Вечерние истории

Небо качается на воде жирными маслянистыми пятнами. Мелкие волны сверкают солнцем.

Сухой и теплый песок лежит тоненьким слоем, ниже он холодный и мокрый. Мне нравится погружать в песок пальцы ног. Немного подержав их в мокром песке,  подставляешь солнцу, и налипшие песчинки, высыхая на солнце, осыпаются.

Большинство моих мыслей похожи на записи в личном дневнике. Они возникают словно бы для того, чтоб доказать мое существование. Похоже, личную историю прямо-таки необходимо сочинять.

Сумки с продуктами заваливаются на бок. Я поглядываю на них и думаю, что краду эту вылазку на пляж, это солнце и море.

И еще думаю о том, что надо купить мороженое.

Долго я не засиживаюсь. Тороплюсь вернуться домой.

По дороге застает дождь. Налетает с ветром словно вдогонку, натыкается на вскинувшиеся ветви деревьев и, присмирев, ровно шуршит по листве. Деревья, нависнув надо мной, ловят дождь в листья. Но вода выскальзывает из них, и крупные капли летят вниз. Как будто деревья тихо плачут. А я иду под их слезами.

Я люблю дождь. И люблю сумерки. А солнечные лучи, способные подарить радость, тянутся ко мне лишь из прошлого. Правда, однажды солнцу удалось проникнуть в настоящее. Тогда оно ослепило меня. И до сих пор отражение этой вспышки в моих глазах.

Ника лежит в постели.

Я знаю, что ее тело не безжизненно, но выглядит оно именно таким. В цвете кожи, в ее гладкости, жизни не разглядеть. Тело оплетено недугом, болью. Это тяжелее всего. Я не хочу этого видеть и смотрю в ее лицо. В нем жажда жизни, любовь к ней. На губах не редко появляется улыбка, голосу Ника старается придать силу.

Осторожно спускаю с постели ее тоненькие ножки. Поглаживаю их и приговариваю, как с ребенком. Когда я ставлю Нику на ходунки, чувствую, как она постепенно день ото дня становится тяжелее. Я уверен, это хорошо.

Незаменимая еще недавно коляска убрана на балкон – последнее пристанище для вещей, от которых нужно избавиться.


***

«… я был глуп, а может, безумен, раз так поступил. После того, как я вас оставил, еще много лет так и жил: менял места, искал новое дело, уходил, оставлял, как говорится, сжигал мосты. Все ждал какого-то знака, чувства, которое бы сказало мне: «вот оно, это мое, это то, что я искал». Не подумай, что я пытаюсь оправдаться. Я подумал, раз уж пишу тебе, то, наверное, стоит объяснить, как так вышло. К тому же ты сейчас в таком возрасте, в котором только и можно понять то, о чем пишу. И я еще раз прошу простить меня, и буду просить тебя простить меня всегда. Я тебя понимаю, Наташа, – вряд ли прощение возможно. Я осознаю то, что сделал.

Знаешь, я иногда думаю, что может быть для твоей матери, а впоследствии и для тебя мой уход был к лучшему. Возможно, мое решение остаться было бы для вас большим злом.

Не знаю, решился ли бы написать, потревожить тебя, хотя и думаю о тебе очень часто, но одно обстоятельство обязывает это сделать. Я возвращаюсь в наш город. Так уж сложилось и, думаю, это закономерно. Дело в том, что велика вероятность того, что кто-нибудь шепнет тебе, тыча пальцем, вот, дескать, твой папаша идет. Не думаю, что это было бы тебе приятно. Особенно если это произойдет так, внезапно и изподтишка. Хотя, наверное, и это мое сообщение тебя не обрадует…»

«…конечно, это самое необычное сообщение в моей жизни. Сначала я не хотела отвечать, потом подумала поговорить об этом с мамой. Но в итоге я решила пока ничего ей не говорить. Я уже не ребенок и могу и должна сама принимать важные в моей жизни решения.

Еще я хочу сразу предупредить о своем отношении. Вашей вины я не чувствую, как не чувствую обиды. У меня никогда не было отца и мне именно так и привычнее. Бить кулаками в грудь или со слезами кинуться в объятия – это не про меня. Если у кого и могут быть подобные чувства и сцены, так это у мамы. Мне, кажется, она имеет на это право. Хотя и вряд ли что-то подобное могло бы быть.

Вы не должны рассчитывать, что я буду что-то к вам чувствовать. Я имею в виду что-то большее, чем к любому постороннему, незнакомому человеку.

Если это не отменяет вашего желания встретиться, то я готова. Как и предлагали на городской площади в условленное время…»

«…очень рад. Я надеялся, хотя и был готов к отказу.

