Вериги из Карамота

Макар Максимович Донской.
РУССКАЯ ГОТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА.
Эра мистического реализма и сентиментализма.
ВЕРИГИ ИЗ КАРАМОТА.
Повесть.

Главная тема: "Встреча с неведомым".


ОТ АВТОРА.

Изучать сегодняшний день куда более отвратительно мне, как христианину, чем читать о процессах инквизиции над ведьмами. Давайте, взглянем объективно на то, чем в настоящее время я занят... До того как приступить к написанию произведений, усердно тружусь, работаю в источниках, изучаю данные этнографических экспедиций: собираю уникальные материалы, рассматриваю документы, тексты. Интересуют меня, по большей части, все сплошь свидетельства о контактах отдельных людей с темной силой, — вольном или невольном, визуальном или вербальном опыте, подтверждающем евангельскую истину: "Бесы существуют!" И то что читателю моих книг страшно бывает даже приступить к чтению, так она жизнь такая, страшная...


ОБ АВТОРЕ.

Макар Донской (Маддо) — мистический писатель, создатель готических произведений в жанре "Хоррор". Отмечен наградами за весомый вклад в сохранение традиций и развитие современной русской литературы. Исследователь в области этимологии, этнографии; русского, казачьего, тюремного фольклора, а именно устных традиций, относящихся к легендам и суевериям. Священник-экзорцист. Монах-целитель. Родился в 1972 году. Жил на Сахалине. После смерти отца переехали с матерью в Москву и поселились в микрорайоне Орехово-Борисово. С 11 лет принялся за чтение. В квартире находилась богатая библиотека, унаследованная от бабушки. Книги стояли в книжных шкафах за стеклами, собраниями сочинений известных мировых классиков. Тринадцатилетним парнем примкнул к банде подростков, среди которых был самым по возрасту младшим. В группе получил все необходимые для ведения профессиональной преступной деятельности навыки. После окончания школы и службы в вооруженных силах СА, стал членом Ореховской ОПГ. В 1996 году по благословению старца Илия (Ноздрина) в Оптиной Пустыни начал свой монашеский путь. Постриг в малую схиму принял в 2002-м, на Соловках. В священный сан рукоположен в 2008 году, в Задонске. Проходил служение в Русской Духовной миссии в Иерусалиме в 2008-2009 гг. Рекомендован для служения в отдел внешних церковных связей Московской Патриархии. Временно выполнял обязанности штатного иеромонаха в Иоанновском монастыре г. Москвы. До принятия сана неофициально поработал в разных местах (без трудовой книжки), общался с людьми многих профессий. Пробовал себя как резчик по дереву, музыкант, художник, фотограф. Провел несколько лет в совершенном уединении, живя в лесной глуши. Затворник. Старец. Принял в своей келье свыше 15 000 посетителей. Удостоился дара чудес, среди которых особое место занимает таинство Неопалимой Купины, возжигания во всякий момент огня, не обжигающего любых человеческих рук, при прикосновении их к открытому пламени. Вернулся в Задонск в 2010 году и направлен вторым священником в храм Святой Троицы в село Тербуны. С 2010 года — по благословению правящего архиерея — начал проводить регулярные отчитки в храме и посвятил этому, — в общей сложности, — 10 лет, проведя более 500 массовых изгнаний нечистых духов. Принимал людей, страждущих ото всяких болезней, на протяжении 14 лет — у себя на дому. Оказывал молитвенную помощь и в других вопросах. Совершил 400 индивидуальных сеансов экзорцизма. Удостоился от Бога дара прозорливости и чудотворений. В 2021 году издал первую свою книгу “У церкви стояла карета”. Удостоен ряда медалей за литературную деятельность от Российского союза писателей. В 2024 году автору исполнилось 52 года.


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Пафнутий Крякин — иеромонах.
Богдан Богов — целитель.
Кацкий — паломник.
Тит Горчичник — лавочник.
Борис Гильфердинг — галантерейщик.
Иоанн Лаврин — священник.
Настоятель Карамота — греческий архимандрит.
Приютские девочки — сироты.
Паломники — пилигримы по Святой Земле.
Рыбаки — жители Петрозаводска.

Чемер — дьявол.
Бука — демон смерти.
Верзила — монстр.
Проклятые — бесы.
Сальвилла — бестия.




События происходят на Святой Земле, и в Олонецкой губернии, в 1874 году.




Истреблю с земли добычу твою.
/Книга Наума/


ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Путеводитель остановился возле монастыря.

— Обитель очень древняя. Называется она Карамот. Ее основал Герасим, прозванный Иорданским, у него воспитались семьдесят учеников, как у аввы Сергия, Радонежского чудотворца. Место выбрано святым Герасимом неслучайно. В одной из пещер останавливалось по преданию Святое Семейство, и еще с апостольского века находилась здесь небольшая церковь. Поблизости много пещер, в которых проживают отшельники. Монахи плетут корзины, сутки проводя в молитве; по субботам и воскресеньям приходят в обитель для участия в Божественной службе. Питаются финиками, хлебом и водою. В праздники отшельники пьют вино и вкушают варенное. Из вещей у них имеются всего лишь коврик и посуда. Самый известный тут — русский инок Кирик; он изо всех один носит вериги.

