Сергеи

                                С Е Р Г Е И
                Сергей (Сергий, Серж, Сержиус) - современная форма устаревшего Сергиус. В переводе с латинского - "божий слуга", высокий, знатный, значимый, яркий. Главные черты характера - дружелюбие, способность к сопереживанию, отвага и уверенность, упорство до упрямства.
(Из толкователя имен).

 Вступление.

            Эта история не имеет начала. Довольно долго мое сознание не могло связать воедино отдельные факты разбросанных в пространстве и времени событий. Они больше касались моих друзей и знакомых, задевая меня лишь запоздалым рикошетом отдаленных последствий. Я относился к ним, как к обычному, естественному течению своей и чужой жизни. Несколько лет назад невидимые нити причинно-следственных закономерностей связали эти разрозненные события и их участников в единое целое. В то время я еще не мог представить себе общую картину происходящего. В ее многоплановой и многоцветной мозаике недоставало нескольких существенных фрагментов. Но уже тогда появились первые ощущения мистической иррациональности ее сюжета и трагической предопределенности финала всей этой необычной истории. За последние месяцы эти ощущения выросли до состояния фатальной обреченности и необъяснимого страха. Страха не столько за себя, сколько за других, еще живых, ее участников. По мере приближения к  развязке эта история все чаще и чаще в моем воображении  представлялась незаконченным тканым полотном. С вращающихся катушек к ткацкому станку тянулись разноцветные нити. В их цветовой гамме существенно преобладали черные и красные тона. Большинство катушек уже были пустыми, на других оставалось всего по нескольку витков. Выходящая из-под медленно движущейся каретки ткань, ложилась на приемный стол широкими волнообразными складками. Весь гобелен одновременно обозреть было невозможно. Доступные взору отдельные фрагменты подводили к неутешительному выводу о содержании последних, еще не сотканных, рядков и безграничном трагизме общего сюжета всего полотна.
             Развязка приближалась стремительно и неотвратимо. Весь вчерашний день прошел в поисках последних  правильных решений и  ожидании телефонных звонков. Ночь - в борьбе с самим собой и хронической  бессонницей. Утро - с дурным настроением от кошмара короткого предрассветного сна. Когда раздался звонок на входной двери, первым желанием было не вставать, никому не открывать и ни с кем не разговаривать. Звонок не утихал, заставив перебороть раздражение, подняться и открыть. Распахнув дверь тамбура, застыл от неожиданности. На лестничной площадке стояла пожилая женщина. Худощавая, невысокого роста, одетая во все черное - черный платок до бровей, черная куртка, застегнутая на все пуговицы, черная, юбка до пола. В ошарашенном мозгу искрой промелькнула дурацкая аналогия: "Именно так, за самыми грешными и самонадеянными в их последний день приходит Старуха-Смерть!"  То ли наслаждаясь произведенным на меня эффектом, то ли давая время опомниться и прийти в себя, женщина молча стояла, изучая мое растерянное лицо спокойным, внимательным взглядом. "Здравствуйте! Вы - Сергей?" - ее голос оказался намного приятнее внешности. Это немного успокоило, но все равно, вместо внятного утвердительного ответа, меня хватило лишь на то, чтобы едва заметно кивнуть головой". Мне велено передать Вам это" - она быстро вложила в мою ладонь бумажный конверт, молча, развернулась и ушла по лестнице, не став вызывать лифт. Из затянувшегося оцепенения вывела донесшаяся из квартиры трель вызова мобильного телефона. Пока добежал - вызов прекратился. Номер вызывавшего абонента не определился. Неприятное ощущение приближающейся развязки нарастало все быстрее и отчетливее. Я прекрасно понимал, что вмешаться в ход событий и изменить надвигающийся финал - не в моих силах. Оставалось только ждать. Именно поэтому, мельком взглянув на конверт, не распечатывая, положил его вместе с телефоном на стол. Кроме моего имени-отчества, на нем больше не было никаких надписей - ни адреса, ни данных отправителя, ни почтовых штемпелей и марок. Даже без слов необычной курьерши, вручившей мне конверт, можно было предположить, что почтовая доставка в данном случае исключалась изначально. Каким-то шестым чувством  догадался, от кого пришло это письмо, и что для меня будет значить сам факт его получения. И только потом, через несколько секунд, уже умом осознал, что его автора - отправителя уже нет в живых.  Это было не просто письмо, а  тревожный сигнал,  фатальное уведомление о том, что еще один участник этой драматической истории покинул наш бренный мир перед самой ее развязкой. Боль утраты близкого мне человека мгновенно смешалась с чувством страха и изматывающего переживания за судьбу другого, от которого я ждал известий все  эти последние дни. Когда в очередной раз вспомнилось, что все они были моими тезками - Сергеями, и стали участниками этой истории из-за меня, снова всплыло давящее чувство вины и мистической предопределенности уже случившегося и еще предстоящего. Не зная что делать, безвольно сидел за столом, тупо уставясь на конверт и телефон. А взбудораженная и растревоженная память, словно пытаясь окончательно добить измученное сознание невыносимыми муками, самовольно и беспощадно, в тысячный раз прокручивала перед мысленным взором основные эпизоды и сцены этой истории, внося  новые штрихи и полутона в портреты ее участников.

Глава I. СЕРГЕЙ КОНДРАТЕНКО.

       Он появился в нашем 3-А классе старой, довоенной постройки, восьмилетки в середине учебного года. Классная руководительница,  Александра Яковлевна, представляя новичка, кратко проинформировала, что их семья переехала в Донбасс из другого региона нашей необъятной Родины. Крепкий светловолосый мальчуган очень стеснялся такого повышенного внимания к  себе. Коротко и односложно отвечал на вопросы учителя и одноклассников, прятал взгляд в пол, и почувствовал заметное облегчение лишь после того, как его усадили за одну из последних парт. Все последующие дни новичок старательно избегал общения с новыми одноклассниками, после уроков молча собирался и быстро уходил из школы. Мне, с моим другом Лисовым Сергеем, стоило большого труда,  завязать с ним хрупкие товарищеские отношения. Причину замкнутости и малообщительности Кондратенко мы узнали только через несколько недель. Сергей рос без отца. Мать - тетя Паша - постоянно работала во вторую смену. Весь остаток дня после школы Сергею приходилось посвящать своему младшему брату - четырехлетнему непоседе Вовке. Чтобы побыть вместе, нам троим оставался один выход - проводить вечера дома у Кондратенко. Через какое-то время, Вовка считал своими старшими братьями не только своего родного Сергея, но и нас с Лисовым. На его детское "Силеза" или "блатик", откликались одновременно все трое. Даже такое сближение через малыша, не смогло полностью раскрыть и изменить замкнутый характер Кондратенко. Только спустя несколько месяцев, нам с Лисовым удалось узнать его главную, тщательно скрываемую и оберегаемую от посторонних, тайну. Оказалось, что Сергей страстно увлечен индийской йогой. Уже около трех лет он занимался особой гимнастикой, часами медитировал, уединившись от чужих глаз в каком-нибудь укромном месте, запоем читал книги  на эти темы. Кто и каким образом, в столь раннем возрасте, привил ему любовь к этой экзотической восточной культуре, для нас с "Лисом" так и осталось загадкой. Он стойко переносил все наши шутки и колкости на этот счет, не обижался и не сердился. Мало того, не обращая внимания на весь наш скепсис, долго и упорно пытался приобщить к этому необычному увлечению и нас. Мы с "Лисом" сначала "за глаза", а потом и в открытую, стали называть Кондратенко Йогом. Потом, сделав поправку на юный возраст друга, изменили прозвище на "Йогжик". Через какое-то время, сократив для удобства, называли его, просто, "Еж". Наша дружба развивалась и крепла с каждым годом. К окончанию восьмилетки, не только родные и одноклассники, но и все поселковые знакомые, называли нас не иначе, как "Три Сергея". Потом, как часто случается в жизни, судьба разбросала нас по разным городам и весям. Я уехал учиться на врача в Запорожье. Лисов - на стоматолога в Днепропетровск. Кондратенко поступил в строительный техникум и остался в любимом Донбассе. Видеться стали намного реже. Сначала - только на каникулах, потом - в редкие приезды на побывку на малую Родину. Позже, общение и вовсе ограничивалось лишь телефонными переговорами. Застойные 80-е и лихие 90-е,  еще больше усугубили ситуацию. Нас, как щепки в штормящем океане, то на какое-то время сближало, то снова отдаляло на годы и километры. Сергей "Лис" после окончания института тоже некоторое время прожил в Запорожье. Его жена Ирина оказалась родом из этого прекрасного приднепровского города. Несколько раз встречались семьями. Чаще - не получалось, не хватало времени и общего, объединяющего интереса. В это время я по Андроповскому призыву уже служил в милиции и заочно учился в Харьковском юридическом институте. Там же в Харькове, несколько раз встречался с "Ежом". Он из нас троих, покинул Донбасс последним. Кондратенко, в отличие от нас с "Лисом", официально в брак не вступал. С гражданской супругой жил в ее квартире на окраине города, занимался ремонтом и отделкой жилых и офисных помещений. Из его немногословных рассказов мне было известно, что его младший Вовка остался в Донбассе с матерью, часто выезжает на заработки в страны Европы. Потом "Лис" с женой уехали покорять Москву. Я закончил второй институт и перестал ездить на сессии в Харьков. "Еж" сменил адрес и номер телефона. Мы снова потерялись на несколько лет. Восстановить связь удалось только благодаря оставшимся в Донбассе нашим родителям.
Новое тысячелетие и бардачные нулевые годы начались для меня с очередного крутого поворота жизненной траектории, изменения социального статуса и образа жизни. В неполные сорок,  в звании подполковника милиции,  я  вышел на пенсию по выслуге лет. Активно пытался вытеснить из памяти кошмары и психические деформации, доставшиеся в наследство от тяжелой и опасной службы, адаптироваться к уже забытой гражданской жизни. Удавалось с трудом. Семь лет я прослужил в УБОП, четыре из них - в должности начальника областного отдела по борьбе с бандитизмом, рэкетом и незаконным оборотом оружия. Пережитое часто возвращалось кошмарными  снами, нежданными рикошетами реализованных и нереализованных оперативных дел, последствиями личных бесшабашных поступков и неисправленных ошибок. Отработав год начальником безопасности в ОАО, специализировавшейся на оптово-розничной торговле нефтепродуктами и строительстве заправок, ушел на собственные "вольные хлеба"- занялся частной юридической практикой. Активно участвовал в УБОПовском ветеранском движении и вскоре был избран руководителем областного отделения Международной Ассоциации. По этим причинам мой милицейский дембель вскоре обрел условный, половинчатый характер. Я продолжал ежедневно общаться со своими бывшими начальниками, подчиненными и коллегами. Постоянно контактировал с сотрудниками судов, прокуратуры и адвокатуры. Периодически - с бывшей агентурой и уголовно-преступным контингентом.
Звонок Кондратенко Сергея стал для меня приятной неожиданностью. После нашего предыдущего телефонного разговора прошло уже несколько лет. Радость моя улетучилась с его первыми же словами. Расстроенным и растерянным голосом, сумбурными сбивчивыми фразами,  он рассказал мне о своей беде. Пропал его брат Вовка! С помощью наводящих и уточняющих вопросов, через несколько минут эмоционального разговора, удалось восстановить более-менее понятную картину происшедшего. Около недели назад, Вовка возвращался из очередной "шабашки" в Португалии. Звонил из Львова. Сообщил,  что поездка была успешной, неплохо заработал.  Деньги, как обычно, на украинской территории внес на банковскую карту. Обещал через двое суток появиться у Сергея в Харькове, а уже оттуда - поехать в Донбасс,  к матери. В обещанное время брат у Сергея не появился, звонков тоже не было. Несколько дней "Еж" не беспокоился, решив, что Вовка сразу направился к матери. Созвонившись с ней накануне, узнал, что он не появился и у нее. Несколько раз пытался дозвониться ему сам. Его мобильник все время был отключен. Поняв, что с братом произошло что-то плохое, решил позвонить мне. Первыми моими словами были утешающие предположения о том, что для паники нет оснований. Вовка просто мог поменять свои планы. А отсутствие телефонной связи могло быть обусловлено множеством технических причин и банальных жизненных ситуаций. Возможно, в данном случае замешана женщина. Дело-то молодое! Хорошо поработал, захотелось хорошо отдохнуть. Нужно просто подождать еще несколько дней. Вовка обязательно объявится живой и невредимый!  Не успев озвучить свои доводы до конца, сам себя поймал на мысли, что поступаю, как ленивый, тупой и черствый мент, а не как близкий человек  и надежный друг. Словно прочитав мои мысли, "Еж" дополнил свой рассказ короткой репликой о походе в ближайший харьковский райотдел милиции. Заявление там у него не приняли, объяснив отказ примерно моими же словами, только в более грубой и развязанной форме. Мне стало за себя стыдно. Мы оба знали, что Вовка - обязательный и осмотрительный человек, всегда отвечавший за свои слова и поступки. Исправляя положение, перевел разговор в новое, конструктивное русло. Более системно и детально допросил Сергея по всем деталям происшедшего, нюансам личностных качеств и привычек Вовки, имеющим значение для оценки ситуации и организации его розыска. В конце разговора, в буквальном смысле слова, надиктовал ему список мероприятий, которые он должен лично выполнить до приезда ко мне в Запорожье. Этот список включал в себя подбор свежих фотографий с изображением пропавшего, образцами одежды и вещей, находившихся при нем. По возможности- идентификационные номера мобильного телефона и банковской карты, список друзей и знакомых по месту жительства и заграничным "шабашкам". Вовка не был женат, по прописке числился в Донбассе у матери. Пару лет назад в пригороде Харькова купил хату - развалюху с хорошим земельным участком, начал строить новый просторный дом. Большого труда стоило уговорить Сергея рассказать о случившемся матери. Он не хотел расстраивать ее раньше времени, боялся, что не выдержит слабое сердце. Но это было крайне необходимо для организации эффективного розыска. Зная о бардаке и плачевном состоянии дел в родной милиции, я решил одновременно регистрировать два заявления о розыске без вести пропавшего. Одно, от имени Сергея, в Харькове. Второе, от имени матери - в Донбассе. Такой тактический ход в будущем развязывал нам руки, создавал возможности для  маневров и увеличивал шансы на успех.
Закончив разговор с "Ежом", принялся за составление плана собственных действий. Через несколько минут, оценив объем и сложность предстоящей работы, не на шутку расстроился. Очевидно, что Вовка стал жертвой преступления. Одинокий гастарбайтер, возвращающийся на Украину с деньгами после удачной заграничной "шабашки"- очень привлекательный объект для всех категорий преступников. Вероятнее всего, предстоит искать не живого Вовку, а его труп и причастных к убийству извергов. Даже в самом идеальном случае, если удастся наладить нормальное взаимодействие с сотрудниками милиции, применить самые надежные и эффективные способы их морального и материального стимулирования, достижение положительных результатов оставалось под большим вопросом. Основные причины - упущенное время и неопределенное пространство поиска. Активные оперативно-розыскные мероприятия необходимо проводить одновременно в нескольких областях Украины. Сконцентрировать и скоординировать необходимые ресурсы под силу только солидной бригаде профессионалов высокого уровня. Это - в идеальном случае. В реальности же, найдутся тысячи  объективных и субъективных причин, чтобы вести розыск кое-как, или не вести вообще. С учетом реального положения дел в правоохранительных органах, стоило рассчитывать только на свои собственные силы. У меня были определенные возможности по линии Международной Ассоциации  ветеранов УБОП. И в Львовской, и в Харьковской, и в Донецкой областях. Со всеми региональными руководителями сложились хорошие деловые и дружеские отношения. Но этого было явно недостаточно. У всех хватало собственных забот. К тому же, кроме объективных, нужно было учитывать один очень важный субъективный фактор. Все ветераны, особенно выходцы из практических оперативных служб, на подсознательном уровне, категорически не желали возвращаться в кошмарный омут непосредственного контакта с уголовно-криминальной средой, из которого не так давно вынырнули полуживыми и ощутимо потрепанными. Тем более, в усеченном и бесправном гражданско-пенсионном статусе. Это касалось и лично меня. Несмотря на некоторые проблемы со здоровьем, в свои сорок лет я был полон жизненных планов. Большинство из них не были связаны даже с юридической практикой и ветеранской общественной деятельностью. Я не мог разом все бросить и посвятить все свое оставшееся время трудному и малоперспективному розыску и расследованию. Отдельной темой стоял вопрос о предстоящих финансовых затратах. Внутренний голос настойчиво рекомендовал отказаться от полноценного и активного участия в этом деле и ограничиться лишь консультативной помощью и периодическими контактами с сотрудниками милиции, которые будут этим заниматься в соответствии со своим служебным долгом. Как только я начинал склоняться к такому решению, тут же отзывался мой другой внутренний голос. С укором и разочарованием он напоминал мне о том, что в данном случае речь идет о чем-то большем, чем банальная затрата сил, времени и материальных ресурсов. "Еж" потому и обратился ко мне, что его положение в этом плане - намного хуже моего. У него тоже работа, семья, ограниченные финансы. Принять первый вариант, означало оставить его с этой бедой один на один, лишить даже минимального шанса на положительный результат. Он и обратился ко мне не только, как к профессионалу, а как к старому и надежному другу, который не только может, но и обязан, сполна разделить с ним всю тяжесть и горесть навалившейся беды. Мои личные планы и предпочтения в данном случае должны быть отодвинуты на задний план. Приняв окончательное решение, сосредоточился на основных организационных вопросах. Прежде всего, нужен был человек, имеющий реальную возможность повседневного непосредственного контакта с "Ежом", как с заявителем и процессуальным представителем потерпевшего. Он же будет обеспечивать непрерывный контакт и рабочее взаимодействие с сотрудниками милиции. На первом этапе было достаточно его постоянного присутствия в Харькове, по месту жительства Кондратенко и в планируемом эпицентре всего предстоящего мероприятия. Такой человек у меня был. Мало того, он, как никто другой, идеально подходил на эту роль. Не раздумывая и не откладывая на потом, нашел номер и набрал своему давнему и надежному другу "Коршуну".
 Глава II. СЕРГЕЙ КОРШУНОВ.
Со своим харьковским тезкой и коллегой, я случайно познакомился во время поездки на экзаменационную сессию в Харьковском юридическом институте имени Ф.Э. Дзержинского. Он тогда помог мне устроиться в гостиницу. В эпоху повального блата и дефицита всех товаров и услуг эта помощь много значила и дорогого стоила. Относительно центральной и самой востребованной в городе гостиницы "Харьков", она часто была не по плечу даже большим милицейским начальникам. А мне, рядовому оперу Запорожского УгРо, ее оказал рядовой опер Харьковского УгРо. От безвыходности положения и нежелания ночевать на вокзале, я не смог придумать ничего лучше, чем напрямую обратиться в территориальный Дзержинский РОВД. Там я и встретил своего будущего верного и надежного друга. Характер Сергея оправдывал его фамилию и соответствующее ей прозвище "Коршун". Он был резким и категоричным человеком, не признающим полумер и полутонов. Любая несправедливость, наглость, или хамство мгновенно вызывали в нем ответную реакцию. Зачастую эта реакция превосходила разумную, адекватную меру. Все его близкое окружение списывало эту проблему на  пройденную им войну в Афганистане. "Афганский синдром" уже тогда становился разнонаправленным и универсальным объяснением многих нестандартных поступков и характеров.  Поспешность в принятии решений и взрывной темперамент удивляли и занимали меня намного меньше, чем другая его противоречивая особенность. Внешность Сергея абсолютно не соответствовала ни его прозвищу, ни его поведению. Коренастый и светловолосый, постоянно улыбающийся добряк, больше походил на открытого и добродушного "рубаху-парня", чем на опытного бойца - волкодава, собственными руками отправившего на тот свет с дюжину не менее сильных и опытных врагов. Мы сошлись и по службе, и по дружбе, сблизились семьями. В течение пяти лет, на всех экзаменационных сессиях, мой гостиничный номер был для него вторым домом. Не только потому, что он часто оставался у меня ночевать. От гостиницы до райотдела было намного ближе, чем от его квартиры. Это было важно при постоянной нехватке времени, особенно после затянувшихся ночных застолий. Мой номер стал своеобразным местом встреч для студентов нашего института, студентов-геологов расположенного рядом госуниверситета, их друзей и родственников. Местный опер "Коршун" был для всех них также незаменим и полезен, как  и для меня. Он безотказно выполнял все их просьбы и поручения - достать билеты на поезд или концерт гастролирующей эстрадной звезды, устроить в гостиницу, узнать адрес и телефон потерянных друзей и знакомых. Случались и непредсказуемые эксцессы. Однажды мой земляк, Доменко Мишка, вечером заглянул в гости вместе со своим знакомым. По прическе и одежде молодого незнакомца можно было догадаться, что он принадлежит к, так называемым, неформалам. Наше застолье было в самом разгаре. По  выражению лица "Коршуна" я понял, что он не в восторге от появления за столом такого гостя. Проявляя невыносимую для него толерантность и отдавая дань уважения другим присутствующим, Сергей долго и мужественно терпел его присутствие и бестолковые юношески-нигилистические разглагольствования. Когда от выпитого неформалу стало жарко и он снял свитер, гости с удивлением обнаружили на нем рубашку, с множеством приколотых на груди значков. Большинство расценили выходку парня, как безвинный, юморной "прикол". Лишь "Коршун", присмотревшись повнимательней и обнаружив рядом с милицейскими гербами и зачком "ГТО" эмблему фашистской эсесовской свастики, расценил все по-своему и сделал неформалу соответствующее замечание. Наверное, парня тоже ввела в заблуждение обманчивая внешность "Коршуна". Он легкомысленно ответил ему с плохо скрытой издевкой. В руках Сергея тут же, неизвестно откуда, появилась резиновая милицейская дубинка. Методично опуская ее на спину неформала, он доходчивыми словами стал объяснять ему причину несовместимости военной фашистской и советской милицейской символики и неуместность появления эсесовской свастики за нашим столом. На правах хозяина номера я пытался остановить друга сначала словами. Видя, что он на них никак не реагирует, бросились с Мишкой прекращать экзекуцию физически. В итоге, оба получили по рукам и спинам той же резиновой палкой. Позже, нехотя признавая в той ситуации некоторый перегиб, "Коршун" долго упрекал меня за то, что я стал на защиту неформала, а не поддержал его. Я часто предупреждал своего друга, что с таким характером ему будет трудно дослужить в милиции до пенсии. Почти не удивился, когда через несколько лет,  он сообщил мне, что увольняется. Правильнее сказать, его увольняли. Причиной стал банальный водительский конфликт на дороге. "Коршун" набил морду хаму, который своей наглой и опасной ездой, с явным нарушением  всех правил дорожного движения, чуть было не спровоцировал серьезное ДТП. Нарушитель был заметно пьян, управлял собственной дорогой иномаркой. Как положено, после небольшого физического внушения, был передан "Коршуном" в руки сотрудников ГАИ. В результате скоропалительного разбирательства, серьезные обвинения были предъявлены самому "Коршуну". Пьяный хам оказался персональным водителем второго секретаря обкома КПСС. Руководство милиции пыталось защитить молодого, результативного опера, но силы оказались неравными. Перечить и противостоять "руководящей и направляющей силе общества", никто в то время не мог. Единственное, чего удалось добиться - прекращения уголовного дела и возможности уволиться по собственному желанию. После увольнения ,"Коршун" какое-то время поработал охранником, потом занялся частным извозом. Мой звонок его несказанно обрадовал. После обмена традиционными приветствиями и свежими новостями, "Коршун" в разговоре сам признался, что страдает от скуки и монотонности гражданской жизни. Мое предложение участвовать в розыске пропавшего Кондратенко Вовки, принял без колебаний. Уже через три дня на его загородной харьковской даче состоялось первое организационное собрание нашей новоиспеченной оперативно-детективной группы. С первых минут  общения, я с радостью для себя отметил, что "Коршун" и Еж" имеют много общего. И во внешности, и в характерах. Оба светловолосые, крепкого телосложения, с открытыми добродушными лицами. Каждый не любил пустой болтовни и недомолвок, в разговорах старался изъясняться коротко и по существу. Единственное отличие, явно бросавшееся в глаза - общий фон настроения. Видно было, что Кондратенко давит и угнетает беспокойство за судьбу пропавшего брата. А Коршунов, как ни старался, не мог скрыть блеск охотничьего азарта и радость бойца, вернувшегося в строй после затянувшегося отпуска. Они быстро поладили между собой, и уже через несколько минут, общались, как старые закадычные друзья. Снова прошлись по кругу всех фактов и обстоятельств, предшествовавших исчезновению Вовки, скрупулезно проанализировали и подвели итоги. Сомнений в том, что он стал жертвой тяжкого преступления, больше не оставалось. Определили общую стратегию и конкретные направления предстоящей работы. "Ежу", как официальному представителю потерпевшей стороны, отвели непосредственный процессуальный контакт с правоохранительными органами. На меня возложили организацию и координацию всей работы, контакты с милицейским руководством, "расшивание" узких мест, непредвиденных кризисных ситуаций и улаживание конфликтов с государственными органами и учреждениями. В том, что таковые возникнут, никто не сомневался. Детальную проработку и исполнение конкретных оперативно-детективных мероприятий поручили "Коршуну". Когда речь зашла о финансовом обеспечении деятельности группы, мы с "Коршуном", не сговариваясь, настояли на том, чтобы все расходы поровну делились на троих. После недолгого сопротивления, "Еж" сдался, коротко и смущенно поблагодарив нас за это решение.
Первые практические шаги группы, связанные с подачей заявлений о розыске без вести пропавшего, состоялись без особых затруднений. Необходимые запросы и ориентировки были направлены во все интересующие нас органы и учреждения. Неповоротливая машина официального розыска Кондратенко Вовки, нехотя, медленно и со скрипом, тронулась с места. Работу по опознанию уже зарегистрированных неопознанных трупов и неконтактных, находящихся в бессознательном или неадекватном состоянии пациентов больниц, разделили с закрепленными за оперативно-розыскными делами сотрудниками милиции. Они не возражали против неожиданной, но весьма ощутимой помощи с нашей стороны. Время шло, работа по всем направлениям шла активно, но без видимых результатов. Оба оперативно-розыскных дела превратились в объемные по форме, но пустые по содержанию накопители бесполезной макулатуры. Из всей массы поступивших ответов на запросы, внимания заслуживала лишь информация о снятии с банковской карты Кондратенко крупной суммы наличных денег. Это произошло в одном из киевских банкоматов, спустя почти двое суток после его звонка из Львова. Практическую ценность информации сводила "на нет" последняя фраза о том, что фотоизображение лица, производившего снятие денег, не сохранилось по техническим причинам. Был ли это Вовка, или кто-то другой, оставалось только гадать.