Все-таки мне есть еще что тебе сказать. Как говорится глаза в глаза, а не по переписке. Многое хочется у тебя спросить, узнать тебя…

…Есть один важный момент. Отнесись к этому с пониманием. Ты сказала, что уже взрослая, самостоятельная. Это так, я вижу это уже сейчас. Но все-таки, хотя бы накануне, тебе лучше сказать маме о встрече. Я и сам это сделал бы, но не знаю как. Написать ей не куда, а встретиться с ней мне пока не удалось. Я, конечно, боюсь ее запрета на нашу встречу. Но даже если она запретит, мы должны ей подчиниться в этом. По крайней мере, пока. Я очень хочу увидеться, но это важный момент. Ты должна понять это. Я уверен…»


***

Маруся взглянула на часы на руке. До закрытия магазина оставалось полчаса. Покупателей в эти минуты обычно не бывало. Маруся любила это время. Она проходила по магазину, поправляя выставочные образцы тканей, проверяла все ли витрины и выставки заполнены. Увлеченно раскладывала в витрине комплекты игл, пуговиц и прочих мелочей для шитья. Она носила из подсобки упаковки с постельным бельем и одеяла. Убедившись, что магазин готов к встрече покупателей, Маруся доставала журнал заказов. Собирая по журналу необходимые ткани, она выкладывала на прилавок рулоны с полок, отмеряла и резала. Заготовок набралось много, и Маруся вызвала такси.

Ожидая машину, она обводила взглядом магазин и вспоминала, как маленькой девочкой приходила сюда к матери.

Высокий потолок. Ткани, тянувшиеся к нему, собраны в волну. В свете светильников волны блестели и, всколыхнутые прикосновением, переливались вышитым узором. Белым потоком с синевато-сиреневым отливом изгибались тюли. И среди всего этого гулял особый запах, от которого появлялось предчувствие будущего, такого же белого и сверкающего. Это было таинственное волшебное место. Впрочем, и теперь в нем осталось что-то сказочное.

Весь вечер по комнате разносился шум швейной машинки. Темноту теснил лишь светильник, склонившийся над столом. Закончив работу, Маруся взглянула на комнату, и ей вспомнилось, как когда-то в этой комнате швейная машинка стрекотала перед мамой, а Маруся сидела с шитьем для своей куклы. Приятно было заниматься шитьем рядом с мамой. Это были уютные и спокойные вечера
.
Маруся подошла к окну. Совсем стемнело. Глядя, как желтые лампы фонарей отражались в мокром асфальте и лужах, подумала о том, что не слышала, как прошел дождь. За окном было тихо, дневной городской шум уже смолк. Ей захотелось простора и неба.

Она шла по безлюдной улице. Было свежо и влажно. Порой засмотревшись в беспросветно темное небо, она ступала в лужу. Теплый воздух, то и дело срываясь с места, бережно заключал ее в объятия.


***

Стоят последние деньки лета, в воздухе витает осеннее настроение. День сегодня не жаркий, и не хочется, чтобы Ника выходила из дома.

Я теперь все время беспокоюсь о ней. Болезнь сделала ее жадной до жизни, до времени. Вероятно, так и следует жить, а желание оградить Нику от всех опасностей на свете уже переходит в крайность и выглядит смешно. Боюсь этим оттолкнуть Нику от себя.

Мы выходим на прогулку. В скверике садимся на одну из скамеек, стоящих вокруг фонтана.

На скамейке слева от нас сидит худенькая девушка. Длинные волосы, схваченные в хвост, спускаются на грудь. Темные цвета в одежде, свободные брюки. Образ ее тих и холоден. Разглядеть я этого не могу, но почему-то подумаю, что глаза у нее серого цвета.

С противоположной стороны фонтана сидят мужчина с девушкой. Мужчина зрелых лет, одет опрятно, но лицо помято хмельным прошлым. Кажется в его жизни много печали. Девушка совсем юная. Склонив голову, она прижимается к мужчине. Если она ни счастлива, то точно рада ему.

Когда Ника совсем не вставала с постели, я, возвратившись из магазина или аптеки,  рассказывал ей о том, что и кого видел. Ника спрашивала, что я думаю о том или ином человеке. Я говорил что-то вроде: «уставшая замужняя женщина», «озадаченный каким-то делом мужчина» или «он разгильдяй, ведет разгульный образ жизни». Ника выводила из этих наикратчайших характеристик целые истории о незнакомцах. Понемногу в процесс втянулся и я. Этот вечерний ритуал у нас остается до сих пор. Вечерами мы придумываем истории о тех, кого видели днем.

Солнце греет слабо, тепло его иссякает. Дует холодный ветер. Мелкие капли воды пылью разлетаются по ветру и летят на нас.

Ника смеется и, отворачиваясь от брызг, прижимается к моей груди. Я собираюсь подняться, чтобы увести Нику подальше. Но она удерживает меня и на улыбающемся лице чуть хмурятся брови, а во взгляде на мгновение появляется строгость. Мы остаемся на скамейке.