Друг мой Альфред

Как-то среди ночи я проснулся с тревожной мыслью, а чего же я вдруг забыл упомянуть своего лучшего друга Альфреда Хантаева. Стало так стыдно перед ним, захотелось тут же встать с постели и сесть за компьютер.
Немного погодя, вспомнил – нет, не забыл. Он есть в самых первых моих публикациях, когда я еще начинал заниматься пробой пера. Когда пишешь о ныне здравствующих людях, всегда сомневаешься, а стоит ли указывать их имена собственные. Ведь никто и никому не позволил, запросто так, эксплуатировать свое имя. И это правильно.

А друг мой Альфред, всегда значится под своим именем. А на сей раз я вспомнил о нем после того, как моя одноклассница настойчиво требовала прислать, что-нибудь из школьной жизни. Я просьбу её удовлетворил – отправил все, что написал, и на этом успокоился.
А тут смотрю в чате, она снова призывает людей к активным действиям. Вследствие её невидимого давления снова решил засесть за писанину, тем более, что у меня крутилась в голове одна идея, которая давно просилась наружу. Так что давление в разумных пределах это есть – БЛАГО.

Так вот рядом с той идеей и зародилась вторичная мысль поговорить о своем закадычном друге. Семья Альфреда переехала в Харазаргай 1968 году, аккурат в год, когда мы пошли в первый класс. Бывают люди, которые сходятся с другими людьми невероятно быстро. Альфред был из тех людей – едва он переступил порог нашего класса, как нас с ним тут же спаяла крепкая дружба.

Мы стали неразлучными буквально с первого часа нашего знакомства. И все школьные годы, и последующее время бурной юности и первой молодости, мы с ним прошагали плечо в плечо.
Он был очень активным малым. После уроков, когда я ещё собирался выходить на поскотный двор, мой друг являлся, как красно солнышко, и до конца светового дня усердно трудился со мной в нашем хозяйстве. О, сколько же простой, грубой, крестьянской работы он переделал вместе со мной.

Я же имел наглость выговаривать ему, если он, по каким-то причинам, запаздывал. А работы действительно было много. За моим  отцом всегда прикреплялась лошадь для ведения домашнего хозяйства. Мы первым делом запрягали лошадь, ездили к проруби за водой, потом вывозили навоз.

Сейчас навоз денег стоит, а тогда вывозили с тем, чтобы его лишь бы не было на скотном дворе. Он считался мусором, мешающим вести образцовое хозяйство. И мы каждый день вывозили его со двора и ссыпали, куда не попадя.
Если мы с Альфредом навостряли лыжи на какое-нибудь мероприятие, например хоккей, то делали всю работу с утроенной энергией, лишь бы быстрее сорваться на речку. Ну как же, зимний день ждать нас не будет.

Хоккей.… О, сколько же добрых слов было сказано о нем:

Великий спорт, неведом страх,
Для избранных людей.
Здесь трусом быть нельзя никак.
такой вот спорт – хоккей.
Ирина Чернова

Пожалуй, хоккей был нашей самой излюбленной игрой. Жалко, тогда наши кремлевские долгожители ровным счетом ничего не делали для простых ребятишек из дворовых команд. В 70-е годы рейтинг хоккея в Союзе был на высоте, его почитал сам Леонид Ильич, и было самое удачное время для его развития.

Кто знает, может среди наших сверстников росли те же Крутовы и Макаровы. Большие надежды подавал и мой друг. Он очень был хорош в нападении, особенно, филигранной была его обводка с молниеносной атакой, начиная от своих ворот и сквозь шеренгу противника до его ворот.
А за атакой следовал хлесткий и мощный удар по воротам. Г-о-о-л! Вратарь почти всегда оставался бессильным после столь неожиданного удара с вывертом прямо перед его носом.

И так на протяжении почти всей игры. А потом ожидаемая победа, бурные аплодисменты. И мы мокрые, слегка подуставшие рыцари хоккея, ложились голыми животами на край проруби и, испив водицы со свежим налетом коровьей мочи, отправлялись по домам до следующих баталий. Стоит ли говорить – и тут мы играли с Альфредом на пару.