— Скажите, друже, — поинтересовался Богдан Богов, — а река Иордан, далеко отсюда?!

— Река совсем близко — в полутора версте.

Едва Богдан заговорил, один из пилигримов зашептал рядом стоящему:

— Вы знаете, кто сей человек?! Это Богов! Целитель!

— Что же он лечит?!

— Пастырь исцеляет болезни наложением рук. Я слышал о нем в Грузии. Там к нему стекались десятки тысяч людей. Ставили палатки и жили неподалеку от домика, где он проживал...

Пафнутий Крякин прямолинейно уставил каверзный взгляд на благоговейно делающего робкие шаги Богова. Ему подумалось, верно Богдан — преинтереснейшая личность, возраставшая, по всей вероятности, в атмосфере таинств и обрядов какого–нибудь малороссийского сельца, с церковью об одной главе.

Пафнутий протянул Богову воду. Немного погодя, подал ему финики. Вскоре предложил воспользоваться картой. Богдан Богов, однако, никак не отзывался на вялые потуги Крякина сблизиться с ним для разговора.

— Попал я, — застонал Пафнутий Крякин, – не как кура к лисе, а как вор во святые вериги.

Неожиданно стоящий рядом парень грянулся на землю. Через мгновение пустыню пронизал чудовищный вопль.

— Беснование! — вскрикнули паломники. — Позовите целителя! Богдана Богова!!!

Подошел Богов. Наставник имел вид человека, недавно проснувшегося, и прошедшего ранним утром по сухой аллее из старых деревьев... Богдан устремился к лежащему на песке молодому человеку. Несчастного звали Кацкий. Взглянув на него внимательно, пастырь сказал:

— Представь себе: вот ты идешь по зеленому лугу...

Кацкий весь затрясся.

— Что ты трясешься?! — возмутился Богов.

— Мне холодно! — вскричал тот.

— Ты в окружении доброй природы... Там, верно, и солнце светит?

— Нет. Тут вьюга. Очень, и очень морозно.

— Под твоими ногами, должно быть, сочная трава и яркие цветы?!

— Нет-нет! Я утопаю в болоте.

— Тебе нужно брести к берегу, — потребовал Богов, — хватит там ходить!

Парень забылся и не приходил в себя.

— Для тебя важно отыскать место, где не будет сложным выбраться на берег! — продолжал настаивать Богдан Богов.

Кацкий, не открывая глаз, промолвил:

— Я сел на краю обрыва, между двумя ивами. Вокруг меня тихо и светло. Прячутся в густой зелени лесной чащи очаровательные девы. Гурии выглядывают и смотрят на меня при ясном свете луны. Я нахожусь в большом кувшине, под ногами моими каменное дно.

— Что ты слышишь?!

— Мне слышится говор толпы, позорящей меня!

— Где твои руки? — не отставал Богов.

— Рука моя погружается в ворох гнилых листьев.

— Как чувствуют твои ноги?!

— Ноги мои горят, да синим пламенем!

Неожиданно парень запричитал:

— У меня сил меньше не станется! Буду я святой, погодить мне старится. Ой, не будешь ты стоять за стольный Киев–град! Не сможешь оседлать коней! В поле чистое тебе идти, а мне твою честь пора унести.

Богов наложил руки на страждущего. Кацкий мгновенно затих и просветлел.

Один из пилигримов умиленно прошептал:

— Я целовал сегодня руку старца. Она пахла сыром и яблоками...

Внезапно сверху, будто бы с вершины горы, донесся до собравшихся паломников грохот водопада. Все отвлеклись на этот жуткий, сверхъестественный звук; когда же стали искать глазами Кацкого, выяснилось, наскоро Богов повел парня в монастырь через небольшую калитку, называемую «игольные уши».

От происходящего Пафнутий Крякин лицом постарился, ссуворился и мгновенно измельчал. В 1865 году он путешествовал по Македонии, Фессалии и Эпиру, посетил Афины, Константинополь. Нигде он не слышал столько похвал об одном человеке. «Как Богдан управляет всеми?» Крякин не смог найти ответа. «Наверное, носит какие-то молитвы для успеха, заговоры! Да, конечно, сей целитель — чародей. Кто же еще?! Кацкого он так быстро увел, ну, все не заметили. А сколько же мы стояли?.. Будто целую вечность. Окаменели, словно жуть». Пафнутий продолжал рассуждать: «Меня скоро назначат на приход. Вот бы мне такую власть! Я очень хочу его величие. И силу! И я, как и он, понесу народу особую миссию! Ничего, коль миссия моя будет обременительна для меня. Ничего!»

Крякин представил, будто он ангел, из-за чрезмерной сердобольности своей жалеющий Богова, — священника, тяготеющего к популярности.

