Осип Лукьянович Онищенков

Прадед по отцовской линии Осип Лукьянович, предположительно 1860-63 года рождения, крестьянского сословия, проживал в деревне Медведково недалеко от Невеля. Сейчас от этой деревни не осталось и следа. Моя мама до войны дружила с младшей дочерью Осипа Лукьяныча Зоей. Они вместе учились в медицинском училище в городе Великие Луки. Мама ходила в деревню от Невеля пешком и гостила там иногда по нескольку дней. Дом был большой и просторный. В середине хаты стоял большой стол, за который садилась во время трапез вся семья. Никаких опозданий к семейному застолью Осип Лукьяныч не терпел.
Когда все собиралась, прабабушка ставила на стол горшки с едой: один горшок на несколько человек. Ели прямо из горшков деревянными ложками. Самым любимым и частым блюдом была "крупеня", что-то вроде густой похлебки из ячменной крупы, грибов и лука. Никаких сырых продуктов не ели, прадед называл их "сыростью", от которой только живот болит. За обедом всегда стояла абсолютная тишина. Если кто-нибудь решался сказать хоть слово, то тут же получал от прадеда деревянной ложкой по лбу. Действовала поговорка: «Когда я ем, я глух и нем».
И вообще дома царил полный домострой, прадед был "руководящей и направляющей силой" в семье, в которой было несколько сыновей (сколько, доподлинно мне неизвестно) и три дочери: старшая Анна Осиповна – моя бабушка, Наталья Осиповна и младшая Зоя Осиповна. В конце своей жизни Наталья Осиповна жила в Пскове у своей дочери Лидии Ивановны. Зоя, подруга моей мамы, умерла ещё до войны в возрасте 19 лет от туберкулеза. Мама рассказывала, что она была доброй и кроткой как ангел, лечилась прилежно, надеялась вылечиться, но когда поняла, что скоро умрёт приняла это со смирением и говорила: "Хорошо, что малых детей не оставляю". Мама рассказывала, что в деревне ела с ней из одного котелка и даже не думала о том, что может заразиться.
Об Осипе Лукьяныче мама рассказывала, что он был несуетливым, но энергичным и предприимчивым крестьянином. В деревне был единственным грамотным человеком. К нему обращались все, кому надо было "выправить документ", написать письмо или обращение в какие-нибудь учреждения, или прочитать полученное письмо. Да и просто за дельным житейским советом шли к Лукьянычу. Он слыл человеком правильным и рассудительным. Не зря его довольно часто избирали на сельском сходе Сельским старостой.
Вот что написано об этой должности в википедии: «Сельский староста – низшая ступень в иерархии сельской власти в Российской Империи, выборное должностное лицо сельского общества. После избрания, для исполнения общественных обязанностей староста принимал присягу. Он освобождался от всех натуральных повинностей. Права и обязанности сельского старосты были закреплены в "Общем положении о крестьянах, вышедших из-под крепостной зависимости от 19 апреля 1861 года».
Избирался на трёхгодичный срок, подчинялся волостным и земским властям. В то же время он зависел от общины, которая контролировала его и назначала плату за труд. Староста собирал и распускал сход, объявлял повестку, утверждал решения схода, приводил их в исполнение. Следил за целостностью меж, за состоянием дорог, гатей на вверенном ему участке, следил за сбором взносов, исполнением повинностей, договоров, порядков в общественных местах, должен был принимать меры по сохранению правопорядка и общественного спокойствия, задерживать лиц без документов, беглых солдат. Должен был организовывать по необходимости борьбу с пожаром, эпидемией, наводнением. Ведомству старосты подлежали все виды податных сословий, проживающих на подведомственных ему территориях. Имел право за маловажные поступки сажать под арест до двух дней, штрафовать до одного рубля, или назначать общественные работы до двух дней».
Как видно из вышеописанного, работы хватало. Осип Лукьяныч всё делал с большим рассуждением, не наспех. Моя мама видела его перед войной, он был уже стар, но старческой немощи не было заметно.
Осип Лукьяныч был высокого росту, крепкого ширококостного сложения. Обладал большой физической силой и хорошим здоровьем. Его жену в родне у отца все звали просто бабушкой. А для нас с братом она соответственно была прабабушкой. В 50-е годы слышала, что она не встаёт с печки и ей уже сто лет.
