Благовещенский погост. Глава 5

                ГЛАВА   5.  КАК   САШКА   ВЕРНУЛСЯ   ДОМОЙ.

                Как взяли – повели нас дорогами странными,
                Вели, да привели, как я погляжу:
                Сидит птица бледная с глазами окаянными.
                Что же, спой мне, птица, - может, я попляшу…

                Б. Г., внесён Минюстом РФ в реестр иностранных агентов

        Александр Иванович Ленцов был человек опытный, много чего повидавший в жизни и редко ошибавшийся. После боя за Совмин младший сержант Попов попал в специализированный госпиталь Министерства обороны в Кисловодске. Это учреждение обычно пустовало, но после боёв за Грозный оказалось переполненным. Из тысячи ребят, попавших туда, Сашка оказался самым простым пациентом. Кто-то, не переставая, катался по полу и по-звериному выл; кто-то намертво забивался под шконку и кричал каждому входящему в палату человеку «Не надо! Не убивайте!» Были и такие, кто замолчал навсегда и не реагировал ни на какие внешние раздражители. Сашкин случай признали лёгким. Он всего-то постоянно разговаривал с какими-то Васькой, Игорьком и товарищем капитаном и до остервенения спорил с Господом Богом.

        Преступное правительство Ельцина решило, что со взрослыми и через край мотивированными чеченскими парнями, прирождёнными воинами, можно воевать восемнадцати-девятнадцатилетними солдатами-срочниками да офицерами, которых приходилось по одному на пятнадцать детей. После взятия Грозного у мотострелков в живых осталось не более половины офицерского состава, у десантников и морпехов не осталось и трети. Вся столица Чечни была завалена трупами русских детей, умиравших, по словам третьего по бездарности за всю историю России Министра обороны Паши-Мерседеса, с улыбкой. Из нескольких тысяч мальчишек, попавших в психиатрические госпитали Министерства обороны, к нормальной человеческой жизни вернулась только пятая часть.

        Недели через три в госпиталь приехал старенький генерал из Генштаба награждать ребят, на которых были посланы представления. Естественно, буйных и находящихся в паническом аффекте ему показывать не стали, а решили позабавить старика немногими тихими психами, среди которых был и младший сержант Попов. Генерал приколол Сашке на госпитальную пижаму медаль «За Отвагу». Теперь надо было поговорить.

        - Гордись, солдат. Такими медалями награждали наших дедов и отцов, защищавших Москву в 41-м, Сталинград в 42-м, сломавших хребет фашистской гадине на Курской дуге в 43-м.

        Старый генерал забыл сказать, что такими же медалями в октябре 93-го награждали московских ментов, расстреливавших безоружных людей, шедших на защиту Белого Дома, и танкистов Таманской дивизии, стрелявших по Дому Советов России с моста. Он ожидал от Сашки положенной по Уставу реакции, но награждаемый был похож на безучастную восковую куклу.

        - Ну, что сказать-то надо, сынок? Надо сказать: «Служу России!»

        И тут младшего сержанта Попова неожиданно прорвало. Говорил он тихо, но очень отчётливо:

        - Я Вам не сынок. Моего отца убили при штурме Совмина. И двух братьев убили, Ваську и Игоря. А служу я только Господу моему, Иисусу Христу.

        Старичок-генерал опешил. Ситуацию разрядил начальник госпиталя, полковник медицинской службы:

        - Не обращайте внимания, товарищ генерал. Тяжелейший случай. Полностью неадекватен. Они вчетвером почти два часа держали форпостную позицию у Совмина, капитан и трое срочников. Он один живой остался.

        У генерала навернулась слеза.

                …………………

        К концу марта в состоянии Сашки наметился кризис. Он замолчал, не разговаривал больше ни с Васькой, ни с Игорьком, ни с капитаном Зловедовым. Продолжались только его мучительные диалоги с Господом Богом, но и они изменились до неузнаваемости. Теперь со стороны казалось, что к Создателю обращается древний старик и жалуется на то, что жизнь слишком быстро прошла, и была она тяжёлой, пустой, бесцельной и никчёмной. Соседи по палате всегда боялись этих бесед, уж больно страшный вид был у младшего сержанта Попова, когда он обращался к Иисусу.