Вот так прошло все детство
И пронеслись года.
В хоккей мы с малолетства
Играли же всегда!
 Иван Терехин

Пора хоккейных баталий на льду не была долговременной. К декабрю зима окончательно вступала в свои права, снег толстым слоем покрывал нашу маленькую речушку. Наступали трескучие морозы, и нам приходилось на время отойти от темы хоккея.

И тут приходила пора лыжных прогулок. Лыжи мы брали у Александра Батуевича и отправлялись на свое, так сказать, пригретое место – «Гэрын Хада». Поднимались до самой вершины, а там по зимнему, санному пути нужно было скатываться вниз.
Спускаться по скользкой дороге, протоптанной гужевым транспортом, было очень опасно, это не лыжня. А лыжню мы не делали по той причине, что кругом был лес, поэтому протоптать прямую лыжню было невозможно.

Мы все хором поднимались наверх. Поднявшись на самую верхотуру,  глянув вниз с головокружительной высоты, понимали – спуститься вниз, да по скользкой дороге это тебе не хухры-мухры. Здесь нужен другой подход, здесь надобно соизмерять свои желания и хотения.

Но Альфред никогда не сдавался. Садился в низкую стойку, заворачивал свою шапку-ушанку взад на затылок, и стремительно улетал вниз. В буквальном смысле, вот только сверкнула его задница, и нет её –«улетела!»
На такой бешеной скорости нужно было уметь маневрировать на поворотах, иначе можно врезаться в вековую лесину, в три обхвата толщиной.

Что и говорить, занятие было преопаснейшим. Мы, те, которые относились к такому мероприятию с опаской, выбирали место с пологим спуском и от греха подальше, шли вниз на умеренной скорости.

Тише едешь – дальше будешь!

А внизу нас уже давно поджидал Альфред,  и совершенно при этом не задавался. Честно говоря, было ему, чем гордиться. Ей–богу, такой спортивный трюк удавался только ему одному.
Сколько раз мы пытались повторить подвиг нашего «Александра Матросова» (то, что проделывал Альфред – это все равно, что бросаться на амбразуру), но увы! Не получалось, ибо верна древнеримская пословица:

Что позволено Юпитеру, то не позволено быку.

На эту же гору мы, в другое время, поднимались на лошадях по причине наших ночных вояжей в сторону Верхней Идыги. Была у нас такая маленькая, хорошая глупость – делать ночные рейды в соседнюю деревню. У каждого была своя лошадь. Она, бедолага, днем трудилась на основной работе, а ночью, благодаря нашим всенощным бдениям, брала «сверхурочные» работы.

Получалась двойная нагрузка, и оплата лошадям, само собой, разумеется, начислялась по «двойному тарифу». А когда их не хватало, садились по двое. Ехать вдвоем на одном скакуне довольно непросто, и тут каждый старался подобрать себе умелого компаньона, который умел бы хорошо держаться на спине скачущего коня.

Ориентир, обычно, нацеливался на заднего седока. Если тот оказывался малоопытным наездником, то он, одним неловким движением, сталкивал впереди сидящего всадника на шею, летящего во весь опор, коня. А сидеть на спине лошади, или на шее оной – это немножко разные вещи.
Опытный ездок, в момент отрыва четвероного друга от земли, умел своевременно отодвинуться назад. Когда передние ноги касались земли, он по инерции приближался вперед, но не настолько близко, чтобы столкнуть своего товарища на шею коня.

Затем приходил черёд работы задних ног, и лошадь вновь меняла состояние своего тела, а седок вновь должен успеть отодвинуться взад. Просто не нужно было упускать из виду этот момент. Туда–сюда, туда–сюда…
Приехав в Идыгу, мы кружили по пустынным улочкам спящей деревни. Если повезет, заходили в клуб. Но ничем особенным мы там не занимались. Посидим немного, перекинемся друг с дружкой парой фраз и молча, не сговариваясь, выходили к застоявшимся лошадям.

