Бабыкай 2. Соль

     После быстрого утреннего чая мы уложились, увязались, вдвоем запрягли Сары-бия, вывели подводу за ворота и, закрыв их, наконец, тронулись. Туман за все это время исчез, день становился звонким. Я уже приглядывался к кепке бабыкая, чтобы забрать ее себе, как услышали как эбекей еще от крыльца кричит нам :
- Стойте! Стойте!
Я, на ходу спрыгнув, побежал назад, эбекей вышла из калитки и передала мне сумку из синей плотной ткани, 50-ти копеечную монету и сказала:
- Будете мимо магазина проезжать – соль купите. И на почту загляните, от Розы давно писем нет.
Я ошарашенный залез в арбу и положил полученное от эбекей в полевой планшет бабыкая.
Соль! Зачем ей соль?!?! У нас с вьетнамской войны еще больших полтора мешка соли и целый мешок спичек остались - она мне сама показывала в сенях.
И письмо только на прошлой неделе получили, оно на голубой  полочке под часами над обеденным столом лежит. Пишет Роза-апа что все нормально, к чему-то они там готовятся. Роза-апа, это мамина самая младшая сестренка. Она зимой вышла замуж за Гилема с нашей улицы, сына учителя Миргариф-абыя.  Хороший дядька вроде, этот Гилем, только курит.
Готовность Роза-апа сделать для меня все что угодно, её мягкие руки, редкие в наших краях светлая кожа и русые, доведённые  усилиями парикмахеров и   летнего солнца почти до белизны волосы, делали меня, обычно яростно сопротивлявшегося любым попыткам понянькаться со мной, в смирного и послушного в её руках.  Правда зовем мы ее на деревенский манер – РаузА, с ударением на последней А. Вообще у нас все женские имена если конаются на гласную, то и звучат,  выделяя её: ТанзилЯ, ЛирА, КамилЯ, ЗоЯ, ВасилЯ, СветА. Это мне еще наша учительница Людмила Степановна разъяснила, когда проходили гласные и согласные. «Была бы я у вас в Бишиндах ЛюдА!» со смехом сказала она тогда.
-Ты не переживай. Это она  чтобы  о доме мы не забывали.
оторвал меня от воспоминаний бабыкай и добавил:
- Для женщин это важно.
Он сидел спиной ко мне, лишь чуть повернув голову, я не видел его лица, но сжавшиеся лучики морщин под кончиком его брови, скомканные, со всхлипом,  окончания слов  и подрагивание плеч подсказали , что бабыкай смеется своим беззвучным смехом.  Мне тоже сразу повеселело. Знаете, я переживаю, когда обижают моего бабыкая. Он очень добрый, немногословный человек. Когда надо кнутом щелкнуть по спине быку, он и то – думает, думает с кнутовищем в руках наизготовку, а потом только кричит, свистит и машет руками.
А еще с ним хорошо молчать. Мы можем с ним долго-долго вывозить навоз из загонов в огород  ранней весной, переворачивать сено в покосе или  ехать, как сейчас, в арбе и молчать. Это не тягостное молчание, когда не знаешь что сказать своему другу, а сладкое, густое  раздумье  под скрип колеса или едкий влажный запах навоза. Раздумье, которое сначала идет мелкими, неуверенными шажочками по плотной траве, не оставляя следов, потом выходит на тропинку переулка и гладко катится по ней, разглядывая окрестности, задевая то правый, то левый края тропки  и вот выбегает на широченную дорогу, где ничто не сдерживает  мысли и в фантазиях мой велосипед «Ветерок» превращается в один из тех серебристых самолетов, что летают высоко в небе, а я, сидя за его штурвалом, везу всех своих бишиндинцев на Олимпиаду.
