Об одной похоронной процессии

RLD
Во имя Отца, и Сына, и Святого Дyха.
Похороны представителей правящей верхушки римского общества никогда не считались делом сугубо семейным, но всегда обставлялись как театрализованные представления – бесплатные спектакли, зрелища, привлекавшие к себе внимание масс римского простонародья. Накануне погребения очередного новопреставленного аристократа (или очередной новопреставленной аристократки)  все население Вечного Града на Тибре извещалось о предстоящем событии устами глашатаев. Траурная процессия напоминала скорее не похоронное шествие, а театральное (или театрализованное) представление,   ибо ни одна знатная фамилия не упускала возможности продемонстрировать всем и каждому – даже по столь печальному поводу - свое «дигнитас»,  свой «гонор», свой «имидж» (говоря по-современному), свое могущество, свое  богатство, свою древность и широко разветвленные связи своего рода.
В голове похоронной процессии обычно шагали музыканты и факельщики, за которыми следовали профессиональные плакальщицы, представлявшие собой весьма уважаемую и хорошо оплачиваемую гильдию в составе римских ремесленных коллегий. Плакальщицы распевали печальные погребальные песни и во весь голос (чем громче, тем лучше) оплакивали знатного покойника (или же знатную покойницу).
За оглашавшими стогны Града на Тибре горестными стонами и воплями профессиональными плакальщицами следовали профессиональные плясуны и мимы-лицедеи. Актеры скрывали свои собственные, подлинные лица под восковыми масками предков покойников (или покойниц), бережно хранившимися и выставлявшимися напоказ в приемных покоях всякого патрицианского дома града Рима. Таким образом, лицедеи представляли в глазах наблюдающего за ними простого народа  «приложившихся к роду отцов своих» аристократов (или же аристократок) предков рода, чьих представителей (или представительниц) они провожали в последний путь. Если верить дошедшим до нас описаниям, лицедеи выставляли напоказ не только маски предков родовитых покойников, но также их парадные одежды, награды и знаки отличия – почетные венки (включая триумфальные, если предки при жизни удостаивались триумфа) и т.д.  Мимы имитировали походку, манеры, жестикуляцию покойников и даже их манеру выражаться. При этом имитация нередко носила шутливый (если не сказать больше) характер. Так, на похоронах известного своей прижимистостью римского императора Флавия Веспасиана, представлявший августейшего покойника комедиант громко спросил своих сопровождающих, во сколько обошлась вся эта церемония. Когда ему ответили: «В сто миллионов!», «псевдовеспасиан» воскликнул: «Дайте мне десять миллионов – и можете бросить меня в Тибр!» …Впрочем, несмотря на подобные неподобающие (с нашей современной точки зрения), если не прямо кощунственные, выходки, главной целью похоронных процессий (как, впрочем, и триумфальных) была, конечно, не насмешка над новопреставленными (не «троллинг», говоря по-современному), а демонстрация славы, почета и величия рода, к которому покойные принадлежали.  Демонстрация, служившая также своего рода патриотическим утешением для свято чтущего традиции «маленького человека с улицы», вынужденного зачастую, по причине недостатка средств, хоронить своих умерших близких в братской могиле (под покровом ночи, чтобы скрыть от «Града и мира» свое тягостное, унизительное безденежье, если не прямо-таки беспросветную нищету).
За лицедеями и плясунами следовало (в носилках или на повозке), в сопровождении почетного эскорта облаченных в черное ликторов с фасциями, обернутыми траурными лентами, тело покойника (или покойницы), окруженное его (или ее)  ближайшими родственниками, оплакивавшими умершего (или умершую). Похоронная процессия направлялась к Форуму, о  котором автору настоящего правдивого повествования представляется уместным рассказать несколько подробнее.
Форум, главная площадь Древнего Рима, аналог древнегреческой агоры, был тесно заставлен статуями героев и бронзовыми памятниками в честь побед бесстрашных «сынов Ромула» над их бесчисленными врагами. Здесь же на Форуме росли считавшиеся священными вековые деревья. В центре Форума белело небольшое невзрачное здание – храм Януса,  обожествленного царя древнего Латия (Лация), считавшегося изначально творцом мироздания (или, как сказали бы греки - демиургом), впоследствии же - богом всех начинаний, дверей, входов и выходов, двуликий профиль бородатой головы которого, со взором, обращенным в прошлое и в будущее одновременно, украшал аверс самой распространенной римской монеты -  медного асса. Именно Янусу  обязаны были своим названием восьмой холм «семихолмного» Града на Тибре – Яникул (современный Джаниколо)  – и посвященный двуликому богу начальный, первый месяц древнеримского календаря – по нашему: «январь», а по-латыни: ianuarius. Пока «потомки Ромула» вели свои бесчисленные войны (всегда справедливые!), деревянные двери храма Януса были широко распахнуты в знак того, что бог, покинув свое святилище, невидимо присутствует на поле брани, опекая римский «эксерцитус». С прекращением очередной войны, двери храма двуликого божества опять закрывались.  При этом следует заметить, что за несколько столетий они закрывались лишь дважды.
