Сакманщики

Велика сила интернета. Набрал слово сакманщик, а сам засомневался, а существует ли такое слово в русском языке, или же оно употребляется только у нас, на местном наречии. Оказывается, оно широко применяется в литературе.
Например, «А друг его Диман, станет возить на телеге сюда, в кошару, уже отъягнившихся, или только собирающихся ягниться овец».
«Чтобы они пососали матку, сакманщик ловит его герлыгой».

Ну, коль скоро в этой выдержке речь идет о кошарах, об овцах, значит не только мы, в свое время, употребляли слово «сакманщик», а есть какие-то сведения и в русской литературе.
Сакманщиками мы становились в пору нашего цветущего детства. Нет бы нам, высыпаться на летних каникулах, а мы проводили лучшие свои годы на этом утомительном поприще.

Попробуй, заставь современных детей все лето овец с ягнятами пасти. Я бы первым запретил своим внукам заниматься таким сомнительным делом. А тогда, в нашем детстве, все было по-другому. Нас никто не спрашивал, хочешь, или не хочешь – надо!
Собрались и мы с Колей Бахрушкеевым, в одно лето посвятить себя таинству сакманского ремесла. С нами за компанию собрался один городской, довольно избалованный, мальчишка. Причем, дедушка с бабушкой, настойчиво его отговаривали от такого непродуманного шага.

Нет, с великим сандалом и при живых свидетелях, т.е. при нас, он, получив добро от своих стариков, отправился вместе с нами вершить «великие дела». Это на словах может быть, красиво звучит, – оказывать помощь в увеличении поголовья овцеводческого совхоза, а на деле не все так романтично. «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги».

Приехали в Куяду на овцеводческий полевой стан, разложили свои пожитки на нары, попили чаю со старшими чабанами и – вечер свободен до утра. Время еще не позднее, электричества нет, книг нет и вообще нет ничего, куда бы можно было приложить руки.
Старожилами там были трое взрослых мужчин. Они люди бывалые, знают, как проводить свободное время. То за разговорами, то за сигаретами – там посидели, здесь полежали, чайку хлебнули, глядишь, и спать уже пора укладываться. А нам ребятне – хоть караул кричи. Скукотища.

И так, промаявшись без дела первый вечер, с утра мы приступили к своим непосредственным обязанностям. Обязанности достались нам простые, необременительные – ходи за овцематками, приглядывай за ягнятами, гляди в оба, как бы две отары не слились в одно целое.
Работа не трудная, но уж больная утомительная – цельный день в окружении бараньей многоголосицы, которая не прекращается ни на минуту. Маточки беспрестанно подзывают своих ягнят, а те, в свою очередь, сами ищут своих матерей. В общем, одно сплошное блеяние, сливающееся в непрестанное месиво единообразного, не очень приятного на слух, звука.

Вечером, вернувшись после первого трудового дня, мы долго еще не могли избавиться от этого всепоглощающего шума в ушах. Все казалось, вот он рядышком тот самый ягненочек, которого днем толкал под мамкину титьку, а вот он опять потерялся и ищет свою матку – надо опять его приставить к соску матери.

Это только начало наших будней, а впереди целый месяц героического родовспоможения поголовью овец. Кстати, городской наш хлюздик выдержал ровно один день. А дальше с теми же стенаниями и слезами на глазах, уехал в деревню к бабушке с дедушкой. Недолго музыка играла, недолго пел аккордеон…

А мы с Колей Бахрушкеевым стали понемножку обживаться в мужском коллективе. Три взрослых человека, да два мальца – вот уже небольшой колхоз. Как ни крути, в такой банде нужен свой рулевой, который взял бы на себя ответственность за психологический микроклимат общежития.
Именно, такой руководящей и направляющей силой и стал дядя Сава Кетышкеев. Раньше, когда я его не очень хорошо знал, он мне казался малоразговорчивым букой. А, как признакомились ближе, он оказался вполне общительным человеком.

Дядя Сава больше отвечал за порядок в помещении полевого стана. Очень ненавязчиво всем рекомендовал, чтобы те не оставляли после себя грязной посуды. Отвечал за прием горячей пищи. В общем, следил, чтобы в доме всегда был относительный порядок. По-хорошему, такой человек в любом сообществе – это находка.

