Идущий по пеплу

Идущий по пеплу




Я.

«То были тяжелые времена, но они научили меня терпению»

Деревушка, в которой я жил, стояла на повороте реки и была окружена руслом с трёх сторон. На противоположном берегу лес обрывался высокими серыми скалами, уходящими прямо в воду. Вся деревня состояла из двух десятков дворов и была окружена полусгнившим частоколом. К ней вела только одна дорога, которая упиралась в старые дубовые ворота, закрываемые только на ночь. Осенью и весной практически все жители ловили рыбу, а летом возделывали скудные поля, лежащие по обе стороны от дороги.
Мне было восемнадцать. В тот осенний вечер я был на берегу реки, вытаскивал и привязывал лодки после рыбалки. Отец и старший брат понесли в деревню рыбу и снасти. Я спешил, ветер был холодный, да и солнце уже почти опустилось за горизонт.
Когда я проверил последний узел и начал подниматься по высокому берегу, чтобы выйти на дорогу, я увидел отряд всадников, скачущих галопом к деревне, оставляя за собой тучу пыли. В последних лучах солнца сверкали поднятые над их головами сабли. Я начал пятиться назад, спускаясь обратно вниз по склону и, кинув взгляд на деревню, содрогнулся и застыл на месте. Ещё не все люди успели убежать за ограду и толпой ломились в полуоткрытые ворота. Через мгновение всадники влетели в деревню, пройдя клином сквозь толпу и рубя направо и налево. Раздались крики.
Я спустился к реке и побежал вдоль берега, чтоб обогнуть деревню. Там, почти на повороте реки, есть лаз под частоколом, мы с детства через него лазали, а через один двор от него - наш дом. Ещё на бегу я нащупал нож у себя на поясе и, прибежав на место, вынул его и крепко сжал в руке, лёг на землю, протиснулся в лаз и заглянул внутрь. Никого не было, но где-то не подоплёку кричала женщина, а потом резко замолчала. Я ещё немного пролез в дыру и тут же увидел, как мимо соседского дома проскакали два всадника. Переждав, я сжал нож ещё крепче и снова заглянул за частокол.  Никого. Пробравшись на ту сторону, я сразу подбежал к соседскому дому и вжался в его стену. Сердце колотилось бешено. Только я собрался выглянуть из-за угла, как услышал глухой топот копыт. Судя по звуку, трое всадников приблизились к дому и остановились, а через мгновение спешились. Потом послышались удары, они начали выбивать ногами запертую изнутри дверь, на что из дома раздался короткий женский визг. Дверь быстро поддалась. Кричащих голосов в доме стало больше, но через минуту они стихли. Я испугался и рванул обратно к дыре. Выбравшись на ту сторону, я прижался к частоколу спиной и окаменел. Стало очень страшно, так страшно, что я даже позабыл на время о родных и друзьях по ту сторону. Постепенно крики стали умолкать, а минут через пятнадцать прекратились совсем. Солнце село.
Придя в себя, я спустился к реке и побежал обратно к лодкам. Река была единственным спасением. Голос в голове повторял одно слово: «быстрее». Но не добежав до лодок метров тридцать, я увидел бегущие к ним факелы, их несли четверо человек. Я упал в траву и затаился. Чужаки подбежали к лодкам и начали стаскивать их в одну кучу. Я и забыл про нож, который всё ещё крепко сжимала правая рука. Те четверо кинули последнюю лодку в кучу, и подожгли. Лодки моментально схватились огнём, видимо они облили их маслом прежде, чем поджечь. На берегу стало светлее, и незаметно отступить назад я уже не мог. Оставшись лежать на месте, я перестал двигаться и как будто ещё глубже вросся в землю. Через какое-то время стало ясно, что ночи в это время года достаточно холодные. Холод сначала сковал ноги, но быстро растекся по всему телу и начал его легонько потрясывать. В это время голосов на берегу стало больше. Я поднял голову и увидел на фоне горящих лодок десятка два человек, все они суетились как муравьи, что-то таскали и не очень-то разглядывали траву вокруг, в которой я лежал как на ладони. Но круг света от костра меня не касался. Я сильнее прижался к земле. Стало ещё холоднее. И медленно попятился ползком назад. Так я добрался до небольшой впадины в земле, буквально по колено. Залег на дно и начал ждать, пока они уйдут, а они не очень-то спешили.
