Сестра Морфея

     Чудаковатая женщина с нестандартным воображением, имевшая гражданскую совесть и жизненную цель  постоянно падает в пропасть интриг и недоразумений, откуда она легко выбирается. И в конечном  итоге она обретает жизненное счастье!


***

      Шёл месяц май. На улицах города полным ходом цвела сирень и абрикосы. Александр Андреевич Ходжа, вальяжно развалившись в кресле, любовался этими восходами природы из окна своего кабинета.
Ходжа давно мечтал, о своём коттедже с цветущим садом, и чтобы находился он обязательно вблизи города. Он строил дом, но это было далековато от центра, почти в тридцати километрах и мало того, — на голой земле, где кроме сорняков и лопухов ничего не росло. А хотелось поближе что — то приобрести и с насаждениями. Ему бросилась валявшая на столе газета, которую принесла вчера его дочь Фима. Раскрыв страницу объявлений, он бегло прошёлся по ней и, обратив внимание, на пометку, которую сделала дочь, — понял, что это искомое. «Продаётся недорого дом в аварийном состоянии, со всеми коммуникациями и с плодоносящим садом, в посёлке Орехово, в пяти километрах от города».
— Это то, что надо! — пробормотал он, — продам свой недостроенный дом и куплю в Орехово готовый участок.
Достав, калькулятор из стола и пощёлкав им, сразу изобразил довольную улыбку на лице. Затем обвёл жирным фломастером объявление, напечатанное в газете, и набрал по мобильной связи указывающий номер телефона.
   Ему ответила женщина. Он ей представился директором самого элитного в регионе спортивного клуба настольного тенниса и назначил ей встречу в недорогом молодёжном кафе «Миледи». Она, не раздумывая, сразу согласилась.
Пустив все текущие дела на самотёк, он быстро собрался и сев в старенькую копейку направился в район центрального рынка, где находилось кафе.
Кафе размещалось в небольшом погребке и отличалось от других заведений общепита неповторимой комфортностью, а также вкусными недорогими блюдами.
…Она появилась в кафе позже Ходжи. Обозрев зал своим взглядом, Ходжу узнала без труда. Тот сидел за столиком в лёгкой спортивной импортной куртке и потягивал кофе. Женщина без всякого смущения быстрой походкой зашагала к его столику:
— Как я понимаю, вы Александр Андреевич? — спросила она, немного протягивая слова.
— Совершенно верно! — отодвинул он от себя кофе, — а вы Людмила Ивановна?
В ответ она не проронила ни слова, только кивнула.
— Ну, вот и ладненько, — показал он ладонью ей на пустой стул, давая тем понять, чтобы она присела рядом с ним.
Её уговаривать совсем не пришлось, она охотно села и взяла меню в руки.
Слегка закинув головку с начёсанной чёлкой, назад, она впилась своими синими глазами в перечень блюд. Лицо было неподвижно, но губы что — то нашёптывали. Ознакомившись с меню, перевела взгляд в сторону Хаджи, который с интересом наблюдал за женщиной с порнографическим лицом.
Она перевернула меню и положила его перед ним:
— На голодный желудок, думаю безответственно вести важные разговоры. Коль вы меня сюда пригласили, я думаю, вы догадаетесь покормить проголодавшую женщину. А то я с раннего утра сегодня забегалась, что и позавтракать было недосуг.
— Да, конечно, — опомнился он, — что вы предпочитаете?
— Знай, я, сколько у вас наличности в кармане я бы всё кафе съела, вместе с этой книжкой, — кивнула она на меню. — Но поскольку мне в данный момент не ведомы ваши финансы, то на первом этапе я ограничусь борщом, двойным антрекотом без гарнира, стаканом сметаны, и фруктовым соком. Возможно, будет и второй этап. Ну а финишировать мы, наверное, будем вместе, как договоримся о купле — продаже.
Он глупо улыбался, не поняв, шутит женщина или говорит всерьёз. Но на всякий случай мысленно пересчитал свой бюджет и, убедившись, что аппетиты голодной женщины вполне может удовлетворить его карманная наличность, подозвал к столику официантку. Себе он заказал ещё чашку кофе, а ей, что она попросила.
— И ещё пирожное эклер принесите, — показала Людмила Ивановна официантке два пальца.
— Хорошо, — сухо ответила, официантка и скрылась в кухне.
«Наверное, долго не кушала, потому и заказала столько много еды от жадности — подумал Ходжа. — Всё это съесть ей будет не под силу. Пускай! Лишь бы заворота кишок не было. А так её капризы мне сегодня на руку. И вообще она ничего! Аппетитная тётя! С ней можно „на карусели прокатиться“ и цену сбить».
Но, к его удивлению, она с обедом вполне успешно управилась, и на втором этапе заказала московский салат и фужер португальского вина. Вытерев губы салфеткой, она скомкала её и положила комочек в пепельницу.
— Ну, теперь перейдём к делу, — сказала она. — Только сразу предупреждаю, торговаться с вами я не буду. Я называю умеренную цену за дом, вы соглашаетесь! Но вначале дайте мне закурить?
Перед ней мгновенно оказалась пачка сигарет «ЛД» и зажигалка. Она вытащила сигарету, обнюхала её и потом только прикурила.
— И так вас интересует мой дом, — выпустила она под стол клуб дыма, разгоняя его рукой. — Я согласна его продать, без всяких — Но! Мне нужно 12 тысяч долларов и дом ваш. Дом, конечно, никакой, — пойдёт только на дрова. Газ, вода и остальные коммуникации имеются. Металлический гараж стоит, некрашеный и без свету. Зато, какой сад великолепный! Восемнадцать соток, с виноградником, вишни шесть деревьев, три черешни, двенадцать яблонь, груши не помню сколько, абрикосы, малина, смородина и всё это плодоносит. А главное рыбу будете ловить из окна дома, который будет возведён вами. Считаю, что цену я беру за это богатство сносную.
— А я не возражаю против цены, — произнёс Ходжа, — но пока это всё краски. Хотелось бы в подтверждении ваших слов лично убедиться богатством участка. Если у вас есть время, давайте сейчас доедем туда и на месте конкретно всё обсудим.
Она ткнула в воздух пальцем и, запинаясь, произнесла:
— П — правильно, но выходя на финишную прямую, возьмите с собой бутылку этого прелестного вина, который я только что пила и пирожных. Мы с вами там и обмоем нашу сделку.
Вполне довольный таким исходом дела Ходжа готов был выполнять все её прихоти. Мысленно он ощущал себя уже хозяином этого райского уголка.
Положив в пластиковый пакет бутылку вина и пирожные, он провёл её к своей машине.
Она подозрительно обошла машину по кругу, и недовольно причмокнув губами, возмущённо произнесла:
— Это вы хозяин элитного клуба и ездите на таком древнем тарантасе?
— Это не моя машина, — оправдывался он, — у меня «Вольво», но в данный момент моя машина находиться на профилактике. Но вы не бойтесь до Орехова доедем за пять минут, — развалиться она не успеет.
— Ладно, хоть так, — согласилась она и села в машину.
Ехали они, тихо не подавая звука, будь — то вовсе не знакомы, но подъезжая к посёлку, Ходжа решил нарушить создавшуюся тишину:
— А вы кем работаете? — спросил он.
— Спортивный работник я, в коррекционной школе работаю физруком. А по специализации я тренер по волейболу.
…У него ёкнуло в груди. Появился ещё один шанс сбить цену. Нужно было только диалог направить в правильное русло.
— Устраивает вас нынешняя работа, — допытывался он.
— Ни дна ей, ни покрышки, этой работе. Нервотрёпка одна, и зарплата как у нищего пенсия. Было бы место хорошее, — давно бы сбежала.
— А ко мне не желаете перевестись? — внезапно предложил он ей.
…Она радостно встрепенулась от выгодного предложения, но ремень безопасности стянул её тело. Словно вкопанная, несмотря на своего покупателя, она только вымолвила:
— А. А. Я. Я. — согласна, если платить прилично будете.
— Восемнадцать тысяч хватит вам для начала, — спокойно сказал он.
— Ой, ой, — да я с ума сейчас сойду от таких цифр. Вы что надсмехаетесь надо мной, или вполне серьёзно говорите?
— Какие могут быть насмешки, — не меняя тона, гнул свою линию Ходжа, — я вас назначу работать моим заместителем и одновременно уполномоченным по набору воспитанников. У вас будет под руками автобус ПАЗ с водителем, масса свободного времени и отличный руководитель. И чем больше детей вы привезёте в наш клуб, тем значимей будет зарплата. А восемнадцать тысяч — это гарантированный заработок.
…У неё от такого предложения поплыло перед глазами. Она себя видела нарядной и красивой как Элизабет Тейлор. В зале стоит диван размером не меньше бильярдного стола и конечно набитый разными продуктами холодильник. От выпитого вина и приятных мыслей ей стало так хорошо, что она от счастья хотела броситься своему работодателю, на шею, но опять ремень безопасности сдержал её порыв. И она без всяких раздумий сразу дала утвердительный ответ:
— Дальше можете не продолжать, я уже согласна. И ваше предложение я обязана компенсировать. Участок теперь вам обойдётся в десять тысяч.
Мысленно Ходжа похвалил себя за находчивость, совсем не думая о будущем. Он знал, что после окончательной сделки, эту даму в любой день может уволить.
Они подъехали к участку, где стоял покосившийся дом, без крыши. В начале сада среди яблонь спрятался ржавый некрашеный гараж. Ворота у него были открыты, на одной из половинок висел амбарный замок. Ходжа заглянул в него и кроме садового инвентаря ничего там не увидел. Он вновь переключился на сад, который его действительно впечатлял. Он был огромных размеров и бушевал от ароматного запаха и разноцветья. За завалившимся забором протекала река с ухоженным берегом.
— Здесь, что пляж, — поинтересовался он.
— Нет, конечно, просто до реки тоже наша территория. Вот мой брат и облагораживает берег. Нам же мать с ним подписала дом.
— А он не воспротивится нашей сделке, — встревожился Ходжа.
— Зачем ему это. Он живёт с отцом в большом доме, рядом по соседству, который ему по наследству достанется, — показала она на дом с верандой и мансардой. — Я на тот дом не претендую. А это мой участок, но подпись при купле продаже его нужна будет. В данный момент он находиться в больнице в областном центре. Отец говорит, там его продержат месяца два. Поэтому я думаю, вы пока можете разбирать это ветхое строение и считать себя хозяином. А все остальные формальности мы проведём после возвращения брата из больницы. Если он, конечно, жив будет к этому времени, — поправилась она.
— Что так серьёзно заболел? — заглянул ей в глаза Ходжа.
— Очень даже, — всхлипнула она.
Не знал Ходжа о её бесценном даре пыль в глаза пускать, поэтому особо и не смотрел в её синие притворные глаза, где была спрятана сплошная фальшь. Дальнейший расспрос о брате он отставил, чтобы окончательно не растрогать чувства хозяйке участка. Её предложение Ходжу больше, чем устраивало, и он был готов сейчас же взяться за лопату и топор, но вспомнив про вино в машине, бросился туда.
— Где обмывать сделку будем? — возвращаясь с пакетом, на ходу бросил он.
— Можно бы и к отцу зайти, но боюсь я его заряжать. Запойный он и старый и к тому же мыслит не всегда здраво. Болезней целый букет. После запоя со своими недугами в больницы попадает. Давай здесь на природе выпьем. А машину можешь оставить в гараже, ключи я возьму у отца. До дома на маршрутном такси доберёмся.
Ходжа не мог скрыть своего восторга, он готов был целовать от счастья эту экзотическую и прагматичную женщину, какой она ему показалась. Она неожиданно подарила ему давнюю мечту. Сейчас он полностью был уверен, что, продав свой коттедж и квартиру он, наконец, то рассчитается со всеми кредиторами и возведёт за короткий срок хороший дом, приложив при этом максимум усилий. Множественные знакомства с руководителями строительных компаний обнадёживали его могущественные планы.
…Они два часа сидели на почерневших от времени брёвнах. Пили вино из пластиковых стаканчиков и закусывали эклером. Ему хотелось обнять Людмилу Ивановну для начала, но, не зная её нравственного порога, отказался от похотливой затеи, дабы не испортить, выгодную сделку. Он больше говорил, а она слушала. А когда бутылка опустела, и все пирожные были съедены, Ходжа отметил про себя её акулий аппетит. Так, как он еле осилил одно пирожное, а остальные семь провалились в желудке этой ненасытной женщины.
«Ничего себе, — подумал он, — да с таким аппетитом она у меня всю самую важную работу потянет. И я за пару месяцев обрету покой»
Он встал с бревна, отряхнул брюки и официально заявил:
— Уважаемая Людмила Ивановна, не смотря, что вы ещё пока не рассчитались из школы, с завтрашнего дня вы можете приступать к работе в моём клубе «СИБИРЬ».
— Ура! — а — а — протяжно закричала она и бросилась в отцовский дом за ключом от гаража.
Назад они возвращались на такси. Её голова с закрытыми глазами лежала у него на костлявом плече. Она была пьяна не только от вина, но и от счастья.

***

         В двух комнатной квартире на четвёртом этаже жила мать одиночка со своей тринадцатилетней дочерью. Звали женщину Людмила Ивановна, дочку Яна.
Яна не по возрасту была высокой и худой девочкой. Мать же женщина бальзаковского возраста, напротив, была среднего роста и статной, но когда она приводила своё тело в движение при помощи ног, то стать её тут же пропадала. Её походка, делала Людмилу Ивановну похожей на хоккеиста, рвущегося с клюшкой к шайбе. Она хорошо знала об этом изъяне, но работать над собой ей было просто лень. Она надеялась найти себе жениха богатого и, который полюбит её, не за походку, а за привлекательную внешность. А может даже за талант, который она по сей день искала в себе в различных направлениях. Где она только не участвовала, но нигде долго не задерживалась. Пробовала себя и в сольном пении, и в народном драматическом театре, никто из руководителей не соизволил обратить внимание на её таланте. Тогда она решила отдаться изобразительному самообразованию. Свою первую картину, которую она назвала «Космический попугай» написанную маслом, она одела в английский багет и повесила на стену в гостиной. И всем гостям говорила, что это её кисти работа. Она преподносила её, как шедевр современной эпохи и гордилась ей. Хотя справедливости ради говоря, эта картина больше выражала мировоззрение не совсем нормального человека. Разноцветный и толстый попугай имел голову совы, а хвост позаимствован у павлина. Называла Людмила Ивановна свою мазню, «Космический попугай». Дочка не раз просила мать спрятать картину в лоджию, но Людмила Ивановна каждый раз говорила:
— Пускай пока висит, — сказала она дочери, — поеду в Англию, я её там продам за большие деньги.
— А как же твой «Путь» — сборник стихов? — поинтересовалась дочь. — Ты же ещё год назад хотела издать его в популярном издательстве.
— Чтобы здесь в России опубликовать, нужны деньги и немалые, а у нас их нет. А вот в Англии русское искусство ценят и не дёшево. Поэтому я прицел взяла на Лондон.
Деньги для Людмилы Ивановны были главным критерием в жизни. Так как у неё их вечно не было. Вернее сказать, деньги были, но она не могла экономически правильно ими управлять. Она свою и так небольшую зарплату ухала за три дня, а потом до следующей получки сидели с дочкой на одной картошке, которую им привозил её отец из посёлка. Была ещё богомольная женщина с соседнего подъезда Анна Дмитриевна, которая нередко несла им кастрюлями не первой свежести супа и различные гарниры. Мама с дочкой не обращали на такие мелочи внимание и за один присест всё уничтожали, не забывая поблагодарить бога и конечно милосердную женщину с соседнего подъезда. Сама Людмила Ивановна проработала во многих средних школах города преподавателем по физкультуре, но нигде долго не задерживалась. И что самое отвратительным было в её перемене рабочих мест, это то, что она, покидая школу после своей трудовой деятельности, забирала с собой и дочь. Так, что стаж у них был одинаковый, только у мамы трудовой, а у дочери школьный стаж. После каждой перемены работы, Людмила Ивановна убеждала дочь, что теперь они жизнь начнут с нового богатого листа. И что она обязательно возьмёт подработку в качестве тренера в детской спортивной школе. Но, увы, никто с ней длительного трудового договора заключать не желал. Ей предлагали работу в супермаркетах и гипермаркетах уборщицей, рядом с её домом и приличным заработком, но она считала ниже своего достоинства работать поломойкой имея диплом педагога на руках.
…Время было ещё мало, но за окнами было темно. Они сидели в полумраке, экономя деньги на киловаттах. Когда они совершали прогулки по квартире, то зажигали церковную свечку. Благо дело опять же спасибо Анне Дмитриевне, со свечами у них проблем не было. Людмила Ивановна от зажигалки запалила свечку и поставила её на окно:
— Всё дочка наконец — то пришёл трындец нашим страданиям, — сказала мать своей тринадцатилетней дочери. — Со школами покончено, я сейчас устроилась в элитный клуб заместителем директора. Новый директор обещал мне платить по восемнадцать тысяч, и работа мне нравится. Свободы много и совсем рядом с домом, а это значит, транспортные расходы вычеркнем из нашего бюджета.
— Так что прикажешь мне теперь знания постигать там? — подковырнула дочь маму.
Мама не обозлилась за бесцеремонную реплику дочери, только насупилась
— А. — а, — а. — Я. — я. — я, — протянула она, — а это мысль. Знания ты будешь получать в тридцать третьей школе, а у нас будешь заниматься настольным теннисом. Я тебя отдам хорошему тренеру. Я его правда ещё не видела. Он из цапель настоящих лебедей может делать, так мне мой новый директор сказал.
— Мам я, что на цаплю похожа? — обиделась Яна.
— Да нет, что ты, это я так образно. Ты у меня самая умная и красивая! Но ты не знаешь, что настольный теннис — это игра лордов. А нам с тобой в недалёком будущем предстоит поездка в Лондон. Глядишь через тебя, я возможно там лорда окольцую или на крайний случай сквайра.
— Мам, а где ты деньги возьмёшь на Англию, — спросила дочь.
Людмила Ивановна встала с дивана и, подойдя к окну, задула свечу:
— Где, где, — дом мамин продам, вот где! Пошли спать.
— Что — то мама я тебя плохо понимать стала в последнее время, — раздался в кромешной темноте голос дочери. — Ты в прошлом году курс брала на Венесуэлу, в этом году в Лондон, а на деле мы даже по городу вдоволь наездиться не можем, потому что денег на проезд никогда нет.
— Тебе понимать и не надо. Понимала, ещё не выросла, — ответила дочери мать.

***

     Эта женщина походила на Веру Холодную, популярную актрису немого кино. Она сидела за столом в чёрном лёгком плаще. По кафельному полу был раскидан подол её длиннополой юбки. Цветастый платок, из которого выглядывала начёсанная чёлка смоляных волос, делали её привлекательной и сексуальной, словно гетера. Рабочее место у неё было, не в кабинете администрации стадиона, а общей большой раздевалке, где переодевались не только дети, но и спортсмены ветераны, а также тренера. Она вежливо улыбалась входящим детям, отвечая на их приветствие. Но это улыбка быстро исчезала с её лица, когда в раздевалку заходили взрослые. Заполняя какие — то бумаги он скрыто вглядывалась в лица спортсменов, бросая на них мутный с синеватым отливом взгляд. Дети ей были не интересны, а вот взрослые спортсмены, перешагнувшие сорокалетний рубеж, изрядно напрягали её любопытство, и она тут же перевоплощалась с оценивающим взглядом, опытную хищницу. Когда же в раздевалку заглядывали кто — то из дирекции стадиона, она становилась пуганой, но опрятной вороной, которую только что согнали с насиженного места.
Для всех она была женщиной загадкой. Появилась в клубе после дня победы, таинственно и неожиданно. Ведёт себя так, будто соблюдает секретную конспирацию. Ни с кем абсолютно не разговаривает и не идёт на контакт даже с тренерским составом. Даже в самом обитаемом месте, где стоял её стол, она держала дистанцию с тренерами. Некоторые тренера пытались с ней разговориться, но тщетно. Взамен они получали холодный и невразумительный ответ. Весь тренерский состав недоумевал, откуда и для каких целей появилась эта штатная единица в коммерческом клубе, где заработная плата и так никого не удовлетворяла.
Но когда после трёхдневной болезни в раздевалке появился свежий человек с весёлыми глазами и приятной улыбкой, которого она увидела впервые, ясность была внесена. Это был старший тренер по настольному теннису Сергей Сергеевич Винтер. Близкие и знакомые его называли чаше Винт или Платон. Умел он выдать толковые фразы, за что и получил такое философское имя. Недруги за спиной шёпотом бросали «СС».
От коллег он уже знал, что раздевалку оккупировала, какая — то странная женщина с сумкой, забитой канцелярскими принадлежностями.
Сергей Сергеевич обозрел её стол, где лежали журналы посещений, стопки общих тетрадей и набор авторучек. По этим канцелярским признакам он безошибочно определил, что женщина, занимающая полезную площадь в раздевалке, не относится ни к энергетической компании, ни к Министерству чрезвычайных ситуаций.
«Возможно она сотрудник стадиона, — подумал он, — и к нашему клубу никакого отношения не имеет». Он обошёл вокруг стол и нежно, но с иронией, произнёс:
— Что это за женщина в траурном одеянии, пугает детей, и других спортсменов своим видом в раздевалке клуба?
Ответ он получил не дерзкий, но который всё — таки заставил его задуматься в профессионализме столь загадочной женщины.
Она не поняла, кто к ней обратился с подобным вопросом, или ветеран — спортсмен, или тренер? Но что этот невежливый мужчина до невероятности обаятельный, она заметила. И ответ она ему выдала не совсем грамотный. Но Сергей Сергеевич, его перефразировал в объективный монолог и звучал её речь примерно так;
«Я никого не пугаю, а представляю интересы директора клуба Александра Андреевича, и он мне не внёс какого — либо запрета на форму одежды. В основном мои рабочие функции связаны не с тренировками, а с подбором игроков. Не важно, какие из них вырастут спортсмены, — главное, чтобы они деньги в срок платили».
На самом деле её речь прозвучала намного беднее литературного языка, которым она не совсем владела. Она сказала, что её трясёт в зале от холода, который выдаёт приточная вентиляция. И что маленькие засранцы, бегая туда — сюда, постоянно делают сквозняк по её местонахождению, и что она не в силах закрывать за каждым дверь, поэтому и укуталась не по погоде. И что с сегодняшнего дня из школ города будет привозить на занятия мелочь пузатую.
— Понятно! — хитро улыбнулся тренер, — но только вразумить не могу, почему директор не представил нам нового сотрудника клуба? Это как-то не совсем прилично. Сейчас пойду и надаю по горбине этому белогвардейцу с партийным билетом КПСС.
У женщины забегали глаза по раздевалке, и притворно зевнув, спросила у тренера:
— А вы, собственно, здесь кто, сотрудник или спортсмен по абонементу? — и достав из сумки нарезанные бутерброды со шпротами, уложенных в стопку, она приступила к трапезе.
Сергей Сергеевич осмотрелся в раздевалке и, заметив свободный стул, поставил его рядом с женщиной и с интересом заглянул ей в глаза:
— Вообще — то, я здесь старший тренер, и зовут меня Сергей Сергеевич. В свою очередь мне хотелось бы узнать, как вас зовут и как в нашем спортивном храме называется ваша должность?
Его вопрос её не смутил, прожевав кусок бутерброда. Она посмотрела на него голодными глазами и игриво мотнула головой:
— А я Людмила Ивановна Шабанова, и должность моя называется в директорском приказе, уполномоченная по набору школьников, и по совместительству я заместитель директора.
— Даже такие интересные должности у нас появилась? — удивлённо воскликнул тренер, и обвёл взглядом двух своих коллег, которые оторопело, смотрели на него.
Удовлетворив любопытство старшего тренера, она замолчала и продолжила уничтожать бутерброды. Не знала она, что в этот раз ей пришлось познакомиться не только с самым опытным тренером, но самым что, ни наесть первым острословом и балагуром, который любил иногда посмеяться без излишней злобы над человеческими пороками. А главная его доблесть была, укрощение строптивых дам, которые бесцеремонно и вальяжно разговаривали с ним при случае. Его возраст был сплошной обманкой потому — что выглядел и вёл он себя, грубо нарушая метрические данные. Они всегда при виде его поднимали голову, и внутри себя строили кольцевую дорожку с ловушкой, чтобы сей красавец клюнул на их наживку. Кому-то везло в этой безнравственной путине, а кто — то грыз ногти от досады, а кто и палец засовывал в нос прячась от людского глазу. Но, то, что он был на слуху у городского дамского населения, этот факт являлся неоспоримым, что ему иногда льстило. Сейчас он смотрел на широко раскрытый рот, новой сотрудницы, безжалостно истреблявший рыбные трёхслойные бутерброды и наконец, поверил, что эту женщину директор выбрал не просто так. Денег для клуба эта дамочка будет штамповать так же, как истребляет бутерброды. Она их вкушала не по одному, а прямо всей трёхэтажной горкой и аппетитно шевелила челюстями.
— Ну и как вкусно? — спросил он у неё, когда её огромная пасть проглотила остатки бутербродов.
Ответа загадочная дама не дала, она ждала, когда остатки улягутся в её чреве. И только после, погладив свой живот, произнесла:
— Вкусно, когда ешь ту пищу, которая тебе нравится. А эти шпроты мне наш директор всучил, думал, что я хуже работать буду без них. А у меня за спиной высшее спортивное образование и около парадного входа нашего зала, стоит автобус ПАЗ, — сейчас поеду в школу и привезу 21 тысячу рублей. После двух часов я эту сумму удвою, а завтра будут, новые вливания денег. Теперь вы понимаете, что ваш заработок зависит от меня красивой и умной, как вся академия наук.
Она себя так ёмко охарактеризовала, что Сергей Сергеевич, остерёгся ей на этот раз показывать свой острый язык. Все — таки, судя по её словам, она обеспечивала не только ему, но и всему клубу стабильную зарплату, о которой большинство тренеров мечтали уже около года.

