Таганрогское подполье

А.Г. Зеленский
Таганрогское подполье

 
ОГЛАВЛЕНИЕ

Вместо предисловия
Как всё начиналось
Деятельность подполья
Группа П. Турубарова
Ликвидация группы С. Мостовенко
Разгром отряда В. Афонова
Возвращённые имена



«Одной из характерных черт русских является выносливость, непонятная для немцев. Русский привык переносить страдания и обиду. Если же чаша переполнена, русский человек восстаёт и долгое терпение разрастается с бешеной, безумной силой».

(Из брошюры «Политические задачи немецких солдат в России в свете тотальной войны») 


ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

В представленной книге мы взялись рассказать о тяжких, но и во многом героических днях из жизни обычного, среднестатистического советского города, каковым являлся Таганрог в период Великой Отечественной войны 1941–1945 годов. Казалось бы, что в тот момент такого необыкновенного происходило в городе, что может привлечь наше внимание? Ведь в тот период вся страна стоически переживала военное лихолетье, практически в одиночку сражаясь с безжалостным врагом, к тому времени уже поработившим пол-Европы. И всё же одна особенность имеется: Таганрог, в октябре 1941 года ставший боевым трофеем германской военщины, почти два года находился в немецкой оккупации, из которых более пятнадцати месяцев являлся прифронтовым городом. Данное обстоятельство отложило свой особый отпечаток на жизнь горожан, включая и тех, кто, проявив беспрецедентное мужество, стойкость, самопожертвование и героизм, взялся за оружие для борьбы с оккупантами. В нашей книге речь пойдёт об истинных патриотах своего города, своего Отечества, участниках партизанского движения, оказывавшего организованное сопротивление врагу.
История таганрогских подпольщиков по-своему величественна и в равной степени трагична. Городское сопротивление объединило в себе людей разного возраста и социального положения, которые по воле собственного сердца, не желая смириться с уготованным циничными хозяевами Европы положением раба, вступили в неравный бой с грозным и беспощадным врагом. К сожалению, не всем из них суждено было встретить освобождение города и светлый День Победы. Но и их, казалось бы, скромный вклад в общий триумф советского народа над фашизмом столь же бесценен, как и подвиги солдат на поле боя.
После перенесённых страданий и утрат считалось, что память об их подвигах будет жить вечно. Но естественный ход времени неумолим. Он безжалостно стирает в памяти лица и события, оставляя лишь их смутные очертания. И чем сильнее стремление в будущее, чем сытней, беспечней и удобней становится наш быт, тем меньше хочется думать о мрачном прошлом. С сожалением должны признать, что таким прошлым становится и целая эпоха, уместившаяся всего лишь в 680 дней – дней немецкой оккупации небольшого южного города. Что теперь мы помним и по-настоящему знаем о тех днях?
Ранние упоминания о городском партизанском движении стали появляться чуть ли не с момента начала его деятельности как в самом Таганроге, так и его окрестностях. Так, первые сведения о таганрогских партизанах были обнаружены в региональном архиве Федеральной службы безопасности и датированы первыми месяцами войны. В частности, в «Справке о мероприятиях по организации партизанского движения по районам Ростовской области» по состоянию на 1 декабря 1941 года сообщается не только о создании партизанских групп, но и об их первых шагах в тылу противника.  Информацию о непосредственных действиях подпольщиков в Таганроге мы находим и в «Докладе об организации и использовании агентурного аппарата в тылу противника», составленном в феврале 1942 года 4-м отделом Ростовского управления НКВД для донесения в Центр.  О таганрогских партизанах становится известно и широкой общественности, когда 4 марта 1942 года в газете «Молот», являвшейся главным печатным органом Ростовского обкома партии, была напечатана небольшая заметка за подписью некоего Н. Морозова.  Но данную публикацию следует отнести лишь к обозначению наличия в Таганроге подпольного движения сопротивления.
Информация о действиях партизан в немецком тылу имеется и в трофейных источниках. Однако при рассмотрении этих документов необходимо учитывать, что оккупационные власти чуть ли не в каждом случившемся в городе происшествии видели действия советских партизан. Первые же сведения о наличии в Таганроге подпольных групп советских патриотов из числа жителей города стали поступать в немецкие карательные органы лишь в апреле 1943 года. Главным немецким документом о подполье в Таганрога стал «Заключительный отчёт по делу «партизанской организации Афонова», составленный руководством таганрогского подразделения 721 ГФП в июне 1943 года, сразу после разгрома указанной группы.  В этом документе представлены не только списки уничтоженных немцами подпольщиков, но и дана оценка их действиям против немецких властей. По мнению оккупантов, результаты работы таганрогских партизан были не столь уж велики. Однако реалии были таковы, что даже одним косой взгляд, невзначай брошенный в сторону немцев, являлся значительным, без преувеличения, поводом для принятия строгих мер к недовольному. Чего уж тут говорить о тех, кто попытался оказать им хоть малейшее сопротивление! Таковые, несмотря на пол и возраст, уничтожались без пощады.
После освобождения города от захватчиков были сделаны первые попытки не только оценить деятельность подпольщиков, но и установить причины провала организации. По этому поводу уже в сентябре 1943 года заместителем начальника отдела НКГБ города Таганрога Резниковым была составлена соответствующая записка.  Работая по горячим следам, чекистам удалось установить некоторые аспекты деятельности организации, которые отчасти привели к её провалу.
Помимо органов безопасности, разбором действий городского партизанского движения занялись и партийные органы, которые на основе собранных документальных свидетельств активно формировали и всячески пропагандировали светлый и непогрешимый образ подпольщика. В местной и центральной печати с завидным постоянством стали публиковаться заметки и статьи, посвящённые нашим героям и их подвигам. В частности, в местном периодическом печатном издании «Таганрогская правда» появляется ряд публикаций, рассказывавших об отдельных членах организации.
Первым, кто попытался создать целостный образ подполья, явился донской писатель А. Калинин, который в газете «Комсомольская правда» от 14 января 1944 года опубликовал статью «Сильные духом». Именно с этой публикации начинается регулярное освещение темы таганрогского подполья в периодической печати. В том же 1944 году в Ростовском областном книжном издательстве выходит книга «В подполье» автора Я. Кривенока, посвящённая деятельности таганрогских партизан. В 1945 году в редакции «Молодая гвардия» издаётся книга А. Елагиной, также рассказывается о деятельности подпольщиков в период оккупации. Со временем материалов о городском движении сопротивления накопилось столько, что это потребовало уже своего художественного воплощения.
Удивительно, но до сих пор среди горожан бытует легенда о том, что советский писатель Александр Фадеев, создавший трагическую историю о молодых подпольщиках Донбасса, первоначально собирался взять за основу своего произведения именно таганрогское подполье. Для этого он посетил город, но, якобы не получив доступа к необходимой информации, был вынужден заняться описанием подвигов краснодонцев.  По этому поводу заметим, что едва ли можно представить себе ситуацию, чтобы обласканному властями руководящему представителю Союза писателей СССР, главному редактору «Литературной газеты», штатному военному корреспонденту газеты «Правда» и Совинформбюро было бы отказано в предоставлении нужных ему сведений. Александр Фадеев действительно находился в Таганроге 4 октября 1943 года. Однако о целях его краткосрочного визита точных сведений не имеется.  Но не из праздного же любопытства он посещал едва освобождённый от немцев город? Нам представляется, что с учётом занимаемых им должностей целью его приезда в Таганрог, вероятно, являлась необходимость налаживания работы местного печатного органа.
Наконец в середине 1960-х годов нашёлся автор, создавший произведение о таганрогских подпольщиках. Им оказался бывший военный лётчик, Герой Советского Союза Генрих Гофман, который в 1966 году опубликовал свою книгу «Герои Таганрога». Гофман хоть и не являлся профессиональным писателем, но был прекрасным исследователем. При написании своего произведения он консультировался с сотрудником таганрогского отдела КГБ П.И. Ткачёвым, который в течение длительного времени занимался розыском лиц, работавших на немцев во время оккупации, с учётом чего был весьма осведомлён во многих вопросах, связанных с подпольем. Увы, но в какой-то момент общение между Гофманом и Ткачёвым прервалось. Что послужило их разрыву, неясно. В архивах ФСБ имеется письмо писателя в адрес указанного ведомства с настойчивой просьбой предоставить ему сведения о подпольщиках. Но по непонятной причине его послание так и осталось без ответа. Тем не менее, несмотря на трудности, Гофману удалось завершить и опубликовать своё творение. Книга произвела фурор. Уж слишком достоверным получился её сюжет. К сожалению, со временем эта повесть утратила свою художественную ценность и в настоящий момент воспринимается как скучная, второразрядная советская агитка времён застоя. Тем не менее даже сегодня некоторые исследователи не гнушаются использовать книгу в качестве дополнительного источника информации о подпольщиках. Однако здесь следует помнить, что это всё-таки художественное произведение, в котором автор выстраивал сюжетную линию сообразно собственному творческому замыслу.
В дальнейшем и вплоть до 90-х годов ХХ века информация о таганрогском подполье печаталась с завидным постоянством, как правило, к знаменательным датам, ко Дню Победы и освобождения Таганрога. Отметим, что в подавляющем большинстве эти публикации носили не требующий особого исследовательского внимания однообразный агитационно-пропагандистский характер. Целью этих публикаций было не столько предоставление достоверных сведений о деятельности подпольщиков, а прежде всего их героизация, порой переходящая за грань реальности. Такое положение дел связано не только с имевшимися в тот период едиными идеологическими установками, но и с отсутствием возможностей у исследователей получить достоверную информацию из первоисточников, которые на тот момент были засекречены.
С началом периода перестройки оценка деятельности городского подполья подверглась определённой ревизии. При этом по какой-то причине животрепещущей стала тема, связанная с разгромом подполья, в котором искали измену среди самих подпольщиков. С одной стороны, это был полезный процесс. Уж слишком много мифов было создано в советский период. Однако, развенчивая в перестроечном угаре возведённый до абсолюта культ героя-подпольщика, некоторые исследователи ударились в другую крайность, дойдя чуть ли не до отрицания самого существования подполья в Таганроге. При этом, всё ещё не имея доступа к подлинным документам, эти горе-рассказчики сами же на основе собственных досужих домыслов плодили предания, не имеющие ничего общего с реальностью. Отголоски этого явления можно встретить и сегодня.
На этом фоне безусловной удачей стала опубликованная в 2008 году книга о Таганроге в годы оккупации В. Волошина и В. Ратник.  К слову сказать, но именно эта публикация вдохновила и нас заняться данной темой. Преимуществом этой работы является, в первую очередь, то, что авторы опубликовали многочисленные документы и материалы, почерпнутые ими в архивах, в прессе, в воспоминаниях очевидцев минувших событий. Но, рассматривая противоречия, связанные с историей городского подполья, В. Волошин и В. Ратник вполне справедливо отметили, что доступ к значительной части подлинных документов того времени ограничен и по сей день.  Это и стало основным недостатком данной работы, в которой просматривается какая-то недосказанность, по-видимому основанная на отсутствии дополнительных достоверных источников.
Вызывает интерес свежий взгляд на подполье новых исследователей, к каковым можно отнести Геннадия Чумаченко. В его творческих работах «Ради жизни на земле», «Была ночь и был день», «Таганрогское партизанское подполье. Документы – история и политика» сделана попытка взглянуть на деятельность таганрогских подпольщиков, опираясь на обнаруженные им новые документальные материалы.  Это является основной заслугой перечисленных публикаций, в которых Г. Чумаченко ввёл в научный оборот дополнительные источники. Однако автор, в общих чертах поделившись своим мнением о подполье Таганрога, иногда повторяя уже выдуманные до него мифы, почему-то заостряет внимание на причинах якобы невнимательного отношения властей к городскому партизанскому движению, которые только через двадцать лет после окончания войны смогли по достоинству оценить подвиг подпольщиков. К сожалению, Геннадий Чумаченко своей недосказанностью уклоняется от прямого ответа на поставленный им же самим вопрос, давая возможность читателю самому домыслить до вполне очевидного ответа.
При подготовке книги мы использовали накопившийся за несколько десятилетий огромный массив документов. Собранные документальные источники можно условно разделить на четыре группы.
Первые – это материалы, хранящиеся в различных фондах Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), в Центре документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИРО), в государственных архивах различного уровня (ГАРФ и ТФ ГКУ РО «ГАРО»), а также в музейных фондах. Прежде всего это документы, которые в течение длительного времени собирались различными партийными, комсомольскими и советскими органами, в конечном итоге осевшие в фондах РГАСПИ.  Следует сказать, что данный массив материалов заслуживает особого доверия, ведь в условиях советской действительности, осложнённой войной, информация носила «многослойный» характер, отфильтровывалась и перепроверялась на различных уровнях. Начиная с 50-х годов прошлого столетия значительная часть этих документов и послужила основой для публикаций истории таганрогского подполья. Однако к основным недостаткам этих документов следует отнести то, что в них по понятным причинам выпячивается роль партии, что в некоторых случаях не вполне соответствовало действительности.
Вторая категория документов сосредоточена в архиве Ростовского управления Федеральной службы безопасности. В них отражена работа советских спецслужб по образованию и руководству партизанским движением на Дону, включая Таганрог. Кроме того, там же хранятся следственные дела, заводившиеся в отношении как представителей немецких карательных органов, непосредственно занимавшихся поимкой советских партизан, так и их пособников из числа местного населения. В своей общей поисковой работе чекисты использовали не только показания многочисленных свидетелей фашистского террора, но и, что немаловажно, немецкие документы, которые в большом количестве были брошены оккупантами при бегстве из города. Обладая всеми доступными на тот момент ресурсами, сотрудникам НКГБ буквально по горячим следам удалось установить изрядное количество не мнимых, а настоящих пособников фашистов, коих набралось более двухсот человек. В их числе были и непосредственно причастные к разгрому таганрогского подполья. Достоверность собранных чекистами документальных свидетельств преступлений карателей не вызывает особых нареканий, но и они не безупречны. Так, одним из их недостатков является то, что некоторые сотрудники органов НКГБ, занимавшиеся документированием военных преступлений, по уже устоявшейся традиции, в целях «красивой» отчётности допускали вольный подгон показаний своих подследственных под конкретные эпизоды резонансных дел, что приводило к ничем не обоснованным, а порой и ошибочным выводам.
Третий блок документов – это материалы, собранные немецкими карательными органами. Стремительное освобождение Таганрога не позволило гитлеровцам вывезти или уничтожить все свои документы. В их массиве выделяются материалы, имеющие особую ценность для исследователей. Речь идёт о протоколах допросов схваченных партизан Таганрога. На их основе можно составить представление не только о численности и действиях членов подпольной организации, но и дать точную оценку проявленному с их стороны мужеству. Однако при анализе этих документов следует учитывать, что свидетельские показания добывались карателями вполне конкретными способами, в ходе применения которых «подследственный» мог оговорить кого угодно, включая и самого себя. При этом перепроверять добытые под пытками сведения никто не удосуживался.
Наконец к последней категории документов относятся многочисленные воспоминания как самих оставшихся в живых участников подпольного движения, так и их родственников. Эти материалы были собраны в результате долгой и кропотливой работы местных краеведов. Безусловно, они представляют огромный исследовательский интерес. Однако здесь мы с сожалением должны признать, что никто из краеведов так и не взял на себя смелость обобщить эти разрозненные данные, создав на их основе целостную и, главное, правдивую картину о подполье. В чём же причина такой нерешительности? На наш взгляд, она кроется в самой собранной ими информации. Главным её недостатком является субъективность, где каждый из опрашиваемых стремился показать свою и только свою значимость в общем деле подполья. И выделить в этом массиве правдивое зерно было довольно сложно. Тем более что краеведы – тоже люди, которые из-за опасения быть незаслуженно обвинёнными в «очернительстве» истории особо не старались подвергать логическому анализу собранные ими свидетельства. С учётом этого современному исследователю следует самостоятельно озаботиться перепроверкой изложенных сведений и на свой страх и риск использовать в своих работах.
Тема таганрогского подполья не нова. Тем не менее из-за своей многогранности, неоднозначности, а порой и загадочности она вызывала и будет вызывать интерес. Заметим, что очередное обращение к данной сложной проблеме требует от изыскателя смелости, а также готовности подвергнуться жёсткой критике со стороны общественности, сознание которой в течение долгого времени формировалось исключительно в светлых тонах. В полной мере понимая это, мы всё-таки решились снова обратиться к этой истории. При этом мы не ставили задачу совершить невозможное и ответить на все имеющиеся вопросы. Но ответы на некоторые из них читатель всё-таки получит. Кроме того, из-за наличия большого количества исследовательского материала мы не стали ограничивать себя только лишь рассказом о деятельности подпольщиков, а через реконструкцию событий и описание судеб других, не менее интересных персонажей попытались воссоздать картинки из жизни оккупированного города.


 
КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ

Со времён выхода княжества Московского на мировую политическую сцену в сознании западного обывателя закрепился стереотипный образ России как вызывающей страх страны, населённой грубыми, мрачными варварами, только и мечтающими, как бы поскорее разрушить «цветущий сад», взращённый цивилизованной Европой. На самом деле за этим суеверным и ничем не оправданным страхом скрывалось не что иное, как зависть и ненасытная алчность цивилизаторов к богатствам этих русских дикарей, не знающих, что делать со свалившимся на них счастьем. Вот из века в век и велись бесконечные войны с отсталой Россией в попытке завладеть и безраздельно пользоваться её богатствами. Не стал исключением и ХХ век. К этому времени в просвещённой Европе созрела интересная мировоззренческая концепция, выразившая всю суть тайных помыслов новых конкистадоров: «бремя белого человека». Её апофеозом стала идеология фашизма, трансформировавшегося в его крайнюю форму – нацизм. Его создателями явились не блиставшие какими-то особыми достоинствами представители народа Германии. И вот уже совсем скоро обутые в военные сапоги самодовольные бюргеры под простеньким лозунгом «Deutschland Uber Alles» понесли по миру свою диктатуру мелких лавочников.
До начала военных действий немецкая пропаганда рисовала Советский Союз «колоссом на глиняных ногах», который непременно рухнет, едва по нему ударит сияющий меч потомка несокрушимого тевтонца. Признаемся честно, но оснований этому у поверивших в свою исключительность немцев было хоть отбавляй. Всё-таки благодаря военным и политическим успехам Германии к тому времени уже пол-Европы лежало во прахе. Да и сама советская военная машина, ослабленная внутренними репрессиями, дала сбой в Финляндии. Однако в германском генеральном штабе, рисовавшем стрелочки своих будущих наступательных операций, всё-таки кое в чём просчитались. Вероломное нападение фашистской Германии в июне 1941 года на СССР откликнулось в общественном сознании советских людей беспрецедентной по масштабам консолидацией усилий, направленных на борьбу с врагом. Проявление сплочённости было обусловлено наличием общих интересов как у отдельно взятого советского гражданина, так и у огромной страны, в основе которых лежало одно желание – победить.
Для формирования в общественном сознании устойчивого желания оказывать сопротивление врагу руководство советского государства осуществило ряд шагов пропагандистского характера. В данном направлении одной из предпринятых мер стало обращение к глубинной исторической памяти народа. Весьма показательным в этом плане примером является знаменитая речь И.В. Сталина 3 июля 1941 года, основной лейтмотив которой сводится к призыву к «братьям и сёстрам» подняться единым фронтом на войну с захватчиками. Парадоксально, но подавляющее большинство населения страны, которое, как казалось, было задавлено «кровавой сталинской тиранией», с определённой долей воодушевления восприняло слова своего лидера. Откликом на его речь в общественном сознании стало скорое превращение этой войны в истинно общенародную – Отечественную.
В свою очередь для советских людей, волею случая уже оказавшихся на оккупированных территориях или попавших в плен, сделать выбор в пользу оказания дальнейшего сопротивления врагу было гораздо сложнее. В данных условиях самостоятельное решение, как поступить, принималось на основе личных убеждений, предпочтений и качеств характера. Как правило, большинство выбирало для себя единственный способ выживания – терпение. Но находились и те, кто даже в этих обстоятельствах предпочёл продолжить борьбу с врагом, становясь партизаном или подпольщиком. Из непокорившихся стало формироваться движение, которое впоследствии, набрав огромную силу, наводило ужас на оккупантов.
Существует множество определений такому понятию, как партизанское движение. Большинство из них относят данное социальное явление к одному из видов вооружённого сопротивления противнику, которое осуществляется с применением различных форм и методов. При этом партизанские подразделения могут формироваться как из кадровых военнослужащих, так и из гражданских лиц.
Опыт, накопленный в предыдущих войнах, показывал, что в определённых условиях партизан являлся довольно эффективным и полезным элементом в борьбе с неприятелем. В качестве положительного примера действий повстанцев в южных российских областях можно назвать вооружённые формирования под руководством Нестора Махно, действовавшие в годы Гражданской войны на территории восточной Украины. Однако у партизанского движения имеются и свои недостатки. Так, без постоянной поддержки как со стороны местного населения на оккупированных территориях, так и со стороны «большой» земли партизанские объединения довольно неустойчивы и склонны к распаду. Также следует выделить и крайне низкие боевые возможности партизан, что определяется ограниченностью их материальной базы, а также отсутствием специфической подготовки ведения длительных автономных действий в тылу противника.
Перечисленные слабости и проблемы, безусловно, учитывались советским военно-политическим руководством страны и при проработке военной доктрины СССР в условиях будущей войны. Как известно, окончательный её вариант, сформированный к августу 1939 года, не предусматривал ведение боевых действий на территории СССР. С учётом этого обстоятельства принятая военно-стратегическая программа развития Красной армии не рассматривала широкого привлечения партизанских соединений к активным боевым действиям. В результате заблаговременная работа в данном направлении если и велась, то вяло и бессистемно.
К несчастью для СССР, начавшаяся война с Германией пошла не по придуманному в советском Генеральном штабе сценарию. Исходя из объективной оценки складывающейся в первые дни войны обстановки на фронтах, красноречиво говорившей, что скорой победы над врагом ожидать не стоит, руководство страны пришло к выводу о необходимости скорейшего развёртывания партизанского движения в тылу наступающих войск Вермахта. Впервые об этом было сказано в уже упоминавшемся нами обращении Сталина к советскому народу 3 июля 1941 года. Однако здесь выявился ещё один изъян, который, в общем-то, не оказывал определяющего влияния на боевые способности советских партизан, но имел значение для их формального статуса. Речь идёт о правовом положении повстанца, который на начальном этапе войны не был чётко определён. Частично эта проблема была решена изданием совместного Постановления Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 18 июля 1941 года «Об организации борьбы в тылу германских войск». В нём обозначены основные требования к партийным и советским органам власти в срочном порядке приступить к «развёртыванию сети наших большевистских подпольных организаций на захваченных территориях для руководства всеми действиями против фашистских оккупантов».  Тем не менее в связи с непризнанием СССР некоторых международных гуманитарно-правовых актов партизан воспринимался немецкими оккупационными властями в качестве вооружённого бандита, что в условиях военного конфликта позволяло применять к нему самые суровые меры воздействия – не брать в плен и уничтожать без суда и следствия. Казалось бы, такая жёсткость не должна была способствовать развитию партизанского движения на захваченных немцами территориях. Но проводимая оккупационными властями по отношению к местному населению не менее безжалостная политика привела к обратному эффекту. Постепенно ряды повстанческих отрядов стали активно поддерживаться и пополняться гражданским населением, которое таким образом спасалось от развязанного нацистами террора.
Отметим, что представленное выше постановление вышло в тот момент, когда часть советской территории уже была оккупирована. По естественным причинам красноармейцы, волею случая уже оказавшиеся на захваченных врагом территориях, о существовании данного документа не знали. При этом быстро удалявшийся фронт уменьшал их шансы на скорое возвращение в ряды отступающей регулярной армии. В результате там, где это было возможно, не утратившие боеспособности военнослужащие стали инициативно объединяться в группы и переходить к самостоятельным партизанским боевым действиям во вражеском тылу.
Примечательно, что указанное постановление адресовалось и к тем, кто только находился под угрозой оккупации. В частности, предписывалось: «руководители партийных организаций должны немедля организовать подпольные ячейки, переведя уже сейчас часть коммунистов и комсомольцев на нелегальное положение» . Однако реализация постановления потребовала от его исполнителей определённого времени, что в условиях войны являлось непозволительной роскошью. Тем не менее тут следует помнить, что стратегическая инициатива ведения боевых действий лета-осени 1941 года безоговорочно принадлежала германскому военному командованию, с учётом чего руководство Красной армии не имело возможности чётко определить направления локальных ударов немцев по спешно организованной советской обороне. В складывавшихся условиях ясного ответа на вопрос, где и как скоро необходимо приступить к активному формированию партизанских отрядов, не имелось. Наиболее остро эта проблема проявилась в тех регионах, которые к концу сентября 1941 года стояли на пути наступающих немецких войск. К таковым относилась и Ростовская область.

Итоговая оперсводка № 05/оп за период с 01 по 15.10.41 к 20.00 16.10.41
Штаб Южного фронта «Парижская коммуна»

«<…> На ТАГАНРОГСКОМ направлении действовали до двух танковых дивизий (предположительно 14 и 16 танковые дивизии), и двух мотопехотных дивизий (из них одна мотопехотная дивизия СС Адольф Гитлер и 72 пехотная дивизия немцев).
Основные усилия противник сосредоточил вдоль побережья Азовского моря в направлении ТАГАНРОГА, стремясь овладеть ТАГАНРОГОМ и, выйдя на линию РОСТОВ, НОВОЧЕРКАССК, разъединить Северный Кавказ от Украины для последующего овладения Донбассом <…>».

Обращаясь к теме партизанского движения на Дону, отметим, что на его активность определяющее влияние оказывала ситуация, складывавшаяся на Южном участке советско-германского фронта. Имелись периоды, когда партизаны практически не проявляли себя, и периоды, когда их работа носила довольно динамичный, деятельный характер. В целом оккупация Ростовской области длилась 690 дней. Однако Донской регион являлся пограничным, по территории которого в течение долгого времени проходила линия советско-германского фронта. По понятным причинам наиболее длительный срок в немецкой оккупации находилась его юго-западная часть, в которой как раз и расположен Таганрог. Восточные районы области пребывали под властью врага лишь несколько месяцев. Поэтому для лучшего понимания складывавшейся для партизанского движения на Дону обстановки определимся в вопросе периодизации оккупации региона. К первому относится период с 8 октября – вступление немецких войск на территорию Ростовской области по 2 декабря 1941 года – отступление войск Вермахта от Ростова-на-Дону к естественной преграде – реке Миус, на правом берегу которой образовался разделительный рубеж, позже получивший название «Миус-фронт». Он характеризуется активной фазой продвижения немецких войск по территории Донского региона. Временные рамки второго промежутка немецкой оккупации части Ростовской области охватывают период со 2 декабря 1941 года по 18 июля 1942 года, который определяется позиционными боями на Миус-фронте и временной стабилизацией Южного участка советско-германского фронта. Третий связан с активными боевыми действиями, развернувшимися на юге России в период с 18 июля 1942 года по 17 февраля 1943 года, в который вместились и Сталинградская битва, и битва за Кавказ, а также захват немцами и последующее освобождение от них большей части территории Ростовской области. Наконец, к финальной фазе оккупации региона относится период с 17 февраля по 30 августа 1943 года, когда на Миус-фронте вновь велись позиционные бои, завершившиеся полным освобождением Ростовской области от немцев.
Вплоть до развала СССР советская историческая наука рассматривала тему создания партизанского движения в Донском регионе исключительно как результат целенаправленных действий партийных структур. Отчасти указанное мнение формировалось под влиянием уже упоминавшегося постановления от 18 июля 1941 года. Сразу же оговоримся, что значительный вклад партийных и советских органов в это непростое дело не может быть подвергнут никакому сомнению. В качестве примера обратимся к докладной записке «О состоянии партизанских отрядов и подпольных антифашистских организаций в области», составленной 6 января 1942 года одним из секретарей Ростовского обкома ВКП(б) Александрюком, отвечавшим за данное направление работы в регионе.
«<…> К организации партизанских отрядов Обком приступил в начале сентября 1941 года <…>. Подбором командиров и комиссаров партизанских отрядов в Обкоме занимались третий секретарь, секретарь по кадрам и по линии НКВД – заместитель начальника областного управления. С каждым секретарём райкома ВКП(б) в отдельности были рассмотрены кандидатуры руководителей отрядов, вопросы подбора людей в отряды, организации баз снабжения отрядов, места нахождения самих отрядов в условиях прифронтовой полосы и после прохождения через район фронта, вооружение самих отрядов <…>».
Представленная выдержка из документа безоговорочно подтверждает деятельное участие партийных и советских органов в вопросе формирования партизанских групп на захваченных врагом территориях. Однако по мере получения доступа к ранее засекреченным архивным материалам советских спецслужб обнаруживается, что ведущая роль в совместной работе по организации партизанского движения в стране всё же принадлежала профессионалам ; представителям органов безопасности, а именно сотрудникам спешно созданной Особой группы при наркомате НКВД – 4-го Управления НКВД-НКГБ СССР, действовавшей под руководством впоследствии ставшего легендарным Павла Судоплатова. Не стало исключением и Ростовское управление госбезопасности, внутри которого в сентябре 1941 года создаётся 4-й отдел.  На сотрудников данного подразделения и возложили задачи по скорейшему формированию партизанских и подпольных групп в регионе с последующей координацией их деятельности.
«<…> В первых числах сентября было принято решение: в крупных населённых пунктах создать информационно-осведомительные группы. Кроме того, насаждается резидентура и одиночки <…> Диверсионная агентура насаждается в городах и на крупных промышленных предприятиях: одиночки и группы по 3–5 человек в каждой, которые во избежание провала не связаны между собой <…>».
В результате к моменту начала оккупации Ростовской области объединёнными усилиями органов НКВД и партийных структур удалось создать значительное количество партизанских соединений. Сведения о масштабах проведённой на данном направлении совместной работы донских чекистов и партийно-советских органов содержатся в «Справке о мероприятиях по организации партизанского движения по районам Ростовской области», составленной по состоянию на 1 декабря 1941 года.
«<…> В сентябре-октябре 1941 года было организовано 83 партизанских отряда по 35;48 человек, общей численностью 3295 человек.
В целях ознакомления с тактикой действий партизанских отрядов в тылу противника, изучения образцов вооружения, подрывного дела, пользования бутылками с горючей жидкостью, постановки мин, нарушений технических коммуникаций оккупантов, а также пополнения материального обеспечения при НКВД организованы краткосрочные курсы, проводившиеся по методике подготовки истребительных подразделений, через которые был пропущен весь руководящий состав сформированных отрядов области. Боевую подготовку осуществляли боевые офицеры, а политическую – комиссары, которые в большинстве своём являлись секретарями РК ВКП(б) районов. Основной профиль политической подготовки сводился к ежедневной политинформации и периодическим докладам по текущим событиям и вопросам международной политики.
Нами разработаны нормы положенности вооружений, боеприпасов, продовольствия. Базами для вооружения партизанских отрядов являлись действовавшие на территории области истребительные отряды. Все потребности партизанских отрядов, в частности, по вооружению, удовлетворялись полностью. Кроме того, партизанские отряды занимались изготовлением кустарным путём взрывных устройств для разрушения железнодорожного полотна, а также зажигательных смесей, использовавшихся для борьбы с танками противника. Для продолжительной и успешной деятельности партизанских отрядов в тылу противника в районах области была создана и продовольственная база – сухари, сахар, сало, формировавшаяся за счёт средств организаций, предприятий и колхозов.
Наряду с организацией партизанского движения в районах области проводится работа по созданию в примыкающих к железнодорожным магистралям населённых пунктах групп и одиночек из числа железнодорожных работников. Их задачами являются поджоги вагонов и складов. Так, в оккупированном противником г. Таганроге был произведён поджог складов в порту, в которых было сосредоточено значительное количество немецкого снаряжения и иных военных предметов <…>». 
Силами НКВД в прилегающих к Таганрогу Анастасиевском, Фёдоровском, Неклиновском и Матвеево-Курганском районах было создано:
– 4 диверсионных группы общей численностью 13 человек;
– 15 человек диверсантов-одиночек;
– 26 человек осведомителей-одиночек. 
Переходя к вопросу образования подпольных групп в городах Донского региона, отметим, что в силу ряда причин данная работа, так же как и с партизанскими отрядами, сопровождалась определёнными трудностями. Достаточно красноречиво об этом говорится в докладной записке, составленной уже упоминавшимся секретарём обкома Александрюком.
«<…> К созданию подпольных групп в населённых пунктах Ростовской области, так же как и партизанских отрядов, приступили только в сентябре 1941 года. Идти тут пришлось буквально ощупью. Опыта у нас не было никакого, подсказать его тоже было некому. Подпольные организации были созданы в 6 городах <…>. В Ростове создано 4 группы – 13 человек. Три группы районных и одна городская, объединяющая их. В Батайске одна группа – 4 человека и один посажен там одиночкой. В Новочеркасске одна группа – 3 человека. В Шахтах и Каменске также по одной группе по 3 человека <…>. В небольших городах: Миллерово, Сулин, Азов, Сальск, Морозовск подпольных организаций мы не создавали, ограничиваясь тем, что там созданы партизанские отряды. В районных центрах и сёлах подпольных организаций мы не создавали, но в каждом районе был создан подпольный райком партии из трёх человек, который, находясь в среде самого партизанского отряда, должен обеспечивать руководство и отрядом, и политической работой среди населения самого района при занятии его немцами <…>».
Особый интерес представляет тема, связанная с таганрогским подпольем, выступавшим в качестве составной части всего партизанского движения на Дону. При этом относительно зарождения в городе движения сопротивления стоит заметить, что таганрожцы имели в этом плане давнюю и славную традицию. Так, ещё во время Гражданской войны 1918–1922 годов в Таганроге и его окрестностях действовала разветвлённая подпольная организация, которая доставила немало хлопот контрразведке как немецких оккупантов, так и Добровольческой армии генерала Деникина.  У таганрогского подполья того периода были свои герои и антигерои, свои поражения и победы. Тем не менее приобретённый в те годы опыт ведения партизанской войны во многом пригодился и в новых условиях борьбы с нацистами.
Как уже отмечалось, в силу своего географического расположения Таганрог стал единственным городом Ростовской области, где время его оккупации практически полностью совпадает с периодом пребывания немецких войск в регионе. Данное обстоятельство во многом и определило специфику деятельности городского подпольного движения. При этом заметим, что исключительно работой по созданию подполья в Таганроге НКВД в соответствии со своей ролью не ограничивался. Известно, что к моменту захвата города немецкими войсками:
«<…> В самом Таганроге находились разведчики, хорошо знавшие местные условия и имевшие связи в среде рабочих завода, с задачами установления групп рабочих, проявляющих активность против оккупантов, установления с ними связи для организованного их использования <…>». 
Оставленная в городе агентура органов безопасности решала ряд особых задач. В первую очередь это добывание разведывательных сведений о противнике, а также о лицах, пошедших на сотрудничество с оккупационными властями. Наиболее удачно в этом плане проявил себя агент органов безопасности «Катерина». Со спецзаданием от НКВД она благополучно перешла через линию фронта в Таганрог и уже 26 октября 1941 года приступила к своей тайной миссии.  Как представитель довольно многочисленной группы фольксдойче , «Катерина» сразу же вошла в доверие немецкого военного командования, которое само поспособствовало её принятию переводчиком в пункт контрразведки немецкого армейского корпуса. Чуть позже её перевели на должность секретаря-машинистки 24-й хозяйственной команды «Юг», дислоцировавшейся в Таганроге. Примечательно, что для более эффективного решения поставленных органами НКВД задач «Катерина» по собственной инициативе сформировала группу тайных помощников, состоявшую из 16 человек.  Позже данная ячейка установила связь с таганрогским подпольем и, оставаясь самостоятельной, включилась в общую борьбу с оккупантами.
Ещё одна категория агентов НКВД была подготовлена для проведения диверсионных акций. Как правило, автономные, ни с кем не связанные группы по 3–5 человек формировались из числа работников таганрогских промышленных предприятий, на которых в дальнейшем им и предстояло осуществлять диверсии.  Наибольшую активность они проявили непосредственно в момент захвата Таганрога немцами. В результате их действий взрывами были уничтожены важные объекты на таких предприятиях, как 31-й завод (ныне АО «ТАНТК им. Г.М. Бериева»), завода им. Молотова (ныне АО «Красный гидропресс»), а также объекты городской инфраструктуры: склады торгового порта, некоторые участки городского водовода и энергосети.  Однако этими одноразовыми акциями данные группы не ограничились. После захвата города немцами они продолжили свою диверсионную работу.
Как уже отмечалось, параллельно с НКВД работой по созданию подполья занимались и партийные органы. В своих воспоминаниях секретарь Ростовского обкома партии Г.И. Ягупьев сообщает, что незадолго до вступления германских войск на территорию области, 8 октября 1941 года, в Таганрог прибыла группа ответственных работников областного комитета партии для решения широкого спектра имевшихся проблем, в том числе и по созданию подполья.  Персонально ответственными за выполнение этой задачи были назначены два секретаря Ростовского обкома – Н.В. Майоров и П.И. Александрюк. Однако достичь значимых результатов им не удалось. Вот как оценил результаты своей работы один из них, П.И. Александрюк:
«<…> В г. Таганрог была послана группа из 5 человек, но товарищи не сумели осесть там, так как это было за 3–5 дней до прихода туда немцев, и трое под разными предлогами ушли из Таганрога. Остались там двое товарищей, но что они делают и как делают – сказать нельзя, так как явок установить мы не сумели. Секретарь обкома и секретарь горкома, которые знали об этой группе и знали их адреса, погибли при отходе от Таганрога <…>». 
Несмотря на перечисленные трудности, с определённой долей уверенности можно сказать, что к моменту захвата немцами Таганрога условия, в том числе и для самостоятельного формирования партизанских ячеек, всё же имелись. По вполне понятным причинам рассчитывать на быстрые результаты в их работе в начале оккупации города не приходилось. Тем не менее уже совсем скоро они заявили о себе. Каким же образом происходили подбор и вербовка новых членов организации и по какому принципу формировались её ячейки?
Имеющиеся документы свидетельствуют, что подпольщиком мог стать любой желающий, который каким-либо образом доказывал своё негативное отношение к оккупантам. Ядро движения состояло из оставшихся в городе членов партии и комсомольцев. Для вступления в организацию таковым было вполне достаточно предъявить свои партийные или комсомольские билеты, сбережение которых в тот момент уже являлось определённым подвигом. Тем не менее они наравне с непартийными также проходили несложные испытания на верность. Причина необходимости их дополнительной проверки кроется в том, что оккупационные власти требовали от населения в обязательном порядке указывать своё членство в любой советский организации, в которой они состояли до войны. Примечательно то, что немцы сурово карали тех, кто скрывал свою принадлежность к советским партийным организациям. В этой связи многие коммунисты и комсомольцы, прекрасно осознавая, что скрыть что-либо от немцев проблематично, были вынуждены становиться на специальный учёт. В дальнейшем за данной категорией советских граждан осуществлялся полицейский надзор. При этом нельзя отрицать того факта, что из этой категории лиц немецкие спецслужбы активно формировали аппарат провокаторов, который использовался прежде всего для выявления партизан. После нескольких провалов с их участием говорить о полном доверии к вставшим на учёт коммунистам и комсомольцам подпольщикам уже не приходилось.
Не секрет, что в подполье в основном вступали ещё не вышедшие из школьного возраста юноши и девушки. Этот феномен объясняется не только пассионарностью, присущей молодёжи, но и тем, что на тот момент она составляла значительную часть оставшегося в городе населения. На примере некоторых подпольных групп видно, что часть из них формировались на основе родственных связей. К их числу можно отнести ячейки под руководством Василия Афонова и Георгия Перцева. Такой способ образования групп позволял значительно сократить этап проверки надёжности вступающих в организацию членов, поскольку они не только хорошо знали личные качества друг друга, но и были связаны между собой довольно крепкими узами.
Подбор кандидатов на вступление в подполье являлся обязанностью всех члены движения. Однако проверку претендентов осуществляли уже имевшие в этом деле опыт и наделённые соответствующими полномочиями подпольщики.  Как правило, таковыми являлись либо руководители ячеек, либо их доверенные лица. Проверкой для кандидата могло стать задание, связанное с любым нанесением вреда оккупантам. В исполнении, как правило, они не были сложны, но уже несли смертельный риск. Например, предлагалось изготовить или распространить среди своих знакомых листовки со сведениями от Совинформбюро или принять участие совместно с более опытными подпольщиками в разовых акциях и т.д. Вот как описывает процесс вовлечения в организацию активная участница группы Афонова Дора Григорьевна Галицкая:
«<…> В апреле 1942 года я поступила на «Гидропресс» табельщицей фурнитурного цеха, который помещался в термичке цеха № 8 <…>. В термичке работали братья Афоновы – Александр и Андрей, и к ним часто приходил их двоюродный брат Василий Афонов – слесарь авторемонтного цеха. Здесь велись открытые разговоры, из которых Василий Афонов делал выводы (о собравшихся – авт.) и внушавшим доверие предлагал вступить в подпольную организацию. Вскоре после нескольких таких разговоров он попросил меня подождать его после работы, чтобы идти вместе домой. По дороге он предложил мне вступить в партизанскую организацию. Сразу мне стало страшно, так как слово «партизан» ассоциировалось с налётами, с убийствами, о чём я ему и сказала, а он меня успокоил, сказав, что я буду делать то, что в моих силах. Для начала дал мне задание зайти к людям, живущим на Безымянном переулке, взять у них листовку, размножить в 20 экземплярах и раздать своим надёжным знакомым, что я и сделала. На следующий день, это было в конце апреля 1942 года, я и Кущенко Мария Пименовна написали клятвы членов подпольной организации и сдали их Василию Афонову <…>». 
По окончании проверки осуществлялась вербовка, которая в некоторых случаях закреплялась отбором письменного обязательства. Отметим, что данная норма фиксации сотрудничества восходит к чекистской традиции отбирать у вербуемых лиц подобного рода документ. Логика этих действий понятна – организации требовались мотивированные, психологически устойчивые подпольщики, которые в сложных условиях могли осознанно пойти на риск.
Примечательно то, что письменная клятва не имела чётко установленного текста, но её суть сводилась к единому смыслу: согласие участвовать в борьбе с оккупантами, а также к обязательству сохранения в тайне этого факта. Поэтому содержание клятвы таганрогских подпольщиков не сильно отличалось от официальных обязательств, которые брали на себя участники советского партизанского движения.
Как показала дальнейшая практика, особой необходимости в отборе письменного обязательства у вербуемого не имелось, так как это ни коим образом не влияло на его активность и, главное, не служило стопроцентной гарантией от предательства. Кроме того, у руководителя ячейки возникала проблема, связанная с хранением этого документа. Не исключено, что письменные клятвы могли находиться в каких-нибудь тайниках. Однако, по словам одного из активных участников подполья Сергея Вайса (Вайсман), в большинстве случаев с этими документами поступали просто.
«<…> Члены организации давали письменные клятвы, которые после подписи их вступления в организацию сжигали <…>». 
Также имеются многочисленные свидетельства, которые указывают на то, что в некоторых случаях при зачислении в ряды организации новоиспечённый подпольщик не давал письменной клятвы, а обходился устным обещанием хранить тайну. Более того, бывали ситуации, когда привлечённый кандидат вообще не давал никаких обязательств. В частности, об этом рассказал один из немецких провокаторов Николай Кондаков на допросе в НКГБ.
Недавно были обнаружены материалы, свидетельствующие о том, что некоторые руководители подпольных ячеек могли не только отбирать письменные клятвы, но и выдавать удостоверение члена отряда. В частности, это практиковал командир партизанского отряда № К И.С. Криволап.  Относительно указанных, с позволения сказать, документов отметим, что скорее всего они являлись фальшивками, оформленными уже после окончания немецкой оккупации Таганрога.
С момента образования и вплоть до провала большей части городского подполья основной проблемой, стоявшей перед организацией, являлся вопрос конспирации. Для его решения прибегли к дроблению организации на ячейки, которые лишь в теории знали о существовании друг друга. Координировать деятельность всего движения поручили специально созданному комитету/штабу, в состав которого входили лишь руководители отдельных ячеек. Сведениями о существовании указанного руководящего органа в Таганроге поделился подпольщик Евгений Шаров, который во время допросов в полиции сообщил:
«<…> Из объяснений Петра (Турубарова – авт.) мне стало известно, что в Таганроге существует центр, который и руководит всеми группировками, ведёт регулярный приём известий по радио, печатает листовки и т.д. <…>». 
Таким образом, к маю 1943 года в Таганроге была сформирована разветвлённая организация, имевшая чёткую иерархическую структуру, которую можно представить в следующей схеме.

