И был день..

И был день..
И он был прекрасен и бесконечен, как сама вечность.
И снова он напомнил о тебе, совсем неожиданно, словно подкравшись тенью из темноты, чтобы ослепить и сбить с ритма.
Да, он ускорил ритм сердца до числа ударов сто семь, напугал и выбил из колеи;  но вынужденное погружение в сон вернуло его ритм до вполне приемлемых цифр на табло танометра.
Я выглянула с балкона и увидела маленькую сиамскую кошку, очень ослабленную и с большим усилием передвигающуюся по пересохшему за дни знойного, бездушного лета, раскаленному асфальту под ближайшую припаркованную машину.

Женщина, стоявшая рядом с животным и пытавшаяся ее накормить, говорила высунувшейся из окна первого этажа соседке о том, что у кошки разбит подбородок и она здесь со вчерашнего вечера.
Почему-то охватила тревога и боль за это ослабленное, болезненное создание и нестерпимое желание чем-то помочь ему.
Я вышла скорее из квартиры, захватив с собой легкий, но объемный пакет с отсортированным мусором, но увидев несчастное животное, поставила его на время недалеко и подошла к кошечке, которая сиротливо сидела, прижавшись к колесу. Она была настолько домашняя и ручная, что мне без малейшего усилия, погладив ее, удалось взять на руки. С виду она была измучена, обезвожена и совершенно слепая, что указывало на ее непростой возраст…
Я прошлась с ней по двору к месту, которое облюбовали старожилы дома. Там, за скамейкой, в миниатюрном скверике, они кормили бездомных кошек, которых с десяток у нас во дворе и по сей день, на постоянном месте жительства.
Не прошло и пяти минут с момента, как я подошла туда и стала разговаривать с одним из завсегдатаев скамейки и знатоком кошачьего приюта о судьбе бедного животного, как рядом остановилась машинка цвета бордо. Вышедший из неё крепкий,  бородатый мужчина лет около тридцати пяти, радостно улыбаясь, как старой знакомой, направился ко мне с криком:
— Отдайте мне нашего балбеса! Мы вчера переезжали и он убежал!
И, взяв кошку, приступил к селфи с нею, хотя животное нуждалось в помощи ветеринара и не высказало радости встречи хозяину. Возраст кошечки, действительно был почтенный,— более шестнадцати лет.

Мои дальнейшие перемещения в течении дня были усыпаны комплиментами о моей бижутерии, одежде, цвете волос, фигуре. Мне делали комплименты в аптеке, магазинах и даже у входа в подъезд, где обычно очень замкнутые преподавательницы немецкого из известного вуза страны эмоционально назвали меня французской, европейской женщиной.
Пространство ответило мне взаимностью за доброту. Но в то же время, погрузило в состояние давно пережитого, измучившего душу, казалось бы, безвозвратно упрятанного в ее глубины, и заставило трепетать каждую клетку взрывом страдания.
Они спросили о тебе, они ничего не знали…
Вот так и протекает жизнь в человейниках, где отсутствие того или иного жильца  в пространстве, даже на годы, проходит незамеченным для соседей, с которыми сталкиваешься хотя бы раз в два — три месяца, у лифта или подъезда.