2007

В разгар ночи мы вываливаемся из бара: я, Вова и Женя. Садимся в машину, мальчики вперед, я - на заднее. Начало июня, но выпал снег. Я в открытых туфлях, в руке у меня элегантный коктейль коньяк-кола. Вова меня выгуливает уже несколько вечеров. Женя - его приятель, они вместе играют в футбол. Мы едем кататься. Музыка орет. Меня кидает из стороны в сторону. Я глупо хихикаю и стараюсь не разлить свой напиток. Стакан в бар никогда не вернется, хотя сама я проведу там еще много вечеров. 
Я тусуюсь с Вовой, чтобы хоть с кем-то тусоваться.
Нет, не так, начнем сначала.
Мы в маленьком поселке нефтяников в центре республики Коми. От одной окраины до другой можно дойти за 15 минут. Стандартный набор улиц: Ленина - центральная, Пионерская, Комсомольская, Школьная, Молодежная, чуть более специфичная - Нефтяников. Две школы, шесть детских садов в лучшие годы, музыкалка, ПТУ, спортивные секции. До ближайшего города - шестьдесят километров, до ближайшего нормального города - семьдесят. Вокруг нас лес, смешанный густой лес. Он начинается сразу за забором моего дома. Снег в июне - это, конечно, редкость. Но вообще здесь, и правда, уже холодно в августе и еще холодно в апреле. Лето короткое, август - почти сезон дождей. Световой день зимой часа четыре, зато летом ночи белые с коротким промежутком легких сумерек. Это удобно, когда ты не думаешь про уровень мелатонина, но ищешь, чем себя развлечь.
С развлечениями здесь туго. Есть один бар, он же клуб, он же бильярдная. В будни молодежь либо гуляет по улице Ленина (одна сторона - достойная для пеших прогулок, а вторая - лоховская), либо паркуют машины в ряд на пятачке в центре, открывают окна и так общаются.
За две недели до первого, но не последнего украденного стакана в такой вот автотусовке мы и познакомились. Я сидела на переднем сидении Вовиной машины. Машина Жени стояла рядом. Нас там много было, и, кажется, это был мой день рождения.
- Сколько тебе лет?
- 21
- И где он тебя взял? - кивает на Вову
- На дороге подобрал - улыбаюсь я.
Он работал у моего отца.

С Вовой я проводила время от скуки. Не то, чтобы у меня было много альтернатив. Я приехала домой на преддипломную практику на полтора месяца раньше обычного. Единственная оставшаяся в республике подруга давно работала в соседнем городе, том, что нормальный. Я планировала сгинуть в спортзале, но вот как-то почти сразу по пути как раз оттуда встретила Вову. Моросило. Он остановил машину и предложил меня подвезти. По дороге до моего дома позвал вечером в бар. На следующий день - покататься, ну то есть на самом деле - доехать до нашего общего приятеля и там дунуть. На самом деле, не просто приятеля, а Жары, тайная вялотекущая моя связь с которым была хорошо известна всей их тусовке. Тайная, потому что женат. Все равно связь - потому что из детства.
Я вот только сейчас понимаю, что на самом деле это была своего рода проверка. Вова вполне мог меня туда и не брать, не такой уж я фанат травы. Он мог заехать за мной позже, но ему было важно увидеть нас с Жарой вместе, в одном помещении. Понаблюдать за тем, как мы смотрим друг на друга, что и как друг другу говорим. По косвенным признакам определить текущий уровень нашей близости. Ну и заодно, возможно, получить одобрение на выгул у парня, которому я негласно принадлежу.
Как опытные игроки мы справились безукоризненно. У нас уже тогда за плечами были годы практики. Сцена «встреча давних школьных друзей» была изображена с соблюдением всех нюансов. Разрешение, видимо, тоже было получено, потому что Вова продолжил мне писать и забирать по вечерам из дома.
Нормальный воспитанный парень из хорошей семьи. Нормальный, и я ему нравлюсь. Да, не та внешность, от которой у меня подкосились бы коленки. Да, не то чувство юмора, за которое я могла бы простить любую внешность. Да, не слишком много у нас общих тем для разговоров, но, строго говоря, мы довольно мало времени проводили совсем наедине. У нас даже было свидание вчетвером. И к чести Вовы стоило бы сказать, что это свидание стало одним из самых запоминающихся в моей жизни. Но стоит также отметить, что запомнилось оно прежде всего, как свидание с ****цой.