 
Рис. 1.

Здесь хотелось бы затронуть тему, которая всё ещё обсуждается местными краеведами. Она касается определения имени руководителя подполья Таганрога.
Прежде чем переходить к обсуждению данного вопроса, коротко представим, как обстояло дело в подпольных объединениях в других захваченных немцами советских городах. Общей характерной чертой являлось то, что в качестве руководителей соединений зачастую выступали кадровые сотрудники органов безопасности. Таковыми, например, являлись глава подполья в Николаеве ; закордонный агент Виктор Александрович Лягин (псевдоним «Корнев»), в Одессе ; кадровый разведчик Владимир Александрович Молодцов (псевдоним «Бадаев»), в Киеве – сотрудник Киевского управления НКВД Иван Данилович Кудря. 
Достоверной информации, что кто-либо из кадровых сотрудников Ростовского управления НКВД лично возглавлял подпольное движение в Таганроге, пока обнаружить не удалось. Зато в региональном архиве ФСБ имеются документы, указывающие на то, что чекисты, пользуясь тем, что линия фронта проходила в непосредственной близости от Таганрога, курировали работу местного подполья дистанционно.  Для оценки результатов своей работы они регулярно тайно пересекали линию фронта и встречались с руководством подполья. Во всяком случае имеются достоверные сведения, что с зимы 1941 года по лето 1942 года, а также с февраля по август 1943 года чекисты неоднократно посещали Таганрог.  Однако, как мы понимаем, в условиях военного времени удалённо управлять организацией было малоэффективно. Следовательно, в городе на постоянной основе должен был находиться если не кадровый работник НКВД, то человек, непосредственно связанный с ними, то есть агент. При этом необходимо понимать, что обывательское восприятие данной категории представителей спецслужб в качестве примитивных «стукачей», мягко говоря, не соответствует действительности. С их помощью органами безопасности решается целый комплекс порой очень сложных и многоходовых оперативных задач. Трудность в точном установлении имени агента, руководившего таганрогским подпольем, очевидна. Всё-таки такая информация относится к совершенно секретным сведениям. Тем не менее по некоторым косвенным признакам вычислить его вполне возможно.
В разных документах руководителем подполья Таганрога называется то Семён (Николай) Григорьевич Морозов, то Василий Ильич Афонов, а порой они вообще упоминаются вместе. Кто же из них в действительности являлся главой городской повстанческой организации?
Первые сведения о руководителях подполья мы находим в «Бюллетене разведданных о положении в оккупированном Таганроге на 20 марта 1943 года», составленном в Ростовском управлении НКВД. В нём говорится:
«<…> В г. Таганроге существует подпольная организация советских патриотов, которой руководит житель одного из районов Ростовской области Т. А. и бывший ответственный работник г. Таганрога М. <…>». 
К сожалению, в приведённом тексте имена руководителей подполья настолько зашифрованы, что установить их по представленным инициалам невозможно. При этом чекисты в целях конспирации могли пойти ещё дальше и изменить даже эти скудные сведения. В этой связи для установления личности следует опираться на слова об их партийной принадлежности. Примечательно, но под этот критерий попадают не только Василий Афонов и Семён Морозов, но и ещё один человек из числа подпольщиков. Речь идёт о Василии Николаевиче Скрибникове. В частности, на допросах в ГФП он сообщил о себе, что с 1938 года являлся руководителем колхоза им. Розы Люксембург (не установлен – авт.). На момент ареста проживал в совхозе № 15 Анастасиевского района (не установлен – авт.) При отступлении Красной армии ему поручили возглавить партизанский отряд, состоявший из 30 человек, для которых выделили оружие и иное снаряжение. Однако в активных боевых действиях против немцев указанное партизанское подразделение участия так и не приняло.  С учётом занимаемых Василием Скрибниковым должностей и отработанного задания по проведению партизанской деятельности в тылу врага его хоть и с определёнными оговорками, но также можно причислить к ответственным партийным работникам. В этой связи следует досконально разобраться в этом вопросе. И если по Скрибникову информация скудная, то относительно Афонова и Морозова кое-какие сведения всё-таки имеются.
О Василии Афонове известно, что он родился 29 января 1910 года в Таганроге. Обучался в таганрогском железнодорожном фабрично-заводском училище. В 1930 году вступил в ряды ВКП(б). С 1932 по 1934 годы проходил службу в РККА. В 1939 году назначается на должность одного из секретарей Матвеево-Курганского райисполкома – советского органа исполнительной власти.
Таким образом, по имеющимся признакам Афонов подпадает под «жителя одного из районов Ростовской области Т. А.».
В свою очередь восхождение Семёна Морозова по партийной карьерной лестнице началась в 1938 году после окончания им Ростовской высшей коммунистической сельскохозяйственной школы.  В 1939 году он назначается заместителем директора городского Дворца пионеров и школьников. В этом же году вступает в ряды ВКП(б). В 1940-м утверждается заведующим отделом пропаганды и агитации горкома ВЛКСМ. В июне 1941 года избирается первым секретарём Таганрогского городского комитета ВЛКСМ и автоматически вводится в состав бюро горкома партии. Благодаря этому назначению он приобретает определённый номенклатурный вес и с этого момента его уже можно отнести к категории ответственных партийных работников. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что его введение в состав городского партийного актива состоялось чуть ли не в момент начала войны. В этой связи он ещё не успел «засветиться» как деятельный партийный работник. Этот немаловажный фактор давал удобную возможность по его дальнейшему использованию в качестве одного из организаторов и руководителей партизанского движения в Таганроге.
В пользу главенствующей роли Морозова в подполье говорит тот факт, что донские чекисты при формировании организации делали ставку не только на партийный, но и на комсомольский актив. Например, имеются сведения, указывающие, что при участии секретаря заводского комитета комсомола 31-го завода (завод им. Димитрова, ныне ; АО «ТАНТК им. Г.М. Бериева») Акима Андреевича Поддёргина (оперативный псевдоним «Тимофей» ) был создан и успешно действовал вплоть до окончания оккупации партизанский отряд, имевший условное обозначение «S-P».  Не исключено, что комсомольские вожаки всех крупных предприятий Таганрога также привлекались для этой непростой работы. Другое дело, что в силу различных причин не всем им удалось выполнить изначально запланированную задачу.
Перечисленные аргументы дают все основания полагать, что обозначенный в бюллетене бывший ответственный работник «М.» – именно Семён Морозов.
Снять все вопросы относительно Афонова и Морозова позволили материалы оперативного донесения ростовского НКВД на имя Павла Судоплатова от 27 мая 1943 года, которые подтверждают сделанные нами выводы:
«<…> В г. Таганроге существует подпольная организация «советских патриотов», возглавляемая А.В.И. и М.Н., являющимися бывшими работниками советских органов <…>».
Прежде всего из представленного сообщения видно, что Василий Скрибников руководителем таганрогского подполья не являлся. В свою очередь инициалы «А.В.И.» полностью совпадают с инициалами Афонова. Относительно инициалов «М.Н.» можно сказать, что это однозначно Николай Морозов. Однако тут обращает на себя внимание то обстоятельство, в тексте сообщения о нём говорится как о живом человеке. Но, насколько нам известно, на дату оформления указанного документа, 27 мая 1943 года, Николай Морозов уже был мёртв, а арестованный Василий Афонов уже давал показания в ГФП. Этот «неудобный» факт имеет своё вполне логичное разъяснение. Не секрет, что в силу объективных причин информация из оккупированного Таганрога поступала с некоторыми временными задержками. С учётом этого чекисты, составлявшие документ, могли не знать о его трагической гибели. Если такое объяснение устраивает, то и Афонова и Морозова можно отнести к руководителям таганрогского подполья. Но, как мы понимаем, главой мог быть всё-таки только один из них.
Сравнивая послужной список Афонова и Морозова, приходим к выводу, что партийно-номенклатурный статус каждого из них был приблизительно одинаков и они как нельзя лучше подходили на роль руководителей таганрогского подполья. В свою очередь если говорить об Афонове, то его главенствующее положение в организации не вызывает особых сомнений. Во всяком случае на это прямо указывают не только советские, но и немецкие источники. Вот что по данному поводу написал руководитель 721 ГФП  Герман Брандт в своём заключительном отчёте по делу «партизанской организации Афонова», составленном в июне 1943 года сразу после разгрома отряда, во главе которого стоял Афонов.
«<…> Руководителем партизанского отряда в г. Таганроге являлся бывший секретарь окружного партийного комитета Матвеево-Курганского района Афонов Василий. Осенью 1941 года он был оставлен при отступлении Красной Армии для организации в тылу партизанского отряда. В первое время отряд бездействовал. Он переселился в г. Таганрог и познакомился здесь с бывшим секретарём ВЛКСМ г. Таганрога Морозовым Николаем. Сомнение в победе немцев в связи со стабилизацией фронта и боязнь быть наказанными большевиками за невыполнение полученного задания привели к решению о создании организации, которая бы боролась в тылу у немцев. Эта организация была создана в феврале 1942 года <…>».
Сомневаться в изложенных в отчёте сведениях вроде как и не приходится, так как Брандт получал их, как говорится, непосредственно от первоисточника. Тем интересней провести их анализ. Прежде всего обращает на себя внимание неточность обозначения должности Афонова. Районный исполнительный комитет, в котором Василий Ильич ранее осуществлял свою трудовую деятельность, всё-таки являлся не партийной структурой, а относился к советским органам исполнительной власти. Эту ошибку можно списать на неосведомлённость Бранта в хитросплетениях иерархического устройства советского чиновнического аппарата. Ему было вполне достаточно только лишь обозначить ценность схваченного карателями подпольщика.
Относительно партизанского отряда, действовавшего в Матвеево-Курганском районе, известно, что руководил им секретарь районного комитета ВКП(б) Гудзенко. В состав этого отряда входило 11 человек. В свою очередь Афонов состоял в Анастасиевской партизанской группе , возглавлял которую, как уже было сказано, один из работников райкома Шияненко. Брандт ошибся, назвав Афонова главой этой довольно многочисленной партизанской группы, хотя и не исключено, что Василий, с учётом довоенного статуса, входил в её руководящий состав.

Из справки по организации партизанского движения по районам Ростовской области по состоянию на 27 декабря 1941 года

«<…> 4. Боевые действия партизанских отрядов.
В октябре 1941 года в период начала оккупации некоторых районов области партизанские отряды Таганрога, Анастасиевского, М.-Курганского, Б.-Крепинского районов по целому ряду причин отошли из этих районов с частями Красной Армии и в последующем были разоружены заградительными частями тыла армии.
Основными причинами, послужившими отходу партизанских отрядов, являлись:
а) недостаточно полное и всестороннее изучение личных качеств командиров и бойцов партизанских отрядов и групп, в результате чего в отрядах оказались малодушные люди, породившие настроения неуверенности в действиях отряда в тылу противника;
б) бегство из районов руководителей, включённых в состав партизанских отрядов (секретарь РК ВКП(б) Матвеево-Курганского района (Гудзенко – авт.), и с ним 11 человек из числа партийного и колхозного актива) ;
в) неподготовленность в этих районах продовольственных баз… <…>». 

Как уже отмечалось, Анастасиевский партизанский отряд за время своего существования, с октября по декабрь 1941 года, так и не смог в полной мере проявить себя. При этом на его исчезновение повлияли бои за Матвеев Курган, развернувшиеся ноябре 1941 года, результатом которых стало освобождение 4 декабря 1941 года указанного населённого пункта от немцев.
В декабре Афонов объявляется в Таганроге на квартире одной из своих сестёр, Евдокии Ильиничны Карповской, проживавшей по адресу: Перекопский переулок, 30. Сестра выделила Василию две комнаты в своём доме.  Заметим, что в Таганроге, кроме сестры Евдокии, находились и другие его родственники – вторая сестра, Таисия (фамилия по мужу – Каминская), а также двоюродные братья – Александр, Константин и Андрей.


В своём отчёте немецкий каратель прямо указывает на то, что Афонов прибыл в Таганрог пусть из «боязни быть наказанным большевиками», но для выполнения «порученного задания». От кого он его мог получить – то ли от партийных органов, то ли от НКВД, не столь уж и важно. Но то, что для Афонова переезд в город явился его осознанным выбором, бесспорно. На это указывает тот факт, что он не стал отсиживаться и уклоняться от выполнения «задания» и, оставив свою семью в освобождённом Красной армией Матвеевом Кургане, перебрался в оккупированный город для продолжения борьбы с оккупантами.
Наличие родственников позволяло ему быстро легализоваться, причём под своим настоящим именем. Через некоторое время, 25 января 1942 года, он устроится на завод им. Молотова (ныне АО «Красный гидропресс»), где в качестве рабочего авторемонтного цеха (основной корпус цеха № 8) осуществлял трудовую деятельность вплоть до своего ареста 12 мая 1943 года.
Отметим, что Брандт в составленном им документе зачем-то сообщает нам имя секретаря ВЛКСМ Таганрога – Николая Морозова, указывая на него как на связь с Афоновым по повстанческому движению. К сожалению, далее Брандт никак не поясняет причину его упоминания. Тем не менее следует понимать, что каратель сделал на нём акцент неспроста, как бы намекая на особое положение Морозова в организации. Примечательно, но при возможности ознакомиться не только с материалами немецких карательных органов, но и с отчётами уцелевших подпольщиков обнаруживается одна интересная деталь. Фамилия Морозова упоминается в документах крайне редко. При этом один из немногих лично знавших Морозова – Константин Афонов говорил о нём не более как об одном из рядовых участников движения.  Создаётся впечатление, что основной массе схваченных в мае 1943 года немецкими карательными органами подпольщиков Морозов не был известен. С чем это связано? Очевидно, с тем, что подавляющее большинство подпольщиков были вовлечены в организацию в период с февраля по май 1943 года, то есть уже после трагической гибели Морозова. С учётом этого они априори не знали о его существовании. Перечисленные особенности делают необходимым всё ж таки разобраться в его роли в организации.
Легенда, созданная писателем Генрихом Гофманом, гласит, что 17 октября 1941 года Морозов находился в порту, где в тот момент шла спешная эвакуация городского партактива. Он предпринимает попытку, так же как и другие руководители, морем покинуть город. Однако лодка, в которой он находился, была разбита снарядом немецкого танка, обстреливавшего отплывающие суда. Морозов вплавь выбирается обратно на таганрогский берег. Именно эта неудавшаяся попытка побега подвигла его на шаг, имевший далеко идущие последствия: Морозов тут же, на берегу, принимает решение оказывать сопротивление врагу. По мнению Гофмана, у главного героя в этот момент, видимо, спонтанно, созрела следующая мысль: «Не удалось сбежать – что ж, не беда, стану подпольщиком». Для этого он присваивает себе вымышленное имя Николай и уже совсем скоро становится комиссаром всего таганрогского подполья. Вот так всё легко и просто.
Но если относительно этого эпизода говорить серьёзно, то следует задаться вопросом: а мог ли Морозов в обозначенный день находиться в порту? Один факт указывает, что это вполне возможно. Так, доподлинно известно, что именно в этот день практически весь партактив, в который, как мы помним, входил и Морозов, намеревался морем эвакуироваться из города. Но тогда возникает следующий вопрос: а как такое возможно, чтобы человек, на которого сделана определённая ставка в организации подполья в Таганроге, предпринимал попытку сбежать из города? Казалось бы, ответ лежит на поверхности. Например, Морозов мог смалодушничать и, оправдываясь тем, что «все бегут, и я побегу», тоже решил бежать. Что ж, эта версия имеет право на существование, ведь в реальной жизни таких фактов было столько, что хоть отбавляй. Однако если принять эту гипотезу за основу, то вряд ли Морозов смог бы стать тем, кем он в конечном итоге и стал. Если один раз струсил, вряд ли нашлась бы такая сила, которая заставила бы его встать на путь оказания сопротивления врагу. Поэтому, если отбросить данное предположение, то мотивы Морозова представляются иначе.
Чтобы понять их логику, следует помнить, что переход такого человека, как Морозов, на нелегальное положение является довольно сложным процессом. И без полноценной поддержки спецслужб здесь никак не обойтись. Ведь ему нужно не просто сменить имя, но и придумать под это имя новую правдоподобную биографию и по сути создать новую жизнь. При этом исключительное значение приобретает не только время, но и место, в котором это происходит.
В те минуты, когда немецкие войска уже входили в Таганрог, трудно себе представить более подходящее место для перехода на нелегальное положение, чем городской порт. Ведь именно здесь в тот момент скопилось большое количество разных людей, в том числе и тех, кто лично знал Морозова. Ему, как человеку вполне узнаваемому, было очень важно показать окружающим, что он покинул город. В этой связи Морозов мог открыто демонстрировать это своё желание. Однако в образовавшейся суматохе, когда немецкие танки с крутого обрыва уже обстреливали спешно удаляющиеся лодки, заметить, что он никуда не бежал, могли лишь единицы. Эта имитация бегства позволила Морозову избавиться от образа представителя городской партийной номенклатуры и в одночасье превратиться в рядового обывателя.
Что же касается присвоения себе нового имени, то здесь всё логично. Ведь новая жизнь, как правило, начинается с нового имени. Примечательно ещё и то, что наличие у Семёна Морозова псевдонима прямо указывает на его связь с советскими спецслужбами, которые спокон веков в своей работе с агентурой активно это практикуют. При этом органы безопасности должны были обеспечить его соответствующими документами-прикрытиями. Во всяком случае в архивах имеются материалы, прямо указывающие на это.
«<…> Всем товарищам (руководителям партизанских групп – авт.) выданы новые документы: паспорта, разные справки, воинские билеты <…>».
Косвенные данные говорят о том, что Морозов имел такие документы, и с ними было всё в порядке. Например, этим объясняется то спокойствие, которое проявил Морозов во время своего пребывания под арестом в полиции с 19 по 22 февраля 1943 года. Видимо, имевшиеся у него на руках документы-прикрытия были настолько надёжными, что позволяли ему надеяться на скорое обретение свободы.
Кроме всего прочего, мы также можем частично восстановить ту легенду, под которой он в течение длительного срока скрывался в Таганроге. Так, из материалов первой переписи населения Таганрога, осуществлённой оккупационными властями в ноябре 1941 года, следует, что Семён Морозов был зарегистрирован по адресу: ул. Канатная, 22, по которому проживала вся семья Морозовых, и значился как учащийся. По-видимому, несмотря на свой двадцатисемилетний возраст, внешне Морозов настолько выглядел молодо, что вполне мог сойти и за подростка. Также запись в переписном листе говорит, что он не сразу превратился в Николая и какое-то время всё-таки пожил вместе со своими родителями. Однако став Николаем, он покинул отчий дом и больше в него не вернулся. По какому адресу он проживал после ухода из дома, по сей день так и остаётся загадкой. Это обстоятельство в очередной раз подтверждает, что переход Морозова на нелегальное положение являлся тщательно спланированной операцией.
Теперь обратим внимание на дату образования подполья в Таганроге – февраль 1942 года. На наш взгляд, именно она позволит нам с большой долей вероятности определить, кто же всё-таки руководил подпольем в Таганроге. При описании хода формирования ячейки под руководством Афонова будем опираться на «Справку по делу подпольной организации, существовавшей в Таганроге», составленную заместителем начальника Таганрогского городского отдела НКГБ Сергеем Семёновичем Резниковым сразу после освобождения города.  По имеющимся сведениям, при её подготовке Резников использовал показания непосредственного участника создания группы – Андрея Афонова, которому в период производимых немцами массовых задержаний подпольщиков Таганрога удалось каким-то непостижимым образом избежать ареста.
Итак, в конце января 1942 года по месту жительства Афонова, в доме Евдокии Карповской, собирается вся семья Афоновых. На этой встрече также присутствовал и Юрий Анатольевич Каминский , приходившийся Василию свояком (муж сестры). Поводом для такого сбора, по-видимому, послужило празднование дня рождения Василия, которое приходилось как раз на 29 января. Во время этой посиделки была затронута тема посильного нанесения вреда врагу. По результатам обсуждения собравшиеся родственники быстро пришли к необходимости оказания сопротивления немцам. По сути именно в этот момент была создана подпольная группа, и она тут же могла начать свою деятельность. Однако на 22 февраля 1942 года Василий Афонов назначает очередной сбор своих родственников, на который зачем-то приглашается и Морозов. На этом собрании принимается решение о начале активного противодействия врагу, Василий Афонов назначается главой ячейки, а его заместителем избирается Морозов.
Что ж, если говорить об Афонове, то тут всё предельно ясно. Являясь признанным лидером и авторитетом для своих родственников, именно он был инициатором формирования группы. Исходя из этой логики кому, как не ему, управлять деятельностью ячейки?! Однако относительно выбора Морозова в качестве его заместителя всё не столь очевидно. Данное сомнение усиливается, когда мы знакомимся с материалами докладной записки, составленной также чудом уцелевшим членом группы Афонова Виктором Гудой. Он утверждает, что заместителем Афонова являлся вовсе не Морозов, а Максим Федорович Плотников, имевший кличку «Белобородов».
На основании этих противоречивых сведений рождается ряд вопросов. Основной из них: зачем Афонов собирал группу дважды? Закономерность событий подсказывает, что целесообразности в этом не было, так как для перехода к активной партизанской деятельности членам ячейки хватило бы договорённости, достигнутой на первой встрече. Странность такого поведения Афонова позволяет предположить, что он это делал преднамеренно. Для чего?
Когда разбираешь список участников второго собрания, обращает на себя внимание тот факт, что имя Морозова в нём стоит как бы особняком. Он никому из собравшихся не приходился родственником. Более того, ранее Морозов ни с одним из них, кроме, может быть, Василия Афонова, знаком не был. В этой связи более логично выглядит назначение заместителем руководителя группы кого-нибудь из своих – одного из присутствовавших родственников Афонова. Тем не менее, по утверждению чекиста Резникова, на эту должность избирают именно Морозова. Каковы же причины этого? Ответ следует искать в понимании особенностей формирования партизанских групп.
Как уже отмечалось, боевая деятельность партизан в тылу врага имела свои специфические особенности и регулировалась исключительно специальными органами. Следует сказать, что в годы войны эффективность работы лиц, действовавших в тылу врага, напрямую зависела от реализации комплекса мер контрразведывательного характера. Ведь не секрет, что немецкие спецслужбы в рамках борьбы с масштабным партизанским движением у себя в тылу применяли тактику по внедрению своих провокаторов в ряды партизан с последующим их уничтожением. В данном контексте действий немцев также следует рассматривать и создание лжепартизанских групп. С учётом этого, прежде чем переходить к активным действиям, самостоятельно образуемым на оккупированных территориях подпольщикам требовалось заручиться некой поддержкой НКВД. В противном случае в глазах чекистов из партизан они превращались в криминальные банды со всеми вытекающими для них последствиями. 
Однако здесь возникает очередная проблема. Как же донести до сведения чекистов информацию о создании партизанской группы? Одним из действенных способов являлось личное присутствие полномочного представителя органов безопасности на учредительном собрании ячейки. Являясь участником партизанского движения, Афонов наверняка знал об этом условии НКВД. Поэтому, направляясь в Таганрог «со специальным заданием», он уже имел чёткое представление, как действовать и к кому обратиться. На поиски уполномоченного НКВД лица в условиях оккупированного города у Афонова ушло несколько недель. Найдя его, Василий созывает свою группу повторно. Вот тут-то и всплывает имя Семёна (Николая) Морозова. Следовательно, именно Морозов и являлся тем полномочным представителем НКВД, который давал добро на деятельность вновь образуемых групп подпольщиков. При этом следует понимать, что Семён Морозов являлся не единственным агентом органов НКВД, кто был наделён такими правами. Наверняка в Таганроге имелся ещё ряд товарищей с подобными, как у него, полномочиями.  Другое дело, что не всем им удалось проявить себя и выжить в той непростой обстановке, царившей в оккупированном городе. И имена этих не менее отважных героев мы уже никогда не узнаем. А Морозов каким-то чудесным образом в течение длительного времени смог избежать трагической участи. Да, она его всё-таки настигла, но лишь в феврале 1943 года. Поэтому он и остался в памяти благодарных ему горожан.
Как в свою очередь Морозов передавал информацию об образовании подпольных ячеек в Таганроге своим кураторам в НКВД, доподлинно неизвестно. Однако архивы ФСБ свидетельствуют, что сведения из оккупированного города в органы безопасности поступали постоянно. Значит, существовали каналы передачи этой информации. В таком случае не исключено, что Морозов пользовался одним из них.
При подготовке второго собрания членов своей группы у Афонова могла возникнуть очередная проблема: как никому не известного Морозова представить своим родственникам? Вот тут и понадобилась легенда, что «Николай» будет выступать в роли комиссара группы, читай, заместителя Афонова. Во всяком случае один из подпольщиков, Евгений Шаров, во время допросов в полиции прозвал Морозова «министром пропаганды», каковыми в СССР называли комиссаров.  Однажды удачно опробованный вариант представления Морозова перед рядовыми членами подполья стал использоваться и в дальнейшем. При этом главенствующая роль «Николая» в организации была неоспорима, о чём свидетельствуют воспоминания Виталия Павловича Мирохина, входившего в состав группы под руководством Юрия Пазона:
«<…> В начале 1942 г. я первый раз увидел Николая Морозова, который около часа разговаривал с Пазоном в сквере возле парка. Это место было местом встреч подпольщиков <…>».
После этой беседы Пазон, по-видимому получив добро от Морозова, собрал у себя дома единомышленников, которых сагитировал на создание подпольной группы, избравшей собственное название – «Отважный». Дав письменное обязательство, текст которого придумали самостоятельно, члены этой ячейки принялись мстить врагу.
Примечательно, что Морозов не только санкционировал работу вновь образуемых групп, но и сам принимал непосредственное участие в привлечении новых членов в организацию. За подтверждением обратимся к показаниям Сергея Александровича Вайса, который во время допросов в полиции, куда попал после ранения, полученного при аресте,  заявил:
«<…> В подпольную организацию был привлечён в январе 1943 г. Морозовым Семёном, которого знал ещё по работе в Доме пионеров <…>». 
Морозов ввёл завербованного им Вайса в состав группы под руководством Б.Г. Варфоломеева. Также «Николай» приобщил к таганрогскому подполью и военнопленного Георгия Арчиловича Сахниашвили (Сехниашвили), который в момент вербовки, состоявшейся 2 февраля 1943 года, работал фармацевтом в 4-й больнице.  По указанию Морозова вновь завербованный Сахниашвили был прикреплён к группе Афонова.
Представленные примеры красноречиво свидетельствуют, что даже в стеснённых условиях своего нелегального положения Морозов проявил себя как деятельный организатор. Безусловно, одной из составляющих его успеха в деле создания подполья являлось комсомольское прошлое, обеспечившее ему обширные связи среди городской молодёжи, которая, как уже отмечалось, и составила основу местного движения сопротивления.
Наконец заканчивая разбор документа, составленного Брандтом, попытаемся понять роль Афонова в организации. Подавляющее большинство арестованных подпольщиков во время допросов в ГФП прямо говорили об Афонове как о руководителе организации. Признался ли сам Афонов в своей главенствующей роли, неизвестно. На первом допросе, к слову сказать состоявшемся только 24 мая 1943 года, то есть спустя почти две недели после ареста, он вообще отрицал своё участие в организации.  К сожалению, протоколы его последующих допросов из дела удалены и их сегодняшнее местонахождение неизвестно. Тем не менее по косвенным признакам можно утверждать, что впоследствии он признался в том, что является главой самой многочисленной группы подпольщиков.
По нашему мнению, после трагической гибели Морозова именно к Афонову перешло управление всем таганрогским подпольем. Во всяком случае его совместная работа с Морозовым, во время которой, по-видимому, у них сложились вполне доверительные отношения, а также личные деловые качества позволили Афонову после смерти товарища принять на себя бремя руководства организации. Об особых отношениях между ними поведал в своих воспоминаниях подпольщик Александр Михайлович Хлопов:
«<…> С Морозовым встречался один раз. Это было осенью-зимой 1942 года, точно не помню, знаю только, что было очень холодно. Повёл меня к нему В. Афонов. Мы беседовали, намечали план работы <…>».
Как уже отмечалось, в подавляющем большинстве члены организации являлись молодыми людьми. Однако на поддержку таганрогской молодёжи рассчитывали и оккупационные власти. Для этого активно использовались различные белоэмигрантские организации, обосновавшиеся в Европе после Гражданской войны в России. Примечательно, но практически все без исключения зарубежные политобъединения бывших русских подданных находились на содержании иностранных государств и действовали в их национальных интересах. С момента начала войны с СССР эмиссары этих организаций двигались вслед за наступавшими германскими войсками. На оккупированных территориях, выступая под малопонятными для советского человека лозунгами, они проводили довольно активную вербовочную работу. Главной их задачей являлось любыми способами нанесение максимального ущерба СССР.
Появились такие организации и в Таганроге. Одна из них имела странное название «Риттерншпорн»,  её центр находился в Белграде (Югославия). Известно, что данное объединение белоэмигрантов было создано немецкими спецслужбами и в годы войны действовало в интересах Абвернебенштелле «Юг Украины», осуществлявшем зафронтовую разведку на южном участке советско-германского фронта. Представители «Риттерншпорн» – Павел Николаевич Бутков (он же Черкасов, Козаков) и бывший офицер Белой армии Ян Георгиевич Яренко (он же полковник Воронов) объявились в Таганроге в декабре 1941 года. Курировал их деятельность представитель дислоцировавшейся в тот момент в Таганроге Абвергруппы-103 (подразделение военной разведки) капитан Энч. По прибытии в город под прикрытием распространения монархических идей Бутков и Яренко сразу же приступили к вербовке своих адептов.
В силу молодого возраста Бутков, организовав на своей съёмной квартире ежевечерние посиделки с выпивкой и патефоном, развернул соответствующую работу среди таганрогской молодёжи. В условиях оккупации падкие на развлечения молодые люди, не особо вдаваясь в слова Буткова, легко шли на вербовку. Впоследствии они попадали в оборот немецких спецслужб, которые уже готовили из них диверсантов.
В свою очередь Яренко, будучи белогвардейским офицером, осуществлял аналогичную работу среди оставшихся в Таганроге бывших военнослужащих Царской и Белой армий. По понятным причинам круг указанного вербовочного контингента был весьма ограничен, что значительно затрудняло деятельность Яренко. Тем не менее уже совсем скоро ему удалось сколотить группу из таких «видных городских деятелей», как полицейские Агеев и Стоянов, работник бургомистрата Свешников и других пособников фашистов. Примечательно, но именно Яренко инициировал подачу в январе 1942 года на имя тогдашнего бургомистра Таганрога Николая Ходаевского коллективного прошения о создании в городе «Общества офицеров».

СПРАВКА

Ходаевский Николай Павлович (настоящая фамилия Ходовский-Ходаревский), 1895 г.р., уроженец с. Лукино Старковского района Курской области.

Родился в семье обедневших дворян. По окончании земской школы и реального училища поступил в Харьковский технологический институт. В 1913 году перевёлся на 3-й курс Николаевского военно-инженерного училища, которое из-за начавшейся в 1914 году войны с Германией не окончил. В этом же году поступил добровольцем в 5-й Гренадёрский, Киевский Его Величества наследника Цесаревича полк. Как специалист инженерных войск, был направлен во 2-й Сибирский сапёрный батальон и после пребывания в специальной школе в г. Риге, в 1915 году, был произведён в чин подпоручика и назначен в 27-й инженерный полк, в котором находился до февральской революции. Осенью 1917 года переехал в г. Харьков, а в апреле 1918 года перебрался на Дон, где его зачислили рядовым офицером в 1-й Офицерский полк под командованием генерала Маркова.   Вскоре его перевели в Главный штаб генерала Деникина на должность оперативного офицера службы связи. В этом качестве Ходаевский принял участие во втором походе Добровольческой армии на Кубань. За отличие в бою у реки Маныч повышен в звании до поручика. В 1920 году за оборону Царицына представлен к званию штабс-капитана. В конце 1920 года, предчувствуя разгром белогвардейцев на юге России, воспользовался путаницей со своей двойной фамилией и перешёл на сторону Красной Армии. Поступил красноармейцем в батальон связи 31-й дивизии. В 1922 году переведён в 37-ю дивизию, дислоцировавшуюся в г. Минеральные Воды, на должность сапёра-инструктора. В 1923 году уволился из армии и переехал на жительство в Краснодар, а затем, в 1924 году ; в г. Ростов-на-Дону. С 1926 года по 1929 год работал мелким служащим в нескольких ростовских артелях. По окончании спецкурсов инженеров-технологов в 1930 году поступил на ростовский завод «Красное знамя». В 1931 году арестован органами НКВД по делу Промпартии. Пробыв в заключении полгода, был освобождён и через некоторое время безработицы, в 1932 году, поступил инженером-нормировщиком в автомобильные мастерские в Ростове. В 1935 году Ходаевский был вновь арестован и провёл 3 года в Таганрогском следственном изоляторе.  После освобождения, в 1938 году, поселился в Таганроге, где до захвата города немецкими оккупантами проработал на нескольких местных предприятиях. С 3 ноября по 3 декабря 1941 года являлся начальником 3-го участка полиции. По рекомендации начальника городской полиции Юрия Кирсанова 3 декабря 1941 года Ходаевский назначается бургомистром Таганрога и Таганрогского округа. 25 июля 1942 года снят с указанной должности в связи имевшимися подозрениями о его причастности к агентуре советских органов безопасности.  Получил лицензию на производство промышленных товаров народного потребления. 29 августа 1943 года бежал с отступающими немецкими частями. С 27 сентября 1943 года по 1 апреля 1945 года находился в концентрационном лагере Флоридсдорф (Австрия)  в качестве инспектора отдела труда паровозоремонтного завода. Во время пребывания в Вене по рекомендации белоэмигранта генерала Туркула А.В. поступил на службу в Управление Главного уполномоченного Власовского комитета в Австрии на должность начальника подотдела гражданского отдела. 3 апреля 1945 года был депортирован в СССР и в рамках фильтрационной работы переведён в г. Таганрог. Здесь органами следствия было проведено расследование его действий в период оккупации. В июле 1946 года состоялись закрытые судебные заседания военного трибуна войск МВД (г. Таганрог), по итогам которого его признали виновным по ст. 58-1 «А» и ч. 2 ст. 58-10 УК РСФСР и приговорили к расстрелу. В 1999 году в рамках пересмотра уголовного дела в отношении Ходаевского специальной реабилитационной комиссией обвинения по ч. 2 ст. 58-10 УК РСФСР с него были сняты. Вместе с тем обвинения по ст. 58-1«А» УК РСФСР остались в силе. С учётом этого решения в реабилитации Ходаевского отказано.

В связи с тем, что исключительное право регистрации общественных организаций на оккупированных территориях принадлежало немецким властям, Ходаевский переадресовывает указанное обращение военному коменданту города. Заметим, что оккупационные власти весьма охотно шли на создание на захваченных территориях всякого рода общественных организаций антисоветского толка. Однако немецкий комендант при всей своей видимой благосклонности уклонился от быстрого решения данного вопроса. В конечном итоге инициатива по созданию в Таганроге «Общества офицеров» так и не получила поддержки властей. Связано это с тем, что активная деятельность представителей «Риттерншпорн» сильно раздражала руководство карательной команды СС-10А. Причина неудовольствия немцев вполне понятна. Действуя, как говорится, «на одном поле», «Риттерншпорн» оттягивал на себя подходящий и для эсэсовцев агентурный контингент. Руководители СС-10А предпринимали попытки привлечь Яренко и Буткова к своей работе, предлагая им использовать завербованную ими агентуру и в своих контрразведывательных интересах.
Заметим, что совместное употребление немецкими карательными подразделениями привлечённых к тайному сотрудничеству советских граждан было вполне распространённым явлением. Так один и тот же человек мог одновременно состоять в агентурном аппарате как разведывательных, так и контрразведывательных немецких органов, а также Вспомогательной русской полиции.
Однако представители «Риттерншпорн», памятуя о том, что они всё-таки работают на германские разведывательные структуры, отказались делиться своими наработками. В результате уже в марте 1942 года Яренко и Буткову было предписано без промедления покинуть Таганрог. Вынужденные свернуть свою деятельность, они выехали в Кривой Рог, а затем в Одессу.
Другой белоэмигрантской организацией, с февраля 1942 года действовавшей в Таганроге, являлась группа, получившая в советских источниках условное наименование «Дядя Федя». В её состав входили Георгий Семёнович Колосов, Фёдор Юрьевич Власов (он же Валамов), Фёдор Ильич Сикорский (он же «Дядя Федя»). Группа базировалась по адресу: ул. Свердлова (ныне ул. Александровская), 39. Официальным прикрытием для этих белоэмигрантов являлась работа в таганрогском варьете «Бонте Бюне». В частности, Колосов выступал в данном заведении в качестве конферансье. Их работа ничем не отличалась от деятельности группы «Риттерншпорн». Действуя под патронажем немецких разведорганов – Абвергруппы-103 и армейского разведывательного подразделения «1Ц», находившегося при штабе генерала Коретти, они вербовали соответствующий контингент из числа жителей города.

СПРАВКА

Из-за близости линии фронта в течение всего периода оккупации в г. Таганроге дислоцировалось 13 представительств немецких разведывательных и разведывательно-диверсионных органов:
I. Разведывательные органы
1.Абверштелле «Юг Украины».
2. Абвергруппа-103 была сформирована в начале войны Германии с Советским Союзом и придана 1-ой танковой армии. Группа вела разведку против советских войск Сталинградского, Северо-Кавказского и 4-го Украинского фронтов.
3. Армейский разведывательный орган 1Ц штаба обороны морского побережья Азовского моря в районе г. Таганрога генерала Коррети действовал на протяжении всего срока оккупации города. Возглавлял отдел капитан Айхлер. Место дислокации подразделения – помещение детских яслей в городке завода № 65. Отдел занимался сбором сведений разведывательного характера о противостоящих частях Красной Армии. В рамках своей работы сотрудники отдела осуществляли контрразведывательную деятельность в немецких частях, дислоцировавшихся в городе. Отдел отступил из г. Таганрога вместе с немецкими войсками в конце августа 1943 года.
4. Морская разведывательная команда по Чёрному и Азовскому морям была сформирована в июле 1941 года на территории Румынии, преимущественно из белоэмигрантов, участников болгарского отделения РОВС, завербованных филиалом Абвера в г. Софии и так называемого «Бюро Делиуса». В задачу команды входил сбор разведсведений о советском военном и торговом флоте Азовского и Чёрного морей, портовых сооружениях, предприятиях судостроительной промышленности, а также об организации обороны морского побережья. С середины мая и до конца июля 1942 года штаб команды дислоцировался в г. Мариуполе, имея свою передовую группу в г. Таганроге. Размещалась в районе городского маяка.
5. Команда морской фронтовой разведки «Нахрихтен Беобахнер» (НБО) под руководством полковника Цирке Вольфганга Гуговича находилась в г. Таганроге с мая по июль 1942 года по адресу: ул. Свердлова, 79. Занималась сбором данных о военно-морском флоте СССР Азово-Черноморского бассейна. Из г. Таганрога команда выбыла в г. Мариуполь, где в тот момент находился штаб Абвергруппы «НБО».
6. Абверкоманда «Динетштелле Стелла», в последующем именованная в Абверкоманду 1ВИ153, действовала при армейской немецкой группировке «Зюйд А» и занималась сбором экономической информации об СССР, а также о новейших образцах советской военной техники. В г. Таганрог команда прибыла в сентябре 1942 года и тогда же выехала в г. Севастополь. Возглавлял команду майор Шац.
7. «Зондеркоманда Принца Ройса» под командованием подполковника Вермахта принца Ройса действовала в районе немецкой армейской группировки «Зюйд». Занималась добыванием сведений об экономике СССР. В г. Таганроге команда находилась с августа по октябрь 1942 года, а затем дислоцировалась в г. Севастополе.
8. Абвергруппа-101 под руководством зондерфюрера СС Локкерта (он же Севастьян Дмитриевич, он же белоэмигрант Фоулидис Зеконий) находилась в г. Таганроге с января по август 1943 года по адресу: ул. Ленина, 29, а затем по ул. Свердлова, 55, в здании Промбанка. После гибели Локкерта 11 августа 1943 года группу возглавил Малишевский Александр Сергеевич (белоэмигрант, ранее сотрудничал с зондеркомандой «Пума», в 1944 году перешёл на службу в ГФП). Основными направлениями деятельности команды в г. Таганроге являлось ведение зафронтовой разведки в тылу Советской армии. Группа выехала из города вместе с отступающими частями немецкой армии.
9. Разведывательный отдел «1Ц» штаба 111-й немецкой пехотной дивизии располагался по адресу: ул. Фрунзе, 78, с января по конец августа 1943 года. Руководитель: оберлейтенант Штарк, которого сменил Когерт Курт. Отдел выполнял как разведывательные, так и контрразведывательные функции, а также занимался пропагандой и контрпропагандистской деятельностью в оккупированном городке. Отдел поддерживал контакты со всеми разведывательными и контрразведывательными немецкими органами, дислоцировавшимися в г. Таганроге. Кроме того, участвовал в разведывательно-диверсионной работе в тылу советских войск. Разведотдел выехал из г. Таганрога вместе с отступившими немецкими воинскими частями.
10. Зондеркоманда «Дромедор» размещалась в г. Таганроге в течение нескольких дней января 1943 года по адресу: ул. Чехова, 17. Подчинялась Абвергруппе-101. Команда состояла из армян-дашканов и возглавлялась бывшим генералом дашнакской армии Драстаматом Канаяном. Группа проводила активную разведывательную, диверсионную, террористическую и повстанческую деятельность в тылу северокавказского фронта. Во второй половине августа 1942 года команда размещалась в г. Ростове-на-Дону, а затем в Армавире. При отступлении немецких войск прибыла в г. Таганрог и через несколько дней выбыла в г. Мариуполь (Украина). Впоследствии указанная команда выделилась в отдельный разведывательный орган Абвергруппы-114.
11. Отряд румынской разведки размещался в г. Таганроге летом 1943 года по адресу: ул. Ленина, 85.
II. Разведывательно-диверсионные команды:
1. Особая команда «Цеппелина» при опергруппе «Д» под командованием штурмбаннфюрер СС Курера Вальтера прибыла в г. Таганрог в январе 1943 года и разместилась по адресу: пер. Лермонтовский, 14. Группа занимались сбором разведсведений политического и экономического характера путём опросов советских военнопленных, а также из их числа вербовала разведывательно-диверсионные группы для заброски в советский тыл с целью совершения диверсий на объектах промышленности и террористических актов против представителей органов управления. В мае 1943 года команда была расформирована. Часть её личного состава вошла в Ауссенкоманду № 9 СС, действовавшую при «Цеппелина Айнзатц майор д-р Редер» («Русланд Зюйд»).
2. Ауссенкоманда № 9 СС при «Русланд Зюйд» была выделена в отдельное подразделение в мае 1943 года из состава «Русланд Зюйд», размещавшейся в г. Осипенко (Бердянск, Украина). Группа по тем же направлениям, что и ранее расформированная команда «Цеппелина». Основной упор делала на организацию бандподполья в районах Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии. Выбыла из г. Таганрога 29 августа 1943 года вместе с отступающими немецкими частями.
3. Абвергруппа-201 осуществляла диверсионную деятельность в прифронтовой зоне Советской армии. Кроме того, на группу возлагались разведывательные и контрразведывательные обязанности. Начиная с 1943 года группа формировала агентуру из числа военнопленных, содержавшихся в концлагерях г. Сталино, а также из жителей Ростовской области. Эвакуировалась из г. Таганрога вместе с отступавшими немецкими воинскими частями.