***

      Работая по восемь часов в день и имея боле шестидесяти подопечных, Винт имел мизерный оклад. Директору клуба своими материальными проблемами, он пока не докучал, надеясь, что ситуация со дня на день должна измениться в лучшую сторону. Но его надежды безнадёжно таяли, когда он в конце каждого месяца кидал вопросительные взгляды в сторону директора. Солидные оклады в клубе получали только директор, его дочь Фима, у которой, в секции насчитывалось мизерное количество детей, не больше семи человек. Увеличенную зарплату получал и её двоюродный брат Борис Смородин, — имеющего в группе начального обучения всего десять человек.
…Директор Ходжа Александр Андреевич для Платона был не простым человеком, а можно сказать должником по жизни. Когда то в не так далёкие времена Сергей Сергеевич Винт возглавлял при крупном предприятии самую знаменитую и многочисленную в регионе спортивную организацию. Он имел мощный и влиятельный рычаг у руководства предприятия и пользовался им без злоупотребления. Для улучшения спортивной работы и по протекции одного важного спортивного функционера из столицы пригласил в свою структуру двух опытных тренеров по настольному теннису с берегов чудного озера Байкал.
Первый был взрослый, опытный, но амбициозный тренер по фамилии Кречет.
Второй тренер Ходжа был значительно моложе Кречета и ранее не один год занимался у него. Ходжа имел корочки Мастера спорта СССР, но специалистом оказался слабым и мало того дисциплина его как в быту, так и на работе оставляла желать лучшего. Этот «опытный тренер» с живописного региона России, имел в трудовой книжке всего лишь одну запись, сотрудник КГБ. И при трудоустройстве ещё помахивал корочками выпускника университета Марксизма и Ленинизма, а вот запись, что он где — то работал тренером, отсутствовала. Но не забывал постоянно твердить, что у него два высших образования.
Сергей Сергеевич тогда тупо смотрел на корочки нового тренера и в его самоуверенное лицо, отлично понимая, что этот документ к коммунистическим идеалам может и имеет отношение, но силы давно не имеет. КПСС с некоторых пор ушла в закат. Против подобных корочек в советские времена не реально было бунтовать, но только не для Винта. Он небрежно через стол бросил эти корочки вновь прибывшему тренеру, и с лукавинкой взглянув на него, сказал:
— Ты Александр Андреевич, если думаешь связать свою судьбу с тренерской работой, то нигде больше не свети этими документами. Я сам в далёком прошлом окончил подобные университеты, и знаю, чем отличается между собой тёплый и холодный климат!
…Ходжа промолчал, и не стал показывать свою политическую страсть и возражать, спортивному лидеру, так как в то время твёрдо был уверен, что за творческим и праздничным столом с этим начальником он отведает немало вкусных блюд.
Платон, не стал заниматься крючкотворством, всё — таки рекомендации из министерства спорта и Олимпийского комитета на тренера Михаила Дмитриевича Кречета были положительные. А уж тот пригласил своего в прошлом ученика Ходжу. К тому же в тренерах ощущалась острая нехватка, так как была недавно введена в строй школа Олимпийского резерва по настольному теннису. И Платон без всяких проблем зачислил обоих тренеров в штат школы.
Надо сказать этим тренерам очень повезло и с работой и бытовыми устройствами. Они ещё в самолёте летели из Сибири, а Винт подготовил им на восьмом этаже комнаты гостиничного типа в семейном общежитии. Через восемь месяцев оба тренера получат в новом доме четырёхкомнатные квартиры. Их жены будут трудится на престижных должностях в металлургическом комбинате с завидными окладами. И всё это было сделано в кротчайший срок, благодаря усилиям Сергея Сергеевича.
Поэтапно они переселят всю свою родню из Сибири в этот тёплый край, где все врастут корнями на богатой плодородной земле. Мало того один из родственников Ходжи будет занимать в администрации города весомое кресло.
Эти два тренера понимали, что всем своим благополучием они обязаны Винту. Хотя благодарности, он никакой от них не ждал, кроме хорошей подготовки молодых спортсменов. Ходжа был крученым человеком и эту черту характера Сергей Сергеевич отметил одну из первых.
Каким — то образом Александр Андреевич со своим лисьим подходом сблизился с крупным чиновником и начал вести себя в клубе как начальник, не замечая при этом Винта, который помимо председателя спортивного клуба являлся и директором всего управления спортивных сооружений. Ходжа часто стал прогуливать и появляться на работе в нетрезвом виде. Кречет же, напротив, много работал, но хорошие результаты пока давал только на уровне города. Винт неоднократно беседовал с ними на предмет повышения спортивного мастерства детей. Но они до того зажрались, что Кречет однажды ему в присутствии Ходжи цинично заявил.
— Сергей Сергеевич, главный в театре, не директор, а режиссёр, так же и в спорте. Ты хозяйственник и в учебную программу не суйся.
— Миша директора бывают разные, — ответил Винт, — Игорь Ильинский был директором театра и был народным артистом. Я тоже в спорт пришёл через настольный теннис. Мастера спорта выполнил в шестидесятых годах, когда ты и трудовой деятельностью не занимался. И если вы с Ходжой считаете, что мне не следует вникать в спортивную работу коллектива, то заказывайте себе контейнера и вперёд на Байкал. Кстати, я был недавно в Олимпийском спортивном комитете, — попутно зашёл в наградной отдел, — и, взглянув на Александра Андреевича, сказал:
— Оказывается ты Ходжа, мастером спорта никогда не был — первый разряд твоя вышка. Вы конечно знаете, что моя жена народный судья и если вы не прекратите со мной играть в наглянку, я отдам липовый квалификационный билет Ходжи ей и вы оба уедете назад в Сибирь валить лес. Подделка документов у нас карается законом, тем более вы получили такие блага оформившись ко мне, что некоторым моим тренерам и во сне не снились.
Ходжа от стыда чуть под стол не залез и с ненавистью посмотрел в лицо Кречета:
— Я тебе твердил, не прокатит, — энергично, как дирижёр он стал размахивать руками, — а ты говорил, проверять никто не будет. Плевал я с высокой колокольни на твою настоящую печать. Ты меня подставил, ты и оправдывайся. Я здесь лицо невинное.
Кречет в ответ не мог ни слова сказать, только опустил голову к низу.
— Правильно тебе отставку дали в КГБ, — сказал Винт, Ходже, — ты сейчас при мне без пыток, сдал своего тренера, коллегу и земляка. Представляю, кукую большую угрозу, ты нёс для безопасности нашей страны. При первом же допросе все государственные секреты выдал нашему врагу.
…Понимая, что трюк с фальшивым документом может вылезти им боком, так как была велика вероятность, что они могут лишиться не только работы, но и ведомственных квартир. А это ломало все их будущие планы. А они у них были с большими запросами, куда входили многочисленные поездки не только по стране, но и за рубеж. В смете командировок ими всё было отражено. Загранпаспорта были у них уже в карманах. Но тут внезапный демарш директора путал все их планы. Они переглянулись между собой и, поняв друг друга на расстоянии, избрали другую тактику, — чуждую для Винта:
— Ты Сергей Сергеевич зря не кипятись, — заявил Кречет, — для достижения целей все средства хороши. А наша цель ясна, как день, — помочь тебе в поднятии престижа настольного тенниса в вашем городе. Ну, подмахнули мне печать? Что из этого? Большого криминала я здесь не вижу. Ведь не дилетанта я с собой привёз, а человека влюблённого в этот вид спорта. Поэтому, нам бы не хотелось, чтобы эта информация вышла из стен твоего кабинета. Сам должен хорошо понимать, запланированы частые командировки по стране и за рубеж на соревнования с детьми и с тобой вместе, а это уже не первенство города, а конкретные результаты.
— Да, — постучал себя в грудь Ходжа, — мы обеими руками за теннис. Первая поездка будет у нас на Байкал, так что жди от нас флягу с солёным омулем и норковую шапку.
Такого подлого предложения он от них не ожидал. Внутри его всего перекоробило, но он не взорвался, а хотел бы. В голове вовремя сработал мудрый стопор, и он сдержанно произнёс:
— Да вы не колотитесь лбом от страха. Мне нет никакого резона, доводит до высокого начальства настоящую истину вашего пребывания в нашем городе. Она мне давно ясна, — вам нужны были квартиры, а не работа. Мне говорил один умный человек, — «пригласишь варягов, будешь заниматься их воспитанием». Теперь — то я понимаю, как он был прав.
Кречет поднял голову. На лице его отпечаталось раскаяние:
— Мы же работаем, посмотри какая массовость у нас.
— Миша ты опытный тренер и должен понимать, что работаешь в спортивном клубе и детской спортивной школе, где на первом месте стоит результат, а не массовость. А если тебе массовость нужна, то иди в Парк культуры отдыха работать, там её с излишком получишь в любое время года. А мне давай Чемпионов. Поэтому считайте, что сегодня я только вытащил чеку, но если и впредь будете заниматься ерундой, то брошу вам «гранату» под ноги. Даже если мне это будет стоить должности.
…После этого разговора они утихомирились, но в верха на Сергея Сергеевича Винта потекли почти ежедневно, подмётные письма аморального и безнравственного характера. Откуда ветер дует, директору было ясно. И однажды совсем, случайно до его ушей через открытые двери донеслась фраза, брошенная Кречетом.
«Мы, что век ему в ноги кланяться должны, дави его Саня, или вези самолётом флягу омуля. Ты обещал ты и вези».
Вскоре после этого разговора за нецелевое использование материальных средств, без помощи Винта, тихо уволят Кречета, и он уйдёт работать в сельскую школу физруком. А следом за ним улетит и Ходжа. Он неоднократно появлялся на работе в нетрезвом состоянии, и директор ДЮСШ подал на Ходжу докладную Винту. Тогда Ходже предложат написать заявление по собственному желанию, после чего в коллективе восстановится спокойная атмосфера.
Через два месяца большое начальство заставит восстановить Ходжу в должности. Как это ему удалось, Платон узнал об этом только через пятнадцать лет от церковного сторожа и кума Ходжи, — Лёши. (Ранее зам. по кадрам генерального директора металлургического гиганта Алексея Петровича Белова). Цена возвращения в спортивный клуб Ходжи, была — норковая шапка и фляга солёного омуля.
Но недолго ликовал Ходжа. Неблагополучной системой была разрушена одна из лучших школ настольного тенниса страны. Бульдозеры ни один день безжалостно выкорчёвывали место, под крышей которого ежемесячно и бесплатно занималось около тысячи человек, где вместе с детьми своё упоение находили и ветераны, и инвалиды спорта. Винт, будучи ещё не старым и выглядел на сорок лет, вышел рано на пенсию, но не бросил своё увлечение настольным теннисом, играя в подвале у своего старого друга, где он оборудовал небольшой спортзал. К тому же он на законных правах возглавлял региональным отделением федерации настольного тенниса Олимпийского спорткомитета России и был комиссаром зоны ветеранского движения.
Александру Андреевичу до пенсии было далеко, и он со своей непорядочной хваткой влез в коммерцию, но везде банкротился. У него не было гражданской профессии и поэтому мысль сделать свою монополию настольного тенниса никогда не покидала его. Тогда он без всяких проблем зарегистрировал клуб «РИТМ», но спортивной деятельностью не занимался, а перекидывал из магазина в магазин разные товары, назначая свои цены. Через два года он прогорел, и пошла процедура банкротства. Чтобы спасти свой клуб, он оббегал всех знакомых в поисках денег, но ему везде отказывали. Пришёл он на квартиру и к Винту, но тот ему объяснил, что такие суммы нужно искать не у бывших ударников коммунистического труда, а у бизнесменов.
Потом они на многие года потерялись. Но от знакомых Ходжи, Платон слышал, что доморощенный комбинатор неоднократно был провозглашён банкротом и что мечту о создании клуба настольного тенниса не забыл.
Случай такой представился тренеру с Байкала. Ходжа в банке взял кредит и на часть этих денег закупил дорогие теннисные столы и соответствующий инвентарь для занятий. На вновь построенном стадионе корпорации «РУСАГРО» он арендовал два этажа под трибунами, где на первом этаже установил двенадцать столов для настольного тенниса, а второй этаж пустил под различные офисы сомнительные компании, которые ощутимых прибылей ему не приносили.
Сергея Сергеевича Винтера он пригласил к себе на работу, когда понял, что без его авторитета ему сложно придётся поднять работу на должный уровень.
Винт был рад такой работе. Для пенсионера это было не только общение, но и любимое занятие, которым он занимался всю свою сознательную жизнь. Он был согласен приступить к работе немедленно, тем более ежемесячную заработную плату Ходжа обещал платить регулярно. Однако несправедливое распределение заработной платы директором нередко выводила его мозг из равновесия. И он понимал, что этого проходимца ничем пробить уже нельзя.

***

       Прошёл месяц после трудоустройства уполномоченной по набору молодых спортсменов. Директор две недели носа не показывал в клубе. Его дочь Фима, хмурилась, когда её кто — то спрашивал об отце, но ничего внятного не говорила. Понимая, что штат не доволен долгим отсутствием директора, постоянно о чём — то шепталась с братом. Все тренера отнесли её поведение очередным покрытием загула отца, что не редко с ним случалось. Шабанова в отсутствии Ходжи переселилась в кабинет директора и отдала свою единственную дочь на воспитание Платону. Она привозила детей разных возрастов целыми автобусами по два раза в день. А тут ещё повезло со школьными лагерями, которые создавались при каждой школе. Так что наплыв детей всегда был огромным до обеда. Работу свою она выполняла, как передовик производства. Но беда была в том, что дети каждый день были разные.
Когда приходило время платить деньги за обучение, они категорически отказывались продолжать тренировки. А это уже знак для всех работников клуба, что близкие родственники директора совершенно не справляются со своей работой. Они были обязаны заинтересовать детей. То есть выходило, что остальные тренера обрабатывают семью директора.
Он появился за три дня до зарплаты, бледный, худой с шаткой походкой и стыдливыми глазами. Запах дорогой туалетной воды не могли заглушить прелого душка, который, похоже, вжился в его тело. Ощущение было такое, будь — то он всё отсутствующее время спал рядом с гнилым картофелем.
День зарплаты наступил. Утро в этот день было солнечным, в спортивном зале из тренеров был только один Сергей Сергеевич. Он закрыл все жалюзи на окнах, чтобы лучи солнца не били по глазам молодых спортсменов, и проследовал в кабинет директора.
…Зарплату всегда выдавал сам директор. Вручая конверты сотрудникам, у него голова никогда не кружилась от омерзения к самому себе, напротив он в это время себя чувствовал, могущественным и великолепным! Людмила Ивановна Шабанова сидела за столом и перебирала бумаги. Когда она заглянула в конверты с деньгами, сразу определила, что скандал сегодня более чем предсказуем. Винт её на днях предупредил: «Если этот месяц у него не будет приятно шуршать в кармане купюры, то он разнесёт весь клуб вместе с директором». — О чём она Ходжу и не думала предупреждать.
Он вошёл в кабинет с недобрым лицом и не просто вошёл, а наехал на директора словно танк:
— Где мой конверт, — протянул он резко свою ладонь к лицу директора.
Тот откинулся на спинку кресла и, съёжившись, показал на небольшую стопку конвертов, лежавших у него на столе.
— Найди свой в стопке, — пробормотал он, и опустил голову.
Платон отыскал свой конверт и извлёк из него всего лишь две купюры достоинством в тысяча рублей. Недовольно зашевелил губами и засунул деньги назад в конверт. Посмотрел на Шабанову, озорно подмигнул ей.
Людмила Ивановна сидела и умоляюще смотрела в глаза тренера, будь — то прося не устраивать сейчас грозы. Но он был перенасыщен долгими обещаниями Ходжи и в этот миг его уже никто не мог остановить. Ещё перед входом кабинета директора он спрятал свою приятную улыбку, ожидая низкую зарплату. И немая мольба Людмилы Ивановны никакого действия на него не произвела. Он окинул грозным взглядом директора:
— Саня, ты, когда мне нормально платить будешь? — небрежно опустил он конверт в карман трико.
Ходжа, изобразив лисью мордочку, сделал утвердительный жест рукой.
— Всё со следующего месяца это уж точно конверт будет у тебя значительно толще. С приходом новой сотрудницы, — кивнул он рядом на сидящую Людмилу Ивановну, — наши дела пойдут в гору.
— Фу, как уже надоело слышать от тебя ежемесячные обещания, — рявкнул на весь кабинет Платон, — дела, которые ты подразумеваешь под деньгами, пойдут у тебя и твоих родственников, а я не намерен горб свой гнуть ни на тебя и на твою семью. Осточертело всё! Брошу пахать на тебя, перейду в клиентуру. Я согласен платить с пенсии семьсот пятьдесят рублей, и буду играть в своё удовольствие. Или заеду тебе в рог, чтобы ты понял, что не в КГБ работаешь, и живёшь в другой стране.
— Сергей Сергеевич, не горячись, мы же с тобой интеллигентные люди! Считай, что с завтрашнего дня у тебя недокорма не будет, и надои твои увеличатся, — попытался Ходжа перевести серьёзный разговор в шутку, но Сергею Сергеевичу было не до шуток:
— Я тебя сейчас такие надои покажу, — разбушевался он, — что ты уедешь прямо сейчас на свой Байкал, с нерпами обниматься. Ты гнида добра совсем не помнишь. По два месяца в запой уходишь. Твоя дочка Фима придёт чайку попьёт с бутербродами, и как воздушный шарик улетает. А я пашу! Понимаешь пашу! — акцентировано ударил он кулаком по столу.
Отчего Ходжа втянул в себя свои узкие плечи и стал похож на ребёнка, который в детстве не знал вкуса каши.
— Ты из семейства янусовых или проще сказать двурылых и ты об этом хорошо знаешь, — продолжал лютовать тренер, — ну ничего. Ты уже завтра поймёшь, кого ценного кадра потерял! С завтрашнего дня, уйду я, а послезавтра за мной уйдут дети, — а это 60 человек. Теперь подсчитай, сколько бабок ты потеряешь. Я тебе ежемесячно сдаю по сорок пять тысяч, а ты мне зарплату по две штуки платишь. Хватит! — ударил он для убедительности ещё раз кулаком по столу. После чего забрал со стола все конверты и сказал:
— Я разделю зарплату, по справедливости, между всеми тренерами, и попробуй только гавкни у меня интеллигент вшивый, я тебя враз усмирю, — поднёс он к носу Хаджи крепко сжатый кулак.
Затем перевёл взгляд на новую сотрудницу, которая в этот момент потеряла дар речи:
— А вас Людмила Ивановна с журналами и табелем прошу зайти в тренерскую комнату? — сказал Винт и громко хлопнув дверью вышел из кабинета.
Директор сидел в кресле, обхватив голову руками. Он в эти минуты размышлял и не мог поверить, что бывший его директор и лучший его тренер просто-напросто ограбил клуб.
— Что будете делать Александр Андреевич? — отвлёк его от раздумий голос Людмилы Ивановны.
Он вскинул на неё свою голову и зло заскрипел зубами. Прокрутил своё кресло к окну и посмотрел на небо, словно прося у него совета.
— Ты к нему не ходи, — глухо произнёс он, — ты мой заместитель и по статусу главней его. Чести для него много будет. А я знаю, как дальше действовать.
…Он поставил кресло в первоначальное положение и взялся за телефон.
Через двадцать минут к клубу Сибирь подъехала милиция. В кабинет Ходжи зашёл средних лет опер в штатском костюме и здоровый под два метра ростом прапорщик. Сотрудник в штатском, сел без приглашения к столу и представился:
— Я оперуполномоченный девятого отделения Василий Васильевич Жидков. Рассказывайте, что у вас случилось?
— Да что тут рассказывать, — раздражённо сказал Ходжа. — Среди белого дня мой старший тренер Винт Сергей Сергеевич, нагло ограбил клуб. Забрал себе всю заработную плату персонала. Мало того он запугивал меня всячески и обозвал двухкрылым существом.
— И ушёл с ней? — спросил стоявший у двери прапорщик.
— Почему ушёл? — обиженно переспросил директор, — он здесь вместе с деньгами. Но завтра и навсегда непременно покинет клуб, я его приказом отлучу от работы. А сейчас думаю его сейчас надо определить на пятнадцать суток за мелкое хулиганство, а по грабежу начать следственную процедуру.
Шабанова, вздрогнула от таких слов и хотела, что — то возразить, но вместо ясной речи у неё из уст вылетело.
— А, а, я.
— Вот у меня и свидетель есть, — показал он на Людмилу Ивановну. — Она очевидец грабежа.
Сотрудник в штатском открыл папку перед собой и, не смотря в сторону Ходжи, спросил:
— У вас, откуда такие юридические познания господин директор? В органах не приходилось раньше работать?
— Я бывший офицер КГБ, — гордо заявил директор.
— Как же вы так офицер КГБ сплоховали, позволив ограбить клуб штатскому человеку? — иронически заметил Жидков.
— Я не ожидал, — оправдывался директор, — он схватил деньги и ушёл. А попробуй у него забери их, он бедовый и отчаянный, запросто может перейти к дерзким действиям. Ему челюсть сломать человеку, что вам высморкаться. Он же всю молодость в тюрьме провёл.
Никто не заметил, как после брошенной последней фразы Ходжи нервно вздрогнула Людмила Ивановна.
Опер пытливо и внимательно вгляделся в лицо директора. Засохшая слюна в уголках рта и перекошенный рот придавали этому лицу омерзительный и лживый вид. Тело директора тряслось и, когда он разговаривал с представителем власти, то постоянно подпрыгивал в кресле.
— А зачем вы таких кадров на работу принимаете? — улыбнулся Жидков, — и встав со стула, подошёл к окну, где, напротив, через дорогу возвышался многоэтажный дом, с сетью магазинов. — Интересный компот получается, — иронизировал он.
— Нужда была вот, и пришлось взять, — донеслось до ушей опера, раздражённый голос директора.
Жидков оторвался от окна и повернулся к директору:
— Да вы не возмущайтесь Александр Андреевич? — На этот вопрос вы мне можете не отвечать. Да и не вопрос это был, а так нравоучительная ремарка. Кадровый вопрос — это ваша прерогатива. Клуб же частный, значит хозяйничать можно по своему усмотрению. А мне, собственно, всё равно кто и кем у вас работает. Хотя Платон в городе личность очень известная и слава о нём идёт только позитивная, и я являюсь его сторонником во всех его начинаниях. И то, что было в молодости в счёт не идёт. Даже его супруга Винтер, — заслуженный юрист России, не посмотрела на маленькое пятнышко в его биографии взяла его фамилию.
Ходжу от этих слов передёрнуло, а Жидков продолжил: — Он был ценным руководителем, прекрасным семьянином, каким и сейчас является. Таким людям памятники нужно воздвигать. Он спорт в нашем городе сдвинул с мёртвой точки, на правильные рельсы поставил. Портрет Винта висит в нашем краеведческом музее.
— Люди со временем меняются и за свои поступки не дают никакого отчёта, — начал доказывать с пеной изо рта Ходжа.
— Напрасно вы так Александр Андреевич. У человека в его возрасте может измениться только поведение, но никак не деяния. Каким его воспитали, таким по жизни он и идёт. И не надо мне навязывать свою теорию. Я хоть и моложе вас, но в людях разбираться меня научили. А это немаловажное умение в моей профессии! А вы сейчас идите с прапорщиком и пригласите ко мне этого опасного «налётчика».
Их не было около пяти минут, и о чём в это время Жидков беседовал с новой сотрудницей, директору было не ведомо. Ходжа был уверен, что она его полностью поддержит. Первым в кабинет Ходжи вошёл Винт. Он был спокоен и невозмутим. В правой руке, у него были зажаты все конверты, которые он сгрёб со стола. За ним проследовал Ходжа и, сев в своё кресло, с видом победителя посмотрел на Платона.
Прапорщик остался стоять около входной двери. Жидков в это время знакомился, с какими — то бумагами.
— Присаживайтесь Сергей Сергеевич, — не отрываясь от бумаг, спокойно сказал он.
Платон сел на стул, который стоял напротив опера:
— Сергей Сергеевич, вот Александр Андреевич утверждает, что вы свой коллектив оставили без зарплаты, — отложил он бумаги в сторону, и чуть заметно улыбнулся.
— Александр Андреевич может утверждать только то, что он большой прохиндей и двурылая личность.
— Вот видите, — взбеленился Хаджа и вскочил с кресла. — Даже в присутствии сотрудников милиции он меня обзывает двухкрылым. Прошу это занести в протокол.
— Ха, ха, — громогласно на весь кабинет зашёлся Винт:
— Ты себя переоцениваешь. Причислять тебя к семейству двукрылых, — это было бы почётно. Я сказал, что ты двурылый. А почему? — Потому что ты имеешь два лица, и ни на одно нельзя указать, что оно порядочное. А непорядочное лицо — это уже рыло.
Ходжа, надеясь, что милиция защищает его позиции, попытался сделать устрашающий выпад в сторону Платона.
— Сядьте на место Александр Андреевич и не мешайте мне допрашивать подозреваемого гражданина, — осёк опёр Ходжу.
Тот, дрожащими руками заправил выехавший из брюк угол рубашки и резко опустился в кресло. По его лицу было видно, что слово «подозреваемый», ему понравилось.
— В данный момент он уже обвиняемый, — перешёл на спокойный тон Ходжа.
Платон с брезгливостью презрительно смотрел на этого мерзкого человека, которому он в своё время все блага предоставил при переселении в этот город. Он, положил перед Жидковым шесть конвертов.
— Вот, пожалуйста. Я никого не грабил, а зарплату, как старший тренер взял только для своих тренеров. Таков порядок в клубе. У меня же нет конверта уборщиц, водителя и директора. Но для полной ясности должен вас предупредить, что официально в клубе никто не оформлен, даже его дочь. А это значит, что он скрывает налоги от государства. Все трудовые книжки у нас на руках.
После таких слов лицо директора вытянулось, в глазах появился испуг, и он вновь показал свои эмоции.
— Врёт он всё. Арестуйте его. У меня свидетель есть, как он нагло схватил конверты, — после чего переведя взгляд в сторону Шабановой, взвизгнул. — Ты- то курица, чего молчишь?
— Успокойтесь Александр Андреевич, — внушительным голосом поставил Жидков на место Ходжу. — Вот как раз Людмила Ивановна утверждает обратное, но это ещё не всё. Пока вы ходили за Сергеем Сергеевичем, мне тут на вашем столе попались любопытные бумаги. Ознакомить вас с ними?
— Какие бумаги? — заволновался Ходжа, — у меня кроме заявлений, вновь поступающих учеников, и спортивных протоколов ничего не может быть на столе.
— Вот одно из заявлений я и хочу вам зачитать.
— Извольте, прочтите, — недобро покосился он на Людмилу Ивановну.
— Это заявление из ПРИВАТБАНКА, в наш районный отдел судебных приставов. У вас там задолженность имеется по кредиту 658921 рублей. И в целях исполнения требований, содержащихся в исполнительном документе, просят наложить арест и обратить взыскание на имущество, принадлежащее должнику, Ходже А. А, а именно автомобиль ВОЛЬВО 2007 года.
Жидков прекратил читать и перевёл свой взор на директора.
— Продолжать дальше? — а то у меня здесь ещё интересней бумаги имеются.
Ходжа сидел, молча обдумывая ситуацию. Никак не думал он, что так резко обернётся всё против него. В душе он негодовал, не на себя, а на Людмилу Ивановну. Он понимал, что кроме неё никто его так неожиданно подставить не мог. На него вдруг нахлынуло чувство гнева, и он с кресла бросился на неё.
— Дура, — заорал он, замахнувшись на неё рукой, которая сжимала в руках авторучку.
Спокойно стоявший прапорщик успел перехватить его руку, заломил её и быстро щёлкнул браслетами.
— Отведите его в машину, — дал команду прапорщику Жидков, — а Людмила Ивановна сейчас заявление напишет, и мы оформим его на 15 суток. А потом дело передадим в ОБЭП, пускай они вместе с налоговиками проверят этот сомнительный клуб с романтическим названием и «чёрными конвертами».
Прапорщик загнул в дугу Ходжу, вывел из кабинета, и только эхом пронеслось по всему залу «Людка ничего не пиши»
В кабинете воцарилась тишина, будто кто — то оборвал песню. Первым нарушил молчание Жидков:
— Ну, вы господа спортсмены учудили у себя революцию! — и вопросительно посмотрев на Людмилу Ивановну, спросил:
— Заявление писать будем?
Она отрицательно покачала головой и, опомнившись, заявила:
— Лучше будет, если вы его у себя на семьдесят шесть часов в клетке подержите. Пускай не строит из себя интеллигента.
— Всё ясно! — встал Жидков со стула, — воля ваша! — и, протянув руку Винту, многозначительно заявил:
— А вам бы не мешало сейчас перейти через дорогу и купить Людмиле Ивановне большую шоколадку. Это она мне глаза открыла на нелепую бухгалтерию Ходжи. Так и быть я его закрою до утра, — пообещал он.
— Не получится, — возразил Сергей Сергеевич, — он сейчас воспользуется правом телефонного звонка. Свяжется со своим родственником Кустовым и тот его освободит.
— Без моего ведома Ходжу никто не отпустит, а уж я постараюсь, чтобы этого права его лишили. А если он начнёт кочевряжиться, то пятнадцать суток я ему всеми правдами и неправдами устрою. И коль у него такой важный мандарин в родстве, вам бы Людмила Ивановна я посоветовал написать заявление. Не обессудьте, но ситуация того требует. Ходу я ему, конечно, не дам, но оно может быть для меня громоотводом, от чиновника любого ранга.
— Пиши, — посмотрел Винт на Шабанову, — если уж влезла в это болото, то будь последовательной, и благоразумной, как дева Мария.
Людмила Ивановна взяла чистый лист бумаги, и под диктовку опера написала заявление.

