2 книга. не отрывок. полная глава зеки идут на фро

– Ну чего, Серега, снова залет? – спросил участковый: он, как известно, в деревне на месте происшествия всегда первый.
Серега выдохнул перегаром:
– Мне не привыкать, начальник: раньше сядешь, раньше выйдешь!
– Не-е, Серега, – участковый покачал головой.– Раньше, я думаю, теперь уже не получится!  – Он посмотрел на рваную и окровавленную Серегину рубашку. – Подрались, что ли? – спросил он.
– Да не-е-е! Чего мне с Вованом-то драться? Ты же сам знаешь, мы с ним еще со школы корешились. Мы не дрались. Мы просто вмазали за встречу – откинулся ж я! Понимаешь?
– Давно откинулся-то?
– Да с неделю уж... Седьмого числа.
– Так, милый ты мой, – участковый даже почесал подбородок, – сегодня-то уж двадцать восьмое.
– Да ну? – удивился Серега. – Три недели, в натуре... Во время-то летит! Так бы в зоне бежало! А то ждешь-ждешь конца срока... а уже новый начался!
– Чего ж ко мне не зашел со справочкой? Обязан же!
– Да хотел я тебя найти и отметится... да как-то все не получалось – то одно, то другое! Может, вмазали бы за мое освобождение...
– Не, Серега! – отмахнулся участковый. – Мы хоть с тобой и одноклассники, а лучше нам все же не пить за одним столом! А то ты и меня вон как Вову Кочергу, чуть что-то не так – чик топориком по башке!
– Да не валил я его, в натуре! – Серега соскочил с табуретки. – Ну...так получилось! Поспорили. Сам он виноват, понимаешь?
– Ты сядь-сядь лучше! – попросил участковый. – Чтоб мне наручники на тебя не надевать.
Серега послушно сел.
– Давай хоть поговорим, пока за тобой из района не приехали. А то мы нормально с тобой последний раз говорили только что на выпускном. А после я на тебя только протоколы писал, да с зоны встречал со справочкой, да арестовывал...
– Ты всегда мент по жизни был, – вздохнул Серега. – Ты даже списывать на уроках не давал.
– Это какая у тебя по счету ходка-то будет? – перешел на другую тему участковый.
– Если с магазинами, то четвертая.
– А тогда, после выпускного?
– Не-не-не, начальник! – замахал Серега руками и головой.–Мы так не договаривались! Ты же знаешь – мне чужого не надо! Кто тогда был – не знаю, не видел. А своего я никогда не отрицал!
– Ладно об этом, – вздохнул участковый. – Не пойманный не вор.
– Именно, именно, гражданин участковый! – охотно согласился Серега.
– Любишь ты наш деревенский магазин, любишь! Как тебя на свободу – так ты сразу туда!
– А чего, – ерничал Серега, – хороший магазин. Там для жизни все есть – от брюк до водки. И главное – рядом. И вам удобно, и мне. Если б мне позволили, я бы там весь срок тянул...
-- А где справка-то об освобождении? Ее же к документам теперь надо приложить...
--Да не помню я, где она...
Участковый недоверчиво засопел.
--Ну, вот век свободы не видать! – Серега проникновенно положил ладонь на грудь.--Ну... может матушка куда убрала? --развел он руками.-- Честно -- не знаю где она.
– А чего не зашел-то?
– Я ж говорю – бухали. Сначала дома. А потом матушка ныть начала. Ну, я к Натахе подался – шланг надо было попарить. А Наташка чего, сам знаешь, живет с каким-то хмырем... вот у меня с ним там чуть драка не получилась. Но ничего, растащили нас, меня на улицу выкинули. А тут Вован навстречу! Собственной персоной, – бухой и в тельняшке. Он, базарили, в ВДВ где-то служил. И на сверхсрочной, говорят, был. Ну вот я и завис с ним на пару недель, школу вспоминали. Бухали. Но понятия у нас, понимаешь, разные... Вот и поспорили.
– А чего поспорили?
– Я ему, в натуре, про зону, а он мне про десантуру, да все про карате. Я уже замолчал... Так он сам проблемы ломать начал... Что он дыней три кирпича может разбить!
--Слушай! – перебил участковый. – Ты давай по-русски говори.
--А я на к-каком языке говорю? --выпучив глаза, удивленно пожал плечами Серега.
--Тебе видней, на каком ты языке говоришь. Только я тебя, извини, не понимаю. И давай ближе к делу: рассказывай, как Вова сам себе башку топором надвое развалил. Так ведь дело было?
--Так.
--Ну вот и рассказывай.
– Вот я и базарю – бухали. Потом он втирать мне начал, что кирпичи дыней может колоть, говорит, в десантуре его этому обучали. Ха! А за базар-то отвечать надо! Или как у вас тут, все по-другому? А у нас, начальник, за базар спрашивают, а ответить не смог – значит фуфлыжник. Ну...вот я и спросил с него! – Серега тяжело вздохнул. – Только кирпичей мы нормальных нигде не нашли! Я ему хотел этих, белых, ну, силикатные которые. А их нигде нету. Ну искали-искали, а потом забыли про них и снова сели бухать. А как догнались – у него сразу гонор: «А слабо, – говорит, у меня полено на башке расколоть?»
Встал на колено и на дыню чурку поставил. Он думал, в натуре, я его убалтывать счас начну! Но очко-то у него, начальник, не железное. Как я топор поднял, так он и замандражировал сразу со своим карате. И заходило это полено у него в руках вправо-влево, задрожало... Вот я и промахнулся!
Участковый крякнул удивленно, мотнул головой, будто отгоняя от себя наваждение и ошарашенно посмотрел на бывшего одноклассника.
--А чо, в натуре, я ж не снайпер! – выпучив глаза, развел руками Серега. --Сам виноват!
– Да-а, Серега, – придя в себя, сочувствовал участковый, – влип ты на этот раз лет так на десять. Кабы не больше...
--В натуре влип... – мрачно согласился Серега. И вздохнул с сожалением: – Обидно только, что ни за что в этот раз. Лучше бы снова за магазин сел!
*  *  *
Получив свои тринадцать с половиной лет („Ну, с-суки позорные, как на медицинских весах отмерили!») «за убийство из хулиганских побуждений», Серега- Снайпер особо не парился: оно всегда так у него по жизни катило – то много водки, то мало, то, в натуре, вообще нет никакого фарта!
По мастям зона давно уже не делилась, – забыли, суки, старый закон!--но «тяжеловесы»  все еще были в авторитете, куда ж без них-то – как ни как, «мокруха»! Потому уважуха к нему была теперь не то что прежде.
Воровской «Закон» вроде как отменили, а все равно жил как пацан: «Да прорвет где-нибудь! Уеду я еще к своему магазину на побывку. И хозяину хоть чуток от моего срока, а отломлю да оставлю!»
...Но, видно, пошла черная полоса в жизни Сереги-Снайпера, потому  и не катила ему масть в последнее время. Или просто бдительность потерял? Звонил как-то мамане с контрабандного смартфона, пару минут с ней побазарил и отключился – ныть начала, плакать. И сразу набрал Натаху -- и зацепился с ней языком на полчаса: сначала в любви ей объяснялся, обещал вернутся и женится на ней, а она, падла, на смех подняла:
--Когда вернешься? Через двадцать лет?  У меня, Серега, уже климакс  будет...
После такого базара надулся и открыто пообещал:
--Если не разбежишься со своим хмырем – вернусь и разберусь с ним!
Бросила трубку, падла.
Но кто-то из чертей, видно, усек этот разговор,--базар шел на высоких тонах! -- да куму информацию на блюдечке на стол положил. А кум что? Он знает только то, что ему рассказывают. Потому — сразу на разговор дернули. Это чтоб расколоть. Только кого «колоть» – как-никак четвертая ходка! Потому Серега сразу в отказ пошел:
--Да не звонил я, начальник! Ну в натуре --нету у меня трубы! Бедный я, как это... мышь церковная – изрек он где-то прочитанное  сравнение.
--Да как нету-то, Мышь церковная? --зло хмыкнул кум и бумажку с  телефонным номером по столу двинул. --Твой номер?
--Не знаю чей, начальник. Вот век свободы не видать, не знаю! – стукнул кулаком себя в грудь Серега.
--Свободы? Ну, это дело можно проверить. А хочешь, мы сейчас узнаем, где у тебя труба загашена? Хочешь? 
Ну, это уж был уже совсем дешевый понт, писаный разве что на первохода!
Было бы что другое,-- водка там, ну трава, а то – «труба»! Да вся зона знала, что этот бизнес под крышей у самого кума. Но его люди в зону редко телефоны заносили – надобности такой не было, потому как и изъятых для продажи хватало – все же по второму кругу в продажу шло. Потому так и старались менты, что дело это всем, кроме зека, полезным было: оно и государственную службу на плаву держало, и частному бизнесу на колени упасть не позволяло. Как в рекламе – «два в одном».
И тут Серега-Снайпер потерял терпение:               
--Нету тела, начальник, нету дела! – и руками ехидно развел.    
Понятно, за такой базар сразу заковали в браслеты и вдумчиво, со знанием дела, отбуцкали. Потом, разбившись на две команды, гогоча, катали по полу, как футбольный мяч – в футбол играли. Воротами назначили дверь. С первого раза вкатить его туда не получилось, – Серега все башку руками старался закрыть, мешал локтями футболистам. А как забили третий гол, дали пару раз в башку дубинатором, чтоб честным людям не мешал досуг организовывать, и потащили на шмон.               
А там уже зрители, из своих же коллег, с дубинаторами, с видиоокамерой ждут, выстроились в кружек, как в средневековом театре – и началось:
--Раздевайся.
И все это под ха-ха.
А еще и наверху видио камера все фиксирует, мигает, включена.
Серега неохотно, но все же стянул с себя все, остался в  одних трусах. Стоял, ежась от холода, ждал продолжения спектакля.
--Трусы тоже долой!
 Покалебался- поколебался, глянул на мента с камерой, наверх, но трусы все же снял.
--Нагнись, раздвинь ягодицы...-- с упрятаной в глазах улыбкой приказал шмонающий. Тот, что снимал на камеру медленно зашел сзади – ловил решаюший кадр «на перспективу» оперу – может и пригодится... И тут Серега уперся, набычился:
--Не буду!
--Все снимается на камеру!--прокурорским голосом начала вещать «камера».--Предупреждаю: за отказ выполнять распоряжение работников колонии при личном досмотре вы будите наказаны!
Дальше пошла вторая серия под дубинаторы.
 