Все начиналось довольно типично: как-то вечером встретились две относительно нарядных дамы и два кавалера, просто в чистом. Загрузившись в машину, компания проехала по главной улице городка до магазина «Идеал», известного круглосуточным режимом работы, широким ассортиментом алкогольных напитков и разнообразием закусок. Приобретя кое-какие товары в дорогу, группа молодых людей проследовала дальше по главной транспортной артерии вплоть до пересечения с улицей Школьная, получившей свое название из-за находившейся неподалеку общеобразовательной средней школы номер два. Там была сделана еще одна остановка: водитель зашел в ближайший подъезд дома номер шесть, а спустя несколько минут, вернулся, неся в руках пневматическую винтовку.
Дальше события разворачивались стремительно. Машины рванула из города. Проехав пять километров по федеральной трассе, автомобиль повернул на грунтовую дорогу направо. Именно там располагалась городская свалка.
Стоит заметить, что дамы не были посвящены в планы кавалеров. Для них поездка оказалась сюрпризом, к которому они готовы явно не были. А план, собственно, был такой: поехать на свалку пострелять крыс.
И мы, действительно, приехали на свалку, закрыли все окна, хотя это мало спасало. И дальше - парни по очереди выходил из машины, скрывались за первой мусорной горой, слышались выстрелы. Каждый из них возвращался страшно довольным, Спасибо, что они не приносили с собой добычу. Мы же с Аней, так звали вторую девушку, сидели в легком ахере и пили каждая что-то свое.
Спасибо также, что эта часть свидания продлилась недолго. То ли крысы быстро закончились, то ли отказ женской части команды от участия в соревновании, а я уверена, что они мерялись количеством подстреленных особей, был истрактован правильно. Дальше все пошло по стандартному сценарию, и всех это устроило. Но да, этот вечер я помню.
Как я уже сказала, времени наедине мы проводили немного. Хватало разве что на пообниматься в машине возле моего дома или поцеловаться возле калитки. Вова не тащил меня к себе домой или на какую-нибудь съемную квартиру. Он как-то вообще не торопил события. Просто однажды положил руку мне на талию, потом поцеловал на прощание. Понятно, что не чисто платонический интерес им двигал, но он не спешил, был последователен, и я успевала привыкнуть к каждому ритуалу до появления нового. Так постепенно мы подошли к обжиманиям в машине на задворках, ну или пусть будет, живописных окраинах города.
Стояли белые ночи, когда солнце лишь слегка опускается, медленно остывая, небо из голубого превращается в светло-светло серое, как перед дождем. Все теряет краски, тускнеет, за одну минуту покрывается пылью. День не заканчивается, не прерывается, он тянется долгих полтора месяца лета, лишь иногда замедляясь. Полчаса и все идет вспять. Медленно природа снова набирает свой цвет, впитывает его из атмосферы, жадно поглощает проявляющиеся лучи солнца.
Мы опять выехали из города, но уже с другой стороны и перед постом ГАИ повернули направо. Дорога шла вдоль узкой полоски леса и вообще вела на кладбище и дачи. Такое вот странное соседство. В этот лес я все детство ходила с бабушкой. Недалеко от города, поэтому красных и подберезовиков там почти никогда не было, их собирали до нас. Но бабушка любила и сыроежки, которые там обычно находились. А еще - ягоды: черника и брусника. На самом деле улов был не так и важен. Бабушка просто очень любила лес. Мы заходили, она повязывала мне на голову платок, щедро брызгала антикомарином, прикрыв глаза рукой. Потом мы долго бродили. Она рассказывала что-то про растения, иногда собирала мох и кору на школьные поделки - бабушка была учителем труда в младших классах. И вот мы ходили по зеленому влажному мху среди брусничника. Потом садились на какое-нибудь поваленное дерево и пили чай из термоса, ели бутерброды. Бабушка курила свою вечную «Балканскую звезду». Тогда этот маленький лес казался мне огромным, будто мы забрели в густую чащу. Больше всего на свете я боялась потеряться. Бабушка же знала его наизусть и всегда находила путь обратно к дороге.
И вот, проезжая по этой дороге, где-то на полпути Вова свернул на обочину и остановился. Мы целовались. Вовина рука уверенно расстёгивала сначала пуговицу, а потом и молнию на моих джинсах. Я точно помню, что мне было приятно. Очень приятно. Все, что делали его руки в тот момент, мне нравилось. Я чувствовала влагу, в которой двигались его пальцы. Все мое тело подавалось ближе и ближе к нему. Предложи он переместиться на заднее сиденье, я не сомневалась бы ни секунды. Но тут он вдруг остановился.
- Я хочу спросить
- Да?
- Ты спала с Жарой?
Не тот это был вопрос для романтического настроя.
- Да, - и я почему-то заплакала.