В разных частях столичного Форума сверкали белизной изящные колонны других храмов, построенных позднее и несравненно более импозантных, впечатляющих, внушительных, чем скромное и непритязательное с виду древнее святилище двуликого Януса (труднопостижимым для нас, людей XXI века, образом, отождествляемого римлянами с сабинским богом Квирином, как и бог войны Марс-Маворс). Храмы высились на высоких каменных платформах, и их колонны казались гигантскими мраморными цветами. Внутрь храмов вели двери из чеканной бронзы. Под высокими сводами в таинственном полумраке стояли в спокойных, исполненных достоинства позах, статуи богов - как «исконно римских» (то есть, по сути дела – сабинских или же  этрусских), так и введенных римлянами в свой пантеон постепенно, по мере покорения «энеадами» все новых стран и народов, чьи божества «ромулиды» привозили, - так, на всякий случай! - вместе с прочей военной добычей в свой Град на Тибре, чтобы дать им там «прописку» и «права гражданства». Одни из этих статуй (а с иудейской, христианской или мусульманской точки зрения – идолов, кумиров или истуканов) были изваяны из мрамора (и окрашены в натуральные цвета, вопреки привычному для нас, людей XXI столетия, представлению о белых античных мраморных статуях и бюстах), другие отлиты из бронзы. В глазницах статуй некоторых  богов или богинь мерцали кусочки горного хрусталя или иных полудрагоценных камней - к примеру, гиацинтов. Вообще-то не лишним представляется заметить, что римляне стали придавать своим божествам антропоморфный вид под влиянием эллинов, первоначально же «сыны Ромула» почитали, скажем, вышеупомянутого бога войны Марса-Маворса-Квирина в виде «квириса» - деревянного копья с обожженным на огне верхним концом вместо металлического острия, бога-громовержца Юпитера – в виде древнего необтесанного камня, и т.д. Но это так,  к слову…
В северной части римского Форума высилось мрачное, потемневшее от времени здание, выстроенное из огромных, грубо отесанных камней. Это был страшный «карцер Мамертинус», или, по-русски - Мамертинская тюрьма. Она образовалась на месте древней каменоломни и была наполовину вырублена в скале. В сырых, глубоких и кишащих отвратительными паразитами подземных ямах, в непроглядной темноте и невероятном зловонии содержались приравненные к государственным преступникам пленные вожди и цари побежденных римлянами племен и государств, а также политические заключенные. Тюремщики, словно диким зверям, швыряли изнуренным узникам, дожидавшимся неминуемой смертной казни, жалкую и скудную пищу.
На Форуме римляне внимали речам ораторов, заседали в судах, совершали коммерческие сделки или слонялись без дела в ожидании подачек более состоятельных сограждан (в зависимости от своего социального положения и способа добывания хлеба насущного себе и членам своей семьи – если таковая имелась). На Форуме же совершались жертвоприношения богам и проходили выборы должностных лиц. Сюда, по очереди, установленной жребием, являлся на выборы магистратов целый избирательный округ. Специально для выборов на Форуме было вымощено окаменелой лавой обширное пространство. Оно называлось «комиций». Голосовали на комиции деревянными табличками. Урны для голосования ставились на узком мостике, по которому на глазах у всех мог пройти только один человек. Это делалось для того, чтобы никто не мог обманным образом проголосовать дважды. По западной стороне Форума тянулись ряды сырых сводчатых помещений без окон – лавки ростовщиков. Ростовщики ссужали деньги под огромные проценты, нередко многократно превосходившие сумму, взятую в долг. На порогах своих жилищ алчные ростовщики выкладывали надписи: «Привет тебе, прибыль», «Приходи, прибыль» или «Прибыль – радость».
Вернемся, однако, к нашей похоронной процессии. Она проходила через Форум и, прежде чем проследовать дальше, к месту погребения, останавливалась у ораторской трибуны. С этой высокой каменной трибуны обращались с проникновенными речами к римскому народу военачальники и политические деятели. В трибуну были вделаны ростры – носы вражеских кораблей, захваченных римлянами в морских сражениях. Поэтому трибуна называлась ростральной. Ростры служили как украшением Форума, так и зримым символом непобедимости Вечного Рима не только на суше, но и на море. Не зря именно изображением ростры был украшен и реверс римского медного асса.