...А после веселого шмона заперли в «стакан» и вроде как забыли на трое суток --ни жрать, ни туалета, ни воды... Однако, так и не сломав, закрыли в «Шизо» на пятнадцать суток. Отсидел – еще пятнадцать добавили, а уже по выходу опустили в «трюм»  на полгода. В итоге получалось ни много ни мало семь месяцев в одиночке в полной изоляции. Одиночка--это уже как довесок, за злой базар с кумом и вред, причиненный его бизнесу.
Куму главное-то что? Галочка «о проделанной работе». Ну, и чтобы изъятая «труба» нашла своего нового хозяина.
Сейчас Серега досиживал в одиночной камере последние денечки -- без чая, без курева – последний окурок докурил вчера вечером. Но не это терзало его душу, ни чайный, ни табачный «кумар» – ходил по хате бодренький, ждал: ну вот-вот, распахнут ворота, выведут в зону! А вывели – и обалдел от новостей, посыпавшихся на него сверху горохом. Оно понятно -- про какую-то там «спец операцию» еще до БУРА волна по зоне катилась. Да что там -- телеящик про Донбасс еще по тому сроку всем башку полоскал. Но значения тогда этому никто не предавал – где зона, а где этот самый Донбасс, на котором теперь эта «спец операция»? А про «частичную мобилизацию» – это он уже  в БУРЕ от попкаря новость услышал. Но тогда эта акция никаких эмоций, кроме ехидства,  не вызвала: «Оно же все за забором, для фраеров, мусоров придумано! А Бог не фраер, он правду видит!»
Однако, очень скоро выяснилось, что у Российского Бога на зеков были свои, тайные планы.
*  *  *
...Наконец, дождался Серега своего часа: в двенадцать пятнадцать вывели его зону: у
Хозяина, как известно, все по часам – подъем, отбой, освобождение; на пять минут раньше не выпустят!
Принимая его, старший по бараку хмуро потянул в себя носом и распорядился:
--Дуй в баню, скажи Боцману от меня, чтоб все вещи с тебя сразу в прожарку отправил...чтоб вшей тут не разводить! Надо бы и тебя самого через прожарку пропустить...--шутил он. --Но, боюсь,  не выживешь. Но такого я тебя все равно не приму. Давай, топай!
Вернулся из бани чистенький, прожаренный и помытый.
А Гога уже ждал старого кента и стол был накрыт: духового оркестра не было, но другие приятные вещи присутствовали. Оставалось лишь по старой зековской традиции замутить чифира. Серега сам было ринулся к чифирбаку – соскучился по процедуре – но Гога остановил его:
--Подожди, я вон шнырю дам, пусть замутит. Марцифаль! – позвал он из глубины барака нужного человека. Оттуда, как из сказки «Двое из ларца» вырос  маленький, шустрый мужичок. --Замути... – протягивая пакет, попросил Гога. -- Там и тебе на на заварку останется и вторяки твои будут. А мы пока тут по тихому перетрем о жизни.
--Новостей скопилось...--вздохнул Гога, возвращаясь к разговору с Серегой.
--Ну так ты просвети меня, что там у нас в зоновских Новостях сегодня? – при длительной отлучке от алкоголя Серега Снайпер был пацаном рассудительным и осторожным: главное, чтоб в нос спиртное не попало.
--Так все ушли...
–Кто это «все» и куда они ушли? – пытался уточнить Серега.
--Чего, не слышал что ли? --удивлялся Гога.
Серега только пожал плечами
--Опера, менты – не все, понятно, но многие-- кто на спец операцию с бандеровцами свалил, кто уволился. Все, ушли, мы теперь как сироты!
--В натуре что ли? А как же я-то теперь без них? – картинно воздев руки к потолку, то ли возмущался, то ли спрашивал у кого-то Серега: в «трюме», правда, мелькала мысль, что ментов  вроде как прорядили, но значения ей тогда не придал. --Как ушли?
--Ну как уходят? Я же тебе говорю – кто на спец операцию,  кто от нее. А ты чего, не слышал?
--Да где я мог это слышать-то?! – зверел Серега.--Я на пол года в трюм был опущен! Там же трубы нет, ящика нет, газет свежих не выдают... – глумился он с зековским юмором.
Разговор  шел с паузами да оглядками – нужно было следить за окрестностями, чтоб кумовские работники базар не списали.
--В самый угол, суки, ткнули... – вспоминал Серега-- Там же ни «дорогу» построить, ни груз затащить! Две-три хаты – сплошная «заморозка»! Я раз ночью на решку сел – утром на меня уже рапорт накатали: фонарь и вышка под самым окном, все на виду. А баландер, с-сука, сам знаешь, он больше с кумом дружит, чем с арестантами...
--Я сигарет тебе через него закидывал...-- с вопросом глянул Гога в лицо Сереге. --А чай он отказался.
--Знаю. Ну, хорошо... – вернулся Серега к прежней теме.--Менты ушли...а что теперь? Блатные верх берут?
--Да ну, какие блатные! – отмахнулся Гога.--Краснеет зона потихоньку, краснеет...да и не об этом базар! Теперь и к нам купцы потянулись! Пятьдесят  человек уже в «Вагнера» по от нас контракту ушли, теперь вот Минобороны набирает. Ты как раз во время нарисовался –  вот-вот должны подъехать.
Помолчали, каждый перебирал внутри, обдумывал сказанное другим. А сказано было немало – Кремлевская власть по стране все зоны на дыбы поставила и снова перевернула: такого не было со Второй Мировой!
--А как жизнь внутри зоны?
–Амнистию ждут...--поведал тайну Гога.
--Чего, в натуре что ли?! – делано удивился Серега: --Сколько сижу, столько ее ждут! Чего, до сих пор не было?!
--А так--давят...--не замечая Серегиного стёба, вздыхал Гога.--Так давят, что просыпаться утром не хочется. А проснулся –  живи! Со всех сторон душить начали: на барак дай, блат комитету дай, на ремонт выдели что можешь. Или отработай. И по режуму строгости пошли--даже ящик заставляют смотреть, а чтоб Новости-- так это в обязаловку!
--Н-у-у? --удивленно поднял глаза Серега: телеящика-то режим вообще никогда не трогал- не касался.
--Вот и  «ну». Потом про эту спец операцию, про бандеровцев опер беседу проведет. Ну прям как в детском саду сказку про Виннипуха разбирают! А не пришел на это умный базар, они тебе чего нибудь организуют.
К этой части разговора подоспел чифир. Марцефаль отдал посудину и деликатно свалил, оставив друзей с глазу на глаз: у умного зека всегда так было – меньше знаешь, дольше живешь. Чтоб потом ничего не предъявили.
Сели друг напротив друга так, чтоб со спины к кенту никто не подплыл «случайно». Послушать. Сделали по три глотка. Подождали, пока «торнет».
--Еще по три?
--Давай.
--Ну, а ты как решил? --выдохнул наконец Серега.
--А чего меня спрашиваешь?
--У тебя больше времени было, чтоб подумать.
--Я не пойду...--сознался Гога.
--А чего так?
--А чего мне такого Родина хорошего сделала, чтобы я ее защищал? Березовым соком меня поила? Щедро, ничего не не скажешь...
Серега икнул и зашелся то ли смехом, то ли кашлем:
--В натуре... лучше бы чифиром поила! Или водкой. А то – жрать бы до сыта давали!
--Во-во! Да и не моя это Родина, Серега, ты же мою обвиниловку читал, знаешь...--Гога вздохнул и выложил последнюю супер новость.--Да, забыл тебе сказать: воровской прогон по зонам прошел--не воевать! А кто не послушается, пойдет, а потом вернется, того в курятник. Это как?
--Ну и пускай кого-то в курятник переводят, а я возвращаться на зону не собираюсь!
И запсиховал, завелся как всегда с пол оборота:
--«Воровской прогон» ...--выпучив глаза, язвил он.--Они живут как хотят, а я по понятиям должен? Так вот я – пойду: сколько мучится, пора и ссучится! -- старая зоновская поговорка, но к ситуации подходила.
--Так это я только часть рассказал – улыбнулся Гога.
--Ну?
--Один прогон был – не воевать! А потом переиграли, другой пустили--воевать!
--Это к-как так – переиграли?! Так же не бывает! Кто такой «переиграл»?
--Базар шел --Шакро Молодой. Как видишь – бывает: всегда кто-то кого-то авторитетней. Так кого слушать-то будешь?
--А-а-а-а! Они сами не знают, что делать, а ты – «кого слушать будешь»!  – по привычки глумился Серега. – Самого себя, кого еще! А там уж куда выведет. Да и без ментов я, в натуре, жить не могу! Они там, стало быть, и я за ними успеть должен!
Уже перед отбоем вспомнилось вдруг важное, поманил Гогу пальцем, шепнул ему в самое ухо:
--Ты трубу-то мою пас?
--Ну в натуре...--мотнул головой Гога.--Да не только пас, даже в поле ее два раза выгонял!Как базар-то пошел, что ты в трюм опущен, я сразу считать начал. Два раза с нее СМС посылал. Иначе бы симку отключили.
--Кому послал-то?
--Да Натахе твоей дважды в любви от твоего имени признался...--заулыбался Гога.--Так и написал ей: «Люблю тебя и помню! Серега.»
--Ммммм...--не завыл, зарычал Серега.--Лучше бы ты мамане СМС скинул, что у меня все хорошо!
*  *  *
...У Гоги нет своего «погоняла»-- для зоны и тюрьмы дело странное и совсем непонятное. Любой, даже не очень знающий менталитет этой публики скажет – да не бывает такого в тюрьмах и зонах! Иногда, но все же бывает.
До Грузино -Осетинского конфликта был он Георгий Назадзе. Для друзей, близких, родных уменьшительно-ласково – Гога. Когда же он оказался в камере российского следственного изолятора, смотрящий по хате, много сидевший зек, с рюкзаком за спиной в три ходки, спросил его:
--Ты до этого зону уже топтал?
Гога непонимающе уставился на него.
--Ну...-- смотрящий, видя недоумение на лице Гоги, пытался найти аналоги в русском языке. -- Сидел уже?
--Нет, дорогой, не сидел.
--А погоняло-то у тебя есть?
--Да есть-есть...--признался не очень сильный тогда в русском языке  Георгий. --Гогой зовите.
Сам смотрящий по национальности был русский, потому тоже не понял, что Гога и Георгий – это для грузина одно и тоже. Как в русском языке Женя и Евгений, Саша и Александер. Так и пошел Георгий дальше «топтать зону» с фальшивым «погонялом» .
Когда тот же смотрящий поинтересовался:
--А чалишься-то по какому делу? Ну, что за предъяву мусора тебе нарисовали? --но, глянув на растерянно- непонимающее лицо Гоги, снова перевел: – Посадили тебя за что?
 На этот вопрос Гога только растерянно дернул плечами:
--Ни за что, дорогой, ни за что.
В ответ хата грохнула дружным гоготом.
--Лады...--не очень удивился смотрящий. --Но что-то ты все равно сделал? Улицу там в неположенном месте перешел, окурок на тротуар перед ментурой бросил? Было такое?
--Да не курю я...-- не понял Гога шутки.
--Ну, не просто же так тебя под замок заперли: шел по улице, подъехала «синеглазка», выскочили менты, ласты тебе завернули и сюда поволокли. Мусора, понятно у нас с норовом, но мы же, это...в правовом государстве живем! --ядовито прошелся он по государству. -- Потому, дарогой -- передразнил он-- у нас так не бывает!
--Я тебе говорю – ни за что, дорогой! – загорячился Гога.
--Ну хорошо-хорошо, угомонись: раз «ни за что» тебя мусора повязали, значит, братан, тебе подфартило, потому что попал ты в самую правильную хату: мы все тут страдаем, можно сказать, ни за что! – под гогот сокамерников поведал смотрящий: любит зек  глумиться на публику.--И я в том числе безвинно посаженный: я, скажу тебе честно, травку покуривал, заодно ею и приторговывал. Иногда. И что же такого я страшного сделал, скажи-ка ты мне?!
Дождавшись, когда хата снова затихнет, смотрящий продолжил свою адвокатскую речь:
--А вот Сема у нас, так тот ночами с тачек колеса скручивал, а днем их продавал. В две смены, считай, работал, а мусора его под замок заперли! А за что, спрашивается? Вроде как просто бизнес у него был, только что не зарегистрированный. Так ведь, Сема?
Сема на вопрос, не споря, согласно кивнул кивнул головой.
--А самый большой страдалец среди нас Толян Сыр – он вообще ничего такого не сделал. И это честно, и без стеба. Не веришь? Толян, расскажи человеку! --смотрящий был строг, как прокурор на суде.
--Да ладно, потом...--отмахнулся невинно посаженый.
--Устал человек, понимаю: третий пересуд уже ждет, а конца «Дела» не видно, так все запутано. Секешь?
--Как у меня...сейчас тоже все запуталось – согласился Гога.
--Но он нам свою делюгу потом еще раз расскажет, послушаешь, как это бывает. А может сейчас, Толян? Ну, поведай нам еще раз – как да что у тебя было?
--Не-не...-- отказался Толян. – Потом.
--Ну давай тогда ты...--повернулся смотрящий к Гоге.--Как это бывает когда «ни за что»?

