Когда я стану девочкой

1.
Когда глубокой ночью кто-то стал ковыряться в замочной скважине и шевелить дверной ручкой, я сразу поняла, что это не грабитель и не маньяк, а какой-нибудь черт знает кто. Возмущенная покушением на нашу собственность, я прочитала ему по эту сторону двери тираду из плохих слов, не стесняясь в выражениях, и даже пообещала воспользоваться топором. Так и сказала  -  выйду и снесу тебе башку топором, козёл. И полезла в кладовку греметь железяками. После чего тот впал в задумчивость, перестал ковыряться в нашей двери, что-то пробормотал, и вышел вон. Постоял на крыльце, покрутил головой, вернулся обратно и затопал по лестнице вверх. Я была рада, что он наконец попал куда хотел, и остаток ночи провела в полудреме и сомнениях, по-прежнему не исключая поползновения субъекта в сторону нашей двери. Муж, находясь в стадии глубокого сна, даже не успел понять что произошло, как оно уже произошло. Он лежал тихо, как тряпочка, боясь потревожить мой покой, как бы чего не вышло опять, а в гневе я страшна.

* * *
Солнце ходит очень низко.
Это значит осень близко.
А за ней придет зима,
А зима сведет с ума.
Все сойдем, не беспокойтесь,
Август головой поник.
Поезд следует в тупик.
Ту-ту-ту, ту-ту-ту!..
Поезд следует в тупик.

2.
Полагаю, это был таксидермист, что живёт этажом выше. Он просто хотел ночью нас с мужем выкрасть, потому что днем много людей, и это технически неудобно. Все сразу начнут спрашивать, куда он нас несёт, а что он скажет? Муж у меня слабенький, хиленький, он бы не отбился. И я бы не отбилась, умирать - так вместе. И вот он бы нас принёс к себе домой, выпотрошил наши внутренности, набил нас соломой и тряпками, аккуратно зашил, чтобы не видно было, и сделал чучела. Он же  - таксидермист! Сначала я тоже думала, что таксидермист это просто такой таксист, особенный. Но нет, вовсе не таксист, он чучельник. И вот он сделал бы из нас кукол и поставил к себе в гостиную, а мы бы стояли как живые, и улыбались. Он идёт мимо нас на кухню, мы смотрим и улыбаемся, идёт в ванную, а тут опять мы. Он бы разговаривал с нами, обсуждал свежие новости, смеялся, когда ему скучно, и держался за наши руки, когда ему страшно и одиноко... Мы бы жили вечно, а все он, таксидермист постарался. А какая нам разница, все равно умрём, и закопают. И даже не вспомнят, что мы были такие на этой земле. В общем, хорошие были.
После смерти все становятся похожими друг на друга, как близнецы-братья, становятся вялыми и безразличными, забывают как надо смеяться, плакать, не хотят общаться, и вообще больше ничего не хотят, мёртвыми становятся.

3.
Мы будем, как Ленин - живее всех живых. Ленин теперь - мумия, живёт у себя дома, в мавзолее, и больше его ничего не волнует. Как дальше без него живёт страна, была его жертва напрасной или поимела результаты, что сталось с его сподвижниками и соратниками по борьбе, что сталось с народом, все ему теперь трын-трава. На него приходят любоваться миллионы, трогательно застывая в торжественности и значимости момента, очередь к "трону" не иссякает, все хотят его потрогать, и стар и млад, стать сопричастниками великой истории. А ему хоть бы хны, хотят приходят - хотят нет. Он сделал все что задумал, и теперь отдыхает, хочет сигару выкурит, а хочет - стопочку коньяку опрокинет. Так что катитесь все колбаской, он вам ничего не должен, это как раз вы ему должны. Ну, вот и приехали...

4.
Но я Ленину - в любом качестве, живой он или мертвый - благодарна за Брежнева, который человек всей моей жизни. Если бы не Ленин, к кому бы я теперь хотела попроситься на ручки. Если бы Брежнев ожил, я бы первая пришла к нему и поблагодарила за свое счастливое детство и юность, и сразу попросилась на ручки. А он бы мне: куда же я тебя возьму девочка, ты очень большая и тяжёлая, а я стар, силы мои истощены долгим государственным правлением и заботой о людях, и о вас, детях. А я ему - про докторскую колбасу, когда мама делала толстый бутерброд, и душистый колбасный сок тёк у меня по маленьким пальчикам, больше я никогда в жизни не ела такой вкусной колбасы. Это не удивительно, сказал Брежнев, - приходи, когда будешь маленькая, и тогда я обязательно возьму тебя на ручки. А разве я буду маленькой? - спросила я. Будешь-будешь, не сомневайся, а я буду генеральным секретарём, - ответил Брежнев, и заботливо потрепал меня по макушке. А вы не врете?  -  спросила я, и подумала, ведь Брежнев никогда не врет. Я никогда не вру, сказал Брежнев, и пошел по своим государственным делам.

А я никуда не пошла, куда же мне идти на пенсии?
Я села на камень и стала ждать Брежнева.