Письмо из прошлого 2

Письмо из прошлого 2

   Один раз я смотрела в окно и хотела сделать знаки рукой. Но отец мне помешал: осторожно! солдаты! – Смотри, но так, чтобы они тебя не заметили, а то ты подвергаешься большой опасности, ты будешь в смертельной опасности, даже если ты ещё совсем маленькая девочка – Мне всё-таки удалось смотреть на этот трагический спектакль – ты отлично знаешь, что я прав! ты чересчур смелая!
   Позднее отец нам сообщил новость «сегодня мы ждём посетителей<»> – на кого он намекал? – не знали и отец не объяснял.
   Иногда несколько славянских друзей, русских, украинских, польских людей, прие<зж>али к нам в гости. Они разговаривали в месте, между людьми, которые разделяли такое же мнение, такую же культуру. Следовательно, зачем мешать их приятной беседе, которая возбудила наше любопытство? – даже, если мы были неспособные понимать их язык!! увы!
   Два дня спустя в начале дня, но всё-таки долго после нашего обеда, отец вернулся домой со своей работы на заводе. Его сопровождали 2 мужчины и две женщины, русские поселенцы и поселенки, которых приговорили к ссылке.
   С удивлением и волнением мы смотрели на них.
   Их одежда была очень изношена – значит: что у них нет другой! Из-за походки, почти скрытной, медленной, бесшумной, очень осмотрительной, они все похожи на ирреальных фантомов, на напуганных мёртвых душ-зомби – они робко подошли к нам. Отец их посадил возле нас на кухне, в единственной комнате, которую родители могли топить зимой.
   Обычно отец всегда говорил очень резко – Сейчас он так нежно им рассказал что-то вполголоса, что, по правде говоря, мы почти не узнали больше этого нового лица. Мы дрожали от удивления, от страха – необъяснимого – но тоже и от гордости!!
   Отец постепенно переводил на французский их разговор – они могли пробыть только несколько часов, до отъезда других заключённых с завода... они умирали с голоду!...
   В военное время пища была очень редкой. Но всё-таки мать начала чистить картошку.
   Когда эти несчастные люди поняли, что мать им готовила обед, оба мужчины подошли к ней. Они с уважением ей поклонились и каждый в свою очередь поцеловал ей правую руку...
   Эта сцена меня очень поразила. Вероятно, потому, что во Франции «поцелуй руки» был привилегией богатых буржуазного или дворянского общества – но по-моему, я думаю, что настоящая причина была такой: рука матери была ещё полна земли, картошек и очисток; и притом её нож для очистки овощей находился ещё в правой руке, <в>место того, чтобы положить на стол.
   Все дети, мать и незнакомые русские женщины плакали от волнения. Эти женщины плакали с широко раскрытыми глазами, натурально, без прикрас, без сдержанности. Их взгляды, неподвижные, изумлённые и болезненные вновь становились глазами ребёнка, животного, преследуемых, измученных!!
   Наконец мать положила полные тарелки перед ними, все они колебались; мне казалось, что они ждали ещё разрешения. Тогда мать им улыбнулась, чтобы и<м> словно сказать: «кушайте, пожалуйста».
   Они начали кушать очень медленно, без шума, почти украдкой, маленькими ложками; они пили тоже такими маленькими глотками. Может быть, у них болел желудок? – иначе и не могло быть после стольких лишений!
   Иногда они покорно произносили несколько слов нам детям. Я так хотела бы им ответить! но увы, я тоже только могла им улыбаться!
   Потом женщина сидела рядом со мной (вы, Але<кс>андра) <и> начинала мне рассказывать что-то. Хотя она находилась между жизнью и смертью, она была относительно спокойна. Вот отца перевод:
   «Девочка, слушай! Я знаю, что безусловно, я никогда не буду возвращаться в
 свой родной край, домой, я никогда не буду видеть снова своих детей! – горькая
 участь! – но надо не терять надежду! незачем! – прошлого не вернёшь! – только
 здесь происходит что-то неладное! Но в других странах обстоятельства очень
 различные! Во всём мире ты найдёшь уютное место, где жизнь великолепна,
 прекрасна! Конечно,  трудно верить м<не>  в такой обстановке! (однако, я
 поверила в неё на слово). – Вы, дети, вы будете наш<ей> "смен<ой>"! Это требует
 смелости и упорства! чтобы этого варварства больше не было<»>!
   «Зачем, – прибавила она, – тебе надо всё запомнить<?>, <потому> что слова
 соединя<ют> людей между <собой>! Тогда слова становятся "подарками".
   Я тебе подарю свои слова на память!
   Я хочу, чтобы ты вспоминала о<бо> мне!
   Смотри, не забывай нас!<»>