***

      В кабинете директора после ухода сотрудников милиции нависла поразительная тишина. Людмила Ивановна, в полном безмолвии, что — то писала на чистом листе бумаги и не смотрела на старшего тренера. Иногда она отрывалась от бумаги и бормотала себе, что — то под нос. Затем вновь старательно выводила буквы на белоснежном листе.
   Платон в душе был премного благодарен ей, но на месте выражать слова благодарности постерегся. Для него она до сих пор была женщина — загадка, непредсказуема и не опознана. Иногда она была словоохотлива, порой «глухонемой», но чаще в её речи присутствовала буксовка, и она выдавала поток нелепых изречений. Она ходила по залу и всегда что — то писала в свой блокнот. И делала она это только во время тренировок Сергей Сергеевича, у которого с некоторых пор занималась её дочь. Платону всегда хотелось заглянуть в её блокнот, но она с ним никогда не расставалась. Даже уходя, домой засовывала его глубоко в свою сумку. Он пытался отвлечь её от письма, но она была предельно сосредоточенна и постоянно заглядывала в свой блокнот и подсчитала что — то на калькуляторе. По объёму текста, который ложился на листе бумаги, можно было определить, что пишет она реферат или послание турецкому султану.
— Всё, — сказала она, когда закончила писать. — Не надо мне его денег и любовницей не хочу быть при этом упыре. Он думал, водовоза нашёл. Дудки! И с домом он обломится. Хотя он уже фундамент там залил.
Платон не понимал, о чём она говорит и, оборвав её рассуждения, спросил:
— Вы о чём Людмила Ивановна?
Она вздрогнула от его голоса и, посмотрев на него, взяла лист в руки, бойко сказала:
— А вы послушайте!

Директору клуба «Сибирь»
От заместителя Л. И. Шабановой.
Заявление.

Я Людмила Ивановна Шабанова, находясь в здравом уме, и твёрдой памяти обвиняю вас как отъявленного корыстолюбца и не честного руководителя. С первого дня своей работы я столкнулась с грязными эпизодами связанные не только с работой, но и моей личной жизнью. Вы пытались из меня сделать любовницу, чтобы сбить цену на дом. Подумайте сами, зачем мне нужен мешок костей, который будет истязать моё тело? Или хотели, чтобы я откармливала вас? Я сама впроголодь живу. Даже туалетную бумагу покупаю в Секонд Хенде. Пускай вас жена кормит, а у меня есть, кого кормить. Вы нагло обманываете всех своих тренеров, кладя им, смешные копейки в конверты при этом не забываете своей Фиме и племяннику платить по двадцать тысяч. Спрашивается за что? Я привезла за период школьных лагерей более тысячи человек, для отбора. Отбором занимался только Сергей Сергеевич, а деньги по 20 рублей за отбор собирала Фима. Теперь посчитайте, сколько она положила себе в карман за две недели, и сколько заработал Сергей Сергеевич. Итак, берём по 80 человек в день, это 1600 рублей, умножаем их на 15 дней, получаем 24000 тысячи. И это только до обеда зарабатывал Сергей Сергеевич для вас, но от этой суммы он, ни копейки не отщипнул. Зато Фима ежедневно кушала бутерброды с карбонатом и форелью и запивала их густым соком. Мне вы обещали платить по 18 тысяч, но конверт подсунули с десятью тысячами. Вы плут и наглый обманщик. И поэтому, я прерываю с вами, как и с клубом, всяческие отношения. Со всеми вопросами по продаже дома обращайтесь к моему брату Шабанову Валерию Ивановичу. Меня прошу не искать.

Подпись. Шабанова.

Закончив читать, она подняла глаза на Платона. Тот смотрел на неё и, прикрывая рот ладонью, тихо смеялся:
— Что я неправильно написала? — кокетливо повела она своими глазками, — вот бы его ваша жена осудила. Вы ей позвоните, чтобы она ему на полную катушку вкатала.
— Всё правильно ты сделала, — одобрительно посмотрел он на неё, — хоть и жестоко, но правильно. И это не заявление, а открытое письмо своему оппоненту. Мне понравилась твоя отповедь. Таких, мерзких типов с лисьим образом так и лечат. Только твоё заявление, как — бы ты не хотела, имеет холостой смысл. Ты же официально в Сибири не оформлена. Подшивать его он нигде не будет, а скомкает и прямым ходом в урну бросит.
Людмила Ивановна перевела дыхание и улыбнулась:
— Ну и пусть, — зато он будет знать, что я о нём думаю.
Он встал со стула и подошёл к окну. Солнце перешло на запад и по глазам не било.
— А жена моя, с некоторых пор находится на заслуженном отдыхе и город наш она покинула и надолго. Так что я временный холостяк, — тихо произнёс он. Хотя Людмила Ивановна не слышала его, она скрупулезно проверяла свою писанину, выискивая ошибки.
Он вгляделся в большое стекло и увидал приближающий силуэт Фимы.
— Ну, вот и дочка показалась, — сказал он, — наверное, уборщицы позвонили ей за отца.
На самом деле Сергей Сергеевич не одобрял действий новой сотрудницы. Он понимал, что на фоне этого письма в семье Ходжи может разыграться очередная драма. На памяти Платона, он их практически все знал, так как они проходили на его глазах. Он мог бы без особого труда, и отговорить Людмилу Ивановну от подобной опрометчивости. Но злость, накопленная за время работы в клубе «Сибирь» на меркантильного директора, которую он сегодня с успехом выплеснул, подсказывала ему разумное решение. «Не мешать Шабановой».
Жена Ходжи, Тамара в бытность Сергея Сергеевича не раз приходила в спортивный зал на соревнования на тренировки, где работал Александр Андреевич тренером, и заставала его в обществе незнакомых дам. Сегодня очередь устраивать скандал подошла к его дочери Фиме.
Она молодая мама, мелководной породы с низким лбом, и такая же худая как папа с повадками лисы, не вошла, а ворвалась в кабинет и, бросив сумку на диван, презрительно посмотрела на Платона:
— Что тут произошло Сергей Сергеевич? Где папа?
— Папу твоего забрали в каталажку и выпустят, наверное, не скоро. Он в присутствии меня и милиции пытался зарезать Людмилу Ивановну опасным и холодным орудием, — сдержал улыбку Платон, скрыв от Фимы, что в руках у директора была шариковая авторучка.
Фима перевела взгляд на Людмилу Ивановну:
— Что это такое Людмила Ивановна, потрудитесь объяснить?
Шабанова немного сконфузилась от смелого выпада Фимы, но взглянув в решительное лицо Платона, приняла смелый вид.
— А собственно, чего я буду отвечать, вот ознакомься, — протянула она заявление Фиме.
Та выдернула у неё из рук лист и впилась в него.
Людмила Ивановна стояла напротив неё, засунув руки в карманы сарафана, и смело смотрела на дочь директора своими глубоко посаженными синими глазами.
— Как вы смеете писать такую ересь? — закричала Фима, когда полностью ознакомилась с заявлением. — Да я кушала те бутерброды, но эти деньги я собирала. Так мне папа велел.
— Ты собирала, а я зарабатывал, — встрял в разговор Сергей Сергеевич. — Ты Фима пойми, если клуб ваш, то это не значит, что мы работающие люди должны получать меньше тебя и твоего братика. Посуди сама, у тебя в группе пять человек, — это максимум четыре тысячи, — пятнадцать процентов от этой суммы тебе должно идти на зарплату. Красная цена твоему месячному заработку шестьсот рублей, а тебе папа положил за июнь месяц двадцать тысяч. Чтобы получать такие деньги тебе нужно сдать в казну клуба сто тридцать четыре тысячи. У меня четыре группы по пятнадцать человек, а я получаю две штуки. Это разве справедливо?
Он протянул ей два конверта с деньгами брата и её.
Фима заглянула в свой конверт и, увидав там две купюры в пятьсот и сто рублей, вначале ужасно растерялась. Потом вспыхнула на мгновение, смахнула с щёк выступившие слёзы, но быстро мобилизовалась и, негодуя, бросила в сердцах:
— Какое вы имеете право определять мне заработную плату. Не забывайтесь, вы здесь никто.
— Мы здесь с тобой на одном уровне пребываем, ни ты, ни я, как и другие тренера, официально не оформлены. Все мы здесь по статусу батраки, только папа тебя облизывает как сахарную курочку, а нам шиш показывает и тот не маслом, а с горчицей намазан.
Она хотела ему возразить, но он, подошёл вплотную к ней с пластиковой линейкой и приложил её к губам Фимы.
— С завтрашнего дня я здесь никто, — прошептал он. — А сегодня я старший тренер, и в отсутствии твоего папы имею полное право распределять заработную плату каждому по труду.
Пока он нашёптывал Фиме о своих правах она, поймав момент, попыталась укусить его за руку, сильно щёлкнув зубами. Но он вовремя отдёрнул руку. И погрозив ей пальцем, в шутку сказал:
— Ну, вот Александр Андреевич уже и рептилию на меня свою спустил. Надеюсь, твои укусы не ядовиты?
Людмила Ивановна заразительно засмеялась. Такой весёлой её Сергей Сергеевич ещё ни разу не видел.
— Интересная история, — разнежено протянула Фима и потрясла заявлением, в которое она вцепилась как в свою незаслуженную зарплату.
— Пускай Людмила Ивановна выйдет из кабинета и на улице демонстрирует свой гомерический смех, а мне нужно с вами Сергей Сергеевич посекретничать.
Людмила Ивановна смеяться не прекратила, помахав неизвестно кому рукой, без пререканий покинула кабинет.
Фима прошла к креслу отца и опустила в него свой костлявый зад.
— Сергей Сергеевич, вы много не знаете, — произнесла она. — На нашу семью обрушилось большое несчастье. Отец набрал кредитов кучу и задолжал бандитам крупную сумму. Вот они его и держали в погребе две недели на хлебе и воде, пока мы с мамой и братом не вернули им часть денег. Осталось достать двести тысяч и тогда они отстанут от папы. Он ещё дом не купил у Людмилы Ивановны, но уже нашёл покупателя на него. Так серьёзно его прижали нехорошие дяди. Это основная причина низкой заработной платы всего персонала клуба.
— Кроме тебя и твоего брата, не считая папы, — заметил он. — Так что ж мы ваши семейные финансовые проблемы на своих шеях должны выносить? — возмутился Сергей Сергеевич. — Он бывший сотрудник КГБ и так глупо влип в денежный круговорот. Мне это не понятно?
В ответ на его слова она скупо улыбнулась.
— Успокойтесь вы, — КГБ это звучит только грозно, но там разные должности были. Папа мой, например хоть и офицер, а охранял мясо от жуликов и крыс. Представьте себе, он уже не знает, как выбраться из этого порочного круга, в который его затянули обстоятельства. Он думает, передумает и ничего не может придумать.
У неё тут-же дыхание приостановилось, и глаза моментально увлажнились.
«На жалость бьёт, — подумал Сергей Сергеевич, — но ничего не получится. Мне и не такие номера приходилось в жизни видать и распутывать. Деньги распределены по справедливости и возвращать их Фиме я не намерен».
Он встал со стула, заглянул ей в глаза:
— А не надо думать и передумывать, ему необходимо в первую очередь бросить бухать. Пьянство и коммерция никогда между собой не уживаются. Их несовместимость доказана жизнью с прошлого века. И второе, — заставить обязательно вас с братом работать. Тогда твой папа будет иметь счастливый вид. А взваливать своё тяжкое бремя на штат не совсем порядочно. Здесь рабов нет!
Дальше продолжать с ней разговор было бессмысленно, и он направился к выходу, не обращая внимания на её плачевные сетования.

***
       Он вышел на улицу. Людмила Ивановна сидела в тени у входа на скамейке, установленной под большим абрикосовым деревом, и обмахивала себя китайским веером.
— Не ожидал от тебя, что ты смело примешь мою сторону, — сказал Платон, — присаживаясь рядом с ней.
— Дура, потому что вот и понесло меня. Никак не могу остановиться, когда чувствую несправедливость. Сколько раз зарекалась молчать в любой ситуации. По секрету тебе скажу, только ты не смейся. Меня в городе большинство учителей из разных школ называют Людкой — Мутовкой. Кличка, какая — то тюремная, Сродни Соньке — Золотой ручке и Мане — Облигации.
— Я бы сказал революционная, — улыбаясь, поправил он её, — свой след в нашей истории оставили революционерки, как Надежда Крупская, — у неё партийная кличка была — Рыба. А Ленин её называл ласково Минога. А Анку Пулемётчицу, разве не помнишь?
— Тебе смешно, а у меня из-за сегодняшнего дня накрылась работа, поездка в Лондон, и вообще жизнь перевернулась. Завтра пойду новую работу искать.
Она порылась в сумке и, достав сигарету, закурила, пуская в воздух сизое облако.
— Хотя к этому всё шло. Он меня на пятый день пригласил в сауну на второй этаж. Я думала, там компания будет. А он закрыл дверь и приказал раздеться догола. Я возмущаться не стала, сослалась на женские проблемы, которые у нас бывают ежемесячно. Только тогда он отстал. Рассказывал мне, как он со своим могущественным родственником Кустовым, полмира за казённый счёт объездил. Но напоил и накормил меня в тот вечер как на пиру у шейха.
— А ты была у шейха на пиру? — спросил он.
— Я даже на свадьбах за свою жизнь ни разу не гуляла. Чем взрослей становлюсь, тем больше нужду испытываю. И всё оттого, что у меня характер непримиримый. Как только со своей праведностью вылезу, так и прощай работа. Замуж бы выйти, да никто не берёт.
…Он посмотрел с состраданием на её трагическое лицо и ему, почему, то больно стало за неё. Хотелось успокоить и даже приобнять как пионерку на слёте, но по жизненному опыту он знал, что даже слабые элементы ласки многих женщин приводят к плачу и нередко к рыданиям. И чтобы не прерывать разговор, он ей выдал нравоучительную тираду:
— Характер трудно перестроить, — особенно женский. Жизнь может измениться, но люди вряд — ли. Дичайший раскол в обществе очевиден. Ну, может быть в бане всё осталось со времён Мамая, там все нагишом моются из оцинкованных тазиков. Ещё в муравейнике, живя в одном колхозе, эти букашки все одинаково работают, одинаково и тлей доят. Даже на кладбищах люди лежат в разных гробах и разных почвах. Так что на будущее придерживай себя от искушения восстановить, где — то жизненную справедливость. Я ведь с директором и без тебя бы прекрасно справился, а ты взялась и высунулась. И в итоге осталась без работы и сделку с продажей дома сорвала.
Он замолчал и взглянул на неё.
Она с любопытством смотрела прямо в его глаза. Создалась небольшая молчаливая пауза, которую неожиданно прервали поющие на дереве птицы. Она задрала голову наверх и стала подсвистывать им, надеясь, что птицы ещё больше будут разливаться, но они замолчали.
— Людмила Ивановна, для того чтобы птицы поддержали твой свист, нужно свистеть в мажоре, а не в миноре. А ты их своим реквиемом перепугала, вот они и замолчали.
Она выбросила недокуренную сигарету под ноги и полезла опять в свою сумку. На этот раз она достала свой альбом с авторучкой и развернула чистый лист.
— Теперь давай запишем?
— Что именно? — удивился он.
— Все умные слова, которые ты мне выдал на этой лавочке.
Он ещё больше удивился.
— Для чего тебе это?
Она замялась и смущённо заявила.
— Хочу быть такой же умной, как и ты. В этом блокноте, как на магнитофоне все твои речи зафиксированы. Кончится блокнот, новый заведу.
— Боюсь, что твой бумажный магнитофон завтра уже сломается. И мы вряд — ли будем рядом. Я завтра пойду устраиваться в детскую спортивную школу. Там открыли отделение настольного тенниса, а тренеров пока нет.
— Тогда помолчи пожалуйста несколько минут, я сейчас быстро стенографирую твою текстовку, а потом у меня будет к тебе очень важное предложение, от которого ты вряд — ли откажешься.
С северной стороны потянуло ветерком, и ему в нос ударил едкий тошнотворный запах пота, исходивший от Людмилы Ивановны.
— Тогда пришла моя очередь курить, — сказал он и, встав со скамьи, подошёл к урне, похожей на вазу.
Пока она писала, он стоя курил, пытаясь предугадать, что же за предложение ему уготовила эта чудотворная женщина. Она только что своими усилиями ради него окончательно доконала клуб Ходжи.
«Вместе работать с ней и дальше, то он будет категоричен. Эта женщина, даже не знает, как правильно держать ракетку. А может, у неё на примете для меня работа есть приличная, посмотрим, — выход за ней. Явно она не хочет со мной прощаться и это, скорее всего, связано с дочкой. Всё — таки за месяц тренировок я Янку научил играть накатами слева и справа. Ладно, чего гадать, сейчас „бумажный магнитофон“ заполнит и выдаст своё предложение».
Он наблюдал за ней. И когда она засунула свой блокнот в сумку, выкинул недокуренную сигарету и подошёл к скамье.
— Сергей Сергеевич, у тебя нет желания поближе со мной познакомиться? — неожиданно выпалила она. — Я здесь живу недалеко. Ты сейчас человек свободный, без жены. Зайдём в магазин, возьмём выпить, хорошей закуски, и мы вместе отпразднуем нашу совместную отставку.
— Неправильная формулировка. Не отставку, а наш с тобой героический поступок! Я согласен, — но ненадолго. В семь вечера я обязательно должен быть дома.
Она сделала губы рюмочкой и с недоверием покачала головой.
— Вы же разведены с женой, кто тебя там ждёт?
Пришло время удивляться ему:
— Кто тебе такую ерунду сказал? — изумился он. — Я с женой живу больше сорока лет и у меня уже трое внуков, и к тому же ты же слышала, как недавно очень хорошо разрекламировал мою супругу работник милиции.
Она быстро поднялась со скамейки, но медленно посмотрела по сторонам и, задержав свой взгляд на окне Ходжи, со злостью произнесла:
— Это сучка, — дочка его зубастая мне наплела. Сказала, что тебе сорок пять лет, разведён и имеешь помимо трёхкомнатной квартиры дом на берегу Азовского моря.
В ответ он улыбнулся своей обаятельной улыбкой.
— Ты знаешь Людмила Ивановна я тебе скажу: Фима хоть и тренер по штату, но она значительно главнее папы в клубе. «А начальники большие шутники от безделья», — так говорил ещё шеф гестапо Мюллер. Нормально она мне возраст занизила и развела без суда, — словно обрадовавшись, выдохнул он. — А, всё остальное, чистая правда. Только Фима забыл тебе сказать, что на моём валютном счету лежат восемьсот тысяч долларов, — назвал он ей пришедшую в голову сумму, чтобы посмотреть на её реакцию.
Но реакции как таковой вроде бы и не было. А может это тоже своего рода реакция. Услышав про валютный счёт, она просто-напросто потеряла дар речи, схватила его за руку и поволокла через дорогу в магазин.
— Так водку Герб 0,75, в корзину, — диктовала она, — грибы опята маринованные 1 литр, — в корзину, колбаса три сорта — в корзину, куру копчёную, — в корзину.
За пять минут она забила корзину доверху и, отказавшись от денег Сергея Сергеевича, пошла к кассе. За продукты с неё взяли две тысячи.
— Ты не слишком много набрала? — беря один пакет у неё из рук.
— Так кушать хочется, а у меня в холодильнике, только полбуханки хлеба и полбанки томатной пасты хранятся. Сейчас забью холодильник. Жить будет веселей.
Через пятнадцать минут они уже переступил порог её квартиры. Их встретила дочь Яна. Взяв пакеты у матери, и тренера она прошла в кухню.
— Дочка пока не выкладывай ничего. Возьми сверху мороженое и полижи его, но не кусай а, то горло опять заболит. А я Сергею Сергеевичу покажу свои покои, и сядем за стол.
Она провела его в гостиную. Сразу в глаза бросилась дурацкая картина попугая в роскошном багете.
— Это что за зверь такой? — кивнул он на картину.
— Это не зверь, а попугай из космоса, сама написала! — гордо заявила она. — В Англии хотела продать её, но, увы, — мои мечты накрылись разбитым корытом.
…Платон понять не мог, всерьёз она говорит или под дурочку косит, но он без труда определил, что такому разноцветному монстру место только в галереях психбольниц.
— Да ты Людмила Ивановна особо не сожалей об Англии. Если бы ты там нашла покупателя на свой «шедевр», то в Россию долго бы не вернулась.
— Это почему?
— В стране туманного Альбиона, есть знаменитый на весь мир дом под названием «Бедлам», то думаю, тебя и твоего покупателя закрыли бы в него. Чтобы бы вы вдвоём более серьёзно поработали над образом космической птицы. В космосе все птицы имеют цвет солнца, а у тебя здесь вероятно вся цветовая гамма собрана, а главного, цвета нет. У тебя тут сплошная художественная гипербола. Да и масляные краски я знаю, нужно класть на грунтованный холст, а не на ватман.
— Я тебе мама говорила, про холст, — показалась в дверях сухопарая Яна, облизывая мороженное на палочке, — а ты и так не дурно будет.
— Тебя не спрашивают, марш на кухню, — прикрикнула она на дочь, тоже мне искусствовед нашлась и, заглянув в лицо Платона, поинтересовалась:
— А что в этом Бедламе одни художники находятся?
Сергей Сергеевич не переставал удивляться её скудной эрудиции. Ему казалось, что про знаменитую психиатрическую больницу в Англии знал каждый ребёнок.
— Почему же художники? — там и писатели живут и композиторы. Короче вся творческая элита. Там они проходят курсы по повышению квалификации. А ещё к ним на отдых иногда заглядывают короли, императоры, султаны и даже пришельцы из космоса.
— Я бы согласилась побывать в этом доме, — таинственно заявила она, — но боюсь знаменитостей. С ними разговаривать в конфуз попадёшь.
— Не попадёшь, — убедительно заявил он, — они все лопочут на своих языках.
— Тогда начну досконально английский изучать. Одну фразу я уже выучила, которая не даст мне с голоду умереть. Alms for the poor woman one pound of food? — без запинки произнесла она.
Он с трудом сдержал себя, чтобы не засмеяться и, взяв её под локоть, потянул на кухню.
Он понял, что она сказала и громко рассмеялся.
— Ты разобрал сейчас, что тебе иностранка сказала? — спросила она.
— Да, конечно, — перестал он смеяться. — Женщина попросила у меня, чтобы я ей фунт подал, чтобы она с голоду не окочурилась. А какой именно фунт не пояснила. Толи фунт орехов, толи фунт куриного помёта, или фунт стерлингов. И произношение у тебя было не ахти. Похоже на мордовское — рязанское. И ты что в Англию собираешься ехать в качестве нищей? Там своих девать, наверное, некуда?
У неё на лбу пробились капельки пота, а кожа на худых щеках побледнела. Это было выражение её недовольства, о котором он ещё пока не знал.
— У меня такое ощущение сейчас, будто ты меня отстегал по щекам, Тебе не понравилось моё произношение, и картину забраковал. Этот шедевр всем нравился, кому я его до тебя показывала.
— Пошли за стол, об искусстве позже поговорим, — сказал он ей.
В прихожей он заметил стопу оригинальных коробок.
— А это что у тебя, — поинтересовался Платон.
— Сковородки, — мой дополнительный паёк. Вбухиваю их от фирмы по всему городу. Клиентам такую пургу про них несу, что они сходу у меня их разбирают и лишних вопросов не задают. А действительно ли они такие чудодейственные, не знаю? Но твёрдых двести рублей с каждой сковороды я имею.
— Не боишься? — спросил он.
— А чего бояться?
— Что кто-нибудь, тебе этой сковородой по голове пригладит.
— Я знакомым не продаю, зачем мне горя хватать, я предлагаю их по организациям. У самой — то у меня старая чугунка стоит, от матери досталась. На эту прелесть денег всё не хватает.
На кухне Платон обратил внимание на горы немытой посуды и стоявшие на плите почерневшие кастрюли. Подобная картина всегда вызывала у него брезгливость и портила настроение. А на мутное окно, как в подвальной котельной с обильными подтёками, вообще противно было смотреть. С неопрятной женщиной идти на сближение ему, почему-то уже не очень хотелось.
Она заметила его неодобрительный взгляд на состояние кухни.
— Не обращай внимания на бардак, — оправдывалась она, — со вчерашнего вечера посуду помыть некогда.
— Садись, — поставила она ему табурет с меховой накидкой. — А я сейчас быстро затолкаю ненужные нам продукты в холодильник, и мы с тобой гульнём на полную катушку.
Он сел, уперев руки в колени, спокойно и неторопливо заговорил.
— А окно Людмила Ивановна у тебя не чище, чем в кочегарке. Витамин «Д» от солнца через, такое стекло никогда поступать не будет. Вас две женщины в доме, выберете день и займитесь генеральной уборкой.
— Янка — это камень в твой огород, — перевела она критику гостя в адрес дочери, — ты всеми днями дома, а я на работе. Неужели трудно привести квартиру в надлежащий вид?
— А, — а, — я, — я, — пыталась она, что — то сказать в своё оправдание.
— Не акай, и не якай, а подымай с завтрашнего дня попку от телевизора и принимайся за уборку. А сейчас быстро вымой пять мелких тарелок под закуску и принеси Сергею Сергеевичу пепельницу из зала.
…Пепельницу она принесла, но с горкой окурков.
Людмила Ивановна покосилась на пепельницу и, резко схватив её, выкинула всё содержимое не в мусорное ведро, а в форточку, чем ещё больше поразила гостя. Теперь он знал, от чего у неё оконное стекло потеряло прозрачность.
Когда стол был приготовлен, она и Яна сели к столу. Поставив дочке отдельную тарелку с разносолами и лазоревый сироп в графинчике Людмила Ивановна, сказала:
— Яна завтра ты на тренировку не пойдёшь. И ты больше заниматься в Сибири не будешь. Найдём тебе другую базу, но тренер будет всё тот же Сергей Сергеевич. Мы сегодня с ним окончательно порвали с клубом.
Яна расправлялась со своим блюдом и, услышав неприятную новость, насупилась:
— Мам я тебя, что — то в последнее время совсем переставала понимать. Где твой богатый новый лист? Где Лондон?
— Яна обстоятельства в жизни бывают сильнее людей, — вступился за мать Сергей Сергеевич, — сегодня они нас частично победили, а завтра, думаю, всё образуется. Мы не проиграли. Будем с тобой заниматься на другой спортивной базе. Вопрос я этот вскоре решу.
— И продажа дома у нас обломилась, — огорчила она вновь дочь. — Мой придурковатый брат и твой дядя, слышать не желает ни о какой продаже. Хаджа ещё не знает, но вчера Валерка вечером приехал с больницы и прогнал строителей с участка.
— Ой, мама! — вскрикнула Яна, — да ты понимаешь, что строители там уже возвели нулевой цикл и обложили его красным кирпичом. Сейчас Ходжа с тебя деньги будет просить за сделанную работу.
— Знаю я всё, а ты забирай своё корыто и иди к себе. Нам с Сергеем Сергеевичем посекретничать надо.
Яна взяла тарелку и ушла с ней в свою комнату.
— Инжир ему в зубы, — крикнула она дочери в спину, — я его что насильно под автоматом заставляла дом возводить. Куда он спешил, оформил бы бумаги и строил. Пускай теперь долбит бетон. Он ему дороже обойдётся, чем заливать, — захохотала она.
— Что действительно он нулевой цикл сделал? — открыв рот, — спросил Сергей Сергеевич.
— Давай выпьем вначале, а после я тебе расскажу. Вот этот сироп можно добавлять в водку, — постучала она пальцем по графину. — Это божественный эликсир жизни. Нервы успокаивает лучше любых таблеток и убаюкивает хорошо без всяких колыбельных песен.
Она открутила пробку от бутылки и налила по пол стакана водки ему и себе. Они выпили и закусили. Вытерев свои губы замусоленным фартуком, она внезапно расхохоталась.
— Мне с этим домом ужасно везёт. В позапрошлом году, когда умерла мама, брат мой надолго попал в больницу. Я хотела продать его. Пришли покупатели, мы с ними поторговались, и они мне дали задаток триста тысяч. Обещали в конце сентября отдать оставшуюся сумму, после того как они соберут окончательную сумму и оформят купчую. Они, значит, жили всё лето в доме, собрали богатый урожай. А в октябре заявились ко мне и потребовали вернуть задаток. Сказали, что передумали покупать дом из — за медведки, которая бесчинствует у меня в саду. А где мне эти деньги было взять. Я же сразу задолженность за квартиру в 150 тысяч заплатила, кредит закрыла и долги раздала. Говорю покупателям, что так не делается. Либо вы берёте дом. Либо задаток я вам не верну по той причине, что на него мы никаких бумаг не оформляли. И закон будет на моей стороне. Они, видишь ли, оказывается, на нашей улице нашли дом свежее и дешевле, — вот и хотели меня обдурить. А отец узнал и прогнал их, — он же по соседству с мамой живёт. Так что эти горе — покупатели помыкались и ушли ни с чем. Только сказали, чтобы мы эти деньги с отцом приберегли на похороны. Вот уже два года прошло, а нас похоронить не могут.
— А что у тебя мать с отцом в разных домах жили? — закурил сигарету Платон.
— По соседству они жили последние двадцать лет. Как мать съехала на голову, так отец переселился с братом жить в отчий дом. Но на протяжении всех этих лет мы все общались между собой, только экономическая политика была у каждого своя.
— А что мама голову ушибла сильно? — допытывался подвыпивший Сергей Сергеевич.
— Ушибла, ушибла, да так сильно, что психбольница стала для неё родным домом. А брат у меня в неё пошёл. Даже ещё дурнее матери. Не понимаю, как его в охранную контору взяли работать? Если Ходжа придёт к нему со своими вопросами, то он может и за топор взяться. Для него это самоё популярное оружие. Придурок ещё тот. А жмот неимоверный, — моей Янке ни разу конфетки не купил.
— А отец как?
— Отец золотой человек, на гармошке играл на свадьбах. Сейчас не играет, гармонь порвал, а на новый инструмент денег жалко выкладывать. Ждёт, когда я ему куплю. Я, конечно, помню про его желание. И куплю её, если он прекратит мне нотации как с трибуны читать. Он же мне квартиру купил, вот и я ему тили — пили куплю. Пускай молодость вспоминает.
— Да крепко ты наказала Ходжу, — покачал он головой. — Не приведи бог, иметь такого врага как ты. А с виду не скажешь, — посмотрел он на неё оценивающе. — Со своей фотографией ты замуж точно выйдешь. Это я тебе говорю, как знающий толк в женщинах мужчина. Только окна в квартире обязательно вымой.
Она затаила дыхание:
— Да чёрт с ними этими окнами, — махнула она рукой, — а ты пошёл бы за меня, если был одиноким?
— Побежал бы, но в какую сторону, пока не знаю?
Он окинул глазами, стол с закуской, произнёс, — наливай по очередной. Пить так, пить!
— За это стоит выпить, — наполнила она стаканы, — меня завидно оценивают только деревенские увальни. Если ты из меня сейчас огородницу не сплёл, то быть мне скоро женой, любимого мужчины.
Она капнула себе и ему в стакан лазурного цвета сиропу, но ему показалось мало, и добавил ещё граммов пятьдесят.
После этого стакана, у него закружилась голова. Последние слова, которые он услышал.
— Доченька, иди на улицу погуляй, Сергей Сергеевич перенапрягся сегодня. Ему отдохнуть необходимо, — и он провалился в неизвестность.
Он открыл глаза на чужом диване, когда за окнами вечерело. Перед глазами старомодный абажур, лимонного цвета и потолок, обклеенный обоями. Не поняв, где находится, повернул голову на стену и, увидав космического попугая, вспомнил. Он тут же принял сидячую позу и встретился глазами с Людмилой Ивановной. Она сидела в кресле и довольно улыбалась.
— Вот мы и познакомились с тобой близко Сергей Сергеевич! Но употребляешь ты мало. Я наравне с тобой выпила и ничего. А ты в улюлю сразу ушёл. Пришлось нам с Яной тебя сюда притащить.
Он пальцами протёр глаза:
— Ничего не помню, но голова, какая — то тяжёлая стала. Ты мне случаем ни капнула в водку сонников?
— Ты сам себе накапал синяка.
— Не понял? — захлопал он глазами.
— А чего тут понимать, — сироп для меня варит отец, из корней и цветков синюхи лазоревой. Ещё её называют греческой валерианой. Она в десять раз сильнее обычной, нашей валерьянки. Её по чайной ложке нужно пить, а ты полстакана её ухнул. Вот тебя и скосило.
Он вспомнил про графин с переливающим лазоревым цветом жидкостью и произнёс:
— Прости, я пошутил. Но этот сироп хорош при бессоннице. Попроси отца, чтобы мне пузырёк сварил? А сейчас покажи мне туалет?
Она проводила его к туалету и включила свет. В туалете он обнаружил, что у него расстегнут гульфик на джинсах, который он никогда не забывал закрывать. От догадки в груди непонятно ёкнуло. И мгновенно внизу заломило.
«Это она со мной познакомилась, когда я был без чувств. Ну ладно я должным не останусь», — подумал он и вышел из туалета.
Допивать он водку не стал с ней, но обещал на следующий день прикончить остатки.
Людмила Ивановна сняла с его сорочки прилипшую чёрную нитку и проводила до парадного входа, не забыв сунуть ему в руки чекушку с сиропом, сказав при этом:
— Пей, но разумей. Ни в коем случае не употребляй, если знаешь, что тебе нужно за руль садиться.
Он повернулся к ней спиной, она перекрестила его сзади несколько раз и прошептала молитву. Увидав, что его силуэт скрылся в арке, она зашла в подъезд.