Вздохнул Гога тяжело и начал рассказывать свою такую обычную для Грузии историю:
--Война когда началась...--начал он из непонятного слушателям прошлого.
Хата разбежалась по нарам, слушая этот не смолкаемый, с их точки зрения бесконечный треп: да бывает ли в наше время такое – война??
...--Какая война?
--Ну, когда Россия на Грузию пошла...а там еще Северная Осетия.
Хата понимающе скрипнула нарами и замерла, в ожидании  продолжения.
--Я тогда в Тбилиси учился, а там, где все началось, у меня бабушка Нино с дедом осталась...-- вел свою историю Гога дальше. -- А через неделю все закончилась. Ну, я сразу же к ним поехал. Приехал, и только перешел мостик через ручей тут же деда Гочу встретил, соседа --он мне все и рассказал. Село, говорит, уже наполовину брошено. Все, кто мог, дома закрыли и разбежались. Остались одни старики, кому ехать некуда. Оглянулся как будто нас кто слышит и шепотом почти:
--Не ходи туда, Гога, не приезжай больше: русские в соседнем селе всех молодых мужчин застрелили! Арестовали, а потом завели в лес и убили. Встретят тебя – тоже застрелят! Не ходи туда.
Хата недоверчиво засопела--явный поклеп на русского солдата: по телевизору такого не показывали!
Я ему: 
--Какие, говорю, русские с автоматами? Тут же Грузия!
А он мне:
--Нет, говорит, они с оружием сюда ходят, высматривают...не приезжай, Гога, больше, не приезжай! Вон, видишь, оттуда за нами с тобой в бинокль смотрят, а потом приходят.

