Суслик или приключения ботаника на заводе

Сусликом его называли, когда он работал в фирме, которая изготавливала стальные двери, решетки, перила, и многие другие нестандартные металлические конструкции. Деньги там платили неофициально, нерегулярно, частями. Из-за скупости основателя той фирмы в ней работала только пятерка более или менее опытных и вменяемых слесарей, собиравших стальные двери. Остальные его работники, были людьми не от мира сего, которым трудно было в конце девяностых годов найти нормальную работу в Риге, потому они терпели задержки и невыплаты зарплат, нечеловеческие условия труда, работали иногда круглыми сутками. Советская промышленность тогда уже исчезла, а из нового производства были в основном такие маленькие фирмы, как эта. На Запад Европы тогда ещё уехать на заработки было не так просто, нужно было оформлять визы и рекрутинговые конторы часто мошенничали, и требовали много денег за свои услуги вперед. В фирме того Жоры пытались встать на путь истинный крепкие бритые и татуированные ребята, только вышедшие из мест лишения свободы, иногда приходили работать бомжи за бутылку спирта, сигареты и просроченные продукты. Иногда временно там работали за гроши и обещания и вполне разумные квалифицированные люди, до тех пор, пока не находили работу поприличнее.

Разнорабочие там долго не работали, в основном месяц или два, но были и среди них те, кто отработал  там больше года. Это был историк по образованию Гунар, который три недели работал, и неделю пребывал в запое. Был пенсионер Владимирович, бывший начальник цеха на судоремонтном заводе, ходивший в войну на подлодке, постоянно пивший спирт, куривший чужие окурки в своей трубке, шевеливший длинными усами вразлет, говоривший пословицами и поговорками. Работал этот дед только потому, что ему было скучно сидеть дома. Был там и Васильевич, бывший театральный актер, который был неплохим слесарем инструментальщиком и станочником, но вечно он был пьяным, поигрывал своими вставными челюстями, боролся в конце рабочего дня со своими сапогами в гардеробе. Иногда он бросал работу и в пьяном угаре начинал показывать свое актерское мастерство и вспоминал бурную молодость. Был там парень восемнадцати лет, разочаровавшийся в мировой революции и пролетариате, мечтающий стать писателем и поэтом, иногда записывавший что-то в тетрадку, часто напивавшийся со старшими коллегами.
 
Суслик получил свое прозвище из-за того, что обычно держал руки в таком же положении, в каком держат передние конечности грызуны, когда становятся на задние лапы. У него был очень писклявый голос, большой нос на который давили очки с толстыми круглыми линзами, которые вечно у него сползали на кончик носа, и он их поправлял средним пальцем. Всем почему-то казалось, что Суслик был маленького роста и худой, хотя рост его был под метр девяносто и весил он примерно центнер, но он был сутулый и манера поведения у него была очень робкая, и это сбивало людей с толку.  Рабочей одежды Жора никому не выдавал, потому работали все в основном в лохмотьях, принесенных из дома. Суслик работал в розовой пижаме, а чтобы не испачкать свои длинные волосы и их не закрутило в станок, он одевал летнюю белую панаму с цветочками. По профессии он был токарем токарем и фрезеровщиком. У него был диплом  Среднего Профессионально-технического училища. Но работал он на станках очень медленно, часто ошибался в размерах, всё путал, да и многое делать просто не умел. Его обучал более опытный токарь алкоголик, который, не смотря на свое пьянство, любовь к дракам и несоблюдение техники безопасности и травмы, работал качественно и быстро. Однако, обучение практически не продвигалось, потому Суслику доверяли только очень простую работу на станках, которой было мало, и появлялась она нерегулярно. В основном он занимался подсобными работами, с другими неквалифицированными работниками или помогал им изготавливать решетки и прочие простые конструкции.