Вова вышел из машины, а я почувствовала, что если разговор продолжится, меня стошнит. Не то, чтобы я рассказала какую-то глубоко похороненную тайну. Домыслов на наш счет было в разы больше, чем реальных фактов. И все же, это была моя очень личная история, очень важная, очень ранящая. Это была история про первую любовь, первый поцелуй, первые слезы в подушку в моей московской общаге. Чтобы объяснить, зачем я тайно встречалась с уже женатым мужчиной, нужно было рассказать, как мы танцевали на школьном новогоднем вечере, как он, проводив меня до дома и поцеловав в первый раз, перелезал через забор и прыгал в сугроб, потому что калитку заклинило от мороза, как я встречала его в Москве из армии и первая увидела таким повзрослевшим и в такой идиотской кепке. Мы дружили. На первом курсе заказывали междугородние переговоры на телеграфе. А еще мы одинаково пили водку - не залпом, а глотками, смакуя. А еще у нас был один на двоих бестолковый лучший друг.  Он выбрал когда-то давно не меня. Это было болезненно, но я оправдывала это расстоянием и еще чем-нибудь, что больше подходило в тот или иной момент времени. И да, мы продолжали общаться даже в то лето. В день рождения он принес мне цветы.
С Вовой я не думала об этой связи, я надеялась, что и он об этом не думает. Но вот, за те несколько минут, что он стоял, облокотившись на капот, а я смотрела на него из машины через лобовое стекло, из девчонки, которая ему нравится, в своих собственных глазах я превратилась в любовницу друга, которую он решил приютить. Мне не понравилась эта роль. Все закончилось за те самые несколько минут. И мы оба это поняли. Когда он вернулся в машину, я попросила отвезти меня домой. Через пару дней он для проформы позвал меня куда-то, но я отказалась. И больше Вова мне никогда не писал.


- Ты в бар идешь?
- Да мне не с кем
- Пойдем со мной
- А Вова там?
- Не, Белого там нет
Так второй раз за лето, не в самой подходящей обстановке я обрела себе спутника. Этот нашел меня у подъезда. Подъезд дома напротив бара. Был вечер пятницы. Я сидела одна, курила и изучала машины на парковке и людей. Было довольно тоскливо. И вот там-то меня и заметил Женя. Подошел и спас из этого унизительного положения.
Вообще к тому времени лето, как говорят, вступило в свои права. Права у него на севере весьма ограниченные, но все-таки лето. Лужайка возле моего дома стремительно зазеленела. Вообще все вдруг стало очень зеленым: и кусты смородины, высаженные шахматкой, и раскидистая рябина, растущая вдоль забора из тонких черных прутьев - красить его - та еще пытка - и неконтроллируемый дельфиниум, ползущий вдоль дорожки от калитки до крыльца дома. Сама дорожка из битой плитки высохла и теперь впитывала солнечное тепло так, что приятно было ходить босиком. Запустили воду в альпийской горке. Мама выставила на крыльцо большие деревянные кадки с бархатцами и петунией. Дни стояли нежаркие, но обволакивающе теплые, с оранжевым солнцем. Разросшаяся сирень укрыла своими тяжелыми с сочной листвой ветками скамейку возле дома. Здесь приятно пить чай или читать, забравшись на скамейку с ногами. Именно этот пейзаж я вижу, когда закрываю глаза и пытаюсь вспомнить свой дом. Я даже как будто чувствую это солнечное тепло на щеках и мягкий свет, пробивающийся сквозь веки, если зажмуриться.
Практика моя закончилась и теперь я целыми днями слонялась по двору и дому в поисках занятия. Днем было проще - всегда находились дела в огороде или теплице. Но вот по вечерам спасаться от тоски и никотиновой ломки было решительно нечем. Меня тянуло туда, где люди. Но ходить одной кругами по главной и единственной прогулочной улице города было странно. Поэтому я выходила из дома, проходила сквозь весь наш городок по одной стороне (той, что для лохов), отсиживалась возле какого-нибудь не особо приметного подъезда и только потом шла в обратную сторону. Во время одной из таких отсидок меня и нашел Женя. Видимо, подъезд напротив бара был все-таки не самым укромным местом.
Когда в двадцать лет мальчик, который тебе нравится, протягивает руку, ты просто встаешь и идешь за ним. Так мы и прошли сквозь предбанник с гардеробом, барный зал, уставленный столиками, танцпол и оказались в самой последней комнате рядом с бильярдом. Ровно так же, в основном в прокуренном сумраке с редкими проблесками света мы пройдем вместе следующие десять лет. Я у него за спиной. С той лишь разницей, что в конце он выпустит мою руку, и я потеряюсь. 