Я деду Гоче не верил, он же старый, ему за восемьдесят, что у него там сейчас с головой? А он мне дальше свою сказку:
--Вчера, говорит, были, двоих наших взяли и с собой увели: граница у них там теперь, вдоль старой дороги. Они там столбы с колючей проволокой поставили, оттуда приходят.
Сказал и сам испугался, ушел.

Гога замолчал, обдумывая, что и как рассказать дальше. Хата, захваченная рассказом, тоже молчала.
...--А бабушка меня как увидела, уронила палку, обняла и заплакала. Говорит, как все началось, дед Важа заболел, а врача рядом нет и таблеток купить негде. И сразу как дед Гоча запела:
--Не приезжай больше, Гога: тут теперь русские, они паспорта свои начали всем раздавать. Кто не хочет его получать, выгоняют из дома или с собой забирают. Тебя арестуют...
Только я все равно возил им продукты, таблетки: их коров и лошадь кто-то в самом начале еще украл, как им без них жить?
Я так несколько лет к ним ездил, один раз в месяц. Много раз русских солдат видел – они кювете у дороги прятались, ждали кого-то. А раз они на машине  прямо в мою сторону ехали, я как раз во-время их заметил, в кусты спрятался, а потом через лес напрямую пошел. А раз приезжаю, иду и не узнаю мест – граница уже вдоль ручья, стоят столбы и колючка на них натянута. Я думаю – как она сама могла двинутся, она же там, дальше была? И мне же на ту сторону надо! А мне и бабушка с Гочей тогда еще говорили, – двигают русские ночью границу! Двигают. Только я не верил: как это границу самому двигать?? Перелез я тогда через трубу под дорогой, она вся кустами заросла, ее вообще не видно, но я-то про ту трубу давно знал: я же  по этой дороге еще в школу ходил.
А раз приехал вечером, иду вдоль дороги по кустам, чтоб не видно меня было и вдруг – столбы и колючка! Опять граница в другом месте: это и труба по которой я туда выходил, и мостик, все уже на той стороне границы – там, за колючкой!
Я встал, глянул вокруг – никого. Подошел к столбам – может перелезу как?
Только слышу – курит кто-то недалеко... дымом тянет, а я же не курю, сразу почувствовал. Ну, я по шажку так назад- назад, а мне с той стороны:
--Стоять!
Я встал. А мне снова с той стороны:
--Лезь сюда, сука!
Я сумку с продуктами на землю бросил, смотрю-- кто это говорит-то? А он снова:
--Чего встал, сука? Оглох?
А меня как парализовало – голос вроде как из неоткуда...
--Лезь, говорит, сюда через колючку! Не понял что ли?
Я глянул, а их двое из кустов на меня автоматы наставили.
А чего мне было делать? Я сумку поднял, а один орет мне:
--Кидай сумку сюда и лезь к нам! Нет – мы стреляем! – и затвор передернул. Ну, я сумку бросил на ту сторону и полез к ним, а больно же через колючку, я весь в кровь порезался. Они меня там приняли,  вытащили, в браслеты сразу, на машину -- и в Цхенвали повезли. А утром допрашивать стали: кто такой? кто послал? зачем границу переходил?
Я говорю, там никакой границы нет и никогда её не было! Я тут вырос и все знаю. Граница совсем не там! А они только смеются. Такой вот допрос был...
--Так что тебе предъявили-то? – начал терять терпение смотрящий.--Что за статья-то?
--А потом бумагу дали подписать, что я задержан за незаконное пересечение границы и шпионаж--не слыша вопроса, продолжал Гога. -- Я не хотел подписывать, ну какой я шпион? Так они меня бить начали....пока не подписал. А потом на следствие в Россию отправили. Вот и все. А у бабушки из-за меня дом разрушили, а ее саму из при пограничной зоны выслали. Сейчас не знаю где она.

*  *  * 
...Вечером, после отбоя, хата начинает жить второй, наполовину  скрытой от ментов  жизнью: строить дорогу, «ввозить» и «вывозить» по ней контрабандой и без досмотра ксивы, грев. Под утро все успокаивается и начинается обычная, размеренная, не хозяйственная жизнь. Все знают --вот- вот должна подойти смена, на прогоне будет в два раза больше глаз и ушей, и рисковать собой, «дорогой» и благополучием хаты никто не собирается. Хозяйственная жизнь внутри следственного изолятора замирает, переходя в посиделки за столом, перекуры, в треп и байки.
Идя навстречу обществу Толя Сыр в который раз рассказывал свою историю:
–...Ночью я по случаю в поселке аптеку подломил: «кумар» меня так долбил, что я вообще ничего не соображал, даже с курса сбился, очнулся – стою в аптеке у разбитого окна.
Хата одобрительно гоготнула.
--Залез – и тихо: ни сигнализации, ни дубана с ружьем! Включил фонарик, рукавом прикрыл его, чтоб снаружи не усекли... смотрю, где там у них «сандаль» – может, думаю, закрыть забыли, а там же всегда самый цимус! Секу – стоит родимый в самом углу, ждет меня! Ну я к нему навстречу, как к любимой, у меня даже сердце от волнения забилось, застучало: сейчас, в натуре, как «ширнусь» чем-нибудь хорошим! Потом думаю --«не-е-е» братан, с этим делом торопится не надо! Снял носки, напялил их на лапы, как перчатки—это чтоб не расписаться!--дернул ручку... куда там – сейф, да чтоб не заперли! Я к шкафу. Открыл его и даже присел: две полки коробками с «Родедормом» заставлены. Во, думаю, фарт попер! А я же на «кумаре», все как раз вовремя! Ну, я на радостях колесо закатил и дальше по ящичкам- по полочкам, что там у них еще оставлено? Может, думаю, ключ где от «сандаля» заныкали? Только чувствую – «колеса» мне мало, все равно крутит меня, «кумарит»... Ну, я догнался. Открываю глаза – я в наручниках.
Казалось, от хохота лопнет потолок и рухнет внутрь камеры, засыпав обломками шутников. Даже попкарь удивленно открыл кормушку, глянул, и, не заметив ничего «неположенного» приказал быть потише.
--Смешно, да? – вроде как обижено поинтересовался рассказчик.-- Так они мне там написали, что я восемьдесят упаковок Родедорма за ночь сожрал, а деньги, что на кассе были, сжег. Вот теперь третий пересуд жду.
*  *  *