Примечательно, что работа «Дяди Феди» осуществлялась довольно продолжительное время. Это объясняется тем, что, в отличие от «Риттерншпорн», члены этой группы по согласованию со своими кураторами из немецкой военной разведки согласилось с предложением команды СС-10А по совместному использованию завербованной агентуры.
Среди прибывших в город белоэмигрантов имелись и те, кто искренне верил в возможность организовать монархическое движение в Таганроге. К таковым относится Василий Павлович Всеволожский, волей случая оказавшийся в городе. В 1942 году он обратился к оккупационным властям города с предложением следующего содержания.

Господину ортскоменданту г. Таганрога

Немецкий народ и его победоносная армия несут большие жертвы за освобождение народов от большевизма и их союзников. Мы, офицеры, военнослужащие, казаки и солдаты старой царской армии, с 1917 г. по 1941 г. сражавшиеся с большевизмом, неоднократно раненные и контуженные в боях с ними, потерявшие всё своё имущество, подвергнутые ими разным репрессиям и гонениям, не можем оставаться безучастными зрителями в борьбе с ненавистными нами большевиками и с их союзниками. Так как кровь, пролитая нами против них, и сотни тысяч расстрелянных и замученных в застенках и подвалах ЧК, ГПУ, НКВД офицеров, военнослужащих, казаков, солдат и миллионов честных людей, сосланных в лагеря Севера и Сибири, никогда не примирят нас с большевиками и их союзниками-жидами. Мы, оставшиеся в живых, чувствуя искреннюю и беспредельную благодарность Германской армии и Великому вождю Освободителю Адольфу Гитлеру за наше освобождение, от искреннего сердца заверяем, все силу, энергию, жизнь нашу посвятим Вам и присягой на верность закрепим наше обязательство. Ручаемся, что среди нас изменников не будет. Тем более что некоторые из нас по приходу немецких войск в г. Таганрог с согласия и распоряжения Южного штаба, через оберлейтенанта Айхеле и гауптмана Кукавки, дали из Таганрога на фронт не одну сотню добровольцев, казаков, которые, по отзывам германских войск, стойко дерутся против большевиков.
Мы, офицеры, военнослужащие, казаки, просим господина ортскоменданта по примеру г. Новочеркасска и г. Ростова-на-Дону, где образовались, согласно разрешению Германского командования, антисоветские штабы, разрешить нам создать в г. Таганроге под Вашим непосредственным руководством корпорацию союза офицеров и казаков, антибольшевистских армий германской ориентации, цели и задачи которых должны быть следующими.
1. Соединение всех антибольшевистских элементов для борьбы с большевизмом и их союзниками и укрепление нового порядка.
2. Оказывать всяческое содействие Германской армии в её борьбе с большевиками, так как благополучие и жизнь наша и наших семей всецело зависит от поражения нашего общего врага.
3. Борьба с партизанством и вредительством, саботажем и с партийными и непартийными союзами большевиков.
4. Подготовка и формирование добровольческих частей для несения службы в тылу и на фронте, проверка людей в формируемые части.
5. Рекомендация союза офицеров на административные и другие должности, за которые союз офицеров ответственен.
6. Подготовка членов союза офицеров к занятию административных, хозяйственных и других должностей.
7. Обучение членов союза офицеров немецкому языку, пополнение военных знаний и техники, а также строевая подготовка по германским уставам.
8. Оказание помощи семьям погибшим, инвалидам Гражданской войны и пострадавшим в борьбе с советско-жидовской армией.
9. Создание кассы взаимопомощи для чинов союза, столовой и материальное обеспечение их семейств.
10. Союз офицеров возглавляет штаб, который подчиняется ортскоменданту и выполняет все его распоряжения и задания под его непосредственным руководством.
11. Все члены союза и остальные вступившие в корпорацию союза считаются добровольно мобилизованными в помощь Германской армии и по первому призыву Германского командования, в зависимости от их здоровья, будут использованы в тылу или на фронте на соответствующих постах.
12. Без присяги, без обязательства Германскому командованию никто не может быть членом союза и состоять в корпорации союза.
13. Приём в члены союза проводится штабом после проверки личности, документов и автобиографии вступающего через комиссию.
14. В корпорацию союза офицеров принимаются по рекомендации членов союза и по автобиографии все офицеры, чиновники, казаки, солдаты антибольшевистских армий, все репрессированные, не имеющие в прошлом порочащих их обстоятельств, дети и родственники вышеуказанных лиц и ответственные граждане, желающие добровольно участвовать во вспомогательных частях Германской армии.
15. Все члены союза офицеров и состоящие в корпорации союза офицеров должны быть аполитичны. Цели и задачи каждого – борьба с коммунизмом и его союзниками за новый порядок.
16. Все состоящие в корпорации офицеры, нарушившие обещания, данные Германскому командованию, должны быть судимы по законам военного времени.
17. Всем членам организации вменяется:
а) высшая степень дисциплинированности;
б) бескорыстное выполнение своих обязанностей;
в) быть благопристойным и правдивым;
г) опрятным и аккуратным;
д) быть дружным и спаянным своими идеями и иметь между собой взаимную поддержку.
18. Все неблаговидные поступки членов организации разбираются судом общества офицеров, решение которого представляется на утверждение ортскоменданта.
19. Все вступающие в корпорацию союза офицеров и оказавшие услуги Германскому командованию и организации, соответствующие п.п. 14, 15, 17, принимаются в члены союза.
20. В корпорацию союза офицеров не могут быть приняты:
а) бывшие члены и кандидаты партии, беспартийные активисты и их родственники;
б) служившие в НКВД, ЧК, ГПУ и советской милиции;
в) имеющие уголовное прошлое;
г) враждебно настроенные Германской армии;
д) состоящие в какой-либо политической партии.

Полковник инженерных войск, доктор медицины Подпись Всеволожский 


Личность составившего этот документ Василия Всеволожского довольно интересна, чтобы сказать о ней пару слов. Его отец, Павел Александрович Всеволожский, является основателем города Всеволожска (Ленинградская область). До женитьбы Василий Павлович успел получить диплом врача и немного поработать в Петербургской клинике для душевнобольных. Будучи обладателем древней дворянской фамилии, до революции он имел обширные связи в высших аристократических кругах Санкт-Петербурга. Светская обязанность держаться в обществе солидно требовала от него значительных денежных трат. Однако деньги, и без того скудные, скоро закончились, и Василий Павлович был вынужден заложить своё родовое имение. От неминуемого банкротства его спасла поздняя, но удачная женитьба на вдовствующей миллионерше Лидии Филипповне Маркс (дев. Собина, вдова известного в России издателя Адольфа Фёдоровича Маркса, который одним из первых стал печатать произведения А.П. Чехова). Жена, будучи женщиной с железной деловой хваткой, перекупила все многочисленные финансовые обязательства Василия Павловича, таким образом взяв судьбу мужа в свои руки. Тем не менее это довольно унизительное положение позволило Всеволожскому не обременять себя какой-либо службой. Он завёл гараж с несколькими автомобилями и вскоре возглавил модный в тот период столичный автомобильный клуб, членами которого являлись и представители семьи последнего российского императора. Однако все планы на беззаботную жизнь перечеркнула революция. Вынужденный бежать на Дон, он записался в состав Добровольческой армии, по некоторым данным став начальником её санитарной части.
Звучит фантастично, но, по имеющимся данным, в 1918 году Василий Павлович уже посещал Таганрог.  Его визит в город якобы был связан тем, что он от лица командования Добровольческой армии вёл переговоры с немцами, в тот момент оккупировавшими город, по вопросу поиска путей возможного замирения между указанными противоборствующими сторонами. Кто его уполномочил вести такие переговоры, неясно, но из-за чванливой позиции оккупантов они закончились ничем. Тем не менее не исключено, что именно с этого момента Василий Всеволожский вошёл в сношение с немцами, переросшее в долговременное сотрудничество.
В 1920 году с остатками Белой армии он эмигрировал на Запад. Повторно в Таганроге Василий Павлович объявился в 1942 году. О его пребывании в городе рассказал П.М. Кулаков, один из работников немецкой фирмы «Юнкерс», в годы оккупации имевшей свою авиабазу на таганрогском 31-м заводе.
«<…> Когда я поступил на работу в фирму «Юнкерс», там в это время работал в должности врача-терапевта некий Всеволожский Василий Павлович (высокого роста, примерно 70 лет, носил немецкую форму с орденами). Он служил при амбулатории фирмы «Юнкерс». Вместе с ним проживали его сын Всеволожский Павел Васильевич и его дочь Всеволожская Ксения Васильевна. Также с ним была и его [вторая – авт.] жена, имени и отчества которой я не знаю. Со слов Всеволожского, она являлась сестрой графа Дурново. Они прибыли вместе с фирмой «Юнкерс» из Франции, где проживали.
Как мне позднее удалось узнать через сына, Всеволожского Павла Васильевича, отец его в царской России служил в армии в г. Петрограде, в дивизии или ещё какой-то воинской части в чине полковника, по специальности военного врача. Отец имел небольшое состояние в виде собственной загородной дачи, а в самом Петербурге имелся собственный дом. Когда началась социалистическая революция, Всеволожский Василий Павлович вместе с семьёй выехал за пределы России. Вначале проживал в Греции, а также в ряде других стран, пока не попал во Францию. Проживая в г. Париже, Всеволожский работал при фирме «Юнкерс» врачом. Проживая во Франции, они всё своё состояние прожили. Сам Всеволожский Павел Васильевич окончил в г. Париже высшее учебное заведение и имел специальность инженера-электрика. Но, как мне припоминается, Павел по своему развитию был бездарным человеком, хотя и имел высшее образование <…> Когда началась война с СССР, доктор Всеволожский работал в фирме «Юнкерс». В 1942 году приехал в г. Таганрог вместе с представителями фирмы <…>
<…> Всеволожский [Василий Павлович – авт.] знал примерно 12 иностранных языков. Кроме своей специальности врача-терапевта, он также занимался переводами для начальника фирмы «Юнкерс», капитана немецкой армии зондерфюрера Брюсса. Его сын, Всеволожский Павел Васильевич, также числился переводчиком при немецкой административной части немецкого офицера, оберлейтенанта Гофмана. Дочь Всеволожская Ксения Васильевна, восемнадцати лет, являлась переводчицей в немецкой канцелярии и обслуживала немецких руководителей фирмы «Юнкерс». Жена Всеволжского нигде не работала <…>
<…> 11 февраля 1943 года. Всеволожский выехал вместе с женой в г. Никополь. Его сын и дочь остались в фирме «Юнкерс» на тех же должностях <…>». 
Сейчас потомки Василия Всеволожского приезжают в Россию, где их встречают как дорогих гостей. Не будем давать оценки этим визитам, всё-таки, как говорится, «сын за отца не отвечает». Тем не менее не следует забывать, что потомственный русский дворянин Василий Павлович Всеволожский находился в услужении врагам России, всячески насаждая их власть.
Несмотря на то, что об образовании «Союза офицеров» ратовал человек, который всецело поддерживал немецкую политику на оккупированных советских территориях, в связи с чем его было трудно заподозрить в игре на чьи-то, кроме немцев, интересы, оккупационной администрацией предложение Всеволожского было встречено довольно прохладно. Дальнейшего развития ситуация с созданием белоэмигрантской организации в Таганроге так и не получила.

Подводя краткий итог вопросу создания таганрогского партизанского движения, отметим, что у некоторых недоброжелателей вызывает удивление сам факт появления очага сопротивления оккупантам в таком глухом провинциальном городке, как Таганрог, размеренную сонливость жизни которого так образно, ярко и точно описал в своих бессмертных произведениях А.П. Чехов. Однако не всё так примитивно, как представляется на первый взгляд.
Что касается дремучей захолустности Таганрога, заметим, что вместе со всей страной за первые четыре десятилетия XX века город преодолел достаточно большой и трудный путь в своём развитии, превратившись из заштатного городишки торгашей и спекулянтов в довольно крупный промышленный центр юга России. Появились новые предприятия, улучшилась городская инфраструктура, увеличилось транзитное транспортное сообщение. Резкий рост местного промпроизводства обеспечил значительный приток квалифицированной рабочей силы, образованность которой положительно сказалась и на общем культурном уровне горожан. Перечисленные факторы имели определённое значение в вопросе формирования в Таганроге одного из активных очагов сопротивления немецким оккупантам.


 
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПОДПОЛЬЯ

К концу лета 1941 года обстановка на фронтах для советских войск складывалась самым неприятным образом. В августе 1941 года, приложив большие усилия, Красной армии удалось навязать оборонительные бои под Смоленском и на короткий срок приостановить наступательный порыв немцев. В свою очередь из опасения получить удар во фланги рвущимся на Москву войскам Вермахта немецкое военное командование принимает решение с ходу перегруппировать свои боевые порядки (в тот момент они могли это себе позволить) и развернуть активные действия в северном и южном направлениях. В результате к началу октября 1941 года немцам удалось блокировать Ленинград. На южном участке фронта, несмотря на предпринимаемые действия, Красная армия с боями и потерями отступала всё дальше на восток. В результате был утрачен промышленный бассейн Донбасса, и уже совсем скоро, 8 октября 1941 года, враг вступил на донскую землю. Угроза захвата нависла над первым крупным населённым пунктом Ростовской области – Таганрогом.
В этот период в окрестностях города заметно активизировались немецкие разведывательно-диверсионные группы, готовившие наступление на город. Некоторых из лазутчиков удалось захватить. В качестве примера приведём случай, который, на первый взгляд, вроде как бы не относится к описываемым событиям. Однако при ближайшем рассмотрении он напрямую касается работы органов безопасности по обезвреживанию таких групп противника.
В конце марта 1942 года в поглощающем колодце, располагавшемся во дворе здания бывшего отдела НКВД (ныне угол улицы Петровской, 73 и Мечниковского переулка), были обнаружены неопознанные человеческие остатки. По поводу этой неожиданной находки оккупационные власти провели собственное расследование, которое установило следующее.

Перевод с немецкого языка
Лейбштандарт СС Адольф Гитлер
офицер, ведающий погребением убитых и умерших

населённый пункт места расквартирования, 29.3.42

В штаб дивизии Лейбштандарт СС Адольф Гитлер
В порядке ознакомления в штаб № 1 батальона «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер»

В Таганроге во дворе бывшего здания Г.П.У. по ул. Петровской (главная улица города) 28.3.42 г. зондеркомандой СС-10А в колодце наряду с убитыми гражданскими лицами были найдены 6 бойцов Лейбштандарт СС Адольф Гитлер. При мёртвых были 1 стакан и 3 каски; документов, удостоверяющих личность, при них не было обнаружено. На стакане надпись «Steiner» («Штайнер»). Штурмовик СС Штайнер служил в № 3 роте Лейбштандарт СС Адольф Гитлер.
29.3.42 г. уполномоченный офицер, ответственный за погребение, привлёк в качестве экспертов бывшего штабсшарфюрера № 3 роты хаупт-шарфюрера СС Хюзера и штабсшарфюрера утершарфюрера СС Бруна № 3 роты Лейбштандарт СС Адольф Гитлер и, обследовав место преступления, трупы были ими идентифицированы в следующем порядке:
Штурмовик СС Геркен № 3 рота «Л. СС АГ»
– // – Липпке – // –
– // – Швиллински – // –
– // – Штайнер – // –
Рядовой войск СС Менке – // –
– // – Плётц – // –

Все убитые были достоверно опознаны на основании их ещё сохранившейся одежды, фигур и деталей (см. стакан). По инициативе офицера, ведающего погребением убитых и умерших, гауптшарфюреру СС д-ру медицины Бреме (полевой лазарет Лейбштандарт СС Адольф Гитлер) было поручено установить причину смерти как можно быстрее. Медицинские документы в приложении № 1. В приложении № 2 приведён идентификационный протокол штабсшарфюрера № 3 роты.
29.3.42 г. покойные были помещены в гробы, выставлены для прощания в церкви вблизи Таганрогского маяка [православная церковь Николая Чудотворца – авт.] и захоронены на находящемся там «Почётном кладбище».

Копия верна
(Печать)
д-р Клингер
Оберштурмфюрер СС Штурмбаннфюрер СС и офицер, ведающий погребением убитых и умерших

Когда разбираешь представленный документ, обращает на себя внимание дата обнаружения трупов – 28 марта 1942 года, то есть спустя более чем шесть месяцев после начала оккупации Таганрога. Это вызывает определённое недоумение и воспринимается как специально спланированная провокация: не слишком ли долго немцы «искали» эти останки? Однако этот факт имеет своё разъяснение, которое основано на том, что здание отдела НКВД в момент непосредственного захвата города немцами было частично разрушено в результате специально совершённого чекистами подрыва. Разбор образовавшихся завалов затянулся до весны 1942 года, что и объясняет столь поздний срок обнаружения этой находки.
На самом высоком правительственном уровне Германии рассматривалась возможность использования случая, произошедшего в Таганроге, в пропагандистских целях.

Перевод с немецкого языка
IV/18
11 апреля 1942 г.
Г-ну ________________
Барону фон Штеенграхту [главный адъютант Риббентропа в ранге посланника 1-го класса]
Берлин В8
Вильгельмштрассе 72/76

Уважаемый Штеенграхт!
Направляю Вам в приложении копию отчёта от 29 марта 1942 г., который обергруппенфюрер СС Дитрих [командующий Лейбштандарт СС Адольф Гитлер – авт.] направил рейхсфюреру СС 3 апреля 1942 г., а также копию медицинского заключения от той же даты касательно шести бойцов Лейбштандарт СС Адольф Гитлер.
Рейхсфюрер СС [Генрих Гиммлер – авт.] просит Вас довести это до сведения господина рейхсминистра иностранных дел [Иоахин фон Риббентроп – авт.]. Возможно, это будет ему интересно, и он сможет использовать этот материал.

С наилучшими пожеланиями!
Хайль Гитлер!
2 приложения
Подпись

Обергруппенфюрер СС и
Генерал Ваффен-СС
24/IV M 

Чего же хотели немцы? Если рассматривать представленную ситуацию с формально юридической точки зрения, то произошедшее с немецкими военнопленными в Таганроге можно расценить как грубое нарушение советской стороной международной конвенции об обращении с пленными. Однако следует помнить, что на момент начала войны с Германией Советский Союз не признавал указанный правовой акт.
Глубинные причины отказа подписывать это соглашение следует искать в событиях Гражданской войны в России, когда противоборствующие стороны без оглядки на какие-либо правовые нормы с особой жестокостью уничтожали своих политических оппонентов, включая и тех, кто попадал в плен. Со стороны советского руководства окончательное понимание бессмысленности признания данной конвенции пришло после завершения польско-советской войны 1919–1921 годов, когда польские власти при попустительстве международных гуманитарных организаций, таких как Красный Крест, наплевав на подписанные ими же правовые акты, подвергли пленных красноармейцев форменному уничтожению, носящему признаки этнического геноцида.
Тем не менее в условиях начавшейся войны с Германией Советский Союз в июле 1941 года официально согласился признать некоторые положения указанной конвенции. Однако Германия, пользуясь отказом руководства СССР парафировать этот документ в полном объёме, оставила за собой право действовать по отношению к советским военнопленным по собственному усмотрению. В результате эпизоды расстрела взятых в плен военнослужащих не только с советской, но и с немецкой стороны носили массовый характер. Примером могут служить массовые расстрелы взятых в плен бойцов Красной армии из числа коммунистов и евреев. Осознавая, что в сложившихся условиях обвинитель мог легко стать обвиняемым, немецкие политики разумно отказались делать из факта расстрела эсэсовских диверсантов в таганрогском НКВД информационную бомбу. Позже немецкая пропаганда нашла более удобный повод обвинить СССР в военных преступлениях, переложив собственную ответственность в расстреле пленных польских офицеров под Смоленском на советскую сторону.
Однако рассматриваемый нами эпизод интересен ещё и тем, что в «могиле», помимо немцев, были обнаружены тела гражданских лиц со следами насильственной смерти. Кто они? При досмотре одежды одного из трупов во внутреннем кармане его куртки нашли обвинительное заключение и копию расстрельного приговора от 12 октября 1941 года на имя Дмитрия Ильича Решетько, 23 лет. 
В целях установления личностей ещё двух обнаруженных в колодце тел в органе немецкой пропаганды – газете «Новое слово» опубликовали соответствующее объявление. Останки выставили на всеобщее обозрение в кинотеатре «Рот Фронт». В результате удалось установить ещё одного погибшего. Им оказался Сергей Иванович Денисов, 57 лет.  Третьего из найденных так и не опознали.
Что стало причиной ареста и гибели этих несчастных советских граждан, пока остаётся загадкой. Однако и место, и обнаруженный при одном из убитых письменный приговор с конкретной датой его вынесения прямо указывают на причастность к этой трагедии органов НКВД.
Тем временем боевая обстановка накануне захвата немцами Таганрога складывалась следующим образом.

СПРАВКА

Итоговая оперсводка № 05/оп за период с 01 по 15.10.41 к 20.00 16.10.41
Штаб Южного фронта «Парижская коммуна»

«<…> к 8.00 16.10 части таганрогского боеучастка (войсковые части 9-й армии – авт.) занимали положение:
150 стрелковая дивизия – вышла на рубеж КРАСНЫЙ ЛУЧ, МАРЬЕВКА, ВОРОВСКОЙ и продолжила наступление на юг.
339 стрелковая дивизия – вышла на рубеж ВОРОВСКОЙ, РУБАНЫ, БОЛ. НЕКЛИНОВКА и продолжила наступление на юг.
31 стрелковая дивизия – вела бой с противником в районе ПОКРОВСКОЕ, ТРОИЦКОЕ.
66 кавалерийская дивизия – сосредоточилась в районе БАЛКА ДЖЕРЕГАНОВА (2 км северо-восточнее ПОКРОВСКОЕ), ДАЧНИКИ в готовности контратаковать противника в направлении ПОКРОВСКОЕ.
Ростовское пехотное училище – сосредоточилось в районе кургана АРМЯНСКИЙ, станций КОШКИНО, ЕКАТЕРИНОВКА.
33 моторизированный стрелковый полк НКВД – под натиском противника отошёл на южный берег МИУССКОГО лимана в районе ЛАКЕДЕМОНОВКА.
Положение 35 и 56 кавалерийских дивизий уточнялось.
Противник к 6.00 16.10 овладел ПОКРОВСКОЕ и продвигался вдоль железной дороги к станции МАРЦЕВО. На участке ПОКРОВСКОЕ, ТРОИЦКОЕ действовали части дивизии СС неустановленной нумерации. В районе НИКОЛАЕВКА – ОТРАДНЫЙ, НАТАЛЬЕВКА скопление танков противника неустановленной численности <…>».

Пока на подступах к Таганрогу шли бои, город готовился к обороне и был озабочен эвакуацией станков, оборудования и рабочей силы с промышленных предприятий. Кроме того, часть населения вывели на окраины Таганрога для возведения оборонительных линий. Однако, несмотря на предпринятые военные меры по спасению, отстоять Таганрог не удалось, и город был сдан врагу.

СПРАВКА
Серия «Г»
Оперсводка № 0195 к 20.00 17.10.41.

1. Противник, подтянув в течение 16.10 новые части с танками и отбросив правофланговые части Таганрогского участка на север, с утра 17.10 продолжил развивать удар на САМБЕК, БЕССЕРГЕНОВКА, отрезал ТАГАНРОГ и вышел на Ростовское шоссе. Одновременно продолжил наступление пехоты с танками против центра и правого фланга 9 армии, тесня действующие здесь части за р. МИУС.
2. 9 Армия с утра 17.10 вела ожесточённые бои на всём фронте с танками и мотопехотой противника, задержав их продвижение на САМБЕК короткими контрударами.
а) Кавалерийская группа ИЛЬИНА до 15.00 продолжала оставаться в прежних районах, производя сбор личного состава частей. В 12.00 командиру группы отдано распоряжение о немедленном сосредоточении отряда Новочеркасского кавалерийского училища в армейский резерв – КИРИЛЛОВ. Штаб группы – ЛЕВЧЕНКО, к 17.00 – КОПАНЫ.
б) 150 стрелковая дивизия – по данным на 13.00 обороняли: 469 стрелковый полк – район НАЗАРОВ, 756 стрелковый полк – район КРАСНАЯ СТЕПЬ, 674 стрелковый полк – район СКОРОХОДОВ, отражая атаку 10 танков, выдвинувшихся из района КРАСНАЯ КОЛОНИЯ на СОКОЛОВ. К исходу дня дивизия предположительно отошла на левый берег р. МИУС на участке АЛЕКСАНДРОВКА – КОЛЕСНИКОВ. Штаб дивизии 14.00 ВЕРХНЕ-ШИРОКИЙ, с 14.00 МАТВЕЕВ КУРГАН.
Данные штаба дивизии о противнике на 9.20: из района АНАСТАСИЕВКА на хутор № 3 движение до двух батальонов с 6 танками; из ПЕРВОМАЙСКИЙ на ПЛАТОНОВСКИЙ движение до 15 танков, из района кургана СИДОРОВ до двух батальонов и 32 танка движение на север.
Потери дивизии за период после 12.10 – уточняются.
в) 339 стрелковая дивизия к 8.00 обороняла рубеж: 1133 стрелковый полк – южная окраина ЧЁРНЫЙ, 1 км южнее высоты 99,3, имея перед фронтом пехоту и до 35 танков противника, 1135 стрелковый полк – РУБАНЫ, БОЛЬШАЯ НЕКЛЮДОВКА, имел перед фронтом 9 танков, 9 бронемашин. К 14.00 дивизия отведена на левый берег р. МИУС. 1133 стрелковый полк вёл бой на рубеже высоты 99,3, НЕКРАСОВ (южный), 1135 стрелковый полк отходил за р. МИУС через северную окраину ПАВЛОВСКИЙ. К 16.00 двумя полками закончили выход на левый берег реки на участке ДЕНИСОВ – ПОКРОВСКОЕ. 1137 стрелковый полк, к исходу 16.00 отходя на север, вёл бой с двумя ротами пехоты, четырьмя танкетками и двумя бронемашинами у СОКОЛОВ. По данным штаба 150 дивизии, в 17.00 полк был рассеян танками противника и частично уничтожен. Штаб дивизии с 12.00 – БОГАТЫРЁВ.
г) 66 кавалерийская дивизия к 13.00 заняла положение: 187 кавалерийский полк – северная окраина с. ПОКРОВСКОЕ, 179 кавалерийский полк, будучи во временном подчинении командиру 31 стрелковой дивизии, был задержан последним и свой участок к 13.00 не занял. 188 кавалерийский полк к 13.00 сосредоточивался – балка ДЖЕГАНОВА. В 13.00 совместно с 23 стрелковым полком из района СОЛЁНЫЙ наносил удар на курган АРМЯНСКИЙ, станция КОШКИНО. Штаб дивизии с 13.00 – балка ДЖЕРЕГАНОВА.
д) 31 стрелковая дивизия к 8.00 занимала положение: РПУ южная окраина с. ПОКРОВСКОЕ, 218 стрелковый полк – юго-восточная окраина с. ПОКРОВКОЕ – юго-западная часть кургана АРМЯНСКИЙ, 177 стрелковый полк – ст. КОШКИНО, 75 стрелковый полк – ст. КОШКИНО с окраиной с. ГАЕВКА. В 8.00 противник возобновил наступление и к 8.30 подходил к с. БЕССЕРГЕНОВКА, перерезав большак. К 10.00 передовые части противника подходили к с. САМБЕК. В 11.00 мелкие группы 218 и 177 стрелковых полков отходили за р. САМБЕК. Командир 31 стрелковой дивизии решил отвести остатки 218 и 177 стрелкового полка за р. ЕРИК. Положение остальных частей дивизии уточняются. Штаб дивизии в 9.30 – север с. МЕРЖАНОВО.
е) 51 стрелковая дивизия в прежнем районе продолжала передачу личного состава и вооружения в состав 30 стрелковой дивизии.
ж) 30 стрелковая дивизия с 10.00 17.10 обороняет прежний рубеж: 35 стрелковый полк с батареей 121 ГАП – с. УСПЕНСКАЯ. 71 стрелковый полк с батареей 121 ГАП – ЕКАТЕРИНОСЛАВСКИЙ, 256 стрелковый полк с 59 АП – АЛЕКСАНДРОВКА. Продолжала приём личного состава и вооружения остатков 176, 51 и 218 стрелковых дивизий. Штаб дивизии – КОЛОДЕЦ ГУСТАФЕЛЬ.
з) 176 и 218 стрелковые дивизии – данных не поступало.
и) 23 стрелковый полк к 9.00 сосредоточился КИРИЛЛОВ, в готовности контратаковать на МАТВЕЕВ КУРГАН и ПОКРОВСКОЕ. В 18.00 совместно с 188 кавалерийским полком из района СОЛЁНЫЙ наносил удар на курган АРМЯНСКИЙ, станцию КОШКИНО.
3. Данных о действиях ВВС 16.10 не поступало.
4. Погода солнечная, дороги в хорошем состоянии.
5. Связь офицерами связи с перебоями по проводам и радио.

п/п Нач. штаба арм. 9 п/п Военком штаба арм. 9
комбриг Иванов ст. бат. комиссар Усачёв

п/п Нач. оперотдела п/п Военком оперотдела
капитан Казаков ст. политрук Кочебин

Некоторыми злопыхателями активно распространяется легенда о том, что жители Таганрога чуть ли не с хлебом-солью встречали немецких захватчиков. Относительно такого «доброжелательного» приёма врага заметим, что достоверных фактов этому ни в российских, ни в немецких архивах не найдено. Да и причин для проявления тёплых чувств к оккупантам у подавляющего большинства таганрожцев не имелось. И дело здесь не только в советской пропаганде, которая активно формировала из фашистской Германии вполне заслуженный образ врага, а в том, что таганрожцы ещё хорошо помнили немецкое пребывание в городе в 1918 году, принёсшее им немало горя и страданий.  Более того, если вообразить обстановку, царившую в Таганроге в момент его захвата, когда немецкие танки торопились к центру города, то невольно приходишь к выводу, что ситуация с подношением радушными хозяевами хлеба с солью выглядит по меньшей мере нелепо. Как мы понимаем, если это и имело место быть, то должно было происходить в иных, более спокойных обстоятельствах. Например, 20 апреля 1942 года в одном из выставочных залов Таганрогского городского музея (ныне здание дворца Алфераки) состоялось театрализованное мероприятие, приуроченное ко дню рождения Гитлера. В ходе этого торжества местная актриса в образе российской императрицы Екатерины II передала присутствовавшему на празднике генералу Герману Рекнагелю символический ключ от города и предложила ему разделить с ней условный царский трон.  Не исключено, что в рамках подобных культурно-массовых мероприятий немцам могли преподнести и пресловутый каравай. И тем не менее следует понимать, что такое проявление чувств не носило со стороны таганрожцев массового характера и было присуще лишь отдельной группе предателей, которые сознательно пошли на сотрудничество с оккупационными властями.
Относительно деятельности донских партизан отметим, что именно первый период оккупации региона стал для них самым активным. Связано это с тем, что, несмотря на имевшиеся трудности, за короткий срок НКВД всё-таки удалось подготовиться к встрече с врагом. Были подобраны соответствующие кадры, проведено их первичное обучение, создана материальная база. При этом предполагалось, что недостаток опыта у бойцов партизанских отрядов будет компенсироваться за счёт их стойкого желания мстить оккупантам. Предпринятые меры позволили сразу приступить к боевым действиям в тылу германских войск.
Однако особенность степного ландшафта Донского региона, отсутствие должной подготовки у рядовых бойцов, а также неумелые, нерешительные действия отдельных представителей командного состава не позволили некоторым партизанским формированиям проявить себя в полной мере. Как уже отмечалось, к таковым можно отнести соединения, действовавшие в Фёдоровском, Анастасиевском, Матвеево-Курганском и Б.-Крепинском (ныне Родионово-Несветайский) районах. Так, в уже упоминавшейся докладной записке Александрюка сообщается:
«<…> Первым в области были заняты (немцами – авт.) Фёдоровский и Анастасиевский районы. Из партизанского отряда Фёдоровского района просто ничего не получилось – руководство района вследствие неожиданного подхода фронта растерялось, и все убежали кто куда мог. Характерен Анастасиевский район и судьба партизанского отряда этого района. Командиром этого отряда был утверждён уполномоченный Наркомзага Жуков. В товарище мы ошиблись, он «заболел» и выбыл. Возглавил отряд секретарь райкома Шияненко, в прошлом партизан, неплохой товарищ <…>».
В данной записке также отмечено, что самым негативным образом на деятельность партизанских отрядов накладывалась несогласованность их действий с регулярными частями РККА, державшими линию советской обороны в указанных районах. Особенно характерно это проявилось с отрядом, действовавшим в Анастасиевском районе.
«<…> С приближением линии фронта к (Анастасиевскому) району, отряд всей группой (человек 50) собрался на территории элеватора, имея замысел взорвать его и потом остаться у себя в районе. Это как раз и не получилось. Всю группу последние отступающие части (РККА – авт.) задержали, предложили им отойти от элеватора, а себе в помощь оставили только человек 6–8. Партизанский отряд отступил на территорию соседнего района, назад через линию фронта перейти не сумел и до сих пор путается между передовыми частями, выполняя отдельные поручения по разведке, сбору оружия, вылавливанию дезертиров и прочее <…>».
Касаясь партизанских соединений, действовавших вблизи Таганрога, отметим, что им не удалось выполнить поставленную задачу в связи с тем, что при вражеском наступлении они попросту растворились, войдя в состав регулярных воинских частей Красной армии, оборонявших город.  После того как Таганрог был сдан врагу, часть партизан вместе с красноармейцами отступила, а другая свою активную деятельность прекратила.
Вот как органы безопасности в целом оценивали результаты своей работы с партизанскими формированиями:
«<…> Не имея опыта борьбы в тылу врага в условиях Ростовской области, нам казалось, что организационная и боевая подготовка будущих партизан, проводимая нами, в полной мере удовлетворит успех их деятельности. Однако полученный опыт практической борьбы партизан за период временной оккупации наших районов показал, что проведённая нами организационная работа по формированию партизанских отрядов и их боевая подготовка являются недостаточными и имеют ряд существенных недочётов <…>».
К чести чекистов нужно заметить, что они достаточно объективно оценили свою работу, что позволило в будущем избежать новых ошибок. Уже в скором времени были внесены определённые тактические изменения, а также активизирована работа по созданию подпольных групп в крупных населённых пунктах, где, несмотря на непосредственное соприкосновение с противником, организовать сопротивление оказалось гораздо проще.
Как уже отмечалось, для совершения диверсий в уже занятом немцами Таганроге органы НКВД занимались подготовкой специальной агентуры. На счёт её деятельности следует отнести не только уничтожение различных объектов на промышленных предприятиях города, но и диверсию, произошедшую 19 ноября 1941 года, которая привела к пожару здания немецкой ортскомендатуры, расположившейся по адресу: пер. Мечниковский, 5 (до войны здесь размещался городской Совет, ныне Таганрогский колледж морского приборостроения). Подтверждение причастности к этому событию диверсионной агентуры мы нашли в одном из документов, составленных НКВД.

Бюллетень № 6
разведывательных данных о положении в тылу противника в г. Таганроге и прилегающих к нему районах
от 25 февраля 1942 года

«<…> Диверсионной агентурой организован взрыв фашистской комендатуры г. Таганрога, во время которого уничтожено много немецких солдат и офицеров, в том числе военный комендант <…>». 

Каким образом удалось совершить этот акт, до настоящего момента так и остаётся загадкой. Считается, что при его подготовке взрывчатка незаметно для немцев заносилась в здание. Однако такое маловероятно. На наш взгляд, взрыв произошёл в результате срабатывания новейшей на тот период советской радиоуправляемой мины Ф-10, взрывной механизм которой запускался с достаточно большого и безопасного расстояния от объекта. Имеются сведения, что это взрывное устройство советские диверсанты впервые применили в таких уже оккупированных к тому времени городах, как Одесса, Киев, Харьков. При этом мина была настолько засекречена, что её внешний облик не был известен не только немецким, но и подавляющему большинству советских сапёров. В этой связи не исключено, что германские минёры при исследовании здания под будущую комендатуру в Таганроге попросту не обратили на неё внимание. В свою очередь для совершения этой акции чекистской агентуре было необходимо удостовериться, что указанное взрывное устройство всё ещё находится в здании. Для этого было вполне достаточно лишь один раз проникнуть в помещение и исследовать то место, в котором мина и была заложена. Однако даже такое, казалось бы, простое действие сопряжено с определёнными рисками, так как свободно разгуливать по зданию им никто бы не позволил. Напрашивается вывод, что агентура использовала того, кто уже внедрился во властные оккупационные структуры. И таковые агенты имелись, но о них мы расскажем чуть позже.
К декабрю 1941 года немецкие войска, оставив ранее завоёванные позиции, встали фронтом на реке Миус, закрепив за собой лишь части территорий Неклиновского, Анастасиевского, Матвеево-Курганского и Куйбышевского районов. В этой связи в наличии большого количества партизанских соединений, сформированных чекистами ещё осенью 1941 года, потребности не имелось. С учётом этого часть из них расформировали. Те же, которые оставили, использовали для совершения диверсионных акций в тылу противника.
В докладе «О состоянии и боевой деятельности партизанских отрядов Ростовской области» (по состоянию на 1 марта 1942 года) отмечена особая роль партизанских отрядов «Отважный-1» (командир – бывший директор рыбзавода села Синявского Николай Прокофьевич Рыбальченко) и «Отважный-2» (руководитель – председатель Неклиновского райисполкома Александр Васильевич Гуда).