В результате напряженных трехнедельных коллективных усилий удалось немного продвинуться в вопросе уточнения маршрута движения пропавшего, после его звонка из Львова. Установили и разыскали попутчика Вовки, такого же гастарбайтера из Ивано-Франковской области. Перепуганный насмерть "западенец" наотрез отказался разговаривать с русскоговорящими операми из Донецка. Местные милиционеры, встав на сторону земляка, под разными формальными предлогами, долго и искусно уклонялись от помощи своим восточным коллегам. Пришлось звонить региональному руководителю международной УБОПовской Ассоциации Марьяну Михайловичу и просить его вмешаться в неожиданное этно-языковое противостояние. В конце концов, упрямого гастарбайтера все-таки удалось разговорить и получить ответы на все интересовавшие нас вопросы. Он подтвердил, что Кондратенко при нем купил билет в купейный вагон на вечерний поезд до Киева. Саму посадку и отправление не видел, так как его поезд отправлялся раньше. Уточнили детали одежды - на Вовке была новая кожаная куртка черного цвета, синие джинсы и темные кроссовки. При нем, также, была синяя спортивная сумка с личными вещами и подарками, недорогой мобильный телефон, дешевые наручные часы. О деньгах и конечном пункте поездки, разговора не было. Дальнейшая проверка гастарбайтера подтвердила его алиби и полную непричастность к исчезновению Вовки. Все остальные организационные и практические мероприятия реальных результатов не принесли. Спустя три месяца напряженной работы, мы не продвинулись в розыске и расследовании ни на шаг! Все это время меня не покидало чувство какой-то нестандартности и исключительности всей этой ситуации. При всей банальной простоте ее начала, меня не покидало ощущение , что я впервые столкнулся с чем-то не имевшим аналогов ни в моей служебной практике, ни в традиционной криминологии вообще. На этом фоне я все отчетливее осознавал тщетность и бесперспективность не только официальных милицейских, но и наших частно-детективных усилий. Все ближе подходил к выводу о том, что без каких-то неординарных решений и нетрадиционных методов, в этом деле не обойтись. Я все чаще и чаще вспоминал о своем необычном друге.  Спустя пару дней после звонка Кондратенко Сергея и первого его сообщения о пропаже Вовки, при случайной встрече с ним, я вскользь упомянул об этой ситуации и своем решении частным образом участвовать в его розыске. Тогда он мне ничего не ответил по существу. Когда я спросил у него, могу ли я рассчитывать на его помощь в случае неблагоприятного развития ситуации, он ответил, что благоприятного исхода в ней ожидать не стоит. После длинной паузы добавил, что для более конкретного ответа ему нужна фотография пропавшего и  что-нибудь из его личных вещей. Ни того, ни другого у меня на тот момент при себе не было. Я тогда обратил внимание на явные оттенки досады и скорби в интонациях ответа моего друга, но расценил их как проявления нашей многолетней дискуссии о смыслах разумной жизни человека, о борьбе со злом вообще и моем милицейском прошлом, в частности. Потом я уехал в Харьков. В очередной раз проанализировав скудные результаты трехмесячных усилий, я решил наступить на горло своей профессиональной и атеистической гордыне и вновь, уже конкретно и серьезно, повторно обратиться за помощью к моему необычному другу, отцу Сергию.
  Глава III. СЕРГЕЙ БЕЛЯНОВ - ОТЕЦ СЕРГИЙ.
      С началом осенних холодов занятия по физкультуре в Запорожском медицинском институте переносились в просторный спортзал  спортивно-аудиторного корпуса. На этот раз студенты-первокурсники нескольких совмещенных  учебных групп играли в баскетбол. Вернее, играли только парни, девушки в качестве активных болельщиц сидели на длинных лавках вдоль стен. Это были первые месяцы учебы. В группах вовсю шла взаимная притирка и сближение студентов, формировались первые симпатии и дружеские отношения. В зале под щитами разгоралось нешуточное соперничество. Мужская часть учебных групп состояла из двух неравнозначных половин. Первая - выпускники подготовительного отделения, молодые мужчины, прошедшие службу в рядах Советской Армии. Вторая - вчерашние выпускники средних школ,  семнадцатилетние юнцы, большинство из которых еще не освободились из-под строгой родительской опеки. Первая половина доминировала в группах благодаря общему развитию и жизненному опыту. При этом, явно проирывала по уровню успеваемости и раскрепощенности поведения в студенческой среде представителям второй половины. Этот проигрыш, а зачастую и ущемленное самолюбие, с лихвой компенсировался на занятиях по военной подготовке и физкультуре. Там недавние дембеля в полной мере демонстрировали не нюхавшим пороху  "ботаникам" свое физическое превосходство и другие результаты нелегкой армейской службы. Вот и этот баскетбол, по своей динамике и жестокости, больше походил на американское регби. Свою каплю в запредельный накал эмоций добавляло и присутствие прекрасных болельщиц на скамейках. Периодически отвлекаясь от игры на самых крикливых и остроязычных из них, я случайно обратил внимание еще на одного болельщика. То ли ему не хватило места, то ли он просто стеснялся сидеть рядом с разгоряченными девушками в спортивных костюмах, но он одиноко стоял подпирая стенку рядом с краем лавки и тоже неистово болел. Он выглядел очень щуплым и физически слабым. Жалкий вид усугубляли старый, застиранный и заштопанный в нескольких местах,  спортивный костюм и дешевые изношенные кеды. Горящие глаза и живая мимика лица наглядно выдавали его противоречивые эмоции. Он страстно хотел участвовать в игре, но одновременно боялся принимать участие в этом жестоком действе, опасаясь быть задавленным и покалеченным  более рослыми и сильными игроками.
              До финального свистка судьи оставались считанные секунды, а счет оставался ничейным. Неожиданно отбитый кем-то мяч отскочил в сторону этого необычного болельщика и он рефлекторно поймал его руками на уровне собственной груди. Секунду  неподвижно стоял, вертя головой попеременно, то к ближнему, то к дальнему кольцу. В следующее мгновенье, сделав два шага в сторону дальнего кольца, как-то неуклюже, по-женски, от живота, метнул в него мяч. И ....попал!!! Финальный свисток совпал с звонком об окончании урока, растворился в криках игроков и болельщиков. Все кричали о своем.  Кто-то возмущался по поводу вмешательства  болельщика в игру, кто-то жалел о потерянных последних секундах и ничейном счете, кто-то восхищался броском: "Молодец , Серега! Донатас Банионис - отдыхает!". Только я один, как вкопанный, застыл на месте и молчал, как рыба. Во время этого броска, я оказался на крайне-левом фланге поля, почти у стены, почти за спиной бросавшего. Мне хорошо было видно траекторию полета мяча вдоль ее оси. В какой-то момент я ясно увидел, что мяч, в последней трети этой траектории, самопроизвольно изменил направление полета, чтоб точно попасть в кольцо на щите. Это не было эффектом "закрученного" мяча, как при ударе с дальней дистанции в футболе. Это больше было похоже на то, как если бы мяч срикошетил от невидимой преграды. Но более мягко и плавно. Такое изменение траектории часто можно было видеть в матчах профессионалов американской НБА. Когда высоко выпрыгивающий из-под кольца игрок, легким касанием ладони подправляет в корзину  дальний бросок своего товарища по команде. Но в данной ситуации, мяч ни о какую преграду не ударялся, никто не выпрыгивал и не подправлял его в корзину. Когда я снова посмотрел на парня, бросившего мяч, наши взгляды встретились. Через секунду он отвел его в сторону, наклонился и стал возиться со шнурком на кеде. Но и этого мгновения мне хватило, чтобы зафиксировать быструю смену охвативших его эмоций. Короткое ликование уступило место смущению и неловкости от всеобщего внимания. Провожая взглядом преподавателя, уносящего из зала  "волшебный" мяч, я так и продолжал стоять на краю игрового поля, пока, вдруг, не услышал за плечом: "Привет! Я - Сергей Белянов из 17 группы!" Поговорить мы тогда толком не успели - заканчивалась перемена, и надо было торопиться на новую пару. До конца первого курса мы случайно встречались всего лишь пару раз в коридорах учебных корпусов. Кроме коротких приветствий и риторических вопросов "Как дела?", подразумевающих такие же риторические ответы, особо не общались. Видя, как он смущается при встрече, сам не решался расспросить его о том необычном броске.
             Очень медленно, наше знакомство вырастало до уровня общепринятого студенческого товарищества. Мы стали рассказывать друг другу о себе, делиться впечатлениями о занятиях, однокурсниках и преподавателях, прочитанных книгах. По мере изучения личности своего нового товарища, я все больше убеждался, что он интересен, прежде всего, своими отличиями от меня, а не сходствами, как большинство других моих друзей и знакомых. Я был выше его ростом, спортивного телосложения, следил за модными тенденциями в молодежной среде - носил удлиненную прическу, джинсы, яркие футболки, спортивные куртки и кроссовки. Белянов одевался в бесформенные отечественные костюмы темных тонов, одноцветные рубашки с длинным рукавом, тупоносые туфли и ботинки. Я активно занимался спортом, комсомольской и общественной работой, любил шумные компании, флиртовал с однокурсницами. Он - любил книги и одиночество, избегал формальные и неформальные общественные мероприятия. Само собой разумеется, я считал себя лидером в нашем тандеме. До поры, до времени. Потом начал замечать, что кроме явных противоположностей и различий, в характере и поведении моего нового товарища много загадочного и непонятного. Прежде всего - манера общения со мной. Он никогда не спорил и не повышал голос. При этом, очень редко соглашался со мной полностью. Внимательно выслушав, делал заметную паузу и парой - тройкой выверенных, убедительных фраз почти "на нет" сводил мои, казалось бы, неопровержимые доводы и аргументы. Никогда не резюмировал и не подытоживал сказанное, как бы умышленно оставляя эту работу мне. Через какое-то время, я все чаще стал ловить себя на мысли, что порой чувствую себя рядом с ним горячим и торопливым недоучкой, склонным к поспешным и поверхностным суждениям. Лишь потому, что Белянов никогда не демонстрировал в отношении меня ни высокомерия, ни снисходительности, эти чувства не вызывали во мне обиду и раздражение, а, наоборот, только  усиливали интерес и уважение к его личности. Совпадение наших интересов больше всего проявлялось в изучении и осмыслении физиологии человеческого организма, особенно в его высшей нервной деятельности. Со второго курса я подрабатывал в отделении нейротравматологии больницы Скорой помощи. На четвертом курсе, в дополнении к этой подработке, оформился на полставки в отделение неврологии Областной клинической больницы. Как хорошо успевающий студент, получающий повышенную стипендию и практические навыки на подработках, я  считал себя достаточно подготовленным по этой тематике. Но то, что я вскоре услышал от Белянова, долго не укладывалось в моей голове. Он считал, что человек,  в первую очередь, это - комплекс,  сгусток разных видов энергии. Материальная составляющая - на втором месте. Эта энергия не ограничена и не изолирована телом от всех видов энергии окружающего пространства. Самый главный и важный,  в этом комплексе, вид энергии - энергия сознания, разумной человеческой мысли. Дальше следуют энергии биохимических и физических процессов, энергии взаимодействия материальных объектов в пространстве, электричество, магнетизм, энергия распада и синтеза атомов, и многие, многие другие виды энергий, еще не известные и недоступные человеку.  Все виды энергии в своем взаимодействии подчиняются строгой иерархии и регулируются из одного общего центра Вселенной. В это время я был ярым материалистом. Суждения Белянова входили в противоречия с моими основными убеждениями. От них веяло религией и мистицизмом. В одной из наших дискуссий, пытаясь доказать несостоятельность его гипотез, я предложил ему прокомментировать случай, произошедший со мной несколько дней назад. В начале января, в нашей местности случился природный катаклизм. Ночью, после "ледяного" дождя, долго лил дождь обыкновенный. Наутро все дороги и тротуары были покрыты слоем воды, под которой - гладкий и скользкий лед. Я возвращался с ночной новогодней студенческой пьянки. Слегка навеселе, уставший, но в хорошем, приподнятом настроении. Стараясь не упасть, постоянно глядя себе под ноги, медленно скользил по тротуару, балансируя в воздухе обеими разведенными руками. В районе площади "Советской", обратил внимание на скользившего впереди меня мужчину. Невысокий толстячок в левой руке нес большую вязаную авоську с продуктами. Сверху, высовываясь больше, чем наполовину, лежал бумажный треугольный пакет кефира. У мужчины свободной была лишь правая рука, поэтому для поддержания равновесия, ему приходилось махать ею особенно интенсивно. Не знаю почему, но я вдруг явно представил себе, как мужчина сейчас, поскользнувшись в очередной раз, не удержит равновесие и упадет. Падая, он сначала взмахнет правой, свободной рукой. Потом - левой с авоськой. Распластавшись на мокром льду, он не увидит, как пакет кефира, словно камень из пращи, вылетит из авоськи. Описав крутую дугу, громко шмякнется о лед.  По законам гидродинамики, находящийся в нем кефир разорвет верхний угол пакета и мощной струей вырвется наружу, прочертив на льду белоснежную полосу. Только я об этом подумал, все именно так и произошло! Теперь уже не мысленно, а воочию, я наблюдал и взмах руки, и полет пакета, и струю кефира. Пораженный случившимся, резко остановился, едва тоже не растянувшись на льду. Долго стоял и обалдело смотрел на распластанное  тело, даже не сообразив оказать ему какую-нибудь помощь. Несчастному помогли подняться другие прохожие. Выслушав мой рассказ и прилагавшиеся к нему вопросы, Белянов ответил, как обычно, коротко и ясно: " Это ты его толкнул своей мыслью!" Я не стал с ним спорить, хотя меня и подмывало в этой связи, обсудить и прояснить с ним ту давнюю историю с броском мяча в спортзале. Мое материалистическое мировоззрение и сверхактивный образ жизни поневоле дистанцировали меня от Белянова, препятствовали нашему сближению и более частому, системному общению. Порой мы не виделись по нескольку месяцев. Однажды, при очередной встрече, я рассказал ему, что наконец-то достал и прочитал монографию Карла Леонгарда "Акцентуированные личности". В ответ я надеялся услышать, если не похвалу, то хотя бы, сдержанное одобрение. Обретение и освоение такой редкой и интересной книги по психологии личности и межличностных отношений, я расценивал значимым шагом в своем личностном и профессиональном росте. Вместо этого я услышал  ненавязчивый совет найти и прочитать книгу Пьера Абелляра "Да и нет". Меня немного задевали подобные советы. В них я подозревал какое-то наставничество, скрытые попытки корректировать мои предпочтения и убеждения. Промолчав из вежливости, я даже не задал Сергею ни одного вопроса ни о книге, ни о ее авторе. Поостыв, через время попытался ее найти. Но ни в библиотеках, ни у барыг на книжных развалах, о ней никто даже не слыхал. Лишь в областной научной библиотеке, в каталогах, нашел ссылку на автора и короткую аннотацию этой книги, изданной на французском языке малым тиражом. Оказалось, что ее автор - средневековый религиозный философ, ставивший в своих трудах знак равенства между знанием и верой. А в наши социалистические анналы упоминание о нем затесалось лишь потому, что он спорил и конфликтовал с папским начальством римской католической церкви. Еще он вызвал у меня сочувствие тем, что был насильно кастрирован своими противниками. Но не за философские или религиозные убеждения, а за совращение своей юной ученицы. Книгу я не нашел и не прочитал. Зато, сделал некоторые новые выводы о Белянове. Прежде всего, я предположил, что он в своем самообразовании использует более широкий круг источников, чем мне казалось раньше. Возможно, хорошо владеет иностранными языками. Промелькнула дурная мысль, что я имею дело с сектантом, или шпионом. Все эти подозрения спровоцировали во мне желание, при очередной нашей встрече, задать ему несколько конкретных прямых вопросов, на мой взгляд, довольно неприятных ему. Но Сергей в очередной раз, ошарашил меня своей непредсказуемой проницательностью. Внимательно посмотрев мне в глаза, не дав мне раскрыть рта и сказать хотя бы одно слово, сам спокойно и доброжелательно ответил на все вопросы, которые я ему приготовил. Причем, отвечал в том порядке и в той последовательности, как я собирался их ему задавать: " Я не сектант и не шпион. Так же, как и ты, верю в силу научного знания. Эти знания нахожу не только в рекомендованных нам учебниках и монографиях, но и в других, незнакомых и непонятных для тебя местах и источниках. Поэтому, у меня другое миропонимание и другая система ценностей. Другие цели и другие способы и средства их достижения. Ты в последнее время обращаешь внимания только на различия в наших мыслях и поступках, и мало анализируешь и осмысливаешь то общее, что у нас есть у обоих. Этого общего во много раз больше, чем подмеченных тобой различий. Мы оба идем к одной цели, но идем разными путями. Мы поступили в мединститут, чтобы научиться помогать людям. Мы всю жизнь будем этим заниматься, но не теми способами и методами, которыми нас здесь учат. Я на этом пути сегодня нахожусь немного впереди тебя. Не потому, что я одареннее, или умнее. Просто, я иду более прямой и правильной дорогой, а ты - зигзагами и кругами. Но ты будешь идти дольше, пройдешь дальше, чем я. И путь твой будет намного труднее, тернистее и опаснее моего!" К этому времени у меня уже сложилась определенная манера общения с Беляновым. Я не оспаривал, но и не принимал безусловно его слова и выводы. Просто, брал их к сведению. Потом, на досуге, часто возвращался к ним и пытался осмыслить в спокойной обстановке. Находя в них определенные смыслы, не мог ни подтвердить, ни опровергнуть их ни теорией, ни практикой. Так и хранил их в памяти, с надеждой когда-нибудь в будущем, совместить несовместимое в единое целое. Так же спокойно и по-философски, я отнесся к другим его словам. Мы разговаривали об отдаленных перспективах работы после окончания института. Неожиданно, Белянов сказал, что видит меня в том времени не в белом колпаке и медицинском халате, а в военной фуражке и кителе со звездами на погонах. В эти дни по институту шли активные разговоры по поводу перевода части наших однокурсников в Саратовский Филиал военно-медицинской Академии. Быть военными врачами желали многие. Удерживала война в Афганистане, возврат к строгой военной дисциплине и неминуемый кочевой образ жизни. Я переводиться в Саратов не собирался, о чем прямо и однозначно сообщил Белянову. Он в ответ как-то грустно улыбнулся и надолго замолчал. К этому времени я уже познакомился с инспекторами уголовного розыска и начал в свободное время посещать штаб оперативного комсомольского отряда "Меч и Пламя". Но у меня и мысли не возникло связать слова Сергея с этим моим  новым безобидным начинанием.  Тем более, что в институте никто, включая Белянова, о нем ничего не знал. Держа марку материалиста-атеиста, я даже не стал акцентировать его внимание на словах "вижу в том времени.." и задавать уточняющие вопросы. К этим словам и вопросам я вернулся спустя почти два года.
После долгих, мучительных раздумий и душевных терзаний, я наконец-то, определился с выбором и принял окончательное решение. Я решил оставить медицину и посвятить предстоящие годы жизни борьбе с преступностью. Об этом решении из моих родных и близких еще никто не знал. Мне еще предстояло закончить институт, сдать госэкзамены, получить диплом и военный билет офицера запаса, разобраться с распределением и интернатурой. Разумеется, я и Белянову ничего поэтому поводу не говорил.  В конце мая, перед самыми госэкзаменами у нас с ним состоялся очередной разговор, последний перед долгой семилетней разлукой. Он был как обычно, доброжелателен и спокоен, но выглядел болезненно и устало. Чувствуя это, я старался не донимать его своими вопросами. Но он по собственной инициативе частично удовлетворил мое любопытство. Мы разговорились о проблеме выбора. Выслушав мои абстрактно-философские рассуждения о том, как порой трудно взвесить и просчитать все за и против, во имя одного отказаться от другого, Сергей как-то отвлеченно и бесстрастно ответил, что для него такой проблемы давно не существует. Он свой главный выбор уже сделал. Теперь прислушивается лишь к голосу совести и зову сердца. После паузы, возвращаясь к давнему нашему разговору об энергиях, признался, что кроме теоретических знаний, владеет некоторыми необычными способностями по взаимодействию с определенными видами энергий. В частности, может чувствовать некоторые качественные особенности человеческого тела и психики на расстоянии, влиять на процессы в них, изменять параметры работы  органов и систем и тем самым излечивать некоторые болезни. Свои способности он объяснял умением регулировать энергетические потоки. Не внутренние, распределяющие энергию по телу и доступные специалистам по акупунктуре и другим восточным меридианным практикам, а наружные, определяющие  его взаимодействие с окружающим миром. Благодаря этим потокам он может видеть некоторые события из прошлого и будущего времени. В моем понимании, это уже был явный перебор. Мой материалистический скептицизм хлынул через край. Я высказал ему все сомнения на этот счет и в ультимативной форме потребовал доказательств. Если он в моих глазах не хочет на всю жизнь остаться пустым болтуном и фантазером, пусть, прямо здесь и сейчас, не сходя с места, продемонстрирует мне свои способности и умения. Впервые за шесть лет нашего знакомства, мне показалось, что мои слова его оскорбили или обидели. На секунду, его усталые глаза отозвались вспышкой какой-то сильной и непонятной для меня эмоции, лицо напряглось и посуровело. Промолчав еще несколько секунд, сдержано ответил: "Это - не забава и не аттракцион. Я не могу демонстрировать и применять свои способности для развлечения и ради показухи. Я не могу их использовать по своему усмотрению, где попало, как попало и ради чего попало. Только в крайних, исключительных случаях  и безальтернативных ситуациях. В этом я лишен права выбора. И это - главное условие и истинный смысл моей безграничной свободы. Придет время, ты сам в этом убедишься!"
Перейдя на службу в милицию и став сотрудником уголовного розыска, я на несколько лет, практически полностью, прервал все контакты со своими бывшими однокурсниками и коллегами. Здоровье не требовало медицинского вмешательства, а постоянно объясняться и оправдываться по поводу нарушения клятвы Гиппократа, просто надоело. В жаркий июльский полдень  1990 года, я с трудом выкроил полчаса обеденного времени, чтобы навестить свою младшую дочь в детской областной больнице. Ей успешно выполнили несложную операцию, но несколько дней еще предстояло провести под стационарным наблюдением. Выходя из прохладного  корпуса в раскаленный больничный двор и щуря глаза на ослепительном солнце, заметил неподалеку пару таких же, как и я, посетителей больницы. Молодая женщина, лет 25-27 стояла ко мне лицом. Со слезами на глазах, выразительно жестикулируя руками, она что-то страстно говорила стоявшему напротив, ко мне спиной, священнику. Подобные картины в больничных дворах и коридорах в то время стали обыденностью. Все меньше надеясь на хиреющую и нищающую медицину, бедные люди все чаще обращались за помощью и спасением к служителям церкви. Я относился к этому спокойно и нейтрально. В увиденной картинке,  почему-то больше посочувствовал не женщине, переживающей за жизнь или здоровье собственного ребенка, а священнику. Через минуту, под палящим солнцем, мне стало нестерпимо жарко в белой хлопчатобумажной рубашке с коротким рукавом. Каково же было бедному батюшке, в такой жаре стоять  в черной шерстяной рясе, застегнутой на все пуговицы, в черном колпаке на голове?!  Уже поравнявшись с ними, краем глаза успел заметить, что священник повернулся и смотрит в мою сторону. Я машинально повернул голову в его направлении.  И сразу же, узнал его, несмотря на необычное одеяние, длинные волосы, окладистую бороду и усы, скрывавшие  добрую половину лица. Узнал по тому же ясному и пронзительному взгляду. Это был Белянов! Поняв, что и он узнал меня, терпеливо дождался окончания его разговора с расстроенной матерью. Подвозя его на своей машине до Ореховской трассы, выслушал его короткий рассказ об уходе из медицины после трех лет работы участковым  врачом в ЦРБ. В ответ кратко изложил ему свою историю. Он был, наверное, первым  моим однокурсником, у кого она не вызвала удивления и осуждения. Я, тоже, довольно спокойно отнесся к его метаморфозе. Лишь иронично заметил, каких классных специалистов готовит наш родной медицинский институт - один ушел служить Фемиде в милицию, другой - Господу-Богу, в церковь! Продолжая шутку, Сергей добавил, что это - все равно честнее и полезнее, чем служить Золотому Тельцу на базаре. Я понял, что он имел в виду. Несколько наших однокурсников, по причине низкой зарплаты и невыносимых условий работы, тоже бросили медицину и мотались "челноками" в Польшу и Китай. Расставаясь, обменялись номерами мобильных телефонов. Белянов предупредил, что пользуется мобильной связью очень редко. Если он мне, вдруг,  понадобится - лучше искать  в приходе, в небольшом селе в двадцати километрах от Запорожья.
В приход к нему я ездил всего один раз. Привозил мать пропаще-пропавшей наркоманки. Ее  несовершеннолетняя дочь отбилась от рук, связалась со взрослыми,  ранее судимыми наркоманами - ворами. "Присев" на маковую "ширку", сначала тайком уносила из дома ценные вещи, потом стала красть материнскую зарплату. Ни лечение, ни постановка на учет в инспекции по делам несовершеннолетних, никакого результата не дали. Стала неделями пропадать вне дома, появляясь лишь на короткое время, когда мать была на работе. Потом начали приходить дальние родственники и знакомые. Жаловались, что девчонка под разными предлогами назанимала у них приличную сумму денег. У одноклассницы, побывав в гостях с неизвестным взрослым парнем, украли семейные золотые украшения. Все требовали возмещения ущерба. Отчаявшаяся мать, не видя выхода из создавшегося положения, серьезно задумывалась наложить на себя руки. По милицейской линии я сделал все что мог, но изменить ситуацию не получилось. Узнав, что ею заинтересовался уголовный розыск, девчонка и вовсе ушла в криминальное подполье. Больше трех месяцев мать вообще ничего не знала о ее судьбе. Тогда-то у меня и возникла мысль свозить ее к отцу Сергию. Приняв несчастную женщину в церкви, он разговаривал с ней наедине более двух часов. Мне в тот приезд, он смог уделить всего несколько минут - начиналась вечерняя служба. Мы договорились с ним, что  не обязаны предоставлять друг другу конфиденциальную и "служебную" информацию о людях, обратившихся за помощью, об их бедах и проблемах. Тем более, посвящать в нее третьих лиц. Дело было не только в желании не переступать через профессиональные запреты в виде тайны исповеди и режима секретности при проведении оперативно-розыскных мероприятий. В то время мы еще не были ни единомышленниками, не единоверцами, ни закадычными, проверенными жизнью друзьями. Мы просто уважали и доверяли друг другу. Как и прежде, нас объединял главный медицинский принцип - "Не навреди!" За последующие годы я направил к нему несколько десятков людей, нуждавшихся в помощи, которой я не имел возможности им предоставить, используя все мои служебные возможности и ресурсы. Ни у кого из них я потом не интересовался, как проходило их общение с отцом Сергием, какой был результат. Несколько человек, впоследствии,  сами благодарили меня за организацию этих встреч, за полученную помощь и поддержку. Помня наш уговор, я никогда не задавал им лишних вопросов и ограничивался  лишь этой скромной благодарностью.
После трех месяцев активного, но абсолютно безрезультатного розыска Кондратенко Вовки, я снова обратился к Белянову. Он, наконец-то, отзвонился на мои пропущенные звонки. Выслушав мою просьбу о встрече, сообщил, что завтра собирается ехать в город. Напомнил, чтобы я не забыл принести на встречу фотографию и  что-нибудь из личных вещей пропавшего. Встречались  и разговаривали мы на лавочке в тенистом сквере. На этот раз Сергей приехал в обычной мирской одежде, такой же старомодной и неброской, как и в  молодые институтские годы. Внимательно изучив фотографию и переданные мне  "Ежом" солнцезащитные очки брата, не выпуская их из рук, плотно сомкнул веки. Я терпеливо ждал, не отводя глаз от его лица. Кроме заметного напряжения, в течение нескольких минут, мне пришлось наблюдать на нем целую гамму сменяющих друг друга выражений, отображающих движение его мыслей и чувств. Открыв глаза, Сергей  еще какое-то время бессмысленно и рассеяно смотрел на меня.  Когда его лицо, наконец-то приняло естественное, осмысленное выражение, я еще несколько секунд продолжал наблюдать на нем следы невыносимой скорби и печали. Отведя взгляд в сторону, тихим и уставшим голосом , словно извиняясь передо мной, наконец-то произнес: "Я не нахожу душу этого несчастного человека ни среди живых на Земле, ни среди тех, кто уже покинул ее и вознесся к Господу на небеса!". Потом достал из внутреннего кармана пиджака  четки с маленьким деревянным крестиком, стал сосредоточенно перебирать пальцами шарики - звенья. Беззвучно шевеля губами, то ли разговаривая сам с собой, то ли читая молитву, снова замкнулся в себе. У меня создалось впечатление, что мой друг пытается в чем-то разобраться и принять какое-то трудное и важное решение. Наконец, он повернулся ко мне и заговорил: "Ваш друг погиб! Его убила злая темная сила. Тело его скоро найдется, а душа вернется к Богу. Зло нельзя победить силой! Даже Добро, идя таким путем, само быстро превращается в Зло.  Вам нужно будет предать тело земле, похоронить своего друга по-людски, сохранить память о его доброй Душе и честном имени. И, на этом, остановиться! Особенно тебе. В своей былой службе ты дошел до предела, растрепал и искалечил свою Душу до крайности. Лишь по своей великой и безграничной милости, Господь уберег тебя от ранней смерти, позора и проклятия близких. Не гневи Его, не перечь Его воле, обуздай свою гордыню. Все уже случилось, ничего нельзя исправить. Несчастному и его родным уже не помочь. Ты уже не на службе. Все твои дальнейшие действия будут местью. Это не борьба со злом, это будет его взращиванием и увеличением. Ты говорил, что у убиенного есть родной брат?! Привези его, мне нужно будет с ним поговорить". С этими словами Белянов вложил мне в руки фотографию и Вовкины очки, встал с лавочки, как обычно, не прощаясь, пошел по аллее на выход из сквера. Я продолжал сидеть переваривая услышанное. Глядя на удаляющуюся фигуру, с удивлением отметил, как изменилась его осанка и походка. У меня сложилось впечатление, что за время этого короткого разговора отец Сергий устал до изнеможенности и постарел лет на двадцать.