В сентябре Минобороны начало вербовать заключенных по зонам. Особо прошлись по красным – это бывшие менты, сотрудники силовых структур – эти знают, как с оружием обращаться. И черные зоны вниманием не обошли. Контракт подписывали на полгода за деньги. Тем, кто подписал контракт, обещали помилование, подписанное самим Президентом, снятие всех судимостей и новую, распрекрасную жизнь на воле. 
...--Которую каждый из вас может начать с чистого листа!
Однако от зека новостей не утаишь, не спрячешь – их, как вшей, каждый этап заносил в зону. Разница -- вшей все же выводили прожаркой, а новости сквозь прожарку проскакивали легко: шел   воровской прогон по зонам – не идти добровольцами на «спец операцию», не убивать украинцев! А кто пойдет, того в обиженные.
И в простой «воровской прогон» верилось больше, чем в то, о чем рассказывали официальные бумаги  – зоновское радио, в отличии от российского ТВ,  фейков не выдавало. 
А те, кто ушли первыми, с «вагнерами», звонили корешам в зону, рассказывали про жизнь в норах на морозе, обстрелы, и жуткие, нечеловеческие потери. Потому шли не очень охотно.
 Вся жизнь в зоне встала на голову с началом спец операции: массово, «за просто так, бесплатно» шел зек на УДО-- невиданное прежде дело!-- но, получив этот счастливый билет, его тут же передавали в лапы вербовщиков, военкоматов, где отказаться было уже нельзя.
Тех, кто не хотел идти добровольцем, толкали на фронт режимом. Тяжело стало сидеть, за все вдруг посыпалась плата и наказание: курил в неположенном месте – Шизо; одет не по форме -- ларька лишили. Ни жратвы не стало, ни выписки, ни медицины, одна мысль в этом прослеживалась -- «Иди добровольцем, либо тут погибнешь!»
Странно устроено сознание российского зека: ментам, прокуратуре и судам он вообще ни в чем не верит, ни единому их слову, а Родине – да!
*  *  *
...После «купцов» и подписанного контракта гудела зона разговорами, шутками:
...--Хохлы за Родину воюют, а мы за чистый лист!
...--Сказали, тех, кто не подпишет контракт, заберут в Вагнера.
Потому все же шли, знали: «В «Вагнера» – это в одну сторону!»
Были воздержавшиеся, были те, кто был «за», кто «против». И сожалеющие:
--Возраст, здоровье не позволяет, а так – пошел бы! Чего тут киснуть?
Этих успокаивали:
--Под конец всех возьмут – косых, хромых, тубиков и спидных. Уйдешь! Говорили же.
Были «умные», кто иные планы на контракт ставил.
 Кучковались в каждой секции, вели разговоры:
...--Ну я не знаю как ты, а я пойду! Может, чего и получится...сдернуть там или как... – хрипло вещал кто-то, вертя по сторонам белками глаз. Шея при этом почти не шевелилась. --Ну чо, в натуре, откинусь я, а через месяц снова вернут... за мокруху там или еще как...может и за две. И что тогда мне светит? --говоривший передернул исколотыми в синь плечами. – Тогда уж точно мне кердык, вернее чем в Украине: поставят меня на якорь в Черном Дельфине! Лучше в эту сторону пойду...тут хоть шанс есть!
--Ну да. Тут они хоть обещают-- начнешь все с начала, бабло дадут, льготы, все судимости снимут. А через шесть месяцев помилование. Придешь домой. Матушка-то еще  жива?
--Жива.
--Ну вот видишь! Короедов ей еще наплодишь!
--Да не начнешь ты все сначала, Фофан: башка у тебя уже не та, после третей-то ходки. Подотрешься ты этим чистым листом и все: это в голове все можно спланировать и с новой страницы начать. А в жизни оно так не получится...-- безнадежно махнул рукой кто-то.
 Фофан оскорбленно бычился:
--Ну ты, Философ! Ты за свою жизнь базар веди, чужую трогать не надо! В натуре, народный судья...
--У меня, кстати, тоже башка уже не та, чтоб все с чистого листа переписать. Но попробую...-- уходя от разборок, соглашался «народный судья».
...--А засухариться? – негромко вели разговор где-то в углу.
--Засухаришься ты, как же! Жрать-то что будешь? Потом -- куда потопаешь? С одной стороны – хохлы, с другой -- заград отряды таких как ты ждут. Эти, замечу, из бывших мусоров -- они шмон навести умеют, сам знаешь.
 ...Внезапно смолкла секция, затихла. И соседи затихли. И впрямь – как засухарились всей зоной: кто-то на смартфоне включил Высоцкого:
      ...Нынче все срока закончились!
      А у лагерных ворот.
      Что крест-накрест заколочены.
     Надпись все ушли на фронт!
*  *  *
...На следующий день решил позвонить матери – было что ей сообщить, да и не говорил с ней считай полгода с хвостиком – ШИЗО да БУР, оттуда не позвонишь! Она там, небось, с ума уже сошла – исчез!.. Хоть и говорил ей – в зону не звонить! – а она, поди, в такой ситуации возьмет да наберет... хозяину там или воспету. А уж эти козлы ее порадуют!
К матери Серега относился трепетно – как всякий зек. На людях с ней был небрежен и слегка груб, а с глазу на глаз называл ласково – мама. Стыдно в арестантском кругу  сказать и  признаться, -- стеснялся...
Потому решил звонить со своего, контрабандного, хотя всем подписавшим контракт Хозяин вне счета дарил один телефонный звонок – родственникам сообщить. Только что это за базар будет: ты на одном конце провода чего-то там молотишь, она на другом конце плачет, а посередине всего этого сидит мент и слушает.
«Пусть это разрешение на бесплатный звонок в задницу себе засунут! Вместе с казенным телефоном. А я бы на него позвонил бесплатно!»--ехидно рассуждал про себя Серега: жаль, вслух такого этим козлам не скажешь. А как хотелось-то... – «Обойдусь. Да и положенный звонок еще не потратил».  Дождался, когда основной народ по своим делам рассосался, поставил Гогу на «атас» и полез за «трубой» – она так аккуратненько под полом была упакована, щелки между половой доской негусто затерты коричневым пластилином, – вроде как краска -- шляпки гвоздей тоже подкрашены под легкую ржавь. Без наводки на такой «курок» никак не выйти!
Вытащил пассатижами поставленные на клей гвозди, пихнул руку в курок – нету... и вспотел сразу от ног до головы. Нервно повел ладонью под полом, нащупал пакет в самом углу, вздохнул облегченно, потянул на себя.
Пихнул в телефон батарею, включил. Экран мигнул, пискнул и погас сразу – села зараза!
Зарядив ее, пошел звонить--было там такое укромное местечко, где можно было тихо перетереть. Зря раньше не пользовался.
Набрал материнский номер: гудок пошел, но на том конце никто не снимал трубку. Уже хотел отключится и через пять минут снова набрать. И вдруг – сняла...
--Сережа, куда ты пропал-то?! – радостно спросила, слышно было.--Я во дворе сейчас была, звонок не сразу услышала, посмотрела и чуть с ума не сошла --Сережка! Я уж хотела начальнику вашему звонить. Где ты был-то?
--Да так...-- увернулся Серега от ответа. --Дела тут кое-какие решить нужно было. Вот время появилось и позвонил сразу.
--Сережа, ну какие-такие дела могут быть, чтобы матери полгода не звонить? Опять, наверно, тебя в «трюм» на полгода опускали? – мать еще в первую его ходку потихоньку и как-то не заметно освоила «феню»: теперь понимала и бацала прям как заправская зечка.
--Да нет же, мам, я в отпуск на море ездил! – с самым серьезным видом врал Серега.
--Вот ты опять со своими шуточками, а я себе тут места не находила... – захлюпала она носом.
--Как у вас дела-то, мам? Как в поселке?– желая уйти от лишних вопросов поинтересовался он.
--Да все у нас хорошо, Сережа. Корова вот у нас отелилась...теленок подрастет, я его продам: где я столько сена на него и корову наберу?
--А это...--уже открыл было рот Серега – пошутить хотел, спросить: «А как там мой магазин-то поживает?» – но вовремя осекся: не понимала мать этих арестантских шуточек к месту и не к месту. Да еще чтоб по больному. Всегда ругалась.
--Ну что ты хотел спросить-то?
--Да так...вылетело тут из башки. Ладно, потом вспомню. А что нового-то...ну, вообще? Так уж все и хорошо?
--Да как, Сереженька...--тяжело вздохнула мать на том конце. --Говорить-то сейчас особо по телефону не разрешают, нельзя. Клуб вот у нас с полгода уже как закрыли... школу. Потому молодежь от нас в город побежала: школы нет, детсадика нет, как жить семейным с детьми?
--Клуб закрыли --это плохо...-- сочувствовал Серега матери, сам не понимая своего стеба.
--Да что уж теперь там про клуб говорить! Бог с ним, закрыли и закрыли: и без клуба живут люди. А вот ты мне скажи--как в деревне жить, если не знаешь, куда корову с овцами выгнать – медведь к нам, Сереженьа, пришел!
--Ну...--растерянно кашлянул Серега от такой дикой новости: медведя видел только один раз, в зоопарке. – Какой медведь-то?
--Бу-урый! – мать шутила редко, но, как правило, ядовито. --Ты вот там сидишь уже который год, ничего не знаешь, а все вокруг нас уже давным- давно повалилось. Всё! Люди в город от такой жизни побежали, а сады-то- огороды остались! Вот они и плодятся: вон у нас  на Сопках в малиннике была одна медведица, а сейчас за ягодами туда не сходить, она плодится и плодится. В Сопки, в малинник  теперь все, забудь: пойдешь и не вернешься!
--А чо не стреляют-то?-- удивлялся Серега.
--Так все у тебя просто. Лицензию сначала надо купить, а на медведя, охотники говорят, она денег больших стоит. А просто так, без лицензии его застрелить – боятся: штраф такой дадут, что за пять лет не очухаешся. Или посадят.
--Ну-у прям--посадят... За ч-что?!
--Вот и ну: егерю-то все равно, убьешь ты того медведя или нет, а лицензия сроком ограничена: не застрелишь его – потерял деньги. Вот и не покупают ее, и не стреляют.
--Во-о-п-ще обор-рзели!! – возмущался Серега. --Медведя теперь замочить нельзя, да?! В натуре, в этой стране у медведей прав больше, чем у фраеров: зверь его мочит, а фраер ему ответить не может – п-пос-а-дят или на бабло поставят!! Как жить-то там у вас?!
--А вот так как и живем, Сереженька. Мы вон нашему охотоведу Мише Пронину жаловались, когда у нас медведь бычка поломал, так он говорит:
--А чо я сделаю, теперь везде так: я медведей по всей округе пасу, а вы уж сами как-нибудь за своими бычками да коровами следите...еще и лыбится, сволочь!
Мать замолчала, слышно было, как она вздыхала в трубку.
--Но сейчас вроде как за них взялись – дачника- грибника за Сопками   медведь задрал и утащил. Нашли только одежду всю в крови и корзину...
--Ни хрена себе...-- искренне удивлялся Серега, не замечая, что уже пошел на второй круг. --Веселая у вас жизнь, в натуре, прям как в Черном Дельфине!
--Сереженька, нельзя сейчас о политике и о плохом по телефону говорить...-- испугалась мать. --Слушают.
--Да какая ж это политика, мам? – возразил Серега. – Это мы про жизнь.
--Ну все равно нельзя про такое... Давай о чем-нибудь другом? – и сама перешла на «другую тему.» -- Медпункт вот у нас убрали...у меня ноги который уже год болят, к врачу бы надо сходить. А это в райцентр ехать– туда да обратно, да у врача еще посидеть. За день никак не успеешь, а где я там переночую? Потому сама лечусь.
И вздохнула:
--А что еще? Наташка вот твоя с городским мужиком расписалась и в город уехала.
Серега затаился, влип в трубу: Наташка -- это была его первая и последняя любовь на свободе.
--А чего ей тут теперь делать? Почту-то от нас тоже на главную усадьбу перевели: где она теперь себе тут работу найдет? Это не раньше!
--А чо раньше? – не сдержался Серега – психанул из-за Натахи: --В раю жили? Да? Или при коммунизме? Я один в поселке магазин бесплатно посещать мог и то, к-козлы, посадили!
--Ну вот ты опять за свое!--начала злится мать. Серега послушно затих, понимая, что так можно и в дрызг разругаться, а с матерью этого делать не хотелось.
--Ты же помнишь: у нас триста дворов в деревне было, все коров держали. Школа была, детский сад, стадион совхоз выстроил. Коровник был, конюшня. А сейчас что? Все дома распродали и разъехались. Теперь у нас, Сережа, не рабочий поселок от совхоза, а дачный. Ко мне вон уже с утра в очередь за молоком выстраиваются. Это ж подумать только!--охала она.--Две коровы на всю деревню осталось! – и вздохнула.-- Вот такие вот новости, Сереженька... – и вдруг что-то вспомнила, засуетилась на том конце – слышно было, как скрипнул под ней стул:
--А участкового-то нашего, Петра Ивановича, помнишь? Ну, Петя, одноклассник твой?
Серега уже открыл было рот, чтоб ответить: «А-а-а! Этого-то к-козла? Ну конечно помню!» Но только крякнул – опять заноет...
--Так вот взяли его на эту самую спец операцию, по мобилизации призвали. А через месяц в закрытом гробу вернули. Так и хоронили в закрытом. Мать сейчас дома в лежку лежит...а у него же, Сережа, дочка осталась, жена беременная...-- слышно было, как мать всхлипывала, вытирала нос платком.
Момент был, может, и не совсем подходящий, надо было чуть раньше, но Серега решился:
--А я, мам, тоже на пол года контракт подписал. Скоро в Украину отправят.
--Сере-е-жа! – ахнула она. – Что ты делаешь?! Сиди ты тут спокойно!
--А-а-а-а, мам, спокойно уже не получится. Мне еще сколько чалиться-то? И чтоб все спокойно? А так --пол года и амнистия! Сам Президент подпишет.
--Сереженька... – заплакала она. – Ты же у меня один: тебя убьют, что я делать буду? Я же тебя увидеть еще хочу!
--Я тебе говорю, мам, – через полгода вернусь по амнистии. Героем вернусь. Увидишь!
Ох, не любил он материнские слезы! 
--Да зачем мне твое геройство! – урезонивала она сквозь всхлипы. --У тебя же отец с Украины, бабушка! Забыл? Что ж ты делаешь, Сережка?!
--Ну что с того, что они с Украины? Я же не с ними воевать иду, с бандеровцами!
--У тебя же там тетя осталась, два брата двоюродных... --не слушала она.-- Ты тетю Ганну помнишь? Помнишь, мы с тобой к ним в гости ездили?
Серега уже ругал самого себя – надо было уже молчать до конца, просто послать СМС из Украины. А теперь вот выкручивайся. Сейчас  как завоет...
--Сереженька, сынок, послушай меня!--сквозь всхлипы упрашивала она.--Послушай! Не ходи!! Досиди свой срок спокойно и вернись домой! Ну, чего тебе те бандеровцы дались?
--Так все равно заберут, мам. Пока берут только добровольцев, тех кто сам хочет, а под конец сказали -- всех под метлу!
--А ты сиди и не высовывайся! Может, завтра все и закончится!
--Мам, ну все уже подписано. Как я теперь этот контракт назад заберу? Это же документ!
И деликатно свернул разговор:
--Ладно, я пойду. Тут вон уже козлы вокруг стадом ходят... – шепотом врал он — опять за «трубу» сдадут. Я из Украины тебе позвоню.
И отключился.
*  *  *