Все! Дело сделано, червяк,  который точил нас изнутри и толкал на великие подвиги – угомонился. Теперича, с легкой совестью можно держать путь домой.
Выйдя за околицу, мы как по команде пускали лошадей во весь опор. Кони сами понимали, что идут домой. От этого понимания они становились вдвое резвее обычного своего состояния, и рвали жилы – себя не жалеючи.

Мы же в кромешной темноте не различали ни дорог, ни тех кто несется рядом, ни тех кто отстал… Предавшись бешеному ритму круговерти, полагались только на своих коней. Конь умный, конь все видит и знает, куда бежать, и как объезжать всевозможные препятствия.
Не дай Бог, случись, что-нибудь – конь поскользнулся, ногу подвернул, или всадник не удержался, последствия могли бы быть самыми печальными.

Как прекрасна была и глупа
Бесшабашная молодость наша!
Безграничен был старта запал
И горяч, и силен, и бесстрашен.
 Альфира Зайнутдинова

И вот проходит неделя, червячок опять начинает зудеть и трындеть, толкая на очередные безумства, и снова клич – в Идыгу! И вновь «Цыгане шумною толпою по Бессарабии кочуют». Только в отличие от Пушкина наши «цыгане» не по Бессарабии кочуют, а по горам и по долам – через горный хребет в соседнюю деревню.
У всех наших ребят была своя, какая-никакая, конская амуниция, в первую очередь, такая нужная вещь как узда. А друг мой не имел такой возможности, по той причине, что отец его, Александр Кондратьевич, отродясь не занимался лошадьми. И страшно он был далек от всяких там хазааров, эмээлов…

Но Альфред не унывал – голь на выдумки хитра. Он, каким-то невообразимым образом мастерил себе уздечку из обыкновенной проволоки. Остается только гадать, как при таких бешеных скачках он умудрялся оставаться на лошади. Как можно посредством тонюсенькой проволоки заставить коня выполнять твои команды? Загадка природы.
Как-то, мы с Альфредом ехали вдвоем на одной лошади по Харазаргаю средь бела дня. Мы уже перестали без ума скакать в ночную Идыгу, да и к лошадям стали относиться без той мучительной жестокости:

Безрассудная дерзкая молодость,
Отзвенев безвозвратно ушла –
Безучастная чуждая хо;лодность
Чувствам пылким на смену пришла!
 Алексей Кириленко

Чувства пылкие были, и долго они с нами еще будут пребывать! Но мы уже перешли в другую ипостась – мы пересели на «железных коней».

О морях и не мечтали, мотоцикл нам природу заменил…
Только нажимая на педаль, мы чувствовали себя настоящими хозяевами своей жизни.

И вот едем мы с ним по деревне, «морды красные такие», никому не мешаем, и вдруг нас останавливает партком нашего совхоза – Казармаков. Мы ничего такого не сделали, едем себе потихоньку и едем, и вдруг тормозит нас большой начальник. Мы удивились, но все же притормозили. А партком нам и говорит:

— Таа хоёр амбалнууд!!! Юу хэхэеэ морён дээр hундалдаад ябанат? Моринэй нюрга хуха дарха hанаатайд?

Велико было наше воспитание, не стали перечить старшему товарищу, молча выслушав его нарекания, поехали дальше. Но надо было знать Альфреда. Немного отъехав, он чуть не упал с лошади, начал дико ржать.
Мне интересно стало поведение друга. Остановил коня, оба слезли. Альфред, чуть ли не катается по земле, передразнивая парткома:

— Таа хоёр амбалнууд…

И так, раз за разом повторял эту фразу, смеясь без удержу. А смеялся он очень заразительно, открыто, оголив все свои 33 зуба. Когда прошел первый порыв дикого хохота, он, порываясь рассказать причину своего всепоглощающего веселья, все делал акцент на слово «амбалнууд».
Да, теперь мы незаметно для себя стали физически намного крупнее и, соответственно, выше.

