и не успел произнести с экрана ни одного слова.
Был накоротко знаком с Эльдаром Рязановым, Николаем Караченцовым, Михаилом Боярским. Посвящал им стихи. Много фотографировал, как себя в разных ролях, так и других актёров. Фотографии его с удовольствием покупали за символическую плату те, кто попадал в объектив его фотоаппарата. Хотел он приобщить к искусству кино и своего сына – моего брата Сергея. Но он в то время весь погрузился в мореплавания и ничего другого знать не хотел.
Волею судьбы, когда отца уже не было в живых, в тяжёлом 1999 году мне удалось устроиться на работу по специальности, инженером-технологом, на это же предприятие и даже в отдел, который в своё время возглавлял мой отец. Я была удивлена, что многие его помнили, уважали и даже приходили посмотреть на меня люди из других отделов, как на дочь, продолжившую дело своего отца. При разработке технологических процессов мне приходилось часто сталкиваться с инструкциями и методиками, разработанными и подписанными моим отцом, и я отметила тот факт, что мои знания были гораздо меньшими по сравнению с отцовскими.