Незаметно Пафнутий поймал себя на том, ровно превращается в Кацкого. А ему так хотелось строго вставить Богдану в самое ухо, как делает жандарм, останавливающий вора: «Не кради снопы пшеничные!» Аж свербилось!!! Менялись цвета для его глаз. Желтое стало розовым, а серое — голубым. Крякин не обращал внимания на перемены восприятия. Он мечтал. Пафнутий Крякин основательно уверился: Богов лишь изображает чудеса, а настоящая сила в древних книгах. Ах, теперь и душа Крякина не вздорно, а могущественно объята, непроходящей, а прямо-таки вечной страстью к неведомому! Он ищет чудес! Взыскует их и алчет.

Подошли к настоятелю обители. Седовласый греческий архимандрит снял с головы вязаную шапочку и протянул Богову.

— Нет! — вскрикнул Пафнутий. — Дай мне! Мне!!!

Он дерзко выхватил из руки геронды и жадно забрал себе куколь, добродушно и братски протягиваемый Богову старым греком, и преследуемый всеобщим презрением, в одиночестве побрел к Иерусалиму по пыльной дороге. У Пафнутия Крякина кружилась голова, и лил по щекам сладкий пот. Счастливый Крякин трепетно ощутил, как становится целителем.

* * *

Ссувориться — постареть.
Геронда — греческий старец.
Архимандрит — дословно с греч. "начальник монахов".
Вериги — железные узы, в виде одевающихся на плечи, спину и грудь, крестов на цепях.
Куколь — монашеская шапочка, символ младенческого незлобия.
               

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Вернувшись в Россию, окончивший отпуск отец Пафнутий Крякин посетил родные места, где повидался со всеми родными, и там получил новость! Увы, он приписан в епархиальном управлении вместо ожидаемого им назначения настоятелем приходского храма, — к Успенской приютской церкви города Петрозаводска, которую окормлял протоиерей Иоанн Лаврин.

Служба располагалась в детском приюте для девочек. Несмотря на сие, Пафнутию представлялось, якобы ему выпал жребий идти на обычненький тесный приход, в котором чуть больше деток, чем где бы то ни было. Впоследствии узнается, впрямь Крякин ошибался. Он не любил детей, и постоянно рисовал себе, как будет исповедовать сгорбленных старух и их великовозрастных сыновей, чопорных барынь и молодых сановников.

Отец Пафнутий надумывал, не иначе будет вести жизнь исключительно подвижническую, затворится в гроте, наденет на себя вериги, и станет принимать посетителей, сидя за столом да склонившись над старинной книгой. Крякин, впрочем, ничего не ведал о том, как его спросят. Поэтому он нафантазировал, наудачу отвечать поклонникам. Вот зайдется в экстазе прозрения! Сладко закатятся глаза. Прогнется спинкой, задирая голову кверху. А то странно взъерошившись, начнет загадочно прохаживаться во мраке пещеры со свечой в руке...

В невежестве, учреждая своей особе важные и грандиозные роли, зародыш знахаря и не приметил, как торжествуя, удальские, алчные до почитания, едва ли не разбойные придумки превратили его в познобок.

Поначалу Пафнутий Крякин решил произвести на прихожан особое впечатление, даже не ношением вериг, а их изготовлением. Зная доподлинно — слухи о святых расходятся быстро, Пафнутий не успев побывать в церкви, поспешил отправиться пароходом из Петрозаводска в уездный город Пудож. В Пудоже Крякин искал посетить лавку купца Тита Горчичника, намереваясь заказать себе чугунные вериги в подобие парамана.

* * *

Чопорный — чрезмерно строгий, щепетильный или надменный в поведении, в соблюдении приличий.
Грот — пещера в обрывистых берегах, а также искусственное сооружение, наподобие,  располагаемое в парках, садах.
Познобок — замерзший.
Параман — плат с изображением орудий страстей Христовых.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Жители уездного города Пудож знали и ценили труды Тита Горчичника, некоторые даже полагали, кажется, он, благодаря его известности и славе, есть самый основатель поселения, ну, или таковым являлся его далекий предок, а, может быть, прадед, или, вероятнее всего, дед. А все ради того что гири Горчичника имелись в каждом пудожском доме.

Купец Тит Горчичник в прошлом 1873 году не успел опомниться, как наградился медалью «за коммерческие успехи, трудолюбие и мужество», этакий провинциальный знак качества, весьма близкий его самолюбию. Завод Горчичника ютился небольшим, так самолюбие купца этого не замечало, а упорно росло. Несмотря на внешнюю скромность, Тит Горчичник даже собственные размеры зачастую воспринимал как некую приметную, вздымающуюся до верха гору, высящуюся над маленькими домиками пудожан. Тит радовался, торгуя, замечая по крепнущему каждый день спросу, как продукция его предприятия становилась уже широко известна.