        А в один вечер Сашка перепугал их по-настоящему. Он сидел у окна, отрешённо смотрел куда-то вверх и неожиданно заговорил, не повышая тона и почти без интонаций.

        - Что же ты сделал со мной, Господи? Я и так, как идиот, провёл свою жизнь среди этих дурацких книг и даже не знаю, что такое жизнь. А Ты сделал меня настоящим идиотом, и, видимо, уже навсегда. Я всё хотел жить по Твоим Заповедям и творить добро, а ты сделал меня убийцей. Да ни один серийный убийца не загубил столько душ, сколько я тогда. Ты можешь, конечно, сказать: «Это были враги». Но разве не Ты учил возлюбить врагов своих, благословлять их и молиться за них? А то так можно всё, что угодно себе простить. Кошка родила котят, ты их утопил, - ну, и правильно: куда их девать? Девчонка от тебя залетела, аборт сделала, - тоже правильно: не были готовы к созданию семьи. Я убил человек сто пятьдесят, а может больше, - я герой. А как же?! Они вообще иноверцы, чего их жалеть! Враги России – так перебить их всех вместе с детьми! Что-то не вяжется у тебя, Господи! Где же истина Твоя? Ты же совсем другому учил. Или и вправду Тебя попы выдумали?!

        Сашка замолчал. Ребята-соседи по палате были в ужасе. Они почти не понимали, что он говорит, но смотреть на этого бунтующего демона было страшно. А Попов заговорил опять, но на этот раз громко и исступлённо.

        - Ты же у нас Великий Чудотворец? Мёртвых воскрешаешь, воду в вино превращаешь, пятью хлебами пять тысяч человек накормил, всех излечиваешь. Я же хотел всю свою жизнь служению Тебе посвятить! А ты меня взял - и в идиота превратил. Вот и яви теперь чудо Своё – излечи меня! Иначе всей правде Твоей цена – пятачок денег. Так на хрена она нужна вовсе!

        Сашка совершенно неожиданно прервал свой монолог и завалился спать. А на следующий день произошло событие, удивившее врачебный персонал.

        По утрам лечащие врачи проводили обходы своих палат. Смысла в этом действе не было, за редкими исключениями динамика состояния у пациентов стремилась к нулю, и оно превратилось в ежедневный обряд. После обхода Сашка поймал своего лечащего врача в коридоре:

        - Валерий Николаевич, Вы бы не могли уделить мне десять минут?

        - Ну, пойдём, Попов, в ординаторскую, поговорим.

        В ординаторской Сашка сказал сжато и просто:

        - Во время боя за Совмин я получил тяжёлую психическую травму. Сознание моё помутилось. Сейчас я пришёл в себя, совершенно здоров и адекватен.

        Лечащий врач не на шутку испугался: если псих заявляет, что он здоров и адекватен, - дело плохо. И начал задавать Попову самые разные вопросы, касавшиеся его участия в боевых действиях, службы в армии, учёбы в школе, семьи. Беседа продолжалась минут сорок, после чего ошарашенный Валерий Николаевич сказал: «Посиди здесь пока, я скоро приду», и пошёл к начальнику отделения.

        - Товарищ майор, ничего понять не могу. Младший сержант Попов. Посттравматическая шизофрения с перспективой ухудшения состояния. Вчера был совершенно болен, сегодня – здоров и адекватен.

        Заведующий отделением посмотрел оценивающе, не разыгрывают ли его:

        - Валерий Николаевич, Вы же один из самых опытных врачей в отделении. Вы что, не знаете, что посттравматическая шизофрения при благоприятном течении переходит в шизофрению остаточную, но никогда не излечивается? Или Вы шизофреника от адекватного человека отличить не можете? Ладно, ведите мне этого Вашего Попова.

        Майор разговаривал с Сашкой один на один. Этот допрос продолжался ещё дольше, полтора часа. Наконец, заведующий отвёл Сашку в палату и сам зашёл в ординаторскую.

        - Хорошо работаете, Валерий Николаевич. Не знаю, как Вам это удалось, но он, действительно, совершенно здоров и адекватен. Две недели тщательного наблюдения за динамикой. В положительном случае готовьте документы на выписку.