Глава IV. ПЕРВЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ.

Шел пятый месяц розыска. Проделав огромный объем работы, не продвинувшись вперед ни на шаг, и мы,  и милиция, безуспешно топтались на месте. Проверили и отработали десятки больниц и моргов, осмотрели  сотни неопознанных трупов и находящихся в коме и беспамятстве больных. Все - впустую! Мы с "Коршуном", закаленные годами нелегкой милицейской службы, видевшие за  это время всякое, еще как-то держались. "Еж" начал сдавать. После осмотра двух обгоревших мужских тел, его стошнило и вырвало прямо в одном из киевских моргов. Нервы его заметно расшатались. Сказывалось и переживание за мать.  Здоровье тети  Паши таяло на глазах, последние недели она безвыходно проводила в больницах. Сергей разрывался между Харьковом и Донбассом. Изменилась и позиция сотрудников милиции. В первые недели, они с пониманием шли нам навстречу, отзывались и поддерживали все наши инициативы. Потом все чаще стали ссылаться на загруженность другими делами, нехватку времени и ресурсов. Даже мои связи с высоким милицейским и прокурорским начальством уже не спасали положение. Перестали работать, ранее безотказные и эффективные, способы индивидуального материального и морального стимулирования исполнителей. В последние недели они тоже потеряли надежду на успех и не стесняясь, начали отмахиваться от нас, как от назойливых мух. "Коршун",  с самого начала, в качестве перспективного направления работы, выделил отработку Киевского пассажирского железнодорожного вокзала. Дважды, с фотографией и описанием внешности опрашивал персонал, билетных кассиров, местных торговцев и таксистов. С помощью Харьковских и Донецких оперов, переговорил почти со всеми сотрудниками местного ЛОВД. Никакой полезной информации не добыл. Ни у кого из опрошенных не отложился в памяти ни приезд Вовки на вокзал, ни убытие с него. Упрямый "Коршун" не хотел сдаваться и постоянно убеждал меня сконцентрировать внимание на Киевском регионе. Ссылался на "чуйку" - свою оперативную интуицию. В Харькове его таксование в редкие свободные вечера и бессонные ночи, уже не давало былого дохода. Он и дожал меня этим последним аргументом. За четыре месяца активной работы, мы втроем потратили довольно внушительную сумму и уже начинали испытывать некоторые  трудности в финансовом обеспечении запланированных мероприятий. " Коршун" убедил меня, что одним выстрелом убьет сразу трех зайцев. В Киеве частный извоз будет приносить больше дохода, он  убедительно обоснует свои частые отлучки из Харькова и успокоит семью, а заодно, сможет немного отдохнуть от постоянного присутствия и утомляющих эмоций "Ежа". Я тоже прислушивался к своей оперской интуиции. Понимал, что дополнительная отработка Львовского, Харьковского и Донецкого регионов, даст меньше  информации и новых шансов на успех, чем такая же работа по Киеву. Проанализировав все отписки и более-менее реальные ответы, полученные из этих регионов по запросам харьковских и донецких оперов, пришел к выводу о целесообразности повторной отработки моргов и бюро судмедэкспертиз. За прошедшее время, у них могла появиться интересующая нас информация. В силу традиционного разгильдяйства, текучки кадров и прочих объективных причин, она могла быть, просто оставлена без внимания и не отправлена инициаторам розыска. С этими установками, с неиссякающей верой в удачу, "Коршун" через пару дней после нашей встречи и обстоятельного, предметного разговора, отбыл в столицу. Сначала он звонил мне ежедневно. Рассказывал о том, как устроился в Киеве, начал работать частным извозчиком от вокзала и аэропорта в Жулянах. Передал мне пару приветов от бывших моих коллег, с которыми я рекомендовал ему встретиться сразу же по приезду на место. Они же помогли ему утрясти несколько конфликтных ситуаций с местными "бомбилами", недружелюбно встретившими иногороднего конкурента. Когда приступил к основной работе по делу Кондратенко, звонить стал заметно реже. Я не переживал, что он может отлынивать и бездельничать. Наоборот, все чаще удивлялся и радовался, что невзирая на возраст и былое несправедливое увольнение, "Коршун" сумел сохранить в себе интерес и ответственное отношение к такому трудному и опасному занятию. Будут подвижки, будет информация - будут и звонки.
  После недельной паузы, такой звонок состоялся. Я понял это с первых же слов "Коршуна". Он даже не говорил в трубку. Он кричал: "Серега, я его нашел! Я на 99% уверен, что это - он!" Эта ссылка на проценты несколько поумерила мою радость. На мгновение даже показалось, что Сергей не совсем трезв. Сохраняя оптимизм и неожиданно воскресшую надежду, продолжал слушать не перебивая. Коршун взахлеб, перескакивая с мысли на мысль, рассказал, что в одном из судебно-медицинских моргов, с помощью небольшого денежного гонорара и   бутылки водки, добился повторного неофициального осмотра неопознанных трупов. Благодаря этой же водке, как-то быстро и удачно сошелся с дежурным судмедэкспертом. Уже заканчивая с ним вместе принесенную бутылку, вслух сожалея об отрицательном результате, услышал от него предложение взглянуть еще на один мужской труп. Он не числился в списках неопознанных, но хранился невостребованным уже несколько месяцев. По неизвестным причинам, родственники не забирали его на захоронение. Только благодаря традиционному формализму и затянувшейся  бумажной волоките, он до сих пор не был кремирован и захоронен за государственный счет. Принимавший и осматривавший его судмедэксперт давно уволился, и о затерявшемся  невостребованном трупе вспомнили только накануне, во время какой-то внутренней ревизии.  Сергей опознал его не столько по фотографии, сколько по дополнительным индивидуальным приметам, десятки раз упомянутым в разговорах "Ежом"и прочно засевших в его цепкой профессиональной памяти. Один процент сомнения был связан с маленькой "неувязочкой". Согласно сопроводительным милицейским документам и всем учетам морга, погибшим был гражданин Найденко Николай Иванович, 1965 года рождения, уроженец и житель  города Ирпень Киевской области! Озвучив этот нюанс, "Коршун"  на секунду смутился, но затем  с новой, удвоенной энергией, стал убеждать меня в правоте своих выводов. В числе главных аргументов он упомянул установленное экспертами время наступления смерти - чуть более двух суток после Вовкиного звонка из Львова, совпадение некоторых элементов одежды.  Коротко осведомившись о причине и других существенных обстоятельствах смерти и обнаружения трупа, попросил "Коршуна" любыми путями получить копии всех имеющихся документов. Ответ меня не удивил: "Пока эксперт вернется из дежурного ночного магазина, куда он отправился за второй бутылкой, я успею тут не только скопировать все нужные бумаги, но и выучить анатомию человека по учебным пособиям на полках и плакатам на стенах. А до утра (на часах было около  полуночи) со своим новым корешем, успеем сделать еще и пару-тройку вскрытий, для практического закрепления новых знаний!" Попросив не увлекаться моргом, новым знакомством и водкой, посоветовал с утра отправиться на разведку в РОВД, на чьей территории труп был обнаружен. Особо предупредил, чтоб до моего приезда, "Ежу" не звонил и о найденном трупе ничего не рассказывал.
       Вечером следующего дня фирменным поездом выехал в Киев. Около восьми часов утра  уже был в маленьком одноместном номере гостиницы на окраине города, облюбованной  "Коршуном" для проживания на время работы в столице. Одного взгляда на лицо своего друга  хватило, чтобы понять, как он провел несколько последних дней.  Осунувшееся и помятое, покрытое трехдневной рыжеватой щетиной, оно красноречиво показывало, что активная и напряженная работа совмещалась с, не менее активными возлияниями, и бессонными ночами. Типичное состояние опера - ищейки, наконец-то "взявшего след". Прочитав на моем лице первоначальную реакцию, "Коршун" смутился и внутренне приготовился к выговорам и упрекам. Но я и сам находился в подобном состоянии - последние две ночи почти не сомкнул глаз. Когда он смущенно заявил, что в номере нет ничего съестного и завтракать придется в кафе, вспомнил, что предвидя подобную ситуацию, прихватил с собой пакет с домашней едой и бутылку водки. Во время службы, в регулярных затяжных командировках, я называл подобную форму работы "версированием". Очень часто анализ и осмысление результатов работы за день, планирование предстоящих оперативных мероприятий, приходилось проводить уже поздней ночью, совмещая с запоздалым ужином. В этой ситуации и я, и большинство моих непосредственных начальников понимали, что удержать подчиненных на ногах, в работоспособном состоянии, взбодрить отупевшие за тяжелый и напряженный день мозги, может только хорошая доза допинга - водка и калорийная закуска. Отбрасывая все формальности уставных требований и служебной субординации, из личных начальственных запасов накрывался стол. И только после первой волны утоления голода и усталой разбитости, прямо за этим же столом, начиналось неформальное служебное совещание. Очень часто это приносило нужные результаты - во время импровизированного "мозгового штурма" рождались полезные мысли и  свежие, оригинальные идеи. Главное, потом нужно было вовремя остановить буйную фантазию  и безграничный полет мысли молодых оперов и вовремя отправить их спать. Мой тормозок с провизией и бутылка водки, пришлись, как нельзя, кстати. Приходя в себя и с аппетитом поглощая забытую на вкус домашнюю еду, Сергей, даже с набитым ртом, ухитрялся подробно и обстоятельно излагать результаты последних дней своей плодотворной работы. Я слушал не перебивая, изредка кивал в знак согласия, и тоже с аппетитом пил и закусывал, параллельно изучая добытые им копии документов. За  последние  трое суток, им было сделано, действительно, очень много. После нескольких уточняющих вопросов, перешли к анализу и обсуждению полученных данных. Взвесив все "за" и " против", пришли к однозначному  выводу, что имеем дело с трупом пропавшего Кондратенко Владимира. Почему он значился под чужими паспортными данными - предстояло еще разбираться. Труп был найден более четырех месяцев назад, в глухом, укромном уголке Дарницкого района. Его случайно обнаружил посторонний мужчина во время прогулки с собакой. Время наступления смерти судмедэкспертом было установлено довольно точно - около пяти суток до  момента осмотра. То, что тело пролежало незамеченным более четырех суток, объяснялось особенностями этого участка территории. По сути, это был небольшой овраг вдали от жилой зоны. Небольшой участок гравия с трех сторон был окружен  зарослями густого кустарника, четвертую его сторону ограничивал крутой и высокий бетонный откос, подпиравший проходившую выше дорогу. Ранее асфальтовая, со временем покрывшаяся рытвинами и колдобинами, она превратилась в грунтовую. Уже лет десять, после возведения над ней новой шоссейной развязки, она использовалась лишь редкими молодыми водителями,  жертвующими подвеской собственной автомашины ради уединения с  романтично настроенной подружкой в зарослях прибрежной зоны. Огибая подошву новой верхней эстакады левой стороной,   старая дорога своей правой обочиной проходила вплотную к  ее первой массивной бетонной опоре. Верхняя дорога имела пешеходные тротуары, но в осенне-зимний период из-за ветра и гололедицы, ими мало кто пользовался. Получалось , что с любой точки обеих дорог, для водителей и пассажиров проезжавшего по ним автотранспорта, место нахождения трупа попадало в слепую зону. Путем несложных прикидок, вполне реально было допускать, что тело могло быть сброшено как с верхней, так и с нижней дороги. Еще живым, или уже мертвым.  Согласно протокола осмотра места происшествия, тело лежало лицом вниз, с неестественно вывернутой и отведенной в сторону левой рукой. Большая, темная лужа застывшей крови окружала разбитое лицо и грудь, густо пропитав старую, затасканную  болоньевую куртку коричневого цвета и  синюю рубашку под ней. Никаких сумок, личных вещей и денег не было. Во внутреннем кармане куртки  обнаружили потрепанное Свидетельство о рождении на имя Найденко Н.И. По заключению судебно-медицинской экспертизы, причиной смерти  являлись сочетанная  травма головы с ушибом  головного мозга , закрытый перелом свода и основания черепа с разрывом спинного мозга в шейном отделе позвоночника, множественные травмы внутренних органов с кровоизлиянием в брюшную полость. Все перечисленные повреждения могли возникнуть при падении с высоты более пяти метров. Отдельной строкой упоминалось наличие в крови около 3 промилле алкоголя. Дальше "Коршун" детально описал посещение Дарницкого РОВД, в чьем ведении находилась территория обнаружения трупа. Понимая, что разговор в отделе милиции будет совсем другой, намного труднее и дольше, чем в морге, и двумя бутылками водки там не отделаешься, вызвал подмогу. Позвонил своему товарищу, харьковскому оперу, ведущему розыск Кондратенко в рамках официального ОРД. Тот незамедлительно примчался в Киев. Разговор с местными сотрудниками и ознакомление с делом провели вместе. Оказалось, что дела, как такового, в райотделе не было. Так, несколько небрежно прошитых листков бумаги, называемых отказным материалом. Несмотря на то, что на его титульном листе красовались визы начальника РОВД и районного прокурора с соответствующими печатями и регистрационными штампами, назвать эту писанину процессуальным, законным актом, не поворачивался язык. Кроме самого постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, протокола осмотра места происшествия и заключения судмедэкспертизы, в подшивке было еще несколько рапортов местного участкового и 5-6 коротких, однотипных, написанных одним почерком, объяснений. Среди них - объяснение родной сестры погибшего, проживающей в Ирпене. Она сообщала о том, что ее непутевый брат Николай уже несколько лет ведет асоциальный, бродяжный образ жизни, злоупотребляет спиртными напитками. Дома, в семье, не появлялся несколько месяцев. Последний раз она случайно встретила его в районе Киевского железнодорожного вокзала. Грязного, пьяного и побитого, одетого в затасканную болоньевую куртку коричневого цвета. Домой возвращаться не собирался. Долго не разговаривали, так как брат стал требовать у нее деньги и ей было стыдно перед прохожими. В погибшем, она однозначно,  опознавала своего брата Найденко Николая. Где и как проводилось опознание - не уточняла.  Другое объяснение, от транзитного дальнобойщика из Винницы, вообще попахивало низкопробной "липой". Он пояснял, что проезжая по мосту  новой шоссейной развязки, обратил внимание на идущего по тротуару пьяного мужчину в коричневой куртке. Тот сильно шатался, периодически опасно наклонялся и свешивался через перила ограждения, словно пытался что-то рассмотреть на дне оврага, или найти спуск вниз. Самого падения мужчины с моста не видел, но предполагает, что он, запросто, мог свалиться вниз по неосторожности, или из-за суицидальных побуждений. В заключительной части  постановления, уже однозначно - утвердительно, указывалась, что Найденко Н.И., находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, по собственной неосторожности, упал с мостового перехода, в результате чего получил травмы и повреждения, несовместимые с жизнью. В возбуждении уголовного дела по факту его смерти отказано в соответствии с  ст.6.п.2 УПК Украины - в связи с отсутствием состава преступления. Не сговариваясь, мы с "Коршуном"  оценили качество работы территориальных правоохранителей, по данному делу, на уровне преступной халатности, с явными признаками фальсификации и служебного подлога. На месте районного прокурора, нужно было не утверждать отказной материал, а возбуждать уголовное дело. Даже не одно, а сразу два! И по признакам насильственной смерти, и против участкового инспектора, собиравшего проверочный материал. Мое естественное негодование перебил дальнейший рассказ Сергея. Оказывается, самое главное и неприятное, он приберег на десерт. Появление в РОВД и заявление харьковского опера об ошибке в установлении личности погибшего, произвело там настоящий фурор. Разборки вышли на уровень руководства. Местные не хотели признавать свой прокол и упирались до последнего. Но еще больше, не хотели предавать его огласке и подымать большой шум по такому маленькому и несущественному, как им казалось, пустяку.  Когда узнали, что погибший - не БОМЖ, а приличный человек, и по факту его безвестного исчезновения в Харькове и Донбассе имеются два непрекращенных оперативно-розыскных дела, сменили тактику и устроили торг.  Их главные аргументы сводились к следующему. Ни в одном из трех официальных материалов, нет ни одного процессуального документа и доказательства, что данный труп - и есть пропавший Владимир Кондратенко. Голые слова и предположения какого-то неизвестного представителя его родственников (имелся в виду "Коршун") - к делу не пришьешь! Зато, есть решение о кремации и захоронении остатков невостребованного родственниками трупа за государственный счет. И завтра - послезавтра, оно будет исполнено. Пожалуйста, собирайте доказательства, оформляйте их в соответствии с процессуальным законодательством, направляйте нам! Посмотрим, разрешат ли родственники Найденко проводить эксгумацию останков, захотят ли родственники Кондратенко делать серию генетических экспертиз за свой счет, и сколько на все это уйдет времени?! Коллективное решение милицейского руководства трех областей больше напоминало не компромисс, а безапелляционный ультиматум. Наша сторона сможет забрать и захоронить труп Владимира, только при гарантированном условии, что признает и оставит без изменений заключение о ненасильственном характере его смерти, не будет требовать отмены отказного материала, возбуждения уголовного дела и  проведения полноценного расследования. Окончательное решение и ответ требовался не от нас с "Коршуном", а от матери и брата погибшего Вовки. Окончив свой рассказ, Сергей надолго умолк. Я тоже, еще какое-то время, молча, переваривал услышанное. "Ежу" звони и вызывай его сюда сам!" - по изменившемуся голосу друга, понял, что он в полной мере осознал, что своей плодотворной работой, он не только сдвинул розыск Вовки с мертвой точки, но и всколыхнул целый омут опасной глубинной грязи, спровоцировал мощный гейзер новых проблем, отдалявших нас от достижения основной цели. Набрав номер Кондратенко Сергея, в трех словах объяснил ему причины нашего нахождения в Киеве, ни слова не упомянув о казусе с Найденко, просто, вызвал его в столицу, с необходимыми документами для опознания очередного, подходящего по приметам, трупа. Сославшись на острый дефицит времени, пообещав ответить на обойму его традиционных вопросов при встрече, быстро отключился. Как бывалый, опытный опер, "Коршун" за это короткое время сумел сориентироваться в моем выборе и дальнейший разговор повел уже в более спокойном и деловом тоне. Мы долго и тщательно обсуждали и оценивали  нюансы всех возможных вариантов дальнейшего развития событий. Решили, что мне целесообразно будет поговорить с начальником райотдела в неформальной, спокойной обстановке, еще до прибытия в Киев "Ежа", попытаться сложить из двух крайних вариантов озвученного ультиматума, третий - компромиссный, максимально учитывающий и гарантирующий интересы всех сторон. Такой разговор состоялся, но никаких результатов не дал. Ушлый и уверенный в себе руководитель, вел себя прилично и компетентно. Дал понять, что лобовая атака на него, предпринятая на любом уровне - пустая трата сил и средств. Ему сейчас скандалы нужны меньше всего. Но если мы его все-таки спровоцируем, он легко погасит его на уровне министерства и генеральной прокуратуры. Завершая разговор, довольно профессионально и глубоко проанализировав ситуацию,  вполне аргументировано подытожил: " На сегодняшний момент в деле нет бесспорных доказательств насильственного характера смерти Найденко-Кондратенко. Ваши предположения основаны только на знании положительных качеств его личности, довольно субъективны и поверхностны. Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела можно отменить лишь по причине формальных процессуальных нарушений. Но они легко устранимы и исправимы. Часть из них,  мы уже исправили. С коллегами из Харькова и Донбасса - договорились. Кстати, свидетельство о смерти, родственниками Найденко еще не получено. Если вы и ваши доверители, родственники Владимира, поступите в этой ситуации разумно, мы все формальности быстро урегулируем, все останутся довольными. Мы даже, по мере сил, поможем в вашем дальнейшем частном расследовании. Если я все правильно понял, вы ведь не остановитесь на достигнутом?! Я лично перепроверил и проанализировал всю информацию по своему району, которая могла бы помочь пролить свет на обстоятельства гибели вашего друга. Ни одной зацепки не нашел. Даю честное офицерское слово! Не думаю, что и вам что-то удастся в этом плане. Ищите в других местах!"
Совместную согласованную линию разговора с "Ежом", отшлифовывали вплоть до его приезда в Киев. Посчитали разумным не скрывать от него основных фактов, но и не раскрывать детали казуса с документами Найденко. Объяснили, что длительное пребывание в морге, стало результатом стечения ряда непредвиденных обстоятельств и халатности при оформлении учетных документов. Поддержали милицейские выводы о ненасильственном характере смерти в результате несчастного случая. При этом добавили, что некоторые сомнения у нас все-таки остаются. Но для их подтверждения, или опровержения, не хватает фактических данных и окончательные выводы в настоящее время сделать невозможно. Будем продолжать  работу  самостоятельно, в частном порядке. После долгих раздумий и уточнений, "Еж" согласился с нашими выводами. По крайней мере, подтвердил это словами и всем своим поведением на официальном опознании и в разговоре с руководством райотдела. Тело нам выдали быстро, оформление необходимых документов по факту смерти, тоже прошло без задержек. Из Киева, полным составом, отправились в Донбасс. Помогли с похоронами и скромными немноголюдными поминками. На кладбище, как-то неожиданно четко и ярко, совсем реально, из глубины памяти всплыла сцена нашего последнего разговора с отцом Сергием и его слова о неприкаянной душе несчастного Вовки. Только теперь, не умом, а чувством я оценил их полный истинный смысл.  Если бы мы не вмешались и не добились пусть скромного, но важного и справедливого первоначального результата, тело Вовки Кондратенко, наверняка, было бы кремировано под чужой фамилией. А душа... Что было бы с его душой?! Сначала запертой в холодильнике морга на пять месяцев, потом  прошедшей через пламя крематория и снова, вместе с пеплом и несгоревшими останками, закопанной в металлическом контейнере, без отпевания и прощальных слез близких, в неизвестном для них месте - я так и не смог себе ответить. Вспомнив, что отец Сергий просил привезти к нему Сергея Кондратенко, рассказал ему о священнике и передал его приглашение. Не раздумывая, он согласился приехать в ближайшие выходные.
Глава V. СЕРГЕЙ  ПОЛЕВИЧ.
Следующие  два года прошли незаметно - буднично. Мы с "Коршуном" продолжали работать над выяснением причин и обстоятельств гибели Вовы Кондратенко. После обнаружения и захоронения его трупа, эта работа уже не имела того эмоционального накала, личного и профессионального напряжения, которые давили и угнетали всех нас первые пять месяцев. "Еж" внешне несколько успокоился, но страдать и переживать меньше не стал. Что творилось у него внутри, понять и оценить в полной мере, даже нам, его близким друзьям, было очень трудно. Я познакомил его с отцом Сергием,  сопровождая в первой поездке до самых дверей  его прихода. Потом он несколько раз ездил к нему самостоятельно. Следуя предыдущим договоренностям, я не расспрашивал, ни одного, ни другого, о деталях этих встреч, содержании состоявшихся бесед и характере складывающихся между ними отношений. Заметил только, что  "Еж" стал более замкнут, молчалив и задумчив. Звонить мне стал все реже и реже. Общались, в основном, по моей инициативе.
          "Коршун" продолжал отработку  Киевского железнодорожного вокзала и искал бродягу Николая Найденко. Я пытался найти и пообщаться с судмедэкспертом, выезжавшим на место происшествия, вскрывавшим и исследовавшим труп Кондратенко. В результате осмысления всей полученной ранее информации, у меня появились какие-то смутные предположения и догадки. Сформулировать их внятно и определенно я не мог даже сам себе. Надеялся, что личная встреча с экспертом  все прояснит и расставит  на свои  места.  Решить эту задачу оказалось не так-то просто. По неизвестным причинам, после увольнения из бюро судмедэкспертизы, он сменил место жительства, номер телефона, и даже коллегам и знакомым ничего не сообщал о своем местонахождении. Обсуждая с "Коршуном" текущие результаты и общее положение дел, мы оба не могли не замечать, что интенсивность и эффективность нашей работы падала с каждым месяцем. Надежда на раскрытие этого преступления таяла пропорционально уходящему времени. Все чаще кто-то из нас, под каким-нибудь благовидным предлогом, озвучивал сомнение: "А было ли в действительности, это самое, преступление? Может, наши милицейские коллеги были правы, когда  советовали нам не искать черную кошку в темной комнате, особенно, если ее,  действительно, там нет!"  Не знаю почему, второй из нас, хотя и ощущал в тот момент, примерно, то же самое, вслух возражал: "Что, слабо стало?! Кишка тонка?! Или, все возможное уже сделано для раскрытия?! Не хандри и не заражай других! У нас еще по горло работы! Вперед, и с песней!" Я объяснял себе этот парадокс уже не профессиональными и личными амбициями, не азартом заядлых игроков, и даже не жаждой справедливого и заслуженного наказания для виновных. Все чаще возникало ощущение, что эта трагедия - тяжелое и важное для всех нас испытание. Прежде всего, испытание для нашей совести. Я часто задавал себе вопрос, есть ли у меня Совесть, и в каком она состоянии?! За время службы неоднократно возникали ситуации, принимались решения и совершались поступки, за которые потом было неловко, порой даже стыдно. Тогда я успокаивал себя тем, что этого требуют интересы службы и главная ее цель - восстановление чьих-то нарушенных прав и общей справедливости. Допускал, что эта высокая цель позволяет использовать любые средства для ее достижения,  в исключительных случаях - переступать через  некоторые нормы закона и общепринятые моральные принципы. После похорон Вовки угрызения совести начали доставать совсем с другой стороны. Жизнь молодого, положительного во всех отношениях мужчины, по чьей-то злой воле,  оборвалась в самом расцвете сил. Его больше нет! Не будет достроен новый дом. Не будут бегать по нему счастливые дети. Не будут реализованы все его другие планы и мечты. А мы, его друзья и близкие, остаемся жить дальше. И уже ничего не можем исправить и изменить. Ни для него, ни для себя, ни для других. Снова и снова всплывали надоевшие риторические вопросы: "Все ли было сделано, и сделано как надо? Что делать дальше?" Согласившись на милицейский компромисс, мы не только существенно сократили шансы на успешное продолжение самого расследования, но и по собственной инициативе взвалили на себя тяжелый груз моральной ответственности  за его конечный результат. Что будет, если оно окажется нам не по силам? Конечно, мы в любой момент можем остановиться, поднять руки и сдаться. Заявить себе и другим: "Мы сделали все, что смогли! Пусть, кто хочет и может, сделает больше!". Никто нас за это не упрекнет и не осудит. Но в том-то и беда, что никому, кроме нас с " Коршуном", да несчастных родственников, до гибели Вовки нет никакого дела! Значит, его любимый девиз десантника "Никто, кроме нас!", не потерял после Афганской войны ни своего смысла, ни своей актуальности. А что мы будем делать, если все-таки установим лиц, причастных к Вовкиной смерти?! Снова вводить ситуацию в легальный уголовный процесс? Навряд ли, это будет возможно. А что в альтернативе?! Месть и самосуд?! Не знаю, как "Коршун" и "Еж", а я на это уже, наверное, был не способен. Шел пятый год моей пенсионной гражданской жизни. Я был ею доволен. В дополнение к частной юридической практике и общественной ветеранской деятельности, с бывшими коллегами организовали ООО "Центр Безопасности Бизнеса". Специализировались на охранной деятельности и экономической безопасности предприятий, противодействии рейдерству. Худо-бедно, получалось неплохо. Строили планы на будущее.
Тем летом "Коршун" приехал ко мне в Запорожье не по этому делу. Все, что требовалось, накануне обсудили и согласовали по телефону. Я недавно переехал в новую квартиру, где он еще ни разу не был. Как навигатор, наводил его на новый адрес по мобилке. Пока жена накрывала на кухне стол, показал ему  свое новое жилье. Стометровая трехкомнатная квартира с большой лоджией, тремя просторными балконами и новой мебелью, моего друга явно впечатлила. А когда забежавшая на пару минут старшая дочь в разговоре с ним невзначай упомянула, что живет с нами на одной лестничной площадке в, примерно такой же, двухкомнатной квартире, я заметил на его лице необычную, быстро подавленную, реакцию. Нет, это была не зависть. Скорее, удивление и недоумение. Я неоднократно бывал в его квартире, видел его скромные и стесненные бытовые условия. Примерно такую же картину он наблюдал и в моем прежнем жилье. В напряге  наших рабочих будней, я все как-то не удосуживался рассказать ему о своих бытовых и бизнесовых улучшениях. Видимо, поэтому он и оказался к ним не готов, поэтому и  не смог скрыть своего смущения. Уже за столом он рассказал о своей поездке в Крым. Отвозил жену с младшим сыном в санаторий под Евпаторией. На обратном пути решил ненадолго заскочить ко мне. Показал несколько свежих крымских фотографий. Вспомнив, что три недели назад я тоже был по делам в Крыму, достал из альбома свои фотки. Я ездил в Севастополь на переговоры по поводу охраны местных виноградников, останавливался у своих друзей. Пока рассматривали фотки и делились впечатлениями, пропустили по паре рюмок водочки. Сергей долго и внимательно рассматривал одну из фотографий, на которой я был запечатлен в компании еще трех человек. Снимок был сделан в пляжном кафе. "Кто эти люди?"- напряженным и взволнованным голосом поинтересовался "Коршун", кончиком столового ножа поочередно указывая на молодых мужчин, сидевших за столом  напротив и справа от меня. "Да так, новый знакомый из местных и старый знакомый, бизнесмен из Киева. Случайно встретились в кафе"- я, наверное, ответил слишком коротко и небрежно. Хотел продолжить, уточнить. Но он перебил меня новым вопросом:"Этот - бывший зэк, или блатной?" Подняв взгляд от фотки, увидел, что Сергей пристально смотрит мне прямо в глаза. Смотрит и молчит. Его собственный взгляд, вместо веселой расслабленности  дружеского застолья, выдавал напряженную и неприятную работу мысли и памяти. Не дожидаясь ответа, передвинув кончик ножа с севастопольца на киевлянина, задал новый вопрос: "Не работал ли этот раньше в ЛОВД на Киевском пассажирском? Лет пять назад?"- голос друга стал еще напряженнее и взволнованнее. "За ЛОВД не знаю, а в розыске - работал, но недолго и уже давно, лет 10 - 15 назад. Потом - некоторое время - во вневедомственной охране.  Сейчас тоже занимается охранным бизнесом. Кстати, он - наш тезка, Сергей!" - я все еще не понимал причину изменения настроения "Коршуна" и интереса к моим застольным знакомым. "Ты что, тоже  с кем-то из них знаком?". Повертев в руках еще несколько секунд и возвращая фотку назад , Сергей уже спокойнее ответил: "Нет, наверное, я обознался!" Потом, неожиданно, засобирался домой. Я пытался его отговорить и убеждал остаться ночевать у меня. Мои аргументы, что он уже отмахал из Евпатории почти полтысячи километров, а до Харькова - еще немногим меньше, что опасно ехать таким уставшим и не совсем трезвым, на него не подействовали. Как-то неумело скрывая испорченное настроение, хорохорясь и неестественно шутя, извинялся, что не может остаться, засветло должен вернуться домой. Успокаивал, что ему не привыкать находиться за рулем сутками напролет. Обещал ехать аккуратно и правила не нарушать. Вместо крепкого традиционного объятия, со словами "Бог даст - увидимся",  лишь сдержано  похлопал меня по плечу. Быстро сел за руль и дал газу.
            Я до позднего вечера не мог прийти к определенному и однозначному выводу о  причине  такого резкого изменения настроения моего друга. Остановился на том, что уже пару раз слышал в его прежних высказываниях. "Коршун" неоднократно сетовал, что большинство его бывших милицейских коллег "на гражданке" стали предпринимателями и бизнесменами. Отказались, или забыли, все свои былые принципы и жизненные идеалы. Ради выгоды и наживы готовы идти на предательство и преступления. В мягкой и полушутливой форме, намекал, что моя бизнесовая и общественная работа мешает мне должным образом сосредоточиться на основном деле - раскрытии убийства Вовки. Наверное, осмотр моего нового жилья, так сильно подействовал на Сергея, что и меня он заподозрил в "перерождении" и отходе от прежних жизненных принципов. Мне стало досадно, что мой друг пришел к таким выводам. Ближе к ночи, когда Сергей, по моим расчетам, должен был уже добраться до Харькова, позвонил ему на мобильный. "Коршун" не ответил. Через несколько минут прислал короткое СМС сообщение, что добрался нормально, перезвонит утром. Долго не мог заснуть. В поисках успокоения, долго перебирал в памяти основные эпизоды нашей многолетней дружбы с "Коршуном". Пришел к выводу, что не в его характере расстраиваться и комплексовать по поводу разницы в уровне нашего материального благосостояния. Значит, что-то другое! Вспомнив его необычную реакцию при просмотре моих севастопольских фотографий, мысленно перенесся в Крым.
Стояла жаркая июльская погода. Затянувшимися переговорами и другими текущими  делами, можно было заниматься только в короткие утренние и вечерние часы. Все остальное время пропадал на пляже. Мой севастопольский товарищ, у которого я остановился, вместе со своими компаньонами, арендовали часть пляжа на живописном берегу мыса Фиолент. Предоставляли отдыхающим лежаки и шезлонги, инвентарь для плавания и зонты от палящего солнца. Но основную долю прибыли давало расположенное прямо на берегу моря, летнее кафе. Там я и коротал самое жаркое обеденное время. Мой товарищ познакомил меня с одним из  своих компаньонов - тридцатипятилетним Юрием. Мне он сразу же показался неординарным человеком и интересным собеседником. Особенно, когда на второй день нашего знакомства, приехал в кафе с пятилитровым бочонком дорогого армянского коньяка. Изящная дубовая емкость вдохновляла  и радовала глаз не только своим объемом и внутренним содержанием, но и оригинальным внешним дизайном. Поставленная вертикально в центре стола, заставленного тарелками с шашлыком и овощами, она стала его эпицентром и истинным украшением. Над нижним обручем, в стенку бочонка был вкручен изящный позолоченный краник. Достаточно было повернуть его рычажок в сторону - стаканчик медленно и торжественно заполнялся божественным ароматным напитком. Накануне мы немного пообщались и я уже знал, что Юрий ранее был трижды судим. Но это было давно, в далекой юности. Парень занимался каратэ и другими видами восточных единоборств. Первая, условная судимость, была за банальную драку, в которой начинающий спортсмен сломал нос такому же хулиганистому подростку. Вторая, уже с реальным сроком лишения свободы, как он выразился, была за рыцарское поведение - защитил честь и достоинство своей любимой девушки от грубых и похотливых домогательств наглой и пьяной компании приехавших на отдых "Питерских уродов". В результате этого рыцарского поступка, количество потерпевших и тяжесть причиненных им телесных повреждений, была уже намного больше, чем в предыдущем случае. О подробностях третьей судимости, мы  тогда поговорить не успели. Накануне, в день нашего знакомства, он был одет в шорты и рубашку. На следующий день, сидел за столом, как и я,  в одних лишь плавках. Первые минуты, пока Юрий общался на производствено-бизнесовые темы  со своим компаньоном - моим севастопольским товарищем, я всецело был поглощен, не бочонком коньяка в центре стола, а изучением его колоритной внешности. Вся его мощная грудь, мускулистые плечи и предплечья, были украшены татуировками. Причем, это были не примитивные зоновские наколки, типа "Не забуду мать родную", или "Смерть ментам!". Уголовно-криминальная и зоновская символика была представлена несколькими небольшими татуировками. Но они растворялись и поглощались более красочными и яркими. многоцветными картинами с христианско-библейскими сюжетами и символами юго-восточной азиатской мифологии. Я разглядел среди них красивый православный храм . По количеству крестов и куполов на нем, опираясь на свои милицейские знания и опыт, сообразил, что последняя его судимость потянула на целых двенадцать лет лишения свободы. А общее впечатление от созерцания этой своеобразной картинной галереи, подсказывало, что ее обладатель прошел в своей еще довольно молодой жизни несколько последовательных этапов интеллектуального и духовного развития, которые не только испытал, но и красочно отобразил на своей собственной шкуре. Венцом всей этой инсталляции, был большой золотой крест-распятие, свисавший с мощной шеи на массивной витой золотой цепи. Мой нескрываемый интерес ко всему увиденному, не ускользнул от внимания Юрия. Оставшись вдвоем, после дегустации коньяка и шашлыка, он сам подтвердил это : "Я вижу, что и ты - во Христе. Это немного отличается от того, что я слышал о тебе раньше. Но этого достаточно, чтобы быть с тобой откровенным. Ты сможешь понять меня правильно!"  Я перехватил его взгляд и понял, что он рассматривает мой нательный крест. Совсем недавно, сам не зная почему, на пятом десятке лет, я снова надел на себя крест с распятием. Я был крещен родителями сразу же после рождения. Но тот, первый церковный крестик, носил недолго. Сколько я себя помнил, в школе, институте, на службе - всегда был убежденным атеистом.  Когда, уже после пяти лет пенсионно - гражданской жизни,  мне вдруг захотелось снова надеть его, мать призналась, что он не сохранился. Новый, золотой крест с распятием, на красивом кожаном шнурке с золотыми вставками, был приобретен не в церковной лавке, а в обычном ювелирном магазине. Нигде я его не освящал, никому специально не показывал. В церкви и храмы продолжал заходить в качестве любознательного туриста, тайно сочувствующего, в равной степени, как верующим, так и священникам. Мой крест отличался от креста Юрия не только размерами и стоимостью, но и смыслами, которые я вкладывал в его приобретение и ношение. Эти смыслы были еще зачаточными и незрелыми, плохо поддавались словесным формулировкам и обоснованиям. Поэтому, я несколько смутился, когда Юрий начал разговор на эту тему. Поняв это, он сменил его на продолжение рассказа о собственной жизни. Третью свою судимость он квалифицировал , как  закономерный результат  своего нового и очень короткого жизненного этапа. Этапа озлобления на все и всех, внутреннего протеста против несправедливости и жестокости окружающего мира, стремления подняться выше других не за счет ума и трудолюбия, а исключительно, за счет дерзости и силы. В официальных формулировках уголовного дела его действия квалифицировались разбойным нападением с применением огнестрельного оружия. Двенадцать лет строгого режима! Правда, отбывал он их не полностью. Благодаря помощи и заботе своего тренера, который не отказывался и не бросал его  в самые трудные моменты жизни. Благодаря упорству и терпению священника, восемь бесконечно долгих лет регулярно посещавшего его в колонии, приносившего умные и правильные книги, часами беседовавшего с ним о земной и небесной жизни. Благодаря собственной работе над своей душой и своим телом. Колонийское начальство, проведав о незаурядных спортивных данных и бойцовских качествах нового сидельца, сразу взяло его под жесточайший прессинг и контроль. Провокации, конфликты, нарушения режима и соответствующие наказания в первые месяцы шли непрерывной чередой. Юрий неделями не покидал штрафной изолятор. Ему, по неопытности, трудно было разобраться, кто именно его провоцирует, сами зэки, или администрация колонии. Но вскоре последовало предложение, от которого невозможно было отказаться. И все стало на свои места. Ему предложили участвовать в закрытых, нелегальных боях без правил. И хотя предложение было озвучено в оперчасти, ему ясно дали понять, что оно исходит от начальника колонии, а в положительном ответе и конфиденциальности вопроса, очень заинтересованы высокие  генеральские чины из управления и департамента исполнения наказаний. Взамен обещали условно-досрочное освобождение по отбытии двух третей срока. Конечно, если к тому времени  он будет еще жив и докажет, что может держать язык за зубами. После того, как он дал положительный ответ, ему существенно облегчили режим содержания. Разрешили тренировки, длительные свидания с со своим бывшим тренером и священником. Ни одному из них он не сказал об этой сделке с администрацией ни слова. Объяснил все реалиями колонийской жизни и собственным желанием физического и духовного совершенствования. Зоновская братва, ничего не зная и не пытаясь вникать в суть происходящих с ним перемен, поначалу пыталась загнать его в общее стойло и подчинить своему влиянию. Но он вежливо и твердо отказывался чифирить, играть в карты, участвовать в любых интригах и провокациях. Вступать в прямой конфликт и воздействовать на него силой, тоже было бесполезно и опасно. Убедившись, что Юрий не ведется ни на угрозы, ни на провокации, не стремится к поднятию собственного авторитета в их глазах и безразличен к воровской романтике, вскоре махнули на него рукой и отстали. Лишь изредка, за глаза, называли его непутевым монахом. Общение с тренером и священником дало необходимые результаты. Юрий участвовал в более  чем двух десятках  боев. Несколько из них были проведены в его собственной колонии. В промзоне, в ночное время. Большинство - на выездах, в других колониях. Такие командировки длились несколько дней и маскировались под этапирование для проведения следственных действий по уголовным делам в других регионах. По возвращении, в зависимости от физического состояния, несколько дней проводил в ШИЗО, или лагерной санчасти с легендой пострадавшего на производстве, или в результате локальных зэковских конфликтов на этапе. Многочисленные рубцы и шрамы, скрывал под очередными татуировками. К концу обещанного срока, дававшего право на УДО, стал бояться подставы со стороны колонийского руководства. За это время, он стал для них курицей, несущей золотые яйца.  Ее,  в крайних случаях, режут, но не отпускают на волю. Под влиянием добрых слов священника и прочитанных с его помощью книг, дал себе и ему обещание, что в случае благоприятного исхода, полностью изменит свою оставшуюся жизнь. Особое внимание уделял Библии. Большинство ее книг выучил наизусть. Все закончилось благополучно. В обещанное время, после восьми лет заключения, покинул колонию. Был уверен, что в этот раз - навсегда. Выйдя на волю, быстро ощутил дежавю в отношениях с бывшим окружением и крымскими правоохранителями. Ни те, ни другие, не верили, что он изменился и завязал. Обе стороны доставали по-своему. Одни хотели вернуть на прежний путь, другие - перестраховаться и поиспользовать в своих личных и служебных целях. Убедил всех теми же методами, что и в колонии - твердостью и безразличным спокойствием. Сошелся с группой нормальных, легальных бизнесменов и предпринимателей. С невероятными усилиями взяли в долгосрочную аренду кусок малоценной, каменистой земли в отдалении от дорог и населенных пунктов. Заложили фундамент и начали строительство православного храма. На это дело Юрий отдал все, до копейки,  деньги, полученные за победы в боях и заработанные на колонийском производстве. Слушая рассказ своего нового знакомого, несколько раз ловил себя на мысли, что в глубине души сомневаюсь в реальности описываемых им событий. Много лет проработав в серьезных оперативных службах, я сотни раз выслушивал подобные откровения. Но тогда их авторы произносили свои исповеди с конкретными, понятными для меня целями. Среди них было много истинно кающихся, пытавшихся встать на путь исправления, искренне поверивших в силу молитвы  и  реальность божьей помощи. Но были и те, кто осознанно притворялся и имитировал свое обращение к вере ради достижения других, низменных и корыстных целей. Смущал меня и другой момент. За время службы, ни от одного из бывших и реальных осужденных,  ни от одного из знакомых сотрудников УИН, я ни разу не слышал о проведении в зонах подобных боев без правил. Это была или фантазия моего собеседника, или, действительно, высокопрофессиональная и надежная конспирация. Если бы не конкретные подтверждения и рекомендации, озвученные ранее моим севастопольским другом,  я, скорее всего, склонился бы к первому варианту.
Время и коньяк шли легко и незаметно. Когда разговор перешел в философскую плоскость религии и веры, я краем глаза успел заметить, как в кафе зашел новый посетитель. От окружающих он сильно отличался тем, что был одет не в плавки и пляжную одежду, а в светлый деловой костюм. Он быстро прошел к барной стойке, находившейся в глубине площадки, за моей спиной. Его лицо, которое я мог наблюдать считанные секунды, показалось мне знакомым. Некоторое время пытался вспомнить, где и когда я видел этого человека. Юрий звоном вилки о край рюмки, отвлек меня от этого безнадежного занятия. Мы снова вернулись к нашему разговору. Увлекшись, не сразу обратили внимание, на то, что к нашему столу несколько минут назад подошел, и молча ожидает нашего к нему внимания, тот самый посетитель в светлом костюме. Только после его слов: "Добрый день! Разрешите присоединиться к вашему столу?", мы замолчали и одновременно повернулись к нему. На площадке стояли свободные столы. Первым желанием было послать незваного гостя, беспардонно прерывающего чужую беседу, в понятном для него направлении. Но взглянув в его лицо еще раз, я моментально вспомнил, откуда я знаю этого человека. По его радостно улыбающемуся выражению, догадался, что и он меня узнал сразу и выбрал наш стол не случайно. Это был Сергей Полевич, мой не очень близкий знакомый из Киева, последний раз с которым,  виделись несколько лет назад. Я коротко представил и отрекомендовал его своему собеседнику. Юрий был не против. Полевич поставил свой поднос с холодной закуской и стаканом сока на стол. Аккуратно снял пиджак, повесил его на спинку стула, и только после этого присел на него сам. Быстро проинформировал нас, что был в Севастополе по делам бизнеса, только-только закончил все формальности. Устал и проголодался. Решил перекусить и отдохнуть от солнцепека в нашем кафе. Оценив его более, чем скромный набор блюд на подносе, предложили наш коньяк, шашлык и другие закуски. Полевич, сославшись на расстройство желудка и необходимость скорого отбытия, вежливо отказался. Свою машину он поставил на стоянке, вне зоны видимости из кафе, сильно волновался за ее сохранность. Коротко обменявшись основными новостями о переменах в жизни, произошедших  со времени нашей предыдущей встречи, парой фраз перекинулись о состоянии охранного бизнеса на Украине. Полевич обрадовался, узнав, что и я заинтересовался этой темой. Когда он принялся за еду, мы с Юрием вернулись к прерванному разговору. Сначала мне казалось, что Сергей поглощен только собственными мыслями и обедом. Потом заметил, что он внимательно, но не подавая виду, вникает в наш диалог. Разговор зашел о вере и верующих. Я честно признался Юрию, что еще не пришел к ее пониманию умом и принятию сердцем. Хотя допускаю, что все наши дела и поступки, каким-то образом контролируются и направляются свыше, в жизни существует какая-то объединяющая сила, диктующая общие причинно-следственные закономерности и выстраивающая всеобщую гармонию мира. Мимоходом заметил, как мои слова вызвали у Полевича едва заметную ироничную ухмылку. Юрий поддержал мои суждения и добавил, что все наши добрые дела не останутся незамеченными, а за грехи придется отвечать и в этой, и в другой жизни. Закончив с закуской и запив ее соком, Сергей неожиданно, обращаясь к нам обоим, с уверенным апломбом заявил: "А я, в Бога - не верю. Не верю и людям, которые прикидываются верующими из-за страха и собственного бессилия. Вся эта  чушь - для слабых неудачников. Сильным - вера и божественная помощь не нужна, они всего добиваются сами. Ни земной, ни божий суд их не может остановить..!". Пока мы с Юрием молча обдумывали его слова, непонятно к чему, стал обосновывать свои утверждения наглядными примерами. Рассказал, что в последнее время в судебной и правоохранительной практике набирает популярность проверка на полиграфе -детекторе лжи. Считается, что эту сложную технику обмануть невозможно. Пару лет назад он прошел необходимое обучение и получил право использовать эту методику в бизнесовых целях. Выполняет корпоративные заявки по проверке персонала, разрешению конфликтных ситуаций, расследованию и профилактике чрезвычайных происшествий в крупных фирмах. Через какое-то время понял, что некоторым людям, благодаря своим особым качествам, умению владеть собственными чувствами и эмоциями, удается обмануть и полиграф и специалиста, проводящего проверку. Мало того, не так давно, разобрался и сам научился это делать. С той же нескрываемой иронией подытожил, что с земным судом теперь можно все порешать. А что касается высшего суда за грехи - тут каждому свое. Для одних - грех, а для других, то же самое -  право, привилегия, возможность и необходимость. Пока какой-нибудь умерший не вернется с того света и убедительно не расскажет о процессе этого судопроизводства, системе доказательств, обвинителей и защитников, обвинительном и оправдательном приговоре, о сути и смысле их наказаний, он будет продолжать считать это все детской страшилкой для взрослых. "Если вас в этом плане что-то заинтересует, или просто возникнет необходимость в моем опыте работы с полиграфом, обращайтесь!" - с этими словами Полевич достал из борсетки и положил на стол свою визитку. Пока я собирался с мыслями, соображая, что ему ответить, первым отозвался Юрий: "В  существование Бога не надо верить!  Богу необходимо верить - верить его заповедям и наставлениям. Бог не наказывает неверящих ему, он им, просто, не помогает в тяжелые минуты их жизни. Все остальное, свершается само собой, по законам мироздания!" Мне тоже захотелось поддержать слова Юрия и заступиться за объективность и причинно-следственную закономерность принципа неотвратимости наказания. Это может быть не только наказание по приговору суда, а месть пострадавших и их близких, угрызения собственной совести и потеря на этой почве душевного покоя и здоровья, позор и репутационные потери  для лиц, сумевших избежать уголовного преследования и наказания по приговору. Выдвинув эти аргументы, чтобы немного поубавить гордыню Полевича, добавил, что его победа над полиграфом, для меня, человека с высшим медицинским образованием и некоторым практическим опытом врачевания - не ахти - какое достижение. Я знаю некоторых людей, обладающих более серьезными способностями и возможностями. Они могут видеть не только прошлое, но и будущее любого человека, воздействовать на него дистанционно, побуждать его к определенным действиям. И при всех своих возможностях, они не только верят в верховенство Бога, но и соотносят с его заповедями  все свои поступки и помыслы. Один из таких ясновидящих - мой хороший друг. Кстати, православный священник, а не какой-нибудь экстрасенс-шарлатан. Помог многим моим знакомым. Если у тебя лично, или в твоей семье возникнут серьезные неразрешимые проблемы - обращайся, я вас сведу, поможет и тебе. Какую реакцию вызвали мои последние аргументы у Полевича, я не видел. Он поднялся и стал одевать пиджак. Я в это время снова повернулся к Юрию.  Потом Сергей коротко поблагодарил нас за проведенное время, пожимая на прощание  руки, пригласил навестить его в Киеве. Артистично поклонился, развернулся и пошел на выход из кафе.  А мы с Юрием вернулись к нашему разговору, коньяку и остывшим шашлыкам. О Полевиче даже не вспоминали. Нам обоим, он показался неинтересен для обсуждения. На следующий день, перед самым отъездом, мой севастопольский товарищ вместе с сувенирами и подарками для дочерей, передал мне пакет с фотографиями. В нем, наряду с прекрасными видами  моря, пляжа и зеленых крымских гор, было несколько цветных снимков, запечатлевших наши посиделки в кафе. Фотографировали незаметно, из-за стойки бара. Этот вид неожиданного подарка и рекламы для посетителей, он гордо называл удачным маркетинговым ходом собственного приготовления.
Прокрутив несколько раз в памяти эту встречу, я так и не смог разобраться, кто именно из изображенных на фото в кафе моих собеседников, больше заинтересовал "Коршуна". Весь в татуировках, ранее судимый Юрий? Или, бывший мент, процветающий и самоуверенный бизнесмен Сергей Полевич? Обоих я знал мало, в основном, с их же собственных слов. Полевича до этого встречал в своей жизни дважды. Первый раз - в начале  90-х, во время командировки в Киев. Нашей группе в помощь тогда прикрепили молодого и разбитного райотделовского опера. Лейтенант Сергей Полевич произвел на всех хорошее впечатление. Досконально знал территорию обслуживания и подучетный контингент. Быстро и четко выполнял порученные задания и личные просьбы иногородних командированных коллег. Мы все пророчили ему хорошую служебную карьеру. Даже замолвили несколько слов его руководству с просьбой поощрить за помощь нашей группе. Мы сохранили номера телефонов и пару раз потом созванивались с Полевичем по служебным вопросам. Следующая наша встреча состоялась также случайно, почти через десять лет. Я уже был на пенсии. Вместе с бывшими сослуживцами только-только начали разворачивать в своем бизнесе охранное направление. С одним из них поехали в Киев на специализированную выставку. Нас интересовали новые системы контроля и ограничения доступа для производственных и коммерческих предприятий. Осматривая экспозиции, случайно столкнулись с Полевичем. Он был в форме майора милиции. Я этому удивился и поинтересовался его местом службы. Сергей коротко и сдержанно пояснил, что недавно перешел из уголовного розыска во вневедомственную охрану. По семейным обстоятельствам. Сейчас у них идет переоборудование пультов и руководство послало его договариваться о закупках нового оборудования. Поговорили недолго, успели обменяться новыми номерами телефонов. Полевича ждала машина. Я тогда мысленно пожалел, что он сменил оперативную работу на полухозяйственную и скучную, непрестижную охрану. Был уверен, что в розыске от него было бы намного больше пользы. Потом несколько раз созванивались  по узкоспециализированным вопросам охранной деятельности. Во время последнего звонка Сергей сообщил, что уволился, открыл собственное охранное агентство. За все три встречи, я не увидел в характере Полевича каких-то существенных изъянов. Он взрослел, как все мужчины, закалялся, матерел и грубел, как все менты. То, что он ушел со службы, не доработав до пенсии, в настоящее время, мало о чем говорило. " Коршун", тоже до нее не смог дослужиться.