Но, вообще то, с бабыкаем еще лучше разговаривать. О Сары-бия, о голоде в его детстве, о журавлях, о поездах, о комбикорме, который все никак не привезут с совхоза, об Олимпиаде,  прошедшей в прошлом году в Москве, о растрескавшейся ступице переднего колеса. Да много о чем. У взрослых никогда нет времени поговорить. Или они начинают горячиться и громко учить. Или говорят что не знают про то что ты спрашиваешь ничего.  Или говорят – «Сходи в библиотеку, почитай про это». Бабыкай  всегда что-нибудь вспомнит.  Однажды говорили про горы и он рассказал, что где-то недалеко от Японии, где он служил во время войны, горы называют сопками. Странно конечно, почему нельзя говорить «гора»?
- Обычно она говорит «Бахетле, тэуфиклы йоре*». А тут про соль вспомнила.
Я все-таки хотел обсудить выходку эбекей.  Но бабыкай молчал о чем то своем.
- А что такое «тэуфик»*?,
не унимался я.
 -А что такое «бахет»* тебе значит понятно?
- Конечно. Вот загадаю что-нибудь, это исполнится, я и буду счастливым.
- А если не исполнится?
- Ну, если не оседлаю черного жеребца Фаим-абыя, конечно не буду счастливым.
- Дааа. Не много же для счастья тебе надо. Но и не мало, вообще-то. 
Обычное волнение, которое бывает, когда отправляешься в путь, в этот раз проскочило мимо куда-то, вкус соли перебил видно его. Арба отчаянно скрипела, не попадая в автомобильную колею и выезжая из нее колесами то одной, то другой стороны, переднее колесо с моей стороны выписывало порядочные восьмерки и его спицы грозились развалить маленькую ступицу.
-Тэуфик – это когда ты едешь на черном жеребце, то должен быть выдержанным, не доставлять хлопот тем, кто находятся рядом с тобой, успевать здороваться со старшими, не кричать от радости,  не плакать от боли, быть одетым в чистое и радовать своим видом. Даже если те кто рядом не будут такими, самому быть тэуфиклы совсем не сложно же!
попытался разъяснить бабыкай. 
Странно. Мне всегда казалось что быть тэуфиклы – это быть здоровым, упитанным мальчиком. А так получается, что я должен быть чинным как тот мальчик-запевала в хоре, которого по телевизору постоянно  показывают.
- Тогда мы с тобой совсем не тэуфиклы – вон арба наша скрипит на всю улицу и колесо переднее вихляет!
- Скрипит – на то и арба, чтобы скрипеть. Зато широкая и глубокая, увезет в 2 раза поболе чем совхозная телега. А весит, наверное, еще и поменьше. А колесо – ничего, поменяем. Надо найти подходящее.
 Арба у нас конечно здоровая. Мы вдвоем под ней можем спать и солнце на нас не будет попадать часа два. Надо только чтобы эбекей об этом не знала.  Кора с двух лип, которую в прошлом году мы вымачивали и распрямляли в болоте у родника за домом дяди Вали , была новенькая, почти без дырок  и укрывала все днище. Крепкие, из вяза, рогатины на передней подушке и задней оси, задавали форму и делали арбу широкой и глубокой. Сидеть только неудобно свесив ноги – коленки в грудь упираются. Зато сена влазит – почти полтора стога.
- Да и кора на дне посмотри какая – крепкая, легкая, на 4-5 лет точно хватит. Так что очень даже тэуфиклы мы! Не зря же с тобой старались в прошлом годе.
- Ага. А помнишь бабыкай, ты там поскользнувшись упал в воду и весь вымок, я бегал потом размахивая твоей одеждой на солнце и высушивая её, а ты сидел в кустах, чтобы ненароком тебя никто не увидел и подзуживал меня – “Неет. Быстрее ты уже не можешь!”?
Прошлогодние воспоминания развеселили обоих и мы вдвоем начали смеяться. Ох,  как же мы с ним можем смеяться!  Смеяться над смешным петухом, засыпающим сидя на заборе и от этого валившимся с него. Над мотористом дядей Усманом, который, затягивая болты, ненароком издал неприличный звук. Над новыми словами, что мастерски придумывал бабыкай. Мы могли, сидя за обеденным столом, посмотрев друг на друга вспомнить о смешном случае и начать смеяться. Смеяться долго, громко, до слез у бабыкая и до коликов в животе у меня. Эбекей, не понимая причин веселья, начинала обиженно восклицать «Ну что? Ну что еще?!» и сердито переставлять посуду на столе. Ее сердитость наполняла наш смех дополнительным, таинственным, смыслом и мы уже веселились вовсю.