Иногда двое его коллег выражали ему некоторое недовольство, не соглашаясь временами, с его, как им казалось, придирками. А в целом, коллектив жил мирно, стараясь не доводить ситуацию до температуры кипения.
Как-то дядя Сава попросил рассказать ему, что-нибудь из прочитанного. Я, в то время очень увлекался темой разведки и запоем читал роман о Рихарде Зорге. Семя, выроненное из рук дяди Савы, полегло в благодатную почву – я с упоением начал рассказывать ему все, что знал о нашем легендарном разведчике.

Так незаметно, мы с дядей Савой просидели добрую половину ночи. К моему величайшему удивлению, он ни разу не перебил меня, а только все прикуривал новую папироску, и при этом, как-то виновато улыбаясь. Словно хотел сказать:

— Извини, браток, эт я… прикурить…

Не знаю, было ли дяде Саве по-настоящему интересно слушать несмышленого мальца, но с этого времени, он по вечерам всегда подсаживался ко мне, и с такой обезоруживающей улыбкой просил  рассказать еще чего-нибудь.
Но, как же можно отказать такому скромному человеку. А то, что он скромница, даже мне, тогдашнему мальцу, было ясно, как божий день. Вот так, живешь и живешь – ни сном, ни духом не ведаешь о человеке, а поближе признакомишься, а это клад в человеческом обличье. Разве, что не блестит.… А не все то, что блестит золото.

Мы с Колей вполне обжились во взрослом коллективе, и нам уже не так было скучно, как в первый день. Единственно плохо – это вставать рано и идти к своему «поющему» племени. Все бы хорошо, только одна мерзость – овцы.
Один, весьма успешный ученик начальных классов, очень правдоподобно передразнивал свою учительницу, рассказывая о ней потенциальному жениху своей матери:

— В школе работать хорошо, – искусно он копирует учительницу, – большой отпуск, только одна мерзость – дети. А сама вся так сладко улыб-а-а-ется, –продолжает вундеркинд, – а глаза у нее злющие!

Так вот, если бы мы с Колей сакманили без «участия» овцематок, в таком случае жизнь свою можно было бы считать удавшейся. А так, наша «мерзость» все оставалась при нас.
В один из своих, ничем не примечательных трудовых будней, мы с ним допустили роковую ошибку – две отары слились в одну. Тут же, по-горячему делу, подлетел на лошади наш старший чабан, и с ходу начал приводить нас в чувства.
Коле, видать, такой нахрап не очень пришелся по душе, и он стал пререкаться с ним, и оправдываться на повышенных тонах:

— Ю–у–у–у, бэди зэмтэй байгаадю юм!

Старший чабан был очень нервным человеком. Когда он наезжал на нас, с ним приключился некий нервный тик – пруток, которым он то и дело замахивался, в прямом смысле, дрожал в его руках, как осиновый лист и никак не хотел исполнять волеизъявление своего хозяина.
Понять расстройство взрослого, убеленного временем, человека можно — это сколько же забот и хлопот мы им принесли. Представить трудно, как в этой огромной массе отделить одну овцу от другой, да еще к ним приставить их ягненка. То еще дело!

Конечно, он сильно расстроился. А на Колю моего будто бес вселился — такой спокойный мальчик в обыденной жизни, а тут все цепляется словами с взрослым человеком. Тот уже от возмущения и заикаться начал, а Коля все смелее, и смелее делается прямо на моих глазах.

От того, что Коля такой смирный парнишка и так вдруг раздухарился – меня разобрал неудержимый смех. Но человек не на шутку разошелся, приводя все новые доводы нашей безалаберности, а тут смеяться над чужой бедой? Даже, как-то не интеллигентно.
Наконец, он скомандовал:

— Морён дээрэ гараад, хойномни hуухты!

С тем он и погнал свою лошадь разгребать наш косяк. Он сам впереди на седле, Коля за ним и я замыкающий. Спрятавшись за его спиной, я дал волю своим чувствам – нет, нет да подхихикивал, вспомнив Колину перебранку. А старший:

— Энэ мурянинь, ямар муу эзы адля б;т;; хи-хи гэhымааб?!

И вслед за этим – удар плеткой, взад крест-накрест один раз, второй.… К счастью, больно не было, он слишком был человеком нервным, чтобы попасть своей плеткой в цель.