Потом привели лошадей, я слышал, как они жадно начали хлебать воду из реки. Когда я поднял голову снова, то увидел, что неподалеку от большого костра, разожгли поменьше и жарили на нём целого кабана, видимо взятого из деревенских запасов на зиму, а вскоре запахло жаренным мясом. Вокруг костра сидели и стояли люди, дозорных не было. В свете огня мне было хорошо видно лица убийц. Один из них стоял с кружкой и что-то говорил остальным, что именно, мне было не слышно, трещали лодки в костре, шумела река, и лошади пили воду. Я слышал только смех и дружные выкрики. Наверное, это вожак, раз его все так внимательно слушают, - подумал я. Он был здоровенным и всем своим видом говорил о своей жестокости. Бритоголовый, с загорелым лицом, изуродованным шрамами. Один шрам был особенно глубоким и уродливым, проходил от левого глаза до шеи. Нужно дождаться, когда они уснут и зарезать его - отомстить за всех, - подумал я и залёг обратно в укрытие. А холод тем временем добрался уже до костей и вот-вот должен был ухватиться за саму душу. Зубы застучали, а через какое-то время ужасно захотелось спать. Но засыпать нельзя, от такого сна никто не просыпается. Не знаю, сколько я так пролежал, наверное, долго. Тем временем голоса неподалёку становились громче и хмельней, пир был в разгаре. Потом они что-то дружно крикнули, я даже вздрогнул. Подняв голову, я увидел, как несколько человек зажгли факелы и запрыгнули на лошадей. Пьяные, но всё равно хорошо держась в седле, видимо опытные, они с криками поскакали от берега. Вскоре запахло гарью, я понял, что они подожгли деревню, а через какое-то время на меня начал падать пепел. Я перевернулся на спину и стал смотреть в чёрное звёздное небо, по которому гонимые ветром летели искры от моей прежней жизни. От холода уже ничего не хотелось, только спать. Наверное, я почти сдался. Но потом разгорелся дом, стоящий неподалёку от меня за частоколом. Ветер стал приносить в мою сторону не только пепел, но и тёплый воздух, а потом даже горячий. Я аккуратно развернулся на бок, подставив пожару свою спину и поджал к груди ноги. Голоса рядом довольно кричали, за пределами моего убежища стало совсем светло. А пепел тем временем всё больше засыпал меня и всё вокруг. Когда я уже отогрелся, я услышал топот лошадей, двое всадников скакали в мою сторону по направлению к костру. Наверное, они объехали деревню, чтоб добить выживших, но вряд ли такие были. Мне было всё равно, даже когда они проскакали мимо, не заметив меня, может, приняв за камень, я даже не вздрогнул. Я уснул.
Проснулся я от холода, весь в сыром пепле, промокшем от утреннего тумана. Было уже позднее утро, в воздухе пахло гарью. Стояла тишина, было слышно только реку. Я поднял голову, всё тело ломило. На берегу никого не было, только дымились остывающие угли. Враги ушли, я всё проспал. Разозлившись на самого себя, я встал, умылся в холодной реке и пошагал к отверстию в частоколе. Заходить через ворота я не решился. Протиснувшись в дыру, я пригнулся и начал пробираться в сторону нашего дома. На его месте обнаружились ещё дымящиеся брёвна от пожарища. И так было со всей деревней. В ней никого не было, я остался один. Обойдя её на несколько раз и найдя на месте сгоревших домов только кости и остатки посуды, я вышел на усыпанную пеплом главную улицу, а потом, не оборачиваясь, пошёл по ведущей от деревни пыльной дороге.
Ближайшее от нас селение находилось в двух сутках пешего пути. Я шёл по дороге и питался последними в этом году грибами, иногда сходя за ними в лес. Ел я на ходу. На ночь я тоже заходил в лес и разводил костёр, чтобы не окоченеть до смерти. Утром третьего дня мне удалось поймать несколько жаб, пожарив их и быстро съев, я опять отправился в путь. Наверное, я шёл слишком медленно, потому как до места дошёл только к вечеру третьего дня. Вместо деревни я обнаружил догорающие скелеты домов и даже заходить в неё не стал, а просто пошёл по дороге дальше.