   В настоящую минуту я разгадала, что все эти слова, непонятные для меня, которые она шептала так скромно, остались бы навсегда привилеги<ей>, тайной и таинственной! Я пон<яла> раз и навсегда, что слова, которыми люди обмениваются, устно или письменно, или посредством взгляда, улыбки, за не<знанием> тонкостей языка, были и должн<ы> были бы<ть> только знаком дружбы! – точно чудо из чудес – слова, которые каждое живое существо может подарить другим существам.
   Мало-помалу эти бедные люди привыкали к нам. Их пальцы, их тела, сердца закоченелые из-за страха, голода, зимнего холода, и больше всего из-за смерти так близко к ним и такой насильственной – постепенно разогревались: они сейчас сидели на стульях за столом без дела, спокойно, словно по-семейному. Мне тоже казалось, что вместе мы сидели рядом в уютном гнезде. Такие птицы упали из гнезда и принятые в гостеприимной мягкой ладони п<р>ирод<ы>. – Что ка<з>алось нам, что наше сердце было то гнездо!
   После обеда – я думала это, но я совсем ошиблась! потому что на вашем фото находилась дата 8.8.44 г, которую я была не способна понимать. После обеда женщины доверили отцу семейные снимки и свои адреса <по> русски. Наконец они все ушли в лагерь – собачий холод на дворе царил, <это> был уже холод смерти? Невозможно проследить за ними, они не скоро вернулись, увы!