 «<…> Партизанский отряд под командованием бывшего директора рыбзавода Рыбальченко численностью 17 человек по согласованию с разведотделом 56 армии в ночь на 1 января 1942 года был направлен по льду на таганрогский полуостров западнее г. Таганрога с заданием добычи, по возможности, «языка» и иных активных действий в тылу противника. Партизанский отряд, достигнув полуострова, разбившись на мелкие группы, произвёл обследование полуострова. Одна из групп отряда в ночь на 3 января сего года, находясь в с. Троицком, подожгла сарай, в котором находилась автомобильная техника, а также убила коменданта села, проявившего исключительные зверства в отношении местного населения. 4 января сего года данная группа захватила «языка» и доставила его в с. Синявская, в расположение разведотдела 56 армии. Остальная часть партизанского отряда под командованием т. Рыбальченко, находясь на полуострове и общаясь с местным населением, проводила разъяснительную работу. 15 января текущего года группа вернулась в с. Синявская, доставив с собой 15 человек, бывших военнослужащих, попавших ранее в окружение, а также из местного населения, изъявивших желание перейти на сторону Красной Армии. Выходцы из окружения, по заявлению разведотдела, дали весьма ценные сведения разведывательного характера <…>». 
Эффективность действий перечисленных отрядов объясняется тем, что они базировались на не занятых немцами советских территориях, откуда отдельными группами, по три-пять человек, совершали краткосрочные рейды в неглубокий тыл противника.
Примечательно, что в этот непростой для страны период руководство НКВД принимает решение об отведении к зоне оперативной ответственности 4-го отдела ростовского УНКВД части оккупированных районов Восточной Украины. Имеются свидетельства о контактах донских чекистов с партизанскими группами, осуществлявшими свою деятельность в ряде населённых пунктов Будённовского (ныне Новоазовский) района, Сталинской области (ныне Донецкая Народная Республика), действовавшими под общим руководством Антона Дусенко. Не исключено, что связь между чекистами и украинскими партизанами поддерживалась при посредничестве таганрогского подполья. Вот что по этому поводу сообщил Сергей Вайс:
«<…> В начале мая 1943 года Афонов Василий поручил мне спрятать списки (сотрудников) украинской полиции, бланки пропусков с печатью, паспорт и военный билет. Из этого я заключил, что Василий Афонов имеет связь с партизанами Украины <…>».
Устойчивое положение образовавшегося в декабре 1941 года Миус-фронта требовало регулярного снабжения советского военного командования разведывательными сведениями о противнике. Для этого органы безопасности активно работали над формированием постоянных каналов переброски через линию фронта своей агентуры.
«<…> Переправа (в Таганрог – авт.) агентуры, находившейся на связи 4-го отдела НКВД по Ростовской области, как правило, осуществлялась через особый отдел 56-й армии РККА и другие воинские соединения, дислоцировавшиеся на этом участке фронта. Возвращаясь с немецкой стороны, агентура опрашивалась в прифронтовой полосе работниками особых отделов воинских частей, после чего (с новым заданием – авт.) вновь направлялась в тыл врага <…>».
Об интенсивности данной работы сообщается в информационном бюллетене, составленном в НКВД:
«<…> За период с ноября 1941 года по март 1942 года было совершено 90 переходов через линию фронта агентов <…>».
В свою очередь противник всячески противодействовал активности советской разведки и тщательно собирал, обобщал и анализировал полученную о ней информацию. Вот как немецкое командование оценивало эту работу:

Главнокомандование Ставка армии, от 27.03.1942 г.
1-й танковой армии Секретно
Отделение контрразведки
Отдела разведки и контрразведки
№ 2608/42с

Относительно: сведений по разведывательной и партизанской деятельности в зоне
ответственности армии

1. По сравнению с периодом середины октября по середину февраля, с середины февраля значительно возросла разведывательная деятельность противника в зоне ответственности армии. Основанием к этому является усиливающийся интерес к нашим намерениям и улучшение возможностей по проникновению в наш район в связи с замерзанием Азовского моря.
а) Круг лиц из числа установленной агентуры противника охватывает представителей мужского и женского пола в возрасте от 10 до 60 лет. Время от времени значительно преобладают несовершеннолетние в возрасте до 15 лет. Согласие на агентурную работу получается в большинстве случаев под значительным давлением; многочисленным лицам, совершившим наказуемое деяние, обещается освобождение от наказания; также обещается денежное вознаграждение и ордена. Добровольное участие, с учётом всей опасности, выявлено только в отдельных случаях, большинство из которых составляют женщины. Присутствие работников НКВД наблюдается лишь в тех случаях, когда речь идёт о руководстве группой. Около половины арестованных начинают давать показания только лишь после применения жёстких мер, в том числе и несовершеннолетние.
б) Выполнение задач было направлено в целом на известную тему. Особо следует отметить следующие задачи:
– добывание речи имперского министра иностранных дел;
– отравление офицеров и солдат девушками с целью кражи военной документации;
– разведывание военных аэродромов;
– сведения об Одессе;
– улаживание религиозного вопроса;
– обстановка в лагерях военнопленных.
В некоторых случаях в задачи входило также проведение диверсионных и террористических актов.
в) Задачи ставились или особыми отделами 9-й, 18-й, 56-й армии, или руководителями разведшкол. Установлено, что зачастую только один пункт заброски руководит множеством территориально разбросанных разведцентров, отвечающих за вербовку и подготовку агентуры. Список явочных пунктов прилагается (в оригинале отсутствует).
г) Реализация: Различаются четыре группы.
Резиденты – агенты, завербованные красными перед отступлением. Как правило, вербуются из числа партийных руководителей и членов партии, а также из комсомольцев.
Ходоки через фронт (связники – авт.) – те, кто по своим собственным каналам забрасываются за линию фронта и таким же путём возвращаются обратно. Как правило, места перехода находятся там, где для этого подходит местность по причине невозможности обзора.
Парашютисты в каждом случае – это прошедшие краткосрочное обучение агенты, забрасываемые в составе малых групп, по нескольку групп в один день. Как правило, группа состоит из руководителя, одного радиста, нескольких мужчин, все вооружены и имеют при себе взрывчатые вещества. Большое количество заброшенных пострадало при приземлении из-за ненадлежащего проведения сброса на парашютах, отчасти проводимого под угрозой. После принятия мер по повышению бдительности в войсках дальнейшее применение врагом ходоков через линию фронта оказалось бесперспективным, на фоне этого наблюдается значительное увеличение количества забросов парашютистов.
Конькобежцы
В период с января по март разведслужбами противника вёлся массированный заброс агентуры по льду Азовского моря. Первые агенты проделывали весь путь пешком и прибывали на северное побережье после почти 30-часового и длительного перехода полностью обессиленными и с обморожениями. Из этого можно сделать вывод, что агенты после выполнения поставленных задач возвращались и сообщали об имеющихся лучших возможностях для перехода.
Подавляющее число агентов являлись уроженцами тех местностей, в которые их забрасывали в разведывательных целях, и были снабжены явочными адресами. В особенности в Таганроге удалось раскрыть разветвлённую сеть явочных пунктов и с их помощью захватить большое количество агентов и изобличить их.
д) Успех массовой заброски агентуры можно пояснить при помощи высказывания одного из агентов:
Пункты заброски рассчитывали на то, что из вернувшихся агентов лишь 1–2% добудут полезную информацию. Можно предположить, что для проникновения одного ценного агента в одно с ним время забрасываются до 100 сопровождающих – детей и девушек.
е) Центры наибольшей активности агентуры разведслужб противника и числовые показатели показаны на прилагаемой схеме.
2. Партизанская деятельность в зоне ответственности армии значительно слабее по сравнению с другими участками фронта из-за особых условий на проблемных территориях и с учётом нравов населения. Почти полное отсутствие лесных массивов на местности является препятствием для возникновения крупных групп.
а) Несмотря на вышеупомянутое, разветвлённая индустриальная структура Сталино  может служить обратным примером,  но в данных условиях была возможность вести более плотное наблюдение, что обеспечивало успешность контрразведывательных мероприятий. Так, сразу же после овладения городом силой нескольких подразделений удалось схватить главарей партизанских и истребительных отрядов. Все без исключения далее отрабатываемые случаи  представляли собой отдельные акции мелких групп, которые пытались продолжать работу без зафронтового руководства противником их деятельностью, которое типично для партизанских организаций. Фактически с октября 1941 года здесь установлены два диверсионных акта:
В индустриальном районе Сталино затоплена одна шахта и одна взорвана.
б) По многочисленным установленным случаям диверсий на линиях связи выявлено, что почти все являются незапланированными, только в одном случае, в Таганроге, с намерением совершить диверсию подростком были повреждены многочисленные линии связи. В данном случае речь идёт о фанатически настроенном юном коммунисте, который действовал по собственной инициативе.
в) Применение в качестве партизан лиц, ранее не проживавших в данной местности, прогрессирует в таких же масштабах, как и контрразведывательные мероприятия в зоне ответственности армии, что позволяет им, будучи назначенными руководить резидентурами, оставаться в безопасности. Как и разведывательная агентура (см. п. 1в), партизаны появлялись в зоне ответственности армии и наряду с боевой деятельностью, в первую очередь, проводили диверсионные акты на железнодорожных путях в районе северного фронта армейской группы фон Кляйста. Главнокомандование 17-й армии докладывало об этом донесением.
г) Необходимо учитывать тот факт, что в связи с дальнейшим улучшением лётных погодных условий значительно возрастёт заброска партизанских групп самолётами, тем более что доступ к тыловым районам при невозможности применения «конькобежцев» будет значительно затруднён, и для противника по тактическим соображениям станет важным применение именно партизан.
д) Как особую форму партизанской деятельности можно рассматривать деятельность так называемых «групп проникновения» (см. письмо отделения контрразведки отдела разведки и контрразведки главнокомандования 1-й танковой армии, № 1977/42c от 06.03.1942 г.).
е) Деятельность партизан в зоне ответственности армии видна на приведённой в приложении схеме.
3. Итоги
В борьбе с партизанами и агентурой противника в зоне ответственности армии получены те же выводы, о которых сообщалось и соседними армиями.
а) Рассмотрение всех случаев  должно производится центральными органами  контрразведки. Подразделениям, в особенности тыловым службам поддержания общественного порядка, постоянно напоминать о том, что самостоятельное расследование подозрительных случаев (а также преждевременные расстрелы!) ведёт к регулярному уничтожению ценных следов и уликовых материалов. Отделения тайной полевой полиции  (в настоящее время – в Мариуполе, Таганроге, Сталино и Волновахе), предназначенные для борьбы с партизанами и агентурой противника, единственные, кто имеет право проводить допросы и дознание, при соответствующем содействии подразделений.
б) Сообщениями о типичных случаях, а также путём постоянного информирования и обучения подчинённых подразделений можно повысить уровень бдительности и достичь длительной готовности к борьбе с агентами противника.
в) Мероприятия, проводимые с населением, такие как расклеивание объявлений и обещание вознаграждений за сотрудничество в целях борьбы с партизанами и агентурой противника, в отдельных случаях приносят ощутимые результаты. Прежде всего необходимым является длительное систематическое наблюдение за населением, а также планомерная фильтрация всех лиц неместного происхождения. (см. письмо отделения контрразведки отдела разведки и контрразведки главнокомандования 1-й танковой армии, № 488/42c от 25.02.1942 г., прил. 2).
За главнокомандование танковой армии
начальник генерального штаба подписал (подпись) (неразборчиво)

Обращает на себя внимание, как немцы условно и довольно занятно классифицировали русскую агентуру. Необходимо отметить, что советские разведывательные органы никогда не делили её на представленные в немецком документе категории.
В содержании представленного трофейного документа имеется одна интересная деталь, которая указывает на то, что немецкой контрразведке удалось быстро выявлять и расправляться с оставленной в городе советской резидентурой. Это подтверждается и нашими источниками.
«<…> Группа рабочих 65-го завода, которой было поручено взорвать отдельные объекты завода: Малахов, Бакаленко и другие, были пойманы и расстреляны 25 октября 1941 года на базарной площади. Приговорённых расстреливало СС-10А <…>». 
Аналогичная участь постигла и четверых сотрудников металлургического завода, которых в начале апреля 1942 года расстреляли во дворе предприятия за попытку якобы совершить диверсию.  Но наибольший резонанс среди населения города получила казнь 6 подпольщиков, осуществлённая оккупационными властями 14 февраля 1942 года на базарной площади. О ней стоит рассказать подробней, так как эта экзекуция имеет непосредственное отношение к одному из карателей, который после войны объявил себя чуть ли героем.
Инициатором данной казни выступила зондеркоманда СС-10А, которая и взялась за её организацию. По поручению карателей руководитель отдела промышленности бургомистрата Николай Васильевич Кирсанов, приходившийся начальнику таганрогской полиции Юрию Кирсанову родным братом, лично изготовил чертёжный эскиз виселицы, которую и установили на базарной площади.

СПРАВКА


Кирсанов Николай Васильевич, 1891 года рождения, русский, уроженец г. Луганска.

После окончания таганрогской классической гимназии поступил в Донской Алексеевский политехнический институт. В 1911 г. проходил стажировку на промышленных предприятиях Германии, что впоследствии послужило основой для его обвинения в шпионаже. До революции создал в г. Таганроге научно-техническую лабораторию, а также небольшое предприятие по изготовлению резиновых изделий. С 1920 года вместе со своими братьями Алексеем, Дмитрием и Юрием занялся кустарным производством товаров народного потребления. После свёртывания в СССР новой экономической политики он был вынужден закрыть своё предприятие и в 1929 году поступить на должность технического директора таганрогского станкостроительного завода «Промастат». С 1935 г. по 1936 г. Николай работал главным инженером завода «Точный прибор». В ноябре 1936 года он вместе со своим братом Юрием арестовывается таганрогским отделом НКВД по надуманному обвинению в растрате государственных денежных средств, выделенных на закупку предприятием «Точприбор» технического оборудования. Вскоре уголовную статью по делу переквалифицировали на шпионаж.
Мать братьев Кирсановых, Евгения Ивановна, не желая смириться с арестом своих сыновей, в 1937 году обратилась с письмом к Генеральному прокурору СССР Вышинскому А.Я. с просьбой разобраться в их деле. По поручению Вышинского для проверки работы Таганрогского отдела НКВД в мае 1937 года прибыл сотрудник военной прокуратуры по СКВО подполковник Афанасьев. По итогам рассмотрения им уголовного дела Кирсановых первичные обвинения с них якобы были сняты. Более того, Афанасьев от имени советской юстиции лично принёс Евгении Ивановне извинения за творимые чекистами беззакония, а также пообещал походатайствовать о скорейшем освобождении её сыновей.
Примечательно, что данная прокурорская проверка была вызвана не желанием помочь невинно арестованным гражданам, а необходимостью собрать дополнительные компрометирующие сведения на бывшего начальника горотдела НКВД капитана госбезопасности Евгения Николаевича Баланюка. К тому времени он уже находился под следствием по обвинению в создании боевой террористической антисоветской группы, готовившей покушение на Сталина. 
После расстрела Баланюка (11 июня 1937 г.), интерес к братьям Кирсановым быстро иссяк. В результате против них выдвинули новые, но уже вполне обоснованные обвинения – за предпосылки к разглашению гостайны (по месту своего жительства Н. Кирсанов якобы хранил вынесенную с завода секретную техническую документацию). Более того, в 1938 году были взяты под стражу остальные братья Кирсанова – Дмитрий, Василий и Алексей. Тем не менее в 1940 году все они, не дождавшись суда, вышли на свободу. По-видимому, решение об их освобождении было связано со сменой наркома НКВД, осуществившего на первоначальном этапе своего правления ревизию ранее возбуждённых уголовных дел.
В период оккупации, 25 декабря 1941 года, Н. Кирсанов назначается на должность начальника индустриально-хозяйственного управления бургомистрата г. Таганрога. В мае 1942 года снят с указанных должностей из-за срывов сроков восстановления промышленных предприятий г. Таганрога. По имеющимся данным, истинной причиной увольнения Кирсанова послужило незаконное присвоение промышленного оборудования, принадлежавшего ряду таганрогских предприятий.
После освобождения г. Таганрога следы Н. Кирсанова теряются. Не исключено, что вместе со своими братьями он через Австрию эмигрировал в одну из стран Запада.

Сама казнь совершалась при большом стечении народа палачом, лицо которого было скрыто маской. Несмотря на длительную подготовку и наличие «специалиста», при исполнении этой экзекуции возникли определённые сложности. Верёвки оказались гнилыми, и они рвались под тяжестью тел повешенных. После непродолжительной заминки, вызванной этим обстоятельством, палачу пришлось повторить акцию. В назидание перепуганному населению жертвы с надписями «Партизан» под охранной полицаев провисели три дня.
Из материалов архива ФСБ известно, что одним из этой группы казнённых патриотов являлся старший механик цеха № 1 завода им. Молотова Войликов, арестованный за обрез проводов телефонной связи немцев.  Имена остальных несчастных, к сожалению, до сегодняшнего дня установить так и не удалось.
Уже после войны чекисты установили имя палача, производившего указанную казнь советских патриотов, а также собрали дополнительные сведения, доказывающие его вину по другим аналогичным преступлениям. Им оказался личный телохранитель начальника таганрогской полиции Юрия Кирсанова Николай Григорьевич Назаренко, числившийся на тот момент инспектором полиции села Ново-Бессергеновка. 
В 60-х годах в Нью-Йорке (США) в антисоветском издательстве «Посев» вышла в свет книга «Великое предательство», в которой собраны материалы о казаках, принимавших участие в боях против Красной армии в годы Великой Отечественной войны.  Несколько страниц данной публикации посвящены и нашему «герою». Как и принято в таких изданиях, Назаренко изображается как несгибаемый боец с советской властью. При этом по понятным причинам умалчивает о его неприглядной роли палача во время оккупации Таганрога. Также в этом повествовании не упоминается и факт его сотрудничества с румынской военной разведкой, о чём он в 1950 году с готовностью поведал сотрудникам американских спецслужб, проводившим его опрос.  К сожалению, получив политическое убежище в США, Назаренко удалось избежать справедливого суда.
Некоторые исследователи таганрогского партизанского движения задаются вопросом: каким образом городскому подполью удавалось в течение длительного времени избегать арестов? На наш взгляд, этому имеется два объяснения. Первое связано с тем, что, несмотря на предпринимавшиеся руководством подполья шаги по увеличению численности организации, до февраля 1943 года она была малочисленной. По оценке немецкого карательного органа ГФП-721, на конец 1942 года число членов подполья не превышало 30 человек.  Представленная цифра, конечно же, условна, и она точно не учитывает тех подпольщиков, которых так и не выявили каратели. К таковым можно отнести группы под руководством того же агента «Катерины» или Акима Поддёргина, а также ряда других мелких ячеек, избежавших провала.  Вторую причину следует искать в малой активности самих подпольщиков, которые в своей деятельности исходили из задач, поставленных перед организацией на момент её создания, то есть ещё до начала оккупации города. На тот момент основными из них являлись:
– вовлечение новых участников в движение сопротивления;
; информирование населения о положении на фронтах Отечественной войны и в СССР, а также противодействие пропагандистским акциям новых властей;
; учёт предателей Родины, активных пособников фашизма из числа местного населения.
Из перечисленных задач видно, что одной из важнейших из них являлась информационная работа. Как правило, это были листовки, содержавшие сводки Совинформбюро, которые распространялись в том числе и в местах массового скопления людей. Но для их составления подпольщикам необходимо было получить доступ к радиоприёмникам, за обладание которыми виновникам грозил расстрел. Тем не менее эта проблема по-разному, но решалась.
В отряде Афонова радиоприёмник удалось собрать из подручных деталей. За его работу отвечали Михаил Данилов и Прокофий Подольский.  Группа Поддёргина завербовала директора созданного немцами городского радиоузла Николая Ильича Мыскина, совместно с которым и составляли листовки.  Ячейка Мостовенко пользовалась радиоприёмником, случайно доставшимся им от немцев. Группа под руководством агента «Катерина» также имела собственный приёмник. Вот что об этом говорится в её отчёте:
«<…> Имея каждый день сводку немецкого штаба об истинном положении на фронте (для офицеров) и ворованные штабные карты, я ежевечерне комментировала те сводки со своей группой. <…> Предполагалось, конечно, всем присутствующим языка за зубами не держать, а при возможности передавать полученную информацию дальше. <…>».
Распространение листовок осуществлялось в местах массового скопления людей – рынок, бургомистерство, театр, биржа труда и другие места.


СПРАВКА

В период оккупации в г. Таганроге действовал административно-управленческий орган – бургомистерство. На должности бургомистра города последовательно находились следующие лица:
– Кулик Николай Емельянович – с октября по ноябрь 1941 года;
– Корниенко Иван Данилович – в течение 10 дней в ноябре 1941 года;
– Ходаевский (Ходовский-Ходаревский) Николай Павлович – с декабря 1941 года по 24 июня 1942 года;
– Дитер Рейнгольд Иванович – с июля 1942 года по 30 августа 1943 года.
В должности заместителя бургомистра весь период оккупации работал Акимцев Григорий Акимович.
В штате бургомистерства имелось 25 руководящих должностей. Структура данного учреждения состояла из 15 подразделений.
Под руководством бургомистерства, помимо обеспечения жизнедеятельности города, проводилась работа по составлению описей и изъятия имущества, принадлежавшего эвакуированным и бежавшим из города жителям, а также расстрелянным евреям. Организовано издание газеты на русском языке – «Новое слово». Путём выдачи патентов населению поощрялись развитие частного промысла и торговли. Через биржу труда отправлено на каторжные работы в Германию 14 тысяч таганрожцев. Часть безработного населения направлялась на земляные работы по укреплению немецкой обороны вблизи г. Таганрога. Через секретный подотдел бургомистерства осуществлялся подбор и проверка на лояльность немецкому «порядку» всех руководителей предприятий (кроме крупных) и учреждений города.
Контроль за работой указанного учреждения со стороны оккупационных властей осуществлялся через кадровых сотрудников немецких спецслужб, которым непосредственно подчинялись бургомистр и его заместитель. Таковыми представителями являлись офицеры Дитч, Вайс и Тварц.

Помимо распространения листовок, подпольщики должны были совершать диверсионные акции. Как мы понимаем, эти действия требовали от таганрогских партизан серьёзной подготовительной работы, которая была сопряжена со значительными рисками. Но для простого обывателя этот вид деятельности подпольщиков не был столь уж заметен. Вот какую оценку этому направлению работы подполья в мае 1942 года давали сами жители оккупированного города:
«<…> Отмечено высказывание рабочих Борисенко, Козликова и т.д., что подпольная организация, имеющаяся в г. Таганроге, сильно законспирировала себя и не организует рабочих для активной борьбы с фашистами <…>».
Тем не менее подпольщики не отказывались от проведения активных акций возмездия, и когда это было возможно, они, пренебрегая опасностями, шли на их совершение. Так, уже в ноябре 1941 года были уничтожены склады на 31-м заводе, молочном и мясном комбинатах. В феврале 1942 года совершён подрыв гаражных мастерских, располагавшихся на территории Таганрогского авиационного техникума, что привело к многочисленным жертвам среди немецких военнослужащих, а также к уничтожению их имущества.  В апреле 1942 года произошёл взрыв цеха № 1 завода им. Молотова. Кроме этого, подпольщики регулярно осуществляли диверсионные акции на линиях коммуникаций, что приводило к кратковременным частичным сбоям работы средств связи немецких властей.
Наряду с актами вредительства подпольщики, может быть не так активно, но всё ж таки занимались и физическим устранением захватчиков. В одном из документов НКВД приведены следующие данные:
«<…> За период с 25 января по 18 февраля (1942 г. – авт.) убито 14 гитлеровцев, а также совершено несколько поджогов. <…>». 
Успешные действия таганрогских партизан в оккупированном городе имели достаточно широкий общественный резонанс, о чём свидетельствуют публикации в центральных и региональных советских газетах.  В них в ярких идеологических красках описываются случаи оказания жителями Таганрога сопротивления врагу.
Говоря о деятельности подполья в Таганроге, упомянем и тех, кто непосредственно занимался выявлением членов организации. Прежде всего это секретные немецкие органы контрразведки.

СПРАВКА

В течение всего периода оккупации в г. Таганроге действовали следующие немецкие контрразведывательные органы.
1. «Абвергруппа-303» возглавлялась капитаном Иоганном Штратманном. В декабре 1942 года группа дислоцировалась в г. Нальчике, откуда через г. Таганрог перебазировалась в г. Сталино.
2. «Абвергруппа-304» в г. Таганроге функционировала с февраля по август 1943 года. Подразделение размещалось по адресу: ул. Ленина, 91. До 1 июня 1943 года группу возглавлял зондерфюрер СС Зигфрид Шютц, а затем зондерфюрер СС Эрих Вейс (Вэйс). Наряду с группой Вейса в г. Таганроге в июне 1943 года действовала команда зондерфюрера СС Леонгарда Феске (он же Танн Александр Артёмович). «Группа Танна» размещалась по адресу: ул. Слесарная, 8. Официальный состав «Абвергруппы-304» 28 августа 1943 года выехал из г. Таганрога в сторону г. Мариуполя.
3. «Абвергруппа-321», начальником которой являлся капитан Францель Луц. В январе 1943 года команда из г. Тихорецка через г. Батайск и г. Ростов-на-Дону прибыла в г. Таганрог, а затем выбыла в г. Мариуполь.
4. «Абвергруппа-323», возглавлял которую оберлейтенант Вальтер Бахман. До 10 февраля 1943 года группа базировалась в г. Ростове-на-Дону, откуда перебралась в г. Таганрог и размещалась по адресу: ул. Фрунзе, 36. В марте 1943 года группа выехала в г. Мариуполь.
5. Зондеркоманда СС-10А (Schutzstaffel – «охранный отряд»); возглавлял оберштурмбаннфюрер СС Гейнц Зеетцен, которого в августе 1942 года сменил оберштурмбаннфюрер СС Курт Кристман. Прибыла в г. Таганрог в октябре 1941 года, где размещалась в здании школы № 2 по адресу: ул. Октябрьская, д. 9. В конце августа 1942 года зондеркоманда выехала из г. Таганрога в направлении г. Ростова-на-Дону. Отличительным знаком данной группы являлась игральная карта «червовая десятка», которая зачастую прикреплялась к дверям резиденции и номерам машин.
6. Зондеркоманда СД «Ц-6» («Зихерхайтдинст» ; Служба безопасности, тайная политическая полиция, сокращённо СД, одна из спецслужб фашистской Германии, наделённая полицейскими функциями). Прибыла в г. Таганрог на смену зондеркоманде СС-10А в августе 1942 года из района г. Сталино. Размещалась в здании бывшего горздравотдела по адресу: ул. Фрунзе, 37. Работой команды руководил зондерфюрер СС Эрнст Биберштейн (Шимановски).
7. Зондеркоманда СД «4-б». Переброшена в г. Таганрог в июле 1943 года из г. Сталино взамен выбывшей зондеркоманды СД «Ц-6». Размещалась по адресу: ул. Фрунзе, 37. Возглавлял группу гаупштурмбаннфюрер СС Вилли Экхардт. В связи наступлением Красной Армии 28 августа 1943 года зондеркоманда отступила из г. Таганрога.
При зондеркоманде организовали вспомогательную полицию («Гифл криминал полицай» ; ГКП), укомплектованную из работников политического отдела городской полиции, привлекавшуюся к карательным акциям. Начальником ГКП являлся бывший следователь политического отдела ВРП г. Таганрога Александр Александрович Ковалёв.
8. ГФП-628 (тайная полевая полиция, которую население оккупированных территорий ошибочно именовало «гестапо»), действовала в г. Таганроге с ноября 1941 года по март 1943 года. Дислоцировалась по адресу: пер. Мечниковский, 15 («дом доктора Шифлица»), а в конце 1942 года переехала в здание по адресу: пер. Красный, д. 23. Руководители: с ноября по декабрь 1941 года ; Фридрих Шмидт, с декабря 1941 года по март 1942 года ; комиссар полевой полиции Бино Кукавка. С марта 1942 г. по март 1943 г. руководил подразделением фельдфебель Курт.
9. Вторая наружная команда ГФП-721 дислоцировалась в г. Таганроге с марта по 29 августа 1943 года и размещалась по адресу: пер. Красный, д. 23. Руководителем являлся комиссар полевой полиции оберлейтенант Герман Брандт.
10. Полевая комендатура 2(200), действовала под руководством полковника Майера. Являлась органом полевой жандармерии и выполняла функции полиции в зоне боевых действий и в ближнем армейском тылу немецких войск. Дислоцировалась в г. Таганроге в 1943 году по адресу: пер. Исполкомовский (Итальянский), 30. Подчинялась штабс-офицеру полевой жандармерии при штабе армейской группировки «Зюйд». Полевая комендатура занималась конвоированием, приведением в исполнение приговоров военных судов, уборкой трупов с поля боя, регулированием движения войск в установленных контрольно-пропускных постах. В её функции также входила борьба с партизанами, действовавшими в районе расположения немецких воинских частей.
11. Ортскомендатура 1/455. Действовала как органы исполнительной власти немецкого командования с первых дней оккупации и вплоть до освобождения г. Таганрога. Возглавлялась капитаном Альберти. Его заместителем являлся капитан Эрлих. Размещалась по адресу: ул. Ленина (Петровская), д. 47. При ортскомендатуре размещались фельджандармерия и карательный отряд «Гильфс-Вайс», используемый в качестве вооружённой силы. Ортскомендатура проводила контрразведывательную работу по борьбе с советской агентурой и партизанами. Непосредственной карательной деятельностью она не занималась. Ортскомендатура организовывала работу бургомистрата и осуществляла вывоз советских граждан на принудительные работы в Германию.
12. Политический отдел («6 комната», секретный отдел, политико-криминальный отдел) Русской вспомогательной полиции («Хильсполицай»), создан 27 октября 1941 года при непосредственном участии зондеркоманды СС-10А и состоял исключительно из представителей местного населения. Располагался по адресу: ул. Фрунзе, 16. Отдел непосредственно подчинялся ГФП, которая имела в нём своего постоянного полномочного представителя. Руководителями с момента образования являлись Новицкий Василий Васильевич и Петров Александр Сергеевич. Численность оперативного состава подразделения составляла 14 человек.
Из числа перечисленных групп и команд выделим тех, кто непосредственно занимался вопросами выявления партизан в Таганроге. К таковым относятся зондеркоманды СС-10А, СД «Ц-6», СД «4-б», ГФП-626 и ГФП-721.
В рамках стратегических операций летне-осенней военной кампании немецких войск «Блау» и «Брауншвейг» 24 июля 1942 года началась новая мощная наступательная операция Вермахта на южном участке советско-германского театра военных действий. Фронт откатился от Таганрога более чем на 500 километров вглубь советской территории. Данное обстоятельство отнюдь не способствовало активному функционированию партизанских соединений в регионе.
В тот момент крупные и боеспособные партизанские отряды, действовавшие всю зиму и весну 1942 года под Таганрогом, были выведены из Ростовской области. В частности, партизанский отряд «Отважный-1» в августе 1942 года перебазировался в Ейск, где большую часть его бойцов зачислили в особый батальон морской пехоты. С 15 августа данное подразделение привлекли к участию в боевых действиях, развернувшихся на Таманском полуострове, а с 5 сентября – к боям под Новороссийском. Отдельные группы этого отряда оставались в тылу врага на Кубани и по заданию военного командования проводили разведывательно-диверсионную работу. После освобождения в феврале 1943 года большей части Ростовской области от немцев партизанский отряд «Отважный-1» как отдельная боевая единица воссоздан не был.
Бойцов отряда «Отважный-2» также перебросили в Ейск. Разделившись на мелкие группы, это подразделение действовало в тылу врага в Краснодарском крае. В конце ноября 1942 года перед руководством отряда поставили задачу тайно перебазироваться в Ростовскую область. Однако при её выполнении только небольшой части бойцов этого подразделения удалось добраться до Ростова-на-Дону, где они и приступил к разведывательной и диверсионной деятельности.
Следует отметить, что руководство регионального НКВД учло опыт действий партизанских групп в Ростовской области, приобретённый в начале войны. Поэтому в 1942 году при отступлении Красной армии вглубь советской территории была сделана ставка на мелкие группы. Так появились ячейки, действовавшие:
– в камышовых плавнях у Порт-Катона (Азовский район), руководитель Сахаров;
; в с. Михайловка (Маяковка) (собственное название ; «Бойцы против немецких войск», руководитель Проточёнов, входила в состав отряда Афонова);
; в с. Ключевая Балка (с. Золотая Коса – учебное хозяйство Таганрогского сельскохозяйственного техникума);
– в с. Петрушино;
– в с. Русском;
– в с. Николаевка;
– в колхозе «Пламя социализма»;
– в колхозе им. Орджоникидзе. 
Необходимо признать, что в сложившейся на тот период времени обстановке таганрогское подполье не было способно действовать эффективно. Имевшиеся проблемы усугублялись ещё и тем, что подпольщики не располагали техническими возможностями обмена информацией с «большой землёй». НКВД как могло пыталось решить это затруднение, организовав переброску в город агентов-связников.

Из отчёта агента «Катерина»

«<…> Однажды Татьяна пришла (по-видимому, в ноябре или декабре 1942 года) с известием, что приехал в «комитет» (таганрогское подполье – авт.) её старый знакомый тов. Георгий и с ним неизвестный Татьяне тов. Максим, на которого Татьяна фыркала, что он «барин» и всё время читает нотации, как работать. <…> <…> Узнав со слов Татьяны, что на днях 4 человека должны уйти на ту сторону, я передала проколоное на вощанке письмо в Ростовское НКВД с извещением о дислокации частей в Таганроге, укреплениях на побережье и другие данные по разведке и экономике. В этом же письме я указала, где нахожусь. Только значительно позднее мне стало известно о том, что все 4 человека благополучно перебрались. <…>». 

Примечательно, что «Катерина», как особо ценный оперативный источник органов НКВД, с весны 1943 года имела на контакте персонального агента-связника «Густава». Он неоднократно переходил через линию фронта с полученными от неё разведывательными донесениями. Однако работа агентов-связников не отличалась надёжностью и была сопряжена с многочисленными рисками. Для примера приведём один эпизод, зафиксированный в советских и немецких документах.
«Для использования существующей в г. Таганроге подпольной организации нами привлечён Козин Алексей Дмитриевич, который с осени 1942 года по февраль 1943 года (период оккупации всей территории Ростовской области – авт.) являлся связником между (подпольной – авт.) организацией и действующим в приазовских плавнях (Азовский район) партизанским отрядом под командованием тов. Сахарова. В ночь на 21 мая 1943 года Козин с парашютом заброшен самолётом У-2 западнее Таганрога с заданием по активизации подполья в городе».  К сожалению, Козин не смог выполнить задание, о чём мы узнаём уже из трофейных документов, составленных ГФП-721: «23.05.1943 года милиционер из с. Русский Колодец (18 км западнее г. Таганрога) сообщил, что пастухом был найден мёртвый гражданин с парашютом в 500 метрах севернее железной дороги <…>. Речь идёт о русском по имени Козин Алексей, 27.05.1912 г.р., уроженец г. Киричёво <…>. Осмотр парашюта показал, что он погиб вследствие сердечного приступа, так как кольцо парашюта не было вырвано <…>. Он был погребён 25.05.1943 года. Дополнительно установлено, что Козин <…> замешан в большом деле бандитов Афонова Василия <…>, ожидавшего от него поручений». 
После поражения немецких войск под Сталинградом линия фронта стала стремительно приближаться к Таганрогу. Среди оккупационных властей возникли панические настроения.  Они спешно готовились к эвакуации, что породило у горожан некоторую эйфорию и надежду на скорейшее освобождение. Вот что об этом сообщил уже упоминавшийся нами палач Назаренко:
«<…> 2-го февраля (1943 года – авт.) я с комендатурою выехал на автомашинах по направлению к Таганрогу – Запорожью… В Таганроге и по Украине я замечал, что среди населения, хотя и немного, а все же есть сочувствующие большевикам. В Таганроге это особенно охарактеризовалось тем, что многие охотно обменивали немецкие марки на советские денежные знаки <…>». 
Стремительное приближение фронта к Таганрогу, ставшее результатом победы войск Красной армии под Сталинградом, поставило перед городским подпольем ещё одну боевую задачу:
«<…> Вооружение членов организации и активная деятельность путём вооружённого восстания по уничтожению вражеского гарнизона при наступлении частей Красной Армии, сохранение действующих предприятий и ценностей <…>».
При этом сами подпольщики встретили этот приказ с определённой долей воодушевления. Вот что об этом рассказал Евгений Шаров на допросе в ГФП:
«<…> Вечером 18 февраля (1943 года – авт.) на квартире П.К. Турубарова, у которого собралось несколько человек, Костиков сказал, что группа переходит под руководство Турубарова, который в ответ сообщил, что довольно заниматься бумажками (листовками – авт.), необходимо доставать оружие <…>».
Однако решать проблему добычи оружия каждый подпольщик должен был самостоятельно. Некоторые, рискуя жизнью, отправлялись к местам боёв на линии фронта, где подбирали брошенное оружие. Другие занимались либо его хищением, либо покупкой у немцев. Таким образом, несмотря на имевшиеся опасности, за короткий срок подпольщикам удалось собрать довольно внушительный арсенал, который складировался по месту жительства проверенных членов организации.
В условиях всеобщей эйфории, вызванной победами Красной армии на южном участке советско-германского фронта, среди таганрожцев нашлись и те, кто загорелся желанием оказать посильную помощь наступающей Красной армии. Причину такого энтузиазма следует искать не только во внезапно возникшем чувстве патриотизма, но и в понимании того, что освободители обязательно спросят у каждого пережившего оккупацию горожанина: «А чем ты занимался при немцах?».

Из отчёта агента «Катерина»

«<…> Уже поздней весной (1943 г. – авт.) Татьяна пришла ко мне вся разъярённая и заявила, что в «комитет» вновь прибыло должностное лицо («Максим» – авт.), которое заявило, что толку от всех этих моих сводок, когда доставить их можно с большим опозданием, а мы, по-видимому, на этих сводках хотим построить задёшево своё будущее благополучие и отвиливаем от настоящей подпольной работы. <…>». 

Несмотря на высказанный агентом «Катерина» сарказм в адрес представителя органа безопасности, рядовым жителям города всё-таки было отчего беспокоиться. Ведь, чего уж тут греха таить, в Стране Советов органы НКВД пользовались недоброй, зловещей славой, вызывая страх и у правых, и у виновных. Тревога за своё будущее толкала заурядных обывателей на поиск возможностей показать себя в качестве «пламенных» борцов с фашизмом. Именно этим душевным состоянием и можно объяснить не только их вступление в ряды тайного движения сопротивления, принявшим в период с февраля по май 1943 года массовый характер, но и значительное число «подпольщиков», объявившихся уже после освобождения города. В понимании этих обездоленных людей, виноватых лишь в том, что они волей случая оказались под властью немцев, данный шаг рассматривался как «счастливый билет» в новую жизнь.
Примечательно, но и глава таганрогского подполья Афонов, к которому, как уже упоминалось, после внезапной гибели Морозова перешло руководство организации, был заинтересован в увеличении численности движения. По свидетельству очевидцев, он постоянно требовал от глав подпольных групп активизировать работу по привлечению в ряды организации как можно большего числа новых членов. Не справлявшихся с этим заданием Афонов без особого сожаления отправлял в отставку. О довольно жёстких методах его управления поведал на допросах в ГФП Георгий Андреевич Тарарин.  Так, говоря о деятельности существовавшей на заводе им. Молотова ячейки, в числе прочего он сообщил, что до февраля 1943 года её возглавлял Пётр Подолякин. Из-за малоактивной работы Подолякина по пополнению рядов подпольщиков Афонов принял решение сменить его на этом посту на Георгия Тарарина. Однако по прошествии полутора месяцев Афонов, не удовлетворившись и его деятельностью, назначил руководителем ячейки Николая Сусенко. При этом Тарарин отмечал, что Афонов категорически не терпел критики в свой адрес и в общении с рядовыми подпольщиками проявлял вспыльчивость, резкость, доходившие до грубости.
Оценивая слова Тарарина, отметим, что требование Афонова по увеличению численности организации не являлось исключительно его прихотью. По всей видимости, такова была общая установка, поступившая «сверху». При этом, будучи опытным номенклатурным работником, он использовал те методы в управлении, которые были ему доступны. Его частые психологические срывы и несдержанность в общении с людьми можно объяснить постоянным напряжением, которое он испытывал как руководитель организации.
Тем не менее во многом благодаря энергии и настойчивости Афонова дело по привлечению в отряд новых подпольщиков возымело своё действие. К середине мая 1943 года были сформированы партизанские ячейки практически на всех промышленных предприятиях города,  а численность подпольщиков превысила двести человек. Конечно, данная цифра довольно условна. Так, в немецких источниках имеется список, в котором значится 151 фамилия. Однако в этот список были включены не только подпольщики, но и заложники (родственники сбежавших подпольщиков), которые напрямую не участвовали в деятельности партизан. Например, полицаи схватили жену и мать Георгия Перцева, который незадолго до начала массовых арестов подпольщиков попал в больницу с тяжёлой формой пневмонии. Их расстреляны, но они Георгия не выдали.  Такая же участь постигла и мать братьев Афоновых, Екатерину Фёдоровну Афонову.
В ходе следствия немецким карательным органам удалось установить фамилии ещё 18 таганрогских партизан, которые по разным причинам избежали ареста. Их объявили в розыск. 
Сразу после освобождения Таганрога городские партийные органы попытались произвести свой подсчёт подпольщиков. Насчитали 181 члена организации.  Однако сразу же после обнародования списка в адрес властей стала звучать критика. Под её напором горисполком провёл дополнительную работу. В результате, согласно существующей на настоящий момент официально принятой цифре, численность таганрогского подполья составила 565 человек.  Соответствует ли она действительности, сказать трудно, но с учётом той огромной работы, которая была проведена, подвергать эту цифру сомнению оснований не имеется.
По мере развития партизанского движения в Таганроге среди подпольщиков сформировалась группа с особыми, специфическими задачами. Речь идёт о боевой ячейке, которая занималась не только совершением диверсий, но и физическим устранением немецких военнослужащих. Возглавлял её Сергей Вайс, личность которого довольно примечательна. Будучи молодым человеком, Вайс находился в числе горожан, составлявших первую волну угнанных из Таганроге в Германию на принудительные работы. Там он получил навыки вполне сносного общения на немецком языке. Однако в Германии Вайс не задержался и в конце 1942 года вновь объявился в Таганроге. Как ему удалось вернуться, не ясно. Скорее всего, его признали непригодным к физическому труду из-за какой-то болезни, в связи с чем были вынуждены отпустить на родину. В январе 1943 года он вступает в ряды таганрогского подпольного движения сопротивления. И тут пригодилось его хорошее знание немецкого. Переодевшись в военную форму офицера, он спокойно передвигался по городу во время комендантского часа и совершал различные акции против оккупантов. Вскоре под его руководством образовалась группа, которой было сожжено две машины, а также совершено несколько дерзких нападений на немецких военнослужащих. Примечательно, но именно этой группе вскоре предстоит сыграть особую роль в драме разгрома таганрогского подполья.
Но самым важным из уже названных направлений деятельности городского подполья явилась работа, связанная с советскими военнопленными. Речь идёт об организации их переправы через линию фронта. Обстоятельства сложились так, что именно это направление деятельности представителей таганрогского движения сопротивления можно считать уникальным, которое и отличает его от подпольных организаций, действовавших в других городах. На появление этого вида деятельности подпольщиков повлияло то обстоятельство, что линия фронта проходила всего в нескольких километрах от Таганрога. Конечно, этим обстоятельством грех было не воспользоваться. Но прежде чем переходить к описанию этой работы подпольщиков, следует определиться с категориями военнопленных, которые находились в городе.

СПРАВКА

Едва попав в немецкий плен, советские военнослужащие сразу направлялись в специальные лагеря, имевшие название «дулаг» (от нем. Durchgangslager), которые по сути являлись временными, транзитными, пересылочными пунктами. Как правило, данные лагеря создавались в населённых пунктах и на железнодорожных станциях, располагавшихся в прифронтовой зоне. Работники немецкой тайной полевой полиции (ГФП) в дулагах осуществляли первичные фильтрационные мероприятия советских военнопленных, в рамках которых рядовой состав военнопленных отделялся от офицерского, а также устанавливалась их возможная партийная принадлежность. Отличительным знаком военнопленных «дулагерей» являлась большая буква «А» на груди и спине. Пребывание в таком лагере могло затянуться до полугода, после чего пленные переправлялись в концентрационные лагеря, располагавшиеся вдали от фронта.

В Таганроге из-за его близости от линии боевого разграничения, получившей название Миус-фронт, действовало три дулага, куда советские военнопленные переводились из так называемого карантина, обустроенного в здании бывшей совпартшколы по адресу: ул. Ленина (Петровская), д. 18:
– «1-й Общий», или «Дулаг» № 172, находился в районе бывших казарм по адресу: ул. Гимназическая (ныне Октябрьская), 16 (ныне стадион «Радуга»);
– «Пи-парк», располагался по ул. Петровской в районе завода «Красный котельщик».
– третий лагерь располагался в районе аэродрома Западного, находившегося в тот период времени в трёх километрах от города .
После фильтрации военнопленные отправлялись из Таганрога в Сталино (ныне Донецк) или Мариуполь, в которых функционировали довольно крупные концлагеря.
Вместе с тем в результате ожесточённых боёв, развернувшихся на Миус-фронте, многие советские военнослужащие попадали в плен раненными. Таковых, прежде чем переместить вглубь оккупированной территории, немцы определяли на лечение в гражданские больницы. В этой связи все таганрогские лечебные заведения были буквально забиты пленными советскими военнослужащими. Примечательно, но после излечения у них имелась возможность остаться в городе. Для этого им нужно было дать согласие на работы на таганрогских промышленных предприятиях, где в тот момент наблюдалась острая нехватка рабочей силы. Из таких «добровольцев» формировались трудовые команды, которые использовались на 31-м заводе, на котором немцы создали филиал авиационной фирмы «Юнкерс», 65-м заводе, а также заводе им. Молотова.  Как правило, их дальнейшее содержание в плену ложилось на плечи перечисленных предприятий.
Кроме того, в Таганроге имелась ещё одна интересная категория военнопленных. Она состояла из местных жителей, которым предоставлялась возможность содержаться не в лагерных бараках, а по месту своего жительства. Таковым было достаточно удостоверить своё родство с одним из жителей города. На основании поданного родственником заявления в ГФП такому военнопленному выдавался соответствующий документ. Примечательно, но этим пользовались и чужаки, которые обманом немецких властей, сговорившись с кем-либо из горожан о наличии несуществующей между ними родственной связи, также освобождались от лагерного содержания. Надзор за данной группой военнопленных осуществлялся участковым местной полиции.
Справедливости ради заметим, что вызволение советских военнослужащих из плена не являлось исключительным изобретением таганрогских подпольщиков. Во всяком случае, в течение всего периода оккупации Таганрога немецкие документы изобилуют всякого рода сообщениями о предпринимавшихся русскими пленными попытках самостоятельно перейти линию фронта.

Из отчёта о деятельности ГФП-628
до 18 апреля 1942 года

«<…> 28 марта был задержан (немецкий – авт.) стрелок Эрлих Гребер <…> Он сговорился с другим (немецким – авт.) солдатом Фрицем Фицнером и тремя русскими, из которых два бывшие красные офицеры, перейти по льду на другую (советскую – авт.) сторону. Троим русским и Фрицу Фицнеру их попытка удалась. Гребер был задержан <…>». 