        Через две недели младшего сержанта Попова выписали из госпиталя в связи с выздоровлением. С Сашкой поступили, как с большинством ребят-срочников, получивших ранения во время штурма Грозного. Сразу по выписке из госпиталя он был демобилизован. Уже в конце апреля он вернулся в Москву, прослужив в армии без малого год.

                …………………

        Москва весной 95-го жила своей жизнью. Какая там война? Никому не было дела до погибшего Лёхи Зловедова, Васьки Соколова, Игорька Челяпина и ещё многих тысяч последних солдат России. Бизнесмены обозначали цены решения вопросов. Продажные чиновники, не менее продажные менты и бандиты эти вопросы решали. Если вопросы случались покрупней, - цену решения обозначали уже олигархи, а решали их вовсе не продажные, а кристально чистые сотрудники одной государственной конторы, которая всегда действует только в интересах страны. Журналисты обслуживали интересы олигархов, бизнесменов, кристально чистых, чиновников, ментов и бандитов. Те, что были поталантливей, умудрялись за день под разными псевдонимами тиснуть по три статейки на одну и ту же тему, но с диаметрально разными взглядами. Наверное, самыми непродажными во всей этой вакханалии были проститутки. Они просто честно обслуживали в соответствии с таксой олигархов, бизнесменов, кристально чистых, чиновников, ментов, бандитов и журналистов.

        Люди в возрасте, не попавшие в новую обойму и уяснившие, к чему привела перестройка, развал Союза и события 93-го года, тихо спивались. Кто осознанно, кто неосознанно – без разницы: результат один.
 
        Тяжелей всего пришлось людям молодым. Это тебе не самодельные песенки на раздолбанных чешских электрогитарах играть. Тут нужно было выбирать, к какой стае примкнуть. И уж все моральные принципы – по боку. В стаях действуют законы стаи, а не мораль. Для тех, кто не мог сделать выбор, оставались лишь два варианта: жалкое существование за гранью нищеты или дешёвые наркотики. Сколько в те времена народа склеило ласты от передоза, никто особенно не считал. А если бы посчитали, - ужаснулись.

        Вот в такое время Сашка вернулся в Москву, в летней парадной форме и с медалью «За Отвагу» на груди, вызывая саркастические усмешки своих ровесников и ровесниц.

                …………………

        Последнее письмо отцу Георгию Сашка написал ещё до того, как стало известно, что их отправляют в Чечню. И первым делом, прямо в форме, он направился в церковь к своему наставнику. Но выяснилось, что того по собственному прошению перевели на другой приход, настоятелем храма Спаса Нерукотворного Образа в селе Уборы в Подмосковье. На следующий день с утра Александр стартовал туда от метро «Кунцевская» на автобусе.

        Уборы расположены в Одинцовском районе на самом берегу Москва-реки. Берег, правда, противоположный тому, вдоль которого идёт Рублёво-Успенское шоссе. Но, сойдя с автобуса и увидев село, Сашка понял, что тут тоже живут люди совсем непростые. Этакая тихая обитель тех, кому посчастливилось наловить рыбки в мутной воде. Минут через десять за коттеджами показалась устремлённая ввысь Спасская церковь, один из ярчайших шедевров нарышкинского барокко. Храм сочетал в себе все самые лучшие черты архитектурного стиля, так гармонично воплощённые великим Яковом Бухвостовым. Поравнявшись с церковью, наш бравый десантник глазел на неё минут двадцать и только потом обратил внимание на дом священника. Да и невозможно было не обратить на него внимание. Построен он был совсем недавно. Огромный двухэтажный кирпичный дом, затейливо украшенный барочными элементами и очень гармонировавший стилистически с церковью. Сколько он мог стоить, Сашка даже представить себе не мог, но это было что-то промежуточное между дворцом олигарха и скромным домиком преуспевающего бизнесмена средней руки.

        Он робко подошёл к входной двери и нажал кнопку звонка. Дверь открыла Лена. Она была ослепительно хороша, в ней уже ничего не оставалось от подростка.
   
        - Папа! Папа, иди скорей! Сашка приехал! Такой красивый! Ему так форма идёт! – она обняла его, как родного.