Имитаторы предков в восковых масках садились в почетные кресла, а близкий родственник покойного (или покойницы) произносил подобающую погребальную речь. Так поступил и Гай Юлий Цезарь. Для оратора было бы непростительной оплошностью не использовать эту речь не только в целях восхваления деяний и достоинств новопреставленной тетушки, но и в собственных, чисто политических целях.  А уж в чем, в чем, но в глупости Цезаря, при всем желании, никто не смог бы упрекнуть.
«Со стороны матери моя тетка Юлия происходит из царского рода, а со стороны отца – от бессмертных богов. И действительно, это из рода Анка Марция происходят Марции Рексы (по-латыни – «Цари» - В.А.), а таким было имя ее матери; это от Венеры происходят Юлии, а мы суть ветвь этой фамилии. Итак, наша семья царских кровей, повелевает человечеством и скреплена святостью богов, которым послушны даже цари».
Раскаты громкого и хорошо поставленного голоса «потомка богини Венеры» разносились по всему Форуму Вечного Города, доходя до ушей взволнованной произнесенной Цезарем похвальной речи толпы, растроганной до слез (раз в неделю  почему и не поплакать?). Молодой Цезарь, облаченный в черную траурную «тогу пуллу» (или, может быть, в пенулу – темный широкий длинный плащ без рукавов, наподобие пончо),  произнес  неслыханно, сенсационно высокомерную речь о своем семействе, которое в действительности больше не играло почти никакой (во всяком случае – заметной) роли в жизни республики. Однако совершенно особую нотку этой хвалебной речи придавала деталь, свидетельствующая о незаурядной отваге оратора: среди благоговейно внимающих Цезарю «предков», восседающих на Форуме в курульных креслах, выделялся мим в маске Гая Мария Старшего, которого Цезарь, по образному выражению Плутарха, как бы «возвратил из Аида (подземного царства– В.А.) на Форум». А ведь великий реформатор римской армии (в чем сами римляне, в отличие от некоторых современных авторов, не сомневались)  и полководец из простонародья был объявлен победившим его вождем знатных олигархов Суллой врагом государства, и, несмотря на восстановление «досулланских» порядков, этот заклятый недруг «оптиматов» все еще не был реабилитирован.
Должно быть, эффект, произведенный похоронами вдовы Мария на римское общество, был подобен удару грома. И в каком благоприятном и выгодном свете, в каком ореоле мужества, благочестия («пиетас»)  и фамильной гордости предстал в его глазах организовавший эти похороны и увенчавший их своей хвалебной речью молодой племянник Мария, вполне достойный своего прославленного дяди! Между тем, Цезарь действовал отнюдь не под влиянием момента, не в порыве внезапного вдохновения или воодушевления, не в силах более сдерживать обуревавшие его тираноборческие чувства и любовь к свободе. Сделанный им шаг был не только решительным, но хладнокровно и заранее продуманным, плодом долгих тщательных политических расчетов, направленным на приобретение популярности у надолго запомнившего его римского народа. Помноженный на проникнутое искренней скорбью по умершей супруге и в то же время трогательно-скромное поведение «потомка Венеры» на похоронах безвременно скончавшейся Корнелии, он превратил пережившего двойную утрату Гая Юлия в любимца римской «черни», вовсе не случайно еще во время похорон его тетки Юлии заглушившей одобрительными возгласами и долгими, продолжительными  аплодисментами, переходящими в овацию, отдельные протестующие выкрики некоторых неисправимых ревнителей памяти Суллы.  «Держать надгробные речи при погребении старых женщин было у римлян в обычае, в отношении же молодых такого обычая не было, и первым сделал это Цезарь, когда умерла его жена. И это вызвало одобрение народа и привлекло его симпатии к Цезарю, как к человеку кроткого и благородного нрава» (Плутарх).
Впрочем, этот успех пока еще оставался достаточно скромным. Несмотря на привлеченное Цезарем к себе внимание римского общества, постепенно возвращающегося к нормальной жизни в ходе послесулланской «оттепели», он оставался скорее на уровне, так сказать, семейной интриги, чем на уровне большой политики. Сенат и ведущие деятели олигархической республики наверняка лишь пожали плечами, узнав об эксцентричной выходке молодого племянника боготворимого простонародьем Мария, увязшего по уши в долгах и многочисленных любовных интрижках ловца удовольствий, вне всякого сомнения, сообразительного, умного, находчивого, учтивого, приветливого, приятного в обхождении обладателя гражданского венка, но остающегося, тем не менее, не взирая на все свои достоинства и дарования, лишь на задворках большой политики, и никогда не находящегося в центре событий. Никто из них даже в самых страшных снах, не мог себе вообразить, что придет день - и этот плохо подпоясанный юнец станет третьим членом союза, заключенного между знаменитыми воителями и политиками Крассом и Помпеем – чтобы затем одолеть обоих своих союзников, расчистив себе путь к единоличной высшей власти…
Впрочем, никаким репрессиям Цезарь за свое дерзкое поведение не подвергся – время было не то, что при Сулле. К тому же Гай Юлий сразу же по завершении погребальных торжеств покинул Рим, отправившись (как того требовала его должность квестора) с претором Антинием Ветом (или Ветером) в провинцию «Испания (Гиспания)  Ультериор», или, по-русски – Дальнюю Испанию.