Скорее всего, эти действия советских военнопленных и подвигли советские органы безопасности придать данному процессу более организованный характер путём привлечения к нему таганрогских подпольщиков. Этим шагом решался ряд проблем, связанных с проверкой лиц, переходивших через линию фронта, ведь не секрет, что среди них могли находиться и те, кто пошёл на сотрудничество с немцами. Поэтому подпольщики, первые вступавшие в контакт с военнопленными, выступали этаким буфером, отсекавшим предателей от тех, кто, несмотря на жестокое обращение, всё ж таки остался верен своему воинскому долгу, своей родине.
Работа с военнопленными требовала от подпольщиков организованности и слаженности действий, ведь эффективность всего дела зависела от чёткой координации и взаимодействия между отдельными, порой не связанными между собой ячейками, каждая из которых специализировалась в каком-то своём направлении. Например, одни группы, прежде всего из числа медицинских работников, занимались подбором и вербовкой готовых бежать военнопленных; другие, имея доступ к бланкам личных документов граждан, готовили документы-прикрытия; третьи предоставляли кров, одежду, продукты; четвёртые прорабатывали более-менее безопасные маршруты пересечения линии фронта и занимались подготовкой к их переправе.
Из воспоминаний Доры Галицкой мы узнаём, как подпольщики доставали личные документы.
«<…> Из фурнитурного цеха меня перевели секретарём начальника фурнитурного цеха Фирстова, с совмещением должности старшей табельщицы завода и кассира столовой. Афонов Василий дал мне задание достать несколько штук бланков заводских пропусков для неработающих партизан <…>. Во время болезни секретаря-переводчицы зондерфюрера (немецкий директор завода) меня временно назначили секретарём зондера. Он мне отдал ключ от сейфа, чем мы сразу воспользовались. По заданию Афонова я давала на подпись вместе с пропусками работающих на заводе пропуска для партизан. Когда я положила стопку пропусков со списком на стол зондера, то он спросил: «Партизан нет, смотри, расстрел будет». К счастью, он не стал сверять пропуска со списком. Тоже по заданию Афонова я брала из сейфа бланки паспортов для неработающих подпольщиков. Такие паспорта выдавались взамен наших паспортов, которые хранились в сейфе зондера. Немецкие паспорта заполнялись Кущенко Марией – она хорошо знала немецкий язык, а печать ставили поддельную, довольно удачно сделанную. <…>».
Заметим, что риск, которому подвергали себя подпольщики при работе с военнопленными, был огромен. Он заключался в том, что подпольщики работали «на виду» у немецкой контрразведки, располагавшей среди пленных бойцов Красной армии своей разветвлённой и эффективно действовавшей агентурной сетью. Зная о рисках, которым они подвергаются, таганрогские подпольщики, тем не менее смогли переправить на советскую сторону не один десяток человек.
Немцы также имели свой интерес к военнопленным, предполагая их дальнейшее использование как в разведывательных, так и контрразведывательных целях. Имела свои виды на них и Вспомогательная русская полиция. Ощущая нехватку в кадрах, руководство полиции было вынуждено обратиться к немецкому командованию с настоятельной просьбой разрешить приём в полицию лиц, содержавшихся в лагерях для военнопленных.  Получив добро, полицаи завербовали около 120 человек. Однако основу кадрового состава полиции составляли те, кто в годы «большого террора», развязанного советскими властями против собственного народа, были осуждены по политическим статьям.

Из сводки НКВД о положении в оккупированном Таганроге

«<…> Источником для пополнения кадров ВРП являлись лица, ранее репрессированные органами безопасности за контрреволюционную деятельность, которые в силу своей враждебности к советской власти и в угоду оккупантам проводили активную карательную деятельность над мирными гражданами, оставшимися проживать в оккупированном немцами г. Таганроге. <…>».

В январе 1942 года гитлеровцы взяли на особый учёт всех судимых по 58-й статье и бывших белых офицеров, которым стали выдавать продуктовый паёк и денежные средства. Таковых брали не только в полицию, но и в органы управления. Например, оба начальника городской полиции – Стоянов и Кирсанов, бургомистр Ходаевский и многие другие имели неприятный опыт общения с советской репрессивной машиной.

СПРАВКА

Вспомогательная русская полиция (ВРП) в Таганроге учреждена 27 октября 1941 года при непосредственном участии зондеркоманды СС-10А. Находилась в прямом подчинении двух немецких оккупационных органов: Ортскомендатуры (комендатура оккупационного военного гарнизона) и СС-10А, имевшей в штате полиции своего постоянного представителя.  Располагалась по адресам: ул. Греческая, 74 (с октября 1941 года по апрель 1942 года); ул. Греческая, 90 (с апреля 1942 года по февраль 1943 года); ул. Петровская, 87 (с февраля по август 1943 года).
В структуре полиции имелись следующие отделы:
; политический;
; криминальный;
; служба правопорядка;
; паспортно-адресное бюро;
; следственная тюрьма;
; тюрьма для отбывающих наказание осуждённых лиц;
; отдел снабжения;
; пожарная команда.
Функции политического отдела:
; содействие ортскомендатуре в выявлении солдат-дезертиров румынской и германской армий;
; выявление скрывающихся от плена русских военнослужащих и направление их в специальные лагеря;
; вскрытие и привлечение к ответственности лиц, занимающихся всевозможными видами саботажа;
; выявление и аресты советских диверсантов, участников организации взрывов и поджогов на заводах и предприятиях;
; сбор советских листовок, сбрасываемых советскими самолётами на территории города.
Политический отдел состоял из четырёх следственных групп.
1-я группа (руководитель Пашкевич Август Афанасьевич) занималась выявлением политических преступлений, совершаемых работниками предприятий, а также проверкой лиц, допускаемых на работу на промышленные объекты.
2-я группа (руководители Волошин Виктор Фёдорович, которого сменил Ключарёв) осуществляла выявление неблагонадёжных лиц среди неработающего населения.
3-я группа (руководитель Ковалёв Александр Александрович) занималась выявлением и учётом оставшихся в городе коммунистов, комсомольцев и евреев.
4-я группа (руководитель Сопельняк Николай Иосифович) осуществляла оперативный поиск немецких дезертиров, советской агентуры, переправляемой через линию фронта, партизан и подпольщиков.
Криминальный отдел занимался:
; борьбой с бандитизмом организованных групп и отдельных граждан;
; предотвращением хищений с немецких складов и бесхозного имущества;
; борьбой с должностными преступлениями;
; выявлением нарушителей оккупационного режима.
Прямое руководство деятельностью подразделения осуществлялось исключительно ортскомендатурой.
В помощь политическому и криминальному отделам был создан учётно-опознавательный отдел, который занимался формированием картотеки преступного элемента, арестованных и политически неблагонадёжных лиц, а также изготовлением дактилоскопических карт всех задержанных.
Служба правопорядка (караульно-постовая служба), численность которой составляла ; всего рядового состава полиции.
В структуру службы входили следующие подразделения:
1. «Хиви-вайс» занималась охраной немецких военных объектов, производственных предприятий, объектов транспорта, военных госпиталей. Из числа «хиви-вайс» было сформировано около 25 постов охраны. Изначально предполагалось, что представители данного подразделения будут находиться на казарменном положении и нести службу в соответствии с немецким строевым уставом. Однако из-за отсутствия обмундирования единого образца только 30 человек были переведены в казарму, которую охраняло Главное управление полиции. Отличительным знаком сотрудников этого подразделения являлась повязка белого цвета, которая носилась на левой руке выше локтя.
2. «Хиви-грюн» осуществляла патрулирование общественных мест: базары, муниципальные учреждения, а также улицы города. В Таганроге имелось около 15 постов. Отличительным знаком «хиви-грюн» являлась повязка зелёного цвета, которая носилась на левой руке выше локтя.
3. Группа «Поль» осуществляла охрану здания тюрьмы предварительного заключения, а также увеселительных учреждений: рестораны, театры, кинотеатры. Представители данной группы носили повязку зелёного цвета с надписью латинскими буквами «POL». Она крепилась выше локтя левой руки. Подчинялась исключительно бургомистру.
4. Сводная группа «Шумо» состояла из полицейских с функциями «хиви-вайс» и «хиви-грюн», прикомандированных к трём городским полицейским участкам. Руководителем «Шумо» являлся Купцов В.Г.

Фото. В.Г. Купцов.

5. Группа «Гемо» действовала в сельских населённых пунктах и осуществляла патрулирование железнодорожных мостов, немецких баз и складов, находившихся за пределами города. Содержалась за счёт сельских общин, в которых дислоцировалась.
Паспортно-адресное бюро осуществляло выдачу временных удостоверений личности, а также различных справок. В бюро хранились прописные листы на всех жителей г. Таганрога.
Следственная тюрьма располагалась в подвале здания Главного управления полиции (ул. Петровская, 87), состояла из 10 общих камер, рассчитанных на содержание 200–250 человек, и 3 одиночных карцера.
В городе действовали три районных полицейских участка. Каждый район территориально делился на кварталы, работу в которых осуществляли специально назначенные квартальные инспектора (участковые). В их обязанности входило: постоянная проверка у всех находившихся в квартале наличия прописки, а также оперативная работа по выявлению неблагонадёжных лиц.
В августе 1942 года ВРП г. Таганрога подчинили полицейские участки, созданные в Таганрогском, Фёдоровском, Неклиновском, Анастасиевском, Куйбышевском, Матвеево-Курганском, Чалтырском районах.
Штат сотрудников таганрогской ВРП составлял 543 человека, из которых 303 человека были приписаны к Главному управлению полиции, а остальные 240 человек к районным участкам. Всего за весь период оккупации через ряды полиции прошло 2309 человек, что свидетельствует о значительной текучести кадров.
Руководителями таганрогской полиции являлись:
– Юрий Васильевич Кирсанов (с 26 октября 1941 г. по 25 мая 1942 г.);
– Борис Владимирович Стоянов (с 25 мая 1942 г. по 29 августа 1943 г.).

В связи с деятельностью полиции вызывает интерес факт снятия с должности начальника таганрогской ВРП Юрия Кирсанова. Имеющиеся документальные свидетельства указывают, что причиной его освобождения от занимаемой должности послужило соперничество между ортскомендатурой и зондеркомандой СС-10А. Будучи эсэсовским агентом, Юрий Кирсанов нарочито пренебрежительно относился к исполнению приказов оккупационного военного командования. Откровенный саботаж распоряжений не мог не раздражать гарнизонного коменданта Таганрога капитана Альберти. И вскоре от него последовала соответствующая реакция.

Начальнику городской
вспомогательной полиции (милиции)
г-ну Ю.В. Кирсанову

Т а г а н р о г

Я освобождаю Вас от Вашего прежнего поста начальника милиции, о чём я уже Вас устно поставил в известность.
Я делал Вам доходчивые и <неразборчиво> предупреждения 1 мая 1942, опираясь на различные недостатки Вашего управления и в Вашей <неразборчиво>. Ваша отставка кажется мне в целом необходимой не только в интересах урегулирования вопросов, касающихся официальной жизни, но также потому, что Вы в последние дни опять доказали, что используете каждую представляющуюся возможность для противопоставления друг другу военных органов, несмотря на то, что я Вас относительно этого постоянно предостерегал. Так, Вы в течение последних дней не передали Вашему вышестоящему руководству – гарнизонному коменданту – служебный рапорт сотрудника милиции о предъявленном ему офицером гарнизонной комендатуры требовании об устранении выявленных недостатков. Напротив, Вы использовали рапорт для того, чтобы приказать милиционеру написать донос на этого офицера в Особую команду СС-10А, который, впрочем, имел окраску предвзятости и при последующем допросе милиционера им же по существу был даже опровергнут. Я рассматриваю такое отношение, в особенности после произошедшего, как известного рода вызов мне как коменданту гарнизона, равно как и намеренную компрометацию офицера и как попытку инициировать состояние напряжённости в рядах Вооружённых Сил.
Так как Вы <неразборчиво> находитесь под серьёзным подозрением в использовании своего служебного положения в качестве начальника милиции для организации тайного заговора против коменданта гарнизона, я беру Вас под стражу впредь до особого распоряжения в интересах безопасности Вооруженных Сил, тем более ввиду существующей опасности тайного сговора.
Альберти (от руки)
Капитан и комендант гарнизона 

Юрий Кирсанов в течение полутора месяцев находился под стражей в тюрьме предварительного содержания. После освобождения, в августе 1942 года, он вместе с СС-10А покинул Таганрог.  Вернувшись в город, 15 марта 1943 года Кирсанов получил патент на организацию частного металло-химического производства, которое закрыл в канун освобождения города, 26 августа 1943 года.  Его следы теряются в 1944 году в Польше. По непроверенным данным, он благополучно эмигрировал в Канаду.
В последнее время стали звучать сочувствующие голоса в поддержку тех, кто, пройдя горнило «большого террора», якобы получили моральное право на сотрудничество с нацистами. Мол, если бы они не подверглись репрессиям, то и не стали бы палачами. В результате за словесным туманом об их якобы праве на месть советскому государству, а по сути своим согражданам, в общественном сознании постепенно формируется основа для оправдания их преступлений, совершённых в годы войны. Для таких «защитников» напомним, что история не терпит сослагательного наклонения, и преступления, которые они совершили, всегда останутся преступлениями. Поэтому они вряд ли когда-либо будут оправданы. Тем более, нашлись и такие «бывшие», которые всё ж таки не поддались на сытые посулы нацистов и не стали предателями. Как пример отказа от «права на месть» является история, связанная с именем Василия Митрофановича Базилевича.

СПРАВКА

Фото. Базилевич (второй ряд, крайний справа) в кругу сотрудников Таганрогского краеведческого музея. 1940 год. ТФ ГКУ РО «ГАРО». Ф. Р-532. Оп. 1. Д. 72. Публикуется впервые. 

Базилевич Василий Митрофанович, 13.01.1893 г.р., уроженец г. Умани Украины. В г. Таганроге проживал по адресу: 16 пер., д. 48 (домовладелица – Сазонова), родился в семье мирового судьи Митрофана Григорьевича Базилевича, Мать – Зинаида Михайловна, происходила из киевских мещан Лычковых.

Среднее образование Базилевич В.М. получил в гимназии № 1 г. Киева, по окончании которой поступил на историко-филологический факультет Киевского университета. В 1915 году, по окончании ВУЗа с серебряной медалью, продолжил своё обучение на курсах подготовки профессуры. В 1918 году получил учёную степень магистра истории.
С 1915 года и в течение нескольких лет являлся научным сотрудником ряда музеев и библиотек г. Киева. Кроме этого, с 1916 года Базилевич работал учителем русской истории в нескольких киевских гимназиях и средних школах. С 1917 года преподавал в Киевском университете, а также в археологическом и художественном институтах.
Помимо педагогической работы, Базилевич занимался и научной деятельностью. Сферой его научных интересов являлось «Южное общество» декабристов, в частности деятельность «Общества объединённых славян». В течение нескольких лет состоял научным секретарём старейшего в стране Киевского исторического общества «Нестора Летописца». Опубликовал 45 книг и статей по русской истории, искусству и литературе.
Со времён своего студенчества и до 1919 г. Базилевич сотрудничал с редакцией газеты «Киевлянин», а в 1918 году, во время пребывания германских войск в г. Киеве, – с газетой «Голос Киева».
Пользуясь отсрочками, в армии не служил.
Несмотря на то, что Базилевич в политических партиях не состоял, он был лично знаком с рядом министров Правительства гетмана П.П. Скоропадского, действовавшего в период оккупации города немецкими войсками (министры – профессор Н.П. Василенко, В.В. Зиньковский, Г.Е. Афанасьев). Данное обстоятельство впоследствии стало причиной его неоднократных арестов.
В 1927 и 1933 гг. Базилевич задерживался ОГПУ, а в апреле 1935 арестовывается НКВД и по ст. 54.10 УК Украинской ССР осуждается на 5 лет лишения свободы. Наказание отбывал в части № 2 колонии № 1 Управления лагерей и ИТК НКВД по Хабаровскому краю (г. Будукан).

После отбытия заключения Базилевич, поражённый в гражданских правах, не имел возможности вернуться в Киев. Поэтому в качестве места своего дальнейшего проживания выбрал Таганрог. По приезду в город, после недолгих мытарств по «высоким» кабинетам, ему удалось устроиться в Таганрогский музей краеведения. Кроме того, его приняли на работу учителем истории и искусства в Таганрогскую школу мастеров соцтруда. Параллельно с этим Василий Митрофанович возобновил и научную деятельность. Он был привлечён Академией наук СССР к переработке рукописи по истории указанного учреждения. Однако начавшаяся война с Германией внесла в казалось бы наладившуюся жизнь Базилевича свои коррективы. Перед самым взятием Таганрога немецкими войсками ему предложили остаться в городе для сбережения обширных музейных фондов, которые не могли быть вывезены. Конечно, Василий Митрофанович мог отказаться, но как большой учёный и энтузиаст своего дела он понимал всю важность поступившего предложения, поэтому решил остаться. В первые дни оккупации он уберёг музей от разграбления, когда в период определённого безвластия, с 17 по 20 октября 1941 года, со стороны не вполне сознательной части населения предпринимались неоднократные попытки ограбить оставшуюся экспозицию.
Новые власти, памятуя о том, что Базилевич являлся человеком, пострадавшим от большевиков, предложили ему возглавить музей. Василий Митрофанович согласился. Как можно расценить этот его поступок? По-разному. Одни скажут, что, пойдя на сотрудничество с оккупантами, он стал предателем. Другие отнесут данный шаг Базилевича к личной ошибке, в основе которой лежит его заблуждение о «культуре» немцев. Третьи отметят, что Василий Митрофанович никого не убивал, значит и предателем не стал. Что ж, все эти точки зрения по-своему оправданны. Но, на наш взгляд, его согласие на сотрудничество с оккупантами следует рассматривать как вынужденную меру, совершённую им во имя спасения наследия предков, бережно собранных в музейных фондах. Однако именно в этом и заключалась ошибка старого русского интеллигента, не распознавшего истинных намерений фашистов использовать его авторитет и опыт учёного в собственных интересах. Осознав пагубность своих соглашательских взглядов, Базилевич перешёл к скрытому противостоянию оккупационным властям. Однако этот неравный бой он проиграл.
Следует отметить, что в период оккупации Таганрога городской музей стал для немецких властей своего рода бесплатной антикварной лавкой. Так, немецкий куратор городского отдела пропаганды Леберт преподнёс генералу Рекнагелю принадлежавший музею старинный пистолет. Аналогичный подарок Леберт сделал и самому себе.  Кроме того, музейная старинная мебель, фарфор, картины красовались в квартирах проживавших в Таганроге высокопоставленных чинов немецкой армии. 
Устроенный «победителями» форменный грабёж музея, безусловно, не мог быть по нраву Базилевичу. Он начал саботировать некоторые указания немцев. Это в свою очередь уже не понравилось оккупационным властям. Для того чтобы избавиться от неудобного директора, в марте 1942 года сотрудники СС-10А вызвали его к себе для дачи разъяснений по поводу его хвалебной статьи в «Таганрогской правде» от 6 августа 1941 года. Базилевичу с трудом удалось отбиться от нападок в свой адрес. Но уже совсем скоро у него возник конфликт с начальником отдела личного состава бургомистрата Свешниковым, который и стал для него фатальным.
В основе их стычки лежало упорное нежелание директора музея принимать к себе на работу протеже Свешникова, некую Эндеку. Вот что об этом говорит сам Базилевич:
«<…> В беседе со мной г-н Свешников заявил, что «лишил меня права выбора кандидата (на работу – авт.)». Когда же я получил подтверждение этого права от советника бургомистерства доктора Дича, г-н Свешников дал понять, что дело примет неприятный для меня оборот. Кстати, в последние дни в отделе личного состава со мной снова беседовали о моих статьях, намекая этим, что они послужат аргументом против меня, если я ослушаюсь Свешникова <…>». 
Однако Свешников, являясь пособником немецких карательных органов, пользовался прямой поддержкой оккупационных властей, чем и не преминул воспользоваться. В результате Базилевич был переведён с должности директора в рядовые сотрудники.
Дальнейшая судьба Базилевича сложилась трагично. Согласно листу переписи населения Таганрога от 4 января 1943 года,  на 20 ноября 1942 года он был взят под стражу.  Что стало причиной его ареста, неизвестно. По некоторым сведениям, причиной стали его действия по сокрытию от немецких грабителей некоторых редчайших экспонатов музея.  Однако суровость оккупантов, в конечном итоге приговоривших его к расстрелу, даёт основания полагать, что причины произошедшего с ним более серьёзны, чем мы предполагаем. Точная дата его расстрела неизвестна, но не исключено, что это произошло после января 1943 года.
Примечательно, что Базилевич не был одинок в своём единоличном противостоянии оккупантам. Например, значительную часть книжных фондов местных библиотек удалось сберечь благодаря отваге, проявленной простыми библиотекарями, прятавшими книги, подлежавшие уничтожению, у себя дома или у читателей. Так, настоящий героизм проявили таганрогские библиотекари Горелова и Андреева, сохранившие в архивах городской библиотеки советские журналы и ряд политических изданий.
Рассматривая результаты действий членов таганрогского партизанского движения, современный человек может допустить мысль о том, что они не являлись столь уж значительными. Однако следует помнить, что немцы могли лишить человека жизни по любому поводу, в том числе и за малейшее подозрение на оказание им сопротивления. Поэтому каждый, кто сделал этот непростой выбор, стал по-настоящему главным героем той войны.

 
ГРУППА П. ТУРУБАРОВА

С момента освобождения Таганрога и по сей день практически все без исключения исследователи, касающиеся темы подполья, предпринимают попытки восстановить цепочку событий, приведших к его провалу. И большинство из них сходятся во мнении, что этот процесс начался в феврале 1943 года, то есть с ареста группы, якобы возглавлявшейся руководителем всей таганрогской организации Семёном (Николаем) Морозовым, а закончился в июне 1943 года в момент массового расстрела большинства участников движения. Но при оценке этих двух эпизодов явно просматриваются некоторые логические нестыковки, которые не позволяют соотнести их. Например, после провала Морозова мы должны были бы наблюдать естественный процесс снижения боеспособности подполья. Однако трагическая гибель лидера организации особо не повлияла на динамику действий таганрогских партизан. Наоборот, с февраля по май 1943 года мы имеем всплеск активности организации и увеличение её рядов. Кроме того, арест небольшой группы подпольщиков вместе с Морозовым, в отличие от последующих майских задержаний членов таганрогского партизанского движения, не привёл к массовому провалу. О чём это может свидетельствовать? Прежде всего о том, что между февральским провалом и событиями мая 1943 года нет особой связи. С учётом этого представленные эпизоды следует рассматривать по отдельности. И начнём мы с ареста группы подпольщиков под руководством Петра Турубарова, в собрании которой в злополучную ночь ареста принимал участие и Морозов.
Когда разбираешь тему провала группы, обращает на себя внимание то обстоятельство, что сведений об этом трагическом инциденте катастрофически мало. Тем не менее мы всё же располагаем несколькими официальными источниками. Прежде всего, это показания бывшего начальника русской вспомогательной полиции Таганрога Бориса Стоянова, представленные им в 1946 году в ходе следствия по уголовному делу, возбуждённому местным органом КГБ по фактам его сотрудничества с немцами.  Вторым источником с натяжкой можно считать протокол судебного заседания по делу всё того же Бориса Стоянова, в котором зафиксированы свидетельские показания матери одного из погибших участников группы Турубарова, Анастасии Николаевны Чередниченко.  Ещё одним документом являются показания Евгения Александровича Шарова, представленные им немецкому карательному органу ГФП после ареста.  Существуют ещё воспоминания семьи Турубаровых, Бориса Анохина и некоторых других «очевидцев». Конечно, все перечисленные документы – разной степени достоверности. Однако все вместе взятые документы так и не дают прямого ответа на вопрос, как же так получилось, что Морозов был схвачен вместе с членами группы Турубарова и в скором времени после ареста расстрелян. Тем не менее на основе анализа имеющихся сведений всё-таки можно более или менее точно воссоздать картину произошедшего.
Предлагаем начать разбор с показаний главного таганрогского полицая Бориса Стоянова.   

СПРАВКА
Стоянов Борис Владимирович,1906 года рождения, уроженец г. Ростова-на-Дону, из семьи служащих, русский, образование среднее, женат: жена Трунова (дев. Мордар) Лариса Исаевна.
Родился в семье врача-акушера. До ноября 1917 года обучался в таганрогской классической гимназии, в которой успел окончить 5 классов. В 1922 году, по окончании школы № 8 г. Таганрога, добровольно пошёл в Красную Армию. В 1923 году в течение 9 месяцев обучался в школе младшего командного состава артиллерии (г. Таганрог). В 1925 году в течение 6 месяцев учился на военно-химических курсах в г. Москве. С 1926 года по 1930 год обучался в артиллерийском училище г. Одессы, а также на курсах усовершенствования командного состава в г. Луга (Ленинградская область). С 1930 года по 30 декабря 1935 года являлся командиром артиллерийской батареи 15 корпусного Артиллерийского полка (г. Киев, УССР).
В декабре 1935 года Стоянов арестовывается особым отделом воинской части, в которой проходил службу. Поводом для этого послужили итоги ревизионной проверки, выявившей недостачу денежных средств полковой кассы взаимопомощи, находившейся в его ведении. В ходе следствия по данному достаточно заурядному криминальному эпизоду неожиданно для самого Стоянова была установлена его антисоветская деятельность. В результате в марте 1936 года он был осуждён по ч. 1 ст. 54-10 и ст. 104 УК УССР к 4 годам лишения свободы. Наказание отбывал на Колыме. Сразу после освобождения, в декабре 1939 года, работал до открытия навигации 6 месяцев там же, на Колыме, в дорожном отделе в качестве техника-плановика. В 1940 году Стоянов возвращается в Таганрог, где в тот момент проживала его мать, и сразу же устраивается на работу в Таганрогское ремесленное училище № 2 (действовало при 31-м заводе) на должность экономиста планового отдела. В связи с инвалидностью, полученной в автомобильной аварии ещё в период заключения, мобилизации в РККА он не подлежал.
27 октября 1941 года Стоянов по собственной инициативе подаёт заявление о приёме на службу в Управление Вспомогательной русской полиции. После рассмотрения его кандидатуры в СС-10А, 30 октября 1941 года он принимается на должность помощника начальника участка № 1 полиции Таганрога.  С декабря 1941 года по февраль 1942 года занимал должность начальника участка № 3 полиции. С февраля по апрель 1942 года руководил 2-м полицейским участком. В апреле 1942 года назначается на должность заместителя начальника таганрогской полиции. С 20 мая 1942 года по 29 августа 1943 года являлся начальником Главного управления полиции по г. Таганрогу.
За заслуги перед немецким командованием Стоянов был награждён орденом «Служащий восточных народов» II класса в бронзе без мечей (апрель 1943 года) и серебряным орденом «Служащий восточных народов» II класса с мечами (июнь 1943 года). К последней награде был представлен за активное участие в разгроме городского подполья.
При отступлении немцев из г. Таганрога Стоянов в числе руководящего состава таганрогской полиции бежал из города. Под г. Мариуполем попал под бомбёжку советской авиации и получил тяжёлое ранение в ногу, в результате чего находился на излечении в госпитале г. Львова. После выписки в марте 1944 года направился на жительство в г. Новогрудов (Белоруссия), где на тот момент проживали его жена и мать. В звании старшего лейтенанта поступил на службу в 1-ый казачий полк (командир войсковой старшина Лобысевич), казачьей дивизии генерала Доманова на должность командира артиллерийского взвода.
В составе указанного подразделения Стоянов принимал участие в карательных операциях, проводившихся по заданию немецкого командования в отношении партизанских соединений, действовавших в Белоруссии. В начале 1945 года дивизия передислоцируется в Северную Италию, где Стоянов принимал участие в боевых действиях уже против итальянских повстанцев. В конце апреля 1945 года в чине есаула присягает на верность казачьему движению. После подписания немцами капитуляции в мае 1945 года сдаётся английским союзным войскам. В рамках договора, 28 мая 1945 года Стоянов в числе других был передан представителям советского командования. После фильтрации в одном из лагерей под Кемерово был направлен в Таганрог для проведения уголовного следствия по его пребыванию в должности начальника таганрогской полиции.

В частности, Стоянов сообщил следующее.
«<…> Сотрудники политического отдела (полиции – авт.) арестовали 14–16 человек, которые в основном являлись студентами сельскохозяйственного техникума, возобновившего занятия при немцах. Их арест облегчился тем, что у одного из арестованных были изъяты клятвы партизан с их подписями в конце текста. Из подписи были видны фамилии, которые установили через адресное бюро <…> <…> После ареста Морозова следствие было передано СД «4-б». Следствие велось 10 дней. Непосредственно по делу работал следователь Пашкевич <…> <…> Группа Морозова пропагандировала борьбу против немцев в целях освобождения русского народа от немецкого рабства и одновременно вела борьбу за создание нового советского государства без коммунистов. Об этом писалось в клятвах и об этом же говорили на допросах. Об этом же на допросах говорили и Афонов и Мостовенко во время следствия, что они были осведомлены о существовании группы Морозова и его программе. Причём имели предложение Морозова о совмещении своих действий, но Афонов и Мостовенко отказались из-за того, что программа Морозова имела антисоветский характер, а организация Афонова и Мостовенко стояла на коммунистической платформе.
Лично я склонен был думать тогда, что это являлось уловкой со стороны Морозова и его единомышленников, рассчитывавших на то, чтобы спутать полицию и другие карательные органы на случай раскрытия организации, чтобы смягчить вину и ответственность перед немцами. Узнав об этом, СД «4-б» затребовало все материалы на группу Морозова себе. Чем закончилось их расследование, известно <…>». 
Дополнительно Стоянов сообщил, что из-за так и не понятой им секретности разбирательством по этой группе занимались исключительно немецкие карательные органы, которые в категоричной форме отказали местным полицейским в предоставлении даже первичной информации о произошедшем с участием учащихся техникума инциденте.
Вчитываясь в строки показаний Стоянова, диву даёшься, собственно он вообще о ком говорит? Тот ли этот Морозов, к образу которого мы все привыкли? Может, каратель в страхе перед неминуемой расплатой что-то напутал и оговорил честного человека? Отбросив эмоции, нам следует по порядку разобраться в представленных показаниях.
Прежде всего в рассказе Стоянова обращают на себя внимание явные нестыковки некоторых фактов. Например, группа была арестована в феврале, а следствие по ней, по словам бывшего карателя, вела зондеркоманда СД «4-б», которая, как известно, была переброшена в Таганрог только в июне 1943 года.
Далее, по утверждению бывшего главного полицая Таганрога, эта группа состояла из студентов сельхозтехникума, и она «вела борьбу за создание нового советского государства без коммунистов». Казалось бы, обвинение в антисоветской направленности данной ячейки можно было бы с ходу отмести, настолько оно нелепо звучит. Но приблизительно теми же словами говорится и в заметке о якобы чудом уцелевшем члене данной группы Генрихе Иосифовиче Анохине, который «с суперсекретным и исключительно устным девизом «За Отчизну – без Сталина»  проходил обучение в указанном учебном заведении. Для того чтобы определиться, соответствуют ли утверждения Стоянова и Анохина действительности, следует установить, что это было за заведение – сельхозшкола и в чём была его особенность.
Доподлинно известно, что наравне с другими работавшими в Таганроге средними учебными заведениями данная школа/техникум начала свою работу в апреле 1942 года на базе средней школы № 13, располагавшейся в то время по адресу: пер. Смирновский, 113.  Руководителем школы/техникума являлся немецкий офицер Франц Дембинский. С декабря 1942 года по февраль 1943 года занятия проводились в учебном хозяйстве при Таганрогском институте механизации и электрификации сельского хозяйства, располагавшемся в селе Золотая Коса, что в двадцати километрах от Таганрога. В нём обучались исключительно мальчики в возрасте от 14 до 17 лет на добровольной основе. Они были разбиты на две группы/курса. Учащиеся находились в школе на казарменном положении, внутренний распорядок которого соответствовал немецкому воинскому уставу. Все ученики носили немецкое военное обмундирование, что для гражданского населения под угрозой казни строго запрещалось. Точная дата закрытия школы неизвестна, но можно предположить: это произошло в феврале 1943 года, что было вызвано несколькими обстоятельствами, одно из которых связано со стремительным наступлением советских войск на южном участке фронта.
Казалось бы, ничего примечательного в этой школе нет. Однако тут возникает следующий вопрос: зачем немцы вообще открыли это учебное заведение, да ещё и для юношей 14–17 лет? Ведь известно, что оккупационные власти неохотно шли на такие шаги, так как это не вписывалось в фашистскую доктрину действий по отношению к порабощённым народам. И не лучше ли было всех её учеников отправить на принудительные работы в Германию? С чего вдруг у немцев возникла такая «доброта и щедрость»: открытие специализированного учебного заведения для таганрогской молодёжи?
Ещё одна странность связана с закрытостью этого учебного заведения и царившими в нём военными порядками. Тут же возникает вопрос и по поводу маловразумительной необходимости переноса занятий в полевые условия в зимнее время. Всё перечисленное наводит на мысль, что в стенах сельскохозяйственной школы занималась другими вещами, а её учебная направленность являлась лишь ширмой, за которой пытались спрятать иные дела. Ответ оказался прост. Согласно имеющимся в архивах ФСБ сведениям, данное образовательное учреждение являлось не чем иным, как учебным центром по подготовке немецкой агентуры для заброски в советский тыл в разведывательно-диверсионных целях.  Данное обстоятельство разъясняет и внутренний военизированный распорядок, и немецкую форму её учеников, и их выезд из города в зимнее время, который, по-видимому, был связан с необходимостью подготовки минно-взрывному делу в полевых условиях. При этом учащиеся подвергались жёсткой антисоветской идеологической обработке. Отсюда и происходят слова Стоянова и Анохина: «За Отчизну – без Сталина», ничем не отличающиеся от одного из лозунгов русских коллаборационистов.
И вот в этом шпионском гнезде в феврале 1943 года произошло событие, своей дерзостью потрясшее немецких кураторов. Именно в этот период в стенах заведения была выявлена тайная группа учащихся, которая выступала против установления пресловутого немецкого порядка.
Узнать некоторые подробности произошедшего позволяют показания бывшего слушателя этой школы Ивана Ивановича Авдеенко, который при опросе в КГБ сообщил:
«<…> За время учёбы в сельхозшколе мне известно, что немецкими карательными органами были арестованы ряд учащихся этой школы и впоследствии расстреляны за проводимую ими антифашистскую работу. В числе расстрелянных немцами, как помню, были учащиеся Грищенко Юрий и Шитиков. Кроме этого, немцами был арестован и расстрелян преподаватель химии Галах <…>».
По словам всё того же Авдеенко, казнь была осуществлена публично, что, естественно, произвело неизгладимое впечатление на подростков. К сожалению, Авдеенко не уточняет, в чём конкретно заключалась «антифашистская работа» расстрелянных. Определиться в этом вопросе нам помогают показания члена афоновского партизанского отряда Николая Ивановича Кузнецова, представленные им в ходе допроса в полиции:
«<…> Бюллетень «Вести с любимой Родины» под девизом «Смерть немецким оккупантам» сжигали из осторожности, во избежание такого случая, какой имел место быть в сельхозшколе, где по неосторожности из-за бюллетеней была арестована какая-то группа <…>».
То есть учащиеся, скорее всего, были схвачены либо за распространение листовок, либо за ознакомление с их содержанием. Ещё более неясно, при каких обстоятельствах они были арестованы: то ли это стало результатом предательства, то ли по чей-то неосторожности. Тем не менее в связи с этим эпизодом прослеживается странная, но интересная роль уже упоминавшегося нами Генриха Анохина. В чём она заключалась?
В своих воспоминаниях Генрих Анохин поделился с нами интересной деталью из своей биографии, касавшейся его пребывания в стенах сельхозшколы.  Он сообщил, что в феврале 1943 года у него сильно разболелись ноги, которые в конечном итоге покрылись гнойными язвами, мешавшими ему передвигаться. Увидев, как мучается Анохин, директор школы Франц Домбинский так расчувствовался, что наделил Генриха каким-то чудодейственным лекарством. Приняв его, Анохин тут же избавился от болезни. С этого момента Генрих воспылал к фашисту нежными чувствами и в частных беседах часто называл его не кем иным, как «своим святым».  Однако здесь следует задаться вопросом, по какой такой причине Франц Домбинский в одно и то же время, с одной стороны, отправляет группу учеников и преподавателей школы на казнь, а с другой – награждает одного из них исцеляющим препаратом? Тут поневоле закрадывается мысль: а не стало ли это расплатой Анохину за некую услугу?
Примечательно то, что после освобождения Таганрога советские органы безопасности по всем учащимся этой «сельхозшколы» проводили так называемые фильтрационные мероприятия. Проходил её и первый ученик школы Генрих Анохин, который к тому времени уже пребывал в рядах Советской армии и откуда в 1944 году был направлен в спецлагерь СМЕРШ № 048/05 (г. Шахты Ростовской области), созданный для фильтрации военнослужащих, побывавших в немецком плену, и для лиц, ранее находившихся на оккупированных территориях.  После почти года пребывания в этом лагере Анохин был отпущен без предъявления ему обвинений. Здесь некоторые скажут, что если Генриха Анохина отпустили, значит ничего не доказали. Что ж, это вполне возможно. Однако сам Анохин говорит, что его выпустили из лагеря не на свободу, а направили в психиатрическую больницу на основании заключения медицинской комиссии. Что это значит? А то, что Генрих Иосифович, по-видимому, очень театрально изображал из себя душевнобольного, что и позволило ему избежать предъявления обвинений. О том, что Анохин притворялся и не являлся больным, говорит тот факт, что через некоторое время его выписали из больницы и уже совсем скоро он поступил в один из ВУЗов страны.
К сожалению, ответы на наши неудобные для Генриха Иосифовича вопросы мы уже никогда не получим. Тем не менее уж слишком красноречивы факты, изложенные по собственной воле самим Анохиным, чтобы усомниться в его безгрешности. Конечно, найдутся те, кто искренне верил и продолжает верить этому во всех отношениях заслуженному учёному, писателю, да и просто человеку. При этом заметим, что последующие прижизненные регалии Генриха Иосифовича – ничто по сравнению с его возможной ролью в этой неприглядной для него истории.
В показаниях бывшего учащегося сельхозшколы Ивана Авдеенко имеется ещё одна интересная деталь, касавшаяся расправы над учениками школы. Она касается публичности их казни. На первый взгляд, в этом вроде как нет ничего удивительного, ведь каратели часто её практиковали. Достаточно вспомнить публичную казнь, осуществлённую немцами в феврале 1942 года на базарной площади Таганрога. Тем не менее такие акции проводились в качестве исключительной меры в целях устрашения населения. С чем же связана такая гласность в рассматриваемом нами случае? Нам представляется, что, открывая в Таганроге школу для будущих диверсантов, немецкое военное командование рассчитывало на лояльность и поддержку со стороны её учащихся, которые поступили в неё добровольно. И каково же было его разочарование – обнаружить в стенах указанного учебного заведения измену. Вот тут-то в качестве назидания и понадобилась публичная казнь провинившихся. Тем не менее этот эпизод наглядно продемонстрировал немцам реальные настроения жителей Таганрога к иностранным захватчикам. Разочаровавшись, оккупационные власти и приняли окончательное решение о дальнейшей судьбе этой школы. К сожалению, за её ликвидацию было заплачено несколькими жизнями молодых таганрожцев. Но их смерть была не напрасна, ведь если бы школа продолжила свою работу, то её выпускники могли натворить немало бед.
Ну и напоследок коснёмся утверждения Стоянова о том, что на допросах в ГФП Афонов и Мостовенко якобы признали идеологические отклонения у Морозова. В связи с чем могло быть сделано такое заявление? Вполне возможно, что в руководстве организации существовал конфликт, который в конечном итоге и вылился в обвинения Морозова в антисоветчине. Что ж, данного предположения полностью отрицать нельзя. Так, по воспоминаниям лично знавших Афонова людей, он имел ярко выраженные лидерские качества. Не исключено, что, командуя довольно внушительной подпольной группировкой, он рассчитывал на более весомую роль в движении. Личные амбиции Афонова могли стать основой для трений с Морозовым. Тем не менее достоверных сведений, подтверждающих наличие между ними конфликта, мы так и не нашли. Наоборот, имеющаяся информация указывает на вполне доверительные, партнёрские отношения Афонова с Морозовым. В частности, подпольщики Константин Афонов, Сергей Вайс, Георгий Сахниашвили на допросах свидетельствовали о деловом и вполне конструктивном общении между руководителями подполья. 
Относительно высказываний Стоянова о якобы враждебности Морозова по отношению к советскому строю, также заметим, что сдвиги в мировоззрении человека не происходят в одночасье и не остаются без внимания для окружающих. Однако в памяти подпольщиков Морозов остался исключительно «министром пропаганды». Наконец окончательно снять обвинения о наличии у Морозова антисоветских настроений позволяют протоколы допросов Мостовенко и Афонова. Внимательно изучив их, мы так и не обнаружили даже намёка на правдивость слов Стоянова. 
Анализируя показания бывшего главного городского полицая, невозможно отделаться от мысли, что он придумывал историю существования подпольной группы «Морозова», как говорится, «на ходу». И прямым доказательством этому является то вранье, которое мы с помощью имеющихся фактов попытались разоблачить. Но здесь следует задаться вопросом: с какой целью Стоянов оговорил честного человека? Собственно, в ходе допроса беря вину на себя за арест и расстрел ещё одной группы подпольщиков, он прекрасно понимал, что и без этого эпизода ему и так грозит высшая мера наказания. На наш взгляд, данной клеветой Стоянов преследовал слабую надежду всё-таки избежать ответственности за совершённые им преступления. Так своим сообщением он давал понять, что при непосредственном участии полицаев, действовавших под его руководством, была разоблачена группа «антисоветчиков». Следовательно, чекистам, которые, как известно, достаточно активно боролись с подобного рода проявлениями в советском обществе, его заявление нужно было рассматривать в качестве оказания им своеобразной услуги. В случае если бы его слова восприняли с доверием, то он мог рассчитывать и на смягчение приговора. Однако представители компетентных органов в искренность Стоянова не поверили и ожидаемых им выводов не сделали.
Теперь предлагаем разобраться, какую же группу арестовали в ночь на 19 февраля 1943 года в доме семьи Турубаровых? Действительно ли она состояла из учеников сельхозшколы? А если это так, то какое отношение к ней имел Морозов? Для начала попытаемся установить её численный состав, время образования и руководителя. С этой целью мы обратимся к показаниям матери одного из расстрелянных участников этой ячейки, Анастасии Николаевны Чередниченко, которые, как уже отмечалось, были ею представлены в 1946 году в ходе судебного разбирательства над Стояновым.  Примечательно, что кроме этих сведений она предоставила суду информацию о преступной деятельности главного таганрогского полицая в период оккупации, обвинив его в личном участии в аресте и допросах этой группы подпольщиков. Объективности ради заметим, что прямых доказательств участия Стоянова в этом деле ею приведено не было. Мы не станем отрицать, что именно полицейские производили задержание в доме Турубаровых. Да, именно они вели «следствие». Однако личного участия в перечисленных действиях своих подчинённых Стоянов не принимал, хотя с учётом занимаемой им должности решение о расстреле данной группы молодых людей выносилось в том числе и с его участием.
Итак, в состав ячейки входили 12 человек:
– Ковалёв Александр;
– Костиков Лев;
– Кравченко Олег Анатольевич;
– Романенко Александр Иванович;
– Романенко Сергей Иванович;
– Турубарова Валентина;
– Турубаров Пётр;
– Турубарова Раиса;
– Турубаров Кузьма Иванович;
– Чередниченко Михаил Илларионович;
– Щетинин Спиридон Михайлович;
– Шаров Евгений Александрович.
Как мы помним, в сельхозшколе учились только мальчики 14–17 лет. Поэтому в силу пола и возраста из представленного списка схваченных полицией подпольщиков можно смело исключить пять человек, которые явно не связаны со школой: всю семью Турубаровых, а также Евгения Шарова, чьё пребывание в стенах указанного учебного заведения было опровергнуто им лично. Остальные теоретически могли бы учиться в этой школе. Однако Анастасия Чередниченко, говоря об участниках данной группы, ни словом не обмолвилась об их обучении в сельскохозяйственной школе. Данное обстоятельство может говорить только об одном: они не имели к указанному учебному заведению никакого отношения. Окончательно снять все сомнения в правильности нашего вывода позволил имеющийся в распоряжении органов безопасности перечень учащихся этой школы, ознакомившись с которым мы так и не обнаружили ни одной фамилии из списка группы Турубарова.
Относительно создания данной ячейки существует версия, озвученная уже упоминавшимся нами Генрихом Анохиным. В частности, он заявил следующее.