Майское утро. Горчичник поглядывает через голубые стекла витрины на обувной магазин Бориса Гильфердинга и улыбчиво напевает:

— Гири, гирьки, гиречки! Мои туфельки, шпилечки, защелки и сдвижечки!

Тит ревнует к каждому конкурентоспособному продавцу, а Гильфердинг в Пудоже разбухал, и очевидно делался всеми уважаемым купцом.

Наблюдая за нехилым соперником, Горчичник неожиданно увидел в окно своей чугунной лавки, похожего на священника, мятущегося по площади в кургузой рясе, странника в вязаной шапочке, замечательного со спины выпирающимися в стороны мохнатыми бакенбардами, а с лица — остроконечной засаленной бородкой, надежно защищающей ее обладателя от сарказма встречающихся глаз.

* * *

Кургузая — короткая и тесная одежда.
Сарказм — язвительная насмешка, содержащая уничтожающую оценку.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Едва лишь Пафнутий Крякин вошел в чугунную лавку, как Тит достал ему пять рублей одной купюрой, сложил трижды и услужливо протянул, покорно наклонив голову.

— Благодарю-с! — неподдельно восхитился Крякин, убирая полученные деньги в карман.

— За что же?!

— Вы мне пожертвовали!

— Я вам пожертвовал? — изумленно встрепенулся Горчичник. — А вот вы мне, сдачи дайте!

— Сколько же вам дать сдачи?! — смутился озадаченный Крякин.

— Четыре рубля!

— Скажу вам, верно я старомоден-с, — прослезился отец Пафнутий, стараясь приладить нутро, горячо жаждущее широкой славы, под грубый юмор собеседника. — И непременно вам отдам излишек денег, ну, не сегодня! А нынче мне нужны от вас вериги!

— Вериги схимника изволите?! Есть целый набор. Амбарные! Для деловых встреч! Выходные! Подвальные... Какие вам?!! — и видя, что собеседник его мешкает, добавил: — Ну же, сударь мой, говорите!

— Амбарные, пожалуй, велики будут... — страстно задышал Крякин. — Мне подайте для деловых встреч!

— А по мне, так вам более подошли б оловянные! — раздался дерзкий хохот сварливого купца.

Смущенный Крякин, кланяясь и пятясь к выходу, поспешил ретироваться.

Насмеявшись вдоволь, пышущий удовольствием Тит сноровисто произнес:

— Полюбуемся на тебя после! — и, снабдив привычное коварство подленькой мыслью, горько добавил: — Наверняка мнит о себе, вот он есть сам Христос. Много вас таких шатается по свету! Вериги им подавай!


ГЛАВА ПЯТАЯ.

Не договорившись с купцом, Пафнутий Крякин вернулся в Петрозаводск. Приближалось Вознесение Господне, когда ему назначено, явившись к месту нового служения, непременно представиться настоятелю. Крякин нашел себе жилье неподалеку от детского приюта на территории архиерейской дачи, по берегу реки Лососиновка.

Речка бурлила желтыми водами. Знахарь снял домик у старика-петрозаводчанина за бесценок. Утлое здание состояло из трех заросших паутиною комнат. Рассыпающаяся печь находилась в центре постройки. Одно помещение Крякин обустроил для приема посетителей. Там он поставил железную кровать, повесил на стену крест, положил на столик книгу.

Накануне Вознесения, Крякину пришло наваждение, прямо домишко сдано ему за бесценок — на неопределенный срок — неспроста. Горячо помолившись, довольный приближением часа отдыха, Пафнутий громко пополоскал горло, высморкал нос и вытер сопливую руку об рубаху. Затем он быстро сбросил на пол сапоги. Обувочка его, при падении гулко стукнула, и Крякин содрогнулся. Подвижник замер на мгновение. Разогрел плечами набежавший озноб, и, счастливо вздохнув, улыбаясь улегся на скрипящее ложе.

Едва Крякин задремал, как почувствовал, скоро его тащат за ноги. Пафнутий вскочил. Судорожно тряся потными узловатыми пальцами, прибавил фитиль керосиновой лампы. "Что такое?! Шок!" От изумления у знахаря открылся рот и выпало из руки одеяло. В комнате находился некто, одетый в белое, высокий, с крепкими руками, волосатыми ногами и весьма большой. Закорками изможденный верзила, тяжело страдая, упирался в притолку. Наклоненная голова его, приблизившись вплотную к лицу Крякина, зловеще усмехнувшись, произнесла: «Т ы д о г а д а в с я».

Пафнутий зажмурился, не понимая взаправду ли виденное. Он сделал вид, словно только пробудился, равнодушно зевнул и сонно осклабился. А разлепив очи обнаружил чудище по-прежнему смотрящим на него, из пустых глазниц сверлящего подвижника черным пронзительным взглядом. Пафнутий Крякин снова открыл глаза. В комнате никого не оказалось. Страшила пропал.

* * *

Закорки — верхняя часть спины.


ГЛАВА ШЕСТАЯ.