- Доброе утро Исламгали абый!
- Тппруууууу!- бабыкай натянул вожжи.
- Асалямагалейкум* Василя!
- Жив-здоров, Исламгали-абый?
- Рахмат*, здравствуем. Сама с утра на ногах!
- Да. Гусей к речке спустила. А ты с помощником сегодня!
- Да. Сын Танзили на каникулы приехал.
- Узнала. И на отца и на мать похож. Не знаешь, Исламгали абый , комбикорм не привозят? Сенокос скоро, немного овец хочу подкормить, птице тоже надо что-то мешать.)
- Нет, не слышал Василя. Слу сказала что пока ничего неясно.
- Тогда если вдруг услышишь, подскажешь уж!
- Хорошо Василя. До свидания.
- Хорошей дороги Исламгали-абый.)
Ох уж этот комбикорм! Видно Василя-апа, как и ;бекей и многие деревенские, тоже сдавала государству молоко, масло,яйца и им  должны выдать комбикорм и делянки овса. Вот никак дождаться не могут.
-Нооооо, эйда* давай!
Наша арба снова заскрипела, Болыт,  надышавшись мамой во время остановки, спокойно отстал, а Сары-бия, высматривая его на ходу, беспокойно оглядывалась, двигая при этом ушами в разные стороны.
Наконец кепке бабыкая пришло время очутиться на моей голове и щекотать мой нос  кислой смесью  запахов бабыкаевского пота, прошлогоднего сена, пыли и комбикорма.   В кепке я казался себе взрослее и мечтал о том что бабыкай даст мне вожжи и я смогу важно говорить «Н-н-н-ноооо, эйда  атла* давай».  Но не даст наверное.  В прошлом году арба наша стояла во доре на ремонте без оглоблей, колес, просвечивая на солнце скелетом и пришлось брать плоскоднонную совхозную телегу.  Мы навьючили воз сеном, но хорошо увязывать времени не было, да и сена было не на полный воз, перевязали его поперек в двух местах на скорую руку и поспешили домой.  Мы успели ненамного опередить наше стадо , возвращавшееся  домой,  и въехали в переулок перед ним. Въехав на мост Амира, бабыкай стал оглядываться на стадо, начавшее сзади нас заполнять переулок мычанием, маятниками хвостов и пылью,  прикидывая успеем ли доехать и открыть ворота, а я решил что надо подправить лошадь и дернул вожжи. Одновременно колеса слева соскользнули в колею, дернулась и сильно накренилась арба на левую сторону  и мы вдвоем с бабыкаем  и большущей копной сена соскользнули прямо в речку. Мне было весело и меня распирал смех, бабыкай сначала побелел от испуга за меня, а потом покраснел от такой неловкой ситуации , Сары-бия прошла немного и остановилась, а наше стадо таки догнало нас и радовалось, дергая на ходу пучки сена из арбы.
Бабыкай, как обьчно,  ничего не сказал. Но больше к вожжам я  прошлым летом не дотрагивался.
- Бабыкаааай! А почему все для скотины своей комбикорм ждут? Сено, свежая весенняя трава есть же!
- Не только ты верхом на вороном жеребце хочешь быть счастливым, но и скотина хочет вкусно есть. А одними сеном  да травой наевшись довольным не будет -  пшеница, зерно нужно. Или комбикорм хотя бы.
- Вот ведь! Чтобы быть счастливы все время что-то надо – то конь, то комбиорм!
- И еда всем нужна, без нее не проживешь.