***

         Неожиданно он стал временным холостяком. Жена уехала в Коломну к престарелой матери на всё лето, а дети жили отдельно. Поэтому ему предстояло весь вечер провести на кухне, чтобы приготовить себе еду.
Но придя домой, он плюхнулся в постель и проспал до обеда, когда почтальон принесла пенсию. Идти узнавать насчёт работы ему не хотелось. Он сварил в турке кофе и сходил в магазин за молоком. После магазина, взял свежую прессу и начал её просматривать.
Звонок в дверь оторвал его от чтения. Зашаркал тапками к двери. В глазок смотреть не стал, а сразу открыл дверь. Его взору предстала женщина с глазами — цветками и приятным личиком лет сорока пяти с белыми волосами, переливающимися шёлком. На ней был узкий парчовый халат, и верхние пуговицы были расстегнуты.
«Очевидно, ей проблематично застегнуть верх, на халатике, который был явно не её размера, — отметил он. — Бесспорно, эта дива обладательница больших грудей!»
— Извините, это не у вас танцевальная музыка играет? — продемонстрировала она ещё два своих достоинства, — мелодичный голос и зубы цвета сахара.
— А вы, что на дамский танец меня хотите пригласить? — парировал он, — а то я сейчас включу свою шарманку. Какую музыку предпочитаете?
Женщина смутилась, и её лицо покрылось румянцем, сделав её ещё прекрасней.
— Да нет, что вы. Танцевать я не хочу. Просто у меня внучка маленькая болеет, и заснуть не может. Музыка мешает.
— Как я понял вы новая жилица с третьего этажа, а пришли герцы искать на восьмой. Вот я и подумал, что вы танцевать захотели. С женщинами, особенно красивыми бывает такое вполне объяснимое желание. Можете без всякого стеснения проходить? Нам никто не помешает. Я временно холост и живу один.
Она ещё больше вспыхнула и, обхватив лицо ладонями пошла к лифту. Он проводил её взглядом, пока она не села в лифт.
— Очень жаль, — сказал он ей.
Двери вдруг вновь открылись, и показалась её пышная голова.
— А можно я к вам загляну после семнадцати часов. У меня к вам есть предметный разговор, но только давайте без танцев. Я без вина не танцую. А летом, кроме минеральной воды я ничего не пью.
— Вот так одним разом вы взяли, и как лесоруб отрубили мне все надежды подержать вас за руки. Хорошо я буду ждать вас и обязательно куплю минеральной воды.
В ответ она мило улыбнулась и спряталась за дверями лифта.
…После такого приятного знакомства ему пришлось вновь идти в ближайший магазин за минеральной водой. Одну полулитровую бутылку он откупорил, достав сироп от Людмилы Ивановны влил в открытую бутылку две чайной ложки сиропа и поставил в холодильник.
В пятнадцать часов опять пронзительно затрещал дверной звонок. Он открыл дверь. На пороге стояла женщина с двумя подбородками и задом похожим на диван-кровать Людмилы Ивановны, на котором он вчера почивал четыре часа.
— Здравствуйте, — сказала она, — мне нужен Сергей Сергеевич Винтер.
— Если нужен, то он перед вами, — пропустил он её в дверь.
Он думал, что её габариты не войдут в дверной проём. Но как, ни странно совсем не задевая дверной коробки, она юрко прошмыгнула в проём.
Он проводил её в зал и предложил сесть в кресло. Она положила скептический взгляд на кресло, и как бы мысленно примеряясь с размерами, отвергла его:
— Можно я лучше на диване устроюсь?
— Да, конечно, пожалуйста.
Она бесшумно вдавила диван и достала влажную салфетку из сумки.
— Чем обязан, — спросил он.
— Давайте сначала познакомимся, — вытерла она салфеткой пот со лба. — Вас я заочно знаю, а вы меня, вероятно, нет. В городе я новый человек, всего год живу здесь. Приехала сюда из Джамбула. Я Вишневская Людмила Васильевна, директор ДЮСШ «Метеор». Не знаю, как вы воспримите моё предложение? Но вы не спешите с отрицательным ответом, подумайте? Дело в том, что у нас в школе есть свободные две ставки тренера по настольному теннису. Вам я предлагаю полторы ставки.
Это предложение было похоже на чудо. Вчера потерял копеечное место, а сегодня заманчивое предложение приехало само на адрес. Душа ликовала! И отказаться, от такого счастья мог только конченый олух.
— Вы, кстати, явились, — не показывая радости, сказал он, — я, только, вчера распрощался с «Сибирью», и собирался к вам в ближайшие дни заглянуть. Я человек без претензий и вашим предложением однозначно воспользуюсь.
— Я знаю всё, — улыбнулась она.
— Откуда такая оперативность?
— У меня сегодня была Людмила Ивановна Шабанова, — она посмотрела на часы. — Буквально полчаса назад мы с ней расстались. А я села в машину и к вам. Вы для нас очень удобны. Тренер высшей категории, группы имеете свои. Напрягаться не надо с набором. А то мэр города на каждой оперативке чихвостит меня и за дело и без дела и всё из-за за настольного тенниса. Заниматься будете в шестидесятой школе, там помещение хорошее, стационарное, на пять столов. Завтра можете туда проехать и посмотреть. Думаю, вас этот зал устроит. И завтра же я вас жду у себя со всеми документами. Будем оформляться.
Она замолчала и попросила попить.
— Минералка подойдёт?
— Да, пожалуйста.
Он пошёл на кухню и, перепутав бутылки, налил ей в бокал минералки с сиропом.
Она с удовольствием выпила её и, растопырив пальцы, стала любоваться своими массивными перстнями.
— Ну, вот мы с вами и договорились. У меня на душе сразу отлегло. Теперь меня мэр в покое оставит.
Она не договорила. Прикрыла глаза и, откинувшись на спинку дивана, захрапела. Платон сразу догадался, что перепутал бутылки и, испугавшись, начал тормошить её за плечо. Но тщетно, Людмила Васильевна спала как Святослав богатырь с храпом и присвистом.
— Ничего себе, — вскрикнул он, — да от такого храпа соседи по трубе сейчас начнут стучать. А ещё гостья после пяти придёт. Посмотрит этот фильм ужасов и пятками сверкнёт от меня.
Он заметался по квартире и, вспомнив про аптечку, достал оттуда нашатырный спирт. Намочив ватку, протёр ей виски, после чего она перестала храпеть. А когда поднёс ватку к носу, та чихнула и открыла глаза.
— Слава богу, — успокоился он. — Вы Людмила Васильевна напугали меня.
Учащённо несколько раз моргнув глазами, она тяжело приподнялась с дивана и положив свою руку ему на плечо, сказала:
— Не берите в голову. У меня в сильную жару иногда проявляется кессонная болезнь. Поэтому я днём стараюсь, не светится на солнце.
Она попросила ещё воды и, попрощавшись, отъехала на своей машине от подъезда. Он провожал её из окна. Когда машина повернула за угол, он облегчённо вздохнул и стал ждать новую гостью с третьего этажа. Сердечко его затаённо щёлкнуло. «Что же интересно этой даме нужно? Я её вижу в первый раз, а у неё ко мне уже предметный разговор появился. Сказала бы сразу, что хочет со мной заняться анонимной любовью. Я бы противиться не стал. Она очень привлекательна и мила! Глядишь, у меня сегодня был бы гигантский праздник. Пенсию принесли, работу любимую, можно сказать на дом доставили. Осталось только полакомиться, с незнакомой соседкой». Но он ошибся. Когда он второй раз увидел женщину с третьего этажа у своих дверей, то все свои грешные мысли отвёл в сторону. Она пришла не одна, а с маленькой девочкой, как он понял с внучкой.
— Проходите, — впустил он их.
— Я с внучкой, не с кем дома оставить, — погладила она девочку по головке, — пришлось с собой взять. Я думаю, она нам не помешает. У меня к вам разговор всего на пару минут. Мы даже дальше прихожей и проходить не будем.
Но он и слушать не стал. Почти силком втянул её и девочку в зал и усадил в кресло. Девочка устроилась у бабушки на колени. Он сел напротив.
— Слушаю вас, — смутился он от её красоты и опустил голову в пол.
— Дело в том, что я работаю в детском доме заместителем директора. Недавно, а точнее в праздник защиты детей наши две группы посетили краеведческий музей. Там висит ваш портрет. И нам так вас хорошо обрисовали как тренера и основателя настольного тенниса в нашем городе. И всё бы ничего, но краевед нам сказала, что вы Сергей Сергеевич сейчас на заслуженном отдыхе находитесь. Вот наш директор и зацепился за вас. Дал мне задание к первому сентября найти вас и предложить поработать у нас в детском доме хотя бы на полставки. Я сама здесь не живу. У меня дочь месяц назад купила в вашем подъезде квартиру. А когда я первый раз сегодня к вам пришла, просто опешила, увидев вас. Ему было приятно слышать, что инициатива возродить настольный теннис исходила от первого лица города и от директора престижного дома детства.
Он был поражён. За один день сразу два выгодных предложения. К тому же ему представился выбор места работы, чему он был невообразимо рад. «Если работать на результат, значит непременно нужно идти в ДЮСШ. В детском доме дети проблемные, — туда идти тренировать только для утешения своей души», — рассудил он.
И он решил окончательного ответа не давать женщине. А ознакомиться с условиями работы в спортивной школе.
Он быстро освоился с присутствием красивой женщины, отметив её гладкую шею и особенно поразило её глубокое дыхание. Она дышала, не просто так гоняя впустую воздух туда — сюда, а возвращала своё дыхание в тело, что придавало ей большую сексуальность. Он не сводил с неё своего взора и принимал её как своего потенциального партнёра, а вот какого именно, он пока не решил? Ему, почему-то показалась, что эта красивая и милая женщина определённо является любимицей всего детского дома. И конечно лицезреть её ежедневно, это равносильно кушать шоколад с изюмом. Этот блаженствующий привкус чётко гармонировал с её правильными чертами лица. Его вдруг осенило, что он даже не поинтересовался как зовут её. И сразу поспешил исправить свою оплошность:
— Извините, а как вас зовут?
— Я Людмила Фёдоровна Гордеева, — в нерабочей обстановке просто Людмила.
— А я думал вы Мишель Мерсье, — маркиза ангелов, — осмелел он, не задумавшись, что этим банальным сравнением вгоняет в краску скромную женщину. Увидев её пылающее лицо, он и не подумал останавливаться.
— Вы зря зарделись, хотя вам это и к лицу. Мало того, скажу без ошибки, что напротив меня сидит женщина с тёплым и нежным, но никак не с каменным сердцем. И вы действительно похожи на самую знаменитую маркизу! Особенно глаза — ну просто звёздное небо! А ещё что меня поразило, вас зовут как мою жену. Она тоже Людмила Фёдоровна.
— Сергей Сергеевич, вы нечестно поступаете. Пользуясь правом хозяина, льёте на меня жидкий мёд. Мне хоть и приятны ваши слова, но тело от волнения вскипело, и халат прилип к коже как репейник. И перестаньте заманчиво улыбаться? Я, к вам по делу пришла, а вы пытаетесь проглотить меня в присутствии внучки своими вечными мартовскими глазами.
— Хорошо Людмила, — улыбнулся он, — не обращайте на меня внимания. Я знаю цену женщинам. И никогда им не вру, потому что не преследую никаких грязных мыслей. А улыбка, как вы смели заметить заманчивая и мартовская, — только для тех, кто её хочет видеть таковой. А вообще — то она у меня одна, и я её ношу как рабочую улыбку, другой не имею. Сегодня же особый повод для улыбок. Дело в том, что сам того, не ведая в течение двух последних дней мои деловые отношения сводились только с женщинами по имени Людмила. Вы третья и самая лучшая!
…Она поняла, что с этим мужчиной лучше не вступать в подобные разговоры. Они очень опасны для особ, воспитанных в пуританских обычаях, хотя себя таковой не считала. Но, то, что любую пуританку или монахиню он безоговорочно может соблазнить, у неё сомнений не было. Отточенный язык и внешностью героя любовника поломают все преграды!
«Как бы он наших женщин в декрет не отправил, со своим языком и внешними данными, — подумала она с опаской. — Мне кадровый перепляс совсем не нужен. Потом ищи воспитателей на временную работу. А это не так просто». Но вспомнив, что он, никаких грязных помыслов не преследует в разговоре с ней, устыдилась и заволновалась так, что не знала, куда деть свои руки. Выручила внучка. Она слезла с колен и начала тащить бабушку за халат.
— Люда пошли, мне тебе надо что — то сказать по секрету, — щебетала девочка.
— Сейчас моя хорошая, я с дядей договорю, и ты мне расскажешь свой секрет.
Сергей Сергеевич сходил на кухню и принёс оттуда вазу с конфетами. Поставив её на пол перед девочкой, заходил по комнате углублённый в свои мысли. Ему уже не очень хотелось идти работать в ДЮСШ. Он уже прекрасно знал, куда падёт его выбор. Эта женщина обладательница заманчивых грудей и красивого лица победила его, и одновременно, хоть и заочно, но поддалась ему. Всё остальное будет зависеть от развивающихся обстоятельств.
Он остановился перед ней, одёрнул сорочку и, пригладив волосы, сказал:
— Я, конечно, польщён вашим предложением. Но, думаю, до первого сентября у меня есть время подумать? Если я надумаю, то принесу вам девять роз!
— Безусловно, есть, — ответила она обворожительной улыбкой, — а розы зачем? У нас на территории богатый дендропарк имеется. В цветах, в том числе и розах я утопаю. Так что знайте, — как только созреете, так и приходите в любое время. Мы будем очень рады вам!
— Хорошо без роз, но с коробкой конфет и большим рабочим потенциалом!
— Это приветствуется, — не убирая улыбки с лица, — произнесла она и встала с кресла. — И ещё чуть не забыла — непроизвольно, взяла она его за пуговицу сорочки, — на всякий случай возьмите на заметку. Если вдруг среди ваших знакомых найдётся спортивный работник, непременно присылайте его к нам?
Он задержал своё внимание на руке, которая крутила его пуговицу. Ему было приятно ощущать её прикосновение. Она это заметила и, отдёрнув руку, произнесла.
— Простите!
— Мне, то же приятно, — услышала она в ответ, и её лицо вновь запылало алой краской.
Он из вазы насыпал в руки девочки конфет, а остатки рассовал в карманы халата Людмилы Фёдоровны, не заглядывая при этом в её пылающее лицо.