На утро Крякин получил записку от настоятеля Лаврина, из которой следовало, оказывается иеромонаху Пафнутию из-за молодости лет не позволено исповедовать приютских девочек. Самого же Пафнутия Крякина настоятель обязал не приступать к служению Литургии – без исповеди.

Строгое отношение к нему начальства, безмерно отягчило, придавило и стеснило, а, можно сказать, абсолютно спутало, и осложнило все планы Крякина стать местночтимым олонецким святым, целителем и прозорливцем. Пафнутий понял, верно  не учел специфических особенностей среды Северного края, где в подавляющем большинстве своем священники не являлись мямлями и сюсюнями, лептунами да кланюшками. Лаврин не склонен к угодливости, и еще не встретившись с ним, заранее указал Крякину на его слабости. Пафнутию вспомнилось, а ведь и его подлинный характер в отношении подчиненных проявлялся зачастую как тяжелый, и прямолинейный.

Немало порыдав, безутешно нагоревавшись над посланием Иоанна Лаврина, икнув, и испив ключевой водицы, Крякин неугомонно заключил, наверняка ему здесь не случайно судил Бог служить, и учить уму-разуму простой народ. Пафнутий надеялся, ждал, наудачу местные люди примут его, полюбят, и пойдут к нему. Каждый час он наивно ахая поглаживал везучую шапочку Богдана Богова, которую прятал у себя на груди в сшитом конвертиком холщовом мешочке. Потужив о предстоящих ему бранях: об исповеди вельмож и князей, Крякин перестал и думать.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

В вечернее время Пафнутию пришел на память явившийся прошлой ночью подвижнику великан. У гиперборейского страшилы запомнились Крякину рыжие волосы, голубые очеса и медные когти на руках.

Тщательно обойдя с крестом все уголки дома, девять раз истово закрестил он кровать. Осмотрев посиневшие худые руки, задрогнувший подвижник, побзырив, схватил из чулана черную доху, и бросив шубу на жалкий матрас, влез под нее, выглядывая из под меха, как из убежища. Затем, спохватившись, укутался под самую шею в отысканный им среди старых хозяйских вещей драдедамовый платок. "Ах, чуня-чуней! Как же еще согреться? Не в трактир же ехать?!!" С детства знакомый, по-деревенски тревожный мраз властно проникал сквозь одежду, питая сыростью толщину покровов, неумолимо мучая плоть. Съежившись от заколотившего его предчувствия и труса, достаточно наморгавшись, Пафнутий закрыл глаза. Тут же он услышал: «И д у т ь!»

Крякин свесил ноги с одра. Перед ним встали толпою белесые мужчины и женщины в лохмотьях, будто пришедшие караулить его. Отчего-то у Пафнутия Крякина появилось предчувствие, явно призраки желают защекотать его до смерти. Пафнутий закрыл ребра ладонями, и согнув посиневшие пальцы на ногах, заскрябал об пол треснувшими до крови пятками. Снова означилось ему одно обстоятельство, заставившее знахаря часто заморгать... Вот оно как! Ишь ты!!! У привидений имелись неестественно длинные руки...

Фигуры страшно раскачивались из стороны в стороны. Доски пола заходили ходуном, издавая зловещий скрип. Пафнутий совсем растерялся. У одного из выходцев с того света, взрослого мужчины, под мышкой виднелась дыра. Замогильные ходоки похоже хмурились, жмуря серые, недобрые лица. Неожиданно призраки начали дружно смеяться. От бешеного веселья их, у Крякина немедленно волосы по телу встали как у кошки шерсть.

С рассветом Пафнутий Крякин отправился к реке, где сидели возле лодок, починивая сети, местные мужики. Он улыбчиво присел рядом. Один из рыбаков рассказал Пафнутию про дом, в котором Крякин поселился: "Давно слывет нехорошим!!!" Другой выразил надежду, ибо поскольку Крякин — священник, ну, непременно домишко сие способен очистить, а то им самим ужо боязно бывает в здешних местах находиться.

Пафнутий обернулся, и посмотрел снизу на беспокойное жилище. Постройка выглядела весьма зловещей. Как он сразу не разглядел?! "Ах, ты!" Теперь обязан возвратиться и вести духовную брань. Этого ждут от него его будущие почитатели...

Пафнутий, настроив плавающий взор, бодро поднялся.

— Не показывайте им своего страха! — предупредил, молчавший до сего момента бригадир артели. — Под мышкой у ихнего старшего вылом, суньте туда руку, сдавите сердце, и убейте князя тьмы!!!

— А крест? — прозорливо взглянул на рыбаков Крякин.

— Говорите: «Дело прошлое», и спасетесь! — не обращая внимания на обличение священника, значимо произнес старший.

— А молитвы?! — не переставал ханжествовать Пафнутий.

— Постарайтесь обмануть их, — снова напутствовал его почтенного вида рыбак.

— Кто же они такие? – озадаченно спросил Пафнутий Крякин.

— Рогов не разглядели?