Спорить с ним на счет еды бесполезно. Когда бабыкай был совсем маленьким, был сильный голод. Даже говорит что совсем нечего было есть. Вот совсем нечего. Я не совсем понимаю- как это совсем нечего? Хоть какой нибудь запас с какой нибудь войны , как сейчас с вьетнамской, должен же был остаться! Но, говорит, что иногда совсем нечего было положить в рот. Вот в армию когда пошел служить - вот тогда говорит наелся. И столько сахара как там, он до этого и не видел и не ел. Он и сейчас, если видит меня что-то жующим на ходу, неодобрительно молчит. А сам, если надо отпить глоток воды или съесть даже маленький кусочек еды, обязательно присядет, прошепчет “Бисмилла-ир-рахман-ир-рахим!*” и только после этого ест, подбирая все крошки.
- А Болыт счастлив?
- Оно же на небе, откуда я знаю?
- Нееет. Жеребенок  Сары-бия!
- Аааааа. Мать рядом, все его любят, мы с тобой в хорошем настроении – конечно счастлив.
- Уууууу!
- Что?
- Опять слишком много чего надо.
Тут мы въехали во двор машинного парка. И бабыкай сразу поменялся – только вроде рад был со мной поговорить, а сейчас лицо сразу стало напряженно- недвигающимся, взгляд сквозь меня  выискивал по парку кого-то, среди находящихся здесь людей.
Парк – это большущая территория, покрытая в засохшей грязи пересекающимися колеями от больших колес, обычно заставленная тракторами, прицепами к ним, машинами и прочей техникой. Сейчас, из-за посевной, здесь в основном были комбайны, прицепы и  старые , ржавые кабины машин, тракторов и еще разбросанные кучи деталей. Слева от въезда была заправка- бочки с горючим. Около них стоял стоял блестящий, чистенький 52-й газик с белой кабиной, зелеными бортами и поблекшей прошлогодней надписью “Урожай 80”. Из-за машины появился Тахир-абый , подошел к нам и протянул обе руки бабыкаю..
- Исламгали-абый, доброе утро.
- Асалэмагалейкум Тахир!
Я тоже бодро крикнул:
- Здоров ли, Тахир абый?
- Все хорошо, спасибо братишка. Здравствуй.
- Ну, ты на эту машину не нарадуешься вроде Тахир?
- Эй и не говори Исламгали-абый. Так то и прежняя была ничего себе, но новая есть новая уж!
- Бригадира Зуфара не видел?
- Видел как в столовую заходил.
- Как раз место работы бригадира.
Уже подходя к столовой мы встретили бригадира дядю Зуфара и бабыкай получил задание – на каких полях и сколько механизаторов мы должны накормить.
- Сначала проедете за конскую ферму, там Василь один с ночи пашет. Потом через Коран Бишинды поднимитесь на старое место сабантуя на  Девичьей горе, там Хатиф с напарником на двух тракторах работают. Потом поспешайте – проедете Нижние Бишинды и на поле слева от дороги на Липовый ключ четверо из совхоза сеют, накормите. 
- Очень уж круг большой. Поближе нет разве?
- Нет, нет Исламгали-абый. Езжайте уж, после обеда надо будет ужин развозить. Мухаррам почему какого-нибудь жеребца не выдал?
- Эту кобылу сам попросил.
- Раз сам попросил – поторопись, тихий ход у неё. И с помощником своим торопитесь погрузиться, после вас одногодка твоего Миргали-абыя надо собирать, скоро приедет он.
Надо же! Меня сам бригадир заметил!
- Миргали младше меня на год - не мог успокоиться бабыкай, переживая за дальность маршрута и не желая отдавать последнее слово.
Миргали –друг бабыкая, живущий около школы на Птичьей улице.  Они постоянно, шутя, сравниваются друг с другом – кто старше, кто младше, кому до магазина ближе, кому до парка, кому до фермы, у кого арба длиннее, у кого шире, у чьих овец приплода больше. С ними не соскучишься! Они договорились до того, что в этом году на сабантуе будут соревноваться. Верхом на лошадях их не рискнут отправить, наверное бежать будут.