Пройдя два дня, мне на пути встретилась ещё одна сожжённая деревня. В неё я решил зайти. Аккуратно подобравшись со стороны леса и не спеша оглядевшись, я перепрыгнул через неглубокий ров с вкопанными на дне кольями, сделанный больше для диких животных, чем для людей и оказался в деревне. Она представляла из себя одну широкую улицу, на которую я вышел через какое-то время, убедившись, что в деревне нет всадников. И тут мне повезло, на дороге я нашёл несколько грязных булок хлеба. Две положил за пазуху, а одну отряхнул и начал жадно поедать. Только тогда я заметил, что посреди дороги неподалёку от меня на земле сидит старуха. Подойдя к ней, я тихо спросил, нужна ли ей помощь, но она смотрела сквозь меня и говорить что-либо ей было бессмысленно. Я достал одну булку хлеба, положил рядом с ней и ушел. Выходя из деревни, я понял, что за свою жизнь так далеко от дома еще не заходил. Мне вспомнилось, как сюда мы ездили несколько раз с отцом и братом, чтобы менять товар. А теперь той деревни больше нет и всё, что от неё осталось, тихо дотлевает под серым осенним небом. Дальше моя дорога становилась неизвестной, и я просто пошёл вперед.
На следующий день я вышел к очередной деревне, тоже сожжённой. Она была больше той, из которой я родом. Это было понятно по количеству куч обугленных брёвен, которые ещё недавно были домами. Деревня стояла на пересечении двух дорог и была абсолютно пуста: либо всех убили, либо выжившие ушли. Бродя по ней, я увидел большую каменную печь, здесь раньше стояла кузница. Такой вывод я сделал по большому количеству валявшихся вокруг металлических инструментов и различных изделий. Всё вокруг сгорело и умерло, осталось только это каменное сердце кузницы, которое сейчас было единственным уцелевшим наследием труда человека. Вокруг всё было завалено обгоревшими брёвнами и усыпано мелким серым пеплом. Стало ужасно грустно. Дальше идти не было смысла, вся моя жизнь с недавнего времени была завалена этим серым пеплом. И я решил остаться. Подойдя к печи, я собрал вокруг неё обгорелые остатки досок и разжёг очаг. Из трубы поднимался дым, а я просто стоял и смотрел на то, как он улетает в небо. В течение дня я топил печь и потихоньку ел хлеб, глядя на пламя. А к ночи я смастерил настил из уцелевших досок возле печи и лёг спать - за день она хорошо прогрелась и теперь отдавала мне своё тепло.
С утра я решил не терять времени зря. Холодный ветер напоминал, что скоро придёт зима, а она в наших краях была суровая. Первым делом я собрал все инструменты, разбросанные вокруг печи. В пепле даже нашёлся довольно хороший меч. Его грани были слегка затуплены, зато рукоять была очень удобная и как влитая лежала в моей руке, да и по длине и весу меч мне отлично подходил. Я не очень-то разбирался в оружии, но почему-то чувствовал, что меч ковали как будто для меня. Повертев меч в руках, я поставил его к печи, рядом с кучей найденного инструмента и отправился обследовать деревню. На моё удивление мне удалось найти достаточно много уцелевших досок и брёвен, из них я решил начать строить себе убежище на зиму, так как идти мне было некуда. Какой-либо еды или чего-то ещё полезного в деревне больше не нашлось. Весь день я таскал доски и брёвна к бывшей кузнице, и так увлёкся, что только вечером почувствовал голод. Еды у меня больше не было. Хорошенько растопив печь, я лёг спать голодным.
Весь следующий месяц я строил хижину вокруг печи. Окна я решил пока не делать, чтоб не терять тепло. Благо отец с детства обучил меня плотницкому мастерству, и работа у меня ладилась. С едой проблема тоже решилась более-менее. Неподалеку от деревни я обнаружил небольшое озеро, кишащее рыбой. Соорудив нехитрые снасти, за несколько дней я смог наловить достаточное количество рыбы, чтобы пережить предстоящую зиму.
Всё свободное время я оттачивал свои навыки владения мечом. Учителя у меня не было, и раньше меня никто этому не учил, поэтому всё пришлось начинать с нуля. Своё обучение я построил на простом принципе: совершенствовать то, что получается хорошо. Я просто перебрал все разновидности ударов и защиты, которые приходили мне в голову, делал их под разными углами и разным хватом и так определил то, что у меня получается лучше, и просто начал изо дня в день тренироваться. А потом выпал снег и засыпал всё пепелище и мою немного не достроенную хижину.