— Нет.

— Значит, проклятые!

От сего слова Крякин побледнел и затрепетал. Завтра ему надобно прийти к службе, а у него колени не сгибаются!

— Явившиеся вам, смеялись?! — поинтересовался сидевший поодаль удильщик.

— Смеялись.

— Их любимое занятие! Они вас засмеют до смерти. А верзила навещал?

— Было.

— Сначала верзила приходит, — заговорили все, — а на вторую ночь — проклятые.

— Кто же на третью явится? — весело подмигнул мужикам подвижник.

Однако никто не ответил ему, напротив, старший их подал отцу Пафнутию знак, дабы тот немедленно уходил.

Молча ошеломившись на дерзость, выждав чуток, Крякин, всем удильщикам ехидно померсикал, скорбно удостоверившись, вовсе приняли его не за пастыря церкви, а за грумма.

* * *

Вылом — место, где выломано, пролом.
Бзырить — рыскать, метаться.
Драдедамовый — из драдедама от франц. drap de dam — "драп для дам".
Доха — шуба из шкур, мехом внутрь.
Чуня — грязнуля.
Померсикать — поблагодарить, буквально — сказать мерси.
Грумм — конюх, слуга, сопровождающий всадника или едущего в экипаже.



ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

Весь вечер Пафнутий Крякин читал Псалтирь и готовился к предстоящей битве. Он налил святую воду в кувшин и приготовил косу, так как слышал от людей, вроде бесы боятся острого клинка. Крякин припомнил, как вчера проклятые грозно молвили ему перед уходом: «Нас к тебе для испытания прислали. Завтра прибудет сюда наш старшина. Он невидимый. Положи ему яйца к печи. Он их съест, а скорлупу тебе отдаст. Жив останешься. А не положишь яйца, тогда смотри! Бука придет! Б У К А!»

Это уже после, черти веселиться стали... А перед тем, все мороки, одетые в лохмотья, подскочили к Пафнутию, и главный ходок, тот у коего дыра под мышкой, протягивая Крякину бичеву, присудил: «На! Бери веревку! Удавися!» Об этом ничего не открыл Пафнутий Крякин рыбакам, справедливо опасаясь насмешек.

Наступила ночь. Пафнутий, будучи священником и православным христианином не позволил себе и думать о том, чтобы печь яйца, и кормить ими бесов. Исполнять гротескные советы демоноговейных рыбаков, принятые им за гиль, ему претило. "Проще к свиньям бултыхнуться в грязцу! Нежели малодушно повторять за встречниками". А может, искушения Пафнутию Крякину померещились? Существовали явления бесов на самом деле? Или происходили во сне? Пафнутию казалось даже, ужели он сам себе напридумывал невесть что. Одно ясно Крякину: домик его точно нехороший! Надо бы, при случае, поискать другое место и кров.

Теперь Пафнутий решил не ложиться. Зажегши лампу, Крякин поднял фитиль, надеясь, авось яркий свет отгонит сущностей. Приближалась полночь, а вместе с мраком — испытание. Кто на этот раз переступит звездный порог его зловещего домика? Крякин перекрестился и благоговейно надел для везения шапочку целителя Богова... Перед лицем страшной битвы Пафнутий как-то просветлел весь: «Ради чего это я, неужто ради Христа?!» Подвижнику стало до очевидности ясно, враз он готов идти даже на смерть, единственно бы не умереть серою мышью!

— «Сгинуть, как все прочие?!! — размышлял он, готовясь к подвигу. — Ан, нет! Не-е-е-т. Нетужки!!! Выйти из дома завтра победителем, так сделал бы Богов! Появиться на службе мужественным, исполненным силы пастырем!» Сладость тщеславия наполнила сердце Крякина и истомою растеклась по напряженному телу. Смеживши очи, и возбужденно мечтая, Крякин не заметил, как комнаты, примыкающие к его убежищу, заполняются ходоками...

Бесы гурьбою вваливались в жуткий дом через образовавшийся проход в стене. Вид их показывался такой, как у военных, приготовившихся к сражению: на многих уродцах виднелись потертые временем и битвами мундиры. Солдаты проворно несли топоры и пилы. Озорно держали серпы и косы... Свирепые орудия их выглядели крайне заостренными... Пахло кровью. Слышался шум приближающихся коней, несущих вооруженных всадников.

Пафнутию привиделась дорога, идущая мимо Сионских Ворот... Издалека раздался властный женский голос: «Что он делает?» Там же вверху мальчик насмешливо ответил вопрошающей его матери: «Сеет голые камни, ища кормить черных птиц на потерянном пути».

* * *

Демоноговейный — почитатель демонов, идолопоклонник.
Гиль — вздор, чепуха, чушь, бессмылица, нелепица, дичь.
Бултыхнуться — прыгнуть либо упасть в воду, всякую вообще жидкость.
Грязца — умалит. к грязь.
Встречник — попадающийся в дороге навстречу.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

Тем временем, основные покои дома Крякина заполнились злыднями. Кажется ему, наспех все враги собрались и ждут главаря.