***

      Утром на следующий день, сергей Сергеевич сел в свою машину и поехал в ДЮСШ «Метеор». Это было современное здание ведомственной школы российских железнодорожных дорог, где проходили обучение борцы и гимнасты. После знакомства с Людмилой Фёдоровной у него уже не было такого рьяного желания работать в ведомстве РЖД. Он понимал, что бесконечные проверки и куча обязательной разной писанины будут отвлекать его от основной работы. От этого он отвык, и последние годы работал в тех заведениях, где важнее ценился результат, а не наличие журналов и вороха бумаг. Не гнушался он и частными занятиями, когда его ангажировали богатые дома, для обучения своих чад. В клубе Ходжи тоже было просто, — кроме журнала посещений, там никакие бумаги больше не заполняли. В «Метеор» он ехал, ублажить своё любопытство и подтвердить свою порядочность. Всё — таки женщина нашла время приехать к нему домой. А это надо ценить.
Она положила перед ним лист бумаги.
— Пишите заявление на моё имя.
— Погодите, — заколебался он, — я, к великому сожалению, с собой документы не захватил — это одно. А второе препятствие более серьёзное, у меня высшее образование, но оно техническое, а не педагогическое, какое требует система.
— Что за глупости Сергей Сергеевич? — возмутилась она. — Вы же мастер спорта! А это приравнивается к спортивному образованию! Не мне вас учить. Заправляли практически всем спортом в городе, а сейчас вдруг размякли. Документы мне ваши сегодня не нужны. Принесёте завтра паспортные данные и трудовую книжку. А сегодня считайте, у вас начался рабочий день. Приказ на вас сейчас подготовим. Так что пишите заявление и следом в арендованную нами шестидесятую школу, — там вас ждут. Осмотритесь, — вопросы, какие возникнут, сразу ко мне.
…Он откровенно засмеялся. Давая этим понять, что нарочито на нелепую отговорку получил ответ, который был, им прогнозируем. Наступило молчание. Платон хотел ещё что — то сказать, но никак не мог придумать достаточно веской фразы, которая могла бы гладко противостоять его, уже нежелательному трудоустройству. А откровенно отказаться от должности тренера он не мог. Это было не в его правилах. Потому что, по словам директрисы условия для работы ему предоставляли превосходные, о каких можно было только мечтать. Лишние разговоры о его зажравшемся профессионализме, ему были не нужны.
— Если вы сейчас откажетесь, то в следующий понедельник на оперативке, меня мэр отправит на эшафот, — чуть не плача произнесла она. — Я же хотела и Людмилу Ивановну Шабанову оформить на ставку, но она мне честно призналась, что в настольном теннисе ничего не смыслит, и в Сибири работала только на наборе.
…Он, не устояв под напором этой грузной женщины, написал заявление без всякой охоты, осознавая, что с таким настроением работа будет в этой школе без желания. У него перед глазами стояла очаровательная Людмила Фёдоровна с её волнующим дыханием, с большими грудями и шёлковыми волосами.
…Вишневская взяла у него заявление и почтительно улыбнулась.
— Думаю, мы с вами сработаемся, — оживлённо сказала она. — Не забывайте, что на настольный теннис из городского бюджета выделены шальные деньги. Вам и карты в руки, их надо осваивать. Составьте в ближайшие дни список на инвентарь, который вам необходим и календарный план со сметой на поездки.
Такой организационный подход к делу с первого дня, настраивал его на оптимистическую волну.
— Завтра я вам принесу документы и смету, — утвердительно качал он головой, — а сейчас я поеду в школу на аттестацию зала.
Он вышел из кабинета, бесшумно закрыв за собой дверь, и на выходе ему в глаза бросился большой щит с фотографиями тренерского состава ДЮСШ. И какое же было его удивление, когда на него улыбаясь, смотрела Фима и её кузен Борис Смородин.
Настроение сразу испортилось.
— Ну, нет, — взбесился он, — с этими людьми в одной компании я уже работал. Хватит!
Он вернулся в кабинет Вишневской. Она сидела за столом, и пила чай с тульским пряником.
— Что — то забыли? — спросила она.
— Да, хочу аннулировать своё заявление. Работать с Фимой Ходжи и Борисом я не буду. Почему вы не сказали, что они у вас в штате?
Она положила пряник на стол и отставила чашку. Нахмурив лицо, раздраженно сказала.
— Сейчас выходить будете, сдерите их фотки со стенда. Они числились у меня в штате три месяца. Фима по залу ходила только с телефоном, — ракетку боялась в руки брать. А Борис Кустов, оказывается, помимо нашей спортивной школы подрабатывал в рекламном агентстве. Щиты по городу развешивал, вот и плюнул на основную работу. Я не посмотрела на его влиятельного папу и рассчитала их обоих с Фимой в один день. К вашему сведению, могу сообщить, что год назад и Ходжа здесь работал, но бывший директор ДЮСШ Грибов выгнал его с треском. Что это за работник, месяц работает, два месяца водку кушает.
— Что верно, — то верно, имеется у него такой грех, — подтвердил Винт.
— Вы думаете, я с ним не знакома? — прищурила она глаза и отпила чай из чашки, — пришлось, по необходимости встретится с этим пупом земли. Важным себя считает и сильным, — а на самом деле одна эфемерность и никакого прока. Играет сам с собой в непонятную игру. Самовлюблённый чурбан. Ему бы подтяжками для штанов на рынке торговать, а он в коммерческий спорт полез.
— Не хочу о нём ничего говорить, но полностью с вами согласен, Людмила Васильевна, — на прощание произнёс он, и направился к своей машине.
После повторного разговора с Вишневской у него в груди образовалась оттепель, — кратковременная злость прошла, настроение восстановилось. Проходя мимо стенда, фотографии он срывать, не стал, только сухо плюнул в их сторону и сел в машину.
…Шестидесятая школа была построена два года назад и считалась лучшей в городе. Там был и бассейн и три спортивных зала. Внушала она себя и своими огромными размерами. Четырёхэтажное здание, построенное в форме каре, значительно отличалось от других школ. Слухи ходили по городу, что в эту школу подбирали лучший педагогический персонал. Разузнав на парадном входе у охранника, где находятся физруки школы, он поднялся на второй этаж. У них был отдельный кабинет, около большого зала. В кабинете сидела смуглая экзотическая девушка в красном спортивном костюме азиатской внешности небольшого роста.
— Вы Сергей Сергеевич? — не дала она и рта раскрыть Винту.
— Он самый, — ответил он.
— Мне уже Людмила Васильевна позвонила, и я вас жду. Будем работать вместе.
— И надеюсь в обнимку? — пошутил он.
— Мне всегда нравились ловкие люди, — сказала она, — с ними жизнь приобретает совсем другой смысл. Меня зовут Ася. Я здесь физруком работаю и на полставки буду теннис вести.
Девушка была переполнена радушием. Она, не умолкая, славно трещала о школе и её нравах. Затем обхватила Винта за поясницу, вплотную прижимаясь к его бедру, повела смотреть зал.
— А ты Ася в теннис можешь играть? — спросил он у неё попутно.
— Нет, конечно, но Людмила Васильевна наказала мне, чтобы я от вас не отходила и постоянно заглядывала вам в рот и ничего не пропускала. У ваших предшественников я ничему не научилась. Они какие — то зомбированные были. На похоронах, веселей бывает, чем на их тренировках.
Подобное сравнение словоохотливой девушки заставило его улыбнуться.
— Если желание есть, то обязательно научишься. У тебя же будет начальная группа обучения. Я правильное направление тебе дам, для начала. Сама ничего выдумывать не будешь, то всё у тебя получится. А вообще — то у тебя специализация, какая?
— Людмила Васильевны в Джамбуле была моим тренером по стрельбе из лука. Я была второй на Европе среди девушек. Но это было давно, четырнадцать лет назад.
Он обмерил взглядом по сути дела ещё детское создание и удивлённо спросил:
— А сколько же сейчас годиков вице Чемпионке Европы.
— Не корректный вопрос, — засмущалась она. — Если вы приняли меня за Дюймовочку, то пускай я для вас ей и останусь.
— Я уже подсчитал приблизительно твой жизненный путь, однако Дюймовочка рано замуж вышла, — он взглянул на её голые пальцы рук, — а ты ещё смотрю, не обзавелись таким счастьем.
— Была, но неудачно. От того брака у меня дочка растёт. Учится здесь в третьем классе. Вот будет она постарше, тогда можно думать и о близком спутнике. А сейчас ну их этих мужей, — махнула она рукой.Они вошли в зал. Он был огромный, на одной половине располагалась волейбольная площадка, а на второй баскетбольная.
— А где же теннисные столы? — недоумённо покрутил он головой.
— Наверху, — показала она пальцем на балкон.
По вертикальной лестнице они забрались в теннисный сектор. Там стояли совершенно новые четыре стола китайского производства с не плохим отскоком. Ограждений не было. Сетки с изломанными струбцинами валялись в углу на полу. Одно радовало, места там вполне хватало для продуктивных занятий настольным теннисом. Можно было даже установить там специальные тренажёры и ещё один стол с роботом.
— Ну, в общем — то не плохо, — оценил он условия, — только балкон нужно огородить сеткой с мелкой ячейкой, чтобы мячи вниз не падали.
— Сетка есть, но Фиме с Борей недосуг было.
— Понятно всё, — заключил он, — их нерадивость к работе мне известна.
Ася глубоко вздохнула:
— Правильно сделала Вишневская, что вышибла их отсюда. Они надеялись на Татьяну Ивановну Смородину, мать Бориса. Она у нас здесь завучем работает. Но ничего не вышло. Людмила Васильевна не любит в спорте дилетантов, тем более ленивых.
…Это неутешительное и даже злосчастное сообщение было для него внеочередным и окончательным ударом по его самолюбию. Услышав, отвратительную новость, он понял, что судьба его на этом поприще в недалёком будущем будет обязательно предрешена, на уровне управления спорта, а возможно и администрации города, и непременно в отрицательную сторону.
Он знал, что родная сестра Ходжи работает в школе, но в какой именно ему было не ведомо. А муж её Смородин Павел считался одним из отцов города — являясь председателем местного совета депутатов.
Сергей Сергеевич замаскировал своё негодование и, обняв Асю за плечи, сказал:
— Не унывай, завтра мы с тобой натянем сетку. А послезавтра ко мне придут уже дети, но не из вашей школы. Их же всех распустили на каникулы. Будешь пока проходить со мной курс молодого бойца с детьми из разных школ. Другого пути у нас с тобой нет.
Она засмущалась и приложив ладонь к его груди, сказала:
— Я безумно рада, что мне придётся работать с опытным и знаменитым тренером.
— Опыт, конечно, есть, а про знаменитость ты загнула милая Ася, — убрал он её руку со своей груди и, направляясь на выход, обернулся. — Завтра в это же время жди меня. Будем сетку с тобой натягивать.
Она поцеловала свою ладошку и дунула на неё ему вслед. Он улыбнулся и помахал ей рукой.
«Обнадёживающий жест! — подумал он. — Что — то в последнее время женщины горячо дышать в мою сторону стали, и не воспользоваться этим пристальным вниманием, значит обидеть воздыхательницу и обокрасть себя».

***

         После школы он заехал к Шабановой. Та встретила его с радостью и провела на кухню. На этот раз там не было немытой посуды в мойке, и пол был тщательно вылизан. Он обратил внимание, что окно и облупленный подоконник были тщательно помыты.
«Значит, критика моя выстрелила» — мысленно отметил Винт.
Людмила открыла холодильник и выставила на стол недопитую ими бутылку.
— Это ни к чему сегодня, — отодвинул он мрачно бутылку от себя, — спрячь до времени. Я устроился сегодня на работу и к тому же за рулём.
— А почему у тебя вид недовольный, если с работой всё уладил? — спрятала она назад бутылку, — я старалась. Ты бы видал, как Вишневская обрадовалась. У неё в кабинете в это время два тренера по гимнастике сидели, — тебя на пять с плюсом охарактеризовали.
Он был сдержанным и прыгать от счастья, от того, что у него выдался удачный день, не желал:
— Я тебе, весьма благодарен за заботу, но чую, налечу в этом Метеоре на ножницы, когда лето кончится.
— Как тебя понимать? — села она напротив него.
— Как хочешь, но особо не радуйся — безмятежно промолвил он. — В той школе, где я буду проводить занятия, завучем работает родная сестра Ходжи, она же Смородина, мать Бориса. Мне это не по кайфу.
— Плевать на неё, — засмеялась Людмила, — и растереть. Тебе же не с ней в одном зале с ней работать?
Платон попросил пепельницу и закурил:
— Понятно, что не с ней, — глубоко затянулся он сигаретой, — но селевой поток грязи с её стороны может потечь на меня с непомерной скоростью. Она меня давно и прекрасно знает. И ей отлично известна междоусобица со мной и её братцем.
…Он без всякого напряжения перешёл на улыбку, но, когда позади себя услышал детский кашель, повернулся. Сзади стояла Яна и прикрывала рот ладонью, не прекращая кашлять.
— Говорила тебе мороженное лизать нужно, — прикрикнула на неё мать, а ты от жадности сгрызла его, теперь каркаешь. Марш отсюда нечего слушать взрослые разговоры.
— Мам я хотела узнать у Сергея Сергеевича, где мы будем тренироваться.
— Пока в шестидесятой школе, — ответил он, — помещение мне там понравилось. Стационарное, хотя не исключаю, что временами нам будет мешать шум. Но это ерунда, главная помеха может идти от «Сибири». Как только первый тревожный сигнал появится, сразу уходим оттуда. Мне ещё одно место неплохое посулили.
— И где же, — расширила глаза Людмила Ивановна.
— В пяти минутах ходьбы от твоего дома.
— В тридцать третьей школе? — обрадовано спросила Яна.
Он отрицательно покачал головой.
— В детском доме. Там тоже обещают хорошие условия вместе со стимулирующей зарплатой. Я уже на своё сотрудничество им добро дал.
Людмила Ивановна встала с табуретки вытолкала дочь с кухни и закрыла за ней дверь.
— Может и мне ставка там отыщется?
Он пожал плечами.
— Сходи, узнай. Для тебя это не дурной вариант будет. Зарплата, конечно, у тебя вначале будет не ахти какая, но тебе можно в школе запросто часы взять. А если выторгуешь у директора полторы ставки, то и дергаться не зачем.
Она закатила глаза к потолку и три раза перекрестилась:
— Боже помоги мне, — сложила она ладони клинышком, — век благодарна буду. Грешить не буду, а на Сергея Сергеевича мадригал во славу напишу.
Он не выдержал и рассмеялся:
— Ты позавчера мне губной помадой в одном месте уже написала мадригал.
— А, — а, — я, — я, — перешла она на алфавит и склонила головку на бок, — просто шалила. Я от скуки бываю такой оригинальной шалуньей. Ты Сергей Сергеевич не обижайся на меня?
Она встретилась с его пытливым сощуренным взглядом, ожидая страшного разноса за свою проделку. Но он, увидав её сжатой и прячущей лицо в створ своих ладоней, решил свою напущенную строгость заменить обаятельной улыбкой.
— В следующий раз, если вздумаешь шалить со мной подобным образом, то перед этим выпей свой сонный ликёр.
— Ну, ты прямо устыдил меня. — обрадовалась она и без всякого стеснения сбросила с себя халат, показав своё обнажённое тело. Сжала обе груди руками и потрясла ими перед его глазами.
— Меня такими эпизодами, в краску не вгонишь, — без излишнего смущения сказал он и тут же спросил:
— Не ты случайно снималась в программе Приколы?
Она звонко захохотала на всю квартиру и быстро выбежав из кухни, нырнула в ванну.
— Точно вольтанутая? — пробормотал он, — или она меня уже зачислила в свои любовники? Нет, уважаемая мадам, с тобой ухо востро надо держать. И на это есть много причин, связанные не только с твоей личной гигиеной, но и вредным языком.
Не успел он до конца закончить с собой диалог осуждающие её недостатки, как она появилась снова на кухне, но уже одетая в обтягивающие чёрные брюки и прозрачную блузку, через которую просвечивался бордовый лифчик.
— Поехали, — командным голосом сказала она, — пока не поздно. А то вдруг меня кто опередит. Тогда пиши — пропало. А со шваброй мазурку танцевать в гипермаркете я не хочу.
Он понял, что Людмила собралась в детский дом. Не зная её в работе, — возражать, не стал. Считая, если человек имеет высшее спортивное образование, значит, что — то может делать. На наборе в «Сибири» она показала себя с наилучшей стороны.
Сев на переднее сиденье рядом с ним она приняла серьёзный вид. Достала из сумочки зеркальце и губную помаду привела себя в порядок.
— Теперь можно трогать, — произнесла она, — а на съёмки меня уже приглашали. И даже деньги предлагали за это. Но не получилось. На день передачи у меня щёку разнесло, как назло. А так глядишь, звездой бы экрана стала. Я ведь очень артистична. В школьных спектаклях играла постоянно. И мысль о том, чтобы пойти учится на актрису, зрела в моём мозгу неустанно. Ночей не спала в выпускном классе, представляла, как я буду порхать по сцене и срывать аплодисменты.
— И что тебе помешало идти в искусство? — тронулся он с места.
— Дурость и раннее желание выскочить замуж, — выпалила она. — Вот что!
— Странно, — притормозил он около светофора, — искусство и спорт, вещи разные. Как тебя в спорт — то занесло?
— Ты вроде умный мужчина, мог бы и не спрашивать об этом. Неужели трудно догадаться твоей голове? Влюбилась в лагере в тренера по волейболу из Москвы. Ну и пошла писать губерния. Мы с ним наслаждались гражданским браком. Хотя таковых не очень много было, он часто выезжал на соревнования по разным городам. А я сюда домой в гости. В общей сложности я с ним семь лет прожила, училась и иногда разносила телеграммы. Жили не богато, но сносно. Чтобы понятней тебе было, я выполняла ещё функции сторожа его однокомнатной квартиры. Честно говоря, красть там было нечего. А когда Янка родилась, он меня к отцу привёз. И наказал ему, чтобы меня за порог дома не выпускал. Сволочь такая! Наболтал отцу, что дочка не от него на свет появилась, а от святого духа. Алименты отказался платить жмот длинноногий. А Янка то копия его. Похожа сильно, но кровь в ней течёт другого папы. Он гад такой знал, что у него детей не может быть, вот и уличил меня в измене. Ну, его бог покарал за все прегрешения. Его нет больше. Коленку снёс, а саркома его тут и подстерегла, от чего он и умер вскоре.
…Загорелся зелёный свет, Винт продолжил движение. Она притихла и стала смотреть на дорогу. Через минуту они были на месте. Он остановил машину около стадиона детского дома:
— Я с тобой туда ни пойду. Мне там пока рано появляться. А ты дерзай, круши преграды перед собой, если жить достойно желаешь!
— Спасибо за напутствие Платон!
Он удивился и повернул её голову к себе.
— Это что имя из твоего мадригала?
— Можно подумать, что ты только на свет появился. Да тебя все за глаза в городе называют Серёга Платон. Я бы тебя нарекла Ярославом Мудрым, -это имя тебе к лицу.
   Она открыла дверку машины, и словно мячик выпрыгнула из неё. Осмотрелась, нашла узенькую тропинку и побежала по ней. Он внимательно и придирчиво посмотрел на неё сзади. Только сейчас он познакомился ещё с одним её недостатком. Поморщился от отчаянья и произнёс:
— Да! — на этой попке любой мячик устоит, — не скатиться. Плоская задница, самый верный признак, нехватки серого вещества в черепушке. Значит эта женщина, как и её брат, унаследовала гены своей мамы.
Он почувствовал жуткую слабость и боль в ногах, возникающая у него изредка от перенапряжения организма. Такая боль нередко доставала и его позвоночник. Винт знал, что подобные недуги безосновательно не приходят. Нервные вспышки, полученные с раннего утра, спровоцировали серьёзную атаку на организм. В ожидании Людмилы Ивановны он включил музыку и закрыл глаза.

***

      Этому красивому и уютному детскому дому мог позавидовать любой крымский санаторий. Свой зоопарк, с ламами павлинами и другой живностью находился напротив головного сооружения, рядом через аллею располагался дендропарк. Чуть дальше благоухали большие фруктовые сады. За которыми в основном ухаживали дети.
Людмила Ивановна с узкой тропинки свернула на тротуар, и вышла на тоннель переплетённой виноградом. Пройдя по тоннелю метров тридцать, увидела сидящую на маленьком стульчике девочку с клеткой, в которой находился декоративный кролик.
— Золотце, а где у вас центральный вход, — присела она на корточки перед девочкой.
— Идите прямо, не ошибётесь, — указала она рукой вперёд, — никуда только не сворачивайте, и собак не дразните. Они чужаков не любят. Могут и покусать.
Людмила Ивановна передёрнула плечами и поднялась с корточек:
— Я сама любую собаку порву, — и пошла к цели.
Распахнув большие стеклянные двери, она вошла в здание. На вахте сидела дежурная — вахтёр с рыжими волосами и смотрела в монитор. Увидав незнакомую посетительницу в здании детского дома, повернулась к ней:
— Вы к кому — то из детей приехали? — спросила дежурная.
— Нет, я к директору насчёт работы узнать.
— Присядьте, я сейчас позвоню ему.
Людмила Ивановна села на мягкий кожаный диван и стала смотреть на стены, увешанные картинами, не слыша, о чём говорит дежурная по телефону.
— Проходите по лестнице на второй этаж, — донеслось до неё, — там вас встретят.
Она сделала испуганный вид и сорвалась с дивана, чем удивила вахтёршу.
— Чудо, какое — то? — пробормотала женщина. — В обуви по чистым коврам пошлёпала, а мне нагоняй от директора получать.
Её на этаже встретила белокурая Людмила Фёдоровна Гордеева — заместитель директора.
«Красивая»! — отметила она про себя встречающуюся её женщину.
— Пойдёмте со мной, — пригласила Гордеева её в свой кабинет, — директор пока занят. У него батюшка из городского собора в гостях. Как только он освободится, непременно зайдёт к нам.
Но тут одна из дверей в коридоре открылась, и из неё вышел священнослужитель с огромной бородой и в рясе, а за ним показался толстый мужчина в очках капельках лет пятидесяти с тростью в руках. Это был директор Владимир Иванович Панкратов. Он сильно прихрамывал, и трость не могла скрыть его недуга.
— Люда заходите ко мне, — подзывал он рукой своего заместителя и Шабанову Л. И.
Проходивший мимо Людмилы Ивановны батюшка степенно с ней поздоровался и перекрестил на ходу её тремя перстами. А Гордеевой кивнул на прощание и глазами послал улыбку.
В кабинете директора было уютно, как в гостеприимном торговом зале. Мягкая замшевая мебель, на стене развешаны репродукции знаменитых русских художников. На столе стоял электрический самовар, большая тарелка с шоколадными конфетами и пара чашек.
— Мы тут с отцом Василием почаёвничали немного, — показал он Людмиле Ивановне на кресло около стола. — Теперь придётся и с вами испить чарку. Как говорится, на сухую важные вопросы не решаются. А у вас как мы поняли с Людмилой Фёдоровной, — взглянул он на своего заместителя, — важный разговор имеется. Переведите дыхание и за чаем мы вас внимательно выслушаем.
Гордеева поставила перед ней чистую чайную пару и бросила в неё пакетик чаю, после чего села напротив, но не в кресло, а на диван. Людмила Ивановна сама открыла краник самовара и налила кипятку в чашку. Пока чай заваривался, она успела несколько конфеток проглотить. И давай расхваливать неоценимый их аромат и вкус. Но вовремя остановилась и произнесла:
— Вы правы, разговор у меня исключительно важный, и думаю заинтересовать он должен обе стороны. — Она обвела пристальным взглядом хромого директора и красивую женщину. Убедившись, что они все во внимании, засунула очередную конфету в рот и сделав глоток из чашки, начала:
— Я Шабанова Людмила Ивановна, тренер по волейболу. Окончила Московский институт физкультуры. Мы с мужем в Москве тренировали команду высшей лиги. Правильнее сказать, он был главным тренером, а я ему помогала. Ездила с ним по сборам, разным городам и странам. Я тянула на заслуженного тренера, но беда в том, что официально не была в клубе оформлена. Муж был категорически против моего трудоустройства рядом с ним. Он считал, чтобы семья была крепкой, супруги не должны работать вместе.
…Всё это она выпалила, как хорошо заученный стих.
— Ну и как сейчас, крепка ваша семья? — спросил директор.
…Она выдавила из себя слезу и долила в чашку кипятку:
— К сожалению не суждено было. После серьёзной травмы колена, его поразила саркома, и мне пришлось после похорон вместе с дочкой приехать сюда, на свою родину. Работала в школах физруком, но особой радости от работы не испытывала. Понимаете, я до мозга костей тренер и без своей работы жить не могу. Ежедневно тоску испытываю. В наших детских спортивных школах вакансий нет, вот, я и подумала, а что, если я у вас закручу волейбол? Деток я очень люблю и они, чувствуя моё к ним отношение, платят мне той же монетой.
— Вы вовремя к нам обратились, — сказал директор, — мы охотно вас возьмём. У нас есть хороший спортивный комплекс, правда тепла там зимой маловато. Но это дело поправимое, за лето тепло пустим. И будете заниматься в любое время года, кроме лета. В это время года, все дети на улице у нас.
— А как моя должность будет называться? — перебила она директора.
— Ставка вам найдётся, но только не тренера, а инструктора по физкультуре. Но несмотря на это, заниматься будете своим любимым волейболом. Создайте нам команду такую, чтобы мы чемпионами среди детских домов в области были. На большее мы не претендуем, так как у нас дети есть и приходящие, и уходящие. После школ поступают в другие учебные заведения, а кого в семьи забирают. Присылают же нам в основном детей младших классов. Им пока не до волейбола. Они у нас в настольный теннис будут играть. Вот Людмила Фёдоровна, как найдёт нам отличного тренера, так наши малыши, да и не только малыши, но и взрослые увлекутся этим видом спорта. Детей занять надо. А то они уже апельсинами в футбол играют в коридорах на коврах. У нас есть один инструктор, но она болеет и выздоровеет не скоро. Спортивная база у нас великолепная. Свой стадион, спортивный комплекс, большой бассейн в парке и бассейн с двумя ванными в помещении.
— Который не функционирует седьмой год, — раздался голос Людмилы Фёдоровны.
— Не важно, всё равно есть. Найдёте тренера, туда четыре стола поставим. Детям отрада и нам не переживать за них.
— Я уже нашла его.
Директор поднял очки на лоб.
— Не понял! А почему молчишь? — изобразил он недовольную гримасу.
— Я у Винтера позавчера была дома. К великому счастью, он оказывается, с моей дочкой живёт в одном подъезде.
Пока они вели между собой диалог, Людмила Ивановна налила себе третью чашку не забывая причащаться и к конфетам.
— Он согласен у нас работать, но, ни сегодня, ни завтра к нам не придёт.
— Давай его быстро сюда, пока не перекупили, за время летних каникул.
— Согласие я от него получила и этого вполне достаточно. Зачем назойливость проявлять. Мне он показался вполне серьёзным, хотя и обладает искромётным юмором, — улыбнулась она.
— Я тренер от бога, а Винт тренер от всех богов, — вмешалась в разговор Людмила Ивановна.
В кабинете наступила молчаливая пауза.
— Вы что его знаете? — первой нарушила молчание Людмила Фёдоровна.
— Кто же Платона не знает. Вы откройте компьютер и всё о нём узнаете. Мне в прошлом году посчастливилось с ним быть в Китае, на спартакиаде металлургов, — понесло её. — Лягушек и саранчу ели за одним столом. Прямо закормили они нас такой пищей.
…Она не видела, как перекосились от отвращения лица слушателей.
— Он кушал мало, — продолжала она, — и всегда делился пикантными блюдами со мной. Но не это главное. Его питомцы обыграли спортсменов из Поднебесья, это была сенсация. После такого триумфа, китайские функционеры Сергея Сергеевича завалили выгодными предложениями. Приглашали работать его и тренером и спарринг партнёром. Он, конечно, в полный отказ шёл. Причина у него веская была, — языка китайского не знал. А изучать их иероглифы в его возрасте поздно. Так мне говорил Платон.
— Но почему Платон, — изумилась Людмила Фёдоровна, — ведь он Сергей Сергеевич Винтер.
— Формально, по документам он Винтер, а по жизни Платон. Вот у вас в рясе сейчас поп был, у попов обычно по два имени, так и у него. Вы, наверное, перед своим батюшкой исповедуетесь? А Сергею Сергеевичу рясу не надо надевать, он без неё любого человека к исповеди может подвести. Клише никогда не выдаёт. Для него это скучно и не приемлемо. Вот почему он Платон! Ему с таким энциклопедическим умом в кремле работать надо или в следственном комитете. А юмор у него не для всех понятен. Только для умных, я вот, к примеру, его хорошо понимаю.
…Директор переглянулся с Людмилой Фёдоровной.
— Всё понятно уважаемая Людмила Ивановна, — прервал её директор, — вы сейчас пройдите к Людмиле Фёдоровне в кабинет напишите заявление. А завтра милости просим, со всеми документами и санитарной книжкой. И если вы уж так близки с Винтером, то ускорьте его трудоустройство в детский дом. Переговорите с ним.
— Обязательно и возможно даже сегодня! — пообещала она. — У меня телефон его имеется.
Она покинула кабинет директора, оставив после себя пустой самовар и гору фантиков.
…Сергей Сергеевич открыл глаза, когда она села в машину. Посмотрел на часы:
— За сорок минут управилась.
— Молодец! — по уму хоть провела это время?
— Ха, — ха, — ха, — ещё по какому уму! Как я тебя обожаю Сергей Сергеевич! Ты представляешь, они приняли меня как долгожданную гостью. И о тебе разговор вели. Ты им очень, нужен. Просили, чтобы я с тобой переговорила.
Он насторожился, на секунду прервал дыхание.
— Надеюсь, ты лишнего им ничего не напела?
— Ты что смеёшься, я же не мешком шибанувшая. Я практически тебя не знаю, но люблю и боготворю. Я была на высоте, — словно индианка крутанула она головой в стиле алокита. — У меня открылся дипломатический дар. Со мной редко такое случается. Я даже блокнот свой не открывала. До того я была хороша! Чашечку чаю с конфеткой у директора выпила, а потом пошла с Людмилой Фёдоровной в кабинет и написала заявление. Завтра у меня начинается первый рабочий день. Просила у неё полторы ставки. Она мне посоветовала пока осмотреться, адаптироваться к обстановке, а потом вернуться к этому разговору. Чудо женщина!
— Я знаю, — напрягая глаза вперёд, сказал он и включил зажигание.