Когда наступили крепкие морозы, хижина была готова. Конечно, она была не очень тёплой и надёжной, но всё-таки спасала мне жизнь. В середине зимы стало ясно, что рыбы заготовлено мало и я начал экономить. Соли и прочих специй у меня не было, поэтому моя пища была постной и однообразной, но главное, что она была. Всё свободное время я тренировался с мечом. Места в хижине для этого было мало, поэтому приходилось оттачивать навыки на улице. Холод заставлял меня усердно учиться, чтоб не замёрзнуть, и к концу тренировки мне было так жарко, что какое-то время по окончанию я стоял и остывал, окутанный паром, прежде чем войти в дом. За эти месяцы я заметно окреп и с каждым днём всё больше чувствовал силу, наполняющую мои мышцы.
Во время одной из таких тренировок зимним вечером, я впервые повстречал его. Он ехал в санях, тащимых измученной лошадью, по тому месту, где осенью была дорога. Я молча смотрел, как он приближался, и был удивлен. Я не видел людей уже несколько месяцев, последним человеком была та старуха из сгоревшей деревни. Поравнявшись со мной, он остановил сани, вышел и подошёл ко мне. На вид он был почти старик. Почти - потому что было в его виде что-то такое, что говорило о наличии мужской силы в его теле.
- Здравствуй, воин! - сказал он. Наверное, он решил, что я воин из-за меча в моей руке, на котором через мгновение застыл его взгляд. Потом он добавил:
- Хороший меч.
Я поздоровался в ответ, опустив остриё меча к земле. Почти старик посмотрел на мою хижину и спросил, может ли он остаться за плату на ночь. Видя, что он не представляет опасности, я согласился и сказал, что плата не нужна, на что он улыбнулся. Я помог ему привязать и укрыть лошадь, он взял узел из саней, и мы вошли в дом.
- Неплохо у тебя тут всё устроено. Ты раньше жил в этой деревне? - спросил он.
Я отрицательно помахал головой. Это моя привычка - отвечать на вопросы молча и не вникая, видит ли мой жест спрашивающий. Достав две самые большие рыбины, которые у меня были, я предложил ему поужинать, гости в моём доме были впервые. Он согласился и начал развязывать свой узел, а потом достал из него буханку хлеба и кусок вяленого мяса, вкусный запах от которого тут же ударил мне в нос. Настоящий хлеб. Я уже и не помню его вкуса, подумал я, садясь за стол. Мы молча ели, он почти всё время смотрел на меня и жевал рыбу, а я изредка на него поглядывал и ел замёрзший хлеб с мясом. Он чем-то напоминает отца, подумал я. В суете дней я почти забыл лица родных, да и вообще чьи-либо лица. Лишь одно лицо я представлял часто, когда тренировался на морозе, - лицо, на котором был шрам от левого глаза до шеи. Когда мы поели, то сразу начали собираться спать. Он ничего не говорил и как будто бы всё понял. Я уложил его на кровать, а сам лёг на пол. Перед сном он сказал, что раньше здесь была богатая деревня, и замолчал. Мы уснули.
Утром я проснулся раньше его и, подкинув дров, вышел на улицу тренироваться. Через полчаса он вышел из дома со своим узелком, закинул его в сани и начал готовить лошадь. Я не останавливался до того момента пока он не сел в сани.
- Странно ты как-то рубишь, - сказал он.
Я спросил его, знает ли он как нужно и может ли он меня научить. На что он ответил, что меня уже не переучишь, и пусть будет так. Потом он попрощался и, улыбнувшись, дёрнул за поводья. Я махнул ему рукой и ещё немного постоял весь в пару, провожая его взглядом. Зайдя в дом, я увидел на столе остатки вчерашнего хлеба и мяса, он оставил их мне. А ещё с краю стола лежали две монеты.
Больше той зимой я никого не встречал. А когда у меня начала заканчиваться рыба и пришлось сильно экономить, голодному во сне мне часто снился тот почти старик и как мы ели мясо и хлеб.
Когда пришла весна и из-под снега начала появляться чёрная от пепла земля, я удивился. Трава и цветы на месте пожарищ росли значительно быстрее, чем на нетронутой огнём земле.
Когда почти весь снег оттаял, на пороге дома опять появился мой зимний знакомый и попросился на ночлег. В этот раз я встретил его как друга и не скрывал своей радости. Вкусно поужинав его едой, мы сели у печи и начали разговаривать. Он сказал, что много путешествует, рассказал мне о некоторых удивительных местах, где он побывал. Меня он ни о чём не спрашивал. Он оглядел мою хижину и сказал, что нужно бы строить дом побольше. Я ответил, что одному мне и этого достаточно. Тогда он сказал, что трудно быть одному, а потом задумался и замолчал.