Все пошло по привычной схеме: прогулки, бары, поездки. Всегда в компании друзей. С одной лишь только разницей - с каждым вечером я увязала в нем все сильней. Вообще он понравился мне сразу. В нем как раз все было «то»: высокий, с хорошим телом, весь какой-то пружинистый он смешно шутил и включал музыку, которая мне нравилась, а не ту, которую слушали все. А еще он так смотрел на меня. Прямо, очень спокойно. Он не скользил взглядом, но будто видел меня сразу всю целиком, и становилось не по себе. Будто нас только двое. Даже если за руку меня в тот момент держал Вова. А еще в его машине, первой после машины моего отца, я не увидела икон. Этих жутких маленьких икон, призванных защитить от ДТП и, может, от лишних штрафов. То, как он вел машину - вообще отдельный и достаточный повод влюбиться. Не боясь и не пристегиваясь, я запрыгивала на соседнее с ним сиденье. Не важно, какая машина, и в каком он состоянии. Он переключал передачи, прибавлял или сбавлял скорость, поворачивал руль, не думая. Все эти движения были частью его природы, как дышать, дурачиться и петь самые идиотские песни. А еще эти тонкие запястья и длинные пальцы, небрежно брошенные на руль.
Я потом много раз пыталась описать то лето. И всегда получались картинки холодного северного солнца, не опускающегося ниже линии горизонта даже ночью, квартира, где никогда не бывает чисто, и всегда слишком накурено, чтобы жить, но почему-то так сложно уйти и еще сложнее не вернуться. Сейчас я понимаю, почему. С ним ощущение хрупкости и быстротечности уступало место счастливому безвременью. С ним я верила, что мы навсегда останемся двадцатилетними. Ведь он с такой легкостью тратил свою жизнь, что просто невозможно было не убедиться в ее бесконечности.
2-3-4-5, давно пора домой, но нельзя, а вдруг отвернешься, и все исчезнет, растворится в утреннем холоде. 6 утра, спящий город, площадь, машина, светло-розовое солнце и мы играем в карты на желание. «Если бы я это увидел, решил бы, что внутри больные люди». У его соседа по квартире свидание, и я помогаю скоротать время.
Вахтовики вообще все чертовски хорошо играют в карты. И в нарды. Развлечения, доступные в любом общежитии доинтернетовской эпохи. В нарды я играю с детства, потому что мой отец тоже нефтяник и почти всю жизнь работал вахтами. У нас дома был простой набор три-в-одном: шашки, шахматы и нарды с дешевыми пластиковыми фишками красного и белого цветов. Мы играли с отцом часами, партия за партией. Я ни разу у него не выиграла. Он ни разу мне не поддался, даже, когда мне было десять. Даже наоборот - он всегда картинно праздновал свою победу, выкидывал последнюю фишку с улюлюканьем. Проигрыш, марс, домашний марс - ты успеваешь завести все свои фишки в дом, но не начинаешь их выкидывать. Я бесилась страшно, до слез, но со временем научилась играть довольно сносно. Карты же не были у нас дома особенно в ходу. Зная правила дурака, я играла всегда наудачу, не просчитывая ходов, не пытаясь угадать, что на руках у соперников.
В ту ночь мне везло. Партия, вторая, третья... Пять моих побед против одного поражения. В семь утра квартира освободилась. Он попросил у меня приватный танец. Я у него: письмо, просто танец, цветы, встретить с поезда (практичный вариант) и что-то еще. Он подарит мне цветы тем летом. Я напишу ему два письма, которые он точно будет хранить несколько лет. Он много-много раз встретит и отвезет меня к поезду или самолету. Никаких танцев не случится.
 
Несколько дней спустя, мы решили сварить суп. Мы - это я, Женя, Вадик и Садович, которого все звали просто Вич, Женин сосед. Готовил как раз Вич, остальные - ассистировали. Кто-то внес свою лепту продуктами, кто-то - я - чистил картошку. Идея устролить кулинарный тим-билдинг пришла к нам уже поздно ночью, поэтому продукты мы собирали по квартирам. Своим, разумеется. Мы сидели с Женей в машине возле дома Вадима, пока они с Садовичем отковыривали вмерзшую в холодильник курицу. Он прислал мне смс-ку: «Поцелуешь меня сегодня?». «Мне бы хотелось тебя не только поцеловать», - ответила я, намекая на свою несуществующую искушенность. Суп был сварен, мальчики поели. Женя отвез меня домой. Никто никого не поцеловал.