        На её крики прибежал отец Георгий.

        - Ах ты мать честная! Аника-воин! Ты на побывку?

        - Нет. Демобилизован.

        - А что не писал-то четыре месяца?

        Тут священник увидел медаль «За Отвагу» и серебряные нити в сашкиных волосах.

        - Ты в Чечне был?

        - Да.

        - А где там?

        - В Грозном.

        - Пойдём, всё расскажешь, - он по-отцовски повёл его к себе в кабинет.- Подожди ты, егоза, ещё успеете наговориться.

        Кабинет отца Георгия своим убранством поражал. Сашка подумал, что министр от такого кабинета не отказался бы. Они долго разговаривали, как отец с сыном. Но чем больше наш герой смотрел на роскошные корешки книг, стоявших в дорогих книжных шкафах, на обилие коллекционных икон и всяких безделушек, на обитые натуральной кожей итальянские диваны, тем менее был откровенен. И наконец, беседа совсем перестала клеиться. Священник не мог этого не заметить.

        - Вижу, хочешь ты со мной поговорить о верблюде, которому трудно пройти сквозь игольное ушко.

        - Да, вспоминаю Вашу проповедь. Тогда Вы говорили, как трудно попасть богатому в Царствие Небесное.

        - Ну, видишь ли, друг мой, у притчи о Христе и богатом юноше много толкований. Феофилакт Болгарский считал, что имение, которое юноша должен раздать, - это грехи человека. У гневливого – его гнев, у прелюбодея – его прелюбодейная склонность, у злопамятного – его памятозлобие и так далее. А под бедными он понимал демонов, у которых нет ничего доброго. Надо вернуть свои страсти виновникам страстей, и тогда будешь иметь сокровище, Христа, на небе, то есть в своём уме, поднявшемся на высоту. Иларий Пиктавийский предлагал ещё более интересную трактовку. Он считал юношу образом всего иудейского народа, получившего богатое наследие — закон Моисея — и возгордившегося им до того, что в нём одном стал видеть своё спасение. Христос же приводит цитату из того же закона, чтобы юноша, сопоставив свою жизнь со строгими требованиями закона, пришёл к осознанию своего бессилия. Но самонадеянный юноша представляет себя совершенно правым перед законом, поэтому Христос предлагает ему радикальное и болезненное средство — отдать богатство нищим, то есть отдать закон язычникам, — а самому последовать за Христом. Но юноша, олицетворяющий иудейский народ, променял Бога на фарисейство.
 
        Сашка прервал витийство отца Георгия.

        - Учитель, я знаю, что Отцы Церкви были великими мудрецами. Но Иисус говорил простые вещи, чтобы люди смогли его понять. И Он считал, что земное богатство и Царствие Небесное - несовместимые вещи.

        - Значит, ты меня осуждаешь?

        - Господь с Вами, учитель! Кто я такой, чтобы Вас осуждать. Я просто хочу понять, как это всё, - Сашка обвёл рукой вокруг, - сочетается с Вашей верой?

        - Да, не прост ты, юноша, ох, как не прост! – священник помолчал, как бы собираясь с мыслями. – Как ты считаешь, Александр, священнослужение – это что такое?

        - Это крест, который нести. Призвание. Служение Господу.

        - Молод ты ещё и жизни не знаешь. Это такая работа.

        Сашка застыл поражённый.

        - Как работа?!

        - А вот так. Тяжёлая, благородная, но работа. Ты наставляешь людей добру по Слову Божиему. Это благородная составляющая. Посвящаешь себя этому без остатка. Это тяжело. В остальном – это работа, ремесло, если хочешь. Иисусу было просто. Он знал, что Он – Сын Божий и что всё случится по предначертанному. А мы – всего лишь слабые люди. Была бы в нас вера с гречишное зерно – мы бы горы двигали. Но и того нет.

        Сашка высказал ужасную догадку:

        - Отец Георгий, так Вы, стало быть, в Бога не веруете?