 «<…> Как-то в сентябре 1941 года Николай Морозов (секретарь горкома ВЛКСМ), Лев Костиков (секретарь комсомольской организации одной из школ города) и я (секретарь комсомольской организации 15-й средней школы) находились вместе в ГК ВЛКСМ... Разговор шёл о приближении фронта к Таганрогу и возможности занять его немцами. Н. Морозов сказал, что он остаётся в Таганроге и организует партизанский отряд против немцев. Я и Костиков тотчас предложили себя в его отряд, на что Морозов согласился. Секретарь Ленинского РК ВЛКСМ Зина Гришина предложила мне подобрать надёжных ребят, которые бы согласились остаться для борьбы с немцами <…>».
Если взять за основу слова Анохина, то получается, что ячейка с участием Льва Костикова была создана по инициативе Семёна (Николая) Морозова, чуть ли не до начала оккупации Таганрога. Однако в представленных воспоминаниях Анохина имеется одна существенная неточность. Так, согласно докладной записке Александрюка, к вопросу формирования подпольной организации в Таганроге областные партийные власти обратились лишь в начале октября 1941 года.  Для этого, как мы помним, только за девять дней до захвата Таганрога немцами в город прибыли ответственные работники обкома партии, в числе которых был и Александрюк. Следовательно, ещё сам Семён Морозов до указанного срока не мог знать, что он остаётся в Таганроге для налаживания подпольной работы. Кроме того, вызывает подозрение то, что будущий руководитель подполья обсуждал совершенно секретную тему образования городского движения сопротивления оккупантам с посторонними лицами, каковыми на тот момент для него являлись и Костиков, и Анохин. Перечисленные обстоятельства позволяют в очередной раз усомниться в правдивости слов Анохина.
Большего доверия заслуживают сведения Евгения Шарова, представленные им на допросах в ГФП. 
«<…> В первых числах января 1943 года мой приятель по школе Чередниченко Михаил встретил меня на улице и во время разговора о фронте в подтверждение своих слов вынул из кармана и дал мне сообщение «Информбюро», отпечатанное на машинке. После прочтения 3–4 листовок, которые приносил мне Чередниченко, он рассказал мне, что существует организация, которая ставит своей целью пропаганду среди населения путём распространения листовок. После чего по его предложению я ходил к нему, Чередниченко, домой. В скором времени после нашей первой встречи, через полторы-две недели, однажды на квартире Чередниченко были Костиков Лев и Турубарова Раиса. Они зачислили меня в организацию и предложили приходить на квартиру Турубарова за инструкциями и листовками. Через два-три дня на квартире Чередниченко в присутствии Романенко Сергея, Ковалёва Александра и Костикова Льва мы все присутствующие подписали клятву <…>».
Следует признать, что на допросах в немецких карательных органах подпольщики в стремлении избежать уготованной им фашистами суровой участи всячески принижали свою роль в организации. Тем не менее на показаниях Шарова можно составить представление о том, как создавалась эта ячейка. Судя по всему, в окончательном варианте группа сформировалась только к февралю 1943 года, то есть в период начала самого массового притока новых подпольщиков в организацию.
Относительно руководителя группы Шаров заявил, что на момент его вступления в подполье ячейкой руководил Лев Костиков. Однако за несколько дней до ареста в доме Турубарова состоялось собрание:
«<…> у которого (Турубарова – авт.) присутствовало несколько человек. Костиков сказал, что группа переходит под руководства Турубарова (Петра – авт.), который тут же заявил, что теперь довольно заниматься бумажками (листовками – авт.). Необходимо доставать оружие из немецких машин, доставать бутылки с бензином для поджога немецких машин. Достали ли какое-нибудь оружие или нет, я не знаю, но оставшийся на квартире бензин, более половины бака (20 литров), от добровольцев, выехавших с квартиры Чередниченко, мы доставили к Турубарову <…>».
Говоря о своих товарищах по подполью, Шаров по какой-то причине так и не обмолвился о Морозове. Почему? Потому что Морозов не являлся руководителем группы. В своём сообщении Шаров предельно ясно указал, кто был таковым – это Пётр Турубаров. При этом присутствие Морозова в доме Турубаровых в злополучную ночь ареста было вызвано всё той же ролью, описанной нами при обсуждении темы образования группы Афонова.
Переходя непосредственно к аресту ячейки под руководством Турубарова, вновь обратимся к показаниям Шарова, который более или менее точно описывает, как это произошло, перечисляя тех, кто был задержан в ночь с 18 на 19 февраля 1943 года.
«<…> Были арестованы Турубаров (Пётр – авт.), также его отец, две сестры и Николай Морозов. <…> Как я узнал позже, Костиков тоже был арестован. <…>». 
Если следовать логике слов, произнесённых Шаровым, то получается, что из двенадцати входивших в эту группу подпольщиков были схвачены только шесть. Остальных, по-видимому, арестовали по месту их жительства. Тем не менее остаётся неясным, производился ли их арест единовременно, то есть сразу по нескольким адресам, или же с какими-то пусть и непродолжительными, но промежутками времени? В обоих случаях это означает, что за подпольщиками следили. Косвенным доказательством этому служат воспоминания Е.А. Степанова, который в годы оккупации жил по соседству с семьёй Турубаровых.  По словам данного свидетеля, незадолго до ареста группы подпольщиков у него состоялся разговор с главой семьи Турубаровых Кузьмой Ивановичем, который сам обмолвился, что местная полиция опрашивала его по поводу каких-то «ночных» посетителей дома. Из этого следует, что Турубаровы ещё до ареста ячейки уже находились в поле зрения полиции из-за неустановленных посетителей их дома. Кем могли быть эти посетители? Вполне логично, что таковыми являлись молодые ребята-подпольщики, входившие в группу Петра Турубарова. Однако мы возьмём на себя смелость рассмотреть эту ситуацию с несколько иной, может быть неожиданной стороны и представить свою не менее правдоподобную версию.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что полицаи по поводу «гостей» зачем-то вообще опрашивали Кузьму Ивановича. Ведь своим интересом они могли насторожить хозяина дома и его «гостей» и невольно спугнуть их. Не проще ли было бы неожиданно нагрянуть в дом с проверкой и выяснить, кто в нём находится, что собственно они и сделали в ночь с 18 на 19 февраля 1943 года. В этой связи слова свидетеля Степанова относительно опроса Турубарова-старшего сотрудниками полиции можно рассматривать как вымысел. Однако если всё-таки принять это за правду и беседа полицаев с Кузьмой Ивановичем действительно состоялась, то данная история приобретает иной смысл, то есть полицаи ненавязчиво, но вполне осознанно предупредили Турубарова о нависшей над ним угрозе. Зачем? Здесь нужно понять, кем был Кузьма Иванович Турубаров. В некоторых источниках утверждается, что до войны он являлся рыбаком.
Примечательно, что в 1942 году немецкие оккупационные власти разрешили местным жителям вылов рыбы в море. Для этого они организовали выдачу соответствующих патентов. В свою очередь в архивах ФСБ имеются документальные свидетельства, указывающие на то, что среди этой категории граждан было большое количество немецкой агентуры, ориентированной на отслеживание обстановки в Таганрогском заливе с целью недопущения проникновения в Таганрог водным путём советских лазутчиков. Иными словами, патент получал тот, кто не только имел свою лодку и снасти, но и давал согласие на тайное сотрудничество с немцами. Другое дело, что дать такое согласие, пусть даже письменное, и реально работать на немцев в качестве агента – это две большие разницы. Ведь рыбака в море уже никто не контролировал, и он мог свободно пересечь узкий Таганрогский залив и оказаться на советской, не занятой врагом территории. Там его могли спокойно перевербовать советские органы безопасности уже для своих целей.
Касаясь личности Кузьмы Ивановича Турубарова, заметим, что он являлся не просто рыбаком, а рыбинспектором. С учётом этого Турубаров-старший обладал сводными данными на многих таганрогских рыболовов, которых лично знал ещё с довоенных времён. В связи с этим он представлял безусловный интерес для немецких спецслужб и не в качестве рядового агента, а резидента. Состоял ли Кузьма Иванович на службе у немецких спецорганов, доподлинно неизвестно, но и исключать такой возможности нельзя. При этом одновременно он мог работать ещё и на советскую разведку, ведь он свободно мог перебраться на другой берег Азовского моря, где в течение длительного времени располагались боевые подразделения Красной армии. Там его могли спокойно перевербовать и использовать уже в своих целях, в частности для относительно безопасной переброски агентуры на оккупированные немцами территории. Однако кем же мог быть один из «ночных гостей»? По нашему мнению, таковым скорее всего являлся не кто иной, как сын Кузьмы Турубарова – Пётр Турубаров. И тут возникает вопрос: зачем ему нужно было скрываться? Ответ кроется в коротенькой, но очень насыщенной биографии Петра Турубарова.
Известно, что с 1939 году Пётр Турубаров проходил срочную службу в 16-м отдельном пограничном полку НКВД.   

СПРАВКА

16-й отдельный пограничный полк НКВД сформирован в 1920 году. С 1922 года до 22 июня 1941 года данное подразделение осуществляло охрану на белорусском участке советско-польской государственной границы. 23 июня 1941 года полк прикреплён к 13-й армии Западного фронта, где выполнял задачи по охране тыла, что в условиях отступления являлось передовой линией. В начале октября 1941 года 13-я армия в очередной раз попала в окружение в районе г. Брянска. Выйдя из окружения, полк был переброшен на оборонительный рубеж в районе г. Калинина (ныне г. Тверь). В дальнейшем полк принимал активное участие боевых действиях на различных фронтах Великой Отечественной войны. Расформирован в 1954 году.

В октябре 1941 года имя командира отделения Петра Кузьмича Турубарова было внесено в списки безвозвратных потерь как без вести пропавшего указанного подразделения НКВД, попавшего в тот период в очередное окружение под городом Калининым. Однако позже Пётр Турубаров объявляется, но не в расположении советских войск и не в немецком плену, а в оккупированном Таганроге. Как ему удалось преодолеть такое расстояние и за какой срок, неясно. Что доподлинно известно, так это то, что его возвращение домой можно квалифицировать соответствующей статьёй Уголовного кодекса, суровость которой в период военного времени только возрастает. Появление Петра в отчем доме стало проблемой для Кузьмы Ивановича. Ведь теперь сына, хоть и бывшего, но сержанта органов НКВД, необходимо было прятать. Однако Пётр не мог безвылазно сидеть в доме неизвестно какое время. Не исключено, что по ночам он всё же выходил из жилища. Это даже с соблюдением мер предосторожности не осталось незамеченным для окружения семьи Турубаровых, что и превратило его в «ночного гостя». Вот в ночь с 18 на 19 февраля полиция, несмотря на предупреждение Турубарова-старшего, всё-таки пришла к нему в дом с проверкой, обнаружив в нём – какая оперативная удача! – не одного, а нескольких «гостей». Кто мог донести на Турубаровых?
В связи с возможными контактами Кузьмы Ивановича с полицией можно было бы заподозрить его в доносительстве. При всей невероятности такое вполне возможно, если предположить, что Турубаровы, зная, кем на самом деле является Семён (Николай) Морозов, специально заманили руководителя таганрогского подполья к себе в дом с целью его передачи в руки полиции. За такую услугу карательным органам Пётр Турубаров мог получить возможность спокойно жить в городе. Однако данная версия опровергается одним очень существенным обстоятельством, опять же связанным с Петром Турубаровым. Стремительное февральское наступление советских войск на южном участке фронта привело к тому, что фашисты уже были готовы оставить Таганрог. Но этому надвигающемуся событию были не рады не только немцы, но и некоторые таганрожцы. Например, тот же Пётр Турубаров, который прекрасно осознавал своё незавидное положение в случае освобождения города. Ведь ему предстояло ответить на неудобные вопросы по поводу оставления в октябре 1941 года своей воинской части и по поводу своей жизни в оккупированном городе. Что в складывавшихся обстоятельствах ему оставалось делать? Правильно, вступить в подпольную организацию, тем самым попытаться защитить себя от будущих неприятностей. Примечательно, что в тот момент, а именно в феврале 1943 года, так поступали многие, кто чувствовал свою уязвимость перед НКВД. В этой связи доносить полиции на себя и своих родственников Турубаров-старший не мог по причине нелогичности такого поведения, так как он, наоборот, был заинтересован в членстве своего сына в подпольной организации. Однако если это не Кузьма Иванович Турубаров, то кто?
В уже упоминавшейся нами художественной книге «Герои Таганрога» среди причастных к провалу группы Турубарова называется имя Анатолия Кашкина.  В течение длительного времени за неимением других кандидатов представленная писателем версия была воспринята общественностью как подлинное событие. Попытаемся разобраться, так ли это на самом деле.
В пользу версии Гофмана говорит тот факт, что в списке сотрудников полиции, поощрённых немецким командованием за активные действия по разгрому «банды Афонова», значится агент полиции по фамилии Кашкин.  Однако Гофман связал имя Анатолия Кашкина с арестом группы Турубарова. Попробуем разобраться, действительно ли этот полицай имел отношение к данному эпизоду.
Для начала следует определиться с пониманием слова «агент» в интерпретации представленного документа. Известно, что в системе германских карательных органов имелись две категории агентов. Первая – это негласные, тайные сотрудники. Их ещё называют осведомителями, которые за свою деятельность либо получали небольшое материальное вознаграждение, либо нет. Как правило, такие агенты при вербовке получали оперативный псевдоним. Формат сотрудничества с такими агентами предполагает, что личные, а также иные сведения о них остаются тайной для непосвящённых.
Вторая категория агентов – это гласные, официально состоящие на службе сотрудники. Такими во время войны спецагентами, как правило, являлись рядовые полицейского резерва, иначе говоря, стажёры, которые при переходе к оперативной работе проходили обучение у кадровых оперативников/следователей полиции. В их обязанности, в числе других вопросов, входило участие в аресте подозреваемых, а также внутрикамерная разработка подследственных с целью добывания информации об их преступных деяниях. Во время оккупации Таганрога таким агентам выплачивалось минимальное денежное довольствие в размере 300 рублей / 30 рейхсмарок, а также выдавался продуктовый паёк.
Относительно Анатолия Кашкина заметим, что в трофейных документах он значится как рядовой сотрудник «Шумо» 2-го участка полиции под своими подлинными установочными данными.  Одновременно с этим с 26 января 1942 года он состоял в резерве Управления полиции на выдвижение на оперативную работу.  Перечисленные обстоятельства говорят о том, что он относился ко второй рассматриваемой нами категории агентов.
Для того чтобы зарекомендовать себя в глазах оккупационных властей с положительной стороны, Анатолий Кашкин периодически писал доносы. Установлено, что он лично составил как минимум одно такое письменное сообщение на своего соседа по дому Вахина, который в годы советской власти являлся председателем товарищеского суда судоремонтного завода.  Наконец 5 мая 1943 года его перевели на должность агента 3-й категории криминального отдела городской полиции с окладом 600 рублей и двухнедельным испытательным сроком.  Не исключено, что в указанное подразделение он попал по рекомендации своего отца – Михаила Кашкина, который также числился сотрудником этого же отдела.
По свидетельству некоторых очевидцев, Толя Кашкин принимал личное участие в аресте подпольщиков Василия Писаренко и Антонины Козубко.  Кроме того, с 26 мая 1943 года он значится дежурным по тюрьме, располагавшейся в подвале здания городской полиции, где в тот момент шла активная работа с арестованными подпольщиками группы Афонова. По-видимому, с учётом подходящего возраста его в качестве секретного агента подсаживали в камеры, где содержались подпольщики, для выведывания дополнительных сведений о деятельности организации. Не исключено, что данная миссия и послужила основанием для внесения немцами его фамилии в список на поощрение.
После успешного окончания работы с таганрогскими партизанами его в качестве своеобразной награды перевели в только что созданную команду «Гифл криминал полицай», действовавшую при СД «4-б». Данная команда, состоявшая исключительно из таганрожцев, прославилась тем, что занималась физическим истреблением мирного населения в Петрушинской балке. Однако служба в указанном подразделении у Кашкина не задалась. За утрату казённого транспортного средства – велосипеда его, не успев зачислить в состав команды, с позором выгнали. Кстати, впоследствии данное взыскание избавило его от наказания, так как он не успел принять личного участия в карательных акциях. В конце августа 1943 года Кашкин вместе с отступающими немецкими воинскими частями бежал из города. Окончание войны он встретил в Берлине в госпитале им. Коха, в котором работал в качестве рядового санитара. Изменив свою фамилию с Кашкина на Каткина, он вернулся в СССР, где в течение длительного времени ему удавалось скрываться от разыскивавших его органов. Тем не менее в результате долгой и кропотливой работы в середине 60-х годов его нашли. При опросе Кашкин подтвердил чекистам, что в период оккупации Таганрога действительно стажировался в ВРП. Однако своё участие в карательной деятельности по отношению к своим землякам он всячески отрицал. С определённой долей горечи должны признать, что чекистам так и не удалось доказать его причастность к преступлениям, возможно совершённым им в годы оккупации города. В результате никакого наказания он так и не понёс. Тем не менее, опираясь на представленные сведения, необходимо констатировать, что Кашкин к аресту группы Турубарова непричастен.
Подводя итог вопросу о причинах ареста группы Турубарова, отметим, что, к сожалению, нам так и не удалось их установить. Единственное, что мы можем добавить, так это то, что захват данной ячейки не был связан с её принадлежностью к подполью. На это указывают малый срок её существования, а также отсутствие какой-либо активности, так как что-то посерьёзней, кроме чтения листовок и перемещения 20 литров бензина с одного места на другое, группа Турубарова совершить так и не успела. Иными словами, эта группа хоть и была создана, но бездействовала, а раз так, то для карателей она не существовала. Имеется ещё несколько косвенных доказательств этому выводу, и их мы рассмотрим чуть позже, а пока предлагаем перейти к ситуации, которая произошла сразу после задержания подпольщиков. Для этого опять обратимся к показаниям Шарова.
«<…> Во время перевозки арестованных в тюрьму Турубарову и мне (Шарову – авт.) удалось бежать. После моего ареста и побега, 19 февраля 1943 года, я с Турубаровым скрылся в кустах. Утром 19 февраля у Турубарова было условлено свидание с Афоновым Василием, с которым я не был знаком. Турубаров сообщил Афонову, что у него на квартире арестовали их «министра пропаганды» (Морозова – авт.). Афонов зашёл в дом в районе Касперовского базара, откуда вынес записку с адресом нашей квартиры: 11 переулок, 39 (проживала Валентина Кочура (она же Гаращук, Кочак) – авт.)  <…>. В то время, когда мы скрывались, часто нас посещали члены организации Афонова, как, например, Плотников Максим, а также сам Афонов, который обещал нам устроить переход на сторону красных. Нас весь этот период снабжали сводками Информбюро. Когда арестовали Василия Афонова, Валентина говорила, что в городе оставаться нельзя. Тут же Валентина дала мне немецкое удостоверение личности – «аусвайс» на фамилию «Борисов». В связи с арестом Афонова и других 20 июня 1943 года, я ушёл к себе домой и уже дома уничтожил это удостоверение.
Родные Турубарова сообщили мне, что Пётр на ту сторону не пойдёт, так как есть возможность достать для него документы и отправить в тыл. Турубаров остался у Гаращук, и я его больше не видел. Я сперва хотел ехать в тыл, но так как не было никаких документов, то я решил пытаться перейти морем на сторону русских у Приморки. Я предпринял 4.07.43 попытку при помощи спасательного жилета переплыть морем. Когда я находился в воде, то был схвачен рыбаками. Они позвали немецкий моторный катер береговой охраны, и я был арестован <…>». 
Представленные показания Шарова имеют для нас особое значение, так как дают представление не только о том, что произошло сразу после ареста, но и о ситуации, складывавшейся как в самой подпольной организации, так и вокруг неё. Тут присутствуют героизм и взаимовыручка, проявленные подпольщиками по спасению своих товарищей, тут мы наблюдаем и услужливое предательство, обнаруженное у некоторых таганрожцев. Вызывает большой интерес и сам фактический материал.
Во-первых, становится известно, что в момент ареста, 19 февраля 1943 года, Пётр Турубаров и Евгений Шаров совершили удачный побег из-под стражи. Нам представляется, что именно он и послужил одной из причин задержания и последующего расстрела всей группы. На данную мысль наводит логика действий карателей, у которых прямо из-под их носа сбежали два арестанта. Давайте представим, какие вопросы раздосадованные полицаи могли задавать задержанным? О членстве в подпольной организации? Вряд ли, так как их в этом даже не подозревали. Тогда какие? Нам представляется, те, которые позволили бы установить имена посторонних лиц, находившихся в доме Турубарова, а также о цели и законности их пребывания в жилище. Но главные вопросы наверняка касались установления местонахождения двух удравших дерзких нахалов. Конечно, поначалу арестованные Морозов и члены семьи Турубаровых всё отрицали. Ведь они действительно не знали, где в тот момент могли находиться их более удачливые товарищи. Однако в ходе дальнейших «душевных» бесед с пристрастием задержанные могли произнести фамилии всех тех, к кому предположительно имели возможность обратиться за помощью сбежавшие Турубаров и Шаров. В их числе наверняка были названы те, кто входил в состав данной подпольной ячейки. Вот тут-то и вспоминаются слова Шарова о том, что Лев Костиков, как, возможно, и остальные члены группы, был задержан позже. Однако и их аресты ничего не дали, так как Турубаров, обратившись за помощью не к членам возглавляемой им ячейки, а напрямую к Василию Афонову, поступил нелогично. Видя, что предпринимаемые действия не приносят какого-либо результата, находившиеся в определённом цейтноте полицаи, раздражённые «запирательством» всех задержанных, принимают решение об их ликвидации. Расстрел состоялся 22 февраля 1943 года. При этом обращает на себя внимание тот факт, что Кузьма Иванович Турубаров, в отличие от своих дочерей Валентины и Раисы, избежал расстрела и был выпущен на свободу. Тут есть о чём задуматься.
Во-вторых, подтверждается особая руководящая роль Семёна (Николая) Морозова в подполье, о которой мы рассказывали выше. Так, из представленных Шаровым сведений видно, что Турубаров к моменту своего ареста уже был знаком с Василием Афоновым. Казалось бы, что ещё было нужно группе Турубарова, чтобы приступить к активным действиям в подполье? Однако для легализации деятельности в составе организации всё-таки требовалось получить санкцию лично от Морозова.
В-третьих, обращает на себя внимание нелогичность решения родных Петра Турубарова не отправлять его на советскую сторону. Казалось бы, Кузьма Иванович, имевший рыбацкую лодку, располагал возможностью спокойно перевезти сына через залив. Однако они принимают другое решение. В чём причина такого противоречивого намерения? Во-первых, в том, что из-за побега сына из-под стражи Кузьма Иванович к тому времени наверняка был лишён патента рыбака, с учётом чего он не мог легально выйти в море. Во-вторых, в том, что Петру Турубарову не с чем было являться на советскую сторону, из-за того что как подпольщик он не состоялся. Доказать же личное участие в организации уже никто не мог, ведь большинство его боевых товарищей, включая Василия Афонова, погибли. Конечно, был ещё Шаров, но и ему самому ещё предстояло оправдаться перед чекистами.
К сожалению, для всех перечисленных в показаниях Шарова лиц всё закончилось трагично. Василий Афонов и Максим Плотников были расстреляны. Валентине Качуре удалось сбежать из Таганрога. Но в ходе облавы, устроенной местными полицаями в хуторе Каймакчи (ныне входит в состав села Гаевка), 9 августа 1943 года в доме Анастасии Петровны Каймакчи (д. 81-а) Валентина Качура и Александра Ильинка были задержаны.  Евгений Шаров был задержан при попытке перехода через линию фронта. После длительных допросов 28 августа 1943 года его расстреляли в Петрушинской балке. 
Не менее трагично сложилась судьба и Петра Турубарова. После ухода от Валентины Качуры он более двух недель скрывался в доме родителей, по-видимому, всё-таки готовясь к переходу на советскую сторону. Однако 7 июля 1943 года он принял последний бой. Подробности разыгравшейся в доме трагедии отражены в недельном обзоре оперативной обстановки, составленном полицией за период с 3 по 10 июля 1943 года.
«<…> Политическим отделом Управления полиции 07 июля был обнаружен бежавший в феврале 1943 года один из руководителей и организаторов партизанского движения в Таганроге Турубаров Пётр. Турубаров скрывался на чердаке дома № 107 по Итальянскому переулку. При обнаружении Турубаров оказал вооружённое сопротивление, сделав два выстрела по следователям полиции, в результате чего последний (следователь Резников – авт.) был ранен и отправлен в 3-ю больницу, где 07 июля от полученных ран умер. При задержании у Турубарова был обнаружен резиновый надувной пояс, подготовленный для переправки вплавь на сторону большевиков <…>».
Сам Пётр Турубаров в ходе перестрелки с сотрудниками полиции получил тяжёлое ранение. Его отправили во 2-ю городскую больницу на лечение, где 31 июля 1943 года он скончался. Похоронен на таганрогском городском кладбище.
Собственно этим героическим боем с пособниками фашистов Пётр Турубаров доказал, что, несмотря на перипетии своей судьбы, он являлся настоящим патриотом своей отчизны, который, как и большинство его товарищей по подполью, мужественно принял смерть за её свободу.
 
ЛИКВИДАЦИЯ ГРУППЫ С. МОСТОВЕНКО

Как уже отмечалось, в середине февраля 1943 года ситуация на южном участке советско-германского фронта изменилась. Предпринятое после победы под Сталинградом наступление Красной армии выдохлось, придав дальнейшим сражениям на данном участке фронта затяжной позиционно-оборонительный характер. Такое положение дел самым непосредственным образом отразилось на подполье Таганрога.
На начало февраля 1943 года ситуация в таганрогском партизанском движении оценивалась его кураторами из НКВД как вполне спокойная, не предвещавшая никаких потрясений.

Из бюллетеня разведданных на 20 марта 1943 года

«<…> (Подпольная – авт.) организация имеет свои группы на пяти промышленных объектах, располагает двумя радиоприёмниками и двумя пишущими машинками. Организация ощущает недостаток оружия, которого имеется в очень незначительном количестве. Взрывными веществами не располагает. Руководство организации практикует проведение под видом церковных праздников небольших собраний, на которых присутствует актив и старые члены организации по обсуждению намеченных мероприятий. В начале февраля 1943 года организация готовилась к более активным действиям, разрабатывала методы борьбы в период приближения фронта, назначала сборные пункты на случай общего выступления. Случаев предательства и измены в организации не было». 

Как видно из приведённого сообщения, в тот момент Центр поставил перед организацией к уже имевшимся ещё несколько дополнительных задач:
– приобретение оружия и взрывчатых веществ;
– увеличение численности движения;
– подготовка партизан к выступлению против немцев.
Наступательные действия Красной армии, а также активизация работы руководства подполья привели к взрывному росту числа участников организации. За короткий срок, с февраля по май 1943 года, относительно небольшая численность городского подполья увеличилась в несколько раз. Очередным примером активизации деятельности подполья в обозначенный период стало появление подпольной группы, возглавил которую Степан Мостовенко.
Долгое время считалось, что ячейка под руководством Мостовенко входила в состав группы подпольщиков, во главе которой стоял Василий Афонов. Данное мнение базировалось на том обстоятельстве, что в немецких документах обе эти группы представлены единым подпольным объединением, имевшим условное наименование «Боевой штаб». На самом деле всё было совершенно иначе, в чём и предлагаем разобраться.
По инициативе старшего контрольного мастера цеха № 2 65-го завода  Степана Ивановича Мостовенко 17 февраля 1943 года на квартире Василия Сергеевича Вероновского собралось семь работников указанного предприятия. В ходе обсуждения общего положения дел на фронте собравшиеся пришли к общему мнению о необходимости самоорганизоваться в боевую подпольную группу с ярким названием «Отряд имени Василия Чапаева» для оказания посильной помощи наступающей Красной армии. Руководителем ячейки тут же единогласным решением избирается Мостовенко, а его заместителем назначается Иван Григорьевич Литвинов. При этом обращает на себя внимание то обстоятельство, что в момент создания Мостовенко своей ячейки уже действовала на 65-м заводе группа из 11 подпольщиков, входившая в состав отряда под руководством Акима Поддёргина.
С этого периода по Таганрогу стали распространяться листовки от имени некоего «Боевого штаба», в которых печатались не только сводки Совинформбюро, но и звучали призывы к населению города свергнуть оккупантов путём открытого вооружённого выступления. Но данная активная агитационная деятельность подпольщиков уже совсем скоро привлекла внимание карательных органов.

Из бюллетеня разведданных органов НКВД на 20 марта 1943 года

«<…> О существовании организации стало известно полиции, так как выпускаемые бюллетени сообщений Совинформбюро распространяются в больших количествах. Кроме того, организацией выпускаются обращения к военнопленным и населению города с призывом саботировать мероприятия немецких властей по отправке жителей на работы в Германию, воззвание о героическом наступлении частей Красной Армии и в связи с этим задачами населения <…>».

Обращает на себя внимание тот факт, что, помимо оповещения населения о ситуации на фронтах войны, в листовках, что очень важно, звучит призыв вовлечения в повстанческую деятельность и военнопленных. Тем более что среди этой категории советских пленных стали всё больше и больше отмечаться случаи их бесследного исчезновения.
Примечательно, но до определённого момента оккупационные карательные органы даже не подозревали о наличии в городе подполья, которые списывали реальную деятельность тайных патриотов Таганрога на работу исключительно советской агентуры, засылаемой «красной разведкой» через линию фронта. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с немецкими оперативными сводками.
«Благодаря наступившему в начале отчётного периода изменению погоды и подтаявшему льду у советской службы разведки не было возможности высылать большое количество агентов в район командования, как это наблюдалось до сих пор. Поэтому случаи шпионажа за истекшее время значительно сократились. Деятельность командования была направлена главным образом на обезвреживание партизан и тех элементов, которые продолжают настраивать население против немцев и создавать затруднения. <…>
<…> За отчётный период захвачено 17 агентов советской разведки, которые пришли с заданиями в Таганрог. Их допросы во всех случаях заканчивались сознанием. Почти все они молодёжь обоего пола. Район действий этих агентов, помимо Таганрога, включает в себя весь Миусский полуостров. Наша группа получила отчёты о допросах нижеуказанных агентов, которые были расстреляны: Водин А.К., Присущенко И.И., Широков Г.Г., Токарев В.Л., Нилетин П.Л., Пономарёва А.П., Благовещенская Н., Трепачёв В.Д., Немченко Ф.С., Кушнаренко Н.Ф. Ликий Ф.В., Шапошников Ф.Г., Иванов Л.М., Землянухин С.Ст., Огарёв Ф.А., Смирнова Н.С., Титова А.А.
Кроме того, за истекший период командованию удалось захватить много партизан и агитаторов.
24.03.(1943) захвачен проводник Красиков Семён. Он был старший партизан и сумел получить должность от немецких властей. Он имел намерение передавать русским приобретённые таким образом сведения, а при случае перебежать к русским. Красиков был расстрелян.
26.03.(1943) удалось захватить Артёмкина П.И., который в течение 3 месяцев бродил по немецким тылам, где собирал сведения для красной разведки. Артёмкин был расстрелян. В тот же день задержан Скворцов П.Н. Настоящая его фамилия Краузе. Он еврей и сумел примазаться к СС-части как переводчик. Скворцов, который обоснованно подозревался в шпионаже, был расстрелян.
27.03.(1943) удалось захватить Кириченко С.Ст. Его допрос показал, что он член партии с 1921 года, занимался всё время подстрекательством против немцев. Было доказано, что он убил одну фольксдойче камнями.
31.03.(1943) задержаны Козин А.Д. и Владимиров Н. при попытке 26.03.(1943) перебраться к русским, чтобы передать красной разведке сведения, собранные в немецком тылу. Оба расстреляны.
8.04.(1943) удалось захватить следующих лиц: Бобриков В.А., Завьялов П.Д., Пугачёв А.Ф., Пугачёв Ф.И., Пугачёв И.И., Галушкин Р.Н. Задержанием этих лиц удалось обезвредить партизанскую банду, которая уже несколько недель занималась организацией партизанских групп. Особый доклад по этому поводу поступил в группу 11.04. Все шестеро были расстреляны.
16.04.(1943) задержан Корнеев К.И. Он старый партизан, занимал руководящую должность в Коммунистической партии. Будучи по должности начальником Управления здравоохранения, незадолго до вступления немецких войск в Таганрог уничтожил все врачебные инструменты, лекарства и тому прочее, чтобы не оставлять их немцам. Корнеев был расстрелян.
Дальнейшая зачистка оккупированных территорий привела к задержанию 123 военнопленных, которые без документов блуждали по Таганрогу и были направлены в лагеря для военнопленных.
За отчётный период задержано всего 157 человек за следующие правонарушения:
а) общие преступления и проступки – 0
преступления против безопасности войск – 0
шпионаж – 17
партизанская деятельность – 13
прочие причины ареста:
бежавшие военнопленные – 123
б) правонарушения воинских чинов:
дезертирство – 3
незаконные отлучки – 1 

Тем временем в окончательном варианте ячейка Мостовенко сформировалась только к началу мая 1943 года. Её костяк состоял из охранников 65-го завода. В целях конспирации общие собрания членов группы проводили в противоположном от 65-го завода конце города, в одном из заброшенных домов Стахановского городка (жилой микрорайон на берегу Азовского моря около металлургического завода). Во время этих сборов подпольщики обсуждали планы активизации своей деятельности.
В свою очередь распространение листовок кустарного производства натолкнуло карателей на мысль о появлении в Таганроге группы недовольных немецким порядком горожан. Данное обстоятельство не на шутку встревожило местное немецкое руководство, которое дало поручение соответствующим службам отыскать и обезвредить сеявших смуту таганрожцев. После недолгих обсуждений задачу по их выявлению возложили на местную полицию. Но для полицаев данная миссия оказалась невыполнимой. Вот что о некоторых обстоятельствах произведённого розыска сообщил Борис Стоянов.
«<…> Примерно в феврале 1943 года в Таганроге стали часто появляться антигерманские листовки, содержавшие сообщения Совинформбюро и разные патриотические призывы, обращения к населению. В призывах говорилось о предстоящем в скором времени освобождении Таганрога Красной Армией, о необходимости оказания всеми мерами сопротивления и нанесения всяческого вреда немцам и так далее. Каждая листовка заканчивалась подписью «Боевой штаб». Листовки распространялись по городу, даже в бургомистрате. Я доложил начальнику ГФП Брандту. Тот дал указание найти и обезвредить. Я поручил это дело Петрову (начальник политического отдела Управления вспомогательной полиции). Тот перепоручил Пашкевичу (следователь политического отдела), который на протяжении определённого времени занимался спецработой по приобретению образцов шрифтов пишущих машинок на всех предприятиях города и собирал образцы бумаги. Однако работа результата не дала и на след напасть не удалось. <…>». 
Вызывает интерес ещё и то, что поиском данной группы занимались не только местные полицейские, но и подпольщики, возглавляемые Василием Афоновым. Об этом на допросах в ГФП поведал Владимир Шаролапов, который сообщил, что как только листовки с подписью «Боевой штаб» стали появляться на улицах города, ему от Василия Афонова поступила команда разыскать тех, кто их изготавливал.  После долгих поисков только к началу мая 1943 года Шаролапову всё ж таки удалось установить дислокацию группы и имя её руководителя. Выслушав доклад, Афонов даёт указание всё тому же Шаролапову организовать ему срочную встречу с Мостовенко для обсуждения вопроса о проведении совместных действиях против врага. Но из-за вскоре последовавшего ареста Афонова его встреча с Мостовенко так и не состоялась.
Между тем, несмотря на постигшую на первых порах неудачу по поиску «Боевого штаба», каратели, объединив усилия ГФП, СД и местной полиции, продолжили работу по выявлению указанной группы подпольщиков. Для этого они задействовали весь имевшийся в их распоряжении оперативный арсенал. Прежде всего к поиску были привлечены агенты-провокаторы. С их помощью уже совсем скоро у карателей появились первые положительные результаты. В частности, на допросах в КГБ Стоянов поделился информацией о неком военнопленном по фамилии Яковлев (в другом варианте Яковенко), с информации которого и начался разгром «Боевого штаба». 
Заметим, что в ходе следствия Стоянов, для того чтобы скрыть некоторые неприглядные факты из своей биографии периода оккупации Таганрога, проявлял чудеса хитрости и изворотливости. Поэтому в правдивость его слов относительно самого существования этого предателя можно было бы и не верить. Однако сведения о существовании Яковлева также сообщил и бывший сослуживец Стоянова – следователь политического отдела полиции Владимир Васильевич Иванов, который непосредственно работал с указанным провокатором.  В подтверждение своих слов Иванов заявил, что в апреле 1943 года он лично привлёк к тайному сотрудничеству данного предателя. При этом каратель пояснил, что Яковлев сам, по собственной инициативе, обратился в полицию с заявлением о попытке неизвестного ему работника 65-го завода склонить его к действиям против немцев.  С помощью Яковлева полицаи быстро установили, кто был этот работник. Им оказался Василий Вероновский, который по приказу Мостовенко и предложил незнакомому ему военнопленному Яковлеву, работавшему на заводе в немецкой рабочей команде, вступить в их тайную партизанскую организацию. Попутно Яковлеву удалось выяснить численность, персональный состав, структуру группы, места сбора партизан, наличие у них печатной техники, радиоаппаратуры, оружия и мест его хранения. Результатом «работы» провокатора стало то, что вскоре вся ячейка была взята под стражу. Войдя во вкус, полицаи отработали предателю новое задание, направленное на установление всех членов выявленной им новой группы подпольщиков, а также скрывающихся от оккупационных властей коммунистов и комсомольцев.
Тут следует признать, что Яковлев являлся классическим агентом-инициативником, который, испугавшись за свою жизнь, сам вышел на связь с полицией и предложил свои услуги по изобличению подпольщиков. С учётом этого обстоятельства его нельзя признать агентом, который был специально внедрён в организацию. Конечно, он мог отказаться от предложения Вероновского и при этом не вступать в контакт с полицаями. Но Яковлев принял трусливое решение, ставшее для группы Мостовенко фатальным. В дополнение к сказанному отметим, что после освобождения Таганрога органы безопасности занимались поиском Яковлева, но из-за отсутствия дополнительных сведений о нём установить его так и не удалось.
Выявив группу партизан на 65-м заводе, Стоянов решил похвастаться своим успехом перед начальником ГФП-721 Брандтом. Каково же было его удивление, когда руководитель указанной зондеркоманды заявил, что о существовании этой группы ему известно практически всё. Позже чекисты выяснили, что немцы имели своего осведомителя в рядах «Боевого штаба». Провокатором являлся Михаил Александрович Зайцев, который оказался резидентом зондеркоманды СД «Ц-6» по кличке «Мазай».  Официально Зайцев работал начальником охраны 65-го завода, то есть являлся формальным руководителем тех подпольщиков, которые, будучи охранниками указанного предприятия, составляли костяк группы Мостовенко. Представляется вероятным, что подпольщики сами доверились Зайцеву, предложив ему вступить в их группу. По всей видимости, по согласованию с немецкими карательными органами провокатор принял предложение подпольщиков, получив таким образом полный доступ к информации о «Боевом штабе». Более того, для сбора дополнительных сведений Зайцеву было поручено задействовать состоявшего на связи СД «Ц-6» агента Холуенко Марию Петровну.  Она втёрлась в доверие к вдове подпольщика Вероновского,  через которую получила сведения ещё на несколько участников этой ячейки: Фоменко, Гутник, Копырин, Дранников. 
Кроме того, во время массовых арестов членов группы Афонова Холуенко использовали в качестве подсадного агента во внутрикамерных разработках.  Позже чекисты выяснили, что на совести Холуенко ещё несколько загубленных жизней подпольщиков, которые по её наводке были арестованы и расстреляны. 
Отметим, что арестованный Мостовенко на допросах держался мужественно, никого не выдал и погиб как герой. Об этом рассказал бывший полицай Бабин.
«<…> Мне пришлось видеть после допроса партизана Мостовенко. Он был избит так, что его трудно было узнать. Не имея дальнейших сил переносить все ужасы пыток, Мостовенко дал согласие показать полиции место хранения оружия партизанской группы. Будучи привезённым на завод, во избежание предательства он совершил попытку к бегству, но в это время полицией был убит. <…>».
Подводя итог деятельности и разоблачения группы подпольщиков под руководством Степана Мостовенко, отметим, что с тем вполне приличным уровнем профессионализма немецких карательных органов данная ячейка была попросту обречена на провал. Тем не менее отдадим дань мужеству, проявленному Мостовенко на допросах в ГФП, который с необыкновенным для большинства достоинством принял мучительную смерть, но так и не назвал имена своих товарищей.