«Уже разносит молва по дворам, что между нами чи-уа-а», - неслось из всех машин. Лето подкралось к середине. Мои чисто домашние каникулы подходили к концу. Предстояла поездка к бабушке, потом - море с девочками. Жене нужно было выходить на работу. Все его недели дома совпадали с моими отъездами. Романтическое напряжение между нами никак не находило разрядки.
Стояла сильная жара. Мы поехали купаться: я, Женя и батюшка, который на самом деле Сережа. Шестьдесят километров до речки. Узкая песчаная полоска пляжа, на котором я никогда раньше не была. Сама река оказалась очень холодной и быстрой, но мы все равно купались. Потом ели арбуз, играли в мяч и постоянно отгоняли от себя жирных хищных оводов. Воздух звенел, солнце было белым и блики по воде такими яркими, что в какой-то момент у меня заболела голова. Но все равно это был замечательный день. Я пересчитывала кубики на Женином животе, разглядывала татуировки в половину спины у батюшки. Я думала о том, какая это роскошь - иметь друга, который возьмет тебя с собой на речку. И еще как здорово в конечном итоге стожилось это лето. Даже если просто оставить все как есть, все равно - здорово.
Позже, уже сильно после полудня мы оказались в Жениной квартире. Не той, что он делил с соседом, а в квартире его родителей, уехавших в отпуск. Тот же дом, соседний подъезд, пятый этаж. Мы были вдвоем, смотрели какие-то его фотографии, наверняка пили чай. Шторы были прикрыты.
От того лета у меня осталась папка дурацких, но очень любимых фотографий. Я везде таскала с собой фотоаппарат и снимала, что попало. Вот Вадим с Женей борются на диване, вот Вадим топлес откусывает батон, вот батюшка в прыжке пинает мяч, вот я чищу картошку, вот мы в баре корчим рожи, вот толпа людей посреди поля - по дороге на речку вытаскивают Вовину машину. Одна фотография среди прочих была мне особенно дорога. Там Женя сидит на подлокотнике дивана в квартире своих родителей. Она снята через цифровой фильтр сепия, но я помню, что и без того свет тогда был мягкий, теплый, тягучий. Он просто сидит. Но он там очень красивый. Такой, каким я бы хотела его помнить. Эту фотографию в очередном порыве ревности заставит меня удалить года через три мой тогдашний сожитель. Алкаш и ревнивый псих. 
Я ушла домой. Но уже на лестничной площадке, когда дверь захлопнулась, остановилась. Очень не хотелось, чтобы этот день заканчивался. Следующим утром у меня был поезд. Очень не хотелось, чтобы все заканчивалось. Я постояла пару минут на лестничной клетке, а потом подошла к двери и нажала на звонок:
- Ты поцелуешь меня сегодня?
- Да
Его силуэт в дверном проеме был весь залит этим оранжевым солнцем. Я зажмурилась. И он меня поцеловал.
- Мы ведь увидимся вечером?
- Да
- Приходи сюда


Мы сидим в баре с Вовой. Вообще за столом был еще кто-то, но прямо сейчас нас только двое. Я смотрю на барную стойку. Там стоит Женя. Одна рука его на чьей-то заднице. Девушка стоит спиной, я ее не знаю. Он смотрит на меня через ее плечо. Вова смотрит на то, как я смотрю на Женю. Такая вот у нас ситуация.
За несколько дней до этого Женя привез мне цветы. Я увидела неотвеченный, когда вышла из душа. Перезвонила, через пару минут он уже был у калитки. Моросило, но я торопилась и вышла из дома в одном полотенце. «Трубки надо брать, катаюсь туда-сюда», - буркнул и сунул мне букет оранжевых роз. И растворился. А я так и осталась стоять под дождем.
В тот вечер мы гуляли с подругой, пили. Я написала: «Хочу тебя». Он не ответил. Я позвонила, но он не взял трубку. Я звонила, звонила, звонила пока он не отключил телефон. Маленькая девочка внутри меня билась в истерике на полу отдела детских игрушек. Такое детское наивное горе  вперемешку с недоумением, почему нельзя получить то самое желаемое. Хочу, чтобы ты меня полюбил. Хочу, чтобы ты сделал меня счастливой.
Это смешное «хочу» было совсем не про секс. Я вообще про секс тогда ничего не понимала. Сколько ни пробовала, предвкушение всегда оборачивалось разочарованием. За короткой прелюдией следовала нелепая физкультура, групповая аэробика, когда ты не успеваешь, тупишь и застреваешь в неудобных позах, потеешь, но сразу почему-то мерзнешь. Неуклюжая я, неумелые партнеры, всегда неудобные тесные кровати. Повторять с тем же парнем обычно не было никакого желания, поэтому в моей практике секс становился не началом отношений и не переходом на новый этап, а завершением. И так снова и снова. Я даже подумывала уже, что секс это просто не мое, как экономическая география. И да, с Женей секса у нас тоже не получилось.