Не обращая внимания на опасность, пренебрежительно склонившись, и перекосивши рот грустною улыбкой Пафнутий Крякин думает, как о нем скажут на его похоронах, что жил он образцовым иноком до самой смерти...

— «Вот соберется весь город!» — плачет он. — И непременно архиерей скажет обо мне прерывающимся от волнения голосом: «Отец Пафнутий не был таким как прочие наши иеромонахи, которые не более чем делают, что едят, спят, иногда молятся, а ходят по городу и пристальными взглядами придирчиво окидывают каждую парочку влюбленных, чем и смешат всех; затем пишут исповеди и снова грешат...»»

Над свежим холмом могилы, расплакавшийся от жалости к себе тщедушный Крякин разглядел надпись: «Здесь покоится иеромонах Пафнутий, величайший из подвижников православной веры...»

Переживая душевную драму, Крякин вдруг узрел стоящий в развалинах Свято-Духовский собор Петрозаводска, стены которого стремительно осыпались, поднявши в сгустившееся небо клубы мертвой пыли.

Бесы заговорили:

— Чемер идет! Он уже рядом.

От услышанного в ушах Пафнутия Крякина запела жемчужная раковина. Средневеково пророкотала труба, призывая рыцарей в замок, встать между каменных бойниц... Пафнутий глянул на пол, грязная поверхность которого быстро изменялась в чистое золото. Бревенчатые стены русской избы заменялись разноцветными изразцами, потолок превратился весь в белый мрамор с причудливой резьбой, выделяющей группами стоящих прямо людей, прогуливающихся длиннохвостых птиц, даже оленей с ветвистыми рогами, выбегающих из сада. Фрески оживали — по мере появления. Безжалостная стремнина цветных видений кружила растерявшегося Крякина, пока, наконец, он не узрел решетки на узеньких оконцах, и, не колеблясь, осознал, аж теперь находится во владениях подземного царя, не иначе, как в адской резиденции, состоящей под властью дьявола.

 
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

Появился ученый поэт, с внешностью следопыта, стяжавшего себе многими изобретениями солидную известность в академических кругах. На голове у него красуется строгая черная шляпа, с узким верхом, необычно украшенная красным отливом. Лицо пришельца имеет черты естествоиспытателя, борющегося за честь выдающегося открытия. Из середины носа слагателя вырван кусок плоти.

"Впрочем, он не столько уж принадлежит к поэзии, а наверняка замечателен бесцеремонною критикой!" — скептически присмотрелся к нему Пафнутий.

Взгляд адского критика прямой, и весьма заинтересованный; при том облик носит печать скуки и грусти. Рот явившегося из тьмы зашит крепкими нитками, впрочем, не стиснут, поскольку виднеется еще щель для прохождения звуков.

Крякин обратил внимание на зрачок в неморгающем глазу призрака, застывший неподвижно. Глядит отшельник, а другая сторона у привидения с дранным носом, — та и вовсе закрыта пенсне, снабженным длинною цепью, качающейся, и звякающей, подобно кандальной.

"Нет, все же он рифмач! — удовлетворенно решил Пафнутий Крякин, к удивлению разглядевший, как настрого мертвый поэт и заботливо же держит в руке шапочку Бориса Богова… — Это пришел Чемер! — ошарашенно заключил он".

— Ад не будет разграблен своевольниками... — задумчиво заявил призрак. — Где твои рукописи?!

— У меня нет рукописей, — затрясся Крякин, понимая, наскоро перед ним, возможно, крупный черт или сам князь тьмы...

Чемер явно искал, дабы смущенный Пафнутий начал оправдываться.

— Я вижу, ты хорошо приготовился, — усмехнулся он, показывая взглядом на святую воду и косу. — Но ведь ты вор! Ты надел краденую вещь, и думаешь этим защитить себя от меня?! — Чемер перешел на крик, ставший для Крякина настоящим испытанием: — Неужели ты не знаешь, яко ни воры, ни лихоимцы, ни хищники, ни злоречивые Царствия Небесного не наследуют? Как же ты осмелился выйти со мною на брань?!!

Предводитель бесов достал из тубуса обветшавший пергамент:

— Здесь не указаны обезьяны... Есть пьяницы... Ты не пьешь?

— Нет, — Крякин потрогал свое лицо, мигом изменившее форму настолько, словно по нему ездили на телегах...

— «Что со мной? — ужаснулся он. — Я обманут, и в прелести?!! От меня исходит запах. Вонючий обезьяний запашок!»

Чемер продолжал:

— Он не пьет! Из этого заключил проказник о собственной святости... Пять месяцев прожил на Святой Земле. Обычная приходская жизнь пастыря ему казалась малопривлекательной. Негодник заразился стремлением к подвижничеству, обезумел, стараясь подражать древним отцам. Что сделать с ним, бесы?!