***

       Заградительную сетку на балконе они с Асей вешали четыре дня. Дело оказалось очень хлопотным, и без лестницы стремянки и дрели обойтись было просто невозможно. А ещё сильная духота нависла в спортзале, от которой не куда было спрятаться. На Асе была надета открытая майка, а Винту пришлось до пояса оголиться. Вся основная работа легла на его плечи. Ася понимала это и ни на шаг от него не отходила, то лестницу поддержать, то, подать что-то. Делала всё ответственно и всегда переспрашивала Винта. Переспрашивала не потому, что не понимает, а просто хотела его лишний раз отвлечь от работы и разговорить. С особой нежностью она стирала полотенцем обильный пот с его лба, который постоянно стекал ему в глаза. Этой процедурой она занималась всех чаще и когда прикасалась мягким полотенцем к его лицу, непременно прижималась своей грудью к его голому торсу. В ней происходил сложный душевный процесс, который объяснения не требовал. Всё дело в том, что он ей безумно нравился, и как отец и как мужчина. В любой ипостаси, он для неё был пригож. Хотя на все её сближения он отвечал безразличием. Она это замечала, но надеялась, что зов природы, поломает его стойкий характер. Он был восприимчив к таким отношениям и почувствовал сразу её тягу к себе. По своей природе он не был хищником до женских сердец, но, если рыбка добровольно плыла в его невод на нерест, он готовил из неё «наваристую уху». После завершения этой скучной работы, Ася пригласила его к себе на ужин. Жила она через квартал от школы в однокомнатной квартире. Дочка в это время находилась в лагере. Пока она накрывала на стол, он осмотрел её скромненькую квартирку. Затем переключился на медали, висевшие, словно баранки на одной связке. Перебрав и пощупав все награды пальцами, с восхищением произнёс:
— Весомо!
Она в ответ ничего не сказала, только пригласила к столу. По обилию блюд, холодной закуски и дорогого коньяка не трудно было догадаться, что она заранее готовилась к этому пышному застолью. Они просидели с ней за столом до позднего вечера, и когда пришло время собираться домой, Ася не смогла найти ключ от входной двери. Он после радушного приёма особо и не стремился попасть в свою безлюдную квартиру. А кровать у восточной женщины была двуспальная, которую она разделила с гостем.
…Сергей Сергеевич полностью ушёл в работу. На дворе стоял разгар лета. С Сибири он отобрал тридцать детей, остальные были все в разъездах. Ежедневно тренировки посещала Яна и постоянно у неё были грустные глаза, что приводило Винта к раздумьям.
«Либо она хронически больна, либо голодна, третьего не дано», — думал он, оставив этот печальный признак на совесть матери.
…Ася ходила за ним по пятам и впитывала как промокашка все его дельные советы. После тренировок они оставались одни в зале, и он учил её играть. Она оказалась способной ученицей и за короткий срок прилично стала держать мяч на столе. На день молодёжи по городу объявили соревнования, которые должны были проходить в «Сибири». Желания показываться в этом клубе и встречаться с Ходжой у него никакого не было, но Вишневская настояла, чтобы они с Асей, в обязательном порядке выставили детей. Участников было не особо много и если бы, не дети Винта, то соревнования вряд ли состоялись. Ходжа был главным судьёй. А все его родственники, находившиеся в зале, помогали ему в судействе.
Сергей Сергеевич, не желая приветствовать главную судейскую коллегию, не стал подходить к столу. Он отдал заявку Асе и послал её на жеребьёвку, а сам присел на подоконник. К нему подошёл его бывший коллега по Сибири Вадим Незнамов. Крепко пожав Винту руку, сказал:
— Вижу, ты Сергеевич пристанище себе, где — то нашёл. Я бы тоже сбежал отсюда. Да всё хочется верить Александру Андреевичу.
Винт в ответ ухмыльнулся:
— Только себе не ври, — не верой ты живёшь, а боишься перемен. Запомни, никакого будущего у Сибири нет, и не будет, если, у её хозяина по кредитам два миллиона долгов. Он уже один клуб настольного тенниса «Ритм» обанкротился, такая же участь и «Сибирь» ждёт.
— А у нас уже и работать не кому, — сообщил неожиданную новость Вадим, — вслед за тобой все тренера разбежались. Остался один я и вот они, — кивнул он на судейский столик, где сидели Фима и Борис.
Ходжи в зале видно не было. Он куда — то исчез
К Винту в это время подошла Ася, и присела с ним рядом на подоконник.
— Отдала заявку? — спросил он.
— Да! Но главный судья посмотрел мою заявку и бросился, как ошпаренный в ту дверь, — показала она на его кабинет.
— Ясней некуда, — тяжело вздохнул Сергей Сергеевич, — в заявке указана команда ДЮСШ «Метеор» и фамилия тренера, то есть моя. Он побежал звонить Смородиной или её мужу. Завтра у меня по работе могут возникнуть проблемы.
Ася прижалась к его плечу:
— Ни каких проблем не хочу. Мы так удачно с тобой развернулись. Людмила Васильевна думаю, закопает весь этот мусор, что будет исходить из вне. Она женщина своенравная и не любит, когда ею потакают.
— Вишневская правит у себя в Метеоре, — тихо сказал Вадим, — а Смородину отцы города порой доверяют управлять штурвалом. Как говорится, с богатым не судись, а сильным не борись. Если только Ходжа замутит, что — то против вас, а он это точно сделает, — то ваши дела тухлые. И выручить вас может только Людмила Ивановна Шабанова.
— Каким образом она нам может помочь? — спросил Винт.
— Она похитила у Ходжи очень важные бумаги. Если они всплывут в стенах администрации или Волгина, — генерального директора РУСАГРО, то Ходже, придётся закрывать свою богадельню. Он когда обнаружил пропажу такой хай поднял — значит боится! А Людмилу Ивановну, найти не может. По телефону её при нас вызвонил так она его открытым текстом, так далеко послала. Винт повеселел от полученной информации. Наперёд зная, что в противном случае Людмилу Ивановну он всегда может сделать ведомой в любом деле. Он уже понял, что для неё стал своеобразным идолом, за которым и в огонь, и в воду полезет.
…Ходжа появился в спортзале, когда соревнования были в полном разгаре. Он сидел за столом с опущенной головой и в сторону Винта не смотрел. Ему было над, чем задуматься. По раскладу турнирных таблиц ни один из его юных спортсменов даже в пятёрку не попадал. Везде лидировали теннисисты из Метеора. Они забрали все кубки и медали. Ася прыгала от счастья.
— Я прям сейчас позвоню Людмиле Васильевне, — щебетала Ася, — пускай она в понедельник на оперативке отчитается, первым нашим результатом в городе по настольному теннису.
— Я знал, что так и будет, — сказал Винт, — ведь за Метеор играли мои ребята, а они далеко не новички. Но дело не в этом, принесёт ли нам эта победа значительную радость?
…Словно в родниковую воду смотрел проницательный Винт, радость оказалась преждевременной. В понедельник ему позвонила Вишневская. В её голосе угадывались печальные нотки. Она просила Винта после обеда прибыть в её кабинет. Он уже заочно считал себя рассчитанным. Впрочем, особого сожаления по этому поводу никому не показывал.
Людмила Васильевна сидела за столом, понурив голову. Не смотря в глаза Винта, глухо произнесла:
— Чехарда, какая-то с вами Сергей Сергеевич получается. И исходит она не от меня, а от тупого чиновника, который нашёл в вашей биографии судимость. А выкопал он её в военкомате. Вы же по причине судимости и не были военнообязанным. Мне очень жаль, но в этом случае я вас защитить никак не могу. Строго у нас с этим стало. Недавно заслуженного тренера России по борьбе тоже пришлось рассчитать. Теперь вот до вас очередь дошла. Кому такая безалаберная прихоть пришла в голову? Неужели неясно, что у нас каждый третий был под судом. И во всём модная педофилия виновата. В каждом бывшем зеке видят растлителя детских душ. Думаю, недалёк тот день, когда издадут указ; принимать на работу бывших зеков, только с положительными рекомендациями из мест лишения свободы. Работать то действительно некому.
— Вы не отчаивайтесь Людмила Васильевна, — начал успокаивать её Винт, — меня эта отставка нисколько не гнетёт. Но бесит то, что нами правят и издают бредовые указы, такие как Смородин и Ходжа. А без работы я не останусь, на подпольный спорт пока у нас запрета нет. Пойду тренировать богатых. Сейчас почти в каждом коттедже есть все условия для занятия настольным теннисом. Работа, конечно, бесперспективная, но доходная и нервы трепать не надо.
Людмила Васильевна подняла на него глаза, в которые со лба текли капли пота. Она приложила чистый лист к лицу и не торопясь его убирать, сказала:
— Я знаю того, кто пытается вас вымарать грязью. Этому беспробудному алкоголику и аферисту скоро всё припомнится, когда Смородин на выборах провалится. А они не за горами. Поверьте мне, я вас обязательно верну.
— Не берите в голову Людмила Васильевна. Я был осужден давно, — более, когда был несовершеннолетним и несмышлёным пацаном. Всё давно быльём поросло. Если Ходжа воспользовался этим белым пятном, значит, дрожит от чего — то. Но я такие вещи не прощаю. Жизнь моя с этого дня перестаёт быть скучной!
У Винта было обострённое чувство своего достоинства. Подлый поступок Ходжи он остро воспринял, и прощать такие вещи было не свойственно его характеру.
«Если Ходжа дерьмо, а не человек, — рассуждал Винт, — то и поступит он с ним как с дерьмом».

***

       Он знал, что медлить было нельзя. Поэтому не стал вопрос с трудоустройством откладывать в долгий ящик. Нужно было, быстро оформится и нигде не афишировать место своей работы. Нежелательно чтобы об этом узнал Ходжа и его родственники. Предварительно созвонившись с Людмилой Ивановной, на другой день он поехал в детский дом. Она встретила его у входа и крутилась вокруг как юла. Её глаза бегунки, не находили себе места и выражали явное нетерпение. Она постоянно по-шпионски переводила взгляд то на него, то на вахтера. Убедившись, что та не проявляет к посетителю никакого интереса, вполголоса сказала:
— У меня разговор смешной к тебе есть, касаемо Ходжи. Лезет ко мне в душу, никакого удержу нет.
— У меня тоже есть разговор к тебе, но не смешной, а важный, не требующий отлагательств, который ты должна решить со спринтерской скоростью. Но это, чуть позже.
Она дала ему бахилы, чтобы он надел на ноги. Вела она себя, как старожил, смело и привольно. Ей хотелось оказаться перед ним полезной, услужить в любой мелочи. Поэтому перед входом в кабинет Людмилы Фёдоровны, она с его одежды убрала каждую пылинку. И это не имело ничего общего с угодничеством. Просто — на просто она отвечала ему благодарностью за течение её новой жизни. И ощущение, что рядом с ней будет работать хороший знакомый, приводило её в радостное чувство. Она зашла вместе с ним в кабинет Гордеевой. Увидев Платона, на этот раз Людмила Фёдоровна не смутилась, как это случилось с ней при первой встрече, но окутать немой волной нежности желанного работника не забыла, что не ушло от зорких глаз Людмилы Ивановны.
— Жду, жду вас Сергей Сергеевич. Мне уже с утра сообщили, что вы приняли окончательное решения устроиться к нам, — бросила она короткий взгляд, на Людмилу Ивановну. Я сейчас за директора осталась, — Владимир Иванович, у нас на операции, а потом на два месяца в отпуск уйдёт. Объяснять я вам про работу ничего не буду, вы лучше меня знаете всё. График работы сами составите с первого сентября. Только примите во внимание наш распорядок дня и, руководствуясь им, определите время занятий. А пока лето, рабочий день у нас с десяти до шестнадцати.
— Меня всё устраивает, — сказал он.
— Совсем, прекрасно! — сказала она и протянула ему чистый лист бумаги и авторучку. — Тогда пишите заявление на имя директора, от сегодняшнего дня. А завтра мы созовём всех детей, кто не в лагере, и вы с ними проведёте беседу. Сегодня же если время и желание есть, сделайте экскурсию по зданию и территории, — познакомьтесь с коллективом. А он у нас хороший. В основном преобладают женщины. Мужчины, конечно, тоже есть, но они находятся при хозяйственном дворе. Сюда приходят, только по необходимости.
— Надеюсь, приставать ваши женщины ко мне не будут? — пошутил он, — и начал писать заявление.
— А это от вас зависит, как вы себя поставите в нашем женском «монастыре», — улыбнулась она.
— Если вы и себя к женскому монастырю причисляете, то представляю, в какой оранжерее мне придётся трудиться!
В ответ она только непонятно покачала головой.
Он написал заявление, положил пачку своих документов на полированный стол, после чего словно по льду, подтолкнул стопку, прямо в руки Людмилы Фёдоровны.
— Мне бы на зал взглянуть, где я буду работать? Для меня это важный вопрос!
— Это вам Людмила Ивановна покажет. У неё ключи есть от всех спортивных помещений.
— Выходит, я в данный момент свободен?
— Конечно! Сегодня вы во власти Людмилы Ивановны, если хотите? Все вопросы к ней, а что будет не понятно, смело заходите ко мне.
Она задумалась и, поправив бант на своём сарафане, неожиданно его огорошила:
— От девяти роз я отказалась, но вот конфеты я люблю. Как не честно! — устыдила она его.
Он схватился за голову:
— Бог ты мой, в машине оставил, — оправдывался он, — сейчас я исправлюсь и резко встал со стула.
— Не надо, — остановила она его, — занесите вашу коробочку лучше на третий этаж часиков в шесть.
Он утвердительно мотнул головой.
…Они покинули кабинет, и пошли по чистым мягким коврам устланными во всех коридорах детского дома. Людмила Ивановна шла впереди, а он отставал от неё на два шага. Он шагал не спеша, усталой походкой, будто не выспался или был равнодушен к новой работе. В действительности ему надоело в последнее время колесить по учреждениям, но его мытарства не давало повода хандрить. В душе он ликовал и ждал, когда Людмила Ивановна обернётся, но она неслась как ужаленная, позвякивая связкой ключей. Они спустились по лестнице на первый этаж, где из-за отсутствия окон было совсем темно.
Послышался щелчок выключателя, и загорелся свет. Они находились в узком вестибюле, где были расположены раздевалки и душевые. Она остановилась около двойных дверей с табличкой «Спортивный зал». В это время Сергей Сергеевич столкнулся с неприятным и тревожным взглядом не женщины, а медузы Горгоны. Её зубы заскрежетали:
— Признавайся, она тебе понравилась?
Его лицо, было совершенно спокойно и не выказывало никаких эмоций.
— Мне многие женщины нравятся! И я предпочитаю любоваться ими, — живыми созданиями, а не полуфабрикатами в модных женских журналах. Вот, к примеру, такая ты мне не нравишься. Полчаса назад на тебя приятно было смотреть, а сейчас хоть свет гаси.
Она два раза щёлкнула выключателем, затем размякла и, улыбнувшись, вставила ключ в дверь.
— Здесь находится спортивный зал, но ты заниматься будешь не здесь.
— Зачем тогда ты меня сюда привела?
— Для ознакомления, — и открыла дверь. — Здесь моя вотчина и ещё одного инструктора — женщины, которую я в глаза не видела. И ты не увидишь. И не нужна она тебе. Здесь почти все женщины холостые включая и Гордееву. Кроме старух, конечно, — сделала она оговорку, — так что, если будешь с ними общаться, опускай своё забрало. Лучше вглядись внимательно в Людку — Мутовку, убедись, что сладкий куст малины около тебя растёт.
Он не придал значения её словам и шагнул в просторный спортивный зал, который полноценно отвечал всем требованиям первоклассного сооружения. Он был оснащён пластиковыми баскетбольными щитами, гандбольными воротами, волейбольной площадкой. С боку по всей длине зала, висела дерматиновая перегородка, за которой находились тренажёры.
— Впечатляет, — оценил зал Платон, но мне не терпится взглянуть на своё помещение.
— Твой зал на втором этаже находится, да и не зал это, а бассейн с двумя ваннами, который давно не работает. В лягушатнике один стол поместится, а в большой ванной три стола войдут. Я уже всё промерила. И комнат подсобных там полно. Там и мой кабинет находится. Твой будет по соседству.
— Пошли туда, — потянул он её за руку.
Она закрыла двери, и они поднялись на второй этаж.
— Вот здесь туалет для администрации, — показала она на дверь из дубового шпона, — далеко бегать не придётся, — напротив двери твоего и моего ведомства.
— А дети куда ходят по нужде? — спросил он. — У них в каждой комнате свой туалет и ванная.
— Понятно, — промолвил он и начал осматривать помещение.
Бассейн был высокий и большого размера. Откровенно говоря, он ожидал увидеть худшее помещение, на уровне сельской бани. Его удовлетворяли и площади, и свет, а также наличие душевых, туалетов и других подсобных помещений. Правда вся сантехника была выведена из строя, и вода была перекрыта. На первый взгляд бассейн казался брошенным. В первой раздевалке без света стоял стол и кровать без матраса. Вторая раздевалка до отказа была забита мебелью. Условия здесь были на порядок лучше шестидесятой школы.
— Это ещё не всё, — сказала она и открыла дверь в светлое помещение в форме угольника. Оно было узким, но два больших окна открывали панораму, на территорию детского дома. В этом помещении была ещё одна дверь.
— А там что? — спросил он.
— Была массажная, теперь мебель списанная стоит. Там ни окон, ни свету нет. Можешь туда и не заходить.
Сейчас здесь светло, а стемнеет, тут ничего не будет видно, — объяснила она, — фаза, куда — то убежала.
Перед входом стоял сервант с посудой, за углом около огромного окна стол и на него была поставлена антресоль. На подоконнике он заметил банку от пива и заглянул в неё. Она была забита окурками.
— Бывший кабинет медика, — сообщила она, — теперь это будет наша курилка. — Садись, — показала она на стол, и открыла окно. — Можешь курить.
Винт сел на стол и посмотрел назад, где стояла антресоль. Она поняла его и придвинула антресоль вплотную к спине.
— Вот теперь я как в кресле сижу, — облегчённо вздохнул он и закурил. — Теперь моя душа успокоилась. Здесь можно работать, если никто желчью брызгать не будет. Поэтому нам нужно с тобой обсудить секретный план, который мы будем чётко исполнять без всяких отклонений.
— Выдвигай начало плана, — сказала она.
— Ни с кем не откровенничать и язык держать на замке, — сурово произнёс он.
— А дальше какой тезис? — захлопала она глазами.
— А дальше, за отклонение начального плана, смертная казнь, — улыбнулся он.
Она вначале рассмеялась. Потом закусила нижнюю губу, приводя, таким образом, своё лицо к серьёзному разговору. Но её губы не поддавались укрощению. Они, то дёргались, то доползали, чуть ли не до ушей.