  Глава VI . ШАГ ВПЕРЕД , ДВА - НАЗАД.

После нашей встречи у меня дома, "Коршун" долго не выходил на связь. Когда я, наконец-то, до него дозвонился, понял, что его обычное, жизнерадостное настроение и бойцовский настрой на работу, полностью еще не восстановились. На вопросы отвечал как-то нехотя, о ближайших планах высказался  коротко, общими фразами, без обычного для него энтузиазма. Я сообщил, что собираюсь на днях выезжать в Киев. Мои  бывшие  коллеги  из киевского УБОПа, наконец-то выполнили мою давнишнюю просьбу - нашли того самого судмедэксперта, проработали все оперативные подходы к нему, накопали в отношении его достаточное количество компры. Можно было готовить личную встречу. "Коршун" ехать со мной отказался, сославшись на затеянный в квартире ремонт.
Сводил и представлял нас друг другу, наш общий знакомый - мой однокурсник по мединституту, последние годы работающий каким-то чиновником средней руки в киевском горздравотделе. Он представил меня военным врачом-наркологом, недавно вышедшим на пенсию по выслуге лет. Хорошенько погуляв в пятницу вечером на богатом и многолюдном корпоративе, договорились  встретиться в субботу после обеда, более узким кругом - втроем. Начали с пивного ресторана, потом -переместились в обычный, с коньяком и водкой. Сославшись на нежданный телефонный звонок, посредник, мой однокурсник, вскоре уехал, оставив меня с судмедэкспертом один на один. Часам к десяти вечера, поняв, что клиент доходит до кондиции и скоро будет готов, повернул разговор в нужную сторону. Как большой секрет, который можно открыть только надежному другу, рассказал ему истинные причины своего раннего выхода на пенсию. Мол, надоело  липовать и рисковать ни за что. Большинство старшего начсостава и в Советской и, теперь уже в Украинской, армии - хронические, запойные алкоголики с серьезными психическими расстройствами. А мне мое начальство строго приказало, на ежегодных медкомиссиях всем им выдавать заключение : "Здоров, годен к строевой службе в мирное и военное время!" Причем, начальство приказывает в устной форме, а мне всю эту липу приходилось заверять письменно. Когда один подполковник, неожиданно вернувшись с учений домой, застал свою молодую и разгульную жену в постели с лейтенантом, разрядил в них всю обойму своего табельного "Макарова", меня год таскали на допросы по уголовному делу в военной прокуратуре. Чуть не арестовали. А про их пьяные дебоши  и ДТП в нетрезвом состоянии - и говорить не хочется... Я попал в точку. В больную, незаживающую точку, мучившую судмедэксперта многие последние годы. Перебив меня на полуслове, с каким-то горделивым пафосом и азартом, эмоционально начал убеждать меня, что и в гражданской медицине риска, опасностей и шансов пострадать от них - не меньше, чем в военной. А по их, судебно-медицинской линии, все это давно уже превратилось в "игру в футбол на минном поле". Вот, например, в его бюро, где он раньше работал, руководство вошло в прямой сговор с милицейским начальством. Прикрываясь благими намерениями снизить запредельную нагрузку и облегчить жизнь и нам и им, в открытую требовало все неочевидные насильственные смерти БОМЖей, ранее неоднократно судимых зэков, стариков, и многих других социальных категорий погибших, квалифицировать, как ненасильственные, наступившие в результате естественных причин, или других, некриминогенных факторов. Блатных водителей, совершивших ДТП в состоянии алкогольного опьянения - признавать трезвыми. Деток крупных чиновников, скончавшихся от передозировки наркотиков, представлять чистыми и невинными  жертвами острой сердечной недостаточности и анафилактического шока, после приема обычных лекарств. Мы, конечно, в большинстве случаев, правильно определяли такие социальные категории и на месте обнаружения их трупов, и в процессе вскрытия и исследования в морге. Но, случались и ошибки.  Один БОМЖ, как об этом категорично утверждали менты и их свидетели, впоследствии оказался совсем другим, приличным и порядочным человеком. Когда это выяснилось - было уже невозможно что -то исправить. В заключении о причинах смерти не указали наличие клофелина в крови, зато увеличили концентрацию алкоголя. Слиповали выводы о механизме перелома шейного отдела позвоночника и разрыва спинного мозга. Указали, что это произошло не в результате сильного и резкого сворачивания шеи, а вследствие падения с большой высоты. Я слушал пьяного собеседника затаив дыхание. Уже готов был принять его откровения за чистосердечное раскаяние и, исходя из этого, двигать разговор дальше, в нужную мне сторону. Но насторожило то, что он рассказывал о своей собственной фальсификации от имени третьего лица, в коллективно-обезличенной форме. Последующие его фразы убедили, что до истинного раскаяния еще очень далеко. Все это больше походило на попытку пьяного самооправдания и желание вызвать такое же сочувствие и понимание с моей стороны. Спохватившись, что чересчур разоткровенничался, мой пьяный собеседник сменил тональность и направление разговора. "Мы, патологоанатомы - тоже врачи. Только помочь своим пациентам уже не можем. А с ментами и собственным руководством никто ссориться не хочет. С первыми - опасно, со вторыми -  невыгодно. Да и смысла никакого нет. Доказать врачебную, профессиональную ошибку, а тем более, умышленную фальсификацию выводов об истинных причинах смерти, в нашем деле - очень трудно, порой - вообще невозможно. Мертвым - уже все равно, а с живыми - нужно ладить. "Я просто уволился и поменял специализацию. С ментами и прокурорами больше дел не имею, и иметь не хочу" - такая концовка дала  ясно понять, что больше  он откровенничать не собирается, что и  уже начинает трезветь. И правда, на мои предложения продолжить застолье, с трудом уговорился только на одну рюмку "на посошок".
Через некоторое время, по своему направлению, продвинулся вперед и "Коршун". Ему, наконец-то, удалось найти и пообщаться с живым Николаем Найденко. До этого, по кусочкам информации из разных источников, Сергей уже сложил о нем определенное представление - бродяга, пьяница, попрошайка.  Но в действительности, все оказалось  намного хуже. Это был уже больной, деградировавший человек, утративший способность анализировать окружающую действительность  и смысл своей  собственной жизни. С обеда до вечера он занимался попрошайничеством на вокзальной площади и ее окрестностях. С вечера до поздней ночи, с такими же как и сам, бродягами и попрошайками, упивался дешевым вином, одеколонами и прочими спиртосодержащими жидкостями, на каком-нибудь привокзальном притоне, в незакрытом сарайчике грузового двора, а летом, иногда - даже в густом кустарнике заброшенного парка. Там же потом и отсыпался до обеда  следующего дня. Нормальным общением их разговор назвать было нельзя.  Сергей, предвидя подобную ситуацию, заранее запасся двумя бутылками дешевого шмурдяка, и несколько минут следил за бродягой, выбирая наиболее походящее для задушевной беседы, место. Начинать общение пришлось на лавочке парковой аллеи. Перебрав в памяти все стандартные оперативные  варианты подхода и начала разговора, "Коршун" остановился на "непонятно-строгом", но вместе с тем - "непугающе-обнадеживающем". Подойдя к лавочке, уверенно и спокойно, чередуя  вопросительные и утвердительные интонации, назвал бродягу по фамилии, имени - отчеству и предложил отойти в более укромное место для серьезного и важного разговора. Тот долго и удивленно хлопал полупьяными глазами, потом встал с лавочки, вытянулся по "стойке смирно" и радостно отрапортовал: "Так точно! А  Вы - от Сергея Ивановича?!". Сориентировавшись за доли секунды, "Коршун" продолжил игру: " Бери круче! Я и есть, тот самый, Сергей Иванович!". С этими словами он достал из кармана и раскрыл перед самым носом бродяги, красную книжечку - свое удостоверение участника боевых действий в Афганистане. Очень часто, в различных ситуациях, это удостоверение выручало и производило на некоторых людей впечатление, более сильное и эффективное, чем милицейское. На фотографии в нем, "Коршун" красовался в пятнистой армейской форме с множеством наград на груди. Звание на погонах разобрать было очень трудно. "Читай! Полковник Коршунов Сергей Иванович, начальник особого отдела!"- он продержал удостоверение перед носом бродяги ровно столько, чтобы тот успел разглядеть только его фотку и прочитать  лишь фамилию, имя, отчество, вписанные в него крупными, четкими буквами.
Самый продуктивный и осмысленный кусок разговора, когда БОМЖ похмелился и пришел в себя, но еще не успел опьянеть и вырубиться, проходил в густых зарослях паркового кустарника, рядом с его ночной "лежкой". Анализируя потом эти три долгих часа, складывая сумбурные фразы пространных воспоминаний и путаные ответы на заданные уточняющие вопросы в одно единое целое,  Сергей долго не мог однозначно оценить итоговый результат этого разговора. С одной стороны -  явное везение и удачное начало. Найденко принял его за кого-то из крупных милицейских начальников и сам обозначил будущую линию поведения. С другой - его пропитые мозги и явно деградировавшая психика, заставляли сомневаться в правдивости и реальности  всего им сказанного. Получалось, что не все семь лет его бродяжничества и попрошайничества были такими бессмысленно-бесполезными, убогими и грязными. Первые полгода, он попрошайничал и боролся за "место под солнцем" на привокзальной площади, самостоятельно. Потом, после нескольких серьезных избиений неизвестными лицами и конкурентами, после участившихся приводов в ЛОВД и таких же жестоких воспитательно-карательных избиений сотрудниками милиции, вошел в "систему" и полтора года прожил, как у Христа за пазухой - имел неприкосновенность, ночлег и стабильный доход. За это благополучие ему приходилось платить частью собранных денег, информацией и выполнением некоторых неприятных поручений сотрудников местной милиции. Кто и когда его завербовал, был ли он официально оформлен доверенным лицом, или агентом -  он тогда, так и не понял. С ним негласно встречались и общались несколько сотрудников в штатском. В качестве своеобразного пароля, использовалась ссылка на какого-то всемогущего Сергея Ивановича, их общего начальника  и секретного "босса".  Несколько раз работал "подсадной уткой" в камере ЛОВД и приемника-распределителя для БОМЖей, подписывая отчеты с полученной там информацией, все время разными, быстро забывающимися псевдонимами. Пару раз даже  получал в качестве поощрения небольшие суммы денег, водку и сигареты. А однажды, для подкрепления правдоподобности новой легенды, перед внутрикамерной разработкой, прямо в  кабинете ЛОВД, его переодели в почти новую, чистую и модную одежду. После выхода из камеры, сотрудник, довольный результатами его работы, разрешил оставить эту одежду себе на постоянное ношение. Обрадованный таким щедрым подарком, Найденко ушел, даже не забрав  свою старую болоньевую куртку и вылинявшие, потертые до дыр, джинсы. Еще, почти полгода, проработал "бригадиром" - собирал и передавал неизвестному мужчине, в штатской одежде, ежемесячные "откупные" от других бродяг и попрошаек. Но потом в ЛОВД поменялось руководство, пришли новые сотрудники, установились новые порядки. Его стали прогонять с площади и не давали работать. Снова начались избиения.  Несколько раз пытался сменить место "работы"- объездил все ближайшие остановки пригородных электричек, рынки и автостанции, ездил даже в Жуляны, в аэропорт. Везде было одно и то же - хватало своих попрошаек, чужаков не принимали. Паспорт он где-то потерял раньше, вместо него,  последние месяцы, таскал с  собой свидетельство о рождении. На одном из последующих задержаний, оказалось, что нет и его. Еле выкрутился, отдав патрульному наряду все оставшиеся деньги. Объездил все притоны, где ночевал в последнее время - потерянной метрики нигде не нашел. Полным БОМЖом, без единого документа, удостоверяющего личность, в Киеве делать было нечего. Попутками добрался до Ирпеня, хотел в райотделе по месту прописки, до оформления новых документов, получить  какую-нибудь временную справку. На полпути встретил старого приятеля. Услышанные от него новости ошарашили и не на шутку испугали. Оказывается, его уже второй раз за последние полгода, разыскивают киевские и местные менты.  Раньше, в начале зимы, в Киеве нашли труп с его документами. Его сеструха Галка, по одежде и фотографиям, посчитала, что погибший - ее родной брат.  Забухала, все ждала, когда труп в гробу привезут сюда, сама забирать не поехала. Потом, кто-то ей сказал , что труп  уже сожгли в крематории, а останки захоронили на специальном кладбище для самоубийц. Через несколько месяцев, оказалось, что все ошиблись. Найденко Николай жив-здоров, а вместо него сожгли труп совсем другого бродяги. Снова из Киева сюда начали ездить менты в форме и по гражданке. Все ищут его, думая, что он как-то замешан в этой истории. После таких новостей ошарашенный Найденко, не заходя в родной дом, окольными тропами пробрался на окраину городка. Оттуда, снова попутками, уехал в соседнюю область,  на поля к корейцам. С небольшими перерывами, отработал у них три сезона подряд. Потом, сбежав из корейского рабства, снова начал наведываться в столицу. Приехав на любимый киевский вокзал, узнал , что уже с полгода, всех прежних бродяг и попрошаек, с него вытеснили цыгане. Общего языка с ними, тоже не нашел. Тайком, на несколько послеобеденных часов, пристраивался где-нибудь на окраине привокзальной площади, или на перроне пригородных электричек. Собранных копеек хватало только на пропой вскладчину с такими же маргинальными люмпенами. Никого из бывших своих кураторов, сотрудников ЛОВД,  встретить не удавалось. Но он, как  верный пес, оставленный нерадивым хозяином, снова и снова, регулярно возвращался на место расставания. Верил, что вернутся старые времена, он снова будет востребован на прежней службе, снова будет прикаян и сыт. Понятно, какая радость обуяла его при встрече с самим Сергеем Ивановичем. Допивая вторую бутылку шмурдяка, уже не скрывая пьяных слез, Найденко жалобным голосом долго упрашивал "Коршуна" вернуть его на прежнее место, обещал служить верой и правдой до гробовой доски. Сергей, понимая, что он вот-вот вырубится, показал ему фото Вовки Кондратенко, и напрямую спросил, не видал ли он этого человека хоть раз в своей жизни на вокзале, или на каком-нибудь притоне. После долгого и внимательного рассматривания, виноватым тоном, но без колебаний и сомнений, БОМЖ дал уверенный отрицательный ответ. После этого, Сергей успел еще с его слов записать в блокнот  адреса и схемы прохода к основным привокзальным притонам, где ему приходилось выпивать, или ночевать. Оказалось, что большинство из них, "Коршун" ранее установил личным сыском и отработал по собственной инициативе. Задать дополнительные вопросы по общей криминальной обстановке на вокзале и некоторым нюансам его "стукаческой" деятельности, уже не успел. Сидевший на корточках БОМЖ, медленно повалился на бок, с минуту поворочался в мягкой пушистой траве, и громко захрапел, пуская  вязкую слюну из приоткрытого щербатого рта.
  Новой информацией, полученной обоими в Киеве, обменивались по телефону, встретиться живьем и поговорить в спокойной, деловой обстановке, не было возможности. Снова пришли к  пониманию, что устранив пару белых пятен в обстоятельствах гибели Кондратенко Владимира, опять-таки, далеко вперед не продвинулись. Версия о его убийстве подтверждалась все конкретнее и безжалостнее. А все необходимое  для его раскрытия - мотив, место совершения, причастные лица, улики - так и оставалось в непроглядной тьме. Перебрали все возможные - реальные и самые маловероятные варианты развития тех событий четырехлетней давности. Сошлись на том, что Вовку, под каким-то серьезным предлогом, в поезде или на вокзале, уговорили поехать в какое-то укромное, но благопристойное место. По дороге он снял в банкомате все наличные деньги. Там опоили водкой с клофелином, в бессознательном состоянии ограбили и перевезли на притон. Скорее всего, поручили подельникам избавиться от трупа. Кто-то из них, по глупости и жадности, заменил его новую  кожаную куртку на старую болоньевую куртку Найденко, случайно оказавшуюся на этом же притоне . В спешке не проверили содержимое всех карманов и не обнаружили в них его метрику. Потом, погрузили еще живого Вовку в машину, отвезли подальше от притона, и сбросили с какого-то из двух мостов. Возможно, в какой-то момент, он пришел в себя и стал сопротивляться. В завязавшейся борьбе, ему случайно, или умышленно, свернули шею. В этом случае, с моста сбрасывали уже безжизненный, но еще теплый труп.  В этой картине еще оставались некоторые неясные моменты, но в общем, она казалась нам вполне вероятной. Если в анализе и осмыслении установленных фактов, мы с "Коршуном" еще как-то, после долгих и жарких дискуссий, находили общий язык и приходили к единому мнению, то в вопросах определения стратегии и тактики дальнейшей работы, все чаще и чаще,  возникали  существенные разногласия. Он настаивал на том, что нужно "плясать" от вокзала и отрабатывать клофелинщиков. Уже несколько раз слышал, что раньше, в поездах дальнего следования, работали симпатичные девушки легкого поведения, с помощью водки и клофелина, обиравшие богатых попутчиков. Похожие группы действовали и на некоторых крупных вокзалах. Пока такой информации по киевскому вокзалу ему не попадалось. Но он объяснял это тем, что, просто, еще не копал в эту сторону. Он постоянно наращивает там свои оперативные возможности, уже подобрал нескольких доверенных лиц из числа постоянного обслуживающего персонала. Планирует запустить по этому следу и Найденко. Правда, в несколько последних приездов, так и не смог найти его ни на привокзальной площади, ни в ее окрестностях. Мне же, в который раз, настойчиво предлагал активизировать работу со своими бывшими киевскими коллегами, тормошить всех, вплоть до министерского уровня. Добиваться деятельного участия и конкретной помощи с их стороны. Я, в который раз, терпеливо объяснял ему, что делаю все возможное в этом направлении. Но им теперь не до нас. После смены верховной власти в результате "Оранжевой революции", старых чиновников пачками меняют на новых. Уцелевшие милицейские начальники зубами и когтями цепляются за свои теплые места, без особой необходимости, боятся лишний раз пошевелить мизинцем. Да и обходится их помощь очень недешево. "Коршун" соглашался и замолкал. Но у меня все чаще оставался осадок, что он недоволен моей пассивностью в этом вопросе, и соглашается со мной только из-за дружбы и личного уважения. Кода же я предлагал ему, еще раз вернуться к отработке вокзального ЛОВД, перепроверить информацию об использовании Найденко в проведении внутрикамерных разработок и, особенно, эпизод с его переодеванием, в активную защиту переходил уже "Коршун". Он парировал мое предложение доводами о том, что от старого состава сотрудников, работавших пять лет назад, уже никого не осталось. А сохранившиеся на тот момент журналы доставленных, он проверял вместе со своим корешем - харьковским опером, дважды. Первый раз, сразу же после заведения ОРД по факту исчезновения Вовки и отработки вероятного маршрута его движения из Львова. Второй раз - после обнаружения трупа Найденко-Кондратенко в морге. Ни одной записи по обеим фамилиям, тогда не нашли. Снова соваться в ЛОВД он не видел смысла. Я тоже с ним соглашался, но интуитивно чувствовал, что по отработке вокзала и его линейного отдела милиции, Сергей мне что-то не договаривает. В одном вопросе о том, что в новую информацию по делу, посвящать нашего друга "ЕЖА", по-прежнему - нецелесообразно, наше согласие продолжало сохраняться полностью.
В очередной раз проанализировав и оценив результаты нашей пятилетней работы по делу Кондратенко, я понял, что в последнее время мы с "Коршуном" живем иллюзиями и не хотим признаваться себе, что она все дальше заходит в глухой, безвозвратный тупик. У нас нет ни реальных подозреваемых, ни конкретного перспективного направления работы. Отрабатывать методом "слепого тыка" все киевские притоны и все группы клофелинщиков - задача для нас непосильная и нереальная. От безысходности пришлось снова возвращаться к отвергнутым раньше вариантам. Созвонился и попросил встречи с Корниченко Сергеем - моим старым киевским товарищем и коллегой по службе в УБОП. Мы были знакомы с начала восьмидесятых годов, со времени совместной учебы на Ленинградских Высших курсах МВД СССР. В течение двадцати лет поддерживали стабильную служебную и личную связь, встречались почти при каждом моем приезде в Киев. В начале нулевых годов, когда я уже вышел на пенсию, Сергей руководил столичным УБОПом в ГУВД Киева. Потом, неожиданно, был снят с должности и уволен на гражданку. Официально причина увольнения не оглашалась, но все связывали ее с изобличением в рядах киевской милиции  организованной и жестокой банды "оборотней в погонах". С победой Оранжевой революции  2004 года и приходом к власти команды Виктора  Ющенко, мощнейшие кадровые перетрубации коснулись и правоохранительной системы. Корниченко был восстановлен на службе с полной реабилитацией и существенным повышением в должности. Теперь, в статусе замминистра МВД, он возглавлял  ГУБОП МВД Украины и отвечал за состояние борьбы с оргпреступностью во всей стране. Я об этом узнал всего пару месяцев назад, на годовой отчетно-выборной конференции Международной Ассоциации ветеранов УБОП "ЦЕНТР",  куда представительная делегация из главка, пожаловала с выступлениями, наградами и обещаниями тесного и взаимовыгодного сотрудничества. Тогда напряженный рабочий график конференции и формальности министерского протокола позволили нам  после  теплого, дружеского приветствия обменяться лишь несколькими фразами на общие темы.
             Выезжая к нему на встречу в Киев, я не только не мог конкретно сформулировать себе  цель своего визита, но и вполне обоснованно сомневался, что она состоится. Планы и графики работы сотрудников МВД такого уровня  меняются ежечасно, и от них самих не зависят. Мои догадки и сомнения подтвердились еще во время предварительного созвона по прибытию в столицу - Сергей назначил встречу на улице в обеденное время. Целесообразность такого решения мне объяснять не было необходимости. Так мы экономили массу драгоценного времени, уходя от длительных и ненужных формальностей строго пропусного режима в помещение главка, были уверены, что наш разговор не будет прерываться  звонками служебных телефонов, срочными визитами сотрудников и не станет доступным посторонним "ушам". После короткого обмена личными новостями, я вкратце рассказал ему историю исчезновения и гибели Вовки Кондратенко, наше участие в розыске и полученные результаты. Просил, в первую очередь, его оценки ситуации, профессионального и дружеского совета. В качестве конкретной помощи - взять на личный контроль работу по организованным преступным группа клофелинщиков, обобщить и проанализировать оперативную информацию о нераскрытых убийствах пятилетней давности по Киевскому региону. Ответ был ожидаемо нейтральным и неконкретным. На его месте, наверное, я поступил бы аналогично. Сергей откровенно признался, что новое назначение стало для него полной неожиданностью. Жена до сих пор плачет и просит отказаться. Он и сам понимает, что со стороны команды нового президента - это всего лишь, какой-то непонятный политический ход. Возможно, его хотят использовать в качестве "камикадзе" или управляемого "тарана" в борьбе с политическими противниками и оппонентами. Возможно, в качестве "разменной монеты" - в грызне олигархических и криминальных кланов. Теперь ему обычным увольнением уже не отделаться. В собственном ведомстве, с момента назначения - мощная открытая оппозиция и саботаж завистников. Вдобавок - чуть меньшая по численности, но не менее опасная по сути, затаившаяся свора коррупционеров и предателей. Гарантировать профессиональную и целенаправленную работу по моей просьбе не может. Ему просто не хватает надежных и опытных сотрудников, особенно в регионах, в низовых подразделениях. Убедили министра избирательно, в индивидуальном порядке, возвращать на службу пенсионеров и уволившихся досрочно, по собственной инициативе и без компроментирующих моментов, бывших сотрудников - профессионалов. Предложил восстановиться и мне, обещал всякое содействие. Я вежливо поблагодарил, но твердо отказался. Сослался на плохое здоровье и желание прожить оставшиеся годы обычной, гражданской жизнью. Уже в самом конце нашей встречи, после разговора о новостях семейной жизни,  Корниченко снова вернулся к основной теме  разговора  и пообещал, что пока он на должности, я могу полностью рассчитывать на него, если вопрос будет касаться моей личной безопасности, или безопасности моих близких.
Через некоторое время после этой, практически бесполезной, поездки в Киев, я постепенно начал осознавать, что наша работа по делу Кондратенко, окончательно зашла в тупик и заглохла надолго, если не навсегда. Не только потому, что работать было не над чем, информации, требующей активной проверки, не появлялось. Корниченко несколько раз звонил сам, рассказывал об аресте нескольких групп, использовавших в своей преступной деятельности клофелин. Все они были отработаны, никакого отношения к нашему делу не имели. По линии старых, нераскрытых убийств в Киевском регионе - то же самое. Интересовался, не продвинулись ли мы вперед собственными силами. Потом звонить перестал. Все мои попытки дозвониться к нему по известному мне номеру мобилки, оказались безуспешными. Позже, из новостей, узнал о назначении нового начальника ГУБОП. Сергея повторно отправили на пенсию.
Более тревожные симптомы, подтверждающие угасание жизнедеятельности нашей оперативно-детективной группы, стали проявляться совсем в другой плоскости. Последние год-полтора мы с "Коршуном" и "Ежом" стали намного реже созваниваться между собой. Сначала я списывал это на отсутствие новой информации и повода для дискуссий. Потом, на то, что сами отодвинули от дела и перестали посвящать в детали новой информации Сергея Кондратенко. Последняя наша общая встреча заставила меня взглянуть на эту проблему по-новому. Мы снова собрались в Харькове, на даче "Коршуна". Я приехал туда последним. Переступив порог, сразу же понял, что мои друзья до этого успели эмоционально пообщаться - оба были возбуждены до предела, даже при моем появлении продолжали нервно ходить по комнате и обмениваться непонятными мне репликами. Общий ужин несколько остудил накал страстей. Мы с "Коршуном" выпили за встречу, "Еж" наотрез отказался. Я вкратце проинформировал обоих о своей поездке в Киев и разговоре с замминистра Корниченко. В конце, вместо расписывания обнадеживающих перспектив нашего безнадежного дела, снова подчеркнул, что от милиции ждать какой-нибудь помощи - бесполезно. "Коршун" полушутливо посетовал на мой отказ возвратиться на службу. Молчавший все время "Еж", вдруг неожиданно заявил: "Зря я с вами связался! Нужно было обратиться к блатным. Они бы точно помогли!" От его слов я опешил и на какое-то время потерял дар речи. Потом, плохо контролируя нахлынувшие эмоции, ответил: "Вовка и мне был, как родной  младший брат! И ты за это время стал "Коршуну" намного ближе, чем просто друг и основной пострадавший. Мы сделали все, что смогли! Ты просил найти без вести пропавшего брата?! Мы его нашли! Большего - никто не гарантировал. Не наша вина, что нашли  его уже погибшим! Никто тебе не запрещал обращаться к кому-то другому. Мы рады были бы участию и помощи в этом деле любого, хоть Бога, хоть Черта, был бы толк! Если ты можешь привести хоть один пример того, что мы могли сделать по делу, но не сделали - назови, не стесняйся! Не все преступления раскрываются по горячим следам, и даже в первые годы после их совершения. Не веришь мне, спроси "Коршуна!". Кондратенко никого спрашивать не стал, молча оделся и ушел. "Что это с ним, какая муха его укусила? - спросил я у "Коршуна", когда остались вдвоем, подозревая, что причина такого поведения "Ежа" кроется в содержании разговора, состоявшегося у них до моего прихода. "Не знаю, по-моему, у него "крыша" едет и он не совсем соображает, что говорит. Он считает себя виновным в смерти Вовки! А еще, говорил мне, что в деле замешаны менты, и поэтому, мы топчемся на месте! А вообще-то, у него снова мать положили в больницу, и он опять разрывается между Харьковом и Донбассом!" - Сергей говорил как-то обобщенно, неконкретно, старательно подбирая слова. На мои уточняющие вопросы по поводу причастности к гибели Вовки сотрудников милиции, от  прямого ответа и вовсе уклонился, маскируя затянувшуюся паузу под возню с уборкой посуды со стола и разливанием в стаканы остатков водки. Я решил остаться ночевать у "Коршуна" на даче. Уже утром, подвозя меня на вокзал, Сергей неожиданно завел разговор об отце Сергие. Поинтересовался, давно ли мы с ним виделись, насколько подробно он осведомлен о ходе нашего расследования. Я интуитивно связал эти вопросы с его вчерашним спором с "Ежом", но подробности выяснять уже не было времени.  Коротко ответил, что отца Сергия не видел уже давно, какие-то подробности по делу, он может узнавать только от "Ежа". У нас с отцом Сергием продолжает действовать договор о невмешательстве в личные и профессиональные дела друг друга. Ухватившись за мои последние слова, уже перед самой посадкой в вагон, "Коршун" сообщил, что решил вместе с "Ежом" в ближайшие дни навестить отца Сергия. Я обратил внимание, что информацию о предстоящей поездке он преподнес, как об окончательно принятом решении, не требующем моего согласия, и тем более, не предполагающем  каких-либо  возражений с моей стороны. Всю дорогу до Запорожья, лежа на полке полупустого плацкартного вагона, думал уже не о гибели Вовки и нашем заглохшем расследовании, а о пугающих переменах в наших отношениях с "Ежом" и "Коршуном". Все эти вспышки  взаимной неприязни, недосказанность и уход от прямых ответов, не только красноречиво свидетельствовали о критическом снижении уровня взаимопонимания, но и реально угрожали нашей многолетней дружбе. Слабое самоутешение, что так бывает в любом, даже самом маленьком и сплоченном  коллективе, когда наступает длительная черная полоса неудач, а мозги не загружены до предела важной и интересной работой - не действовало. Понимал, что у этих пугающих перемен в наших отношениях должна быть конкретная и веская причина. А ее-то, как ни пытался, найти и сформулировать для себя - не мог.