Если Суслик кому-то помогал, то толку от этого практически не было, в основном надо было за ним приглядывать, чтобы он себя не травмировал или не испортил инструмент и материал. Часто его пинками прогоняли прочь и он шлялся от одного рабочего места к другому, предлагая свою помощь, боясь, что Жора или его заместитель увидят, что он ничего не делает, и оштрафуют его за это. Поначалу Жора обещал платить Суслику четыре лата за восемь часов работы, и это было не так уж и плохо, другим подсобникам он платил по три. Но через месяц он понял, что Суслик слишком уж нерешительно просит у него свою зарплату, и начал платить ему только двадцатку в месяц в качестве аванса. Через пару месяцев Жоре позвонила мама Суслика и потребовала выплатить сыну всю зарплату за два месяца, Жора и ей обещал выплатить все деньги потом, и перевел его на понедельную оплату труда, понизив ему зарплату до двух с половиной лат за восемь часов, а если Суслик работал сверхурочно, то это не учитывалось. Когда Суслик по пятницам говорил о зарплате с начальником, он заикался, стыдливо опускал глаза, и было такое чувство, что он вот-вот разрыдается. Жора наслаждался его смущением, гаденько хихикая, он напоминал Суслику, что держит его только из жалости к его матери, что прибыли он фирме никакой не приносит, что он паразит. И тот действительно в это верил и клялся в том, что будет работать лучше.

Не смотря на то, что в работе, Суслик энтузиазма не проявлял, ел он очень много, причем ел в основном булочки, что его маме обходилось достаточно дорого. Булки в дешевой пирожковой стоили от десяти до семи сантимов, и он их на обед каждый день набирал штук двадцать. У него была литровая кружка для чая, куда он засыпал граммов сто сахара. Проедал он денег гораздо больше, чем зарабатывал. Заместитель директора, строгий мужик, вещавший за обедом о политике, всегда ворчал на Суслика, чтобы он быстрее ел свои булки, и заканчивал прием пищи вовремя. За столом там все рассаживались согласно статусу, а Суслик сидел за отдельным маленьким столом. Право голоса в застольной беседе тоже распределялось строгим заместителем Жоры, и все как-то это понимали без объяснений, кроме Суслика, который неуклюже вклинивался в чье-то выступление или ввязывался в дискуссии и говорил нелепые глупости. Над ним сначала смеялись, а потом его бранили и грозились отправить обедать в цехе или туалете.

Суслик не собирался работать токарем всю жизнь. Он говорил, что все это временно, что пару лет он ещё поработает у Жоры, накопит на новый синтезатор, напишет побольше своей музыки, соберет группу, и будет устраивать концерты и продавать свои альбомы издателям за миллионы. Одно время у Жоры работал один грузин, сварщик экстра-класса, потому у Жоры даже за двадцатку в день долго не проработал. Он обсуждал за обедом что-то серьезное с заместителем в полголоса, но тут Суслик воскликнул, что он вспомнил прикольную песню, попросил их заткнуться, начал мычать, воспроизводя мелодию, размахивал руками. Заместитель прервал его выступление, спросив, что это он себе позволяет. Суслик посетовал на то, что работает с какими-то некультурными людьми, которые не понимают прелести музыки, которые  понятия не имеют о том, как прекрасно выглядят белые клавиши его синтезатора в полумраке. Грузин, давясь от смеха, сказал с характерным акцентом, что Суслик тоже сейчас совсем белый, и горячий, и пора скорую помощь вызывать. Все захохотали, включая и строго заместителя. Суслик возмущенно сказал, что этот сварщик клавиш вообще и в жизни не видел, если смеет шутить над святым. Сварщик спокойно заявил, что он окончил консерваторию в Москве в свое время, а на офицерских курсах был дирижером, который должен уметь играть на всех инструментах в оркестре, не только на фортепьяно. Суслик растеряно спросил, почему же он тогда работает сварщиком, и тот ответил, что в консерватории учиться его заставил отец, а ему музыка не очень нравилась. Да и в музыке нельзя быть посредственностью, а чтобы быть лучшим, надо постоянно упражняться, потому он со временем и переквалифицировался в сварщики, и тоже неплохо зарабатывает, не особенно напрягаясь. Суслик спросил, не может ли он обучить его играть на синтезаторе. Сварщик ответил, что может, но за десятку в час. Суслик поджал пухлые губы, и сказал, что, когда у него накопится нужная сумма, он к нему обратится. И все снова заржали, побыстрее запихивая в себя свои обеды, чтобы уложиться во время отведенное на перерыв, и заместитель не ворчал.