Когда я проснулся утром, в кровати его не было, но его вещи лежали на прежнем месте. Выйдя на улицу, я увидел, что неподалёку от дома он расчистил от сгоревших досок небольшой участок земли и уже начал рыхлить на нём землю, найденными мною осенью инструментами. Я подошёл к нему и сказал, что это бесполезно, потому как садить мне нечего, но он не ответил и продолжал работать. Тогда я начал растаскивать доски и брёвна вокруг, делая площадку для посадок больше. Не знаю, зачем я это делал, наверное, просто было неудобно смотреть, как он один работает. Закончив, я тоже принялся рыхлить землю. Так мы проработали почти до ужина. Потом он пошёл в дом, а я остался, чтобы закончить работу. Через какое-то время он вышел со своими вещами и попрощался со мной. Я спросил, зачем он уходит на ночь, на что он ответил, что любит идти под звёздами, и ушёл. Когда я закончил рыхлить землю, солнце уже почти село. Зайдя в дом, на столе я обнаружил две монеты и мешочек с семенами. Славный старик, - подумал я.
К концу весны я начал расстраивать своё жилище, урожай уже был посажен и начал всходить. С детства я был обучен работать на земле и любил её, такой труд не был мне в тягость. На протяжении лета мимо меня прошло и проехало несколько сотен людей. Я узнал, что через мой дом проходит большая дорога, и летом людей на ней почти столько же, сколько зимой снега. Некоторые путники оставались у меня на ночлег и платили мне пару монет с человека. У других я менял свежую рыбу на разные вещи. А у третьих покупал вещи и еду сам.
К концу лета пришёл старик. Просто подошёл к дому с утра и начал помогать мне в строительстве. Стройка пошла быстрее, но всё равно до зимы было не успеть.
Через несколько дней, во время обеда он спросил, нет ли у меня денег. Я встал из-за стола, достал из тайника и положил на стол мешочек с монетами. Старик взял его, достал из него четыре монеты и положил на стол, остальное убрал к себе в рукав, а потом встал и вышел из дома. Я ничего не понял, если честно, всё это выглядело странно. Выйдя из-за стола, я вышел на улицу и увидел уходящего по дороге старика. Бежать за ним из-за денег я не стал, а просто зашёл в дом, закрыл дверь и доел свой обед. На обед в тот день была варёная птица со специями и овощами.
Через несколько дней старик вернулся с тремя мужчинами. Они работали, спали и ели вместе с нами. Когда через пару недель стройка закончилась, они ушли, а старик ушёл на следующее утро, оставив на краю стола две монеты. Урожай я собирал один и один заготавливал рыбу, грибы и ягоды на зиму.
К середине осени, когда зима начала наступать, я стал ждать старика. Ждал каждый день, но он не пришёл. И не приходил ещё семь лет. За это время мой дом несколько раз достраивался и теперь мог вместить одновременно до двадцати постояльцев. С ранней весны и до середины осени у меня на дворе работали трое мужчин и две женщины на кухне, зимой я управлялся сам, постояльцев не было. Вообще вокруг многое изменилось. Мы обрабатывали большое поле, держали скотину, и торговали в соседних деревнях. Я тоже изменился. Неизменными остались только ежедневные тренировки с мечом.
В один из зимних вечеров старик оказался на пороге дома и постучал в дверь. Открыв, я не сдержался и крепко обнял его, и только потом пропустил в дом. В свете ламп было видно, что он изрядно постарел и в целом очень сильно сдал. А когда старик покашлял, я понял, что он болен. Есть он почти не мог, только попил воду, и я уложил его спать. Так он пролежал три дня, а я просидел рядом. Наутро четвёртого дня старик умер, в последний раз посмотрев на меня своими добрыми глазами, и когда через мгновение в них угасла жизнь, я их закрыл ладонью. Подняв его с кровати, я отнёс его к выходу и аккуратно положил на пол, где было не так жарко. Сам же я подошёл к стойке, налил себе полную кружку браги из бочки, выпил залпом и начал одеваться, чтобы пойти копать могилу. Сначала нужно было расчистить снег, потом жечь костры, копать, потом снова жечь и снова копать. Собираясь выходить, я посмотрел в окно и окаменел. Вдалеке по дороге в мою сторону скакали лошади, вскидывая копытами пушистый снег и неся на своих спинах отряд всадников. В лучах утреннего зимнего солнца было видно, как блестят сабли над их головами. Я быстро сбегал в свою комнату и через несколько секунд уже стоял у окна, сжимая меч в правой руке, а старый отцовский нож в левой. Они приближались, человек тридцать. Мне было их не одолеть, шансов не было. Я положил меч на пол, а нож спрятал за пояс. Потом поднял старика, быстро оттащил его к столу слева от стойки и усадил на стул. Вернувшись за мечом, я подошёл к нему и насквозь проколол его, почти по рукоять, из раны тут же выступила ещё не остывшая кровь. Сам же я подошёл к стойке, налил себе ещё кружку браги и начал потихоньку пить. Через минуту у дома остановились всадники, а через мгновение начали по одному врываться в дом. Видя меня и старика, они останавливались, в дверях образовался затор и неразбериха. Толпа скалилась на меня саблями и не знала, что делать, но не нападала. Потом в дом, растолкав подельников, вошёл вожак. Он остановился, посмотрел на старика, а потом на меня и спросил:
- Ты кто?