Глава VII.  ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ И НОВЫЕ ПОТЕРИ.

Активная бизнесовая  работа и общественная ветеранская деятельность на несколько месяцев полностью отвлекли меня от дела Кондратенко. Я никому не звонил, не интересовался новостями. "Коршун" и "Еж", тоже молчали. Пятидневная командировка на выездное заседание Совета Ассоциации в Белоруссию, и вовсе изолировала на это время от общения с внешним миром. Нас вовремя не предупредили о невозможности автоматического включения роуминга мобильной связи на территории братской республики. Мероприятие проходило в ведомственном санатории, в одном из самых глухих уголков Беловежской Пущи. Заниматься подключением и настройками связи не было времени и резона, поэтому мой телефон несколько дней был вне сети. Вернувшись домой, обнаружил десятки несостоявшихся вызовов. Перезвонил и объяснил причину длительного молчания, только самым близким абонентам. По поводу остальных, особенно неидентифицируемых номеров без имени, решил, что если я им действительно нужен по серьезному поводу - перезвонят сами. И такой перезвон состоялся, только уже почти через месяц. Звонили с незнакомого мне номера. Слышимость была отвратительная. Я пропустил первые, тихие и невнятные слова, с трудом разбирал последующие. Неузнаваемый женский голос, всхлипывая и извиняясь, оправдывался, что пытался дозвониться еще месяц назад. За секунду то того, как я решил предложить ей перезвонить из-за плохой слышимости, до меня дошло, что звонит Валентина - жена "Коршуна". Потом, постепенно, начал доходить  и  смысл ее слов: "Сергей умер, его больше нет!"  Этот смысл, быстрее яда кураре, накатившись горячей удушливой волной, парализовал не только тело - мышцы, дыхание, сердце, но и  мысли. Я неподвижно замер, не в состоянии дышать, говорить, соображать. Только слушал. Блуждающее эхо  услышанного отозвалось острой кинжальной болью в левой половине груди, почти одновременно, синхронно с затухающими ударами сердца - такой же пульсирующей болью в висках. Хорошо, что рядом оказалось кресло - ватные ноги перестали держать отяжелевшее тело. Выходить из этого ступора стал только под воздействием доносившихся из трубки криков Валентины. Женское сердце, несмотря на расстояние и собственное состояние, почувствовало убийственный эффект произнесенных слов. Она не отключалась, кричала и звала меня по имени, до тех пор, пока я, собрав все оставшиеся силы, ей не ответил. Убедившись, что я прихожу в себя, уже спокойнее и внятнее рассказала детали и позвала на сорокадневные поминки. Еще минут тридцать после ее звонка я неподвижно просидел в кресле. Меня напугала и обездвижила не сама страшная информация о смерти друга. Не сердечная и головная боль, не  страх за состояние собственного здоровья в этот момент. Меня сковала и парализовала невыразимая, неконтролируемая злость, смешанная с досадой и обидой. Она была безадресной, ни к кому конкретно не относилась. От этого казалась еще страшнее и невыносимее. Очередная смерть близкого человека происходит в момент, когда меня нет рядом. Когда между нами возникли временные разногласия и недопонимание. Когда мы особенно необходимы друг другу. Меня не было рядом, когда он умирал в больнице от, повторного за неделю,  обширного инфаркта. Когда другие друзья утешали и  поддерживали, как могли, вдову и его детей. Когда говорили последние теплые и добрые слова на кладбище и бросали горсть сырой земли на его гроб. А я в это время, в Беловежской пуще пил, веселился, общался с коллегами и бывшими сослуживцами, строил планы на счастливое и безоблачное будущее! Потом, как змея из-под колоды, появилось и начало душить чувство вины. Такое же размытое и невыразимое, и такое же невыносимое. Я не понимал, и не хотел понимать, в чем конкретно, и перед кем, я виноват. Я просто это чувствовал и принимал. Как должное, необходимое, неизбежное и...заслуженное. Сославшись на  плохое самочувствие, по телефону, перевел всю текущую работу на заместителей. Несколько последующих дней выходил из дома  только для того, чтобы купить бутылку водки, взамен выпитой предыдущей. Жена, узнав о случившемся, не вмешивалась и не протестовала. Изредка заходила в мою комнату, забирала грязную посуду, молчала и укоризненно качала головой. Когда компаньоны и замы, почуяв неладное, ссылаясь на пропущенные мной звонки, стали приезжать домой, грубо шутя и куражась сквозь слезы, силой усаживал их за стол и заставлял вместе поминать своего друга "Коршуна". Конец этому психо-алкогольному срыву положил мой старший и более опытный, в таких тяжелых ситуациях, друг Сан Саныч - начмед областного наркодиспансера. Силой дружеского и профессионального убеждения, подкрепленной недюжинной силой мышц, он заставил меня спуститься во двор, сесть в машину и поехать к нему домой. Сначала, несколько часов подряд, на кухне отпаивал меня какими-то чаями и микстурами. Потом, узнав, что я не спал уже несколько ночей, сделал мне внутримышечные и внутривенные инъекции седативных препаратов, уложил на диван. Проспал я больше суток. Потом, были еще капельницы с витаминами и очищающими печень средствами. В Харьков, на  сорокадневные поминки, уехал в довольно сносном состоянии.
  По дороге несколько раз пытался дозвониться и договориться о встрече с "Ежом". Безрезультатно, его телефон был отключен. Поминки проходили в квартире Сергея. За скромным столом собрались только члены семьи, близкие родственники, несколько старых друзей и соседей.  Говорили мало, сдержанно и доброжелательно. Только там, уже удалось спокойно и обстоятельно поговорить с Валентиной, объясниться и извиниться за пропущенные похороны, с трудом уговорить принять от меня небольшую денежную помощь на будущий памятник и текущие семейные нужды. С ее слов сделал вывод, что она была в общих чертах осведомлена, что муж периодически занимался частной детективной деятельностью. В детали конкретных дел не вникала. Подробно рассказала о последних днях жизни Сергея. Впервые, он пожаловался на боли в сердце несколько месяцев назад. Несмотря на настойчивые советы семьи, от обследования и лечения категорически отказывался. После очередного приступа, старший сын Олег не выдержал, и почти насильно, отвез его в больницу. Диагностировали инфаркт миокарда, отправили в стационар, на строгий постельный режим. В течение дня Валентина постоянно находилась рядом, помогала в уходе медсестрам и санитаркам. В первые дни врачи запрещали ему вставать с постели, принимать посетителей и пользоваться мобильным телефоном. Застав его во время разговора по мобильнику, дежурный врач, на третий день, даже забирал у него телефон.  Но Сергей - как Сергей, уже через несколько часов где-то раздобыл другой. На четвертый день к нему в палату, тайком преодолев все преграды и запреты, пробрался незнакомый ей, светловолосый  мужчина, в белом медицинском халате и марлевой маске на лице. Сергей упросил Валентину оставить их на десять минут наедине, постоять "на шухере" за дверью и предупредить в случае появления в коридоре медперсонала. Потом попросил жену съездить с этим мужчиной домой и передать ему папку с бумагами из ящика письменного стола. По дороге домой, Валентина узнала, что посетитель - друг и тезка мужа, живет на другом конце Харькова. Кроме здоровья мужа, ее в тот момент ничего не интересовало, поэтому она ни о чем его не расспрашивала. Папку передала. 
  Сергей умер через три дня после этого визита. Умер тихо, во сне. Никто в палате ночью ничего не слышал и о случившемся узнали случайно, пытаясь разбудить его перед самым утренним врачебным обходом. На вскрытии обнаружили повторный обширный инфаркт миокарда, повлекший немедленную остановку сердечной деятельности и быструю, безболезненную смерть. Кто из друзей Сергея присутствовал на похоронах и поминках, вспомнить не смогла - ей тогда было не до этого. Уже в конце прощания, перед выходом из квартиры, ко мне неожиданно обратился Олег: "Дядь Сереж, подождите минуточку, мне нужно кое-что Вам отдать!". Вернувшись в комнату, через минуту вынес оттуда какой-то предмет, напоминающий толстую шариковую ручку в металлическом корпусе. Протягивая ее мне добавил: "Это портативный цифровой диктофон отца. Недавно случайно нашел, перебирая его вещи. Я знаю, что у Вас с ним в последнее время были  общие дела. Здесь какие-то записи, возможно, они Вам пригодятся".
По дороге на вокзал долго колебался, заезжать ли домой к "Ежу". Его мобильный телефон так и был отключен. Настроение было подавленным, хотелось побыть одному. С другой стороны -понимал, что встретиться нужно как можно быстрее. Мои смутные подозрения последних месяцев, что в нашем расследовании какие-то важные процессы идут мимо меня, даже за моей спиной, после поминок, переросли в твердое убеждение. Дома у "Ежа" никто не открыл. Позвонив несколько раз в дверь, выждав достаточное время, снова набрал номер его мобильного. Тишина! Ввиду позднего времени, соседей беспокоить не стал.

Глав VIII.     ГОЛОСА

На прослушивание диктофонных записей пришлось потратить почти весь день. Сначала возникла проблема с разряженными батарейками. Потом долго возился с настройками, добиваясь приличного качества звука. После неоднократного повторения записей и их отдельных фрагментов, чувствовал себя, как выжатый лимон - мозги отказывались работать, натянутые все это время до предела нервы - провисли, как бельевые веревки. Страшно захотелось выпить стакан водки. Залпом, без закуски! Полазил по холодильнику и шкафам - не нашел, ни грамма. После моего предыдущего срыва, этого спасительного седативного лекарства в нашем доме больше не держали.
  На первой записи, как я понял, выполненной негласно, без предупреждения собеседника, был зафиксирован разговор "Коршуна" с днепропетровским предпринимателем, мужчиной лет 40-45. Начало разговора было  частично стерто. Возможно - случайно, возможно-специально. По смыслу уцелевших фраз было понятно, что он начинался с разъяснений "Коршуна"  по поводу цели своего визита и рассказа о том, как он вычислил и нашел своего собеседника через шесть лет после происшедшего с ним. Эти детали меня не интересовали. Я догадался, что этот разговор - результат длительной и кропотливой отработки Сергеем киевского железнодорожного вокзала. Продолжение записи представляло, фактически, монолог чудом спасенного человека. "Коршун" в основном молчал, изредка задавал уточняющие вопросы. В самые критические моменты повествования, не  справляясь с  закипавшими эмоциями, коротко и зло ругался матом.
  Вячеслав, так звали днепропетровского предпринимателя, на грузовом микроавтобусе, вместе в водителем и экспедитором, прибыли в Киев за очередной партией товара. По объему, в этот раз, его оказалось больше, чем предполагали. Забив бус до отказа, поняли, что одному человеку не хватает места. Вячеслав решил отправить подчиненных этой машиной, а сам - возвращаться ночным поездом. Этот вариант был удобным и неоднократно проверенным. Тем более, что хотел еще повстречаться со своим киевским другом. Передав экспедитору папку с  бухгалтерскими документами и необходимые указания, оставив при себе лишь небольшую борсетку, распрощалиь в центре города. Встреча с киевским другом прошла быстро, тот спешил по неотложным делам. В небольшой кафешке успели выпить по чашке кофе с коньяком и коротко обменяться текущими новостями. Через сорок минут, Вячеслав уже был на вокзале. Без проблем взял билет в купейный вагон на поезд, отходящий через полтора часа. В это время позвонил поставщик товара и сообщил, что в спешке загрузки, перепутали документы - Вячеслав увез с собой важные чужие накладные и оставил, такие же важные, свои.  Ничего не оставалось делать, как звонить своим подчиненным и возвращать бус в Киев. Благо, что из-за вечных пробок, они едва успели выехать за пределы столицы. Договорились встретиться и обменяться накладными на вокзале, у  стойки экспресс-бара. Коротая время просмотром сувениров в киосках, купил маленькую копию пожарной машинки в "автопарк" пятилетнего сына. Он его очень любил и баловал, часто вспоминал и звонил ему по несколько раз на день. В небольшом ежедневнике, который постоянно носил с собой в борсетке, между страниц, хранил его фотографию и часто любовался улыбающимся личиком сына в свободные минуты коротких расставаний. За этим занятием его и застала молодая, симпатичная женщина с чемоданом на колесиках, подошедшая от соседнего киоска. Разговор, сам собой, зашел о детях. Потом - о командировках, поездах и вокзалах. Вячеслав не любил случайных знакомств, тем более на вокзалах, и тем более - с женщинами. Но эта, чем-то привлекла его внимание, сразу вызвала непонятное доверие и расположение к себе. Когда они медленно начали отходить от киоска, оказалось, что открутилось крепление вытяжной ручки на ее чемодане. Как настоящий мужчина,  Вячеслав быстро нашел выход из этой ситуации и подручными средствами привел крепление в порядок. Женщина не скупилась на благодарности и комплименты. Как-то  случайно, не сговариваясь, остановились у столика экспресс-бара. Выпить по рюмочке коньяка и чашечке кофе, предложил сам Вячеслав. Женщина, чуть-чуть подумав, согласилась, при этом, хотя и кокетливо, но твердо предупредила, что платить будут каждый за себя. Первую порцию кофе и коньяка, у привлекательной барменши за высокой барной стойкой, заказывал и приносил к столу он сам. Пока ждал у стойки, сверил время. До отправления поезда оставалось еще более часа. Машина с собственными сотрудниками и партнер-поставщик, по его прикидкам, должны подъехать минут через 40-50. Вторую чашку кофе и очередную рюмку коньяка, приносила и подавала уже она. Звонил телефон, сотрудники сообщали, что через 30-40 минут будут уже на вокзале и уточняли место встречи. Машинально, по привычке прикрывая ладонью трубку, во время этого звонка, буквально на пару минут, отходил от столика.
              Еще не допив вторую чашку кофе до дна, Вячеслав почувствовал неладное. Ноги, вдруг, сделались ватными, в голове зашумело, в глазах все смазалось и поплыло. Тело перекосило набок. Он едва сумел сконцентрировать взгляд на спине, удалявшейся от столика собеседницы, но сказать ей уже ничего не мог - язык не слушался и заплетался. В ту же минуту заметил рядом с собой двух патрульных милиционеров. Они быстро схватили его за локти, что-то неразборчиво сказали и грубо потащили волоком от стола. Хотел вырваться и все объяснить. Но тело не слушалось, а изо рта, вместо слов, вырывались какие-то мычащие, нечленораздельные звуки. Дальше помнил только отдельные фрагменты. В небольшом кабинете, куда его притащили патрульные милиционеры, находилось еще два сотрудника. Один, постарше, в форме с сержантскими погонами. Второй, помоложе - в гражданской одежде. Сначала его посадили на стул, с которого он безвольно сползал и падал на пол. Потом - уложили на скамейку, покрытую черным дермантином. Кажется, начал терять сознание. Пришел в себя от грубых толчков и громких матов - сержант в форме бесцеремонно обыскивал карманы его одежды. Патрульных в кабинете уже не было. Сотрудник в гражданской одежде увлеченно потрошил его борсетку - на стол шумно посыпались детская пожарная машинка, ежедневник, мобилка. Все это его не интересовало. Его лицо озарилось радостной улыбкой, когда в руках оказались портмоне с наличкой и несколько банковских карт. Часть из них, были зарплатными картами его сотрудников. Пин-коды от них столбиком были записаны на одной из задних страниц ежедневника. Понимая, что происходит, Вячеслав вяло понадеялся,  что добраться до них быстро, крохоборы не смогут. Потрошитель борсетки  справился с этим ребусом за считанные секунды, словно занимался  подобными загадками по многу раз на день. Через минуту карты и Пин-коды были рассортированы. Перепроверив еще раз содержимое борсетки, перелистав  ежедневник от корки до корки, оборотень в гражданском убедился, что две карты остаются без Пин-кодов. Это были личные карты Вячеслава, на одной из них, лежала довольно солидная сумма бизнесовых денег. Переведя взгляд на Вячеслава и, поняв, что тот понемногу приходит в себя и осознает происходящее, подошел ближе к скамейке и напрямую потребовал назвать недостающие коды.  Вячеслав решил молчать, делал вид, что ничего не соображает, закрывал глаза и имитировал потерю сознания. В ответ на это, его сначала тормошили, сильно били по щекам и голове, и он снова, по-настоящему, несколько раз проваливался в бессознательное  состояние. Потом, достав из шкафа какую-то бутылку, силой разжали рот и влили внутрь часть ее содержимого. По вкусу оно напоминало водку, смешанную с каким-то вонючим лекарством. Затем последовал монолог сотрудника в гражданской одежде, после которого Вячеславу стало ясно, что живым его не отпустят. "В твоем теле - смертельная доза яда! Наше противоядие мы согласны обменять на все твои деньги и отправить тебя в больницу. Ты выживешь, но ничего не будешь помнить. Если откажешься - твое тело через несколько дней всплывет  в Днепре за много километров отсюда, или будет найдено в пригородном лесу, до неузнаваемости обглоданное дикими зверями. Назови Пин-коды этих карт, на том свете деньги тебе не понадобятся!" - эти слова изверга в гражданской одежде, звучали смертным приговором. Вячеслав понял, что он старший в этом криминальном дуэте, и с трудом повернувшись в его сторону, больше взглядом и движением головы,  выразил свой отказ. Действительно, в следующую минуту, тот приказным порядком отправил сержанта обналичивать карты с известными Пин-кодами, а сам снова вернулся к содержимому борсетки. Поднося к лицу Вячеслава фотографию сына, с каким-то изощренным цинизмом, давил на жалость, взывая к его отцовским чувствам. Когда неожиданно зазвенела мобилка Вячеслава, оборотень вздрогнул, но подходить к лежащему на столе телефону, не стал. Вдохновленный надеждой на спасение, собрав все свои силы, Вячеслав непослушным языком,  все-таки дал понять ему, что его ищут друзья.  С кривой, ехидной улыбкой, тот ответил, что искать им придется очень долго и безрезультатно. Потом еще несколько раз, требуя назвать коды, попеременно пугал страшной смертью и взывал к благоразумию, рассчитывая на отцовские чувства и естественное стремление выжить. Вячеслав на эти "качели"  не реагировал. Его собственное сознание то ненадолго возвращалось, и в эти мгновения ему казалось, что его друзья - уже рядом, то снова проваливалось в какую-то  черную бездну, и ему казалось, что он уже умер, а его тело медленно опускается на дно Днепра. Появился сержант и передавая  старшему оборотню толстую пачку купюр, доложил, что снял все до копейки. Торопливо пересчитав и спрятав их в карман, тот довольным голосом ответил, что этого достаточно, с остальными картами разберутся позже. Когда в очередной раз на столе зазвенела мобилка Вячеслава, приказал сержанту выключить ее,  вытащить из аппарата и разломать Сим-карту. Потом озвучил ему предупреждение Вячеслава, о том, что его ищут друзья, предложил закругляться  и быстрее вывозить тело. Сержант, демонстрируя служебное рвение и собственную инициативу, напоследок решил испытать удачу еще раз. Отвесив несколько  оплеух и пощечин, снова стал тормошить Вячеслава и требовать выдачи кодов. Снова разжал ему челюсти и влил в рот еще с полстакана вонючего зелья из бутылки. Еле живого беднягу моментально стошнило, с громким урчаньем из глотки вырвалась тугая струя дурно пахнущей  жижи, и на полу кабинета  образовалась продолговатая темная лужа. Старший оборотень сорвался на крик, покрывая сержанта обидными оскорблениями. Тот, виновато оправдываясь, открыл дверцу стоявшего в углу кабинета шкафа, одним махом вывалил из его нижнего отсека на пол целый ворох разной одежды. Выбрав из него какие-то старые, дырявые джинсы, аккуратно вымакал ими досуха лужу, а затем, такой же старой рубахой, вытер пол насухо. Спрятав грязные тряпки в полиэтиленовый пакет, остальные куртки, штаны и рубашки, снова затолкал в шкаф.
  Потом Вячеслава волоком тащили по длинному, плохо освещенному коридору, с лязгом и скрипом открывали какие-то металлические двери. В конце концов, он оказался на уличной лавке, в темном,  огороженном  высоким бетонным забором, дворе. В нескольких метрах, в глубине двора, заметил  желто-голубой милицейский УАЗик. Еще во время  движения сюда, слышал спор о своей дальнейшей участи. Старший оборотень настаивал на утоплении в Днепре, младший - предлагал закопать в прибрежных зарослях. Во дворе, этот спор вспыхнул с новой силой. С обеих сторон сыпались разные аргументы о методах избавления от трупа, но они никак не влияли на общее решение, и  бедняга понял, что до конца его жизни остаются считанные минуты. После того, как Вячеслава вырвало в кабинете, и он несколько минут подышал свежим воздухом, лежа во дворе на лавке, его состояние немного улучшилось. От этого, происходящее с ним, стало казаться  еще более абсурдным, диким и нереальным. Он слышал голоса своих палачей, слышал гудки и шум железнодорожных составов за бетонным забором. Но ему все равно казалось, что он один-одинешенек в этом мире, беспомощный и обреченный на смерть. Пытался кричать - но звук, не покидая обессиленной грудной клетки, застревал где-то внутри, проявляясь у губ лишь  едва заметным их шевелением и  едва слышимым сдавленным стоном. Сержант сел за руль и подогнал УАЗик вплотную к лавке. Старший оборотень открыл ворота и вернулся помочь грузить тело в "обезьянник" - задний зарешеченный отсек. От безысходности и нахлынувшего отчаяния, усилившейся боли в голове, Вячеслав снова стал проваливаться в темную бездну. Перед мысленным взором поплыли лица родителей, сына и жены - все они молча смотрели на него и тихо плакали. Потом быстро промелькнула вереница лиц друзей и знакомых. Те что-то говорили, но слов разобрать не получалось. Потом возникли лица партнеров по бизнесу и сотрудников его фирмы. Их голоса, еще не разбирая слов, он начал уже слышать. Когда они зазвучали сильнее, переходя в крик, ему на мгновение показалось, что все все это происходит в реальности и пропавшая было надежда на спасение, короткой яркой вспышкой, на миг озарила и, сразу же,  полностью  отключила его сознание. Он уже не видел и не слышал, как через открытые ворота во двор вбежала тройка взволнованных и рассерженных мужчин. Как после непродолжительной, но агрессивной перепалки с ментами, его партнер-поставщик, экспедитор и грузчик, буквально силой, вырвали из цепких лап оборотней его неподвижное тело. Игнорируя их невнятные россказни о том, что буквально пять минут назад, нашли этого пьяницу на дальнем перроне вокзала и собирались отвезти для вытрезвления в больницу, погрузили его в машину поставщика и покинули вокзал.
Пришел он в себя в одиночной палате частной киевской клиники. Партнер-поставщик, сориентировавшись в ситуации, не только смог разыскать его на вокзале, но и сообразил не вызывать Скорую помощь и отказаться от услуг государственной медицины.  Созвонившись, прямо с вокзала он отвез Вячеслава, все еще находящегося в бессознательном состоянии, в больницу своего хорошего друга и пользуясь своим влиянием, убедил зарегистрировать его там под первой пришедшей на ум, вымышленной фамилией. Придя утром в сознание, первым делом, состыковав остатки собственных воспоминаний с рассказом подчиненных и партнера-поставщика, снова впал в полуобморочное состояние. Немного оклемавшись, перезвонил домой и предупредил, что задержится в Киеве на пару дней по делам бизнеса. Приказав и дружески попросив всех держать происшедшее в тайне, отправил груженый бус с сотрудниками домой. Через два дня, как только разрешили врачи, партнер - поставщик лично отвез в Днепропетровск и его самого.
  Закончив свой рассказ, Вячеслав напомнил "Коршуну" об обещании вернуть любимую фотографию любимого сына. Подчеркнул, что только ради нее, он и согласился на эту встречу и решился рассказать историю, происшедшую с ним шесть лет назад. На вопросы "Коршуна", почему не обратился с заявлением в прокуратуру, кратко и смущенно объяснил, что виноват во всем сам. Материальный ущерб для него оказался менее значимым, чем возможные  последствия огласки происшедшего. После долгих дискуссий со своим киевским партнером, пришли к выводу, что разумнее и безопаснее, будет предать эту историю забвению. Когда "Коршун" зашел с другой стороны,  и сообщил, что позже от рук этой же банды пострадало еще несколько человек, включая его друга, и их нужно наказать за содеянное, предприниматель категорично заявил, что в украинское правосудие не верил тогда, не верит и сейчас. Если есть такая необходимость, он согласен оказать пострадавшим и их семьям посильную материальную помощь, но инициировать официальное расследование и участвовать в нем - отказался наотрез. Потом снова начал расспрашивать "Коршуна",  как и кого ему благодарить за возвращенный ежедневник с фотографией сына? Подумав секунду, Сергей посоветовал ему разыскать на Киевском вокзале самую старую уборщицу - Анну Ивановну, и отблагодарить ее. Уточнив напоследок приметы внешности оборотней и детали интерьера их кабинета, а так же, задав несколько вопросов по поводу  общения с женщиной с чемоданом на колесиках и барменшей  из экспресс-бара, "Коршун" сдержано распрощался с собеседником.
Последующие записи на диктофоне представляли  собой короткие перечни дат, времени суток, названий улиц и номеров домов, моделей и регистрационных номеров машин. По шуму двигателя машины, торопливым фразам и фонетике употребляемых глаголов, я понял,  что "Коршун" в течение нескольких последних месяцев вел регулярное скрытое наблюдение за несколькими мужчинами и женщинами. Результаты своей слежки, не отрываясь от руля, для удобства и экономии времени, фиксировал на диктофоне. География перемещений объектов покрывала весь Киев и часть районов области.
            Последняя запись являла собой настоящий аудио-роман. И по времени (длилась около трех часов), и по манере изложения, и по сложному переплетению сюжетных линий.  Первая ее часть, по жанру, больше  напоминала  автобиографическую исповедь главной героини. Счастливое детство в небольшом городке Николаевской области. Единственная дочь в обычной рабочей семье. Любимая, в меру избалованная родителями и учителями за хорошую успеваемость, боготворимая подругами за красоту и артистичность. К  окончанию средней школы, Вероника уже твердо уверовала в свой талант и безоблачное будущее в театральном искусстве и кинематографе. Не обращая внимание на протесты родителей, после выпускного бала, собрала необходимые документы и уехала в Киев, поступать в театральный институт. На вступительных экзаменах, естественно, с треском провалилась. На этом, первая счастливая глава романа, заканчивалась. Дальше - суровая проза трудной жизни в столице. Возвращаться домой гордая и самолюбивая девочка не захотела. Родителям соврала, что удачно поступила, но на стипендию, по вступительным баллам, не дотянула. Какое-то время получала от них желанные денежные переводы. Далеко недешевое, но тесное  и грязное, съемное жилье, питание впроголодь, отсутствие работы - проблемы и неудобства росли, как снежный ком. Знакомство с такими же неудачницами, несостоявшимися студентками других ВУЗов, чуть было не закончилось позором и уголовным наказанием. Девчонки попались на краже косметики в универсаме. Страницы главы о своих первых криминальных похождениях, Вероника перевернула поспешно-торопливо, не останавливаясь на подробностях. Быстро перешла к эпизоду появления рыцаря на белом коне и ее первой, настоящей, чистой и светлой, пламенной девичьей любви. Рыцарь, по имени Сергей, появился в самый последний момент, в  том же райотделе, куда они были доставлены после задержания с поличным. Он быстро решил вопрос с сотрудниками инспекции по делам несовершеннолетних, и ее, в отличие от подруг - соучастниц, отпустили без всякого наказания и постановки на учет. Мало того, в течение двух-трех последующих месяцев, он  решил большинство ее насущных жизненных проблем - подобрал и помог переехать в новую, довольно приличную и просторную съемную комнату в центре города, устроил на хорошую работу, разогнал всех бывших подруг с криминальными и аморальными наклонностями. При этом - ничего не просил и не требовал взамен. Только удивительно-загадочно улыбался, осыпал комплиментами и вежливо, ненавязчиво ухаживал. Естественно, юное девичье сердце дрогнуло и воспылало в ответ яркой и сильной любовью. Мысленно, она называла своего рыцаря чудесным ангелом-спасителем. Для провинциальной девочки, столичный мужчина, старший по возрасту на 5 лет, во всех смыслах, казался недосягаемой заоблачной вершиной - по интеллекту, стилю одежды, манерам поведения. Сергей всегда одевался "с иголочки", на свидания приезжал минута - в минуту, на сверкающей полировкой иномарке, с дорогим изысканным букетом цветов. На безымянном пальце правой руки не было обручального кольца, и она тайно лелеяла в себе надежду, что он - не женат. Свидания проходили сначала в парках и скверах, в музеях и выставочных залах. Потом - в тихих уютных кафе на окраине города. Как бы наперед объясняя свое сдержанное к ней отношение, он неоднократно повторял, что вначале обеспечит ей достойное театрально-кинематографическое будущее, и только после этого, можно будет думать об обустройстве лично-семейной жизни. Вероника думала, примерно, так же. Сначала она хотела во всем подтянуть себя до его уровня, стать равной ему, а уже потом - открыться и объясниться в собственных чувствах. Год пролетел, как один день. Домой к родителям, она за это время съездила всего один раз, на пару дней. Продолжала и развивала прежнюю легенду - учится, подрабатывает по вечерам в институтском молодежном театре реквизитором, познакомилась с хорошим парнем. В общем, у нее все в порядке, беспокоиться и приезжать к ней в Киев - нет никакой необходимости. От денежных переводов не отказывалась - в столице все так дорого!