***

        Насмеявшись, она взяла гнуто столярное кресло с подлокотниками и сев в него, подперев щеку ладонью, заговорила.
— Вчера на господина Ходжу в Орехово было совершенно покушение моим братом.
— На полном серьёзе что ли?
— Это как раскладывать. Угрозы его жизни, не было никакой, а вот морально мой Валера его прибил окончательно. Теперь он носу туда не покажет. Да и отмываться будет до чистого понедельника. А он будет зимой, когда белые мухи в воздухе закружат.
— Давай ближе к делу, прелюдии мне нужны, — торопил её Винт.
Она закурила.
— Мне вчера отец, когда позвонил, у меня живот от смеха схватило. Дело в том, что у нас на участке в землю вкопан пяти кубовый бак, где мы разводим для удобрения жидкий навоз. Так вот Ходжа вчера приехал к брату в белых брюках и белой рубашке и потребовал у Валеры в присутствии моего отца за нулевой цикл полмиллиона. А братец мой дурак — дураком, а сообразил, что нужно говорить. Он сказал: «Я, твоих строителей не просил ломать дом матери и мастерить на его месте подвалы, так что вали отсюда пока при памяти. Это ты мне должен платить за снос моего дома».
Ходжа, конечно, надулся как пузырь, начал рвать и метать, включая ненормативную лексику. А мой брат этого не любит. Он развернулся и пошёл в гараж, а отец возьми и скажи: «За топором пошёл»
Когда брат показался с топором из гаража, Ходжа, словно скипидаром подмазанный в одном месте через кусты крыжовника и смородины бросился к своей машине и угодил в наш навоз. А брат за ним к баку. И отец, конечно, следом. Увидали его плавающим в этом «благоухании», чуть со смеху не сдохли. Батя с земли подобрал доску. Ходжа думал, сейчас его прибьют там, и стал звать на помощь. А отец сунул ему доску в руки и помог выбраться. Проводил до речки мыться, а там он Ходже, популярно объяснил, что он незаконно захватил чужой участок, снёс жилое строение и начал возводить своё. А эти деяния строго караются законом и что его сын с дочерью (то есть со мной) — ткнула она себя пальцем в грудь, — намерены подать иск в суд на полтора миллиона. А сегодня утром Ходжа вышел на связь со мной и упрашивал любыми путями уговорить брата продать ему участок.
— Нормальный ход, — с безразличием проговорил Винт.
— Ты бы слышал, как он меня умолял, этот самовлюблённый корыстолюбец. Мне кажется, в этот момент он бы и родину продал. Я и воспользовалась случаем, сказала всё, что о нём думаю, не забыв вставлять ядрёные словечки.
— Ну а он что?
— Что, что — да ничего. Убила я его последней фразой, сказала ему, что из трубки несёт компостной ямой. Он и телефон сразу отключил.
— Видимо суждено ему в этом дерьме сгинуть, — выразительно заглянул он ей в глаза. — Если ещё мы руку к этому приложим, то ему бежать будет некуда. Коль война началась, мы с тобой должны своевременно отреагировать. Иск подавай на него обязательно, — он тебе не помешает, если, конечно, в Лондон поездку не отменила. Пока этот несостоявшийся чекист будет чертыхаться со своим клубом мы ему на горб должны взвалить такой груз, чтобы он головы не смог поднять. Я надеюсь, ты не сообщила ему, где ты работаешь?
— Я что совсем того, — покрутила она пальцем у виска.
— Ну, вот и хорошо, — значит очередь за нами. Он свой выстрел сделал. Я тебе не говорил, но меня из Метеора попросили по его протекции. Он знал, что в далёком прошлом я был, судим, вот и выдал всё Смородину, ну а тот уже припечатал меня от всей души. Только вот меня поражает позиция нашей городской верхушки. Они же все хорошо знали о моей судимости, однако ни слова не промолвили когда я руководил спортивным комбинатом, в который входило две ДЮСШ и много разных детских секций. И всё их устраивало, потому что у меня порядок везде был и результаты на высшем уровне.
Винт очень внушительно всё это рассказывал Людмиле Ивановне, стараясь подчеркнуть свою безусловную искренность. Она, подняв голову к верху, ловила каждое его слово.
Он выкинул окурок в банку, после чего наступила минута молчания.
— Сволочь, — вскипела она, — ни дна ему, ни покрышки. Хочешь, я ему глаза поцарапаю? — задумалась она. — И скажу, что он меня хотел изнасиловать. Вот тебе крест святой, я пойду за тебя на это!
Для убедительности она три раза перекрестилась.
— Это будет слишком жестоко и подло, — закурил он следующую сигарету. — Надо быть выше его. Я знаю, что ты у него прихватила важные бумаги, так вот их нужно кое — где засветить.
— За тебя я пойду на всё! — торжественно заявила она. Бумаг полно, в основном они все по его долгам, которые касаются не только Ходжи, но и его доверенных лиц. А последняя бумага из «РУСАГРО» — они просят погасить долг по аренде помещений на стадионе в сумме четыреста пятьдесят тысяч.
…Он не сомневался в Шабановой. Знал, что этой не совсем сытой женщине, с кипящими эмоциями, при её повышенном чувстве справедливости по силам задачи подобного характера. Он посмотрел на неё и по неуловимой примете понял, что она думает о том же.
— Последняя бумага пока не понадобится, а вот все остальные ты должна распечатать и отнести в юридический отдел корпорации. Пускай они знают, с кем договор заключили. Мне конечно бы самому взглянуть на них.
— А они у меня все здесь, в кабинете лежат.
— Тащи их сюда, — оживился он.
Она принесла папку и вывалила на стол все бумаги.
Он лихорадочно начал их перебирать.
— Вот, то, что надо, — нашёл он искомое, — теперь его попрут со стадиона.
— А что это, — спросила она.
— Это решение суда о признании его первого клуба «Ритм» банкротом.
Он отобрал ещё четыре листа по банковским кредитам, а также об аресте автомобиля. Это была та бумага, которую зачитывал опер Жидков.
— Вот это надо размножить, — сказал он, — если можно сейчас. И сразу рванём на машине в «РУСАГРО».
— Я мигом, — схватила она бумаги и убежала.
Вдруг под окном кто — то пробежал и детский голос надрывно прокричал.
— Чапаев, сука, оставь Анку в покое.
Винт высунулся по пояс из окна. На газоне ишак пытался взобраться на ослицу. Вокруг крутился мальчик лет двенадцати. Он хлестал животных короткой плёткой по всем местам. Когда, Чапаев, оставил Анку в покое, мальчик пронзительно засвистел и сел верхом на ишака.
«Надо же клички, какие знаменитые придумали, — улыбнулся он, — прямо, как в анекдоте»
Хлопнула громко дверь. Он от неожиданности вздрогнул. Около него стояла Людмила Ивановна. К груди она прижимала файл с бумагами.
— Быстро ты обернулась, — удивился он.
— Дел то на три минуты. Поехали, — заторопила она Винта, — а то после обеда мы там никого не застанем.
Он встал со стола и, закрыв за собой окно, молча, пошёл за ней. Она тоже не подавала ни звука, и он на миг усомнился в ней. Подумал, спасовала перед важным моментом, и боялся, что бумаги могут оказаться не на столе юристов корпорации, а в первой попавшейся урне.
В машине стояла гробовая тишина. Каждый думал об одном и том же, каким исходом обернётся для Ходжи взброс этих бумаг? Винт первым нарушил молчание, когда они уже подъезжали к месту.
— Риска здесь нет никакого. А для нас это лучшее средство от всяких напастей. Нельзя своё здоровье подвергать стрессам. Эти бумаги должны подействовать, а Ходжа пускай после митингует перед президентом корпорации.
Машина остановилась около современного, словно дворец, здания. Оно стояло на небольшой возвышенности центральной улицы и красовалось своей неповторимой архитектурой. К порталу вела длинная многоступенчатая лестница.
— Выходи Людмила Ивановна, — заглушил он мотор.
Она посмотрела на себя в зеркало заднего вида. Он в это время невольно заглянул в декольте её сарафана. Обратив внимание, как уверенно дышали её груди. И тут же совершенно спокойно прозвучал её голос:
— По хрену мне все стрессы, я сама на любого стресс нагоню. Поэтому у меня ничего и не болит. Я не агент ЦРУ и делаю всё открыто. Сейчас бумаги отдам и передам по телефону привет этой вонючке. Пускай он продолжает горевать по Советской власти и занимается подсобным хозяйством, о котором он постоянно мечтает, а не лезет с тупой головой в коммерцию.
— Где же он будет заниматься? — пристально посмотрел Винт на неё, — ты же скинула его со своей дородной земли с богатым садом.
— У него есть целина и дом почти готовый. Пускай подымает целину и занимается хоть оленеводством, мне до опушки. А мы с тобой должны сегодня нашу продуктивную атаку обмыть. Водка уже вспенилась, наверное, от жары, — намекнула она на бутылку, которую они не допили.
— Дочку я сегодня утром к деду на неделю отправила. Пускай там отдохнёт, да ягод вволю наестся. Так что мешать нам никто не будет.
— Если бумаги в нужные руки передашь, то обязательно обмоем, — пообещал он.
После чего она вдохновлённая выскочила из машины и бегом своей хоккейной иноходью вбежала по лестнице корпорации.
«Нет, напрасно измена напала на меня в отношении её. Она будет своим подкованным из церия копытом, стучать, так что искры залетают, как от хорошего фейерверка».
Спускалась она назад по лестнице с высоко поднятой головой. Походка и стать выдавали в ней победительницу. Поступь, как у великой императрицы. Размеренно кладя ноги на ступени, она словно плыла по гофрированным волнам. Заметив, что Винт с неё глаз не сводит из машины, она величественно помахала ему рукой. Сомнений никаких не было. Посещение Людмилы Ивановны в «Хлебный дом», как он и думал было удачным. Сергей Сергеевич облегчением вдохнул, не забыв про себя отметить, что спускается она сверху более красиво, чем поднималась до этого.
— Только ничего не спрашивай? — села она в машину. — Все подробности у меня дома, куда мы с тобой сейчас поедем.
— Да мне и без вопросов всё понятно. «А как же работа?» — спросил он.
— Лето на улице. Я там практически никому не нужна. Дети после обеда все на речку убегут. У меня в холодильнике мышь повесилась, я в детском доме в обед наемся до отвала и домой иду. Сентябрь наступит — тогда и работать начну. А ты давай зубы мне не заговаривай. Не сорвёшься сегодня.
— Да я вроде и не отказываюсь, — пожал он плечами, — пить так, пить. Но я вот смотрю на тебя и удивляюсь. Ты часто бываешь замкнутой, а порой своим языком меня просто удивляешь. Это что зависит от твоего настроения или у тебя такая манера общения.
— Я же не спрашиваю, почему у тебя глаза на дню как александрит цвет меняют?
— Я не знаю, но, то, что я не хамелеон — это точно. Замечаю иногда, что днём они у меня зеленоватые, а вечером василькового цвета.
— А ночью чем они у тебя светятся? — спросила она.
— А ночью, когда я выхожу на промысел, — пошутил он. — У меня глаза становятся кроваво — красными, и тут я начинаю понимать, что пора испить кровушки из женского горла.
— Тьфу, — брезгливо сплюнула она через опущенное стекло, — чушь несёшь. А я знаю причину перемены твоих глаз.
— И какова же она по твоему умозаключению?
— Это бог тебя наделил качествами сиамского кота. Днём ты командир с зелёными глазами, а вечером викинг, но уже с синими глазами. Они тебе дарованы, чтобы женщины в твоих объятиях трепетали. Ты их поочерёдно пользуешь, поэтому и выглядишь не на шестьдесят лет, а на сорок. Медицина давно доказала, что секс самое радикальное средство для продления молодости. А на твой вопрос отвечу без излишней скромности. В изменчивости моего поведения виноват только ты. Не знаю, как правильно тебя обозвать, процессором или стартёром. То заводишь меня как юлу, то глушишь без причины и боком мимо ходишь. А я в первый день нашего знакомства узрела, что быть вблизи тебя — значит пожать твой биологический возраст. Слушать тебя и что важно запоминать, — значит обладать твоим кругозором и риторикой. Ведь недаром тебя в городе называют Серёга Платон!
Он весело и продолжительно расхохотался.
— Это преувеличение, — успокоившись, сказал он. — Платоном меня прозвали не за философские изречения, а за обещания, которые всегда выполнял. Пообещал бассейн на пятьдесят метров сдать, к Новому году, — получите. Пообещал ДЮСШ по настольному теннису построить и открыть к сроку, — получите. И так было со всеми спортивными сооружениями, которые были пущены в эксплуатацию в мою бытность главным спортивным функционером. И за это один директор завода на конференции и нарёк меня Платоном. Чудно конечно получилось, вроде не по делу назвал, но кличка с тех пор прилипла ко мне.
— Это всё равно не меняет дела, — взволнованно выдавила она из себя, — но конфеты на третий этаж лучше сейчас завести, чем вечером. И за одно, надо купить что — нибудь на закуску.
Сергей Сергеевич вновь мысленно отметил резкую переимчивость её поведения. Двадцать минут назад она была уравновешенная, спокойная и даже высказывала нормальные слова. А сейчас от неё веяло внутренним бунтарством. Он тронулся с места и направился к своему дому. На третьем этаже он передал коробку конфет зятю Людмилы Фёдоровны и, не задерживаясь ни секунды, поднялся к себе наверх. Из холодильника достал свежих овощей, колбасы, сыра, пол литровую банку мёда и бутылку краснодарского вина. Всё сложил в пакет и сев в лифт, спустился вниз с твёрдым намерением, споить Людмилу Ивановну. После чего как англичанин не прощаясь, должен покинуть её квартиру.
Он был благодарен ей за помощь в мышиной возне, которую начал Ходжа, — не более. Он понимал, что, работая рядом с ней, она будет стараться как можно скорее опутать его, и затащить под своё одеяло. Уже сейчас она откровенно намекает на близость. Этого он допустить не мог. Не потому, что она его как женщина отталкивала. Она могла нравиться мужчинам, но ненадолго. Было в ней что — то такое непредсказуемое, можно сказать еле уловимое бешенство в глазах. От чего, от неё всегда веяло штормом. Если понятнее выразиться, с этой женщиной вести разговор на повышенных тонах он бы не рекомендовал никому. А если уж попал ей не в милость, то нужно смотреть прямо в её глаза, а отвернёшься или зазеваешься, то есть перспектива получить по голове удар увесистым предметом. Именно такой она представлялась Сергею Сергеевичу. Он уже давно для себя решил, что никакого повода к близким отношениям не намерен ей давать.
Положив пакет на заднее сиденье, поправил зеркало со своей стороны и, несмотря на Людмилу Ивановну, сказал:
— Закуски я набрал целый пакет, так что в магазине делать нечего. Обмоем сегодня хорошо и с пользой мой первый рабочий день и нашу удачную совместную акцию за справедливость!
— Хорошо не получится, — отрешённо сказала она, — спиртного мало.
— Я это предусмотрел. В пакете лежит большая бутылка вина.
— Вино я люблю. Ходжа меня при первой встрече вкусным вином угощал. Рассказывал мне, что в партии власти нашего города он не последнее место занимает. Думаю, он надолго забудет вкус такого вина. В ближайшее время этот хлюст будет создавать свою партию под названием «пролетарское единство» или Христа славить пойдёт в благотворительные организации.
— Туда его не пустят.
— Но ведь давали ему, кредиты в банках. А банкротов банкиры не жалуют.
— Ты забыла о Смородине. Без его помощи ему и копейки бы не дали. И на сегодня давай забудем о Ходже. Праздник не будем портить.
— Ну, нет уж, — почти встрепенулась она. — Он особь из социально враждебной среды, поэтому я ему, сегодня устрою бессонную ночь. Пускай по темноте сходит к своему куму, церковному сторожу Лёше и поплачется в жилетку.
— Слушай, ты откуда о нём так много знаешь? — удивился Винт, — он, что анкеты тебе писал?
— Было у нас время пооткровенничать, — обратила она взор на Сергея Сергеевича, — но ты не думай, ноги я перед ним не раздвигала. Не заслужил!
— Да мне вроде, как-то до этого и дела никакого нет. Ты женщина свободная и вольна распоряжаться ногами по своему усмотрению. Биологические процессы полезны любому существу.
Она пыталась его перебить, но он не дал ей.
— А вот кум его Лёша, церковный сторож, давно в контрах находится с нашим недругом. За автобус, на котором ты ездила по школам, Ходжа остался ему, должен приличную сумму. Вот уже полтора года он у своего кума отсрочки просит. А этот кум Лёша, когда — то был заместителем генерального директора металлургического гиганта.
Он притормозил около её подъезда.
— Бери пакет, — сказал он ей, — а я поеду к ночному гипермаркету, припаркую там машину.
— Нет тебя одного я не пущу, — запротестовала она, — ты мне сейчас корму своей машины покажешь и будешь таков. И что прикажешь, одной мне все жрать, — кивнула она на пакет, стоящий на заднем сиденье. — Вместе, так вместе, и давай без комментариев.
«Похоже, она свою роль превышает, — подумал он. — Ведёт себя как законная супруга. Ну, ничего. Чуть позже, я тебя вразумлю»
На её слова он ничего не ответил. А молча, развернулся и вместе с ней поехал припарковать машину. Автостоянка располагалась в двухстах метрах от её дома. Оттуда он не решился идти рядом с ней, боялся, что могут увидеть знакомые. Поэтому шёл позади неё, а она шествовала впереди, неся пакет с продуктами и вином.
В квартире, как он и ожидал, творился сплошной бардак. На сломанном диване в зале была не убрана постель, на которой валялось нижнее бельё и халат. На кухне всё та же старая картина, — полная мойка не мытой посуды, на обеденном столе рассыпанная соль вперемешку с хлебными крошками. Только окошко ещё не успело почернеть, и поэтому в кухне было светло.
Она открыла холодильник, в нём кроме хлеба и банки майонеза больше ничего не было.
— Видишь, чем я питаюсь, — показала она содержимое холодильника, — если бы не детский дом, сдохла бы на хрен.
— Ты уже три недели, работаешь там, — сказал он ей, — выходит, всё это время посуду не мыла.
— Янка уехала сегодня утром, вот с этого времени и стоит посуда. Это её прямая домашняя обязанность. И пока она не приедет, я к ней не притронусь.
Она включила холодильник и вытерла стол.
Винт вынул всё содержимое из пакета и, открыв бутылку вина, налил ей полный стакан:
— Выпей, от жары очень хорошо помогает, а то ты сегодня переволновалась сильно, что с тебя течёт, как с ниагарского водопада.
Она залпом выпила стакан.
— Вкусное вино! — возвратила она ему стакан. — А себе чего не налил?
— Я вино не пью, оно что пиво — крепости никакой. Одним словом компот. В туалет сходил и всё прошло. Взял для тебя, жажду утолять вместо минералки.
— Тогда налей мне ещё?
Он налил ещё стакан после, которого она громко отрыгнула и утёрла лицо предплечьем.
— Прости, непроизвольно вылетело. Со мной часто в последнее время такое бывает.
— Это зов из глубины души. Он предупреждает тебя, чтобы ты прислушалась к своему желудку, — без улыбки произнёс он и показал на мёд. — Рекомендую, особенно он целебен со спиртом, но коль у нас его нет, то и водочка сойдёт.
Она достала из шкафа для посуды водку и быстро накромсала закуски в одну тарелку.
— Теперь можно и водочки выпить. Рюмок у меня нет, воспользуемся стаканами.
— Какая разница, — обрадовался он, — из стаканов даже лучше.
Он размешал в её стакане две столовых ложки мёда, до такой степени, что водка стала тянущей как ликёр.
Выпили, закусили. Она оценила вкус медовухи и закурила. В перекуре он добавил ей ещё вина, а следом повторил водки с мёдом, после чего она при нём стала скидывать сарафан, но потеряла равновесие и упала на пол. Глаза её были закрыты, а губы спали в улыбке. Сомнений никаких не было. Мёд, вино и водка сделали своё дело. Она была мертвецки пьяна.
Он без церемоний взвалил её на своё плечо и отнёс в зал на поломанный диван. Проверил все электроприборы и закрыл за собой дверь. На улице дул лёгкий ветерок, который помогал легче переносить жару. Он взбодрился и быстро зашагал к трамвайной остановке.

***

        На следующий день Винт сидел на лавочке возле главного входа детского дома. Каждый ребёнок, проходивший мимо него, уважительно здоровался. Он ждал Людмилу Ивановну и смотрел на дорогу, которая вела к парадному входу, детского дома.
Она появилась в своём сарафане, тёмных очках и шляпе с большими полями, лежавшими на её плечах.
Увидав его на полпути, она ускорила шаг.
«Сейчас что — то будет» — подумал он.
Когтей она выпускать не стала, но вместо приветствия накинулась на него с нелицеприятным словом:
— Ты сволочь и обманщик Винт. Вчера мне голову забивал о биологических процессах, а сам влил в меня всякой бурды и исчез. А если бы я кони откинула в одиночестве? Что ты на это скажешь?
— Я не знал, что ты такая привередливая в натуральных продуктах. Если мёд — можно сказать пища богов, для тебя бурда, то не знаю, что тебе и сказать. Но мне известно, что продукция пчеловодства целебней твоей греческой валерьяны, которой ты меня напоила месяц назад.
— Выходит ты мне отомстил? — сняла она очки с носа, — а я думала, ты меня за вчерашнюю работу приласкаешь. Ты Серёжа провёл меня, как сопливую девчонку, — надула она губы.
— У меня и в мыслях не было мстить тебе, а вот ласкать красивых женщин я предпочитаю не на сломанном диване, а на ортопедической кровати. И это не каприз, а состояние моей души.
— Ну ладно, займём для ясности, — сказала она. — Я посмотрю на дальнейшее твоё поведение. Так и быть кровать я такую куплю, — после этого она заразительно засмеялась.
«Нет ну точно она чокнутая дама, — пронеслось у него в голове, — все права на меня хочет получить. Да она здесь мне прохода не даст. Зачем я её затравил огромным валютным вкладом и домиком на берегу моря? Если до полного упора буду работать в детском доме, то она мне прохода не будет давать. Теперь положение надо срочно исправлять. А, вот как, надо подумать?»
Он оторвался от своих мыслей и укоризненно посмотрел на неё. Она тут же прекратила хохотать и, сделав умный вид, сказала.
— Я за день выспалась вчера, а ночью думы всякие лезли. Думала, много про тебя. Я хорошо понимаю, что такие, как ты свои семьи не бросают. Ты, наверное, идеален во всём, тебя не с космоса, случайно, десантом скинули на землю?
Пришло время смеяться ему.
— Да я сын галактики! Приближённый к богу! Неужели не понятно? Так что бережно относись ко мне и с глупостями не приставай?
— Инжир тебе в зубы. Ты своей жизненной позицией открыл мне глаза на новую жизнь. Во всяком случае, со старой жизнью покончено, уж больно некачественная она у меня была. А теперь хочешь, отшить меня. И не жди. Кусочек ласки я у тебя в погожий денёк всё равно отниму.
— Эх, Людмила Ивановна, — встал он с лавки, — ты не женщина, а реакционный элемент, хотя и свой в доску. Положится на тебя можно!
— Каков нахал, какой хамелеон! — покачала она головой, — во времена матриархата тебе кое — что точно бы отрубили. А сейчас пошли в актовый зал, представлять тебя детям будем с Людмилой Фёдоровной. Она мне сегодня звонила, сказала, что на сцену поставили теннисный стол. Будешь показывать им мастер — класс.
А с кем, — изумился он, — с тобой что — ли? Не могла мне перезвонить, я бы ветеранов пригласил для такого дела.
— А Янка не подойдёт?
— Это был бы вариант, — почесал он пальцем щеку, — но Янка ягоды ест и в речке купается.
— Ошибаешься, через десять минут она будет здесь. С этим братиком Валерой, достойного отдыха у неё там нет. Замучил вчера её за один день дворовыми работами, а дома посуда немытая. Вот она утром сегодня и сбежала оттуда.
Их беседу прервала Людмила Фёдоровна.
Из открытого окошка она окрикнула Людмилу Ивановну, как — бы не замечая Сергея Сергеевича, и велела следовать в актовый зал.
В зале было человек тридцать, включая и воспитателей. На сцене стоял один стул и старый стол для настольного тенниса, а на нём лежали две ракетки — по советским ценам они стоили рубль двадцать пять. Людмила Фёдоровна ходила уже по сцене, куда пригласила и Винта.
Перед тем как ему забраться туда Людмила Ивановна шепнула Винту на ухо:
— В добрый путь, Платон! — после чего села на свободное место в первом ряду.
Он был спокоен и приветлив, разглядывая детей со сцены, выискивая глазами в основном малышей. Но в зале находились те дети, которых играть научить, можно было, но на результат надежд никаких не было. Настроение у него чуть упало. Когда в зале восстановилась тишина, слово взяла Людмила Фёдоровна. Она улыбалась и смотрела то на детей, то на Сергея Сергеевича.
— Ну, вот дети, ваши пожелания, наконец, то сбылись. Вы давно нас с директором одолевали открыть секцию настольного тенниса в детском доме. У нас были проблемы, тренера приходили, но они откровенно признавались, что с настольным теннисом плохо знакомы. Не хотелось вам вместо опытного тренера, подсовывать кота в мешке. А после посещения краеведческого музея Владимира Ивановича осенило, когда он увидал там портрет Сергея Сергеевича, — показала она ладонью на Винта. — Это очень, прекрасный тренер, он является основателем настольного тенниса в нашем городе. Множество его воспитанников уже работают тренерами, не только в нашем регионе, но и по городам России. Он создавал такие команды, которые громили в Пекине китайцев. Будем надеяться, что с таким тренером и вам в скором будущем придётся померяться силами с китайцами.
После этих слов у Винта, поплыли круги перед глазами. Ноги обмякли, и он чуть не упал со сцены, но выручила спинка стула, на которую он опёрся. В ушах на мгновенье, что — то перемкнуло, и голос её пропал.
«Да что же это такое творится, неужели все Людмилы похожи на Людку — Мутовку? — терзался от набежавшего конфуза. — Зачем так нагло врать детям? Китайцы непобедимы! И это известно всем, кто хоть чуточку интересуется спортом».
Очнулся он, когда она села на стул, на который опирался. Платон думал, что это бред уже окончен, но тут с места встала Людмила Ивановна и, повернувшись к залу, сказала:
— Вам детки очень повезло. У вас тренер будет не абы кто! Это легенда Советского и Российского спорта! Он Чемпион мира и Европы в прошлом! Неоднократный участник олимпийских игр, ему преклоняется вся мировая элита настольного тенниса!
Этого он вытерпеть уже не мог. Оторвавшись от спинки стула, он прервал её.
— Людмила Ивановна, — можно я поправку внесу в ваше выступление. Вы очень сильно превысили мои заслуги.
Но она не дала ему раскрыть перед присутствующей публикой свои «реалии», и продолжила:
— К тому же он до невероятности скромен. Не любит, когда его возносят до небес. Хотя не исключаю возможности, что он спустился к нам оттуда.
Людмила Федоровна, не подымаясь со стула, повернулась в его сторону и пристально посмотрела на него, будто выискивая нимб над головой. А Людмила Ивановна в это время вытащила с кармана сарафана белый целлулоидный мяч и махнула рукой своей дочери, которая появилась в зале две минуты назад.
— Сейчас вы наглядно убедитесь в его мастерстве.
Он вам покажет мастер — класс со своей воспитанницей, которая у него занимается всего лишь два месяца.
…Яна прошла на сцену со своей ракеткой и поздоровалась с Людмилой Фёдоровной и своим тренером. Яна не подвела его и выполняла без ошибок все указания, которые он ей давал. После десятиминутной разнообразной игры им все дружно захлопали, и сцену обступили дети желающие записываться в секцию. Некоторые рвались к столу и старались повторить элементы, которые им только что показывали. Запись вела Людмила Ивановна, и каждому ребёнку она давала напутствие.
Вскоре воспитатели забрали всех детей на работу. В зале остались только две Людмилы, Яна и Винт.
— Как дети оживились, когда увидали вашу игру, — без ложности сказала Людмила Фёдоровна, — я не соображаю в этом ничего, но мне тоже очень понравилось. Вы хоть довольны Сергей Сергеевич, своим выступлением? — ласково посмотрела она на него.
В это время, раздался звук падающего предмета, после чего Людмила Ивановна залезла под стол.
— Что — то потеряли Людмила Ивановна? — спросила Людмила Фёдоровна.
— Авторучка куда — то закатилась, — не вылезая оттуда, проворчала она.
— Лучше бы ты дурость свою потеряла, — повышенным тоном заявил Платон.
Он был не в себе и зло сверкал глазами.
Янка неожиданно хихикнула и похлопала в ладоши.
— Ты где научилась незаслуженно раздавать Чемпионские титулы? — не переставал возмущаться он. — Какие Олимпийские игры? Я кроме стран СНГ нигде не бывал и то в Советское время. Это ты про свои сковородки можешь заливать клиентам что хочешь, а меня не касайся.
Он повернулся к Людмиле Фёдоровне.
— И вы тоже хороши. Китайцев с Пекином приплели. Китайцы пока непобедимы. Откуда вы почерпнули такую информацию? Или тоже сковородками торгуете? Дети сейчас заглянут в интернет и поймут, что тренер у них мифический.
У Людмилы Фёдоровны от неожиданности пропал дар речи. Она не могла понять, при чём тут сковородки? Но из слов Винта поняла, что Шабанова неверно зачислила его в легендарную личность. А значит и про Китай она выдумывала им вместе с директором.
Гордеева сжала губы и словно лазером прожгла своими глазами, ложного информатора, которая не думала покидать своего укрытия.
— Как не красиво Людмила Ивановна вы поступили. Не ужели трудно понять, что своими выдумками подставили меня и Сергея Сергеевича.
— А, — а, — я, — я, — не нарочно. Бывает ложь во спасение, и бывает ложь ритуальная. Глядишь Сергею Сергеевичу, удача подмигнёт здесь. Вот меня чуток и повело в сторону. Моя ложь — экспромт, — только из благих намерений.
— Удача за тем, кто работать любит и может, а ты сиди здесь или сковородками иди, торгуй, — выразительно сказал он ей.
Ему хотелось рассмеяться, строгость его была напускная, но она позволит теперь, как он думал соблюдать дистанцию между ним и Людмилой Ивановной.
Он вышел из зала, следом за ним последовала Людмила Фёдоровна.
— Сергей Сергеевич, — окликнула она его.
Он остановился и повернулся к ней.
Приблизившись к нему, она вскинула голову.
Руки её скользнули к его груди и начали крутить пуговицу на рубашке.
— Вы уж простите меня Сергей Сергеевич, я не думала, что она такая выдумщица. Это же надо придумать вам заграничную спортивную хронологию. Вы же знаете её давно, зачем тогда прислали к нам работать?
— Я её знаю ровно три месяца. А прислал, потому что выполнял вашу просьбу. Вы же говорили, что у вас острая необходимость в спортивных работниках. Какой она работник мне неизвестно, но на наборе в клубе, откуда месяц назад я ушёл, она показала себя на пять с плюсом.
— Вы обязательный мужчина, спасибо вам! Не забыли моей просьбы. Людмила Ивановна излишне инициативна, а когда дело доходит до внедрения её предложений, она бесследно исчезает. Она же сейчас не своими обязанностями занимается, а смотрит за группой взрослых ребят, которые у нас работают всё лето и получают за это зарплату, через центр занятости. Мы её не напрягаем, даём ей освоиться, а она пообедает и только её и видели. Вы уж поговорите с ней, чтобы она свою дисциплину подтянула. Директор если выйдет с отпуска и заметит за ней нерадивость к работе, уволит её и непросто так, а с огромным треском! И с ребятами панибратство пускай отставит. Чудить с ними нельзя, а то после плакать будет.
Он покосился на её пальцы, теребившие его пуговицу. На этот раз она руку не отдёрнула, как это было у него дома, а только сказала:
— Привычка и ничего с собой поделать не могу.
— Если она доставляет вам удовольствие, то вашему визави вдвойне это приятно, — ответил он. — Хорошие привычки — это не порок, а услада для души. И в следующий раз не извиняйтесь. А Людмила Ивановна моя бывшая коллега, с которой я отработал всего месяц. И я не уверен, что чем — то воздействую на неё. Но знаю, что на неё обижаться нельзя. Она не от мира сего и думаю, ей тяжко придётся с детьми. Но зато нам с ней будет всем весело. А девочка, которая показывала мастер — класс, её дочь Яна. Она будет заниматься здесь, и выступать под флагом детского дома.
— Совсем, замечательно! — убрала на этот раз она руку с его груди. — Может, при дочери она будет вести себя по — иному. А вам нужно пройтись по спортивным магазинам, посмотреть, что потребуется для полноценных тренировок, и выписывайте счёт по безналичной оплате. Наши реквизиты возьмёте у секретаря. Директор выделил на теннис восемьдесят тысяч. Хватит этой суммы? —
— Вполне, — обнял он её от радости.
Она не оттолкнула его, — она просто замерла. Её глаза встретились в этот миг с выходящей из зала Людмилой Ивановной и её дочкой.
— Ещё как хватит, — радовался он, не замечая позади себя свою коллегу. — На эти деньги мы и столы купим и весь остальной инвентарь.
— Складывать, найдёшь куда? — послышался позади ревностный голос Людмилы Ивановны.
Он тут же освободил Людмилу Фёдоровну из своих объятий, и развернувшись на сто восемьдесят градусов, сказал:
— У тебя комнатку попрошу, — и пошёл к секретарю за реквизитами.
В приподнятом настроении Сергей Сергеевич вышел из детского дома. Задержавшись около парадного входа, он открыл папку и положил туда лист с реквизитами. В это время у него над головой что — то пролетело и ударилось об асфальт. Он не напугался, от внезапности, но посмотрел на предмет свалившийся сверху. Там лежал горшок в дребезги и жёлтый цветок, валявшийся в пыли. Он задрал голову. На втором этаже было открыто окно.
«Либо ветром сдуло, либо Людмила Ивановна прибегла к тяжёлой артиллерии — подумал он. — Кроме неё, Гордеевой и секретаря на этаже никого нет».
По его логическому раскладу выходило так:
— Гордеева не позволит, — секретарь побоится, — остаётся Людмила Ивановна — диаметрально противоположная женщина, от которой ждать можно было, чего угодно. Он тогда не знал, что в кабинете директора строители производили капитальный ремонт. И только чуть позже, на день учителя, он точно узнает, откуда летел горшок.