   Неделю спустя немецкие официальные лица одели всех заключённых в обычную и очень известную всем полосатую форму поселенцев.
   Отныне когда они проходили мимо дома, мрачное щёлкание деревянных сабо по булыжны<м> мостовы<м> улицы, становилось зловещим признаком их смерти! – а потом они не переходили через город, дело в том, что трубы кремационной печи начинали дымиться.
   Мы больше никогда не увидели ни одного из них; они исчезли без следа; только эти два снимка <остались> как свидетели их существования! – Я только девочка – невозможно <было> в ближайшем будущем себе представить для вас счастливую жизнь!
   Ни та, ни другая, ни мать, ни сестра не помнят об этих друзьях<,> проведших несколько часов в нашей жизни! Какая плата за их вход? – Забвение, быть забытыми, или воспоминания... но только воспоминания детства?.. Или написать что-то на память?
   Часто я задавала вопрос отцу: что с ними случилось?
Другое несчастье? Никогда отец не отве<чал> – Значит: «Это не твоё дело» – Может, в военное время лучше молчать – «Знать» было бы опасн<о>? Другими словами, нет предмета в скрытом месте, нет проблемы. – Но почему молча<л> после войны? Я была взрослой! Чем это объясняется? Тем более, что ваши фото всегда заметны на углу буфета в кухне в фарфоровом блюде и несмотря на переезды – пять раз – каждый раз, просто чудо!! фото снова в том же самом фарфоровом блюде на буфете...
   Может быть, отец надеялся, что в один прекрасный день я взяла бы эти фото и прочла бы имена, адреса?.. И вдруг это было бы моё дело? Потому что, когда мне <было> 20 лет, я ему сказала: позднее, папаша, я не буду так занята, я буду начинать изучать русский язык.  – Мне трудно сейчас...
   Тогда немедленно отец начал покупать для меня много русских произведений: этимологический словарь, орфографический словарь, грамматику и т.д. – Вот, может быть, причины умышленного присутствия этих фото?! постоянно под глазами!
   <В> ещё бол<ее> позднее <время> (в 1943-ем году отцу только 45 лет) в сво<ей> старости и до своей смерти отец никогда не намекнул на горькую участь этих женщин! Знал ли он, что это как раз наоборот? что они одержали победу над врагом?
   После смерти отца я поняла, что мать наконец убрала бы буфет и наверняка бросила бы эти снимки в мусорн<ый> ящик... жребий брошен!.. при первом случае я «украла» эти фото на память о<б> этих жертвах. Конечно, вот неожиданная и любопытная идея, и нет ничего смешного быть вынужденной действовать потихоньку! Но я считала своим долгом и<м> делать честь в знак благодарности – они умерли (я думала), чтобы защитить свободу, свою свободу, нашу свободу! – Молодец! – Спасибо Madame за ваше непризнанное Мужество! – Так я думала в то время!
   Я нашла к счастью их снимки, я ещё их хранила и вероятно их сохраню до своей смерти! Мне <было> пятьдесят два года (теперь фото в (Thil) Тиле) (теперь мне восемьдесят один год)!
   Может быть, их последние глубокие мысли тоже были <о> на<с>? Может быть, они всё-таки надеялись пережить сам<их> себя в памяти людей и в частности продолжить жизнь в этих детях? Кто знает?
   Кто-то сфотографировал этих женщин? в мирное время, конечно? – Кто? – Муж? – Я всё ещё задаю себе вопрос!
   Сейчас я чуть-чуть умею читать по-русски. На обратной стороне снимков женщины поставили свои имена и дату. Может быть, последнюю дату своей жизни – во всяком случае: историческую дату, потому что немецкие армии начали с первых же дней августа (6-го 8-44 г.) сдавать город Thil и концлагерь «американскому неприятелю». Когда американские войска вступили в город, концлагерь трубы кремационной печи <был> ещё очень жарки<й> и ещё дымил<ся>. (6-го 8. 44 г.)
   На снимках к сожалению, дата: 8-го 8 - 44 г.
   Люди, которые не умерли в лагере, умерли – я думала по пути по направлению к Дашо и потом в Дашо.
   Мне надо бы сказать просто: Вот и всё!! Но в конечном счёте то печальное и трагическое заключение превратилось в чудесную историю, другое дело! Madame Але<кс>андра – жива! ей 99 лет, а мне 81 год! Она проявила истинный героизм! Совершила так много воинских подвигов! Героиня во Франции и в своей стране! – То драгоценное и образцовое воспоминание поможет мн<е>, как оно помога<ло> всё в прошлых годах!
   Я её случайно встретила Madame Але<кс>андру – увы, сейчас. Я знаю, что никогда её снова <не> встре<чу> – увы! – Всё-таки она всё ещё останется в моём сердце и в моей мысли.
   Прежде, чем я кончу это письмо, у меня есть ещё вопрос и до сих пор без ответа: на снимке вот дата: 8-8-44 г. – Але<кс>андра, вы уже бежал<и> из тюрьмы со 8-8.44 г. – тогда где? когда? вы встретили отца?
   Дорогая Але<кс>андра, я вам желаю <с>частливой и здоровой жизни и всего хорошего. Я вас целую от всего сердца, а также всех ваших любезных родственников.
   Вот воспоминания детства! Вот и всё. – Nadia Oniskova
__________________________________

     Видимо, для того, чтобы засвидетельствовать своё глубокое почтение, свою родственность с Александрой, свою славянскую сущность, Надя Веннер подписала письмо русской фамилией (видимо, фамилией своей бабушки).
     К сожалению, у меня нет сведений о том, успела ли Александра Сергеевна ответить на это письмо. Жизнь человеческая не бесконечна. Александра Парамонова скончалась 8 декабря 2014 года, незадолго до 100-летнего Юбилея... [3]
__________________________________

     Человечество ведёт войны с древних времён, не менее 10 тысяч лет. Неисчислимые страдания принесла народам Вторая мировая война, унёсшая жизни, по разным оценкам, от 55 до 80 миллионов жителей различных стран. Её ужасы ещё свежи в памяти ныне живущих людей преклонного возраста. Послевоенное поколение помнит о жестокостях прошлой войны по рассказам родных... Но, к сожалению, ужасы войны некоторые представители homo sapiens, одержимые манией превосходства, начинают забывать. Эти, видимо сошедшие с ума homo sapiens, скучают без войны... На планете их стараниями постоянно вспыхивают кровопролитные войны, стирая с земли мирные города и селения, унося многотысячные человеческие жизни. И стремление обычных рядовых людей, выраженное словами Александры Сергеевны Парамоновой: «чтобы этого варварства больше не было» остаётся неосуществлённой мечтой…

                Продолжение: http://proza.ru/2023/11/06/523