— Убить такого! — послышались, исполненные ненависти возгласы.

Крякин брезгливо скорчился, чувствуя, как принимает вид животного. Горячая звериная кровь закипала в жилах труса. Из рук его прорастала шерсть. Пафнутий неотвратимо превращался в гориллу.

— Приведите Буку! — скомандовал князь тьмы.

Послышались тихие рыдания Пафнутия Крякина, чрезвычайно напуганного изменениями, происходящими в плоти, и кошмарнейшим, безжалостным судом над ним.

— А я любил посещать службы! — выпалил Крякин.

— Твою любовь к церкви сфабриковали святые, — гневно отметил дьявол. — А чем замечателен ты?

— Но я... Я не успел!!! — с силою стал оправдываться Пафнутий.

Как будто этого слова от него и дожидались. В комнате немедленно повисла серая мгла, и из нее, грациозно танцуя, появился Бука.


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

В тот же момент в окошко избы постучали, и послышался требовательный голос снаружи:

— Подайте, Христа ради!

Бука остановился, с любопытством наблюдая, как Крякин проведет переговоры с остановившимся у избы путником. Пафнутий Крякин, отчаянно борясь с выросшей у него на месте лица хищной сморщенной мордой, никак не отреагировал на прозвучавшую просьбу.

— Подайте, хоть воды! — громко стучали с улицы, как раз против места, где стоял приготовленный отшельником кувшин со святой водой.

Бука внимательно смотрел, что станет делать прельщенный подвижник.

Крякин не пошевелился.

Незнакомец за окном продолжал стучать. Раздался истошновоплевый призыв путника:

— Милостыня, поданная через окно, угодна Богу, и так скорее дойдет до Него!

Казалось бы, выйди ты или протяни руку со стаканом воды за окно… И все! Наваждение растворится, точно утренний туман на поле. Однако ко всем призывам со стороны Пафнутий Крякин оказывался глух. Исполнившись любви к себе, он тихонько захныкал.

— Журавля по саду искали, не нашли. Гришка, свинопас, солгал, что видел на берегу пруда, — зловеще молвил Бука. Вид его поистине был ужасен. — Сальвилла! —  распространяя шипение и зловоние, громогласно воззвал, ставший явью веельзевул.

В комнату влетела летучая мышь. Зацепившись за Буку, грызунья стала омывать слюнями зубастую пасть, не сводя глаз с Крякина. Внутри у Пафнутия все оборвалось...


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.

Бука представлял собою подобие черного идола с множеством рогов, весь обернутый берестой. Во рту у чудища горели уголья. Из носа демон выпускал дым.

Летучая мышь сказала:

— Ключ целебный в болотистом лесу. Один его завалил и ослеп. Не может вылечиться. Открыл ключ и хворь прошла. Вот я бы многим помогла, да мне Бука не даст.

Крякин растерянно рассматривал свои заросшие шерстью руки.

Сальвилла перестала умываться и захлопала перепончатыми крыльями:

— Что же ты медлишь, Бука?!

— Мне мешает острая коса, — вздохнул демон.

— А где же растения? Обереги?! Зеркала где?!! — не отставала бестия. — Он слабый!!! Убей его!

Толстые и кривые ноги Буки направились к одичавшему Крякину, нелепо ощупывавшему свое вытягивающееся обезьянье рыло, и находящемуся вне себя от страха.

Каждый шаг демона сопровождался звяканьем бубенчиков, культово привешенных к ногам его.

Мышь кошмарно завопила:

— Убей!

— Убей! — пугающе громыхнуло антихристово воинство.

Крякин, в панике издавши дикий рык, медленно поднялся и стал закрещивать все перед собой. Никто не исчезал. До слуха целителя отчетливо доносилось клацание стальных затворов. Пафнутий Крякин, чувствуя себя поруганным злыми духами, несчастно плакал.


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

Как только Пафнутий содеял свой крестный подвиг, раздалось откуда-то грозное слово Чемера:

— Многие поищут войти. Многие скажут в тот день. Но Он не слышит вас.

Руки прельщенного славой вериг пилигрима безвольно повисли.

Завистливая душа Крякина вознеслась к службе. Храм на удивление оказался наполненным радостью. Стоя на амвоне, напрасно встречал своего помощника отец Иоанн Лаврин, а длинные ряды сирот тщетно замерли в ожидании нового приютского священника. Девочки построились, как на встрече архиерея. Чистые детские плечики облегали белые накидки в подобие апостольников. Головы детей оставлены непокрытыми...

Увидев храм, Крякин, ублажился.

Тотчас из клуба серого дыма, вырывающегося из ноздрей Буки, вышла цвета слоновой кости сороконожка, которая немедленно влезла в приоткрытый рот целителя Крякина. Конечности Пафнутия Крякина мгновенно покрылись черно-белыми пятнами, пузо его раздулось, а затылок мнимого предсказателя, в левой части, ощутил сильный удар каблуком. Казнь самочинника совершилась.




М.Донской, 2023