 
РАЗГРОМ ОТРЯДА В. АФОНОВА

Не менее драматично развивались события, связанные с самым многочисленным отрядом таганрогского подполья, руководил которым Василий Афонов. Несмотря на изрядное количество публикаций на тему его разгрома, исследователи с завидной регулярностью вновь и вновь обращаются к ней в попытке найти ответ на важнейший вопрос: что же его погубило? Большинство сходится во мнении, что такое стало возможным из-за предательства. Их стараниями был определён и круг конкретных антигероев: Николай Кондаков, Николай Мусиков, Софья Раевская. Однако из-за отсутствия данных, прямо указывающих на их измену, исследователи вынуждены опираться на полуправдивые слухи, выстраивая на их основе уже свои порой фантастические версии. В свою очередь, имея возможность ознакомиться с подлинными документами, в которых зафиксированы показания как самих подпольщиков, так и тех, кто занимался их поимкой, мы составили свой вариант развития событий, в котором версия предательства выглядит не столь однозначно. Более того, внимательно изучив документы, мы взяли на себя смелость снять обвинения с одного человека из списка изменников.
И свой разбор мы начнём с Николая Григорьевича Кондакова. Впервые его имя упоминается в трофейных документах в связи с поданным им 16 января 1942 года заявлением в СС-10А о возвращении отобранных у него во время обыска денег и вещей.  Забавно, не правда ли? Человек, побывавший под арестом в знаменитой зондеркоманде и почему-то выпущенный на свободу, набирается наглости требовать вернуть ему изъятые вещи. И их вернули. Такое нахальство Кондакова красноречиво говорит только об одном: в январе 1942 года он вышел из застенков СС-10А уже не как обычный советский гражданин, находившийся на временно оккупированной территории, а как агент указанного немецкого карательного органа. Позже о принадлежности провокатора Кондакова к немецким спецслужбам упоминали в своих показаниях и бывший таганрогский бургомистр Ходаевский, и главный городской полицай Стоянов. К ним мы ещё вернёмся. Но наиболее полно сведения о Кондакове и его работе на фашистскую контрразведку собрали сотрудники таганрогского отдела НКГБ, возбудившие в отношении него уголовное дело по ст. 58-1«А» УК РСФСР.   
Из материалов этого дела следует, что сразу после освобождения Таганрога, 2 сентября 1943 года, он без чьего-либо принуждения самолично явился в отдел органов безопасности, где заявил, что, будучи членом тайной организации советских патриотов, в мае 1943 года был арестован полицией и в течение нескольких дней находился под стражей.  Однако дать внятные объяснения по поводу своего счастливого освобождения из тюрьмы Кондаков не смог. Сотрудники НКГБ сразу же обратили внимание на кое-какие нестыковки в рассказе Кондакова и провели свою предварительную проверку его показаний. Тут-то и выяснились некоторые нелицеприятные подробности из жизни Кондакова в оккупированном Таганроге, которые свидетельствовали, что он вовсе не подпольщик, а провокатор, работавший на немецкие спецслужбы.  В результате 4 сентября 1943 года его взяли под стражу. Следствие длилось недолго, и уже в декабре 1943 года суд вынес ему вполне заслуженный расстрельный приговор, который в январе 1944 года привели в исполнение. К сожалению, скорость произведённого расследования и последующее за этим, может быть и справедливое, но торопливое возмездие не позволили в полной мере раскрыть роль Кондакова по другим, не менее громким преступлениям, в которых он был явно замешан. Тем не менее из материалов данного уголовного дела мы можем понять роль этого человека в разгроме отряда Афонова.
Итак, Николай Кондаков оказался в Таганроге вроде как случайно. Будучи работником одного из ростовских театров, разъезжавшего в сентябре 1941 года в прифронтовой зоне со своими концертами, он внезапно принимает решение остаться в городе, который вот-вот должен был перейти в руки немецких захватчиков. Вскоре после прибытия в Таганрог новой оккупационной администрации он во многом неожиданно оказывается в рядах первых работников бургомистрата. Заняв должность одного из секретарей-делопроизводителей русского главы города, Кондаков был включён в состав комиссии, производившей опись имущества в пустующем жилье евреев, расстрелянных в конце октября 1941 года , а также бежавших из города советских и партийных работников. В ходе выполнения этого задания он не гнушался воровством наиболее ценных вещей. Однако «идиллия» вскоре закончилась. По доносу своего коллеги по службе в бургомистрате его арестовывают за незаконное владение огнестрельным оружием. Примечательно, что пистолетом его снабдил Николай Кулик, занимавший в тот момент должность бургомистра Таганрога. Позже на допросах в НКГБ Кондаков показал, что, задержанный СС-10А за хранение оружия, он действительно вышел из застенков уже как платный немецкий агент. В качестве нового места «работы» ему определили Центральный рынок. Следует указать, что в условиях информационного голода таганрогский базар являлся не только местом, где Кондаков приторговывал ранее сворованными вещами, но и местом для сбора сведений о настроениях местного населения, в получении которых были заинтересованы оккупационные власти. Здесь же его подметили и сотрудники полиции, которые также взяли его к себе в услужение. При этом Кондаков свою принадлежность к карательным органам перед окружающими особо не скрывал, а порой даже бравировал. Тем не менее в мае 1942 года последовал повторный его арест СС-10А. При этом на допросах в КГБ он указал, что взяли его под стражу по подозрению в причастности к НКВД.
С сожалением должны отметить, что в материалах уголовного дела на Кондакова тема, связанная с его арестом немцами в качестве «агента НКВД», чекистами не рассматривается. В чём причина замалчивания данного вопроса? В том, что Кондаков, по всей видимости, действительно являлся тайным агентом советских органов безопасности. На это указывает ряд косвенных признаков. Первым является то, что сразу после захвата фашистами города его оформляют на службу в бургомистерство. Чем мог привлечь рядовой актёришко провинциального театра немецкие оккупационные власти, что они взяли его к себе в услужение, и ни абы кем, а секретарём самого городского бургомистра? Наверняка без хорошей легенды, подготовленной чекистами перед засылкой Кондакова в Таганрог, и без деятельного участия со стороны других оставленных в городе агентов НКВД тут не обошлось. Второй и главный признак связан с его инициативным обращением в НКГБ с заявлением о своей принадлежности к таганрогскому подполью, которое, как мы помним, состоялось 2 сентября 1943 года. Казалось бы, прекрасно понимая, что натворил в период оккупации, он должен был бежать из Таганрога. Однако Кондаков поступает диаметрально противоположно. Неужели его замучила совесть? Ничуть. Судя по поведению, он был совершенно убеждён, что поступает правильно. На чём основывалась его уверенность? На том, что ему ничего за это не будет. Ведь с его точки зрения он действовал по заданию НКВД, на которое и спишет все накопленные им за время оккупации города грешки. И явился он к чекистам не с раскаяньем, а с «отчётом о проделанной работе». Наконец третий признак связан с самим умалчиванием в ходе следствия над ним этой интересной темы. Может, устно они её и обсуждали, но в протоколах допросов Кондакова она никак не отражена. В чём причина? В том, что о своих неудачах в работе как-то не принято распространяться. Конечно, некоторые зададутся вопросом: как же так получилось, что чекисты привлекли к сотрудничеству человека, который на поверку оказался откровенным негодяем? «Они его что, не проверяли?». В оправдание ответим, что сотрудники органов безопасности, как правило, не вербуют друзей – они вербуют людей в стане врагов, которых впоследствии делают своими друзьями. И, как мы понимаем, от промахов и неудач в этом деле никто не застрахован. Вот такой ошибкой оказался и Кондаков. При этом предатель не учёл одного: что, действуя пусть даже по указке чекистов, он не имел права совершать преступления против своих сограждан. И за это ему пришлось ответить сполна.
Несмотря на то, что сотрудники НКГБ не стали развивать тему, связанную со вторым арестом Кондакова, в глаза исследователя бросается одна интересная деталь: он был взят под стражу в один день с бывшим бургомистром Таганрога Николаем Куликом, причём по одному и тому же обвинению.

СПРАВКА

Кулик Николай Емельянович, 8 (20) августа 1897 г.р., русский, уроженец г. Таганрога.

Родился в мещанской семье. Отец Кулика, Емельян Николаевич, работал в Таганрогском порту специалистом по перевозке зерна. Мать, Агриппина Васильевна (девичья фамилия Рыжая), до замужества работала прислугой в одном из богатых семейств Таганрога.
В 1909 году Кулик Н.Е. после окончания начального общеприходского училища в течение двух лет работал в Таганрогском порту в качестве конторщика-приёмщика. С 1911 года по 1917 год обучался в Таганрогской мужской классической гимназии, которую окончил с золотой медалью. Одновременно со своим обучением Кулик занимался репетиторством учеников младших классов. В 1917 году поступил в Ростовский университет, откуда перевёлся на обучение в Новочеркасский политехнический институт, который не окончил. В феврале 1919 года вступил в ряды Донской армии, в которой служил артиллерийском в дивизионе, затем в команде морского судна «Пернач» и, наконец, в запасном морском батальоне писарем. После установления советской власти в Таганроге, в январе 1920 года поступил на службу Красной Армии в карточное бюро продовольственной команды, откуда в феврале того же года переведён в управление коменданта станции Таганрог на должность конторщика канцелярии. С 1920 года по 1923 год служил на различных должностях в таганрогском отделении Управления Екатеринославских железных дорог. С 1923 года по 1941 год работал в нескольких учреждениях и предприятиях города. В частности, являлся коммерческим директором кожевенного завода. Кроме того, преподавал в таганрогской военной авиационной школе им. Чкалова. С 18 августа по 17 октября 1941 года являлся старшим бухгалтером столовой «Спецторга» НКВД. С 22 октября по 24 ноября 1941 года состоял в должности бургомистра г. Таганрога, с которой был снят по распоряжению зондеркоманды СС-10А. По имеющимся сведениям, Кулик был отправлен в отставку из-за взрыва и последовавшего после него пожара здания немецкой комендатуры, произошедших 19 ноября 1941 года. С 8 по 22 декабря 1941 года работал на бирже труда в г. Юзовке (Сталино, Донецк) в качестве регистратора рабочей силы. В январе 1942 года вернулся в г. Таганрог, где получил патент на осуществление частной практики в качестве составителя деловых бумаг и дачи деловых советов (нотариус). 1 апреля 1942 года был принят на работу в бургомистрат г. Таганрога начальником отдела контроля, входившего в состав отдела личного состава, где проработал до своего ареста 18 мая 1942 года. Дата гибели – 30 мая 1942 года. 
Как мы помним, провокатор в течение непродолжительного времени именно у Кулика находился в подчинении в качестве секретаря-делопроизводителя, и между ними существовала какая-то незримая связь. Во всяком случае известно, что бургомистр не только передал Кондакову тот злополучный пистолет, послуживший основанием для первого ареста будущего предателя, но и ходатайствовал перед СС-10А о его освобождении из-под стражи. Такое трогательное участие Кулика в судьбе своего подчинённого позволяет предположить, что именно бургомистр и являлся тем человеком, который содействовал устройству Кондакова в городскую управу. Однако после снятия Кулика с должности и увольнения Кондакова из бургомистрата их дороги, по-видимому, разошлись. И вот в мае 1942 года последовал их обоюдный арест. При этом обращает на себя внимание тот факт, что для Кулика это закончилось расстрелом, а повторное задержание Кондакова – очередным освобождением. Данное обстоятельство наталкивают на мысль: уж не пошёл ли Кондаков на очередную сделку со следствием? Прямое подтверждение этому мы находим в коротком сообщении о результатах допроса бывшего следователя политического отдела таганрогской полиции Василия Васильевича Иванова, осуществлённого СМЕРШем Харьковского военного округа.
«<…> Кондаков состоял на связи у (полицейского) Васильева: собирал материалы на работников бургомистрата, а также подавал сведения общего характера. По его доносам были заведены дела, но какой окраски, Иванов не знает. Им были поданы материалы на бургомистра Кулика <…>».
И всё же из текста представленного сообщения не ясно, был ли Кондаков тем самым информатором, по наводке которого и арестовали бывшего бургомистра. На наш взгляд, нет, не был. Ведь их взяли вместе по одному и тому же обвинению. Но, будучи арестованным, что следует из записки СМЕРШа, предатель, спасая себя, мог активно сотрудничать и поведать немецким следователям много интересного о Кулике. Например, о содействии Кулика трудоустройству будущего провокатора в бургомистрат Таганрога. Кроме того, Кондаков мог рассказать и о диверсии, которую он совершил по личному указанию бывшего бургомистра. Во всяком случае, информацией об этой удачно осуществлённой акции он охотно поделился с сотрудниками НКГБ. По его словам, в конце октября 1941 года, буквально через несколько дней после своего оформления на работу в бургомистрат, его вызвал к себе в кабинет Кулик. В ходе разговора бургомистр поручил ему совершить поджог склада на молокозаводе, где в тот момент ещё хранились остатки пищевого жира. При этом Кулик не только снабдил Кондакова огнестрельным оружием и пропуском на предприятие, но и указал точное место, где были спрятаны горючие вещества, которыми следовало воспользоваться при поджоге.  Однако в случае изложения этой истории в СС-10А Кондаков подвергал уже себя серьёзному риску. Поэтому представляется вероятным, что он об этом всё-таки умолчал. Тогда в чём обвиняли Кулика? Отчасти ответ на этот вопрос мы находим в трофейном документе, в котором изложена небольшая часть следственного дела, проведённого СС-10А в отношении бывшего бургомистра.

перевод с немецкого языка
В ДЕЛО
Особая команда 10 а. Район расквартирования, 30 мая 1942
Рег. № 165/42 – II-.

С е к р е т н о
В гарнизонную комендатуру
лично гарнизонному коменданту
г-ну гауптманну Альберти
Т а г а н р о г

Относительно: Кулик, имя: Николай Емельянович, бывший бургомистр Таганрога.
Предыдущее: письмо по этой же теме от 18.5.1942 – рег. № 141/42 -.

Кулик сегодня был расстрелян.
Из многочисленных материалов допроса свидетелей следующие показания могут быть интересны гарнизонной комендатуре в качестве дополнения к вышеупомянутому письму:
1) Свидетель «М.» сообщил:…Кулик был тесно связан с Москвой и другими высшими инстанциями и тесно общался с партийным секретарём…
2) Свидетель «Е.» сообщил 23.5.1942 для протокола: …Кулик, будучи старшим преподавателем летной школы Чкалова, тесно общался с тамошними комиссаром и политруком. Он читал лекции по истории и мировоззрению…
«К.» можно было часто наблюдать на политических собраниях, неоднократно выступал с пропагандистскими докладами…
3) Свидетель «П.» сообщил: …Я знаю, что Кулик много раз ездил в Москву в качестве полномочного представителя города Таганрога, для того чтобы принять участие в совещании Всероссийского Совета…
4) Свидетель «Д.» сообщил 25.5.1942 среди прочего для протокола: …Кулик был правой рукой известного коммуниста и агента НКВД «М.», Кулик способствовал тому, что невиновных ведущих инженеров бросали в тюрьму…
(конец 1-й страницы)
5) Свидетель «Б.» пояснил для протокола: …Я знаком с Куликом 20 лет. Он играл существенную роль в политической жизни Таганрога. В одном из политических докладов, сделанном им перед началом Восточной кампании, он среди прочего сказал дословно: «Наше государство должно оставаться сильным, чтобы иметь возможность дать соответствующий отпор фашистскому вторжению»…

Кулик не отрицал данные обвинения.

По приказу [подпись от руки] СС-Гауптштурмфюрера 

К сожалению, представленный документ является лишь продолжением докладной записки, отправленной ранее на имя военного коменданта Таганрога Альберти, с учётом чего всей подоплёки дела Кулика мы вряд ли когда узнаем. Но в предложенной информационной справке Николай Кулик предстаёт перед нами как рядовой, вполне обычный советский человек. Да, до войны у него были разного рода контакты – и с коммунистами, и, возможно, с агентами НКВД, но ничего предосудительного в этом нет, что сам Кулик и подтвердил. И тут впору задаться вопросом: а как тогда получилось, что оккупационные власти сами назначили этого во всех отношениях заурядного человека на должность бургомистра Таганрога? Кто им его подставил? На наш взгляд, данное назначение стало возможным благодаря успешной спецоперации НКВД по внедрению своего агента в немецкие оккупационные органы власти. Возможно ли такое? Ничего диковинного в этом нет. По согласованию с органами безопасности практика внедрения агентуры во вражеские органы власти являлась вполне обыденным, можно сказать, рутинным делом. Поэтому не стоит удивляться, что Кулик мог заполучить столь высокую должность в оккупационных управленческих структурах. К слову сказать, и пришедший ему на смену Ходаевский также состоял в аппарате таких же тайных сотрудников НКВД.  При этом ещё одним косвенным подтверждением принадлежности Николая Кулика к агентуре чекистов являются всё те же показания Кондакова о поджоге на молокозаводе.
К сожалению, для бывшего бургомистра, как уже отмечалось, всё закончилось трагически. При этом Кондаков избежал этой участи не только из-за активного содействия следствию, но по большей части из-за того, что сам Кулик не стал сдавать своего «подельника». Выйдя на свободу, предатель продолжил свои неприглядные дела. И они уже касались группы подпольщиков, входивших в состав отряда Афонова.
Отметим, что некоторые источники признают за Кондаковым чуть ли не главную роль в деле уничтожения отряда Афонова. С такими заявлениями выступил, например, Ходаевский. На допросах в НКГБ бывший бургомистр Таганрога сообщил, что в 1944 году, находясь в немецком концлагере «Флоридсдорф», он неоднократно встречался с бывшим старшим следователем политического отдела ВРП Таганрога Пашкевичем. Во время одной из бесед полицай сам затронул тему уничтожения таганрогского подполья, сообщив Ходаевскому следующее.
«<…> В течение 1943 года во время его работы в полиции было уничтожено несколько подпольных организаций, которые помог раскрыть бывший секретарь Кулика, Николай Кондаков, посланный в подполье со специальным заданием <…>».
Безусловно, слова Августа Пашкевича заслуживают определённого доверия, так как именно он принимал самое активное участие в допросах подпольщиков, включая Василия Афонова. Тем не менее о неприглядной роли Кондакова в этом деле он знал лишь понаслышке, так как лично с этим провокатором не встречался.
Более подробно о Кондакове поведал главный полицай Таганрога Стоянов. На допросах в НКГБ он сообщил, что у него имелось несколько контактов с этим провокатором, первый из которых состоялся 10 мая 1943 года.  В ходе этой встречи Кондаков по собственной инициативе рассказал, что с марта 1943 года он состоит в группе местных партизан, которой руководит Георгий Перцев. В подполье его привлёк член этой ячейки Виктор Маркович Шевченко, которому Кондаков ранее согласился нарисовать плакат антигерманского содержания.
Ни письменных, ни устных клятв Кондаков не давал. Вступив в организацию, он выполнил несколько поручений подпольщиков, как то: распространил в людных местах города несколько листовок, а также принял участие в создании тайника для имевшихся в распоряжении этой группы взрывчатки и патронов. Исполнив эти поручения, провокатор полностью вошёл в доверие подпольщиков.
Во время беседы со Стояновым Кондаков посчитал своим долгом назвать имена всех участников группы Перцева. О причинах данного поступка провокатор поведал, что делает это из страха быть расстрелянным за связь с указанными подпольщиками. Поводом для этого трусливого шага послужило очередное собрание подпольщиков, состоявшееся в первых числах мая 1943 года, на котором было объявлено об аресте их товарищей Новикова и Серебрякова. В связи с задержанием Перцев обратил внимание ещё остававшихся на свободе подпольщиков на повышение бдительности и усиление мер собственной безопасности. Однако Кондаков, не веря в стойкость арестованных, решил «опередить» их, для чего и напросился на встречу со Стояновым. В дополнение к сказанному предатель добавил, что в городе действует цельная организация, состоящая из нескольких связанных между собой звеньев. Однако, к сожалению для Стоянова, из-за неимения информации ничего конкретного об этих ячейках Кондаков так и не рассказал.
На основании протоколов допросов Новикова и Серебрякова в ГФП мы можем восстановить картину событий, предшествующих их аресту. В частности, причиной их задержания стало сокрытие сбежавшего из плена бывшего бойца Красной армии Василия Гусева. Сам Василий Гусев рассказал, что он попал в плен в начале августа 1942 года под донским посёлком Зимовники.  Ему удалось остаться в Таганроге и даже устроиться на работу в немецкий лазарет (располагался в здании бывшего института механизации по адресу: пер. Депальдовский (ныне пер. Тургеневский), 32). Однако 15 февраля 1943 года лечебница спешно эвакуировалось из города. Не пожелав уезжать, Гусев, который являлся уроженцем села Куйбышево, подался в бега. Недели скитаний не прошли даром, и спустя два месяца после побега он попадает в больницу № 4. Там происходит его знакомство с Серебряковым из группы Перцева. Результатом их встречи стало твёрдое намерение Гусева перейти через линию фронта. Однако об этом замысле становится известно соседу по больничной койке Гусева, некоему Сергею Волобуеву. Этот военнопленный, будучи немецким агентом, донёс карателям на своего товарища.  В результате, едва выписавшись из больницы, 14 апреля 1943 года Гусев был арестован вместе с теми, кто пытался помочь ему, – Серебряковым и Новиковым. Примечательно, что Гусев не был расстрелян, а в июне 1943 года был переправлен в лагерь для военнопленных. 
В дальнейшем между Стояновым и Кондаковым имелась ещё одна встреча, на которой провокатору было дано очередное задание: собрать сведения на членов организации, связанных с группой Перцева. Однако здесь предателя постигла неудача. Отчасти ей способствовало внезапное исчезновение Перцева, который, как потом выяснилось, попал в больницу с воспалением лёгких,  а также скорый арест большинства участников этой группы. Из-за этого для Кондакова все ниточки к другим звеньям организации были оборваны. Когда начались массовые аресты подпольщиков, в мае 1943 года Кондакова вновь взяли под стражу, но только лишь для того, чтобы использовать его в качестве внутрикамерного агента для получения дополнительных сведений о деятельности подполья. В момент «освобождения» из тюрьмы Кондаков дал очередное письменное обязательство на сотрудничество с ГФП. Ему отработали задание продолжить выявлять оставшихся на свободе партизан, с которыми непосредственно контактировала ячейка Перцева.  Однако это поручение так и не было выполнено.
Представленные материалы дают все основания полагать, что Кондаков, хоть и предоставил карателям сведения об одной из ячеек, входивших в состав отряда Афонова, но к провалу всей организации не имеет никакого отношения. В этой связи возникает вполне закономерный вопрос: если это не Кондаков, то кто?
Свою версию задержания руководителя самого крупного отряда тайной организации сопротивления представили и подпольщики. Её автором являлся Сергей Вайс, который и назвал имена предполагаемых провокаторов – Николай Мусиков и Софья Раевская, так как «<…> они (Мусиков и Раевская – авт.) знали о существовании организации <…>».  Однако утверждение Вайса ничего не поясняет, ведь об организации и её руководителе Афонове знали не только Мусиков и Раевская. Тем не менее Вайс был настолько убедителен, что его поддержали другие члены организации. Например, подпольщик Назаренко в своих обвинениях по поводу Мусикова и Раевской уже опирался на слабо аргументированное мнение Вайса.
«<…> Вайс как-то сообщил, что Мусиков и его жена Раевская предали нашу организацию <…>». 
Ему вторят и другие подпольщики. Так в совместно подготовленной А.С. Афоновым, В.И. Гудой и И.И. Качурой докладной записке сообщается:
«<…> Первый предал, надо полагать, член отряда Мусиков Николай, который жил с Ниной – немкой-переводчицей и который хорошо знал первых арестованных товарищей. <…>».
Должны признать, что в представленных высказываниях имеется ряд существенных неточностей, которые ставят их под сомнения. Так, известно, что «сожительницу» Н. Мусикова звали не Нина, а Софья, к категории «фольксдойче» она не относилась, и уж тем более они не приходились друг другу мужем и женой. Не исключено, что перечисленные подпольщики, скорее всего, лишь повторяли предположения, ранее высказанные Вайсом.
Тем не менее мы должны понимать, что обвинения Вайса родились не на пустом месте. На чём же они основывались? Для поиска истины следует понять, кто такие Мусиков и Раевская, как они очутились в рядах подпольщиков, какую функцию выполняли и, главное, являлись ли они теми самыми провокаторами, которые и погубили организацию?
Уроженец Кировограда (ныне Украина, г. Кропивницкий), Николай Григорьевич Мусиков, 1916 года рождения , оказался в рядах Красной армии сразу после объявления войны с Германией. По окончании лётных курсов среднего командного состава в звании лейтенанта он был направлен в авиацию. Во время одного из воздушных боёв под Таганрогом, 15 февраля 1943 года, его самолёт был сбит над территорией расположения немецких войск. Попав в плен с лёгким ранением, был направлен на излечение в больницу № 2 Таганрога. После выписки из указанного лечебного заведения 6 марта 1943 года Мусиков «вербуется» в рабочую бригаду военнопленных № 11, которая использовалась немцами на заводе им. Молотова.  При посредничестве медсестры Софьи Раевской, работавшей в том же госпитале, в котором он лечился, ему предоставляют свободный режим содержания в плену. К ней Мусиков и переселяется на жительство.
Представленные сведения о Мусикове – это видимая часть его жизни в Таганроге. Менее известная сторона его пребывания в городе стала известна в результате ознакомления с трофейными материалами, в которых отражены некоторые моменты его деятельного участия в работе подполья.
Первые его контакты с подпольщиками состоялись ещё тогда, когда он лечился в госпитале. Доподлинно известно, что в лечебном заведении, в котором находился Мусиков, действовала группа медицинских работников, связанная с таганрогским подпольем. Они занимались поиском и склонением советских военнопленных к переходу через линию фронта, а также обеспечивали им прикрытие после побега из плена. В частности, врач Антонина Козубко и пленный военврач Мартирос Срмакешьян  занимались документальным оформлением «исчезновения» таких военнопленных, составляя на них липовые справки либо о наличии у них тяжёлых инфекционных заболеваний, требующих перевода в закрытые лечебные блоки, либо об их смерти. Медсёстры Анна Головченко, Ольга Иващенко, Наталья Дичева прятали сбежавших у себя на квартирах. В некоторых случаях эти отважные женщины оформляли военнопленных как своих родственников. Скорее всего, к этому виду спасения советских солдат привлекли и недавно принятую на работу в больницу Софью Раевскую, которая, как уже отмечалось, забрала к себе на жительство Мусикова. Однако наиболее опасным направлением работы с пленными советскими военнослужащими занимался фельдшер Александр Иванович Первеев, который осуществлял непосредственную вербовку соответствующего контингента. Риск заключался в том, что ему приходилось действовать в среде, буквально напичканной немецкой агентурой.
Примечательно, но Мусиков, ещё находясь на излечении в больнице, дал согласие на переход через линию фронта, который так и не состоялся по неустановленной причине.  Тем не менее от данной идеи он не отказался. Это обстоятельство потребовало того, что он любым способом должен был остаться в Таганроге. По-видимому из-за этого Мусиков даёт согласие на своё зачисление в немецкую рабочую команду, которая была приписана к заводу им. Молотова. Там происходит его встреча с Василием Афоновым. Как ни странно, но уже совсем скоро между ними завязываются вполне доверительные отношения. Об этом свидетельствует тот факт, что уже совсем скоро подпольщики поручили Мусикову проводить инструктажи всех тех военнопленных, которые решались перейти линию фронта. Вот что по этому поводу сообщил подпольщик Назаренко на допросах в ГФП:
«<…> Перед Пасхой сего года (25 апреля 1943 года) меня (Назаренко – авт.), Кузнецова и ещё двух парней с пригородного хозяйства (военнопленные, одного из них зовут Пётр (возможно, Пётр Филиппович Обухов, он же Шелабукин – авт.), другой сапёр, имени которого не знаю (возможно, Виталий Иванович Орлов – авт.), Василий Афонов решил послать через фронт к красным для установления связи и передать сведения (их давал Василий Афонов). <…> Мусиков Николай рассказывал нам технику перехода через линию фронта. Кроме нас четверых, Василия Афонова, Максима Плотникова и Мусикова, там было ещё два-три человека, которых я совершенно не знаю. <…>».
Почему именно Мусикову доверили это дело, не вполне понятно, так как особого опыта у него не имелось. Тем не менее к маю 1943 года он настолько вошёл в доверие подпольщиков, что стал чуть ли не главным связующим звеном в вопросе организации побегов советских бойцов из немецкого плена.
«<…> В разговоре со старшим лейтенантом Мусиковым я (Первеев – авт.) должен был изложить план освобождения 6 русских офицеров и унтерофицеров. По этому поводу я разговаривал с людьми (военнопленными), но они пока ещё не были с этим согласны, так как никто из них не имел необходимых документов. Мусиков обещал мне достать эти документы, но этого не случилось, так как Мусиков не приходил ко мне больше <…>». 
Трудно себе представить, чтобы Мусиков осуществлял указанную деятельность без согласия и поддержки со стороны как Василия Афонова, так и рядовых членов организации. Несложно догадаться, что Николай Мусиков, до того как ему доверили дело, связанное с переброской советских военнопленных через линию фронта, был уже досконально проверен и перепроверен. При этом доверие к нему родилось не на пустом месте, а, скорее всего, стало результатом его удачной работы по данному направлению. Глубокая вовлечённость Мусикова в общее дело таганрогского подполья позволяет предположить, что предателем он всё-таки не являлся. Да и к аресту Василия Афонова он тоже отношения не имел. Тогда по какой причине Вайс утверждал обратное? Скорее всего, подозрение на Мусикова пало из-за его связи с Раевской. Кто эта женщина?
О Софье Николаевне Раевской известно немного. Сорокалетняя учительница немецкого языка школы № 32 числилась замужней (муж, с её слов, в конце 30-х годов был репрессирован) и имела взрослую дочь. С самого начала немецкой оккупации Таганрога и до марта 1943 года она работала в качестве переводчика. Очевидно, что Раевская была приписана к одной из зондеркоманд,  дислоцировавшихся в городе, которую она сопровождала по оккупированной советской территории с 1942-го до начала 1943 года. В марте 1943 года ей пришлось вернуться в Таганрог из Армавира (Краснодарский край). По прибытии в город она устроилась медсестрой во 2-ю больницу.  С 1 июля 1943 года Раевская значится в штате переводчиков завода «Юнкерс», базировавшегося на таганрогском 31-м заводе.
На первый взгляд, ничего необычного в поворотах судьбы Раевской в период оккупации Таганрога нет. Но так можно было бы рассуждать, если не знать, кем на самом деле являлись переводчики, работавшие на немцев. Из достоверных источников известно, что подавляющее большинство из них состояли в агентурном аппарате германских спецслужб.

Из показаний бывшего военнопленного Леонида Фёдоровича Коровина 

«<…> Вопрос. Скажите, при каких обстоятельствах вы были завербованы в сеть немецкой агентуры?
Ответ. Находясь в 1-м Общем лагере военнопленных г. Таганрога с 17 ноября 1942 г. по 13 января 1943 г., работал на разных работах. Работать приходилось в очень тяжёлых бытовых и материальных условиях, ввиду чего я отморозил ноги и заболел. 13 января 1943 года я был помещён в больницу для военнопленных, которая была расположена возле 65-го завода на трамвайной улице. Приблизительно в феврале 1943 года, не помню какого числа, меня вызвали в помещение главного врача. Там находился комендант данной больницы, фамилии которого я не помню, и переводчица по фамилии Владимирская Лидия Михайловна, в возрасте примерно 25 лет. Её хорошо знает медсестра Фролова. Владимирская Л.М. и немец, которого я не знаю, предложили мне работать в пользу немецкой разведки, то есть выявлять коммунистов, советских активистов, офицеров, содержавшихся в лагере военнопленных. Данную работу я должен был проводить по выписке из больницы и где бы я ни был, за что мне обещали улучшить паёк. Я дал своё согласие. Тут же немец отобрал от меня подписку и присвоили кличку «Апрель». После этого Владимирская мне сказала, чтобы обо всём я доносил ей. За период с февраля по август 1943 года я неоднократно встречался в разных местах указанной больницы с Владимирской, которая постоянно требовала от меня материалов. Однако с моей стороны материалов ей передано не было.
Вопрос. Скажите, какие задания вы выполняли и от кого перед приходом частей Красной Армии в г. Таганрог?
Ответ. Перед приходом частей Красной Армии в августе 1943 года в г. Таганрог меня вызвала Владимирская, которая дала мне задание после вступления частей Красной Армии в г. Таганрог проникнуть в ряды РККА. Находясь там, собирать сведения о местах концентрации частей Красной Армии, откуда планируется наступление и какими силами. Одновременно Владимирская передала мне на связь Чумбашвили, имя и отчество которого не помню  по кличке «Май» <…>». 

Переводчики активно привлекались для участия в допросах советских граждан, вызывавших подозрения у карателей, в ходе которых применялись порой самые изощрённые формы и методы работы, включая пытки. В таких условиях переводчик становился либо свидетелем, либо соучастником всех без исключения действий палачей. Столь «деликатное» положение переводчика требовало к нему определённого доверия со стороны карателей. Не стала исключением и Софья Раевская, чему мы находим подтверждение в архиве УФСБ по Ростовской области.

«В 1942–1943 гг. органами НКВД в г. Донецке в спецкомандировку посылался зафронтовой агент, впоследствии работавший в штабе ГФП-721 Аганин Ибрагим Хотямович. Состоя на службе «А», (он) знакомился с донесениями Раевской и других агентов ГФП в г. Таганроге». 

Когда разбираешь представленное сообщение, в глаза бросается одна любопытная деталь: в нём Раевская упоминается под настоящим именем, что странно, так как агенту всё-таки предписано подписывать подготовленные им донесения своим псевдонимом, полученным при вербовке. В этой связи смеем предположить, что Аганин ознакомлялся не с сообщениями агента Раевской, а с немецкими отчётами работы с агентурой, которые при надобности подписывал и присутствовавший на тайных встречах переводчик. Тем не менее её подписи под документами означают только одно: она не просто была связана с немецкими карательными органами, но и пользовалось полным доверием с их стороны. Также обращает на себя внимание то обстоятельство, что после возвращения в Таганрог, которое, как мы помним, состоялось в марте 1943 года, Раевская «переквалифицируется» из переводчиков в медсёстры. Такое перепрофилирование выглядит очень подозрительно, так как немецкие органы власти и различные службы всегда нуждались в качественных переводчиках. Тем не менее, устроившись на работу в больницу, Софья Раевская быстро вошла в доверие подпольной группы, действовавшей в указанном лечебном заведении. Этому способствовало то обстоятельство, что, едва поступив на работу в больницу, она выступила ходатаем перед ГФП в вопросе перевода военнопленного Николая Мусикова на свободный режим содержания. Вот как это произошло со слов самой Раевской:
«<…> В марте я работала сестрой в лазарете для военнопленных. Однажды ко мне пришёл фельдшер (Первеев – авт.) и попросил меня освободить из лагеря военнопленных Мусикова. Фельдшер описал мне Мусикова как очень положительного человека, который был четыре раза ранен и может много рассказать о положении в СССР. В моём присутствии Мусиков был допрошен по этому поводу комендантом лагеря. Во время допроса у меня создалось довольно хорошее впечатление о Мусикове. Комендант лагеря утвердил его освобождение из плена, а я должна была подписать обязательство о том, что беру на себя гарантию за хорошее поведение Мусикова. Я это подписала, так как он произвёл хорошее впечатление на коменданта лагеря. <…>
<…> Меня обвиняют в том, что я хотела освободить Мусикова из лагеря военнопленных как родного брата, но это не соответствует истине. Я только сказала, что хочу его взять под свою защиту как «своего брата». Это обычное выражение в России – брат, сестра <…>».
К маю 1943 года Софья Раевская, так же как и Николай Мусиков, среди подпольщиков была уже чуть ли не своей.

Сообщение агента «Алекс»
(зарегистрировано в журнале № 190 ГФП-721 за 1943 год. Дата сообщения: 8.05.1943 года)

Агент «Алекс» сообщает: «В лазарете для военнопленных работает фельдшер по имени Александр Иванович (Первеев – авт.). Он помог бежать уже многим военнопленным, например, одному красному лётчику-капитану, одному лейтенанту. Лётчик-капитан лечился в русской больнице по фальшивому паспорту, полученному им при помощи этого фельдшера. Он (лётчик) находился в Таганроге и носил для маскировки тёмные очки. Фельдшер знает также квартиру капитана. С фельдшером Александром Ивановичем поддерживает связь Раевская Софья, проживает в Таганроге по переулку Добролюбова. Она выдала одного военнопленного, старшего лейтенанта, пользуясь своим влиянием у немцев, за своего брата. В результате этого он был освобождён из плена. Этот старший лейтенант работает около водонапорной башни. Зовут его Колей. Особой приметой у него является шрам на правой или левой щеке. Раевская подстрекает бывающих у неё дома русских офицеров к активному сопротивлению по отношению к германским вооружённым силам».
«Алексу» было предложено установить через Раевскую связь с капитаном и другими офицерами, чтоб узнать их намерения.
подпись Брандт (начальник команды)

В данном сообщении Софья Раевская предстаёт перед нами как пламенный боец с немецкими оккупантами. Однако если предположить, что ранее она имела связь с немецкими спецслужбами, то перемена в сфере деятельности и скорое установление контактов с подпольщиками выглядят очень подозрительно. Такие же предубеждения относительно Раевской и за компанию Мусикова, скорее всего, имел и Сергей Вайс, убедивший своих соратников в их причастности к аресту Василия Афонова.

«<…> Когда я (Тарарин – авт.) пришёл к Каминскому узнать подробности ареста Афонова, там я увидел Вайсмана (Вайс – авт.), который мне сказал, что в аресте Афонова он подозревает участие члена нашей организации, военнопленного, работавшего в моём гараже, Николая Мусикова – старший лейтенант. Вайсман сказал, что он его уберёт. Через два дня от Вайсмана я узнал, что он застрелил Мусикова. <…>». 
Однако при определении виновных в аресте Афонова Вайсом была допущена одна существенная ошибка: поддавшись эмоциям, он не удосужился получить хоть какие-нибудь разъяснения от самого Мусикова.

Недельный обзор ВРП за период с 16 по 21 мая 1943 года

«<…> 13 мая, приблизительно в 6 ч 30 мин утра, на улице Митрофановской (ныне ул. К. Либкнехта ; авт.), д. № 4 (ныне здание диспетчерской трамвайно-троллейбусного управления – авт.) был обнаружен труп мужчины в возрасте 26 лет с одним сквозным ранением огнестрельным оружием с выходом в затылок. Установлено, что убитым был военнопленный Мусиков. Дальнейшим расследованием установлена причастность к убийству его партизан <…>».

Некоторыми интересными деталями данного убийства поделился Стоянов.  По его словам, в момент обнаружения трупа погибший не имел сапог. Это обстоятельство навело полицейских на мысль о криминальном характере происшествия. Типа, убийство произошло из-за обуви несчастного. Кроме того, возле трупа нашли две стреляные гильзы и следы крови, ведущие к ближайшему дому, располагавшемуся по переулку Некрасовскому, 59. В ходе опроса проживавших в адресе лиц личность застреленного мужчины быстро установили. Им оказался военнопленный Николай Мусиков. Тут же выяснили и кто являлся его поручителем – Софья Раевская. Однако опросить женщину не удалось в связи с её внезапным исчезновением. Собрав первичную информацию, Стоянов, несмотря на явные криминальные признаки преступления, поручил его дальнейшее расследование политическому отделу. Своё довольно странное решение он объяснил собственными предположениями о том, что убийство, возможно, было совершено по политическим мотивам. На это якобы указывало неожиданное исчезновение Раевской. Однако нам представляется, что своё решение придать этому делу политическую окраску Стоянов принимал на основании информации о работе Раевской на немцев в качестве переводчика. Вскоре полиция установила, что насмерть перепуганная женщина скрывается у своих дальних родственников в Амвросиевке. Её задержали и доставили обратно в Таганрог.
В протоколе допроса Раевской, составленном сотрудниками ГФП, подробно изложен эпизод нападения, совершённый неизвестными в ночь на 13 мая 1943 года. По её словам, в ту ночь в дом, в котором она находилась не только с Мусиковым, но и со своими родственниками, ворвался полицейский патруль, во главе которого был человек, одетый в форму немецкого офицера. Он в грубой форме приказал всем присутствовавшим в доме предъявить личные документы. При их досмотре у Раевской и Мусикова обнаружилось отсутствие каких-то штампов. В этой связи офицер приказал им проследовать в полицейский участок для дальнейших разбирательств. Мусикову и Раевской пришлось подчиниться. Но, едва вышли на улицу, на них тут же было совершено покушение. Стреляли одновременно им обоим в затылок. Раевскую спасло то, что пуля, попав в гребень, которым были скреплены её волосы, срикошетила, нанеся лишь незначительную рану. От сильного удара по голове она на некоторое время потеряла сознание. Однако то, что женщина осталась жива, стрелявшие не заметили. Придя в себя, Раевская предположила, что когда нападавшие узнают, что она осталась жива, то на неё будет совершено новое нападение. Чтоб не подвергать себя новому риску, она и приняла решение бежать из города. На вопросы о причинах случившегося и личностях нападавших Раевская ответа не дала. Однако к моменту её опроса полиция уже располагала достоверными сведениями о том, что к этому покушению были причастны подпольщики. В этой связи ей стали задавать вопросы о принадлежности её и Мусикова к тайной организации партизан Таганрога. Она сообщила следующее:
«<…> До моего ареста мне ничего не было известно о том, чтоб он состоял в какой-нибудь организации. У меня никогда не возникало подозрений, что Мусиков мог связаться с какой-либо бандой. Вечерами он всегда был дома и никого не принимал у себя. <…>
<…> Я скрылась только потому, что дала гарантию за Мусикова, а он был убит по неизвестной мне причине <…>». 
Интересно наблюдать, как контрастируют показания Раевской с донесением агента «Алекс». Раевская всё отрицает, что естественно в её положении, выдавая себя и Мусикова за невинных жертв нападения каких-то разбушевавшихся хулиганов, зачем-то переодевшихся в немецкую форму. В свою очередь в сообщении «Алекса» Раевская предстаёт перед нами чуть ли не главным инициатором оказания активного сопротивления немцам. В донесении этого агента поражает точность изложенных фактов, которые, к слову сказать, позже были подтверждены непосредственными участниками этого собрания. Складывается впечатление, что «Алекс» не только принимал в нём непосредственное участие, но и был лично знаком с Раевской. Это очень важно, но не является центральным моментом в этой истории. Главным служит то, что Раевская, скорее всего, действительно подбивала присутствовавших к активным действиям против немцев. При этом обращает на себя внимание очень странное поведение представителей ГФП, которые по какой-то причине всё-таки «поверили» не агенту «Алексу», а её показаниям, и не только выпустили на свободу, но и предоставили ей право продолжить свою трудовую деятельность в качестве переводчика на одном из предприятий города. О чём это может говорить? О том, что с участием агента-провокатора Раевской немецкими спецслужбами проводилась классическая операция по выяснению канала переброски советских военнопленных через линию фронта. Скорее всего, для этого Раевскую специально внедрили в медицинский персонал 2-й городской больницы. При этом подпольщики сами подыграли провокаторше, предложив ей выступить ходатаем в ГФП за Мусикова. Далее было «дело техники». В результате, используя Мусикова «в тёмную», Раевская, а через неё и немецкие спецслужбы, получала полный доступ к тайне переправы военнопленных через линию фронта. Более того, она провоцировала подпольщиков к активным действиям в этом направлении. Конечно, здесь следует задаться вопросом: по какой же причине немецкие спецслужбы, через Раевскую знавшие о деятельности подпольщиков, не арестовали их раньше? На наш взгляд, немцы, с которыми сотрудничала Раевская, вели более тонкую игру, направленную не только на выявление канала переправы через линию фронта военнопленных, но и на его использование в своих целях. Давайте только представим, какие в этом случае прекрасные перспективы открывались перед немцами по засылке руками самих же подпольщиков своей агентуры в тыл советских войск. При этом очевидно, что к этому делу каким-то образом был причастен и брат Раевской, Василий.
Он был сотрудником «Шумо» 2-го участка городского Управления полиции, его имя значится в списке полицаев, составленном шефом ГФП-721 Брандтом, принявших активное участие в разгроме отряда Афонова.  Вполне вероятно, что он выступал в качестве подстраховки действий своей сестры Софьи, взявшей на поруки пленного «брата» Мусикова. Однако точно определить его роль в этом деле не представляется возможным.
Намёки на проведение немецкими спецслужбами оперативной игры с подпольщиками и стоящими за ними чекистами мы находим в немецком донесении, подготовленном на основании уже представленного нами сообщения агента «Алекса».