- Такой же гость, как и вы, - с улыбкой сказал я, попивая брагу. Я сделал три шага в его сторону и протянул ему кружку, добавив:
- Угощайтесь!
Здоровяк со шрамом на лице от левого глаза до шеи взял кружку и, кинув на старика взгляд, спросил:
- А это кто?
- Хозяин! - тут же ответил я. Вожак посмотрел на меня внимательно, потом улыбнулся и крикнул:
- Лихих людей мы любим!
Тогда толпа взревела и, опустив сабли, начала расходиться по дому. Когда последний убийца зашёл в дом, дверь закрыли и начался пир.
Все мои запасы тут же рассыпались по столам, а из бочки на стойке без остановки начали разливать брагу. Я и вожак сели за стол к старику, он так захотел. Вокруг всё кружилось и кричало, все ели и пили, а старик так и сидел с мечом в груди. Вожак рассказывал про их приключения и несколько раз звал к ним в отряд, я несколько раз соглашался.
Пировали мы весь день, пока не выпили почти полную бочку со стойки и ещё одну целую из сарая. Когда брага закончилась, дружно начали искать ещё, попутно ломая и прикарманивая всё вокруг. Тогда я нашёл под полом за стойкой ещё одну, давно припасенную, бочку. Пьяные радостные люди потянули к ней свои кружки, как только её водрузили на стойку. Я сел обратно рядом со стариком. К нам на стол тоже поставили две кружки с свежей выпивкой, но моя кружка была итак наполовину полная.
Примерно через двадцать минут мои гости начали по одному замертво падать. В брагу из последней бочки был добавлен отвар из ядовитых грибов, в которых я неплохо разбирался ещё с детства. Вожак тоже упал, прямо лицом на стол, так и сжимая в руке кружку со своей смертью. Постепенно вокруг все умирали, даже не понимая, что с ними происходит, а я молча сидел и смотрел на них, потихоньку попивая из своей кружки. Когда последний враг пал, я встал из-за стола, обошёл его, достал нож из-за пояса и с силой воткнул в спину уже мёртвому вожаку по самую рукоять, так и оставив его там. Постояв над ним немного, я накинул его шубу, валявшуюся рядом, и вышел на улицу. Было уже темно и холодно. Я пошёл в хлев, открыл его и выгнал всю скотину, сонную и ничего не понимающую. От хлева я пошел к сараю, взял там большой кувшин масла и вернулся в дом. В нём было тихо и пахло смертью. Я облил всё маслом, взял узел с наскоро собранными припасами и оглядел свою хижину в последний раз. Столько сил и времени я вложил в это место, ставшее мне домом.
Потом я подошёл к старику, посмотрел на него и положил на край стола две монеты. Не оборачиваясь, я направился к двери, столкнув по дороге одну из горящих ламп на пол. За мной тут же вспыхнул огонь. Отойдя метров на двадцать, я остановился и развернулся. А потом просто стоял и смотрел, как разгорается мой дом. Вскоре пламя охватило его весь, огонь вырывался из двери и окон, извиваясь под крышу, а в чёрное зимнее небо, кружась, взлетали рыжие искры. Стало жарко, как тогда ночью, много лет назад. Так я простоял всю ночь, не сходя с места и не отрывая глаз.
Утром от дома почти ничего не осталось, только груда догорающих брёвен, да старая печь. Я развернулся и пошёл прочь, оставляя за собой лишь следы на пепле.