Глава 28 Гибель Акима

ГИБЕЛЬ АКИМА

Беда всегда приходит неожиданно. В тульской газете «Коммунар» (органе Советов депутатов Тулы и Тульской губернии и губкома РКП(б)) за подписью «Наблюдатель» неожиданно появилась заметка о том, что в селе Дулебино в новом клубе хором руководит бывший регент местной церкви Евгения Федоровна Вознесенская. Под видом классической музыки певцы изучают буржуазных композиторов и буржуазные произведения, упаднические романсы и песни, духовную музыку, совершенно чуждые советским людям и несовместимые с идеалами коммунизма, несут эту культуру в массы. Сюда относились «Вечерний звон», «Эй, ухнем», «Тройка», «Ямщик, не гони лошадей» и другие произведения, которые исполняли хор и его солисты.
Автор предлагал партийной ячейке и сельсовету подумать о том, чтобы заменить регента другим руководителем, а еще лучше – распустить хор, так как в нем есть бывшие церковные певчие. Явно, что за этой статьей стоял Воронков. Он подкупил журналиста хлебом или мукой, а тот сочинил ругательный текст. Не дожидаясь официального увольнения, матушка Евгения сама ушла из клуба. Вместе с ней ушли Алеша, Даша и две дочери отца Александра, певшие в хоре.
За этой бедой пришла другая: пропал Аким. Днем он возил Воронкова в соседнюю деревню Мальцево, затем они вернулись в сельсовет и через час председатель отправил Акима с поручениями еще в два места. Больше его не видели. День не было, два. Жена Акима Полина подняла тревогу. По ее требованию сельсовет организовал поиски пропавшего по всей округе, обошли и поговорили со всеми людьми, работавшими на лесозаготовках. В первую очередь подозрение пало на них: мало ли, проезжая по дороге, Аким сцепился с кем-нибудь из них, оскорбил, обозвал – все жители села высказывали приезжим заготовителям дров свое недовольство, вот и сцепились, а там и убить недолго. Те уверяли, что Акима хорошо знают, никто его не трогал и вообще давно не видели.
На пятый день его нашли охотники в лесу на поляне, заросшей кустами малины. В нескольких местах по краям поляны были вырыты глубокие ямы, а сами кусты основательно примяты и поломаны. Никто ничего не мог понять. На труп страшно было смотреть: лицо и руки объели собаки или лисы, на теле и голове виднелись гематомы от побоев. Убийцы даже не удосужились замести следы своего разбоя – спрятать труп так, чтобы его никто не нашел. Кто-то их спугнул или они до того обнаглели, что ничего и никого не бояться.
Эта новость встревожила всех жителей дома, где жили священники. Отец Владимир догадывался, что Аким мог проболтаться кому-нибудь из бандитов о тайном кладе, иначе, как объяснить ямы на поляне?
На следующий день из Тулы приехали следователи: один солидный, видно, что из старых служащих Департамента полиции, другой молодой – бывший красноармеец в шинели и буденовке. Молодой, Виноградов, ходил по домам, расспрашивал, с кем особенно был связан убитый. Узнав, что Аким раньше служил у священников кучером и по утрам возил отца Александра в Веденев, все внимание переключил на служителей церкви: как они себя ведут, о чем говорят с прихожанами, кто к ним ездит из посторонних, не спрятали ли где-нибудь церковное добро. Убийство Акима его мало интересовало.
Следователь Портнов, из бывших, наоборот, долго беседовал с отцом Владимиром, старшим дьяконом и всеми служащими церкви, спрашивал, с кем Аким был знаком, с кем выпивал, были ли у него недоброжелатели, какие поручения батюшек в последнее время выполнял, и кого они сами могут подозревать в его убийстве. Еще он сказал, что в губернии действует десять банд из уголовников и дезертиров.
На третий день у старшего конюха Егора милиционеры обнаружили в избе трех чужих мужиков, оказавшихся без документов. Застигнутые врасплох, они клялись и божились, что их обокрали по дороге, но назвать место, где произошло ограбление, не могли. Из Веденева приехал грузовик с охраной и троицу увезли вместе с Егором сначала в Веденев, затем – в Тулу.
Аким был участником русско-японской войны, имел два георгиевских креста, человек уважаемый в селе, хотя и запятнал себя в глазах начальства тем, что продолжал верить в Бога, ходил в церковь и состоял в Приходском совете. Несмотря на это, сельсовет решил похоронить его, как героя, пострадавшего от врагов советской власти. Это была первая такая жертва и первые торжественные похороны в селе.
Обтянутый красной материей гроб, поставили в клубе. Стену за ним обтянули красной материей с гербом РСФСР, нарисованным золотой краской местным художником самоучкой Петром Кроминым. Рядом возвышалась стойка с Красным знаменем. Из города привезли венки с официальными надписями на лентах: «Герою революции», «Мы тебя никогда не забудем!», «Жертве контрреволюции». Воронков хотел организовать около гроба почетный караул из школьников, но родители детей этому воспротивились – не хватало им еще им целый день стоять рядом с чужим покойником.
Люди приходили в клуб не столько, чтобы попрощаться с героем, сколько посмотреть на все это необычное для них представление, искренне жалели Акима и крестились, когда рядом не видели начальства. Об отпевании и ночных бдениях около гроба не могло быть и речи. Однако все эти дни, пока искали Акима, оба священника читали в храмах молитвы о том, чтобы он оказался жив, а когда пришла весть о его трагической кончине, проводили ежедневные богослужения об усопшем.