8 мая 1943 года от агента «Алекс» поступило сообщение, что из больницы (лазарет для военнопленных) бежал капитан авиации. Бегству этого человека помогал фельдшер. Всё дело имеет более или менее отношение к делу партизанского отряда «Афонова», так как отряд интересовался возможностями освобождения военнопленных из госпиталя с участием членов отряда. По делу арестованы Александр Первеев, Мартирос Сармокешев (Срмакешьян – авт.), Софья Раевская, Анна Головченко, Ольга Иващенко, Наталья Дичева, Алексей Минин, П. Галушко, Сергей Вайс, Лидия Лихолетова.
Подпись Платцер

На первый взгляд, ничего необычного в данном сообщении нет. Немцы выявили группу медицинских работников, которые организовали побег некоего капитана авиации из госпиталя. Но среди них выделяется некий капитан авиации, которого подпольщики готовили для перехода через линию фронта. Кто этот лётчик? Разбирая представленный список, мы можем со всей уверенностью утверждать, что таковым являлся Алексей Минин. Чем же примечателен этот капитан? Прежде всего тем, что по окончании разбирательства по этому делу Минин не был расстрелян, как большинство советских военнослужащих, попавших после побега в руки немецких карательных органов, а направлен в распоряжение особой команды СС «Цеппелин». Данный факт позволяет говорить не только о его принадлежности к немецкой агентуре, но и об его особой миссии в деле, к слову сказать, названном его именем.

Из различных источников удалось установить, что уроженец Москвы (30 марта 1907 года рождения) Минин являлся кадровыми военным. В 1932 году он окончил 2-ю московскую военную авиационную школу первичного обучения. Однако после объявления войны с Германией его призвали из военкомата по месту жительства, что говорит о том, к этому моменту в армии он не служил. В составе в/ч 520 истребительного авиационного полка 272-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии принимал участие в боях под Сталинградом. Согласно именному списку безвозвратных потерь, самолёт № М109 под командованием капитана Минина штрафной авиаэскадрильи указанной авиадивизии 11 января 1943 года был сбит над Пролетарском, занятым в тот момент немецкими войсками. 
13 января Минин с переломом рёбер, а также ожогом лица и левой ноги попадает в плен. В связи с тяжестью ранения его направили на лечение в лазарет для военнопленных. В медицинской карточке имеется отметка, что 18 февраля 1943 года ему был поставлен диагноз «сыпной тиф», в связи с чем его переводят в отдельное помещение. Здесь неясно, то ли Минин действительно заболел, то ли данная запись появилась благодаря врачам, которые, как известно, таким хитрым способом организовывали побеги советским военнопленным. Тем не менее в начале марта 1943 года из тифозного барака Минина переводят во 2-ю больницу, где происходит его знакомство с фельдшером Первеевым. В ходе общения с фельдшером Минин излагает твёрдое намерение бежать. Вот что об этом факте говорит сам Первеев:
«<…> 10 марта в больницу привезли русского капитана Минина. После разговора с ним он попросил меня выручить его из больницы, то есть дать ему какую-то работу. <…>».
За словами Первеева о военнопленном, просящем «дать ему работу», скорее всего, скрывается желание о его побеге. Складывается впечатление, что Минин сам выступил инициатором организации своего перехода через линию фронта. Откликнувшись на просьбу, Минина знакомят с Афоновым, который поручает Сергею Вайсу организовать ему побег. По указанию Вайса больничный доктор Мартирос Срмакешьян передаёт Минину аусвайс на фамилию «Дурнев». 15 марта Минин бежит из больницы, перебравшись на квартиру к подпольщику Петру Глушенко. 10 мая 1943 года его переводят на квартиру к Пазону, где началась его активная подготовка по переходу через линию фронта. Однако 13 мая Минин таинственным образом исчезает из квартиры Пазона и объявляется уже в застенках ГФП. Вероятно, бывший капитан испугался своего разоблачения. Ведь после ареста Афонова подпольщики активно искали в своих рядах измену и готовили покушение на Мусикова и Раевскую, в котором принял непосредственное участие Юрий (Георгий) Пазон в качестве одного из патрульных полиции.
После ареста Минин дал подробные показания на всех, кто оказывал ему содействие в организации побега из плена. На основании представленных им сведений немецкие карательные органы вынесли расстрельный приговор практически всем, кроме Софьи Раевской, схваченным медицинским работникам больницы. Сам Минин также избежал смерти, что говорит только об одном: этот бывший лётчик Красной армии купил себе жизнь, пойдя на предательскую сделку с немцами. Позже сотрудники КГБ установили, что в 1944 году Минин по окончании немецкой разведшколы в Варшаве (Польша) был направлен в одну из авиационных частей Русской освободительной армии. В 1946 году за сотрудничество с немцами был осужден на 4 года лишения свободы.  Однако в ходе следствия над ним разбирательства по его пребыванию в плену в Таганроге по неустановленной причине не проводились.
Странные обстоятельства исчезновения Минина из квартиры Пазона сразу после ареста Афонова, а также предписание немецкого генерала о его передаче в ведение «Цеппелин», позволило таганрогским чекистам выдвинуть версию о его тождественности с агентом «Алексом».  При этом он был ещё обвинён в причастности к аресту и последующему расстрелу другого военнопленного – лётчика Анатолия Попова. Тем не менее при всём резоне выдвинутой чекистами гипотезы относительно Минина-«Алекса» прямых доказательств этому найдено так и не было. К слову сказать, установить личность агента «Алекс» так и не удалось.
Покушение Сергея Вайса и его боевых товарищей на Раевскую и Мусикова и последовавшие за этим несогласованные действия ГФП, арестовавшей всю ячейку подпольщиков, поломали игру одной из немецких спецслужб. Однако машина, направленная на уничтожение действовавшего в Таганроге подполья, уже заработала на полную мощность. При этом существует ряд документов, прямо свидетельствующих о том, что начало разгрома тайной организации таганрогских патриотов было положено вовсе не отдельно взятым немецким провокатором, а определённым стечением обстоятельств. Данное утверждение базируется прежде всего на трофейных материалах, которые дают более-менее чёткую картину произошедшего.
Итак, в отчёте руководителя ГФП-721 Брандта, подготовленном по результатам разгрома подпольного отряда под руководством Василия Афонова, сообщается следующее:
«<…> На основании сообщения агента СД г. Таганрога был арестован молодой парень Копылов Василий из с. Михайловка, возвращавшийся после месячного пребывания у красных домой. Благодаря его показаниям удалось арестовать группу партизан, в том числе и Афонова Василия. <…>».
Мы имеем возможность ознакомиться с донесением этого таинственного агента СД. Его составил штатный переводчик указанной немецкой зондеркоманды Людвиг Иванович Адлер (фольксдойче), у которого данный агент состоял на связи. 

Перевод с немецкого
В полицию безопасности г. Таганрога
от переводчика Адлера Людвига
02.04.1943 г.
СООБЩЕНИЕ

Сегодня агент сообщил, что в направлении Михайловки на прошлой неделе через линию фронта под Самбеком перешёл перебежчик со шпионскими заданиями по фамилии Копылов Василий. Его отец работает садовником в колхозе, и он (Копылов Василий – авт.) в настоящее время должен находиться там. 

На основании данного донесения Василий Копылов был взят под арест. Вот что по этому поводу на допросах в КГБ сообщил бывший главный полицай Таганрога Борис Стоянов.
«<…> Когда была ликвидирована подпольная организация «Боевой штаб» и участники её арестованы, в их числе был арестован один человек, молодой парень, фамилию которого я не знаю. Проживал он на Северном посёлке. У него при аресте был найден план г. Таганрога, нарисованный от руки карандашом, на котором было обозначено местоположение ГФП, зондеркоманд, комендатуры, управления полиции, бургомистерства, что ещё было, не помню. Вначале это дело вела полиция, но потом дело было передано в ГФП, и результата по нему я не знаю. <…>». 
Этот молодой человек, Василий Дмитриевич Копылов, действительно являлся подпольщиком и входил в состав ячейки, действовавшей в селе Михайловка (Маяковка), руководил которой Дмитрий Сергеевич Акименко. Близость этого населённого пункта к линии фронта позволяет предположить, что группа использовалась для организации связи с «большой землёй». Далее предлагаем в точности передать слова Копылова, сказанные им в ГФП после ареста.
«<…> Перешёл на сторону красных 21.02.1943 года вместе с Анатолием Власовым.  В 20-х числах марта перешёл обратно в Маяковку. Вернулся со спецзаданием от красных оказывать максимальную помощь при подходе Красной Армии к Таганрогу. Чтобы никаких террористических актов не делал, так как этим можно выдать себя, то есть организацию. И чтобы вообще были осторожны. Через несколько дней (после возвращения – авт.) по предложению Акименко мы пошли в город к Плотникову Максиму, которому рассказали тоже. Через некоторое время к Плотникову пришёл Афонов Василий, и тот познакомил меня с ним. Через два дня после этого я был арестован. <…>». 
Как мы можем заметить, Копылов чётко говорит о наличии какой-то организации, которая наверняка являлась подпольной. Кроме того, он называет и имена тех людей, которые посылали его через линию фронта и к кому он вернулся с заданием от НКВД. Казалось бы, на основании этого можно сделать вывод о том, что Брандт прав, и именно Копылов являлся тем подпольщиком, по информации которого был схвачен Афонов. Однако здесь имеется несколько загадок, которым мы так и не нашли объяснений. Первая касается того обстоятельства, что в один день с Афоновым были арестованы Аким Поддёргин и Георгий Сахниашвили, то есть те подпольщики, имена которых Копылов не называл. Второе – первый допрос Афонова был произведён только 24 мая 1943 года, то есть спустя почти две недели после его ареста. Ну и третье – сам Копылов был допрошен по существу сведений, изложенных в донесении немецкого агента только 7 июня 1943 года, то есть спустя почти два месяца после ареста. Таким образом, понять, за что всё-таки был задержан Василий Афонов, не представляется возможным. При этом складывается впечатление, что немцы по какой-то причине до определённого времени вообще не проявляли интереса к личности тех, кого назвал Копылов. Данное обстоятельство позволяет предположить, что Афонов и несколько его товарищей были задержаны не за причастность к подполью, а за что-то другое.
Свою версию по этому поводу представил и бывший главный полицейский Таганрога Борис Стоянов:
«<…> Ещё до массовых арестов Афонов был заключён под стражу немецкой карательной командой СД «Ц-6» по обвинению в уклонении от регистрации своей принадлежности к ВКП(б). Он был помещён отдельно от всех (подпольщиков – авт.) с группой других арестованных. <…>».
Действительно ли уклонение от регистрации стало поводом для задержания Василия Афонова, установить уже не представляется возможным. Однако то, что его арест, так же как и поимка Семёна (Николая) Морозова, носил случайный характер, говорят последовавшие за этим события. О них повествует Генрих Брант в уже известном нам отчёте. Вот что он пишет:
«<…> Аресты начались в начале мая месяца. Вначале Афонов не давал никаких показаний о своей обширной организации в г. Таганроге. 17 мая начальник русской вспомогательной полиции г. Таганрога сообщил местной оперкоманде ГФП о том, что находящийся под стражей Афонов и ещё 8 человек заключённых намереваются совершить побег. В побеге группы должны были содействовать 5 вооружённых партизан, засевших в соседнем с полицейской тюрьмой доме. Благодаря выставленной усиленной охране и, как выяснилось затем во время допросов, несогласованности в выполнении задуманного побега побег не удался. 21 мая начальник русской вспомогательной полиции решил обыскать соседний дом, в котором должны были ожидать 5 партизан. Там была задержана женщина, которая после долгого предварительного запирательства созналась: 18 мая 1943 года у неё действительно были 5 вооружённых мужчин, намеревавшихся содействовать в освобождении Афонова и других заключённых. Путём начавшихся немедленно интенсивных допросов Афонова Василия и произведённых арестов, расследований и дальнейших допросов удалось, наконец, вскрыть всю партизанскую организацию и большинство её членов арестовать. <…>». 
В связи с тем, что именно полиция вскрыла намерение группы задержанных совершить побег из тюрьмы с помощью лиц, находившихся на свободе, дадим слово Борису Стоянову:
«<…> Однажды Петров (руководитель политического отдела вспомогательной полиции Таганрога – авт.) доложил, что Афонов и его сокамерники – 14 человек – готовят побег. Об этом Петрову донёс один из сокамерников Афонова <…> <…> Намерение Афонова на побег позволило полиции составить о нём мнение, что он не просто рядовой незарегистрированный коммунист, а подпольщик, причём один из руководителей организации, из-за которого подпольщики решаются напасть на управление полиции в дневное время. В результате он и его сокамерники были подвергнуты допросу. Но никто из них ничего не признал. Чуть позже на допросах другие подпольщики показали, что Афонов является руководителем организации. Позже при предъявлении ему этих показаний он в этом признался <…>». 
Примечательно то, что из-за важности описанных событий они даже попали в недельную полицейскую сводку.

Из «Недельного обзора» ВРП за период с 16 по 21 мая 1943 года

«<…> Управлением полиции была раскрыта и полностью ликвидирована за попытку к побегу группа наиболее серьёзных политических заключённых, организованная вооружённой помощью извне. В результате чего раскрыта большевистская организация, занимавшаяся распространением сводок Советского информбюро, а также имевшая целью способствовать переходу г. Таганрога в руки большевиков <…>». 

Подробности подготовки этого дерзкого мероприятия рассказали на допросах в ГФП непосредственные его участники. По их словам, группа подпольщиков в составе Тарарина, братьев Афоновых Константина и Андрея, Каминского и Нины Жиленко 15 мая собралась на квартире Вайса для обсуждения тактики своих действий по освобождению Афонова. Их нехитрый замысел заключался во внезапном вооружённом ночном нападении на управление полиции, в подвале здания которого и содержался глава подпольщиков. Что интересно, так это то, что план готовящегося побега довели до сведения Афонова через Нину Жиленко, которая имела возможность общаться с арестантом жестами. Однако осуществить задуманное заговорщики не смогли. Якобы этому помешал сильный ночной дождь. Тут же решили перенести реализацию плана на следующую ночь, но всё опять сорвалось. Впоследствии, придя к выводу о бесперспективности своей затеи, подпольщики от неё отказались.
Примечательно, что имя провокатора, донёсшего на своих сокамерников, чекистам установить удалось. Его назвал сам Борис Стоянов на допросах.  Им оказался платный агент СД «Ц-6» Александр Александрович Шубин. 
Относительно Шубина представляет интерес то обстоятельство, что за день до освобождения города от немцев он был застрелен в одной из камер тюрьмы. Эту акцию совершил лично Стоянов, который в тот момент пытался таким нехитрым способом замести следы своих преступлений. Свидетелем этому стал следователь немецкой зондеркоманды СД «Ц-6» Леж Энтц, позже схваченный и опрошенный сотрудниками СМЕРШа.
Из всего вышесказанного мы можем сделать однозначный вывод: действия группы подпольщиков, направленные на освобождение своего лидера, заставили карательные органы обратить внимание на Василия Афонова. Однако не будем судить их строго. Во-первых, они болели душой за дело и своих попавших в беду боевых товарищей. Во-вторых, с учётом уже производившихся карательными органами массовых арестов подпольщиков разоблачение Афонова являлось лишь вопросом времени.
В свою очередь между руководителем ГФП-721 Брандтом и главой СД «Ц-6» Биберштейном (Шимановски) произошёл конфликт, возникший из желания последнего взять на себя руководство всей операцией по уничтожению подполья в Таганроге.  В качестве аргумента Биберштейн заявил, что именно его источник – «Мазай» (Михаил Зайцев) первый представил информацию о «Боевом штабе». Однако после непродолжительных споров и согласований указанный конфликт разрешился в пользу ГФП. Вопросами осуществления арестов и ведения следствия занимался лично Брандт.
Массовые задержания подпольщиков произошли в ночь на 23 мая 1943 года.

Недельный обзор ВРП
(с 22 по 29 мая 1943 г.)
За истекший период Управлением полиции произведено арестов – 141 человек. Из них:
По распоряжению ЗиПо и СД-6 – 30 чел.,
ГФП – 17 чел.,
Ортскоменд. – 4 чел.,
Административно – 5 чел.,
Крим. отделом – 20 чел.,
Полит. отделом – 65 чел., из них
за участие в партизанской ор-ции – 51 чел.,
за агитацию – 1 чел.,
проверка личности – 12 чел.,
за саботаж – 1 чел.
Произведено обысков – 42.
Освобождено – 41 чел. <…>
В течение этой недели Управлением полиции произведена ликвидация крупной партизанской большевистской организации. В результате произведённой работы арестовано большинство членов организации, изъято много огнестрельного оружия и патронов, а также пишущие машинки, взрывчатые вещества, лозунги советского содержания и т.д.
Работа по окончательной ликвидации организации продолжается. 

В последующие дни новые аресты партизан осуществлялись по показаниям уже схваченных товарищей, к которым в ходе допросов активно применялись меры физического воздействия.
О той гнетущей атмосфере, царившей в тюрьме, оставили свои ценные свидетельства выжившие. Так, участники подполья Александр Степанович Меринов и Лидия Васильевна Самушенко сообщили, что:
«<…> В тюрьме гестапо при допросах (подпольщики – авт.) неоднократно подвергались избиениям. Излюбленным орудием немецких палачей была резиновая палка, которая при одном ударе приводила в бессознательное состояние <…>». 
Такое воздействие применялось практически ко всем более чем 150 арестованным по подозрению в причастности к подполью.
Все протоколы допросов таганрогских партизан направлялись на ознакомление в отдел разведки «1Ц» штаба 111-й немецкой пехотной дивизии (руководитель отдела ; оберлейтенант Курт Когерт), а также в Абвергруппу-304 (руководитель ; зондерфюрер СС Зигфрид Шютц).  Интерес перечисленных разведывательных структур к местному партизанскому движению, по-видимому, был обусловлен необходимостью выяснить вероятную возможность контактов между подпольем и дислоцировавшимися во фронтовой зоне частями Красной армии, определения уровня потенциальной угрозы безопасности немецкому воинскому контингенту, а также установления возможностей по использованию схваченных повстанцев уже в своих интересах.
По окончании следственных действий дело, сформированное в ГФП при участии местной полиции, представили на рассмотрение генералу Рекнагелю (дислоцировался в г. Сталино), который и принимал окончательное решение по судьбе каждого из схваченных подпольщиков. В конечном итоге из общего числа арестованных 117 человек расстреляли.
Непосредственными исполнителями расстрельной экзекуции над таганрогскими партизанами являлись сотрудники зондеркоманды СД «Ц-6», а также некоторые представители полиции, в том числе Стоянов и Петров. В целях предотвращения излишних волнений среди населения города по указанию руководства немецкой карательной команды до родственников расстрелянных довели информацию о том, что арестованные живы и направлены на земляные работы в Мариуполь.
В середине июня 1943 года по случаю разгрома подполья руководитель таганрогской команды ГФП-721 Брандт в здании возглавляемого им ведомства (пер. Красный, 23) организовал торжественный ужин. В нём приняли участие все сотрудники ГФП, начальник СД «4-б» капитан Вилли Экхардт, представитель группы «1Ц» 111-й немецкой пехотной дивизии Штарк, заместитель ортскоменданта Эрлих, бургомистр Таганрога Рейгольд Дитер, германский советник при бургомистрате доктор Шварц, немецкие руководители предприятий (завод им. Андреева, завод им. Молотова, кожевенный комбинат, 65-й завод, пивоваренный завод), представитель отдела германской пропаганды Леберт, а также работники полиции ; Стоянов, Петров, Ковалёв, Пашкевич, Иванов.  За непосредственное участие в разгроме таганрогской подпольной организации последних пятерых из приведённого списка представили к немецким военным наградам.

СПРАВКА

Дитер Рейнгольд Иванович, 18 июня 1895 г.р., уроженец г. Мариуполя (Донецкая Народная Республика).

Родился в семье немецких колонистов (Мариупольский округ, немецкая колония № 25 – Дармштадт), занимавшейся сельским хозяйством. В 1912 году окончил общеобразовательные курсы агрономов в колонии Энгенфельдер. В 1915 году призван на службу в Царскую армию. Как этнический немец, не имел возможности принимать участие в боевых действиях против немецких войск, с учётом чего был направлен на турецкий фронт. В годы гражданской войны в качестве фельдфебеля служил в Белой армии. С 1930 по 1941 годы работал учителем немецкого языка в школах (одно из мест работы ; г. Азов, Ростовская область). Одновременно окончил Московский институт переводчиков. Начало войны встретил в г. Киеве, после захвата которого немцами 16 сентября 1941 года добровольно поступил на службу к оккупационным властям. В качестве переводчика работал в сборном лагере для военнопленных РККА. С октября 1941 года по июнь 1942 года служил в качестве вольнонаёмного при немецком военном корпусе, дислоцировавшемся в г. Таганроге. С 14 июля 1942 года был назначен бургомистром г. Таганрога.

Несмотря на уже достигнутые успехи в ликвидации подполья, работа по выявлению лиц, причастных к партизанскому движению, продолжилась. Так, в июне 1943 года задержали группу из пяти человек, во главе которой стоял заведующий продовольственным складом кожевенного завода № 1 А.В. Кононов.  Поводом для ареста послужило обнаружение у одного из членов ячейки места хранения огнестрельного оружия. Примечательно, что доказать причастность задержанных к подполью карателям так и не удалось. Тем не менее всех членов данной группы расстреляли.
В июне 1943 года немецкое военное командование в лице начальника штаба 111-й пехотной дивизии майора Франца, напуганное масштабами вскрытого в Таганроге партизанского движения, дало указание ВРП составить список неблагонадёжных горожан. Выполнив поручение, полиция представили реестр, в котором значилось более 6 тысяч фамилий. Предполагалось, что все проходящие по нему лица будут выселены из Таганрога в тыл немецких войск. Однако не исключена вероятность того, что каратели готовили массовое убийство неблагонадёжных жителей города. И только благодаря освобождению Таганрога от немцев осуществиться задуманному было не суждено.
Напоследок кратко коснёмся судьбы некоторых из активных немецких пособников, принявших непосредственное участие в разгроме большей части таганрогского подполья.
С сожалением мы должны констатировать, что такие одиозные представители полиции, как В.Я. Жужнев, А.С. Петров, А.А. Пашкевич, а также их пособник Яковлев избежали суда.  Их многолетний поиск результатов не дал. Тем не менее не всем так повезло. Например, Николаю Кондакову. На закрытом заседании военного трибунала войск НКВД 2 декабря 1943 года Кондаков на основании обвинений по ст. 58-1 «А» УК РСФСР («Измена Родине, т.е. действие, совершённое гражданами СССР в ущерб военной мощи СССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как то шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелёт за границу») был приговорён к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведён в исполнение 27 января 1944 года.
Относительно судьбы бывшего начальника Таганрогского городского управления полиции Бориса Стоянова известно, что 22–23 октября 1946 года он предстал перед судом военного трибунала войск МВД (г. Таганрог) по обвинению по ст. 58-1 «А» УК РСФСР. В последнем слове Стоянов полностью признал свою вину, выразил раскаянье и попросил о снисхождении. Однако в связи с тяжестью совершённых им преступлений он был приговорён 23 октября 1946 года к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией имущества. Данное решение суда утверждено 13 января 1947 года военной коллегией Верховного Суда СССР. Приговор приведён в исполнение в январе 1947 года.
Такая же участь постигла и других карателей – В.В. Новицкого, М.Т. Осадчего, Н.В. Згурского, Н.В. Бабина, В.И. Вергилевского (Регулевский), Н.Н. Дизертинского. 
Сотрудники таганрогского отдела органов безопасности проводили работу по выявлению нацистских пособников, оставивших свой кровавый след в нашем городе, до середины 90-х годов. Показательным эпизодом в этой работе чекистов является случай, произошедший в 1990 году, когда по материалам Министерства юстиции СССР отдел по расследованию военных преступлений и преступлений против человечности Министерства юстиции Канады возбудил уголовное дело в отношении ряда военных преступников. В их числе значился и бывший руководитель карательного подразделения «Гифл криминал полицай» зондеркоманды СД «4-б» Александр Ковалёв, обосновавшийся в Канаде. В рамках данного дела представители Минюста Канады неоднократно приезжали в Таганрог для сбора материальных свидетельств о преступлениях Ковалёва. Однако выяснить, чем же всё-таки закончилось данное дело, нам так и не удалось.
Подводя краткий итог истории разгрома отрядов под руководством Афонова, зададимся ещё одним немаловажным вопросом: а могли ли они избежать своей трагической участи и остаться в живых? С тем плачевным уровнем конспирации, формируемым в условиях безудержной гонки за численными показателями в вопросе вовлечённости в организацию новых членов, шансов на выживание у данных подпольных подразделений не имелось.
 
ВОЗВРАЩЁННЫЕ ИМЕНА

Долгое время считалось, что с гибелью Морозова, а также после провала отряда Афонова и группы Мостовенко история таганрогского подполья прервалась. Однако имеющиеся в архивах документы позволяют говорить, что партизанское движение Таганрога не только выстояло, но и приняло активное участие в освобождении города. Речь идёт о группах, которые по тем или иным причинам не были вскрыты немецкими карательными органами. Одной из них являлась уже упоминавшаяся нами подпольная ячейка, действовавшая под руководством агента органов НКВД «Катерины». 

«<…> Агитгруппа
В достаточной мере устроив свои домашние дела, я взяла себе ближайшую цель – добиться твёрдого положения на работе, присмотреться поближе к своим соседям и дать наконец отдых своим нервам. После 2–3-недельного периода, который мог потребоваться для этого, я решила искать потерянную связь, так как, возможно, что меня будут разыскивать в Таганроге, поскольку в Таганрог меня и отправляли, одновременно добывать и накапливать материалы для этой цели. Вместе с тем я предполагала с привлечением Кузнецовых и Свиржевского сколотить небольшую подпольную группу агитационного характера, а в случае, если связь будет установлена и получено соответствующее разрешение – использовать её и для диверсионных действий.
И действительно, через Свиржевского я получила связь с начальником партизанского штаба шахты Снежнянской (г. Снежное Донецкой Народной Республики) Виктором Ивановичем Зиминым, а через Кузнецовых подобрала молодёжь: Иллариона Шевчука, Дарью Соколову, Виктора, Елену и Варвару Скорняковых, Тамару и Бориса, их сестру Елизавету, Иосифа Савина, Николая Соколова и ещё двух парней – Семёна и Владимира Жаркова, а также семью Коненко. За исключением Николая Соколова и Семёна, которые иногда у меня отбивались от рук, и Тамары с Лизой, продолжавших из-за материальных целей впускать в свои квартиры немцев, остальные члены группы были безукоризненны. С ядром этой группы мы организовали систематическое прослушивание передач советского радио и последующее распространение их содержания. <…>
<…> Имея каждый день сводку немецкого штаба об истинном положении на фронте (для офицеров) и ворованные штабные карты, я ежевечерне комментировала те сводки со своей группой, так же как и всякие распоряжения немецких властей, разъясняя, чем они вызваны, какую фактическую цель преследуют, а также фиксируя, сколько вывезено за день зерна и металла из Таганрога в Германию, какие меры немцы предлагают применить в ближайшее время против гражданского населения. <…>
<…> Для дальнейшего распространения информации привлекались также жена и сестра Георгия Заиченко, вынужденно торговавших всяким тряпьём на базаре <…>.
<…> Таким образом в период с декабря 1941 года по май 1942 года моя группа была обеспечена сводками советского радио, советской литературой и последними данными секретного характера о некоторых планируемых и проводимых мероприятиях немецко-фашистской оккупационной администрации в г. Таганроге. Группа носила характер чисто агитационной группы за исключением двух случаев. Первый случай – передала 22 марта 1942 г. с помощью Иллариона Шевчука советской разведке выкраденные мною из команды документы <…>.
<…> Второй случай был с Владимиром Жарковым, которого я устроила на работу на котельный завод. На мой вопрос, что можно устроить в том цехе, где он работает, Жарков ответил, что там находится сейчас деталь какой-то важной машины. Надо её испортить, сказала я Жаркову, носящему кличку «Кушпет». Он ответил мне, что ему страшно. <…> <…> Спортивная сторона дела заинтересовала «Кушпета». Дело закончилось тем, что какая-то закрытая часть машины была предоставлена действию воздуха, чего не полагалось по техническим правилам, и машина надолго вышла из строя без каких-либо последствий как для «Кушпета», так и для кого-либо из других рабочих. <…>». 
Однако исключительно распространением среди жителей Таганрога информации о реальном положении дел на фронте деятельность некоторых членов группы «Катерины» не ограничивалась. В частности, они занимались проработкой своих маршрутов по переходу через линию фронта.
«<…> «Кушпет» должен был мотаться по побережью и высматривать место для отплытия, наблюдать и выяснять, какая там охрана, когда она сменяется, где расставлены береговые орудия и т.д. Окончательно место выбрала я сама недалеко от металлургического завода. Поблизости жил друг Кузнецова – член группы Сеня. Первоначально мы думали использовать его квартиру и несколько раз ходили к нему с Кузнецовым и Виктором (Ивановичем Зиминым, которому и готовили переход через линию фронта – авт.), но потом не рискнули посвящать его в это дело и решили использовать в качестве убежища для отплытия руины взорванного детского дома. Детский дом изучили детально. Изучили также дорогу от него к морю и само место отплытия. «Кушпет» и Кузнецов систематически ходили туда и наблюдали за всеми переменами в несении службы береговой охраны. Виктор выучил наизусть все тропинки и кусты на пути от руин детского дома к морю, его глубину, а у меня дома по специальной глубинной карте – дорогу водой на Приморскую.
Когда стало теплее, он тренировался в плавании. Я припасала спирт, вазелин, настоящий кофе и сахар, пробковый пояс, плавательные пузыри, брезентовые туфли на ноги и т.д. Чехлы на пузыри шила Соколова Дарья, но не знала кому и зачем. Ожидая летнее наступление немцев, о чём, как я отмечала, удалось добыть информацию, я старалась к отплытию Виктора получить дополнительные данные по этому наступлению. <…>
<…> 4 июня 1942 года Зимин ушёл в развалины детского дома, с тем чтобы ночью выплыть. В 5 часов утра 5 июня он свалился ко мне на квартиру мокрый и грязный и заявил, что, отплыв с километр и почувствовав сильный озноб, пошёл обратно к берегу, не встретил никакой охраны и остаток ночи провёл в детском доме. Меня взяло сомнение относительно возможности для него переплыть всё расстояние и предложила Виктору, не лучше ли ему остаться и подумать о работе во вражеском тылу. Виктор наотрез отказался и вторичные его уход состоялся 14 июня. <…>».
К сожалению, побег Виктора Зимина не удался. Его схватила румынская береговая охрана в момент перехода через линию фронта в нескольких сотнях метров от вожделенной границы. Следы Зимина теряются в застенках таганрогской полиции. Тем не менее на его примере наглядно видно, как подпольщики Таганрога организовывали и проводили операции по переброске военнопленных через линию фронта и насколько рискованным являлось это дело для всех его участников.
«Катерина» и возглавляемая ею группа не только пережили лихолетье оккупации, но и сумели внести свой вклад в общую победу над врагом. Информация, добытая «Катериной», носила самый разнообразный характер, начиная от количества немецких войск, дислоцировавшихся в Таганроге, до расположения их позиций на фронте. Особо хотелось бы отметить представленные ею сведения относительно лиц, оказывавших содействие оккупационным властям. С помощью этих бесценных данных органам безопасности удалось в довольно короткий срок после освобождения города установить более двухсот пособников фашистов.
Ещё одна группа подпольщиков со странным названием «S-P» уцелела и продолжала действовать вплоть до освобождения Таганрога от немецких оккупантов.  Согласно отчёту руководителя одной из ячеек, входившей в состав указанного партизанского соединения, Антона Ивановича Мищенко, её ядро составили работники 31-го завода.
Решение о создании группы сопротивления на указанном предприятии принималось ещё до прихода немцев в Таганрог, что вполне вписывается в общую картину развития партизанского движения в городе. Первое общее собрание членов отряда состоялось 15 декабря 1941 года под руководством секретаря заводского комитета ВЛКСМ Акима Андреевича Поддёргина, имевшего среди своих соратников кличку «Тимофей».  По всей вероятности, его специально оставили в городе именно с целью образования повстанческой ячейки на указанном предприятии.
Служебное положение Поддёргина, занимаемое им до войны, создавало для него такое же, как и для Морозова, множество рисков. Тем не менее к середине 1942 года Акиму Поддёргину удалось создать сводный отряд общей численностью девять человек. Со временем подразделение, в которое входили работники ряда городских предприятий и учреждений, а также учащиеся средних учебных заведений, значительно увеличилось, и к моменту освобождения Таганрога его численность составляла уже 67 человек.  Представленная цифра ясно свидетельствует о том, что по своему составу отряд был не меньше по численности, чем соединение под руководством Афонова.
Деятельность отряда «S-P» особо не отличалась от работы других городских партизанских групп. Так, уже упоминавшийся А.И. Мищенко сообщал, что именно это подразделение причастно к организации взрыва немецкой ортскомендатуры.  Однако приведённая им дата события (26 декабря 1941 года – авт.) позволяет усомниться в правдивости его слов.
Подпольщики активно занимались изготовлением и распространением среди населения листовок, имевших название «Вести с любимой Родины». Информацию для них – сводки Совинформбюро ; получали от завербованного руководителя городского радиоузла. В свою очередь добытыми сводками группа Поддёргина через связников Г.Ф. Мельникова и В.Г. Кравцову делилась с другими соединениями таганрогского подполья.
Данные свидетельства прямо указывают на то, что отряд «S-P» входил в состав общего городского партизанского движения, так как доподлинно известно, что листовки с таким же названием распространяли и члены отряда Афонова.
Из отчёта, составленного бывшим участником партизанского движения в Таганроге Константином Филипповичем Гамовым, следует, что заместителем Поддёргина являлся Пётр Ефремович Семилетов,  который руководил небольшой ячейкой, действовавшей на 31-м заводе. Также Семилетову подчинялись группы, действовавшие в следующих ближайших к Таганрогу населённых пунктах:
– с. Ключевая Балка (колхоз им. Орджоникидзе);
– с. Золотая Коса (учебное хозяйство Таганрогского сельскохозяйственного техникума);
– с. Петрушино;
– с. Русский Колодец;
– с. Покровское (Неклиновка);
– колхоз «Пламя социализма».
При непосредственном участии групп Семилетова регулярно совершались диверсионные акты на железнодорожных путях около станции Марцево.
Известно, что Поддёргин 25 ноября 1942 года вступил в немецкую военизированную организацию «Гемо» (своеобразный аналог советских дружинников) при 2-м участке городской полиции. Одновременно он числится в качестве резерва на выдвижение на штатную должность полицая. После прохождения испытательного срока его наконец 16 января 1943 года принимают в состав «Шумо» 2-го участка полиции . Не исключено, что Поддёргин, как проверенный партизан, пошёл на службу в полицию по заданию городского подпольного центра. При этом он был не единственный подпольщик, кто служил в полиции. Например, таковыми являлись Владимир Глотов, Николай Окладных, Сергей Шубин. В полиции Поддёргин успел прослужить всего четыре дня.  Причиной его скоропалительного увольнения послужил провал, связанный с разминированием марцевского железнодорожного моста, подготовленного немцами для уничтожения. По-видимому, указанная деятельность группы во главе с Поддёргиным и стала основной причиной его вступления в ряды таганрогской полиции. Всё-таки разминировать мост, который они же и охраняли, было значительно проще, чем если бы это делали подпольщики, не связанные с полицией.
По свидетельству члена отряда Дмитрия Фёдоровича Шаповалова, подтверждённому материалами ГФП,  результаты длительного расследования указанного эпизода послужили основанием для ареста Поддёргина, совершённого только 24 апреля 1943 года.  Согласно показаниям подпольщика Александра Трофимовича Судейко, Поддёргин содержался вместе с Василием Афоновым в одной тюремной камере № 5 при таганрогской полиции.  В ночь на 12 июня 1943 года он вместе с ещё тремя членами своего отряда – Николаем Демидовичем Садовником, Александром Деревянко и Иваном Мищенко был расстрелян.
Если причастность Поддёргина и членов возглавляемого им отряда к подполью Таганрога не вызывает сомнения, то в чём же причина замалчивания их подвигов? На наш взгляд, она кроется в желании скрыть работу Поддёргина в полиции. В глазах общественности герой-подпольщик должен выглядеть кристально чистым. Его же принадлежность к местной полиции стала «позорным пятном» в боевой биографии, которое трудно было объяснить простому обывателю.
Почему же группу «S-P» не постигла та же участь, что и подпольщиков отряда Афонова? Во-первых, потому, что массовые задержания, произведённые полицией в мае 1943 года, оказали самое непосредственное влияние на активность уцелевших партизан. Можно сказать, что деятельность таганрогского подполья была на некоторое время полностью парализована, а сами подпольщики искали различные пути ускользнуть от полиции. Примечательно, что из числа членов многочисленной группы Поддёргина было схвачено всего трое, и они дали показания на своего руководителя. Однако во время допросов самого Поддёргина каратели сделали акцент не на этот факт, а на подготовку захвата им железнодорожного моста с целью его якобы уничтожения, а также на попытку бежать из тюрьмы вместе со своим сокамерником Василием Афоновым.  На наш взгляд, данное обстоятельство стало второй причиной, по которой группа «S-P» так и не была раскрыта. Подойди немцы более ответственно к информации на Поддёргина, жертв среди подпольщиков было бы гораздо больше.
После трагической гибели Поддёргина деятельность возглавлявшегося им отряда прекратилась. Однако 29 августа 1943 года группы «S-P» собираются вновь. На собрании, которое вёл Константин Григорьевич Переузенко (Персузенко), принимается решение оказать имеющимися силами посильную помощь Красной армии в освобождении Таганрога от немецких оккупантов. В частности, Переузенко предложил взять под охрану кожевенный комбинат № 1, подготовленный немцами к уничтожению.  Его предложение было поддержано, и в момент непосредственного отступления немцев из Таганрога, в 3 часа ночи 30 августа 1943 года, подпольщики реализовали задуманное. 
Сразу после освобождения Таганрога штаб группировки советских частей, вошедших в город (располагался по адресу: ул. Свердлова, 183), 3 сентября 1943 года принимает решение о привлечении группы «S-P» под патронажем СМЕРШа (руководитель капитан госбезопасности Кравцов) к прочёсыванию прилегающей к городу местности с целью поиска уцелевших фашистов.  По окончании данной операции 7 сентября 1943 года группа «S-P» была ликвидирована.  На этом можно поставить точку в вопросе деятельности не только подполья Таганрога, но и всего партизанского движения на Дону.
Примечательно, что после расформирования отряда «S-P» в отношении Константина Переузенко чекистами были осуществлены проверочные мероприятия. Причиной этому послужил сигнал о его работе на немцев в период оккупации. Проверка показала, что Переузенко действительно с января 1942 года служил в команде № 15 таганрогской полиции (охрана 65-го завода).  Кроме того, будучи полицаем, в декабре 1942 года он был взят под арест.  В тюрьме он пробыл четыре месяца и без предъявления обвинений в апреле 1943 года был выпущен на свободу. Данный факт позволяет предположить, что Переузенко, вероятнее всего, использовался немецкими карательными органами для проведения внутрикамерных разработок. Однако из-за отсутствия доказательств его вины перед советским государством дальнейшему преследованию он не подвергся. Тем не менее из подпольщиков Переузенко был исключён.
Примечательно, что сразу после освобождения Таганрога от фашистских захватчиков по городу стала распространяться информация о неком «партизанском отряде № К», который развил бурную деятельность по выдаче «удостоверений партизан». Среди «счастливых» обладателей этого, с позволения сказать, документа оказались не только откровенные мошенники, но и те, кто во время оккупации активно сотрудничал с немцами. Так, при аресте уже известного нам по разгрому отряда Афонова немецкого провокатора Марии Холуенко ею было предъявлено «удостоверение партизана», выписанное неким Иосифом Степановичем Криволапом.  Позже Холуенко призналась, что получила этот документ уже после освобождения Таганрога путём подкупа Криволапа продуктами питания. Криволапа арестовали и попросили дать разъяснения по поводу деятельности возглавляемого под его руководством отряда и выписанных им «удостоверений». Криволап поведал удивительную историю своих подвигов, якобы совершённых им в период оккупации города. В частности, он заявил, что будто бы занялся подпольно-диверсионной деятельностью против немцев чуть ли не в конце октября 1941 года. Так, в целях мести врагу он совершил поджог здания детского сада завода им. Молотова, в котором немцы якобы разместили телефонный узел связи.  В январе 1942 года он привлекает к своей партизанской деятельности работника завода им. Молотова Александра Ивановича Падчина, которого позже назначает своим заместителем. Действуя сообща, они изготавливали и распространяли листовки, а также вели агитацию среди населения, призывая молодёжь отказаться от выезда на работы в Германию. В апреле 1942 года Криволап был арестован полицией, но ему удалось бежать. С учётом этого он был вынужден скрываться в с. Марьинка, предварительно передав свои руководящие полномочия Падчину. Проживая в указанном селе, Криволап создаёт ячейку единомышленников из шести человек. В неё вошли и два цыгана, которым в октябре 1941 года каким-то чудом удалось избежать гибели, когда немцы истребили 40 цыганских семей, работавших в колхозе им. Орджоникидзе. При вступлении в ячейку будущие подпольщики давали письменную клятву следующего содержания:

Я, ФИО, клянусь пролетарской совестью и советскими законами вести борьбу против немецких оккупантов до последней капли крови и сохранить тайну партизанского отряда № К, в чём и расписываюсь.
Подпись

Партизаны проводили мелкие диверсии на используемых оккупационными властями линиях коммуникации, распространяли информацию о ситуации, складывающейся на фронтах, а также занимались воровством зерна, принадлежавшего немецкой армии. Их активность не осталась незамеченной для оккупационных властей. Опасаясь быть арестованным, Криволап возвращается в Таганрог, где возобновляет свою партизанскую деятельность. Здесь по адресу: ул. Свердлова, 116 он создаёт штаб отряда, который занялся вербовкой новых членов, которым выдавались «удостоверения партизан». К августу 1943 года отряд якобы уже насчитывал 37 человек, которые в момент отступления германских воинских частей из города осуществляли вооружённые нападения на отдельных немецких военнослужащих, а также совершали диверсии на линиях связи.
Чекисты оказались людьми недоверчивыми и решили перепроверить изложенные Криволапом сведения. И уже совсем скоро во многом преступная деятельность этого «героя» вскрылась.

В гор. УНКГБ
от группы партизан «S-P»

Заявление

Доводим до Вашего сведения о том, что в присутствии т.т. Баба-Муратова, Рыжова, железнодорожного милиционера Калинина тов. Сельский М. доложил о преступлении организатора партизанского отряда «№ K» гражданина Криволапова, который организовал штаб по улице Свердлова, 116, объявил себя начальником штаба партизанского движения и выдавал партизанские удостоверения чуждым людям за пшеницу и другие продукты, и он же способствовал уничтожению советских парашютистов. Проживает он в бараках завода им. Молотова, Восточная, № 8. Установлено, что гр. Криволапов изъял где-то корову, зарезал для своих нужд. В колхозе «Пламя социализма» им взято для себя два центнера зерна якобы для нужд партизанской группы. Гр. Криволапов присвоил пару лошадей группы «S-P» и на них разъезжает по району, перевозит продукты.

Группа партизан «S-P» подписи неразборчиво 13.09.1943 г.

Заявление от членов партизанской группы «S-P»
о Криволапове принял 13.09.1943 г.
ответственный дежурный ГОНКГБ лейтенант госбезопасности подпись неразборчиво


Из представленного документа можно составить вывод о желании Криволапа «примазаться» к реальному подвигу таганрожцев, заплативших за это своими жизнями. И таких, как Криволап, в тот момент было изрядное количество. Но благодаря стараниям сотрудникам органов безопасности, а также представителей партийных и советских органов имена подлинных героев стали достоянием истории.