В тот самый памятный вечер первого поцелуя, уже сильно позже мы продолжили целоваться на диване его родителей. Женя сверху. Все шло отлично. Как вдруг он остановился. Это уже со мной было и совсем недавно. Остановка эта не сулила ничего хорошего. Он спросил: «Тебе не тяжело?» Мне не было тяжело. Но он встал. Процесс развалился. Потом мы еще раз вернулись к начатому уже в машине возле моего дома. И тут, я думаю это было сделано специально, чтобы меня спугнуть, Женя прошептал: «У меня писечка встает» (- что, бля? Вот прям так и сказал? - да. Вот прямо так и сказал). Я пулей вылетела из машины. Не от лексической брезгливости даже, но от растерянности.
Через пару часов я уехала к бабушке.
Это должен был быть конец. По всему складывалось, что тем летом мы не должны были больше пересечься. Мой отъезд, его отъезд, мой отъезд, его отъезд, такой пинг-понг, и совсем уже мой финальный отъезд - возвращение в Москву. Это мог бы быть достаточно хороший конец. Легкая, без надрыва история. Да, с привкусом незавершенности. Но сколько летних юных влюбленностей заканчивается именно так. Это был бы очень хороший конец. По крайней мере, мы оба сэкономили бы кучу времени.
Я уехала к бабушке. Триста километров на север. Вроде и не много, но сложной дорогой: сперва доехать на машине до вокзала в соседнем городе, затем - пара часов в общем вагоне поезда до станции Ираёль (к слову сказать, перрон к станции не прилагался), следом - автобус, паром и снова автобус уже по грунтовой дороге. Автобус заезжает в село с «верхнего конца», того, что ближе к истоку Печоры, видимо. В верхнем конце, в районе аэропорта жила моя тетя. Бабушка жила в относительном центре, совсем недалеко от сельской администрации, почти на вершине горки, в которую село заползает пестрым лоскутным одеялом домиков от самого берега реки. Есть там даже такая улица - Нагорная. Но бабушка жила в Новом квартале. Точнее на улице Новый квартал, с ударением на первую «а». В детстве я всегда привозила из Усть-Цильмы этот специфический говор: какие-то мелкие частички-паразиты, нелитературное произношение, невероятная скорость речи, будто в начале фразы каждый раз боишься потерять мысль по дороге, а в конце - наоборот, успокаиваешься и решаешь затянуть песню. Я напишу все, что помню об этом месте, но не сейчас. Я знаю, когда будет время. Когда или если история эта добредет до 2016го. Пока же любая попытка превращается просто в набор беспорядочных воспоминаний из разных лет: дедушкин желтый глазастый автобус, на котором он привёз мне парное молоко; дедушка поднимает из погреба, а затем чистит мелкую картошку, сидя на низкой табуреточке в коридоре, но так, чтобы было видно телевизор в зале; я очень хочу спать на перине, но она всегда достаётся сестре, а я сплю на раскладном кресле; мы с сестрой находим клешёные брюки наших мам и устраиваем всей семье концерты под песни Евгения Осина; в первом доме моей тёти на печке устроена маленькая комнатка, куда можно попасть с лестницы, и мы там играем; как младшую меня всегда сажают в коляску мотоцикла, а хочется на место сзади водителя; мы ходим полоскать белье на колонку, вода там холодная и бьет очень сильным напором; мы с сестрой находим порножурналы моего дяди и учимся целоваться, мне шесть, сестре - восемь; в бане бабушка всегда крестит меня, поливая из ковшика и приговаривая: «Во имя Отца, и Сына, и Святого духа».
Я жила у бабушки месяцами в детстве, в тот год приехала всего на неделю и уже через шесть дней сорвалась и поехала обратно на подвернувшейся попутке. Ехали мы тяжело, машина то и дело увязала в песке. Вместо полудня добрались до моего дома только к вечеру. Пулей собравшись, я полетела в знакомую темную квартиру, надеясь продолжить с того момента, на котором мы прервались. А там меня особо никто и не ждал уже. По крайней мере с романтическим настроем. Посидели, попили чай, покурили, я фотки показала. «Странно как-то снимать незнакомых людей». Это были фотографии с горки, большого фольклорного праздника, на них люди в костюмах из прошлого водили хороводы. Я ушла. Женя утром уехал, а я честно проревела два дня подряд, не могла успокоиться даже за обеденным столом и, всхлипывая, роняла слезы в суп. Отец, пожалев меня, оставил на столе записку: телефон коммутатора, телефон рации и подпись «Береснев Е.В.».