- А который Василь?
- Ак Василь. (Белый Василь.)
- Понятно - совсем успокоился бабыкай.
Ох уж эти прозвища деревенские. Имя, профессия, место где дом построил, рост, необычная живность на дворе, цвет волос, привычка или вообще непонятно что когда-то прилипает к человеку и может даже передаваться к сыновьям и внукам. Вот мой Мирхажян бабыкай и все мы – Читти. А еще есть в деревне Чишле, Тавык, Бэхти, Бикмэт, Тукраннар, Камай, Ак бэкей, Кутэрмэ Ибрае, Сэлкоу Ибрае, Дэйдуш Ибрае, моторист Усман, газовик Усман, Ак С;ми, Кара С;ми и еще много кого.
Могут разговаривать двое:
- Карале! Нуриэхм;т  коляскалы матай алган ик;н! (Смотри ка! Нуриахмат мотоцикл с коляской купил!)
-  Кайсы Нури;хм;т со;? (Это который Нуриахмат?)
- Бей, Читти Нуркае! (Так Читти Нуриахмат!)
- Нууу, малай! Ул алыр! Нефтяник бит! (Нууу, парень! Он купит!Нефтяник же!)
Вот и сейчас бабыкай уточняет – кого же надо кормить. Он вышел на пенсию 3 года назад, его частенько привлекают к совхозным делам и в этом году, в посевную, будет развозить по полям обеды для трактористов.
Пусть далеко, но так здорово то что поедем через Нижние Бишинды. Говорят когда то  переселенцы с реки Ай увидели нашу Бишиндинку и воскликнули «Карале! Йэнэ Эй бит бу!» (Смотри-ка! Новый Ай же это! (башк.) и построили здесь первые дома. Давно уже жители вместо «Йэнэ» говорят «Яна», но прозвище «Йэней» за деревней , а за жителями «йэнэйлэр» так и осталось. Я совсем маленький был, до школы еще, мы с бабыкаем повезли пшеницу на мельницу в ту деревню. И чуть чуть не доехав застряли в Бишиндинке. Лед проломился под узким колесом. Хорошо на телеге были, а не на санях, не то вся пшеница намокла бы. Хотя вообще-то у бабыкая и саней то нет, только арба. А на санях может и не проломился бы. Вот узкое колесо с железной шиной в грязи везде пройдет. А то некоторые ставят для мягкости колеса от легковой машины, а потом только по асфальту катаются. Но тогда лошадь надо чаще подковывать.  А на льду конечно на санях лучше. Вот тогда бабыкай перенес сначала мешки на берег, потом вывел лошадь с арбой и со мной, потом опять загрузил. А потом на мельнице пили горячий чай и сушились.
Получаем еду мы в столовой. Зеленые, как у военных в кино, канистры с супом, макаронами, вареным мясом сбрызнутое уксусом, обычная алюминиевая фляга с чаем - выносит  и загружает бабыкай с молодым парнем, а картонные коробки с хлебом, с гремящими ложками, кружками, тарелками и половниками с крыльца ношу я. И в самом конце мне вручают еще маленькое ведерко почти наполовину наполненное крупной солью. Вот без соли в Бишиндах  никак видимо.
Так-то соль я люблю. Раз в неделю рано утром мы готовим запас еды для кур.  Бабыкай приносит 2 ведра картошки , высыпает ее в старый длинный таз, в котором раньше, до того как он поколупался до ржавчины,  стирали белье. Заливает водой и метлой на длинной ручке моет картошку. Я в это время разжигаю огонь в уличной печке под большущим казаном. Мытую картошку засыпаем в казан с кипящей водой и сварив выкладываем обратно в таз, чтобы пересыпав комбикормом приготовить болтушку.Но до этого мы откладываем  несколько сваренных картошек с полопавшейся желтой кожицей отдельно и я бегу в овчарню. Там, в углу, лежит большой, с конскую голову, кусок желтоватой, твердой как камень соли, покрытый с одного края ямочками от шершавых овечьих языков. Я молотком с другой стороны набиваю в ладонь кусочки соли и потом мы устраиваем пиршество из картошки, соли и сорванных здесь же длинных стрел зеленого лука.