С квестуры - должности квестора - начинал свою служебную карьеру всякий римский государственный деятель. Направленный в ту или иную римскую провинцию, квестор (имевший собственную свиту, правда, без ликторов и, соответственно, без фасций) был правой рукой претора – наместника, управляющего римской провинцией -, в финансовых вопросах. Он заведовал хранением казны (государственных средств), контролировал публиканов и проверял их счета, взыскивал финансовую задолженность, налагал денежные штрафы, обеспечивал взыскание налоговой задолженности в судебном порядке, собирал дань с покоренных народов, исполнял функцию главы торговой полиции и осуществлял надзор над уголовными процессами, а в случае необходимости – занимался и военными делами. Может показаться несколько странным назначение на должность квестора такой подозрительной личности для римских олигархов-традиционалистов, как Цезарь с его явным неумением жить по средствам. Однако это было совершенно рутинным делом. Цезарю надлежало определенное время прослужить в должности квестора, чтобы подняться на следующую ступеньку карьерной лестницы.  Кроме того, избрание на эту должность автоматически означало вступление в ряды сенаторов, а членство в сенате было для Гая Юлия огромным шагом вперед.
Как квестор Цезарь проявил себя в Испании, все еще содрогавшейся от отзвуков прокатившейся над ней войны олигархического Рима с засевшим на Иберийском полyострове и yпорно сопротивлявшимся посылаемым против него из Рима армиям сторонником Мария - Kвинтом Серторием -, нам – увы! - точно не известно.  Римский биограф Светоний сообщает нам исторический анекдот, согласно которому Гай Юлий Цезарь, стоя  древнем испанском портовом городе Гадесе (сегодняшнем Кадисе) перед статуей Александра Македонского, преисполненный отчаяния и недовольства собой, сравнивал себя с величайшим завоевателем прошлого, успевшим в возрасте Цезаря покорить весь мир (или, во всяком случае, его большую половину). Было ли все именно так, как пишет Светоний, или же невеселые мысли посетили Гая Юлия при чтении жизнеописания Александра Великого, как утверждает биограф Плутарх Херонейский,  ясно одно: причина для подобного настроения  у «потомка богини Венеры» действительно  имелась.   
На момент квестуры Гая Юлия в Испании ему исполнился, ни много, ни мало, уже тридцать один год. В этом возрасте постепенно перестаешь быть многообещающим молодым человеком с большими перспективами и блестящим будущим. Неожиданно понимаешь, что блестящее будущее, как это ни печально, в прошлом. Внезапно предстаешь в своих собственных глазах всего лишь азартным игроком за политической игорной доской, которого никто больше всерьез не принимает, предметом постоянных насмешек и презрения великосветских сплетников. Ах, этот душка Цезарь, да он со своими амбициями и претензиями денария ломаного не стоит… Вне всякого сомнения – безрадостные и невыносимые перспективы для человека, с полным на то правом, осознающего свое неоспоримое превосходство в уме, силе характера, находчивости, гибкости, решительности нал своим окружением. В такой ситуации порой бываешь готовым совершать откровенные глупости, лишь бы сойти с мертвой точки, вырваться из заколдованного круга мелкотравчатости, начать, наконец, играть подобающую тебе роль на политической и исторической арене…
Думается, Цезарь прямо-таки сгорал от нетерпения, нетерпеливо считая дни, оставшиеся до возвращения в Рим, где воцарилась атмосфера, более благоприятная для перемен, чем когда бы то ни было ранее.  Не говоря уже о том, что вынужденное пребывание в Дальней (как по названию, так и по своей реальной удаленности от «Главы мира», или «Пупа ойкумены», как выражались эллины) Испании должно было казаться нашему  столичному «мажору» из Рима на Тибре  столь же невероятно скучным, сколь  нашему столичному «мажору» из Санкт-Петербурга казалось вынужденное пребыванье в Кишиневе… «Проклятый город Кишинев! Тебя бранить язык устанет…» (А.С. Пушкин. «Из письма к Вигелю»).
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!