  Через какое-то время, Вероника уже ясно осознавала, что именно благодаря Сергею, она она из  девушки, превратилась в женщину - и в самом прямом, и во всех остальных, переносных смыслах. Из наивной и доверчивой провинциалки - в уверенную в себе, породистую и эффектную светскую львицу. К врожденной природной красоте добавилась дорогая и стильная одежда, косметика и аксессуары, соответствующие им манеры и умение достойно вести себя в любом обществе. Не последнюю роль в этом сыграла и Виолетта Генриховна, хозяйка квартиры, в которой Вероника снимала комнату. Шестидесятилетняя женщина аристократической внешности, бывшая театральная актриса, несмотря на бурную жизнь и возраст, сохранила внешнюю привлекательность, манеры и нескрываемое чувство собственного достоинства. Она как-то легко и незаметно завоевала симпатию и уважение своей квартирантки, так же быстро и ненавязчиво,  превратившись в ее  старшую подругу и наставницу. Водила ее на спектакли и фуршеты, всякие конкурсные отборы и просмотры, театральные капустники и корпоративы. Она сумела сохранить хорошие дружеские связи с многими коллегами по театральному цеху, актерами и гримерами, сценаристами и режиссерами, агентами и продюсерами. Невзирая на разницу в возрасте и статусе, общалась  на равных с молодыми дебютантами и уже состоявшимися, именитыми кумирами. В общем, чувствовала себя в этом театрально-киношном бомонде, как рыба - в воде. Словами и конкретными примерами она внушила Веронике мысль о том, что для успешной карьеры совсем необязательно иметь профильное театральное образование. В настоящее время успех и популярность завоевываются совсем другими  методами, нужными связями и умением ладить с продюсерами, режиссерами и сценаристами. Под  этим предлогом, она организовала своей подопечной непубличную встречу с творческой группой итальянского кинорежиссера.
  Начиналось все благопристойно и многообещающе - деловой ужин в ресторане, в компании самого мэтра, его ассистента и переводчицы. С увлекательным рассказом о сюжете  нового  экшн-боевика, трудностях в подборе кандидаток на главные роли, о предстоящих съемках на Средиземноморском побережье. А закончилось - пробуждением на следующее утро в люксовом номере гостиницы. С ужасной головной болью, не менее ужасными фрагментами отрывочных воспоминаний о кошмаре проведенной ночи. Помнила объятия и поцелуи, как режиссера, так и ассистента с переводчицей. Помнила экспромт-пробы на видеокамеру. Помнила брызги шампанского и возгласы восхищения на итальянском и русском языках во время ее дефиле и танцев на столе. Кто ее раздевал и как укладывал  спать - хоть убей, вспомнить не могла! Приходя в себя, еще не в силах подняться с постели, всеми своими женскими внутренностями почувствовала, что ночью был бурный, многочасовой секс. С ужасом и отвращением, шатаясь,  побрела в ванную комнату. Сквозь неприкрытые двери в гостиную, увидела распластанные прямо на ковре, полуобнаженные тела ассистента и переводчицы. По их лицам, с остатками грима и косметики, фрагментам кожаной одежды и белья с множеством заклепок и других металлических украшений, разбросанным вокруг эротическим аксессуарам, догадалась, что секс был не только извращенно-жестким, но и групповым. Выйдя из ванной в одном лишь махровом полотенце, лицом к лицу столкнулась с Виолеттой Генриховной. Вернее, вместо обычного, спокойного и бесстрастно-аристократического  лица своей старшей подруги и наставницы,  увидела разъяренную гримасу хищного зверя, готового тут же разорвать ее на куски. Ткнув ей в руки ворох одежды, приказала быстро одеваться. Почти силой, все время крепко держа за руку,  через черный выход гостиницы, вывела Веронику во двор, затолкала на заднее сидение  поджидавшей их машины, и увезла домой. Едва переступив порог квартиры, накинулась  на нее с оскорбительно-назидательной бранью: "Ты перепутала деловые переговоры с развязанной оргией, вела себя, как конченая дешевая шлюха! Режиссер - в ужасе от твоего поведения! Естественно, ни о каких съемках теперь не может быть и речи! Ты меня опозорила на весь свет!" Дальше Вероника уже не слушала. Сначала, ее накрыла волна истерики, и она разрыдалась неудержимым плачем. Потом, почувствовала, что силы покидают ее. Перед тем, как потерять сознание и отключиться, успела лишь выдавить из себя: "Они меня чем-то опоили!"
  Проснулась, или очнулась (разобрать было невозможно), уже поздним вечером. Долго лежала неподвижно, приходя в себя и собираясь с мыслями. В комнату зашла хозяйка, театрально-демонстративно покашляв для приличия, позвала на кухню. В голосе уже не было признаков утренней злобы и агрессии. Зайдя на кухню, увидела на столе начатую бутылку вина. Приказным порядком, хозяйка заставила выпить и ее. Последующие ее слова, снова  вызвали у Вероники состояние, близкое к шоку, снова, чуть было  не лишили сознания. Уже более примирительным, но расстроенным и озабоченным голосом, Виолетта Генриховна рассказала, что весь день разбиралась с ночным происшествием. Повторно встречалась и общалась с самим режиссером и его помощниками, посмотрела часть отснятой ночью пленки. Потом - с местными посредниками, сводившими ее с итальянцами. Ругала  их,  что не предупредили  о том,  что группа тесно связана с воротилами порнобизнеса.  Эта ночь и безрассудное поведение Вероники, подарили им несколько часов прекрасного материала для будущих фильмов.  "Ты своего добилась! Станешь порнозвездой и прославишься на весь мир!" - с наигранным сарказмом,  явно подливая масла в огонь, Виолетта Генриховна положила на стол несколько фотографий - распечатанные стоп-кадры самых извращенных сцен ее ночной оргии. На грани истерики, молодая квартирантка со слезами умоляла ее  что-нибудь придумать, спасти от грядущего позора. В противном случае, обещала наложить на себя руки. Порывалась бежать к своему "ангелу -спасителю" Сергею, просить помощи у него. Подливая ей в стакан вина, Виолета Генриховна, резко сменила гнев на милость. Обращаться и рассказывать о происшедшем Сергею, убедительно отсоветовала. Пообещала уладить все сама. У нее есть на примете подходящие люди, способные решить эту проблему. Правда, денег они запросят - немеряно. Вероника даже не вникала в соразмерность и реальность  озвученной ей суммы. Главное - она спасена  от огласки и позора! Чуть ли не целуя руки своей спасительнице, не прекращая рыдать, отдала наставнице всю имевшуюся наличность, драгоценные украшения и пообещала за пару дней одолжить и принести  все недостающие деньги. Только потом, занимая небольшими суммами у своих  новых светских подруг, начала понимать, во что  обошлись ей наивная доверчивость и полудетское желание стать актрисой. Часть денег, под  благовидным предлогом помощи стареющим родителям, одолжила у Сергея. Когда и как будет возвращать эти долги, при всем полете своей фантазии, придумать не смогла. Ответ на эти вопросы, через несколько дней, подсказала сама  Виолетта  Генриховна. Она невзначай проговорилась, что знакомый бизнесмен ищет замену своей помощнице, ушедшей в декретный отпуск. Высокая зарплата, регулярные загранкомандировки, полный соцпакет. Правда, завышенные требования к внешности и умению вести себя в высшем светском обществе. Эта последняя оговорка нисколько не насторожила Веронику, она ухватилась за подвернувшуюся возможность и упросила хозяйку повторно выступить в роли ее рекомендателя. Немного поломавшись и поворчав, для приличия, Виолетта Генриховна согласилась и быстро все устроила. О том, что поступила на работу в бизнес-экскорт, Вероника догадалась только через несколько дней. Дальше, рассказ Вероники все чаще стал уходить в сторону описания гламурных деталей ее заграничных поездок, интимных отношений с шефом и его партнерами, щедрых бонусов и дорогих подарков. Нетерпеливые  уточняющие вопросы "Коршуна" несколько раз возвращали рассказчицу из приятных воспоминаний к грустной реальности. Создавалось впечатление, что она колеблется и никак не решится рассказать о чем-то важном, очень неприятном и страшном для нее. Наконец-то, после очередного его вопроса, выдержав долгую паузу, решилась и перешла в новую, совсем другую плоскость и манеру повествования. Никакой лирики, никаких лишних эмоций, никаких  самооправданий, попыток вызвать жалость и сострадание. Сухое и деловитое описание событий и фактов, сдержанное и подробное изложение информации.
Начала со своего решения отомстить итальянцам, а в их лице - всем наглым и бессердечным мужчинам за поруганную честь, нанесенную обиду и оскорбление. За себя и сотни таких же наивных, доверчивых, обманутых и сломленных девушек. Еще во время выездных бизнесэкскортов, пользуясь опьянением  и беспробудным сном нанимателей и  их партнеров, стала потихоньку  потрошить их карманы, портмоне и борсетки. Брала немного, несколько купюр, чтобы не  было заметно. Потом, пользуясь свободными промежутками времени, стала находить и "обрабатывать" таким же способом, собственных клиентов. Научилась быстро, и до неузнаваемости, менять внешность. "Работала" только с одинокими  иногородними, взрослыми мужчинами. В гостиницах, кемпингах, саунах. Однажды, была "застукана" внезапно проснувшимся клиентом, и только чудом, после короткой потасовки, вырвалась и унесла ноги. После этого, в арсенал своих средств добавила клофелин. Для гарантии долгого и крепкого сна, незаметно добавляла несколько капель этого сильнодействующего лекарства в спиртное. Начала выезжать в другие города. Так продолжалось около двух лет. Не только рассчиталась с долгами, но и скопила довольно приличную сумму. Эксцессов и провалов не было. От Сергея и Виолетты Генриховны держала все в тайне. Они лишь изредка интересовались ее непродолжительными отлучками из города, да шутя, отмечали рост ее карьеры и доходов на новом месте работы. Стремительно набиравшаяся жизненного и криминального опыта Вероника, заподозрила в этом напускном безразличии какой-то опасный подвох. Начала потихоньку, тайно и аккуратно, собирать информацию об обоих. Вычислила общих знакомых, естественно и незаметно направляла разговоры с ними в нужную сторону. Тщательно  перепроверяла, анализировала и сопоставляла всю полученную информацию. Возникшие подозрения заставили на время прекратить собственную "охоту" и заняться слежкой. Результаты не только поразили, но и до смерти напугали. Виолетта Генриховна из старшей подруги и наставницы, быстро превратилась в сутенершу, сводницу и старую, жадную интригантку. Сергей, из ангела-спасителя, бывшего возлюбленного - в страшного, циничного и безжалостного дьявола во плоти. Из случайно подслушанного, на одной из корпоративных тусовок, разговора, ей стало ясно, что история с итальянцами была полностью срежиссирована Сергеем. Под его чутким руководством, изящно и правдоподобно организована и инсценирована Виолеттой. Ей, глупой и наивной девочке Веронике,  в этой трагикомедии, была отведена роль безмозглой и покорной марионетки, заработавшей им обоим хорошие гонорары. Сергей получил деньги не только с нее, но и с итальянцев. Пугая  их возбуждением  уголовного дела, забрал всю технику с записями ночной оргии, и раскрутил на хорошие "откупные". А из разговора с одной из своих новых подруг, она узнала, что Виолетта Генриховна, добрую половину своей долгой и активной жизни, занимается подбором, подготовкой и "эксплуатацией" элитных проституток. До переезда в Киев из Прибалтики, была судима за содержание притона, и широко известна в узких кругах под прозвищем "Мамаша Вета". С трудом сохраняя самообладание и внешнее спокойствие, после двух дней тайной подготовки, Вероника  уехала из Киева к родителям, в Николаевскую область. Ее краткий рассказ о  скитаниях по родственникам и знакомым на территории нескольких областей Украины, уложился в две-три минуты записи. Во всех городах и на всех адресах было одно и то же - приходила повестка с вызовом в местный райотдел милиции, или являлся участковый инспектор и спрашивал Веронику. На испуганные вопросы жильцов везде и всегда был одинаковый ответ: "Из Киева поступил запрос..." Когда закончились деньги и силы прятаться и переезжать с места на место, хорошо все обдумав, взвесив все за и против, решила вернуться в столицу. Обстоятельно и открыто, начистоту, переговорила сначала с Виолеттой, а после нее - уже с Сергеем. В результате этих разговоров все стало на свои места. Внешне, жизнь Вероники изменилась мало - все те же гостиницы и сауны, те же клиенты, тот же клофелин. Только теперь, большую половину "заработанного" она отдавала им. Взамен получала от него "крышу" и помощь в опасных ситуациях, от нее - бесплатное проживание в той же самой комнате и "наколки" на новых "жирных" клиентов. Свое внутреннее состояние, свои мысли и цели, спрятала от всех под семью замками. Усвоив расстановку фигур в этой опасной игре, решила потихоньку перетянуть Виолетту на свою сторону. Сбор информации о Сергее вела теперь крайне осторожно и осмотрительно.
В этом фрагменте прослушанной записи, Вероника впервые назвала его по фамилии. Я и до этого уже находился в состоянии закрученной и сжатой до предела пружины. Услышав фамилию Полевич, вскочил, как ужаленный, с кресла и, как чумовой, несколько минут бессознательно нарезал круги по комнате, а затем и по всей квартире. Благо, в это время в ней никого не было - родные, наверняка, вызвали бы психушку. Вернувшись, прокрутил запись назад, внимательно прослушав тот же фрагмент, еще несколько раз. Дальше подобные вскакивания и перерывы с накручиванием кругов по квартире, повторялись через каждые 5-10 минут. Я не хотел дальше слушать, и не мог не слушать. Боролся сам с собой, не обращая внимание, на боль в сердце и голове. Уходил, возвращался, перематывал, слушал, сколько мог, снова вскакивал, и снова уходил! Снова, в голову полезла мистика. Мне казалось, что " Коршун" во время этого интервью уже знал, что рано или поздно, я буду слушать не его живой рассказ, а  эту диктофонную запись. Все его вопросы теперь касались конкретно Полевича. О похождениях самой Вероники, он больше не расспрашивал. Некоторые его уточняющие вопросы заметно резонировали с нашими дискуссиями и спорами о приоритетных направлениях работы по розыску и раскрытию убийства Кондратенко Вовки, подчеркивая мою оперативную недальновидность и глухо-немоту моей хваленой интуиции.
После многократных прослушиваний всей записи и отдельных ее фрагментов, у меня сложилась вполне реальная и понятная картина не только преступной деятельности Полевича, в том числе и убийства нашего друга, но и стали  постепенно проясняться и оформляться, поднимаясь из подсознательного, чувственного уровня, на уровень сознательного осмысления и понимания, жуткие картины-иллюстрации его моральной  деградации и прфессионально-личностной мутации. Из собранной и озвученной Вероникой информации, стало известно, что Сергей  очень рано остался без родителей. Отец бросил семью, когда ему было меньше трех лет. Когда умерла мать, ему едва исполнилось   четырнадцать. В восемнадцать, перед самым уходом на службу в армию, лишился и бабушки-опекунши, последней близкой родственницы по линии матери. Хорошо, что оставалось родительское приватизированное жилье - сдал в аренду порядочным соседям. После дембеля, снял со счета приличную сумму денег. Очень гордился, что в лихие 90-е годы, выдержав все свалившиеся на его голову трудности и невзгоды, удержался и не ступил на скользкую криминальную дорожку. Натерпевшись сиротской несправедливости и притеснений, в подростковые и юношеские годы упорно занимался боевыми видами единоборств. Осознано, из самых высоких принципов и светлых побуждений, поступил  в патрульно-постовую службу милиции.
  Служба нравилась и увлекала. Старался, стремился, не боялся рисковать.  Однажды, в  неслужебное время, защитил от грабителей молоденькую, неказистую девушку, в очках с толстыми линзами, вернул отобраную сумку. Пока провожал к дому, познакомились и разговорились. Она ему показалась симпатичной, умной и интеллигентной. Он ей - сказочным героем, смелым, мужественным и красивым рыцарем. Начали встречаться. Он у нее был первым, единственным и неповторимым. Она у него -  одной из многих, просто, приятной знакомой. Она влюбилась по уши, он слегка симпатизировал и считал ее, всего лишь, интересной собеседницей. Отношения развивались эпизодами, в основном - по ее инициативе. Однократная, ситуационная близость привела к беременности. Чуть позже - к страшному скандалу в семье. Отец, человек строгой советской закалки, перспективный чиновник из министерства транспорта, слушать не хотел ни о каком герое-милиционере, ни о какой любви, ни о каком замужестве и ребенке. Но врачи  отказались  делать аборт по медицинским показаниям и большой вероятности последующего бесплодия. После длительных споров с женой, мрачных и коротких бесед с дочерью и будущим зятем, он наконец-то сдался и согласился на скромную свадьбу в  закрытом загородном ресторане. Сергей не скрывал, что женился не от большой любви, а чисто, из-за долга и своей порядочности. Семейная идиллия его мало волновала, он настроился на карьеру.
Как перспективного и результативного милиционера, его рекомендовали на льготное поступление на заочный факультет Киевской Высшей школы милиции, а чуть позже, присвоив звание младшего лейтенанта, перевели в уголовный розыск. Оперативная деятельность, особенно работа с агентурой и секретной информацией, окрыляла и поднимала в собственных глазах до небес. Он и раньше замечал в себе склонность к скрытому манипулированию людьми, получал от этого сложного и опасного процесса не только нужный результат, но и огромное, неописуемое наслаждение. Тогда это было хобби, не приносившее ни ощутимой выгоды, ни реального  превосходства и власти над ними. Теперь это становилось его повседневной работой и главным инструментом достижения поставленной цели. А цель была поистине грандиозной -  быстро и баснословно разбогатеть! Ее, как главный жизненный приоритет, сам того не замечая и не желая, навязал ему тесть. Он, не жалея и не щадя психику собственной дочери, в семейном кругу называл собственного зятя не иначе, как тюфяком и голодранцем, ни к чему не способным, в этой жизни, альфонсом. Не скрывая высокомерного презрения и издевки, ежемесячно выдавая дочери небольшую сумму на семейные и личные расходы, упрекал ее одним и тем же риторическим вопросом: "Как она умудрилась найти себе такого тюфяка и простофилю, который не может ни заработать, ни украсть, даже там, где  сторожит?!" Однажды случайно услышав эти слова, Полевич чуть было не сорвался от обиды и злобы. Но виду не подал, по-прежнему улыбался и вел себя с ненавистным тестем сдержано и учтиво. Улыбался, потому что твердо знал, что пройдет совсем немного времени, и он добьется своего, а надменный тесть будет мучиться и сожалеть о собственных словах до конца жизни. Беременность разрешилась раньше срока, ребенок родился мертвым.
С подачи старших коллег, еще будучи патрульно-постовым милиционером, Полевич иногда пользовался привилегиями человека в погонах - мог без протокола у уличной торговки реквизировать несколько пачек сигарет, перекусить в директорском кабинете забегаловки, после наведения порядка в общем зале, использовать частных таксистов для не совсем служебных поездок после пересменки. Естественно, без оплаты. Как и все, он не считал это ни аморальным, ни противозаконным. Воспринимал это все, как должное. Все эти люди сами, изначально и всегда, были должны и обязаны ему за то, что он их охраняет, защищает и оберегает от хулиганов и дебоширов, закрывая глаза на их собственные мелкие нарушения закона. В тот момент он еще был в согласии с собственной совестью. С повышением в должности и звании, с получением допуска к агентурно-оперативной деятельности, с расширением и увеличением возможностей, стали расти и потребности. Теперь, бесплатные угощения и услуги, уже не проходили. Только платил не он, а - ему! Торговцы и таксисты, проститутки и наркоманы, админнадзорные и родители подучетных несовершеннолетних - платили все, покорно и регулярно. Большинство из них, отдавая деньги, толком не знали, кому они предназначены. Полевич долгим и упорным трудом выстроил на территории обслуживания хитрую, сложную, но надежную и вполне безопасную для него, схему платежей и  поборов. В качестве низовых звеньев, в ее цепочках использовалось несколько надежных и проверенных агентов и доверенных лиц. Вышестоящих начальников и нижестоящих сослуживцев, использовал разово, под легальными служебными предлогами. В единичных случаях - "в темную", без их ведома и согласия. Отмечая в собственном мозгу новые суждения и помыслы, он поначалу боялся и остерегался их, искал им какое-то обоснование и оправдание. Уже чувствовал, что в душе появилось и стремительно растет какое-то новообразование. Гордыня и самолюбие заглушали страх, что оно может оказаться злокачественной, раковой опухолью, способной отравить и уничтожить не только  все доброе и светлое в его душе, но и его самого. После истории с полуслучайной женитьбой, изувером тестем и неудачными родами, произошел какой-то резкий тектонический сдвиг, переворот сознания, инверсия всех личностных и душевных качеств. Он не мог, даже сам себе, назвать конкретный момент и повод для этого перерождения. Не мог определить, что было раньше - он кардинально изменился внутри и стал реализовывать новую цель новыми методами, или новый образ жизни, потайная противоправная и аморальная  деятельность в конце концов, так круто изменили его. Мало того, он уже не утомлял себя самоанализом. Почувствовав себя выше и умней других, выбросил из души, как ненужный хлам, остатки совести, заменив ее хладнокровным расчетом и непрерывно растущей жадностью.
Операцию по "наказанию" тестя провел быстро, профессионально и изящно. Сначала тайно установил в его домашнем кабинете скрытую видеокамеру с прослушкой. Потом - скопировал необходимые документы по его незаконным операциям с тендерами на поставку материалов и оборудования для железнодорожных депо. Суммы злоупотреблений поражали количеством нулей и легкостью документального доказывания. Договорился со своим другом из управления по борьбе с экономическими преступлениями столичного главка СБУ. Тот ранее сам рассказал ему подобную схему, только по отношению к крупным бизнесменам, уклоняющимся от законного налогообложения. По этой схеме, виновный брался "на испуг" путем демонстрации ему неопровержимых доказательств его преступной деятельности и предложения обменять уголовное наказание на кругленькую сумму, такую же "компру" на вышестоящего начальника и подписку о негласном сотрудничестве.
Скомпоновали документы и доказательства таким образом, чтобы создавалось впечатление, что утечка информации произошла от непосредственного начальника тестя. К нему же в кабинет и наведались  нежданные гости - два молодых человека, приятной наружности, одетых в почти одинаковые темные костюмы и солнцезащитные очки. Молодые люди пробыли в кабинете чиновника несколько часов. Ушли под вечер, унося с собой большой дипломат, плотно набитый пачками 100-долларовых купюр, диктофонную запись ответов на некоторые вопросы и подписку о негласном сотрудничестве чиновника с органами службы безопасности. На экстренном совещании с узким кругом своих подчиненных, непосредственных исполнителей тендерных махинаций, начальник, конечно же, промолчал о том, что с потрохами слил чекистам своего вышестоящего руководителя и дал подписку о негласном сотрудничестве, а долго и аргументировано ругал зажравшихся и утративших бдительность  хапуг за допущенные проколы. В конце совещания, назвал им троекратно увеличенную сумму понесенного ущерба, и дал два дня на ее возмещение, пропорционально занимаемым должностям и полученному ранее навару от проведения тендеров. Для  острастки и пущей убедительности, добавил от себя, что часть доказательств чекисты получили от своих милицейских коллег, и защищаться ему пришлось на два фронта. Представителем этого второго фронта, был один единственный воин, не считавший нужным ставить в известность о достигнутой победе своих командиров и делить с ними  боевой трофей - собственную долю в сумме около ста тысяч долларов.  Тесть Полевича, лишившись тогда нескольких десятков тысяч долларов, нажитых "непосильным трудом", сделал из всей этой истории собственные выводы. Он мудро рассудил, что раз уж судьба послала ему в зятья тюфяка-милиционера, глупо было бы не использовать его с пользой для себя. Издалека, долго, он подводил зятя к пониманию трудностей и опасностей своей министерской работы, необходимости иметь крепкие тылы в семье и защиту в правоохранительных структурах. Предложил свою помощь в переводе, с повышением, в железнодорожную милицию. Полевич, слегка поупиравшись для приличия, согласился. Он и сам уже понимал, что в милиции главное - вовремя добровольно уйти с насиженного места. Каким бы теплым и сладким, оно тебе не казалось. В территориальном райотделе все уже было схвачено, работало, как швейцарские часы. Дальше, безопасно расширять и углублять свою теневую финансовую пирамиду, было невозможно. Так он оказался в должности заместителя начальника уголовного розыска ЛОВД на киевском пассажирском вокзале.
Первое время  стеснялся того факта, что все сотрудники знали, что он занял свою должность по семейной протекции. Позже убедился, что по-другому, особенно для офицерского состава, здесь никогда не бывало. Железная дорога, вокзал и вокзальная милиция, всегда были для предприимчивых людей своеобразным клондайком. Здесь делались миллионы. На пассажирах, на грузах, на торговле и услугах, на кадровой политике и криминале. Быстро сориентировавшись в обстановке, начал потихоньку протягивать тонкие щупальца своих интересов ко всем кускам этого жирного пирога. Привлекало все: спекулятивная торговля билетами, бизнесовые ухищрения проводников, аренда торговых площадей, контрабандные схемы багажно-почтовых перевозок. Попробовал вклиниться и поиметь свою копеечку. Тут же получил по этим самым щупальцам. Ему открыто и доходчиво объяснили, что все поделено и распределено на самом верху. В соответствии с табелем о рангах, на его должность припадает лишь часть околовокзальной уличной мелочевки - попрошайки, бродяги, дешевые проститутки, мелкие  торговцы  наркотой  и спиртными напитками, "бомбилы" - непостоянные частные  извозчики. Перечень исчерпывающий и окончательный,  вольной трактовке не подлежит! Умудренный предыдущим опытом, Полевич спорить и рисковать не стал. Снова сделал упор на агентуру. Подтянул на вокзал своих проверенных "бывших". С их помощью вычислил, перевербовал и переориентировал в нужную сторону нескольких агентов и доверенных лиц своих коллег, занимавших в ЛОВД ключевые оперативные и административные должности. С подчиненными и сослуживцами демонстративно выдерживал дистанцию - близко ни с кем не сходился, в неслужебные отношения не вступал. Приблизил лишь одного опера, лично застуканного на потрошении карманов доставленного в кабинет, мимо дежурки, подвыпившего пассажира. Провинившийся слезно умолял, жаловался на тяжелое материальное положение, клялся служить верой и правдой лично Полевичу. С большим трудом, удалось устроить на случайно открывшуюся вакансию водителя служебного УАЗика, своего друга из предыдущего райотдела. Григорий, недалекого ума сержант предпенсионного возраста, однажды спасенный Полевичем от тюрьмы, был предан, как собака и молчалив, как рыба. После наведения "порядка" на привокзальной площади, подсчитав реальные и предполагаемые в будущем барыши от новой должности, сильно огорчился. Возни - много, а навара - гроши. В обход запретов и неписаных инструкций, втайне от руководства и коллег, разработал и внедрил собственную систему криминального бизнеса внутри здания вокзала. Аккуратно, через десятые руки, устроил барменшей в экспресс-бар собственную агентессу, симпатичную проститутку-клофелинщицу. Еще двух, под видом обычных пассажирок, задействовал в зале. Они подыскивали и завлекали на чашечку кофе транзитных пассажиров - мужчин, имевших при себе приличные денежные суммы. Концовку операций, ее кабинетный и финальный этапы, проводил лично, с помощью порабощенного опера - воришки Ильи  и сержанта - водителя Григория. "Работали" один-два раза в месяц, когда Полевич заступал на суточное дежурство от руководства ЛОВД. Наряды патрульно-постовых милиционеров, вызываемых по звонку тревожной кнопки с рабочего места барменши, использовали" втемную". Иногда, доставку "пьяниц" в кабинеты осуществляли лично Илья и Григорий. Сначала, на стадии разработки и принятия окончательного решения, схема ограничивалась лишь незаконным изъятием денег и ценностей, и не предполагала причинения ущерба здоровью жертв. Даже и она долгое время вызывала у осторожного Полевича сомнения в полной безопасности и высокой рентабельности. Окончательно решился на нее, только доработав все детали и нюансы - все доставленные регистрировались в журналах  под размытой записью "без документов, удостоверяющих личность, в сильной степени алкогольного опьянения. Передан бригаде СМП". Эти жертвы бесследно растворялись в потоке настоящих пьяниц, десятками ежедневно доставлявшихся  патрулями в ЛОВД, и бригадами Скорой помощи развозившимися оттуда по больницам города. Многие, действительно, не имели при себе никаких документов. По прошествии нескольких месяцев, вычленить из этого потока, идентифицировать и проследить дальнейшую судьбу конкретной жертвы, было крайне затруднительно, порой - вообще невозможно.
Как обычно, практика впоследствии обнаруживает несовершенство любой теории, наличие в ней слабых, непродуманных и непроработаных мест. Оказалось, что большинство жертв в поездки наличными брали лишь относительно небольшие суммы, основные деньги оставляли на банковских картах. Схему пришлось дорабатывать, вводя в нее, помимо клофелина, другие сильнодействующие препараты, позволявшие управлять состоянием жертв и не позволять им отключаться раньше необходимого времени. Тех, кто отказывался называть Пин-коды карт добровольно, приходилось, вместо передачи бригаде СМП, вывозить из ЛОВД, устрашать, или пытать в машине и на "природе". В этих случаях, судьба жертв решалась избирательно, в соответствии  с размером отнятой суммы, с учетом личностных данных и их потенциальной опасностью в случае выживания. Некоторым насильно добавляли дозу клофелина и оставляли умирать в подходящих укромных местах в отдаленных от вокзала районах города. Других - топили в Днепре.
В последние месяцы работы Полевича в ЛОВД, на судьбу будущих жертв стал влиять еще один фактор. Верный своему принципу "вовремя уходить и не возвращаться туда, где был счастлив", проработав на новом месте чуть более трех лет, Полевич собрался уходить. И не только из ЛОВД, а вообще - из милицейской системы. Не потому, что разуверился в своей способности сделать блестящую карьеру. Не потому, что перестал нуждаться в силе погон и возможностях правоохранительной системы. Он сменил масштаб своих финансовых притязаний, жаждал большей легальности и свободы  действий. Милицейская форма и теперешний статус стали стеснять в движениях и мешали развернуться по-настоящему.  У него уже скопилась приличная сумма в валюте. Она требовала внимания, времени и усилий по вложению в новые проекты. Более легальные, более надежные и рентабельные, даже в сравнении с   теми, которые предлагал тесть. Продолжая его негласную прослушку и видеофиксацию, периодически получая доступ к его служебным документам, "поумневший" зять провернул еще несколько небольших, чисто семейных, денежных операций. Он несколько раз предупредил чиновника о готовящихся против него министерских интригах и милицейских проверках. В качестве источников информации называл гражданских и милицейских чиновников, связанных с руководством вокзала. За это тесть "премировал" его приличными суммами. Правда, отдавал их не ему лично, а дочери, в их семейную копилку. Все равно, эти деньги пришлись кстати. На них был куплен небольшой домик в Испании. В очередной турпоездке, воспользовавшись доверчивостью и неосведомленностью жены в тонкостях испанского законодательства, заплатив небольшую сумму консалтинговой фирме, Полевич перевел право собственности на него из семейно-долевой формы, в свою единоличную. О чем, ни жене, ни тестю, не сказал ни слова. С подачи тестя и после глубокого изучения служебной информации о безопасности грузовых перевозок на украинских железных дорогах, Полевич понял, что настоящие деньги ждут его именно в этой сфере. Его гениальная идея об объединении возможностей частной охраны с чиновничьими полномочиями тестя по контролю за безопасностью грузоперевозок, сулила ему легальные миллионные доходы. Причем, что его особенно тешило и умиляло, в новой схеме его тестю отводилась второстепенная, подчиненная роль.
К концу вокзального периода службы Полевича, его гордыня и тяга к надменному куражу, приняли  уродливые формы и опасные размеры. Почувствовав себя полубогом и сверхчеловеком, имеющим право и возможность решать, кому оставить жизнь, а у кого - отнять, он уже не терзался угрызениями совести, утратил способность понимания истинных человеческих ценностей. Вспомнив свои старые обиды на бывших сослуживцев, тела нескольких своих последних жертв специально оставлял в укромных местах на их территории обслуживания. Потом, с циничным азартом, через третьи руки и головы,  интересовался и наслаждался  возней бывших коллег и их начальников по укрытию от учета и фальсификации материалов по нежелательным "глухарям". Когда начали приходить запросы по розыску без вести пропавших пассажиров, в которых узнавал собственные жертвы,  вместо тиражирования листовок,  ориентирования личного состава ЛОВД и сотрудников других служб вокзала, лично  штамповал однообразные формальные отписки и прятал запросы в  толстые папки - накопители. Когда, по неизвестным причинам, в ЛОВД начались очередные кадровые перетрубации, подчистив все следы и "хвосты", спокойно перевелся на заранее согласованное место во вневедомственной охране. Проработав там ровно столько, сколько необходимо для приобретения нужных знаний, нужного опыта и нужных связей, уволился на гражданку  по семейным обстоятельствам.  С этого момента в своем неторопливом повествовании, Вероника снова перешла на тему любви и личных отношений с Полевичем. "Коршун" не торопил и не перебивал.
  Говорила она искренне и убедительно, хотя и несколько наиграно-театрально: "За двенадцать лет нашего знакомства, мое отношение к нему претерпело всю гамму человеческих чувств. Сначала, я безумно любила его своей первой настоящей, чистой и светлой, девичьей любовью. Строила планы на счастливую, безоблачную семейную жизнь. Безоглядно верила, что он точно так же любит меня. Потом - недоумевала и мучилась сомнениями. Позже - боялась и сторонилась. Последние годы - ненавидела всеми фибрами своей души, желала его смерти и какое-то время, даже сама хотела его убить! Когда до меня дошло, что никакой любви с его стороны нет, что я для него - рабыня, собственность, инструмент для добывания денег - несколько раз пыталась скрыться, спрятаться и порвать с ним навсегда. Он всегда находил меня и заставлял вернуться. Шантажировал сначала пленками с моими сексуальными похождениями, потом - возбужденными и приостановленными уголовными делами  по кражам с клофелином. Утверждал, что в любой момент может возобновить по ним расследование и на долгие годы упрятать меня в колонию. А после моего третьего побега, у него появился самый главный и надежный рычаг управления моей жизнью!" После этих слов Вероника надолго замолчала, по ее всхлипываниям и утешительным словам " Коршуна" было понятно, что она плачет. Плачет не наиграно, по-настоящему. Горько, искренне и безутешно. Далее следовала, почти нереальная по своей дикости и абсурду, цинизму и жестокости, совсем нетеатральная трагедия. Вероника случайно познакомилась с молодым, порядочным мужчиной. Втайне от Полевича и "Мамы Веты", встречались несколько месяцев на его квартире. Вскре поняла, что забеременела. Согласилась выйти за него замуж, при условии немедленного переезда из Киева в сельскую глубинку. Перед самым отъездом, в собственном подъезде, на ее избранника было совершено бандитское нападение - ударили сзади по голове металлическим прутом, забрали телефон и небольшую сумму денег. После проведения сложной операции, пострадавший выжил, но из глубокой комы не вышел. По прогнозам медиков,  даже в самом благоприятном случае, ему предрекались пожизненная инвалидность, постельно-колясочное растительное существование и необходимость в постоянном уходе близких. Несколько позже, по неосторожному высказыванию "Мамы Ветты", Вероника догадалась, что нападение, с ее нечаянной подачи, было организовано Полевичем. Этот побег был самым долгим и самым трудным. Наученная горьким предыдущим опытом, ни к родителям, ни к родственникам и знакомым, больше не совалась. Кочевала по съемным квартирам в небольших райцентрах, частным домам и сельским хатам центральной и Западной Украины. Беременность протекала тяжело, с токсикозом, но ни в одну больницу не обращалась, терпела. Деньги кончились еще быстрее, чем в предыдущий раз. Роды принимала восьмидесятилетняя хозяйка бедной сельской хаты, куда, еле живая,  забрела накануне вечером. В полубреду, рассказала ей наспех сочиненную историю несчастной сироты, убежавшей от сожителя-пьяницы и садиста, слезно просила о ее появлении в селе никому ничего не сообщать. Рожденного мальчика нигде не регистрировала. Какое-то время жила только за счет хозяйки. Как только появилась возможность, стала торговать овощами на местном базарчике, чуть позже - возить их на рынок в райцентр. Вернувшись после очередной такой поездки, застала в хате только плачущую хозяйку. Ребенка нигде не было. С трудом добилась от нее сбивчивого рассказа о происшедшем. Утром, через два часа после отъезда Вероники, во двор заехала легковая машина. Из нее вышли двое милиционеров в форме и молодая, ярко накрашенная сотрудница социальной службы в гражданском платье. Испуганной старушке объяснили, что забирают ребенка в "Дом малютки", а непутевую мать будут лишать родительских прав, вызовут повесткой в суд. Составили какой-то протокол, заставили хозяйку в нем расписаться. Забрав вместе с протоколом спящего ребенка, сели в машину и укатили. Долго рыдали уже вдвоем. Все попытки разыскать следы ребенка и его похитителей в районном и областном центрах, никаких результатов не принесли. Рассказ Вероники о краже ребенка, во всех инстанциях  воспринимали, как бред сумасшедшей, пытались задержать и отправить в психиатрическую лечебницу. Но попала  она через несколько дней не в психдиспансер, а в реанимационную палату гинекологического отделения. Последствия внебольничных родов привели к тому, что ее с сильным кровотечением, в полуобморочном состоянии, прямо с улицы,  забрала Скорая помощь. Слегка оклемавшись, после двух недель интенсивной терапии, из больницы сбежала. Вернувшись в село, получила еще один серьезный удар - узнала, что приютившая ее  хозяйка, умерла несколько дней назад. Якобы, отравилась угарным газом от печки. Рано прикрыла заслонку в трубе. Сделав после всех этих ударов судьбы правильные выводы, снова вернулась в Киев.
Снова был тяжелый разговор с Полевичем. Его начало испугало Веронику сдержанным и безразличным поведением Сергея. Он не ругал и не укорял ее за длительную отлучку. Делал вид, что ничего не знает о ее беременности, рождении ребенка и его похищении. Лишь отметил, что она устало и болезненно выглядит. После долгих колебаний, рассказала ему все сама. Он даже посочувствовал и заявил, что огорчен происшедшим. Размышляя вслух, предположил, что кому-то проболталась хозяйка ее временного сельского пристанища. Информация дошла до местной милиции и социальной службы. Оценив ситуацию, те просто решили на ней заработать. Спрос на бесхозных и незарегистрированных новорожденных сейчас очень большой. Возможно, продали бездетной семье иностранцев, возможно - цыганам. Те тоже покупают детей и используют их для попрошайничества. Найти его будет сложно, еще сложнее - вернуть назад. Он даже, как-то вяло и неуверенно, пообещал ей в этом свою помощь и содействие. Только понесенные расходы ей придется оплачивать из собственного кармана. Вероника уже была готова отказаться от своих мрачных предположений и поверить в его непричастность ко всему происшедшему. Но когда Полевич начал задавать вопросы об отце ребенка, выяснять точную дату его рождения, она успела отметить мимолетное изменение выражения его лица и едва уловимую смену напряжения и тембра голоса. С большим трудом сдержавшись, не подала виду и перевела разговор на "рабочую" тему. Она поняла, что Полевич не исключает возможности, что похищенный ребенок - от него. Хотя любовь и романтика в их отношениях к этому времени давно испарилась, у них периодически случалась сексуальная близость. Неизвестно, что находило на Полевича, но он неожиданно, безо всяких поводов и прелюдий, овладевал ею в машине, на столе в кабинете, в зарослях паркового кустарника. Происходило это всегда быстро, грубо, в каком-то неконтролируемом маниакальном порыве. Сначала она принимала эти всплески за страсть, потом - за ревность и сумасбродство. В последнее время - за унизительную демонстрацию прав рабовладельца на собственную рабыню. Терпела, мучилась, но не сопротивлялась. Осмыслив неожиданно проявившуюся дилемму отцовства для Полевича, ее важность  для безопасности ребенка, его истинного отца и ее самой, решила  молчать, не форсировать события и ждать удобного случая. Ее жизнь снова на несколько лет вошла в привычную колею - вокзалы, гостиницы, клиенты, клофелин, "Мама Вета". Полевич иногда рассказывал ей какие-то небылицы о проделанной работе по поиску ребенка, новых трудностях и перспективных сведениях о его местонахождении, регулярно, после каждого такого рассказа, вычитая из ее доли существенную сумму. Она понимающе кивала головой, демонстрировала веру, надежду и преданность, а сама скрупулезно, по крупицам продолжала собирать информацию на босса и его подельников. Кроме "Мамы Веты", источником такой информации, сам того не ведая, стал и Григорий - "адьютант" и личный водитель Полевича. После их одновременного  ухода  из милиции на гражданку, во время загородных командировок и отлучек босса по личным вопросам , он часто подвозил Веронику по рабочим и личным делам. Григорий почему-то считал ее фавориткой Полевича, имеющей на него определенное влияние, и вопреки своей обычной молчаливости, охотно и обстоятельно отвечал на все ее вопросы. От него первого она узнала, что босс планирует открывать какой-то бизнес за границей и перебираться туда на ПМЖ. В отличие от недалекого бывшего сержанта милиции, Вероника сразу же поняла, чем это грозит всем им, связанным с Полевичем кровью и смертями многочисленных жертв. Ее опасения вскоре начали оправдываться. Первым ушел на тот свет бывший вокзальный опер Илья. Его нашли повешенным в собственной квартире. Причина банальная - пьянство и уход жены. Через пару месяцев в собственной постели скончалась "заслуженная артистка" Виолетта Генриховна. Врачи и патологоанатомы констатировали внезапную остановку сердца в результате острой сердечной недостаточности. Вероника хорошо знала, что мамаша Вета была здорова, как лошадь, никогда не нервничала и особо не перетруждалась на гламурных тусовках и в инспекционных поездках по вверенным ей притонам и борделям. А накануне, сама, в одиночку, за вечер выдула бутылку импортного коллекционного вина, презентованного ей по какому-то поводу лично боссом, и доставленную на квартиру водителем Григорием. Она приглашала присоединиться к ней и Веронику, но та спешила на встречу с очередным клиентом и попросила оставить ей немного, на пробу. Собиралась продегустировать после возвращения. Но утром бутылку не нашла, а потом, в суматохе свалившихся на ее голову новостей и подготовки похорон, и вовсе забыла о ней. Третим отправился в преисподню Григорий - нашли в  запертом гараже. Заснул в машине с работающим двигателем и отравился выхлопными газами.  "Коршун" прервал монолог рассказчицы серией конкретных уточняющих вопросов, отчего их общение стало больше походть на допрос с параллельной аудиофиксацией. Первый из них касался отношений Вероники с другими сотрудниками правоохранительных органов. Он предполагал не только  выяснение осведомленности кого-либо из руководства МВД, СБУ или прокуратуры о размахе преступной деятельности Полевича, но и ее реакцию на предложение стать инициатором его официального уголовного преследования и наказания. Ее ответ был довольно коротким, но предельно ясным и однозначным. Сама она, опасаясь за жизнь ребенка и свою собственную судьбу, такой цели перед собой не ставила. Несколько раз, по собственной инициативе, Полевич сам затевал разговор на эту тему. Он убеждал ее, что ни ей, ни тем более, ему, никакая милиция, прокуратура и СБУ, никогда ничего сделать не смогут. Он все продумал, везде подстраховался. Никаких доказательств против него нет и быть не может. Даже если кто-то и попытается с ним потягаться, у него хватает денег и других средств, все эти попытки свести на нет. В крайнем случае - уедет в Европу. У него и там все схвачено и подготовлено, включая вид на жительство и будущее гражданство. Исходя из этих его слов и последних событий в его окружении, она  не будет писать какие-либо заявления и не будет участвовать  ни в каких расследованиях. Ей нужно найти своего ребенка. Как только она это сделает - сама убьет Полевича собственными руками, любым подвернувшимся способом. Она уже приговорила его! Без всяких судов и следствий! Следующие вопросы "Коршуна" касались деталей перечисленных Вероникой преступлений. Она отвечала подробно и толково. Конца их диалога не было. Запись оборвалась на полуслове - заполнился  весь объем цифровой памяти диктофона.