В другой раз за обедом Суслик вдруг начал громко чертыхаться, все начали его расспрашивать, что он опять натворил, а он сокрушенно сказал, что забыл химическую формулу пропана. Строгий заместитель с облегчением вздохнул, сказал, что это не страшно, а то он уже подумал, что горе-токарь опять что-то сломал. Суслик сказал, что станок работает нормально, и он с утра с головой ушел в работу. Заместитель поинтересовался, что он сделал за полдня. И Суслик с гордостью заявил, что нарезал целых двадцать штырей для монтажа дверей. Заместитель не дал ему доесть булки. Он сказал ему, что если не нарежет сотню штырей за час, то Жора не заплатит ему за тот день вообще ничего.

Разгружая обработанные маслом стальные прутья, Суслик начал рассказывать коллегам про своего деда, у которого в квартире был токарный станок, и ему тоже привезли прутья, обработанные жиром, и на следующий день дед умер. Гунар, услышав это, выругался, сплюнул, дал Суслику пинка под зад и призвал его быстрее работать и не болтать. Но работать молча Суслик не мог, и спросил у Гунара, знает ли он какое отчество у Филиппа Киркорова. Гунар сказал, что ему это совершенно не интересно, что он вообще хотел бы стать диктатором и запретить музыку, потому что от неё никакого толка, а все музыканты наркоманы и гомосексуалисты. Суслик сказал, что у Киркорова отчество Бедросович и Гунча сказал, что все музыканты Педрасовичи и их место на лесоповале. С инфантильным Сусликом, инфантильный Гунча, которому было тогда сорок шесть лет, становился каким-то серьезным, строгим, рассудительным, почти взрослым. 

Одно время воспитанием Суслика усердно занялся один мужик, который проводил у Жоры разные строительные работы. Вообще-то Сергей был добродушным и толковым человеком, многому учил молодежь, все всегда терпеливо обстоятельно объяснял, но иногда нервничал, на него после войны в Афганистане иногда что-то накатывало. Когда этот Сергей работал с Сусликом, на него накатывало постоянно. После вспышек гнева, во время которых Суслик пускал слезу, он его утешал и ободрял, и это отнимало много рабочего времени. К примеру, надо было таскать ведрами бетон на холм, куда не мог заехать бетоновоз, чтобы залить там площадку и очень быстро, пока он не застыл. Сергей всем велел взять по два ведра, даже уложил доски на склоне возвышения, чтобы никто не поскользнулся, бегая по мокрой грязи. Но суслик вместо двух ведер взял одно, но большое. Сергей начал ему объяснять, что у него перекосится позвоночник, что это неудобно, а Суслик начал рассказывать ему забавный случай на уроке анатомии в школе. Сергей закричал, что сейчас на голову Суслику оденет его любимое большое ведро, если тот не возьмет два поменьше, но тот упорно хотел таскать бетон большим ведром, говорил, что так ему удобнее. На споры не было времени и Сергей просто махнул на него рукой. Суслик не понял, для чего положили доски на склоне холма, поплелся по грязи, поскользнулся, упал, весь испачкался, и ушел в бытовку переодеваться и отмываться. И пока он нашел в куче барахла подходящую для себя робу, его коллеги уже перетаскали весь бетон.