...После подписания контракта пошло послабление в режиме – уже не мучили, не терзали придирками, не издевались, отправляя в БУР и ШИЗО за всякую мелочь, не принуждали – «Подписывай, уголовная твоя рожа!» И козлы притихли, засухарились – их время закончилось: под шумок да патриотические речи запросто могли старое вспомнить да в темном углу на простынке за шею подвесить. И кто на будущего Героя пальцем укажет, если его фронт ждет?? А «козел»? Да он сам и свидетели есть!
Так длилось три дня. На четвертый, удивив всю зону, на утренней проверке нарисовался сам Хозяин. ДПНК скромной тенью торчал у него за спиной, отставая от своего начальника ровно на один шаг. Через матюгальник, покашливая, Хозяин объявил:
--После обеда всем подписавшим контракт при-и-готовится! Вечером в Штабе собираемся...-- и за спотыкался словами, заводил пальцем по бумаге, но, вчитавшись, тут же поправился: – Не в Штабе, в столовой быть всем после ужина! Вечером у вас этап!!
Ряды колыхнулись и выдохнули  дружно.
--Поэтому – приготовится! У кого что есть теплое в каптерке – забрать! – отложил бумажку, набычился. – Казенное все сдать по списку!! – и покраснел от злости, изменился лицом.  --Предупреждаю...мать вашу перемать!! – перешел на не нормативную лексику.--Из одеял, наматрасников, шарфики-носочки и марочки не делать! ШИЗО я вам за это не обещаю, но в рыло буду бить сам лично, принародно! А то тут был кадр – увёл  шерстяное одеяло из санчасти и сшил себе из него безрукавкочку в швейном цехе! – поперхнулся от натуги, кашлянул в кулак.-- А кто не подумав уже сделал такое, то я ему обещаю – он до хохлов не доедет, я его тут же, под санчастью похороню!  Повторяю: это имущество зоны!! Всё! Тем кто кто подписал контракт, разойтись. Ну, а тем кто Родину не любит – остаться.
И началась суета гонка со временем: собирали сидоры, паковали то, что у кого  из белья и жратвы было.
--Главное – носочки теплые, шапочку вязаную не забыть...-- по крестьянски суетился Серега: с опытом, старый этапник.
--Куда тебе – вязаную шапочку? Теплынь на дворе!
--Ну да, тепло, с носу потекло...--Серега был строг, знал – любая забытая мелочь на этапе может аукнутся
...Вообще хозяин на этапе – это конвой и всё будет так  как он захочет, а не строго по инструкции. Пусть об этом зек помечтает! Потому волновались. Оно понятно, проблема была – не знали, каким этапом погонят – машинами-автозаками, или же «столыпиным»? Если автозаками,  кто погонит– свой, зоновский конвой или кого другого дадут ?
«Вагнеров» вывозили автозаками, от этого и прыгали. Автозаком –  это не поспать, ни попить, ни туалета. Жрать выдадут хлеб, сахар и соленую кильку, а о туалете сам позаботься. И хлопнул себя по колену:
--Пару бутылок пластмассовых нужно!
Кинулись в поиск – нет в зоне уже пластика, спрос превысил предложение.
--А чего раньше-то думал? – интересовался шнырь Гопа, старый, седоволосый  дядька, запертый за какие-то махинации.
--Сам знаешь – я только из трюма выплыл! Времени не было.
--Ну, пластика нет, могу прохоря предложить – шнырь был не жадный, что имел то предлагал.
--С-с-а-поги?! – не по пацански раскрыл рот Серега, даже феню забыл.
--А чо? Как раньше-то по этапу ходили? Пластика тогда не было,  а стекло во все времена изымалось. Пользовались старыми прохорями, берегли в дорогу, не выкидывали!
Серега смотрел на Гопу  ошарашено – «Чо, разводит что ли?»
А тот выворотил из укромного места товар, выложил лицом перед покупателем.
--Смотри, прохоря старые, носить уже нельзя, а так -- сойдут еще!Один – три пачки сигарет, если два, – пять пачек. Бери лучше оптом: они же на шмоне спросят, зачем тебе один прохарь?
Серега молчал, не зная что делать...
А Гопа, видя, что покупатель колеблется, добавил:
--Ты думай: или пять пачек сигарет отдать, или позор на весь этап!
Эта фраза решила исход сделки.
--Они хоть не текут? – поинтересовался Серега.
--Оскорбляешь...-- «обижаешь» сказать нельзя, тут это слово другое значение имеет.
«Ну барыжная рожа...-- получая старые, истертые в хлам прохоря, возмущался Серега. – Я на смерть иду, а ему бизнес!»
*  *  *
Упаковав все в один баул, распихав все по мере надобности – что сверху, что вниз, встали растерянно.
--Ну чего, пока не дернули, присядем на посошок... – кивнул Гога на подоконник: сказать «сядем на посошок» – неправильно, не по понятиям: вроде как нахамил!--Ты смотри, не теряйся! Держись там наших пацанов: вон Шира, Роста, Марцифаль – все подписали! Все же один отряд, не совсем уж чтоб чужие...
--Ну да! – со стебом согласился Серега. --И Вова Кумовской подписал. Тоже свой?
--Ну-у не свой, но и не чужой же! По крайней мере знаешь, кто он и чем дышит. Тоже хорошо! Непонятно только, чего подписал? За смертью же едет!
--Да уж -- рожденный чёртом, умрет с рогами: у Вовы накосячено, в стиры этого не отыграешь! А вот ты, Гога, зря в отказ пошел...-- изменил направление Серега. --Я же тоже не воевать еду...оно мне надо? А так--были бы вместе! Может это последний шанс? А? Во, смотри: был «Вагнер» – и нету «Вагнера», закончился! И министерские закончатся!
--Я вас русских не понимаю! – не слушая, загорячился вдруг Гога. --всегда он был такой – тихий-тихий, и вдруг взорвался. Кавказская кровь...--Вы же от украинцев происходите! А? Это же все равно что мать свою убить!
Первый раз видел его Серега таким – обычно Гога уходил от разговоров о политике даже с ним. А тут понесло его как с горы, не остановишь.
--Ты потише бы...меня-то уволокут, а ты останешься. Да и мне за этот базар лапти сплести могут.
--А что? Туфту гоню? Да? Вон во втором отряде был такой – мать по пьяне топором зарубил – денег она ему на водку не дала. Полгода отпыхтел в обиженке, а потом тихо на дальняк пошел и вздернулся там на полотенце. Да еще под самым потолком! Запрыгнул туда, что ли? И никто не дернулся – ни опер, ни Хозяин, хотя всем всё понятно было!
Я вас русских не понимаю! – упрямо мотая головой начал он по второму кругу.--Вы что, все с ума посходили?!
Но громкоговоритель  примирил их:
--Всем, кто уходит на этап, приготовится!
*  *  *
Шмона, как такового и не было: этапники разложили все по столу, кто-то небрежно поставил баул – надо будет, сами откроют и залезут. Судя по тому, за что лениво хватались менты, искали целенаправленно – чтоб чего от Хозяина по ошибке не прихватили. Ну и остро- колящие металлоискателем прощупали. И все.
Сухой паек в дорогу выдавали уже в самом конце стола.
--Вам, граждане уголовнички, к хлебу как всегда селедка... – то ли с завистью, то ли с ядом объявил стоящий на выдаче.--Я в семью  селедку не всегда купить могу, а вам – пожалуйста! А вы еще жалуетесь!
--Так а чо ты, гражданин начальник? Присоединяйся к нашему коллективу вместе с семьей и вам будет солоно! – безбоязно предложил кто-то из толпы: в дорогу за такую шутку не отбуцкают, а так, посмеются.
А двор уже гудел, наполняясь выхлопными газами автозаков, перекликались, взвизгивая от злости собаки.
Распахнули дверь и пошел счет:
--Первый – на выход!--крикнул конвойный от самой двери.И тут же взбесились собаки, знакомые с этой командой.
--Первый принял! – через минуту ответили из глубины двора.
--Второй -- на выход!-- позвали следующего.
Погрузившись, стояли, ждали, пока собьют всех колонну. Тронулись только к ночи.
    *  *  *
...Пока стояли, молчали, или тихо перекидывались одним двумя словами. Пытаясь поудобней пристроить руки- ноги – эта часть тела уже не вмещалась: надо думать – рассчитана чертова машина на двадцать одного человека, а впихнули двадцать семь! И двухэтажных нар тут не было. Ну ладно, зеки тощие, а расчет площади,  видно, шел по вольным гражданам. Не зло переругивались, курили – поверху волнами колебался табачный  дым, пытаясь как-то вырваться наружу , найти выход.
И вдруг зашевелился конвой, переговариваясь по рации и – тронулись!
--Че, в натуре!--сразу загудел автозак зоновскими шутками.-- Пацаны, на  вольное поселение катим!
--В натуре... – зеркально неслось откуда-то из угла – На вольное поселение, куда же еще!
--Жаль только, что там иногда нашего брата мочат! Но все равно--попьем еще водяру, колес покатаем, трофейных баб потискаем! – неслось уже с другого угла: любит зек глумиться на публику.