        - Ну, почему же, Сашенька? Я надеюсь, что Он есть. Я надеюсь, что всё так, как Он говорил. Скажу более: если Его нет, то Его необходимо выдумать и уверовать. Потому что Господь – лучшее, что есть в человеке, и, по сути, кроме Него ничего хорошего в нас нет. Но ты пойми, мы живём пока что земной жизнью. И у всех нас есть обязанности не только перед Богом. У меня, например, обязанности перед моей семьёй, перед моими детьми. И что плохого в том, что в наши времена я могу их обеспечить, а не обрекаю на нищету? В Москве у меня был богатый приход, здесь прихожане – люди ещё более обеспеченные. Деньги на этот дом я копил всю жизнь. Обрати внимание, я никого за них не убил, не ограбил, ни у кого эти деньги не вымогал. Мне давали их добровольно и с благодарностью. Так что плохого в этом богатстве? Кстати, именно оно позволяет мне делать реальные добрые дела.
 
        Отец Георгий выложил на стол приличную пачку денег.

        - Вот. Этого тебе хватит, чтобы прожить до поступления в семинарию. И не вздумай отказаться, прокляну.

        Мысль о том, на что он будет жить до сентября, преследовала Сашку уже второй день. Мать уволили с последней работы, она подрабатывала дежурной по этажу в гостинице. У самого бравого сержанта никаких доходов не было и не предвиделось.

        - И отказываться не буду и приму с сыновней благодарностью.

        - Вот и молодец. И хватит философствовать. Тоже мне – пророк, бичующий грешников, выискался. Пойдём лучше вниз, с Ленкой кофе пить.

                …………………
 
        Деньги Сашка взял вовсе не от безысходности. Они с матерью всегда жили бедно, и теперь ничего бы не случилось. Можно осознать, что кумир твоей юности, человек, благодаря которому ты сделал главный выбор в своей жизни, всего лишь умный и удачливый стяжатель. Осознать можно. Но вырвать из сердца человека, долгое время бывшего ближе матери, вырвать любовь к нему - невозможно. Тем более что его отношение к тебе не изменилось, он для тебя по-прежнему добрый и мудрый наставник. Да и цена денег, которые тебе просто дают, в середине 90-х была высока, как никогда. «А с другой стороны, - думал наш юный Вертер, - кто я такой, чтобы судить его? Что я знаю о жизни? Ну, воевал. Ну, герой. Попросил Господа о чуде, и Он его совершил. Так ведь и он от Бога не отказывается, просто говорит о том, что жизнь наша земная сложна и вера наша мала. Не о том ли говорил и  Христос своим ученикам?»

        Такие мучительные раздумья посещали Александра каждый день после поездки в Уборы. Но ещё больше мучений причинила ему Ленка.

        Прошлым летом она поступила в Гнесинку на хоровое дирижирование. Отец никогда не пытался держать её в строгости и воспитывать из неё будущую матушку-протопопицу. Поэтому Ленка вела совершенно обычный для её подруг по курсу образ жизни, с удовольствием училась, занималась вокалом и даже пела в какой-то группе. В институт она ездила каждый день из Уборов на очень престижном по тем временам и вполне буржуазном «Пежо 406», чем вызывала зависть многих своих однокурсников.

        С Сашкой они встречались в Москве чуть ли не через день. Он ждал, когда у неё закончатся занятия, и они гуляли по центру. За май они обошли все самые красивые уголки Москвы и сблизились до такой степени, что начали понимать друг друга без слов.

        Наш герой осознавал, что его бесстрастность сродни ущербности, но утешал себя мыслями о том, что настоящая любовь должна быть именно такой: спокойной, преданной, греющий, как мерно горящий огонь.

        А в начале июня произошло событие, разрушившее сашкину идиллию.  В один прекрасный день Ленка пригласила его на репетицию своей группы. Он с радостью согласился, ему не терпелось составить собственное впечатление, её рассказов он наслушался под завязку и понимал, что эта команда и ребята, которые в ней играют, занимают важное место в душе его любимой.