Как звали мою прабабушку – жену Осипа Лукьяныча – я не знаю, в родне у отца её все звали бабушкой, а в 50-е годы я слышала, что она не встает с печки и ей уже почти сто лет.
Брат, однако, запомнил её. В начале 50-х заходили к ней в гости. Она вышла встречать нас на крыльцо. Дом её находился где-то на окраине Невеля. Говорили, что ей 96. Она ещё хозяйничала в доме и в огороде. Показалась дородной и даже не очень старой. Запомнилась её доброта и благожелательность.
Прадед имел пахотные земли, большой огород и плодовые деревья, но его любовью и пристрастием была пасека. Пчёу он любил и уважал, пчеловодством занимался с любовью.
Он держал большую пасеку. Мой отец рассказывал, что мёду откачивали много. Часть оставляли в семье, а часть возили на продажу в Невель. Мёд на продажу никогда не «баловали», то есть не разбавляли. Для Осипа Лукьяныча мёд был чем-то священным, он умел им лечить и сам лечился мёдом и укусами пчёл.
Отец рассказывал, что как-то раз прадед с сыновьями поехал в Невель продавать мёд. Нагрузили полную телегу тяжёлых бочек с мёдом. По дороге лошадь остановилась. Осип Лукьяныч слез с телеги, подошёл к лошади, поскользнулся и упал ей под ноги. Лошадь неожиданно пошла и тяжёлая телега, гружёная бочками с мёдом переехала прадеда по груди и животу, сыновья вскочили и подбежали к деду. Дед тяжело дышал, но приказал сыновьям открыть бочку с мёдом, снять с него одежду, обмазать его полностью мёдом, одеть, положить в ближайший стог сена, а завтра прийти. На следующий день сыновья поехали за своим отцом, они были уверены, что привезут домой его хоронить. И каково же было их удивление, когда они увидели, что дед сам идёт им на встречу, он сам забрался в телегу. Через несколько дней он был уже на ногах и опять занялся хозяйством.
О том, что он имел всегда крепкое хозяйство, рассказывали все родственники. Когда в 1918 году в Петрограде начался голод он принял в дом дочь – мою бабушку Анну Осиповну с зятем, моим дедом Семёном Андреевичем, и их сыном Павлом – моим будущим отцом. Там же, в деревне, в семье моего деда родилась дочь Тамара. Никто не голодал в доме прадеда. Семья пережила в деревне голодные годы и вернулась в Петроград в 1924 году.
Вся предприимчивость прадеда развернулась полностью во время НЭПа. Он завёл в деревне целую ферму по выращиванию свиней, имел наёмных работников. Коптил окорока и вместе с другими мясными продуктами продавал в собственном ларьке на центральной улице города Невеля. Торговля шла очень успешно. В то время дед был очень зажиточным крестьянином.
Но во время коллективизации прадеду светило раскулачивание и ссылка. Осип Лукьянович и тут не сплоховал. Когда нагрянули «коллективизаторы», он их принял радушно, напоил самогоном, которого выгнал заранее несколько вёдер, накормил до отвала. Гуляли несколько дней. Потом он одарил их копчёными окороками и всякими, какими мог, дорогими подарками. Соответственно они ему выдали справку, что он середняк. Свиноводческую ферму, коптильню и все связанное с торговлей пришлось свернуть.
Не знаю был ли дед в колхозе, но как рассказывала мама его семья никогда не голодала.
Мне ничего не известно и о том был ли мой прадед верующим человеком. Очевидно, он ничего не знал и о вождях революции, и прочих коммунистических деятелях. Скорее всего этим он просто не интересовался. Когда, однажды, мой отец приехал перед войной погостить к деду, и повесил над своей кроватью портрет Карла Маркса, Осип Лукьяныч долго смотрел на портрет с недовольным видом и сказал: «Это что ещё за колдун? Сними сейчас же!» Отцу пришлось подчиниться. 
Умер мой дед трагически уже будучи стариком за 80 лет. В их деревне немцы не стояли, но, когда уходили из Невеля при приближении советских войск, собрали стариков из окрестных деревень, посадили в машины и привезли в Невель на погрузку своих военных и прочих грузов на подготовленные для отправки ж/д составы. Старики работали весь день. Немцы их похвалили и расплатились с ними шнапсом. Водка оказалась отравленой. Придя домой, прадед, отведав немецкого угощения, умер.