- Исламгали-абый! Мы тебя с этим в гости прибывшим мальчиком не отпустим не накормив. Давайте заходите, перекусите перед дорогой.
Вышедшая на крыльцо столовой женщина в красном переднике, белой косынке, разглядывая меня обращалась к бабыкаю.
 - Зовут-иди, бьют – беги. А здесь зовут вроде. Айда сынок. Муклэп алыйк (Перекусим)- улыбаясь сказал мне бабыкай.
Вот! Он еще одно слово придумал! Раз шутит – значит, не проголодался еще, про запас будет есть. У меня же воспоминания о картошке пробудили немалый аппетит.
Столовая - это изба пятистенок на краю парка, с дощатыми сенями, высоким потолком, из струганых некрашеных  досок сбиты длинный стол и две скамьи вдоль него. Пятая перегородочная стена почти вырезана (видно печка когда то была) , в дальней комнате кухня , в которой эта тетя в красном переднике с помощницей готовят и оттуда подают на стол и укладывают обеды для развоза. На столе большие глубокие алюминиевые тарелки с солью, перцем и уксусом. Не шибко стесняясь меня разглядывают и обсуждают - на кого я больше похож из бабыкаев: на Исламгали или Мирхажяна. Делают вывод что на уже покойного Мирхажяна и громко сообщают об этом бабыкаю. Мне такое внимание  не нравится. Тем более  в столовой душно, постоянно снуют, кушают, громко пьют на ходу черный, холодный и очень сладкий чай, еще громче обсуждают последние новости.
Мясо, горячий вермишелевый суп, два ломтя хлеба в карман для Сары-бия и Болыта и мы, приободренные, готовы отправиться в дорогу.
Сары-бия мягкими отвислыми губами подобрала и размеренно съела хлеб, потом проверила мои ладони, щекоча их губами, и равнодушно отвернулась.
Болыт никак не хотел подходить ко мне, несмотря на манящий запах. Попытки догнать его были бесполезны и пришлось положить его кусок на лист лопуха.
“Ничего-о-о-о! Скоро будешь сам по карманам моим шарить, это ты еще не привык ко мне!” .
- Бабыкай. Груз ж есть. Может удила вденешь Сары-бия?
- Нет.
отрезал бабыкай.  Не хочет чтобы Сары мучилась с железкой в зубах. Вообще-то она и так смирная! Интересно, от того что не надо жевать удила зубами, Сары-бия делается счастливей или нет? Хотя когда надо тянуть целую арбу с грузом, а там еще двое сидят – как можно быть счастливым? Мне стало стыдно и я не запрыгиваю в уже двинувшуюся еа выезд арбу. Но тогда все кто работают – бабыкай, Зуфар-бригадир, Тахир-абый, трактористы, женщины-повара – они все несчастливые? А когда я делаю что-нибудь - я счастливый или нет? Наверное да, раз делаю. Ведь всегда приятно когда что-то делается полезное.  Хотя может и нет, я же не улыбаюсь и не смеюсь в это время.
Арба выкатилась в переулок и поехала по переулку назад. В третий раз за сегодняшнее утро я вижу  дом Мирхажян бабыкая.
*бабыкай –дедушка
*эбекей - бабушка
*«Бахетле, тэуфыйклы йоре» - «Будь счастливым, благонравным»
*Бахет – счастье
*Тауфик – благонравие, благочестие
*арба - телега
*абый  - обращение к старшему по возрасту мужчине
*апа- обращение к старшей о возрасту женщине
* Асалямагалейкум – Мир тебе, приветствие
*Рахмат – спасибо
*Болыт – облако. Здесь кличка жеребенка белой масти
*атла – шагай
* Бисмилла-ир-рахман-ир-рахим! – молитва
* Муклэп – букв. конопатить мхом. Здесь: поесть плотно-плотно.