Прошли те молодые годы
Вернуться в прошлое нельзя...
Другие чувства, иные моды
И сердцу новые друзья!
 Олег Слесарев

А ведь было время, когда мы с ним на пару обучили не один десяток диких «мустангов» из нашего совхозного двора. И это были наши лучшие годы – малолетки 12-14-ти лет от роду.
И ведь, только он, Альфред, умел договариваться с конюхом с тем, чтобы тот пригнал, по нашей прихоти, совхозный табун лошадей на конный двор. С чего ради, спрашивается, взрослый человек должен был идти на поводу у малолеток?

Ах! Да вы такие сопляки собрались обучать лошадей? Идите, сначала научитесь подтирать свои задницы. Таков был ответ по-первости. Несмотря на наше уныние, Альфред все продолжал искать способы увещевания конюха по этой, злободневной для нас, теме.
Вода камень точит. Наконец, конюх внял мольбам моего друга. В один прекрасный день, к нашей всеобщей зависти, совхозный табун стоял на конном дворе и ждал от нас дальнейших действий.

Само собой получилось, что мы доверили Альфреду первым из нас бросить на шею аркан, дико мчащегося по кругу конного двора, избранной нами особи конского племени.
Альфред, блестяще справился с этой задачей. И с этого времени он прочно завоевал себе право первым закидывать аркан, и никто уже не оспаривал его полномочия в этом многотрудном искусстве.

Не зря лошадей испокон веков называют самыми умными животными. Они сразу понимали, чего от них хотят эти несчастные двуногие с подлым арканом в руках.
Стоит промахнуться один раз и та особь, над которой с тихим шелестом пролетела веревка с ненавистной удавкой, будь уверен – она больше не допустит такой оплошности.

Если остальные продолжали наворачивать круги по конному двору с гордо поднятой головой, а эта каналья, наоборот, будет пригибать голову так, что закинуть удавку становилось, практически, невмоготу. Словно она понимала своим умом, о чем, в свое время говорила Фаина Раневская:

— Если женщина идет с опущенной головой – у нее есть любовник! Если женщина идет с гордо поднятой головой – у нее есть любовник! Если женщина держит голову прямо – у нее есть любовник! И вообще – если у женщины есть голова, то у нее есть любовник!

И если у лошади есть голова, попробуй её «спыймать». Но есть среди нас, были в то время, умельцы, которые не единожды брали подобные бастионы. И имя этому умельцу – Альфред Хантаев.
Хотелось бы на этой мажорной ноте поставить точку в своем повествовании, но не могу не сказать ещё об одном природном даре своего друга – это вокал.

И причем, этот дар передался обоим братьям, и Альфреду, и Алику в наследство от их матери Валентины Ивановны. Алик обладал ярко выраженным высоким тенором, брал любую ноту в самых высоких регистрах.
У Альфреда же тембр голоса соответствовал, где-то между бархатным баритоном и баритональным тенором. Но чарующий, и завораживающий голос обоих братьев надо было слышать.

Словами передать звуки, издающиеся из их «золоченых» глоток, не можно, также как, нельзя было поставить рядом с ними никого в искусстве песнопения. Это все равно, что, говоря словами Пушкина:

— В одну телегу впрячь не можно, коня и трепетную лань!

P.S. Мой друг ушел слишком рано. Настолько рано, что принять эту истину было мне не по силам. Мы с ним расстались, когда нам было по 23 года и думали, что жизнь бесконечно длинна.
Знать бы, где упадешь – соломку бы подстелил. Сколько раз, приезжая домой в отпуск, я мог бы скататься до Баяндая, где Альфред жил в последние годы. А все казалось – успею ещё…

С друзьями лучшими не расставайтесь,
Всей кровью прорастайте в них, –
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь, 
Когда уходите на миг!

P.S.S.  У Александра Кочеткова, автора этих строк –  С любимыми не расставайтесь…