Любитель занимательных историй

Пашка Кащеев пришел к нам в четвертом классе и проучился с нами три года – 4-й, 5-й, 6-й классы. А потом уехал куда-то, и следы его потерялись. Я всегда о нем тепло вспоминаю и думаю, кем же он стал?
С его талантами непревзойденного рассказчика занимательных историй можно было бы сделать неплохую карьеру в любой сфере, особенно, в журналистике. Он уже в ту пору отличался от нас умением аналитически рассуждать и вести себя, вполне, по-взрослому. Часто заходил к нам в гости.

Кто помнит, в ту пору и стар, и млад, кто переступал порог чужого дома, обязан был присесть за стол, за которым принимали трапезу хозяева. Пашка, зная об этом, никогда не упрямился, легко соглашался на приглашение. Мало того, что он по-свойски садился за стол, он и вел себя очень вежливо, развлекая хозяев «взрослыми» разговорами.
Бывало, откушав очередную чашку чая, скажет:

— Худгы, ишо нэгэ атакан сайгаа хэжэ ;хэ байгаад!

Получалось почти как в том анекдоте. Еврей, привечая свою гостью, предлагает:

— Вы ешьте, ешьте – не стесняйтесь. Вот вам еще кусочек мяса…

На, что гостья отвечает:

— Ой! Что вы, я уже два куска съела…


Еврей:

— Вообще-то не два куска, а четыре! Да вы ешьте, ешьте – кто же их считает!

Я всегда поражался умению Пашки вести себя на равных в окружении взрослых людей, где-то может и завидовал ему по-хорошему. «Надо же, – думал про себя, – Пашка такой же маленький, как и я, а совсем не стесняется взрослых».
Жил он у нашей учительницы. По всей видимости, она относилась к нему хорошо. Во всяком случае, Пашка всегда ходил в белоснежных, хорошо отглаженных рубашках, в аккуратном, чистеньком костюмчике со стрелками на брюках, о которые можно было «пораниться».
Несмотря на это, он в нашем мальчишеском кругу, частенько говаривал:

— Энэ гаа, Беэра, нерпэмне хуу доло эдеэ!

Здрасьте! Она его поит, кормит, ухаживает за ним, не хуже родной матери. И она же, Вера, бедному Пашке все нервы вымотала, если уподобляться ему, то – «съела».
Старики в нашем детстве, с негодованием откликались на такие шалости:

— Хонзооhоноо бааhа арлягаа ;гээдэл, юун нербэ шамшаг х;ндэ байхым?

Мы очень хорошо воспринимали все Пашкины фантазии. Ведь знали же, что он сейчас начнет врать, тем не менее, слушали все его враки с разинутыми ртами.
У него был ярко выраженный талант красиво изложить любую историю, пусть она и яйца выеденного не стоила. Но надо было слышать, как Пашка удивительным образом умел аргументировать свое сочинение, и в разумных пределах добавлял сочные краски в тему своего разговора. Наверняка у него не было заранее заготовленных баек. Он живописал экспромтом.

У Пашки на среднем пальце правой руки не было одной фаланги. Мы, естественно, приступали к нему с вопросами, зная, что Пашка сейчас, что-нибудь преподнесет нам на блюдечке. Он всегда оправдывал то, чего от него хотят услышать окружающие его пацаны.

— Yрээн азаргайн дэлэн дээрэнь хэбтээд, уhаншье, саhаншье харан ;гы г;йлгэжэ ябааб. Толгойгоо ург;;д хархадам, хобоо байгаа. Тигээд, гараа баруухшан болгооходом, хурьгам мэни хобоое н;хэндэ хабшалдаад – таhараа, ;л;;рэ хурьгам тэндээ ;лэшэбэ.

Многие из наших мальчишек, в ту пору, показывали большое рвение к лошадям. Но никогда в этой компании мы не видели Пашку. Он не то, что молодого необъезженного жеребца мог оседлать, как он нам втирал по ушам, но и к самой захудалой совхозной кляче ближе 100 метров не подходил.
Мы, конечно, об этом знали. Но всегда приставали к нему:

— Пашка, соври чё-нидь!

И он нам с удивительным юмором, с самым серьезным видом расписывал «антиресный случай» из жизни двенадцатилетнего мальца.
Говорят, все великие юмористы в жизни редко смеются. И рассказывая смешные вещи, всегда сохраняют серьезную мину. Аркадий Райкин, например, Семен Альтов…

Пашка, когда говорил, даже не улыбался. А ведь он тогда был совсем ребенком и не мог знать всех подводных камней этого искусства. Он умел тонко чувствовать настроение своих слушателей. И во время его трепа мы не единожды прерывали его безумным хохотом, а он с невозмутимым видом продолжал чесать дальше.

У Пашки была лысина на том месте, где мы, пацаны, носили «прическу». Везде на голове красиво вьющиеся, густые волосы, а на «лобном месте» с нагловатой ухмылкой сверкает шикарная лысинка. Как вам такая картина?
Он ничуть не стеснялся этого, и не был бы Пашкой, если не рассказал нам придуманную им самим историю, которая опять же, в его повествовании, связана была с необученным жеребцом:

— Yрээн азаргаа х;;hэ гарсан харайлгаад ерээд, газаагаа уяжа байгааб. Тэрэмня гараам мултраад, хажуу тээшэ  h;рэжэ ябымаадал, урайдахи ;hэмни таhартажа хаяа. Тэйнаан h;;лдэ, энээхэндэмни (показывал рукой то самое место) ;hэмни ургахаяа болиима.

Я не знаю, где сейчас Пашка и что с ним сталось. Кем бы он ни был, в нем с детства был заложен дар великолепного барона Мюнхгаузена. Все мы в детстве, так, или иначе, врали. А Пашка не врал, он входил в образ, и согласно системе Станиславского, «не просто изображал своего героя, а как бы становился им – чувствовал и думал не за себя, а за своего героя…»
Если бы Пашка взялся за перо, думаю, мог бы стать замечательным фантастом, ведь:

Каждый дурак может говорить правду, но нужно кое-что иметь в голове, чтобы толково солгать.