И это тоже мог бы быть нормальный конец. Да, с вопросиками, которые стоило бы задать адресату, а не прокручивать в своей голове, складывать в багаж незакрытых гештальтов и непроработанных травм. И да, грустный конец. Но и он не получился.
Женя начал сбегать с работы. «Это он все ради теня», - напевало внутри незрелое эго.  Он просто писал мне: «Приходи». Без смешных чертиков, без флирта. И я приезжала: сначала долго выезжала из гаража на папиной 99ой, ехала три минуты под дождем, снова долго парковалась на узкой дорожке возле его дома, хотя могла дойти за 5 минут. Я щеголевато бросала ключи от машины на столик возле кровати - лак, три ножки, хохломская роспись на столешнице - и мы смотрели кино. Лежали рядом на разложенном диване или курили, или бесконечно пили чай. Но никогда не прикасались друг к другу. Правила поменялись, и я просто их приняла, не задав ни одного вопроса. Решила для себя, что это загадка, которую мне нужно разгадать. Или, что он зачарованный принц, которого мне нужно расколдовать. Или что там еще придумывают непоумневшие барышни без достаточного жизненного опыта. Что-то вот из этой области. Он говорил, что мне можно все, но на деле, я боялась даже задержать на нем взгляд дольше обычного - вдруг решит, что я до него домогаюсь, а он не готов. Мы не выходили на улицу, потому что положение его было нелегальным. Да и погода портилась. Мы просто лежали рядом в прокуренной хрущевке и смотрели кино. Или разговаривали. Или пели «Вахтеров» и «Секса ноль, музыка сдохла». Первоначальная легкость сменилась чем-то более грузным, неповоротливым, тяжелым, как воздух в этой самой квартире, мрачной, потому что там никогда не включался верхний свет. Но я все равно продолжала туда приходить. Он показал мне «Дневник баскетболиста» с ДиКаприо, и я подумала: «О, да он любит хорошее кино. Наверняка он и сам очень глубокий, несмотря на ПТУшное образование». Но если все таки постараться объяснить, что влекло меня туда снова и снова. Тогда? Я не знаю точно. Он был очень красивым. А я всегда от красивых людей робею, теряюсь. С ним не существовало времени. И мира другого не существовало. Только он и я. Пусть даже на безопасном расстоянии. Да и пальцы эти тонкие никуда не делись. И шуточки. 
Потом я уехала на юг. Потом он привёз мне цветы. Потом мы оказались снова в баре с Вовой за одним столом, а Женя - возле барной стойки. В тот вечер я ушла домой одна и под дождём. Погода окончательно разладилась. Перед этим в узком коридорчике между баром и танцполом уговаривала ошалевшего Вову меня поцеловать. Ещё перед этим опрокинула в себя стакан коньяка залпом. Это должен был быть конец.


 - Какие новости? - пишет мне мой милый друг
- Да вот переборщила в солярии со временем, зад сожгла.
- Ну ты там по-аккуратнее. На вот, хохлы твои любимые, - и кидает мне песню Бумбокса на закачку в qip.
Я сижу в торговом центра Аркадия на Новокузнецкой, потому что здесь бесплатный wi-fi, редкость в 2007м. В Москве тоже осень, но сухая и солнечная. За буквами на экране я еще слышу его голос будто с легкой насмешкой, но уже не могу воспроизвести то ощущение, когда он рядом, в нескольких сантиметрах. Мне невыносимо хотелось его касаться, просто дотронуться до его лица. Но все в его квартире казалось не совсем реальным, миражом, который от любого шороха может раствориться. А потому временами я боялась даже дышать. Я боялась говорить о том, что было по-настоящему важным, чтобы не услышать ответов, которые обличат всю зыбкость моих иллюзий. Тогда, летом, не сейчас. Я уехала доучиваться последний курс. За день до этого его машина остановилась возле меня на дороге. Шел дождь, он предложил меня подвезти. Отчего-то мне было стыдно за свое поведение, что я и озвучила. А он глубокомысленно извлек: «Истерики - это ничего, это лечится».