--Потискаешь ты баб, потискаешь, как же...--впрегся в разговор конвойный прапор из-за решетки.--Ту самую, что без носа с косою за тобой ходит и ждет тебя уже там. За высшей мерой ты едешь!
-- Не грузи, начальник, мы знаем, куда нас везут... – заметил кто-то: воров в законе, смотрящих тут не было, но авторитет Указом по УФСИН не отменишь.
--Политическим, террористам масть не прет – не берут их на «вольное поселение»!
--Старый советский анекдот...--прапор попался не злой, да и кто его знает, как там с прапорами дальше обернется: может, рядом с зеками в одну траншею бок о бок потом бросят? --Коллеги мне еще молодому по эстафете этот анекдот передавали: новый этапник заходит в хату, а его, как положено, спрашивают: «За что заперли?»  «Да по политике я, пацаны, по политике!» «А что натворил-то?» «Да пионера в темном углу прижал и оприходовал!»
Грохнул автозак гоготом: анекдот старый, за временем забытый -- когда в ходу был, многих еще в проект не вписывали.
Где-то через несколько часов езды в хвост их колонны пристроилась еще несколько автозаков.
--Ты смотри-смотри! – ткнул конвойный напарника, показывая на зеркало заднего вида. – Мы не одни, за нами еще одна колонна!
И тут же сообщили это по рации.
...--Начальник, слышь, начальник!--прокуренным хриплым шепотом уговаривали из «козлиного стакана»: посади всех вместе – «кумовских» и правильных пацанов – кого-нибудь не довезешь! Пиши потом объяснительные.
--Начальник, нас тут в «стакане» двое...принеси водяры два пузыря! А?
--Да как я тебе ее принесу-то? Мы едем, а на дворе ночь – закрыто все!
--Ну будет же остановка? Принеси, начальник?
Конвойный грибится, отмахивается от просителя как от надоевшей мухи – ну достали...
--Да я же не борзой, командир! По пацанскому тарифу прошу-- один к трём? Идет?
--Не п-п-оложено...--заучено гудит конвойный. --Мы вас в Ростове другому конвою передать должны, а вы бухие! И что?
--Так начальник, до Ростова еще топать и топать, проветрюсь!
--А выхлоп? Не-е... Нас потом за вас затаскают!
--Ну начальник, ну в натуре!! – до истерики--пять минут.
--Ладно, давай чаю принесу: там у вас магазинов не будет-- соглашается конвойный не выдержав этого нытья.
Вроде договорились.
--На Ростов идем, пацаны, на Ростов! – прокатилась по всем углам автозака.
--Так обещали в учебку на полгода?
--Чего тебе учебка? Обучат...-- успокаивает конвойный. --Стрелять дело не хитрое! Главное – это попадать! – вставляет он под конец шпильку. Второй конвойный дремлет, откинувшись головой назад.