Глава IХ. ПУСТОТА.

             Прослушивание записей на диктофоне убило меня и морально и физически. После гипертонического невроза с фонтаном разнонаправленных эмоций, толкотней обрывочных и противоречивых мыслей в голове, хаотичными порывами что-то предпринимать и куда-то сломя голову нестись, тело и сознание провалилось в глубокую астению. Не мог ни стоять, ни сидеть. Завалился на диван, уперев бессмысленный, ничего не видящий взгляд в белый потолок. Впервые в жизни почувствовал в мозгу  полное отсутствие каких-либо мыслей. Последней искрой где-то далеко, вне сознания, услышал слова любимой песни Владимира Высоцкого:
             Истома ящерицей ползает в костях,
             И сердце с трезвой головой- не на ножах,
             И не захватывает дух на скоростях,
             Не холодеет кровь на виражах.
             Устал бороться с притяжением Земли,
             Лежу-так больше расстоянье до петли,
             И сердце дергается, словно не во мне-
             Пора туда, где только НИ, и только НЕ...
  Я готов был поклясться, что не терял сознание и не засыпал! Слышал шум за окном и понимал, где нахожусь. Продолжал смотреть в потолок, краем зрительного поля отмечая плафон люстры.  Был какой-то провал, дезориентация во времени, полное отсутствие мыслей и чувств. Вначале, я услышал его голос, а уже потом, метрах в двух над собой, ближе к белизне потолка, стал различать его образ и детали лица. Отец Сергий смотрел на меня своим обычным проницательным, немного печальным взглядом и укоризненно качал головой. Голос был тихий и грустный, звучал не сверху, и  доходил до меня не снаружи. Я ощущал его где-то внутри собственной головы. "Не отчаивайся и не впадай в уныние! Думай не о себе, а о других. Не лежи, вставай!"- раньше смысла слов, я  почувствовал возвращение в тело пропавших сил и способности соображать. Взглянув сначала в окно, а потом и на циферблат электронного будильника, убедился, что находился в этой непонятной прострации около  четырех часов. Мысли снова завели свой хоровод. В основном, это были связанные между собой вопросы. Ни на один из них у меня не было полного ответа, и я никак не мог разорвать этот порочный круг: "Как я мог пропустить мимо, не обратить внимание на криминальную и личностную деградацию Полевича?! Почему "Коршун" и "Еж" отодвинули меня от дела, перестали общаться и тайно продолжили расследование за моей спиной?! Где сейчас Сергей Кондратенко, не угрожает ли ему смертельная опасность?! Умер ли "Коршун" естественной, ненасильственной смертью от повторного инфаркта, или стал очередной жертвой этого перерожденца-оборотня?! Что теперь делать с Полевичем?!" Пытался сам себе ответить на все эти вопросы - получалось неубедительно, больше тянуло на попытку самооправдания и полную капитуляцию. Снова, из глубины подсознания  выползало и стремительно разрасталось ощущение беспомощности, безысходности и фатальной предопределенности новой, страшной беды. Несколько последних дней, пытаясь связаться с "Ежом", десятки раз безрезультатно набирал номер его телефона. Мобилка все время была отключена.  Звонил на Донбасс и просил свою младшую сестру аккуратно, не пугая и не расстраивая тетю Пашу, узнать у нее, не сменил ли он свой номер и выяснить его местонахождение. Ответ тоже был неопределенный. Две недели назад приезжал на ночь, утром уехал, номер телефона не менял. Набрал еще раз - результат тот же. В Харьков ехать не решался - далеко, долго и бессмысленно. Хотелось напиться и забыться. Когда стало совсем невмоготу бездействовать и сидеть дома сложа руки, решил дотемна съездить за город, к отцу Сергию. По дороге, выстраивая в уме предстоящий разговор, решился на пересмотр нашего с ним давнишнего  соглашения. Меньше всего меня теперь беспокоили материалистические основы моего мировоззрения, профессиональные и личностные амбиции, гордость и самолюбие. Мол, приеду, поклонюсь, открыто и искренне попрошу помощи. Для себя и всех других участников этой истории. Надо будет - встану на колени!
Долго стучал в наглухо запертые двери церквушки. Уже  повернулся и собрался было уходить, когда они с шумом  отворились. На пороге, прикрывая ладонью зевоту, стоял незнакомый священник. Высокого роста, полный, с помятым лицом и в полурасстегнутой рясе, без креста на груди. Недовольным голосом, не здороваясь, сообщил, что службы сегодня не будет, приема по личным вопросам - тоже. Узнав, что я ищу отца Сергия, коротко ответил, что он в паломнической поездке и,  так же шумно, закрыл дверь перед самым моим лицом. Уже возле машины, со мной разговорилась  старушка, ставшая свидетелем моего короткого общения с неприветливым церковнослужителем.  Она уточнила, что отца Сергия нет в приходе уже больше месяца.  Уехал в Сергиеву Лавру, под Москвой. Когда вернется - неизвестно. В последнее время ему нездоровилось. Хороший был батюшка. Эту часть своей речи она произнесла тихим, смиренным голосом. Потом, словно решившись на что-то запретное, уже совсем другим, недовольно-обличительным голосом, то ли жалуясь мне, то ли ругая, резко добавила: "А этот новый - чистый нехристь! На месте никогда нет, церковь постоянно заперта. Все гуляет в городе. Сноха давеча видела его в ресторане с непутевыми девками. Все машины меняет, цены на свечи и требы поднял! Поговаривают, что это он и изжил отсюда батюшку Сергия!" Дальше я слушать не стал. Коротко поблагодарил словоохотливую старушку, быстро попрощался и уехал.
Дорога назад показалась еще длиннее, ухабы и ямы - еще отвратительнее. Оставляя машину у подъезда во дворе, еле-еле удержался, чтобы не завернуть за угол дома и не взять в магазине бутылку водки. На площадке этажа, лицом к лицу столкнулся с младшей дочерью. Задержавшись взглядом на моем лице дольше обычного, встревожено поинтересовалась: "Ты чего так рано? Не заболел, часом? Что-то выглядишь неважненько?!" Еле выдавил из себя улыбку и  оправдательно-успокоительные слова об усталости и кризисе среднего возраста. Вернувшаяся с работы жена, убедившись по обуви и одежде на вешалке, что я дома, по привычке, начала диалог из коридора, даже не заходя в мою комнату: "Ты опять запил?! Почему на работу не выходишь?! Я по дороге  домой, встретила твоего начальника охраны - Рому Вачадзе. Спрашивал о твоем здоровье, говорил, что весь офис волнуется и переживает. А я даже не знала, что ему ответить?!" Видя, что не отзываюсь и не отвечаю на ее стандартные  подковырки, вошла в комнату, остановилась у дивана, уперев руки в бока. Я подтвердил, что с утра звонил на офис, разговаривал с замом и предупреждал, что плохо себя чувствую, останусь на телефоне, дома. "Да ты, никак, трезвый?!"- некоторое удивление в голосе поубавило сарказма в словах, но вовсе не означало окончание допроса. "Что, язва обострилась, или давление мучает? На тебе лица нет! Сходить в аптеку? Может у тебя нелады на работе?" - голос смягчился, и в нем уже чувствовалось сострадание. Мне не хотелось никого видеть, а не то, чтобы обсуждать с кем-то свое состояние. Ухватившись за вариант с обострением язвенной болезни двенадцатиперстной кишки, попросил оставить меня одного. Спохватившись, что ответил слишком грубо, уже вдогонку примирительно добавил, что главные нелады у меня не на работе, а в душе и  в мозгах.
Эта ночь, наверное, стала одной из самых трудных и самых длинных, за всю мою сорокашестилетнюю жизнь. Первый замкнутый круг вопросов без ответов, вскоре стал обрастать все новыми и новыми, более конкретными, второстепенными вопросами. Я снова пытался ответить на каждый из них. Эти промежуточные ответы снова не состыковывались между собой и не выводили на главный ответ - что делать сию минуту, в следующие часы, завтра и всю оставшуюся жизнь. Но они однозначно сходились на том, что законно привлечь Сергея Полевича к уголовной ответственности, вменить ему все совершенные им преступления, добиться заслуженного и справедливого наказания - нереально. Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Отпустить, простить и забыть - невозможно! Оставалось только одно - убить! Но кто и как это должен сделать?! Возможно, "Еж" этим и  был занят все последние время,  за которое я так и не смог с ним связаться. Возможно, такую же цель ставил перед собой и покойный "Коршун?!" И что, каков результат?! Один - точно мертв, другой -  вполне вероятно! И этот результат, вкупе со всеми остальными - тоже на моей совести. Теперь, моя очередь пробовать. Следующие несколько минут я на полном серьезе, подробно и профессионально, прокручивал в голове все возможные варианты ликвидации Полевича. Выбрал самый реальный и надежный - сделать это самостоятельно, без наемных киллеров и соучастников. Дальше -  анализ конкретных способов и методов: оружие, место, время, страховка, пути отхода. Из оружия, выбрал пистолет. Со службы у меня еще оставался один трофейный экземпляр - самодельный 9-миллиметровый шестизарядный револьвер. Несмотря на простоту конструкции и кустарный способ изготовления - работал безотказно и эффективно. Но он хранился, закопанным в саду тестя, в двухстах километрах от города. Сама поездка и извлечение его из тайника требовали времени и убедительной легенды для обоснования неожиданного визита в гости. Но это, как и все последующие этапы, уже - дело техники. Поток мыслей на считанные секунды притормозил в пунктах осмысления сложностей, связанных с отъездом Полевича заграницу, с наличием у него собственного огнестрельного оружия, охраны и прочих мер безопасности. Осмысливать вариант будущей дуэли, при котором побеждает он,  мои сознание и подсознание отказывались, мысленный поток этот участок разрабатываемого плана  легко обогнул стороной. Зато, резко затормозил и надолго закружил на месте, подойдя, казалось бы, к простому и понятному вопросу. Этот вопрос мог бы задать мне и сам Полевич, если бы у него возникла такая возможность. Этот вопрос я  несколько раз уже задавал и сам себе: "Почему, по какому праву и с какой целью я решил лишить его жизни?" И с точки зрения криминологии, и в плане логического обоснования, и в плане морального оправдания, я не мог коротко и однозначно на него ответить. Ни один из приходящих на ум ответов, не устраивал другую часть моей сущности. Вскоре, я уже не понимал, кто с кем спорит: сознание - с подсознанием, ум -  с душой и сердцем, медицинская часть моей жизни - с ментовской, логика и эмоции - с разумом. В какие-то мгновения казалось, что я спорю с каким-то другим человеком:
- Он- убийца и предатель, доставивший много горя и страданий ни в чем неповинным людям, поэтому заслуживает смерти!
- Это кто так решил? Ты в одном лице хочешь выступать в роли следователя, судьи и палача? Кто наделил тебя такими правами и полномочиями? А где защита, свидетели, эксперты, присяжные заседатели?!
- В данном случае, все это - необязательные формальности! Главное - справедливый и реальный результат. Он важен только для тех, кто причастен к этому делу. Других - не касается. Я сделаю то, что должен сделать. Должен по уму, чести и совести!
- А вдруг, где-то закралась роковая ошибка ?! Вдруг, кто-то заблуждался, или умышленно солгал, подтасовал факты - Вероника, Найденко, "Коршун", днепропетровский предприниматель, или вообще, кто-то неизвестный?!
- Я уверен, что ошибки нет, это именно тот Полевич, которого я знал. Уверен, что он виновен и подлежит наказанию - устранению, как бешеное животное. И кроме меня это больше некому сделать!
 - Если ты так уверен, почему не доказал это процессуальным путем и не предал его справедливому и законному суду? Ты не справился с данными друзьям обещаниями и взятыми на себя обязательствами. Злишься и комплексуешь, придумываешь себе всякие оправдания! Это будет даже не слепая, эмоциональная месть, а циничное, спланированное преступление! Чем ты, в этом случае, отличаешься от того же Полевича?! Достигнув очередного тупика, мысли и чувства перемещались в совсем другую плоскость спора:
- Ты просто боишься, кишка тонка! Убить - не каждому под силу. Почему тянешь время, лежишь пластом? Почему не едешь за оружием, не готовишь поездку в Киев?
- Если и боюсь, то не того, что мне предстоит сделать. И даже не того, что в решающий момент он окажется умнее, хитрее и сильнее меня. Не того, что сам могу быть убит или серьезно покалечен. При любом исходе, меня пугают отдаленные последствия. Как я буду жить и чувствовать себя убийцей? Явно - не героем, исполнившим свой долг! Как, в случае неудачи, все будет преподнесено моим родным и близким, бывшим коллегам и друзьям?! Скажут, что бывший мент, из-за корыстных или неприязненных побуждений напал на своего знакомого, за  что и был арестован?!
- А ты докажи свои профессионализм и моральность одним махом! Сделай, как и раньше в самых трудных и неоднозначных ситуациях - совмести несовместимое в одно целое! Получи от Полевича задокументированное чистосердечное признание и предложи явку с повинной. Он конечно же, откажется и нападет на тебя первым. Тогда и убьешь его в состоянии необходимой обороны! И результат - тот же самый, и совесть - чиста! Подобные вопросы-ответы, продолжались по всем плоскостям и граням моего мировоззрения и всех, хороших и плохих, светлых и темных, сторон моей личности. В конце этого очередного марафона, мне снова начало казаться, что мыслей - уже нет, остаются одни чувства и ощущения. Я начал образно представлять, как первоначальный набор основных вопросов, постепенно обрастая второстепенными, уточняющими подвопросами и условными, половинчатыми ответами, вдруг, перестал двигаться по кругу. На мгновенье замерев, этот круг стал вращаться через ось своего диаметра  совсем в других плоскостях и направлениях. Я оказался  уже внутри пустой, непроницаемой для света и звука сферы, вращаясь и кувыркаясь внутри нее, как курсант летного училища в шарообразном тренажере, при подготовке к полетам на сверхзвуковых скоростях и в невесомости. Помня мой предыдущий провал в четырехчасовое небытие, даже не испугался надвигающегося повтора. Еще с институтских времен, я знал, что длительное умственное и запредельное эмоциональное напряжение, связанное с жизненно-важной, но неразрешимой проблемой, может закончиться острым психозом, или длительным летаргическим сном. Так живой организм спасает себя от неминуемой смерти вследствие надвигающейся на него непреодолимой опасности. Страха не было - после того, как эта невидимая вращающаяся сфера заблокировала мои мысли, она выключила  все мои чувства и ощущения.