        Нельзя сказать, что Сашка прошёл мимо музыки. Нет, он что-то слушал и даже сумел составить своё суждение. «Кино» ему совсем не нравилось, он вообще не любил всё примитивное. «Алиса» подкупала его сатанинским эпатажным бунтом Кинчева, а когда вышел «Шестой лесничий» он сотни раз переслушивал «Стерх». Каким бы крутым ни казался «Зоопарк», было понятно, что эта команда навсегда останется в своём времени. Пройдёт лет пятнадцать со смерти Майка Науменко, и никто уже о них не вспомнит. А вот то, что делают Гребенщиков и «Аквариум», будут слушать и через тридцать лет, и через пятьдесят, а, возможно, и через сто. Группы, появившиеся позже, ему совсем не нравились. Панковская эстетика вызывала у Сашки отвращение.  Затянувшаяся «последняя осень» «ДДТ» и Гарика Сукачёва хоть и оставляла след в душе, но была всего лишь приметой безвозвратно уходящего времени. Совсем не вдохновляли «Сплин», «Ночные снайперы», «Би-2» и «Смысловые галлюцинации», всего лишь более-менее удачные подделки, имитирующие русский рок. Англоязычную музыку он слушал совсем мало. Так уж получилось, что однажды он наткнулся на «Dire Straits» и понял интуитивно, что это и есть венец её развития. А зачем слушать то, что хуже, если есть самое лучшее. Марк Нопфлер удивительным образом соединился в сашкином сознании с Гребенщиковым. Они были похожи и по манере исполнения, и по серьёзному отношению к музыке, и по удивительной глубине текстов. А главное их сходство он находил в том, что они достигали в своём творчестве таких вершин, которые всем остальным были явно не по плечу.
 
        В семи минутах ходьбы от метро «Спортивная» стояла длинная девятиэтажка, на первом этаже которой располагалось МУДО. МУДО – это не ругательство, это муниципальное учреждение дополнительного образования. Тем, кто преобразовывал Дворцы пионеров в МУДО, видимо, не приходило в голову, что получится несколько неблагозвучно. Каких только кружков там не было: в те времена люди зарабатывали деньги кто как мог. Одним из методистов этого МУДО работал Алексей. Был он профессиональным педагогом, закончил МГПИ имени Ленина и к тридцати годам успел защитить кандидатскую. Жить ему приходилось в сатире, а душе хотелось эпоса. Помимо своей педагогической практики он писал стихи, а лет девять назад собрал свою рок-группу. Когда в своём МУДО он стал центровым и незаменимым персонажем, ему удалось выбить себе левое крыло первого этажа под репетиционную базу. Вот на эту базу и привела Ленка Сашу.

        На репетицию собралась сама группа и человек восемь наиболее преданных поклонников, в основном девиц. Объективно говоря, группа играла сильную и самобытную музыку. То ли ребята лет на пять засиделись на старте, то ли виной были постоянные смены состава, но то, что они делали, несмотря на неоспоримое качество, оставалось невостребованным и никаких денег не приносило. Изредка, не чаще раза в три месяца давали они концерты по московским клубам, а вся их аудитория не превышала двухсот человек.

        Знаток, конечно, сказал бы, что самые сильные композиции написаны по схеме песен «Dire Straits», а кое-где можно было уловить и прямые заимствования, но не все же знатоки. Алексей писал великолепные тексты. Профессиональная и зрелая поэзия, ритмичная и идеально ложившаяся на аранжировки. Сам Алексей был невысокого роста, с длинными курчавыми волосами и до смешного похож на Макаревича. Разве что еврейские черты лица не так ярко выражены, глаза светились умом, а не наглостью, как у кумира миллионов. Лидер группы играл на ритм-гитаре и пел. Пел он прекрасно, стильно, точно попадая в ноты, но тут возникал один забавный момент: закроешь глаза – Марк Нопфлер, откроешь глаза – маленький Макаревич. Бас-гитарист Денис, ровесник Алексея, писал все аранжировки, заведовал звуком, группу начинали они вдвоём. Соло-гитарист Володя, постарше всех года на три,  играл просто суперски. Барабанщик Женя был, не считая Ленки, самым молодым членом команды, явно удачное приобретение. Ленка пела вторым голосом, а в некоторых композициях - свою сольную партию для хорошо поставленного низкого меццо-сопрано.

        Песни Алексея просто ошеломили Сашку, тем более что он впервые слушал вживую настоящую рок-группу. Всё ему понравилось - и музыка, и тексты. Особенно ему запали в душу стихи в той песне, где Лена исполняла очень красивую двухминутную вокальную партию.