Вечером, накануне похорон, началась сильная метель и продолжалась на следующий день. Ветер завывал и раскачивал деревья, колючий снег бил в лицо. Несмотря на это, проводить в последний путь хорошего человека собралось все село. Люди шли за повозкой с гробом, с трудом вытаскивая ноги из сугробов. На кладбище, тоже в новинку, устроили митинг. Говорили Воронков, Мохов, Толкалин, односельчане-партийцы, комсомольцы. За всю свою 47-летнюю жизнь бывший конюх не слышал столько хороших и высоких слов о себе.
Ораторы называли Акима героем, призывали брать с него пример, защищать советскую власть от врагов и бандитов, обещали даже разбить около клуба сквер, посадить там деревья и поставить герою памятник. Кто-то с ходу предложил назвать его именем школу или площадь перед сельсоветом – так делали в городах. Играл оркестр, заглушая рыдания старой матери Акима и жены Полины. Двое их детей погибли в войну с германцами, еще один, младший служил в Красной армии по мобилизации и воевал сейчас где-то в Средней Азии.
И поминки сельсовет решил устроить в клубе на свои деньги, скорей всего в противовес церковному обряду: без молебна, кутьи, блинов и киселя. Дежурным комсомольцам велено было не пускать в клуб старых бабок, соблюдавших на всех похоронах христианские обычаи, а если какая-нибудь из них случайно и проникнет внутрь, следить, чтобы ничего не пронесла из своей еды и не поставила на столе пустой стакан с хлебом для угощения души покойного.
Клуб набился битком, люди стояли по бокам столов и хватали все подряд, кто в рот, а кто набивал едой карманы и сумки. Сельсовет расщедрился, выставив большие тарелки с хлебом (наполовину с отрубями), вареными яйцами, козьим сыром, отварным картофелем и разными соленьями. Дежурные комсомолки осторожно, по четверти, наливали в стаканы самогон, реквизированный в большом количестве у кулаков Стоянова и Груздева.
Некоторые сельчане сами приносили спиртное. Была бы закуска, а выпить всегда найдется. Власти строго боролись с теми, кто гнал самогон, но в селе не было ни одной семьи, где бы этим не занимались. Гнали больше для продажи или обмена на продукты, спички, соль, сахар, но и себя не забывали.
Отец Владимир ни на кладбище, ни на поминки не ходил, чтобы лишний раз не попадаться на глаза начальству. Михаил Андреевич в этот день работал, отец Александр был в Туле, оба вернулись домой, когда все село от дармового застолья гудело, как раньше бывало по большим престольным праздникам. Временами где-то начинал играть баян и звонкие голоса выводили частушки, но их быстро прерывали, напоминая по какому поводу люди собрались.
Все эти дни обитатели дома гадали, кто убил Акима. То, что здесь замешан тайник с сундуком, никто не сомневался. За Акимом водился грех: он любил выпивать. А у пьяного, что на уме, то и на языке. Мог сболтнуть про тайник конюху Егору. Тот был жаден до чужого добра, рассказал обо всем чужакам, пущенным им на ночлег, и те под угрозой смерти заставили Акима показать заветное место. По дороге Аким протрезвел, завез своих спутников на другую поляну. Те там все перекопали, ничего не нашли и жестоко расправились с Акимом.
Но что Аким успел рассказать Егору и тем троим, которых увезли в Тулу? Если тайна раскроется, то жди ЧК. Эти расшибутся, но вытянут из священников все, что надо.
Снова и снова обсуждали вопрос о том, чтобы уехать из Дулебина. У матушки Ольги были родные в Сибири, и она предлагала всем бежать туда. Женщины требовали, чтобы мужчины незаметно скрылись по одному, они потом к ним присоединяться. Священники твердили, что об этом не может быть и речи – они не оставят здесь одних женщин и детей, да и куда ехать, если кругом война, голод и тиф. В Сибири, как сообщали газеты, большевики воевали с Русской армией Колчака.
Михаил Андреевич молчал. Он бежал от большевиков из Петрограда в глушь и снова бежать туда, куда все равно проникнут советская власть и ЧК, не видел смысла.
Делом Акима занимались в Туле, в Дулебино больше никто не приезжал, и сельчан никуда не вызывали. Наконец, кто-то из арестованной троицы признался в убийстве, Егор оказался к нему не причастен, и его отпустили на свободу. Вернувшись домой, он рассказал, что убийцы у него останавливались на ночлег, он знать не знал, что они куда-то с Акимом ездили и у него в сарае лежат его вещи.
Егор или хитрил, или, действительно, ничего не знал. Отец Владимир ждал, что он будет их шантажировать, выманивать деньги или требовать, чтобы показали тайник. Но вскоре его жена Настасья известила сельсовет и соседей, что он уехал на заработки в Москву. Настасья раньше пела в церковном хоре и по секрету сообщила матушке Евгении, что накануне исчезновения мужа у них появились двое неизвестных и что-то требовали от него, угрожая оружием. Егор отпросился по нужде во двор. В эти дни стоял сильный мороз, он вышел в одной домашней рубахе, и те двое его спокойно отпустили, уверенные, что в такой одежде он никуда не сбежит, следили за ним из окна, а он выбил в уборной доску и сбежал.
Приезжие взбесились, перевернули в избе все вверх дном, побили посуду и забрали все съестное. «Все Аким, – со злостью говорила Настасья, – спьяну, что-то брякнул Егору и тем троим, которых забрали в Тулу. Сам погиб и Егора за собой тащит. Как мне теперь одной пятерых детей поднимать и стариков содержать: моих и его? Хорошо если остался жив, а если замерз и лежит где-нибудь мертвый на дороге?».
Все это укрепило священников в мысли, что бандитам стало известно о закопанном сундуке, но где находится это место, Аким все-таки не показал.