Глава Х. ДОЛГОЖДАННЫЙ  ЗВОНОК.

Приходить в себя начал только под утро, когда за окном обозначилась первая серость пробивающегося рассвета. Душевная пустота, безмыслие и эмоциональная отрешенность все еще не выпускали из своего плена. Вставать не хотелось. Снова, будто пытаясь вызвать вчерашние видения, бездумно пялился в белый потолок. Напрасно! Ни голос, ни образ,  больше не появлялись. Слышал, как проснулась в другой комнате жена. Когда заходила в мою - закрыл глаза и прикинулся спящим. После ее ухода на работу, покинул постель на несколько минут по физиологическим нуждам. Бесцельно побродив по пустой квартире, снова завалился на диван. Пытался вспомнить все свои вчерашние мысли и ощущения, отделить реальность от возможных сновидений. Настойчивые трели дверного звонка вызвали раздражение и страх. Визит незнакомой женщины - курьерши в черной одежде, снова вогнал в какой-то ступор. Пропустив из-за нее  входящий звонок с неопределившимся номером, хотя и догадался, от кого  пришло принесенное ей письмо, не открывая, положил его на стол, сконцентрировав все внимание на лежащей рядом мобилке. Наверное, со стороны, был похож на чукчу из анекдота, умолявшего телефонный аппарат зазвенеть еще раз. Телефон зазвенел. Но этот вызов, как и несколько предыдущих и последующих, с четко высвечивающимися именами вызывающих абонентов, меня не интересовали, и я на них не отвечал. Долгожданный звонок прозвучал ближе к обеду. Номер определялся, но был мне совершенно незнаком. Тем не менее, не зная почему, я  среагировал и ответил.
Голос "Ежа" показался несколько взволнованным по интонации и напряжению, хотя по смыслу первых слов приветствия, ничего сверхъестественного и страшного не предвещал. Зато я, как ни готовился и как ни старался, с первых же слов выдал свое состояние с потрохами: "Ты где пропал?! Что у тебя случилось? Я уже измучился ждать от тебя звонка!" - эти слова и эмоции больше бы подошли какой-нибудь родственнице женского пола, чем другу детства и недавнему руководителю частной  оперативно-детективной группы. "Со мной все в порядке. А с Ним - все кончено, его больше нет! Думаю, ты понимаешь, о ком я говорю?!" - то ли мое возбуждение передалось Сергею, то ли упоминание об объекте предстоящего разговора сказалось на его эмоциональном состоянии, но его речь резко изменилась не только по интонации, но и по темпу.  Предварительно осведомившись, удобно ли мне разговаривать и располагаю ли я свободным временем, попросил  молчать и не перебивать его, пока он не выскажется полностью. Его последующие слова прозвучали с каким-то надрывом, болью, нескрываемой ненавистью и злостью, но одновременно-с таким же ярко выраженным облегчением и радостью: "Этот гад мертв! Но я его не убивал! Почти всю работу для этого сделал покойный "Коршун", мне лишь пришлось поставить последнюю точку!" Далее, постепенно успокаиваясь и овладевая собой "Еж" рассказал все интересующие меня подробности.
После того, как я отвез и познакомил его с отцом Сергием, у него упал с сердца тяжелый груз переживаний, связанных с потерей меньшего брата. Батюшка сумел подобрать ключик к этому самому сердцу и нужные слова, проникшие в его душу. Много и откровенно с ним беседовал, долго и кропотливо готовил его к главному. "Еж" продолжал страдать и мучиться от подозрений, что смерть Вовки была совсем не такой, как объясняли ему все милицейские чины, и , соглашаясь с ними, подтверждали мы с "Коршуном". Эти подозрения постепенно перерастали в недоверие и разочарование в крепости и искренности нашей дружбы. Он начал злиться, упрекать нас в в бездействии и нежелании найти виновных и отомстить за брата. Дойдя до предела, сам попросил совета и помощи у батюшки. Тот слегка успокоил добрыми словами и предложил, в следующий раз, приехать к нему вместе с "Коршуном". То, что произошло потом, уже морально и духовно подготовленный "Еж" , осознал и воспринял, как истину и реальность, с трудом, через определенное время. "Коршун", вообще, поначалу отказывался верить происходящему и подчинился только  благодаря настойчивым уговорам отца Сергия и просьбам, а порой и ультимативным требованиям, "Ежа". Сначала, отец Сергий, взял с них обещание любыми путями и способами отодвинуть меня от расследования, ни при каких условиях не передавать мне новую информацию, и не выполнять никаких моих поручений. За это пообещал им свою помощь в этом деле. И у "Ежа" и у "Коршуна" к этому времени накопилось ко мне достаточно много претензий, связанных с организацией должного взаимодействия с милицейским и прокурорским руководством. Даже опытный, но давно уволенный из милиции "Коршун", не говоря уже об абсолютно "гражданском" Сергее Кондратенко, плохо представляя себе степень деградации современной украинской  правоохранительной системы, сделал неправильные выводы и засомневался в моей честности и порядочности. А после того, как побывал у меня в гостях в Запорожье, и увидел фотографию совместного с Полевичем застолья в Севастополе, эти сомнения переросли в обоснованные подозрения. Именно поэтому, кратко посовещавшись, приняли условия отца Сергия. Но то что они услышали от него через несколько минут, заставило их не только краснеть от стыда, но и бледнеть от страха  и переживаний за мою дальнейшую судьбу. Они уже оба знали о способностях батюшки к ясновидению. Несколько раз "Еж" упрашивал рассказать ему все, даже самое страшное и неприятное, о гибели Вовки.  В этот раз он больше не стал отказываться. После очередной такой просьбы, уже со стороны двух Сергеев, долго и напряженно размышлял и, наконец, согласился. Оба позже, делясь впечатлениями об этой встрече, соглашались с выводами друг друга, о том, что отец Сергий в тот момент, решился переступить какую-то невидимую, но важную и опасную для него запретную черту. Сначала он озвучил некоторые детали событий и обстоятельств, непосредственно предшествовавших гибели Вовки. Об этих деталях никто из нас не знал, нигде и ни с кем о них разговор не вели. Потом сказал, что к его смерти напрямую причастны люди в погонах, сотрудники железнодорожной милиции на киевском вокзале. Позже назвал имя и фамилию основного убийцы - Полевич Сергей. Нужно было видеть реакцию "Коршуна" на эти последние слова батюшки! Потеряв самообладание, забыв где находится, он вскочил со своего места, схватившись за голову стал метаться по тесной каморке, сталкивая со стола и полок книги и другую церковную утварь. Не контролируя себя, несколько раз в сердцах, вслух выругался матом. Остановился и замолк лишь тогда, когда услышал продолжение откровений отца Сергия. В этот момент своего рассказа "Еж" неожиданно замолчал. После долгой паузы, медленно и неуверенно, тщательно подбирая слова, продолжил: "Он сказал, что в конце всей этой истории, тебя ждет мучительная и позорная смерть в тюрьме! На все наши уговоры сообщить нам подробности и научить, как этого избежать, кратко ответил, что это - Божья воля, изменить которую он не в силах. Потом, заметив, что "Коршун" схватился за сердце и стал задыхаться, бросился к нему. Положил обе ладони ему на голову, шепотом начал читать молитву. Когда Сергею стало намного легче, сжалившись и успокаивая, добавил, что совсем маленькая надежда остается. И главное условие для ее реализации - неукоснительное выполнение данных нами в отношении тебя обещаний. Снимая остатки подозрений и сомнений разъяснил, что хотя вы с Полевичем, действительно, давно знакомы, ты ни сном, ни духом не ведаешь о его дьявольской сущности и совершенном им зле. И именно это незнание, пока, спасает  от уготованной тебе участи! Нам  продолжать расследование разрешил при условии, что мы не пойдем на насилие и убережем при этом собственные души от тяжкого греха, даже пообещал свою "посильную помощь" - за этими словами "Ежа" снова последовала  длительная, напряженная пауза. После глубокого вздоха, он продолжил свой рассказ уже с другого места, пропустив подробности довольно длительного отрезка времени.
Выполняя данное отцу Сергию обещание, как могли, разыгрывали с "Коршуном" обиду и недовольство моим поведением, перестали звонить. "Коршун" всю дальнейшую работу взвалил на себя, изредка сообщая о полученных промежуточных  результатах. Когда попал в больницу с инфарктом,  передал "Ежу", на всякий случай, все собранные материалы по банде Полевича и свел его  с  Вероникой. С ней тоже было заключено двустороннее соглашение. Мы ей находим ее сына, она нам - преподносит Полевича "на блюдечке с голубой каемочкой". Он ничего не говорил ей о смерти "Коршуна" и концовку провел в качестве его заместителя.
Вероника вызвала Полевича по телефону в назначенное место, соблазнив правдоподобным рассказом о "жирном" клиенте с крупной суммой налички и несколькими золотыми банковскими картами в борсетке. Торопила частыми звонками с информацией о том, что клиент уже вырубается, а таксист, хотя и получил хорошие деньги, ворчит и требует перегрузить храпящего борова в другую машину, больше катать их по окраинам города не хочет. Жадность и  маниакальная  потребность очередного куража, оправдали все расчеты и сделали свое дело. Полевич клюнул! Он не насторожился и не придал значения ни месту назначенной встречи, ни тщательно скрываемой дрожи в голосе своей рабыни. Встреча была назначена под тем самым мостом, где был обнаружен труп Вовки. В кармане поворота нижней, грунтовой дороги, напротив той самой, бетонной опоры. Вероника заметно мандражировала, но храбрилась и старалась не показывать виду. "Еж" убеждал ее, что не собирается его убивать, увезет далеко в другой город, и уже там, разберется с ним по полной. Так что она больше не увидит его никогда. Тем более, что уедет с сыном, как и планировала, на ПМЖ за границу. На всякий случай, договорились действовать по обстоятельствам. Расхрабрившись, Вероника даже пообещала, на случай, если ситуация будет выходить их под контроля, разок-другой проткнуть своего ненавистного мучителя ножом, при этом показала спрятанный под одеждой, небольшой нож с выкидным лезвием. Когда он высказал ей свои сомнения по поводу выбранного места, успокаивала уже она: "Полевич любит этот укромный уголок. По неосторожным словам  покойного  Григория, здесь закончили жизнь трое самых прибыльных его жертв. Двоих из них, потом перевезли и закопали в прибрежных зарослях, в километре отсюда. Так что, у него нет повода для беспокойства и подозрений!"
  Но какие-то подозрения, или предчувствия у Полевича, все-таки возникли. Его поведение выходило за рамки обычной перестраховки. На неброской машине, с включенными фарами дальнего света он, опоздав на полчаса, сначала проехал мимо, не остановившись. Через пять минут вернулся с другой стороны, снова проехал мимо, теперь уже при свете только габаритных подфарников. Остановился метрах в двадцати перед их машиной, на встречной полосе. Машину, не глуша мотор, наискось прижал левым   передним колесом к самому отбойнику. Пару минут  неподвижно сидел в салоне. Потом перезвонил Веронике по мобилке. "Еж" слышал весь их разговор. Спросил, где клиент? Услышав, что тот спит на заднем сидении, головой на ее коленях, несколько смягчил интонацию. Приказал ей отправить водилу погулять сзади машины, минут на 5-10. "Еж", занимавший водительское место, послушно вылез из-за руля, и разминая на ходу ноги, медленно побрел по дороге. Уже в самом конце поворота, рассчитывая на темноту, обернулся и увидел, что Полевич вышел из своей машины не с водительской стороны, а через правую пассажирскую дверь. После этого Сергей перелез через отбойник, спустился вниз и быстро обогнул карман дороги по едва заметной тропинке. Сдирая в кровь кожу и ногти на пальцах, вылез наверх в десяти метрах от капота машины Полевича. Тот  уже  медленной, осторожной походкой, подходил вплотную к его машине. Внезапно обернулся, заметив  приближающегося к его машине "Ежа", стремительно побежал обратно, ему навстречу. Траектории движения обоих сходились у ее  передней правой  двери. Догадавшись, что "Еж" добежит к ней первым, Полевич в последний момент решил обогнуть машину слева, надеясь по узкому просвету между колесами и металлическим отбойником, протиснуться к водительской двери. В метре от машины он сделал резкий поворот влево, по инерции завалившись на крышку багажника, оттолкнулся обеими руками, и так же, по инерции, вскочил на ребро отбойника. Пытаясь удержать равновесие и повернуться лицом к машине, словно лопастями ветряка, энергично забалансировал расставленными в стороны руками. "Еж" в это время находился в метре от радиаторной решетки машины. Он четко видел, что Полевичу удалось восстановить равновесие, развернуться к нему лицом, сделать шаг в сторону, ближе к водительской двери. Он уже опускал руки, слегка наклонившись и присев в коленях, готовясь спрыгнуть с отбойника на дорогу и открыть водительскую дверь. В этот момент их взгляды встретились. Даже при тусклом свете включенных габаритов, "Еж" смог рассмотреть в глазах своего ненавистного врага  выражение панического страха. А еще - выражение осмысленного узнавания - Полевич понимал, кто перед ним  находится и с чем связана их неожиданная встреча. Оба на мгновение замерли, но это оцепенение продлилось меньше секунды. Потом "Ежу" показалось, что в грудь Полевича ударил какой-то короткий и мощный порыв ветра. Он заставил его разогнуться во весь рост, синхронно, будто в попытке схватиться за воздух, резко и коротко, взмахнуть обеими руками. Выражение страха в его глазах, в этот момент, сменилось на выражение недоумения и удивления. В следующее мгновение, его тело плашмя, спиной вперед, полетело на пятиметровый бетонный откос поворота дороги. Из темноты снизу, слух "Ежа" вначале уловил тупой тяжелый удар и приглушенный стон, потом - непродолжительное мягкое шуршание и второй,  более резкий и жесткий удар, короткое хрипение и характерное бульканье вязкой жидкости.
Возвращение к своей машине, короткий разговор с трясущейся от страха и возбуждения Вероникой, поиск фонаря в багажнике, заняли минут 5-6 времени. Вдвоем, обойдя откос, спустились вниз. "Еж" несколько раз бывал на этом месте, хорошо ориентировался даже в темноте. Но на этот раз, при свете фонаря, и площадка гравия, и кусты, и  бетонная опора верхнего моста, выглядели особо зловеще и пугающе. Полевич лежал на спине, всего лишь на метр левее того места, где было обнаружено тело Вовки.   Его голова была неестественным образом подвернута под локоть левой руки, размозженным затылком упиралась в основание бетонной опоры. На высоте полуметра, на ее шершавой передней грани темнело большое кровавое пятно. Несколько тонких вязких потеков сворачивающейся крови, вперемежку с белесым веществом мозга, продолжали медленно спускаться вниз. Было ясно, что смерть наступила мгновенно, но Сергей для верности проверил отсутствие пульса на холодеющем запястье. Приходящая в себя Вероника, преодолевая отвращение и брезгливость, предварительно надев перчатки, профессионально проверила  карманы одежды. Нашла боевой пистолет ПМ, с патроном в патроннике, и два мобильных телефона. На немой, но красноречивый вопрос взглядом, "Еж" разрешил взять их с собой. Деньги и документы оставили на местах. Машину, с помощью фонаря, через стекла, осмотрели лишь снаружи. Не обнаружив ничего важного и интересного, в салон лезть не стали. Через несколько минут уехали в центр города. Ни в милицию, ни в Скорую - не звонили.
После такого подробного описания развязки, "Еж" отошел от хронологической последовательности и повернул рассказ в сторону своих мастей и впечатлений. "Я несколько раз потом просматривал запись происшедшего. Из одной из своих заграничных поездок, Вовка привез и подарил мне автомобильный видеорегистратор. Он постоянно работал в моей машине. Несмотря на слабое освещение, запись нашей встречи с Полевичем, получилась довольно неплохого качества. На ней отчетливо видно, что этот невидимый толчок в грудь Полевича, балансировавшего на отбойнике, действительно, был. Ничем другим, как вмешательством в эту критическую ситуацию отца Сергия, я происшедшее объяснить не могу. Никакого ветра в тот вечер не было! Я не знаю, чем бы все закончилось без его помощи. У меня даже не было конкретного плана действий. Хотел задержать его, связать и вывезти в Харьков. Держать в подвале недостроенного Вовкиного дома до тех пор, пока во всем не сознается. Уже потом - принимать окончательное решение. Действительно, все, что  случается - к лучшему! Мне кажется, что происшедшее - самый лучший выход из этой ситуации. Если будет расследование и докажут мою вину - я готов понести наказание за все свои действия. Если, поступят как и с Вовкой, замнут и замурыжат дело, спишут в отказной материал -  переживать и мстить за такого гада никто не будет. Мне даже легче и спокойнее, что никто не замарал его кровью свои руки. Мы выполнили обещание, данное отцу Сергию! Спасибо тебе за него и за "Коршуна". Жаль, что оба не дожили до этого дня ! Прости, что в какой-то момент поставил под сомнение твою честность и нашу дружбу!"- речь друга приобрела невыносимую для моей истерзанной психики интонацию раскаяния, прощения  и  прощания. Больше от страха и скорби, чем от  интереса и нетерпения, в первый раз за все время рассказа, я перебил его и попросил подробнее рассказать об их последних взаимоотношениях с отцом Сергием. "Еж" коротко описал хронологию их встреч, уточнив, что "Коршун" виделся с батюшкой всего 3-4 раза. Это  было общение не только по поводу смерти Вовки и объединившего их расследования. Священник рассказывал много интересного о жизни и людях, объяснял известные им явления и события с тех точек зрения и в тех плоскостях, о которых они оба  никогда даже не задумывались. Во время последних встреч, "Еж" заметил, что отец Сергий стал заметно сдавать физически - сильно похудел и быстро утомлялся. На его настойчивые вопросы о состоянии здоровья, обычно отвечал шутками, или успокоительными метафорами. Лишь на самой последней встрече, отдавая ему в подарок несколько старинных книг, откровенно признался, что скоро покинет этот мир и не хочет, чтобы они попали в недостойные руки. Потом добавил: "Наши внутренние энергии очень похожи по структуре и качеству, только тебе еще нужно  научиться управлять ими, применять их только во благо, и постоянно поддерживать их силу. О моей физической смерти ни тебе, ни твоим друзьям переживать и печалиться не стоит - я и в другой жизни, постоянно буду с вами. Эти книги помогут тебе все понять!" Было заметно, что "Ежу" легче было говорить о живом отце Сергии и его наставлениях, чем  возвращаться к деталям и обстоятельствам его смерти. Тем не менее, задав ему еще несколько вопросов и сопоставив его ответы с временными параметрами последних событий, я пришел к выводу, что батюшка умер за сутки до гибели Полевича, и за двое суток - до получения мною доставленного курьершей письма. Я задал ему еще ряд вопросов, но "Еж" снова взял инициативу в свои руки: "Я всю ночь провел за рулем, сильно устал! Давай, я дорасскажу тебе самое необходимое, а остальное - потом, при встрече!" Он скороговоркой сообщил, что приехал повидаться с матерью всего на несколько часов. Просил ей о Полевиче ничего не рассказывать - она уже смирилась, что Вовка погиб по собственной неосторожности. Мол, если принять во внимание обстоятельства его встречи  и общения на вокзале с Вероникой, то так оно в сущности и было! Свою машину он на время закроет в гараже у нашего одноклассника. Все полученные от "Коршуна" материалы по Полевичу и его подельникам, спрячет в нашем тайнике. "Ты помнишь то дерево у ручья, недалеко от нашего дома, под которым в детстве  мы оборудовали  тайник?! Я его обновил и получше замаскировал. Там теперь  заросли, но ты - найдешь! Копию записи с видеорегистратора моей машины я вложил в папку с документами. Пистолет и две СИМ-карты Полевича  у Вероники забрал, оставлю там же. Может на оружии есть его отпечатки и оно еще пригодится! Ты можешь забрать все из тайника в любое удобное время. Я на некоторое время уеду, ни  в Харькове, ни на Донбассе меня не будет. Думаю, что предупреждение отца Сергия, больше не актуально, и ты сам можешь решать, что с этим делать. Я никаких расследований не хочу! Вероника, по-моему, тоже заслужила прощения. Я дал ей адрес детдома, в котором Полевич передерживал ее ребенка без права усыновления. Пусть решает вопрос с сыном и уезжает! Прости еще раз, если с моей стороны было что-то не так! Я потом найду тебя сам, а пока-прощай!"- телефон сначала выдал несколько коротких гудков, а уже потом отключился. Я хотя и не был полностью удовлетворен этим коротким разговором, все же ощутил, что тяжелый камень, давивший меня последние дни, упал с моих плеч. Кладя телефон на стол, не только вспомнил о письме, но и почувствовал, как какие-то невидимые преграды, не дававшие мене на протяжении несколько часов вскрыть и прочитать его - тоже исчезли. Я спокойно взял в руки  серый неброский конверт.

Глава ХI.  ПИСЬМО.

Вскрывая конверт, несмотря на отсутствие необходимых надписей, я  уже не испытывал никаких сомнений относительно его отправителя. Мало того, каким-то необъяснимым чувством,  ощущал  и предугадывал содержание и смысл находящегося в нем письма. Но когда достал и прочитал его, все равно, был несколько удивлен и обескуражен. Нет, не коротким текстом и отсутствием желаемых разъяснений, доказательственных фактов и аргументированных выводов! Отец Сергий и в обычные, спокойные дни своей короткой жизни не страдал многословием и давал возможность оценки и выводы делать другим. Не изменил он себе и в последние ее часы. Я несколько раз прочитал письмо от начала до конца, почти выучил его на память, прежде чем понял причины своего удивления. Письмо адресовалось не только мне одному и несло в себе особый заряд нежданного оптимизма и жизнелюбия! Этот заряд не только перебивал гнетущее ощущение опустошенности от пережитых страданий и понесенных потерь, но и возвращал, утраченное было, доброе и спокойное отношение к окружающему миру, возрождал светлые надежды на будущее:
    "Здравствуй, мой дорогой друг Сергей!
       Пишу, чтобы попросить прощения и проститься с тобой. Хотелось бы встретиться воочию и неторопливо, по-людски поговорить по душам перед нашим расставанием на этой бренной земле. Когда ты будешь читать это письмо, мой жизненный путь на ней, будет уже закончен. Такова воля Господа, такова моя Судьба. Я признаюсь тебе, что нарушил наш давнишний уговор, и без твоего ведома и согласия, вмешался в твою работу и в твою жизнь. Возможно, я не имел на это ни законного, ни морального права. Но ты знал, что я в этой жизни руководствовался и подчинялся другим законам. Их я не нарушил! Мы много спорили с тобой об устройстве этого мира, роли человека в нем, сознании, целях и смыслах жизни. Это, даже были не споры, а дискуссии. Мы с тобой говорили об одном и том же, двигались к одним и тем же целям. Только каждый шел своим путем. Такова Божья воля и Божий промысел. Я не скрывал от тебя своих способностей, но  не бравировал и не злоупотрелял ими. Я сам не знал их полной силы, сам иногда страдал и боялся их. Но, как дитя и творение Господа, я расценивал их частью его  воли и орудием его  промысла. Ты обратился ко мне за помощью, и я, как мог, пытался тебе помочь. Я тоже скорбил по поводу невинно убиенного Владимира, сочувствовал его брату и вам - его друзьям. Сначала, я видел лишь часть, общие контуры того, что уже случилось и того, что  должно было случиться.  Уже тогда, просил тебя остановиться. Ты, будучи верным своим убеждениям, не остановился. Вернее, не мог остановиться! Уже тогда, в своих молитвах, я просил Господа смилостивиться и изменить твою судьбу. Многое во мне изменилось после того, как ты познакомил меня со своими друзьями - Кондратенко и Коршуновым. Сразу же, после очередного их визита ко мне, неожиданно пожаловал и Полевич! Он сослался на тебя, рассказал о вашей встрече в Крыму. Попросил выслушать и дать совет по поводу ситуации в его семье и наметившегося разрыва с женой. Но еще в начале его рассказа, я почувствовал, что озвученный им повод для визита - лишь мелкий правдоподобный предлог. Настоящая причина - проверить мои возможности и определиться в степени моей опасности для него. Я не подал виду и быстро закончив с ним разговор, предложил ему сначала пройти таинство крещения, исповеди перед Богом и Церковью, и уже потом - раскаяния перед людьми. Он так же быстро покинул приход, не выразив ни согласия, ни несогласия со мной. За короткие минуты нашего общения я успел  не только почувствовать его ложь, но и ощутить всю бездну его грехопадения, немыслимую степень гордыни, алчности и себялюбия. Но произошло еще что-то, доселе мне неведомое - замкнулись все, связанные со всеми вами, энергетические потоки. Я во всех деталях, сначала увидел убийство Владимира Кондратенко и другие тяжкие грехи и преступления Полевича. Потом - будущие, связанные с ним события. В одном из видений, с картиной развязки вашего противостояния, я явно видел, как он, тяжело раненый тобой, попадает в больницу и выживает. А ты, легко раненный им, попадаешь в тюрьму, и гибнешь там через несколько дней, совсем по другому, мелкому и  бессмысленному поводу, от рук других, вовсе не связанных с этим делом, преступников. Я тоже, как и ты, много раз в своей жизни, оказался перед выбором и какое-то время не знал, как мне поступать дальше. Как не нарушить Божьи заповеди, церковные каноны и наставления, не переступить через свой долг и свою совесть?! Как реально помочь всем вам, сохранить ваши жизни и ваши души, не разрушить вашей дружбы и уберечь от страданий и позора ваши семьи. Я молился за вас Богу денно и нощно. Потом обратился за помощью к Кондратенко и Коршунову. Они поверили и отозвались на мою просьбу отодвинуть тебя от этого расследования. Я тебе не говорил, но еще в юности, врачи диагностировали у меня острый лейкоз, перешедший в хроническую, медленно прогрессирующую форму. Помогла не медицина, а мое обращение к Господу. Он давал мне силы и поддерживал все эти годы. Два месяца назад началось обострение и я почувствовал, что силы мои начали таять. Моему церковному руководству было известно о моем ясновидении, но оно не одобряло и не поддерживало его. Поэтому, легко согласилось отпустить меня в монастырь  Свято-Троицкой Сергиевой Лавры в Подмосковье. Я не раз бывал там ранее, был знаком с ее братией и знал силу их совместной молитвы. Больше месяца мы денно и нощно молили Господа, просили смилостивиться и изменить свой первоначальный замысел. Просили не только за тебя, но и за всех других Сергеев - и твоих друзей, и меня, и Полевича. Одному просили здоровья, другому - раскаяния и спасения, третьему - истинной веры и продолжения земной жизни. Бог услышал наши молитвы и смилостивился над всеми. Не будем судить своим  скудным людским умом, в чем состояла милость Божия для каждого из нас, лишь по концу этой страшной истории. Я радуюсь, что ты остался жив, а твои близкие избежали горестей и позора. Еще больше рад, что Сергей Кондратенко, кроме брата и Коршунова Сергея, не будет больше никого хоронить с чувством собственной вины. Кстати, мне известно, как ты мучился и убивался, узнав о смерти Сергея. Полевич здесь ни при чем. Сердце у него и раньше болело. Просто, у него был такой характер, не берег и не жалел себя! За него тоже можно возрадоваться - Господь нашел ему достойную и интересную службу при себе, в его новой, неземной жизни. Очень хорошо, что вы помогли вернуть матери ее дитя! Это повлияет на ее раскаяние и исправление быстрее и лучше, чем все полиции, суды и колонии, вместе взятые. Я уверен, что ты тоже все осмыслишь и сделаешь из этой истории необходимые и разумные выводы, наконец-то поймешь разницу между сиюминутным геройством и истинным подвигом. Подвиг - это когда один человек своими поступками и делами, своим примером, всю свою долгую жизнь подвигает других к разуму и гармонии! Я не покинул тебя навсегда, но увидимся  мы еще не скоро. Буду знать о всех твоих добрых делах и неразумных поступках. Буду приходить на помощь в самые тяжелые минуты. Береги и помогай Кондратенко - он хороший человек, с  мощной и доброй энергией. Да, и  еще, перестаньте называть друг друга по кличкам и прозвищам! Детство - детством, но вы уже в другом возрасте! У вас прекрасные, звучные и очень емкие по смыслу имена! Постарайтесь этому смыслу соответствовать!   
                Твой друг Сергей Белянов."


Аннотация:
Психологический детектив, основанный на реальных событиях с реальными участниками. Рассчитан на вдумчивого читателя всех возрастных категорий.