Посох в правой руке.
Поступь наша легка.
Поздно нам о грехе –
Мы не дети греха.

Был вокзал и разъезд,
Путь в сиянии звёзд,
Мир развёрстый окрест
На две тысячи вёрст.

Что ж, прощай, не жалей.
Что ж, прости, не желай.
Мы не ищем ролей,
Мы встречаем реальность
На долгом пути,
Где восток в рюкзаке,
Запад в левой горсти,
Посох в правой руке.

        После репетиции Алексей предложил всем попить кофейку у себя в кабинете в МУДО, тем более что случайно завалялись три бутылки «Арбатского». Сашке было интересно с этими людьми, в такой среде он ещё никогда не оказывался. Разговор шёл оживлённый. Неожиданно хозяин кабинета всех прервал и обратился к Александру:

        - Слушай, старик, нам Лена рассказывала, что ты в Чечне воевал, это так?

        - Да.

        - А ты можешь нам рассказать, что там происходило, в чём ты сам лично участвовал?

        - А зачем вам это нужно? Разве это интересно? Мне вот, например, интересно то, что вы делаете.

        - Видишь ли, старик, все эти наши песенки и вообще то, как мы живём, - это всё… Как бы тебе сказать? Не настоящее, что ли. Игра.

         Сашка посмотрел на него с недоверием. Обычно реакция сверстников была совсем другой: никому никакого дела до происходившего там.

        - Лёш, а вы уверены, что вам это нужно знать?

        - Мне нужно. Если кому-то неинтересно, - репетиция окончена.

        Он рассказал всё: и про своих друзей и ротного, и про нелепый новогодний штурм Грозного, и про то, как они разгружались в Моздоке, про страшный штурм Совмина и смерть Васьки, Игорька и Зловедова. Рассказал, как сошёл с ума и как просил у Бога, чтобы рассудок вернулся, и как Господь сотворил чудо.

        Когда он закончил, воцарилась полная тишина. Ребята и девчонки смотрели на  него, словно он явился с того света. Молчание прервал Алексей:

        - Скажи, Саша, а как это, когда ты убиваешь, и когда тебя каждую секунду могут убить?

        - Этого нельзя объяснить. Это можно только прочувствовать на своей шкуре.

        Вообще-то Алексей нашему герою очень понравился. Хотя бы потому, что не может плохой человек писать такие хорошие стихи. Многого Сашка тогда ещё не знал в жизни. Может быть, гений и злодейство две вещи несовместные. Но частенько в одном человеке совмещается гений и мерзавец. И не стоит копаться в жизни талантливых людей, чьё творчество вызывает восхищение, а то такое можно нарыть, что не приведи, Господь.

        Не понравилось Александру только одно: как его Лена смотрела на Алексея на репетиции и после неё. Никаким сердцеведом и знатоком женской души он не был, но этих взглядов было вполне достаточно, чтобы понять – в нём, в Сашке, она видит всего лишь близкого друга.

        Довезя его до дома на Каляевской, Елена спросила:

        - Завтра увидимся?

        - А зачем я тебе? Я и раньше-то был уродом, а теперь меня ещё на этой войне изуродовали. Ты замечательная, Лена. Тебе нужен нормальный хороший человек. И мне кажется, он у тебя уже есть.

        Сашка, не прощаясь и не оборачиваясь, пошёл к подъезду. Лена его не окликнула и не стала ни в чём разубеждать.

                …………………

        Бог есть любовь, а внутри у нашего героя всё было выжжено напалмом. Друзья были мертвы, кумир юности низвергнут, девушка любила другого, отношения с матерью не складывались. «Ну что ж, - думал он с ядовитым сарказмом, - отличный священник из меня выйдет. Буду любить абстрактного ближнего своего, больше-то мне любить некого».

        Неизвестно, куда бы его завели все эти мысли, но до вступительных экзаменов в семинарию оставалось меньше месяца, а многое нужно было освежить в памяти.

        Приехал он поступать в своей десантной форме, чем вызвал большое удивление приёмной комиссии. Но ещё больше поразили экзаменаторов его недюжинные познания. Везде он получил высший балл и был зачислен на первый курс Московской Духовной Академии.