И вот он пишет мне. Это приятно, правда я не знаю, зачем. В городе тепло и сухо. И у меня, оказывается, за лето накопилась тут целая куча дел. Нужно как-то найти нормальную работу, писать диплом, а перед этим слетать в Штаты, на конкурс в Калифорнийский Университет. А еще я ходила недавно на свой первый большой концерт и сидела на плечах у двухметрового незнакомца, который пишет мне теперь недвусмысленные сообщения. Весь этот летний морок, вечная неопределённость и недосказанность, все это теперь очень далеко. Стало далеко сразу, как я ступила на перрон Ярославского вокзала. И зачем он мне пишет? Я не знаю, не знаю, не знаю. Он даже не поцеловал меня на прощание. А тут у меня вообще наклевывается новый роман. И не с двухметровым. Со старым моим приятелем. Добрым, уютным, спокойным, простым. Простым как 1, 2, 3...   

Раз. По животу моему разливается тепло. Юра поднимается, шумно дыша, и тут же падает обратно, но уже на соседнюю подушку.
В общажном чате у него был ник Б.С.Л.Ч.-110. Большая совковая лопата, черенок 110 сантиметров. В этом самом чате он однажды и спросил у меня в новогоднюю ночь, почему я сижу одна. Я отмечала с вермутом и радио, настроение было скверное. И тогда он просто пришел в мой блок и забрал меня туда, где были люди. Так мы и начали дружить. Дежа-вю.
Два. «Представляешь, сколько людей мы только что убили?» - я смеюсь, я счастлива.
Он всегда был слишком мягким, слишком простым, слишком добрым. Никакой романтики, просто плюшевый медведь, с которым ты засыпаешь в обнимку, когда тебе грустно. В обнимку мы, конечно, не засыпали, у него все-таки девушка была. Но вот рассказывать о своих, в том числе романтических, печалях я ему не стеснялась. И он всегда слушал, поил чайком. А еще ставил хорошую музыку. И иногда кормил домашними котлетками.
Три. Отдышавшись, Юра снова поднимается и начинает стирать сперму с моего живота. Неторопливо, основательно, бережно. Сложно представить, что этот же человек десять минут назад трахал меня в рот. Вообще сложно представить, что именно этот парень на деле покажет мне, чем же все-таки хорош секс. И как он чертовски хорош! Я думала, что в сексе нужны жилистые, нервные мальчики с длинными пальцами. Но вот я приезжаю в эту съёмную комнату на Нагатинской почти каждый вечер. К хоть и похудевшему, здорово подтянувшемуся, но все же уютному медвежонку Юре. И тело, оказывается само все знает про секс. И послушно отзывается на каждое его спокойное и уверенное движение. И подстраивается, и изгибается, и подается вперед. И запретов для него никаких нет, и стеснений.
Четыре. Мы засыпаем на пару часов, чтобы утром разъехаться - ему на работу, мне на учебу. Он чуть старше. В мой пятый курс он уже не живет в общаге - снимает комнату, один. Его девушка продолжает жить у меня за стенкой. И все еще - его девушка. Правда, секса у них давно нет, и вообще - сложности. Так он говорит. А еще говорит, что любит меня. «Дурочка ты, Саня, я ведь тебя люблю». Мы так стремительно перешли на этот этап. Просто напились, поцеловались, и вот я в этой квартире, а он рядом, теплый и живой. Я уже пару месяцев почти не сплю, держусь только на эндорфинах. Глаза у меня всегда уставшие, с красными прожилками, но я так себе нравлюсь во всей этой внезапной истории. Надо же, меня любят. Любят и кормят.
Пять. На семинаре по Управлению проектами мне приходит смс: «Оля все знает, прочитала нашу переписку. Я решил остаться с ней.» Я выхожу с пары в коридор, поворачиваю на лестницу и понимаю, что мне не хватает воздуха, а ноги ватные. Сажусь на бетонные ступеньки. Набираю номер.
- ты что реально решил меня бросить по смс?
- Сань, ну я подумал: ты ведь такая воздушная, влюбчивая, ты меня все равно бросишь. А она со мной останется.
- а ключи тебе как передать?..
Воздушная и влюбчивая. Такая уж я. Через месяц он позвонит мне еще раз, чтобы рассказать об инфекции, передающейся половым путем, которую он мне тем самым путем передал. Я потрачу все свои деньги на анализы и таблетки и натурально буду голодать некоторое время. Так, что когда позвонит отец и расскажет о купленной на Новый год семге, я заплачу. А еще та самая Оля сделает меня персоной нон-грата в нашей общей общажной компании. И это, наверное, заслуженно, хотя может и нет, я не разобралась до конца. В общем, прямо как в старом анекдоте: такой друг, такой друг... Но секс был хорош. Возможно даже лучший.
На конкурсе в штатах мы вполне успешно отыграем роль красивых умненьких девочек из России, но фурора не произведем.
Я найду работу и следующие 15 лет буду верна корпоративным финансам.
А 2007 год на этом закончится.