Во время одного перекура Суслик строго потребовал от коллег, чтобы они не смели называть его Сусликом, и вообще иронизировать над ним, потому что он занимался карате и может за себя постоять. Он издал звук, напоминавший крик котов в марте, подпрыгнул, как-то перевернулся в воздухе и рухнул плашмя на бетонный пол. Владимирович одной рукой помогал ему встать, другой подкручивал свой ус и говорил, что кнутом по гениталиям это не вредно, но вот то, что это больно, это существенно, и про холеру ясную. Гунча раздраженно махнул на них рукой и процедил сквозь зубы, что одни юмористы с ним работают.

Обычно во время праздничных попоек Суслик норовил убежать пораньше, и никто его не задерживал, кроме молодого молодого литератора, потому что ему очень нравились его хмельные речи об искусстве и философии и он уговорил его остаться и активно подливал ему бренди в пластиковый стакан, когда праздновали Лиго – любимый праздник жителей Латвии, который отмечают в самую короткую ночь, пьют только пиво, едят только сыр, прыгают через костер и ищут в лесу голышом цветок папоротника. Жора тогда очень сильно напился вместе со всеми. Пили они не пиво, им только запивали крепкие напитки и закусывали не только сыром. Завод был в центре города, потому никто в лес не побежал за цветком папоротника, и раздеваться никто не хотел. Костер горел в мангале, и потом на углях приготовили шашлык. Песни пели не латышские народные, а советские и на русском. Утром Жора неожиданно вспомнил про пару срочных заказов на решетки, и домой никого из подсобников не отпустил. В0 невменяемом состоянии кинулись они варить решетки. Очень веселого пожилого мужика, Толика, некогда работавшего кузнецом и матросом пришла забирать жена, кричала, чтобы он прекратил опохмеляться, но её прогнал пьяный Жора, сказав, что он если уж он разрешил её мужу пить, то её запреты не действительны.

Этот Толик послал Гунара за выпивкой в магазин, отдав на это дело свою недельную зарплату, а потом приказал Суслику выпить залпом бутылку ликера. Суслик протестовал, но Анатолий его завалил на монтажный стол, скрутил и велел Гунче залить в Суслика этот ликер. Будущий композитор сначала пищал и дрыгал ногами, а потом как-то затих и обмяк. Гунар испуганно спросил, не сдох ли этот Суслик, а то его мама приедет и на всех будет орать. Решетки они как-то доварили, и принялись их красить кисточками, с их пульверизатором пьяный музыкант сделал что-то не то, и он перестал работать. Расслабленный Суслик сидел перед решеткой на кортах, одной рукой держался за неё, чтобы не упасть, а второй рукой красил, то решетку, то свою руку. Очки он тоже заляпал краской, потому особенно ничего не видел. Толик выбросил кисточку, и принялся поливать решетку краской из ведра, и пытался руками размазать эту краску равномерно, пока Жора не отправил его домой, выдав ему бутылку растворителя, чтобы он отмылся от краски. Толик попытался выпить этот растворитель, но он ему не понравился, и потому зашвырнул его в кусты. Суслика коллеги сопровождали до самого дома по приказу Жоры, который боялся выговора от его мамы.

После того праздника терпение мамы Суслика лопнуло, она пришла на следующий день к Жоре требовать зарплату сына, трясла тетрадкой с записями о его работе. Говорила при всем коллективе, что её муж погиб в Афганистане, и она одна воспитывает и содержит двух сыновей, что ей и так тяжело, а тут ещё старшего сына начали спаивать. Гунар рявкнул, что Суслик и так дурной, а его поить - только зря ценный продукт переводить. Жора не отказывался выплатить задолженность по зарплате, но, как обычно, показывал пустой кошелек, и говорил, что на данный момент у него денег нету. И тогда мама заявила, что её сын больше у Жоры работать не будет, пожелала Жоре подавиться деньгами, что он не выплатил её сыну, взяла Суслика за руку и увела прочь. Как сложилась дальше судьба Суслика никто не знал, но работать без него стало уже не так весело.