--Петухов не берут...--сожалеет кто-то из угла: ну самая горячая тема для стёба и шуток. --Чо я там без них делать буду?
--Это «Вагнера» не брали, а министерским печное дело не западло! Берут!-- под хохот заверял кто-то.
--Базар шел, весь Кремль этим делом о-ч-чень азартно увлекается!
--Пре-е-кратить разговоры о политике!! – просыпается второй конвойный и долбит ногой по решетке. – Говоруны...
--Да какая ж это политика, командир? Мы же про петухов!
--А зачем тебе там пернатые? --интересуется кто-то из глубины автозака. --Зечек вон начали брать! Вон уже с какой-то зоны пятьдесят человек ушло! Они нас, бедолаги, там встретят, приласкают...
--Так базар шел, у них там чуть ли не все ВИЧ инфицированные, и ТБЦ до кучи, и сифон...
--А тебе-то теперь не все равно – что СПИД у нее, что сифон? А так хоть шланг  попаришь!
...--Пятьдесят человек? Так только с нашей зоны двести пацанов по контракту ушло!
--Ну, по десять на одну выходит...или больше?--подсчитывает уже кто-то.-- Сотрем мы их, пацаны, сотрем! Там от СПИДа да сифона вообще ничего не останется!
--Не-е-е, пацаны... – идет кто-то в отказ.--Мне такой радости на винт не надо! Я лучше ту, что с косой ходит, полюблю! Может, по ходу дела и добазарюсь с ней!
К середине ночи, устав, потихоньку начали затихать от радости, что вырвались наконец из этого ада, засыпать.

А перегруженная Ростовская тюрьма, встречая их, уже шумела, перекрикиваясь- переговариваясь  меж собой:
--Питер, Косимово, Девятка!! Идем в Украину!!
--Брянск, Шестерка, мы с вами пацаны!!
--Вологда, Двойка, идем в Украину!!

*  *  *

От Ростова путь лежал под Белгород, где ждал их тренировочный лагерь. Судя по всему, лет тридцать тому назад тут был пионерский лагерь: стадион, заросшие березками футбольное поле, ржавые столбы от турников, ржавые брусья. За зданиями, конечно, следили, но все равно они смотрелись как гости из другой эпохи.
Тут их передали другому ведомству: теперь они числились за Минобороной. День потратили, чтоб получить обмундирование, раздать житоны, позывные. Разбили всех на две неполные роты. Потом разбили по профессиям: стрелки, медики, штурмовики.
Под конец назначали командиров: капитан шел вдоль выстроившихся в ряд новобранцев, смотрел, выбирал тех, кто лицом по смышленей, посообразительней. Найдя такого, приказывал:
--Выйди из строя! –  и давал карту:
--Покажи, где мы сейчас? 
Экзаменуемый, мешкаясь, растерянно ерзал глазами по хорошей двух километровке, искал то место, где стоял сейчас.
--Думаю, мы здесь...-- неуверенно ткнул пальцем в карту. Капитан улыбнулся глазами.
--Нам нужно выйти в этот пункт – показал  он точку на карте. --Покажи направление, куда нам выходить?
Новобранец покраснел, занервничал, вглядываясь в карту.

--Ну чего ты телишься? Куда нам выходить?
--Так а это...--почти состоявшийся командир растерянно крутил карту в руках, пытаясь определить стороны света. --Компаса-то нету?
--Север там – кивнул капитан в сторону.
--Ну тогда все просто! – экзаменуемый обрадованно крутнул последний раз карту в руках и затих, обдумывая ответ.
--Нам туда...в этом направлении! Только с компасом я бы по градусам определил!
--Молодец – похвалил капитан. --Вот тебе тридцать человек, ты за них отвечаешь!

На следующий день собрали всех на школьном стадионе и колченогий прапор, как карлик, разгуливал перед строем на ампутированных до колена обеих ногах, рассказывал, как нужно передвигаться во время боя, занимать позицию, поменять позицию. Потом перешли к практике. При разборке автомата его правая культя  мелькала  слажено вместе с левой рукой, успевая уложиться в отпущенное на сборку -разборку время. Оставшиеся пять дней должны были посвятить тренировкам и стрельбам: машиной вывозили в карьер, и каждый, добросовестно целясь выстреливал по пять патронов. Потом, уже строем шли назад в казарму.
К концу четвертого дня выяснилось, что трое «братков» ушло в побег. Потому – «образовательную» программу спешно закрыли и заперли всех в казармах, поставив там караул.

«Ну, это уже двухсотые...»  – констатировал новость безногий прапор, имея в виду бегунков.

Потом Росгвардия, чичены отлавливали беглецов пару дней, проверяя яры, ощупывая стога в поле: местность была сельская, там было где спрятаться и затеряться. Однако не затерялись, не спрятались быстро нашли и притащили назад, «в пионерлагерь».

На утреннем построении капитан, начальник тренировочного лагеря, объявил, что с сегодняшнего дня начнется «психологическая подготовка солдата»:
--Это чтобы вы в обморок не падали, когда соседу по траншеи на ваших глазах руку из пулемета отстрелят! Чтоб  не падали от вида крови, не шарахались! Без этого вы -- не бойцы! Начинай...-- махнул он рукой кому-то назад.

И тут же перед строем  поставили первого «бегунка». Раздели до трусов, уложили на деревянный щит, привязали. Наложили на правую руку взрывчатку, закрепили ее старыми жгутами, скотчем, проволокой. Инструктор- подрывник ходил взад-вперед, подробно объясняя новобранцам, для чего нужно «плотно укреплять взрывчатку!». И взорвали у всех на глазах. Этого строй не выдержал – один, побледнев, упал, потеряв сознание, двоим стало дурно.
Строй упрямо не смотрел на щит, опускали глаза или уводили куда-то в сторону.
--Всем смотреть сюда!! – пытаясь перекричать жуткий, нечеловеческий визг «бегунка», зверел   капитан. -- Не прятать глаза!! Это не мне нужно, это нужно вам! Чтоб вы в обморок от вида крови не падали и не шарахались от разбросанных внутренностей!! Смотреть всем!
А новоиспеченные медики, тоже бледные, уже крутились вокруг раненого, пытаясь остановить ему кровь и вернуть в сознание, кто-то заодно пихнул нашатыря под нос упавшему.
--А сейчас всем в казарму – приказал капитан.
Утром, когда первого «бегуна» медики привели в чувства, прокапали что-то, его, бледного и трясущегося, вернули назад к подрывникам. Все повторилось, только на этот раз с ногами, по очереди и с небольшой паузой. Теряя кровь, он медленно умирал.
--Реанимировать! Удержать в сознании!--приказал старший медик.
Но, не удержав в сознании, его, еще живого у всех на глазах начали разбирать «для медицины, для обучения».
На следующий день перед строем вывели второго «бегунка».
*  *  *