***

         С оборудованием сработали очень оперативно. На следующий день привезли новые столы из магазина, остальной инвентарь заказали в Москве на фирме «СТИГА». Столы установили в ванных бассейна. Но, как назло, в продаже не оказалось нормальных сеток, а старые сетки были совсем не пригодны. Ребятам, да и Винту столы опробовать хотелось немедленно. Выручила Людмила Ивановна. Она в присутствии Людмилы Фёдоровны заявила:
— Завтра я съезжу в Ольховскую сельскую школу, где я раньше работала и привезу оттуда две сетки, десять коробок мячей и пять ракеток. Я там с детишками в каникулы соревнования проводила. Весь инвентарь принадлежит не школе, а лично мне.
— Ты и там работала? — с удивлением посмотрел на неё Винт, — там, как мне кажется, и детей никого не осталось. Знаю, что человек пятнадцать возят учиться в Знаменку на автобусе. «И кем ты там была в школе?» — спросил он.
— Директором!
— Школы? — не переставал удивляться Винт.
— Школьного лагеря! — гордо заявила она, — почти месяц там проработала.
— Мы таким методом своих студентов по сельским школам передаём на лето, — пояснила Людмила Фёдоровна, — а Ольховская школа работает, но там остались только начальные классы. И если вы нас Людмила Ивановна выручите, то получите стимулирующую премию в этом месяце.
Она моментально зарделась, но глаза с синевато — мутным оттенком остались неподвижные, как у манекена.
Шабанова посмотрела на время.
— Сейчас уже поздно, но завтра хорошо бы было, в Ольховку доехать с Сергеем Сергеевичем на его машине. Добираться до неё автобусом в жару больно муторно.
— Вот он стоит, договаривайся с ним, — сказала Людмила Фёдоровна, — а бензин я оплачу.
— Я не против поездки, пускай назначает время, и поедем, — без пререканий согласился Винт. — Только я сомневаюсь, чтобы в этой глухомани был стоящий инвентарь. Скорее всего, это раритеты с советских времён.
— Ну как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят, — сказала она, — а как только сетки появятся в наших магазинах, так сразу и купим.
Поездку назначили на девять утра.
На следующее утро он в назначенный час подогнал машину к её подъезду. Долго себя ждать она не заставила. В своей широкополой шляпе, шортах и топике, который оголял её пупок, она села в машину. В ноги она поставила баул, как ему показалось, хорошо заполненный чем — то.
— Что в бауле? — спросил он.
— Бутылки пластиковые, — ответила она, — молока там у одной бабки куплю. Если хочешь, и тебе возьму.
— В моём возрасте молоко вредно пить, хотя не скрываю, до некоторых пор оно было для меня лучшим напитком.
Он завёл машину и они, минуя центр города, вышли на объездную дорогу, где было разветвление на Ставрополь и в сельские населённые пункты. По указателю они повернули на нужную трассу, которая вела в Ольховку.
Полпути они ехали молча. Первой нарушила молчание Людмила Ивановна:
— Ты почему Сергей Сергеевич со мной последние два дня не разговариваешь? Неужели до сей поры дуешься на меня за золотую рекламу, которую я нарисовала этим уродцам в актовом зале. Настоящий мужчина меня бы щедро отблагодарил за этот дружеский шарж, а ты даже пончика не купил. А я из кожи вон лезу, чтобы создать для тебя прекрасные условия на новом поприще. Не злись? — положила она ему свою руку на колено.
Увидев впереди придорожное кафе с вывеской «Русский аппетит», он притормозил машину.
— Сиди, я сейчас приду, — бросил он ей.
В кафе играла тихо незнакомая ему иностранная музыка. Столики пустовали. За барной стойкой скучал мужчина похожий на узбека. Увидав посетителя, он моментально взбодрился:
— Что будем кушать? — спросил он, отгоняя назойливую муху полотенцем.
— Ничего, а вот три пирожка с шампиньонами заверните. У меня в машине женщина от голода погибает.
— Возьмите больше, — настаивал узбек, — пирожки эти у нас в пыль уходят, только до обеда по сотне продаю.
— Ей и трёх хватит, — недовольно ответил он и положил на тарелку сто рублей.
Тот подогрел три приплюснутых пирожка в микроволновой печи и завернул их в салфетку.
— Приятного ей русского аппетита! — пожелал узбек.
Пирожки были горячие и прожигали пальцы. Он положил их перед ней на панель салона автомобиля, и предупредил, чтобы она не обожглась.
— Критика моя выходит на тебя подействовала, — взяла она пирожки, от которых исходил пар.
Сложив все пирожки в одну стопку, у неё получился трёхслойный пирог, который она поднесла ко рту.
…Он уже догадывался, что она будет кусать их все одновременно. И пожалел, что не взял больше пирожков. Ему любопытно было узнать, как бы она стала расправляться с пятислойным пирогом. Но его любопытство сразу пропало после того, как она проглотила пирог. Он не мог наблюдать за её широкополой шляпой, как она поглощала пирожки, но, то, что не разжёвывала их, было ясно. Потому, что и минуты не прошло, как она выкинула в пепельницу салфетку и сказала:
— Очень вкусно, но мало!
— У тебя, что яма желудка? — приподнял он полу, у её шляпы, — тридцать три жевательных движения нужно делать, а ты как пиранья одним махом истребила все пирожки, тем более горячие. Вкус грибов, наверное, не почувствовала?
Она рассмеялась и сказала.
— Откровенно сказать, я грибы приняла за ливер. Грешным делом подумала, что ты решил меня вместо настоящих пирогов накормить малюсенькими пончиками. Хотя они мне по вкусу пришлись. Спасибо тебе! И ещё мне понравилось, что ты меня назвал пираньей. Экзотическим ужасом отдаёт. Называй меня всегда так. А пирожки хороши!
— Ладно, на обратном пути ещё возьму, если не наелась, — и он нажал на педаль газа, сорвавшись с места.
— Ты куда, так разогнался? — остановила она его. Ольховка сразу за кафе стоит, а дальше Солнцево и Герасимовка.
— Я по этой дороге ни разу не ездил, — развернулся он, — мне раньше казалось, до твоей деревни километров тридцать будет, а по спидометру восемь выходит.
— Ольховка не деревня, а село, — поправила она его. — Видишь, церковь стоит, а рядом сельсовет с российским флагом. Вот нам к нему нужно проехать. Там ты меня подождёшь, а я схожу в школу и за молоком. Можешь для интереса заглянуть в местные магазины. Если увидишь там вино Золотая балка, купи не поскупись. Обмоем инвентарь. Уверяю, он тебе по душе придётся.
— Что ты можешь соображать в инвентаре для настольного тенниса, если ты тренер по волейболу и не знаешь, ничего о профессиональных мячах «ГАЛА». Ты что в детском саду работала всю жизнь с резиновыми мячиками? И про Золотую балку забудь, её у нас в городе нет, а тут в деревенском сельмаге для нас с тобой выставят. Держи карман шире.
— Ты чего разворчался, — добродушно произнесла она, — не хочешь покупать, — бог с тобой. Я обойдусь молоком. А мячи мне по хрену какими играют, прыгают и ладно.
…Он припарковал автомобиль около сельсовета.
Людмила Ивановна сбросила свою шляпу и, взяв сумку, и словно знаменитая модель, важно вышла из машины. Не спеша закрыла дверку, она величественно обвела вокруг площадь, которая являлась центром села.
Увидев знакомую тётку, вышедшую из магазина, помахала ей рукой, после чего направилась навстречу ей.
Они о чём — то с ней начали беседовать, затем к ним подошли ещё две женщины и мужик с пустой корзиной.
Винт обратил внимание, что все селяне, стоявшие с Людмилой Ивановной, будто сговорившись повернули головы в его сторону. Он тут же вышел из автомобиля и направился к крыльцу, с вывеской «Продукты».
Проходя мимо кучки селян, в центре которой находилась Людмила Ивановна, с ним все почтительно поздоровались. Он ответил им вежливо на приветствие и не меняя направления, подошёл к крыльцу магазина. И вдруг позади его, раздалось:
— Дорогой, не забудь купить, вина хорошего и что ни будь на десерт? Помни, у нас сегодня столик на двоих намечается дома!
Он остолбенел от внезапности, и замедлил шаг. Понятно было, что она представила его своим мужем. Послать её подальше от «любимого», вместе с её столиком на двоих, у него воспитание не позволяло. А повернуться к ней и сказать «хорошо дорогая», у него на это артистизма не хватало. Поэтому он обошёлся только отмашкой руки.
Войдя в магазин, он обомлел на полке стояли недорогие Массандровские вина, дешёвый миндаль и крымские груши.
— Откуда такое богатство? — поинтересовался он у продавца.
— Из Крыма вестимо, — ответила продавец, — вы не первый удивляетесь нашему прилавку. Два года назад обзавелись магазином. Вот нас крымские родственники регулярно снабжают своим товаром. И нам хорошо и народу приятно. «А вы что желаете?» — спросила она.
— Золотую балку бы не мешало, но вижу у вас Массандра есть, тогда давайте бутылочку, килограмм груш, килограмм миндаля и килограмм фиников.
— И рулон туалетной бумаги возьмите, — прошептал ему кто-то сзади. Он обернулся. Позади него стоял мужчина с корзинкой, который крутился минуту назад около Людмилы Ивановны.
— Это не обязательно, — нахмурился Винт.
— Жинке пригодится, а то она у нас в прошлом году в школьном туалете ежедневно в течение трёх недель тырила её. Я там завхозом работаю, замучился закупать бумагу. А перед уходом ёршик спёрла, для чистки унитаза.
— Она мне не жена, — отрезал Винт, — и туалетную бумагу Людмила Ивановна покупает в Секонд Хенде.
Мужчина в брезгливой и глупой улыбке скривил рот.
Продавец не спешила отпускать быстро покупателя. Она взвешивала медленно и прислушивалась к разговору мужчин.
— А зачем тогда Массандру берёшь с десертом?
— Вам в письменном виде написать или на слово поверите, — начал нервничать Винт.
— Вы не обижайтесь на меня, просто хочется пообщаться с новым человеком. Не жена, так не жена. Мне всё равно. Но если бы Людка туалетную бумагу не воровала, осталась бы в школе работать. Поэтому её уволили, как не выдержавшую испытательный срок.
— Я уверяю вас, — доказывал он завхозу. — Мы с ней всего лишь коллеги. Работаем вместе в детском доме и приехали сюда в школу по делу. У неё здесь личный инвентарь для настольного тенниса остался, она хочет его забрать.
— Да у нас отродясь в настольный теннис не играли. Летом в лапту да в городки гоняем. Зимой дома сидим около телевизора. И в наш спортивный зал теннисный стол не влезет. Там два мата лежат, канат к потолку подвешен, да самодельную шведскую стенку присобачили. У меня в доме спальня и то больше, нашего спортзала. В начале июня она приезжала к бабке Годуновой с полным баулом, а уж что было в нём мне не известно. Но уезжала она на автобусе с пустым баулом. В руке лишь бутылка молока, полуторку держала
— Спасибо за информацию, — сказал Винт, после того, когда взял товар и расплатился за него. — Мне повезло, что встретил вас. И, пожалуй, рулончик бумаги я приобрету на всякий случай. Память ей всколыхну, — и положил на прилавок пятирублёвую монету.
— Да вруша твоя Людка, Тимофеевич, — сказала продавец, — ты посмотри мужик какой справный, — подавая ему рулон туалетной бумаги, — не может быть у неё мужа с такими умными глазами. А если я ошибаюсь, то вырви мне глаз!
— Не ошибаетесь! — расплылся в улыбке Сергей Сергеевич и, забрав покупку, вышел из магазина.
— Доброго здоровья! — пожелали ему вслед селяне.
«Всё — таки учтивость на селе ещё осталось», — подумал он и направился к машине.
Людмила Ивановна появилась минут через двадцать. В руке у неё был всё тот же клетчатый баул.
«Точно наплела про инвентарь, — осенило его, — притащила меня, чтобы свои дела провернуть».
— Заждался? — спросила она, поставив сумку на переднее сиденье.
— Да вроде не очень, — подозрительно посмотрел он на неё, — скучать не пришлось. До церкви не дошёл, но в информационном бюро пришлось побывать.
— В сельсовете что — ли?
— Нет, твой Дорогой, покупал провиант для сегодняшнего семейного праздника, а вот, состоится он или нет, всё зависит от содержания твоего баула. Показывай инвентарь? «Жёнушка любимая» — обрушил на неё он свой сарказм.
— А что мне понравилось! Видел бы ты, как у этих товарок челюсти отвисли. Они же меня на Василии Тимофеевиче в прошлом году сватали. У которого дом здоровый и велосипед тридцатилетний Харьковского завода в сенях стоит. А главный его недостаток, непьющий, — значит зануда и скупердяй.
— Это который завхоз школы? — спросил он.
— Он самый, — и она достала из баула вначале два комплекта сеток и пять новых ракеток, которых в «Сибири» было не счесть.
Он ничего не говорил, а только наблюдал за ней, как она перебирает инвентарь, но когда она выложила целую гору коробок японских мячей, он ей сказал.
— Не вытаскивай больше ничего, мне этот инвентарь знаком.
— Тогда всё, — сказала она, и, достала из баула полутора литровую бутылку молока, осушив её до дна.
— И где ты всё это приобрела? — спросил он у неё, когда она утолила жажду молоком.
— В Знаменке в прошлом году в сельмаге купила? — думала привить здешним детям любовь к настольному теннису.
— А в том сельмаге случайно топлива для ракет не продают?
— В сельмаге не продают, — не поняв его иронии, ответила она, — но заправка рядом есть.
Винт, порывшись в своём пакете, достал оттуда пакет с финиками:
— Будешь их, есть по пять штук каждый день. Финики питают мозг и стабилизируют память.
— Финики я люблю, — приняла она пакет, — только твоя доза не для меня. Я их сегодня же все убаюкаю.
Затем он извлёк рулон туалетной бумаги. Поднёс его вначале к носу Людмилы Ивановны, затем бросил рулон ей в баул:
— А это тебе привет от твоего завхоза!
После чего он застегнул молнию на бауле:
— Я опытный специалист в настольном теннисе. Я понимаю, тренировочная ракетка массового пользования фирмы «Корнели» может случайно затесаться в сельмаг, но мячи и сетки, которые используют на Чемпионатах мира и Олимпиадах, не только в сельмаге не увидишь, но и в Московских фирменных магазинах не всегда найдёшь. К тому же такие сетки это эксклюзив — новинка. Они на российском рынке появились всего полгода назад. Если верить твоим словам, то выходит Знаменский сельмаг напрямую работает с Японией. Совсем здорово!
Она захлопала глазами и, склонив низко голову, почти вползла в машину, села на переднее сиденье и натянула на голову свою шляпу, которая в данный момент спасала её от стыда.
Он раздражённо положил баул ей на колени:
— Зачем ты врёшь мне? Я лично вместе с Александром Андреевичем ездил на нашем автобусе за этим инвентарём в Москву в фирму «АТЕМИ».
— А, — а, — я, — я, — начала заикаться она, после чего её прихватил приступ кашля. Но он был не естественный, а вызван искусственно, чтобы она могла в этой паузе оценить ситуацию и найти в своё оправдание нужные слова.
— Свалил всё в одну кучу, финики с каловой бумагой, сковородники с авоськами. Я тебе, что член-корреспондент академии наук разгребать твои речи. Ну, выпотрошила немного склад Ходжи, пускай ключи не раскидывает где попало. С него не убудет. Зато мы дорогой мой, получили внеочередную материальную компенсацию за неустойку.
Он задумался и, поняв, что в чём — то она и права достал из своего пакета бутылку Массандры и передал ей в руки:
— Положи в баул. Может ты и правильно сделала. Он меня обворовывал на протяжении долгого времени. Но всё равно воровать не хорошо!

***

       У Винта начались стремительные будничные тренировки. Первостепенная задача для него была — на день города показать превосходство над другими командами. И он трудился, не отходя от стола. Но Людмила Ивановна постоянно отвлекала его. То приглашала его в свою каморку на важный разговор, который на деле оказывался пустым трёпом. То звала покурить в комнату бывших медиков, где он открывал окно и садился за стол, прислонив, свою спину к антресоли. Людмила Ивановна, приходила на работу к пятнадцати часам вместе с Янкой, а когда тренировка у дочери заканчивалась она, по — тихому испарялась из детского дома. Детей было мало летом. Основная масса отдыхала на море в лагерях. И не догуляв свой отпуск, директор всем говорил, включая и спортивных работников:
— Выполнили работу, и делать больше нечего, идите домой. Нечего здесь ноги сбивать.
Такой график вполне устраивал Людмилу Ивановну. За это время она успела дочку перевести в школу, где учились детдомовские дети, и устроится туда же на полставки преподавателем по физкультуре. Всё складывалось, как нельзя лучше.
Людмила Ивановна, забыв про их секретный план, ни от кого в детском доме не скрывала, что флагманом её жизненной удачи является Винт. И что она слепо преклоняется перед ним, считая его пришельцем из параллельного мира. Она никогда не возражала ему и тайно его любила, но открыто не признавалась в своей любви. Хотя отчаянные намёки на секс делала почти ежедневно. О своей тайной любви она призналась, только Яне. Однажды в дождливый вечер открылась она перед дочерью:
— Яна я очень люблю Сергея Сергеевича.
— И я тоже его люблю, — не угадав страстную интонацию в голосе матери, ответила Яна.
— Я говорю о плотской любви, а не о любви воспитанницы детского сада к своему воспитателю. Как ты смотришь, если бы ты называла его папой?
— Мам для меня он уже давно папа, но у него жена есть.
— Куплю новый диван с кухонной плитой, заменю сантехнику во всей квартире, и я обязательно уведу его от жены. Детей он вырастил, а она попользовалась им достаточно, пора и поделиться хорошим мужиком со мной. Я тоже счастья хочу!
— А это правильно будет?
— Для меня да, а остальное меня не интересует, — после чего взяла калькулятор в руки и углубилась в математические расчёты. Подсчитав, сколько она будет с сентября получать денег, довольно улыбнулась.
На следующий день она пошла в банк и взяла кредит на сто двадцать тысяч.
Большие деньги она держала последний раз, два года назад, когда неудачно продала участок. У неё поплыла голова от счастья, не понимая, что эту сумму, да ещё с процентами нужно будет обязательно возвращать. Взяла же она кредит на два года, предполагая, что через несколько месяцев оплаты по кредиту она возьмёт второй кредит на полмиллиона, и перекроет первый, а на оставшиеся деньги купит автомобиль, чтобы ездить на ней не только в своё Орехово, но и на море. И вообще она считала, что дама за рулём это выглядит круто. Мысль с машиной прочно впилась в её мозг, словно заноза под ноготь, которую сложно вытащить. И на следующий день она счастливая с загадочным видом увлекла Винта на перекур в кабинет медика.
Он занял свою позицию у окна, а она села на гнуто — столярное кресло и, достав сигарету, воткнула её в длинный мундштук.
Он чиркнул зажигалкой и поднёс к её сигарете. Она затянулась и положила ногу, на ногу, обнажив свои ляжки.
— Ты прямо как миллионерша с этим свистком, — показал он на мундштук, — где свистнула?
— Ты плохо обо мне думаешь, — важно заявила она, — или унизить меня хочешь? Давай, дави! От тебя я всё стерплю. Мне сегодня настроение никто не сможет испортить. Я счастливая и богатая, как звезда шоу-бизнеса. А свисток этот, как ты выражаешься, я вчера купила в Яшме, за шестьсот рублей. И тебе, кое — что готовлю, но подарю на день учителя. Тут для работников детского дома на день учителя устраивают банкет. Все друг другу, что — то дарят. Вот и я тебя без внимания не оставлю.
— До октября ещё далеко. Может нас с тобой и не будет уже здесь. И почему у тебя пристальное внимание ко мне. В честь чего ты мне сюрпризы готовишь? — удивился он, — я тебе, что муж или любовник?
— Нет, просто коллега. — Мог бы и не спрашивать меня об этом. Сам знаешь. Да я не ровно к тебе дышу. Потому что ты для меня полубог! Мне нравиться быть рядом с тобой. Я люблю слушать тебя и просто люблю! А ты меня постоянно по борту пускаешь. Не стыдно? — придирчиво прищурила она глаза.
Он был безмятежен. Её слова его нисколько не тронули. Он, молча, смотрел на её прищур глаз, мысленно готовя план избавления от этой «назойливой мухи». В душе он смеялся над её признаниями. Искренность в её словах не прослушивалась. И если бы даже она и была с ним искренне любезна, то шансов окрутить Платона у неё никаких не было. Он твёрдо решил соблюдать дистанцию с этой женщиной. Не хотел, чтобы на его голову опустился более тяжелый предмет, чем горшок с цветами:
— Стыдно слушать тебя. И боюсь, что своими откровенными притязаниями ко мне дашь персоналу детского дома пищу для кривотолков. Что ты вбила себе в голову? Какая любовь? Ты лучше работой займись. Не то и отсюда улетишь в тартары.
— Ты думаешь, я работать не хочу, — оправдывалась она, — инвентаря нет. Он весь под замком у Розы Викторовны, — нашей третьей коллеги, а она говорят, ещё месяц проболеет.
— Так узнай у секретаря её адрес и съезди за ключом.
— Успею меня никто пока не гонит. Кстати, ты вот меня спрашиваешь про сюрприз, который я тебе готовлю. Говоришь, что ты мне не муж и не любовник. Ты тренер моей дочери. Она в тебе души не чает и ценит твой труд, за который ты деньги с нас не берёшь. Но я с тобой не об этом хочу поговорить.
— Я весь во внимании, — приготовился он её слушать.
Не зная с чего начать, она сделала паузу. И кашлянув в кулак, собралась:
— Серж ты мне скажи, — впервые она его так назвала, сколько стоят отечественные легковые автомобили? Хочу купить!
…Разговор она повела, как знатная барыня, имеющая своё фамильное имение и целую усадьбу батраков. Лицо её в этот миг выражало материальную состоятельность.
— Неужели участок свой продала? — спросил он.
— Неважно, но деньги я найду на машину.
Заметив в её глазах нездоровый блеск, он пальцем постучал ей по лбу.
— Тебе вначале нужно получить права, а чтобы их получить, придётся пройти медицинскую комиссию. Тебе эта мучительная процедура обойдётся тысяч в пять. Затем ищи тысяч двадцать на обучение. И главное, конечно, это сдача экзамена на права. Тут тоже вылетит непредсказуемая сумма, короче мороки много.
— Думаешь? — повесила она голову.
— Думаю, тебе нужно отказаться от такой мечты. Ты никогда на права не сдашь. У тебя память плохая. С плохой памятью человек теряет полученные знания. Выход только один, — купить права. Но этот вариант, для тебя не будет водительским аттестатом, скорее он будет являться забронированным документом на тот свет. При авто дебюте, ты на первом перекрёстке стушуешься и врежешься в другой автомобиль. А на автотрассе либо с управлением не справишься, либо уснёшь за рулём.
Он обратил внимание, как её важное лицо резко переменилось и стало каким — то постаревшим и измученным, но он не стал её утешать, а уверовавши в правоту своих слов, продолжал нагнетать на неё страх.
— В лучшем случае ты с четырёх колёс пересядешь на каталку в два колеса. А Янка тебя на ней катать будет до конца жизни.
— Что ты за человек Платон? — возмутилась она, — взял и испоганил мечту за две минуты. Нет бы назвал вначале аховые цены на автомобили, а потом крушил надежду. Ты знаешь, как я хорошо засыпаю, когда мечтаю о чём — то. Мечтаю, мечтаю, потом глаза сильно сожму на минуту, и появляются живые картинки в цвете, которые сама себе мысленно заказываю. И начинаю медленно впадать в глубокий сон.
«Вот она и попалась. Сама мне стоящую зацепку подкинула для плана нейтрализации её любовного бзика ко мне», — осенило его.
…Он слез со стола и приподнял её голову.
— На эту тему и пиши диссертацию, открой человечеству свой ярчайший талант! Будешь знаменитой на весь мир!
После чего он отвернулся к окну, не сомневаясь, что она в данный момент прожигает глазами его спину. Он так же не сомневался, что её обязательно заинтересует пришедшая ему на ум озорная выходка.
— Какую ещё диссертацию? — расширила она глаза. — Я в учёные не готовлюсь.
Он мгновенно обернулся и убедительно посмотрел ей в глаза:
— Я тебе на полном серьёзе говорю. Купи компьютер и начинай печатать подробно, как ты заставляешь себя уснуть.
Она ожила и, открыв рот, смотрела на него как на икону, того и гляди креститься начнёт.
Он понял, что она наживку проглотила и продолжил:
— Ты знаешь, что такое бессонница?
— Это когда глаза себе выколоть хочется.
Он чуть поперхнулся и посмотрел поверх её головы. Ему было важно в эту минуту сохранить деловую серьёзность на своём лице и не дай бог, хоть одним глазом улыбнуться.
— Бессонница — это бич всей нашей планеты. Она порождает массы болезней, это педикулёз, холера, коклюш, фимоз, чесотка. А если бессонница ярко выражена, то на человека нападает инсульт, онкология и даже геморрой с венерическими заболеваниями.
Она вытащила окурок из мундштука, и заворожено, смотря на него, перекрестилась.
— Господи помилуй от такой напасти. Лучше от свиного гриппа скопытится, чем от рака.
— Тебе — то зачем этим душу свою ранить. Считай авторское право на изобретение волшебного снотворного у тебя в сундуке уже лежит. Только надо примерно около года скрупулёзно поработать за компьютером на эту тему. И ты будешь уже ни Пиранья, а кандидат наук и родная сестра бога Морфея. Ты чуешь, что это для тебя значит? И когда начнёшь писать диссертацию возьми рецепт у своего отца греческой валерьяны. Для науки всё сгодится. Объединишь свои цветные картинки и настойку в одну тему. И ты знаменитость века!
— Ой, что — то мне дурно стало, — встала она с кресла, — дай я рядом с тобой около окна постою. Внутри у меня кто — то сидит и толкает в цифровой магазин за компьютером. А покупать его край нужно. Янке он тоже необходим.
На него накатилась беззаботная весёлость, и он решил своему озорству дать продолжение.
— А какой — то миллиардер из Англии клич кинул мировым медицинским светилам. Кто изобретёт радикальное средство от бессонницы, тому он памятник отольёт из чистого золота, равный, весу изобретателя.
Глаза у неё мгновенно расширились, учащённо захлопали ресницы, дыхание участилось, и она вновь уселась в кресло.
— Погоди, погоди, не спеши? — скрестила она руки на груди. — Я же завтра всё забуду, что ты мне говоришь. Давай вначале посчитаем, сколько будет стоить мой памятник, если во мне чистого веса шестьдесят пять килограмм.
— Это запросто мы подобьём, — с большим трудом он сдерживал в себе смех. — В килограмме тысяча грамм, — один грамм золота стоит тысяча рублей, значит, кило будет стоить миллион. Итого твой памятник, потянет на шестьдесят пять лимонов, или по курсу два миллиона долларов. Но ты не забывай, у тебя имеется большой потенциал увеличить свой вес. Отныне аппетит, должен быть твоим соратником. Он тебе преувеличит не только вес, но и валютный счёт в банке.
Она раздвинула ноги, откинулась на спинку кресла и началась обмахивать лицо ладонью, на котором выступили росинки пота.
— А не обманет меня этот миллиардер из Англии?
— Зачем ему такой позор. Вместе с тобой он и свой кусочек славы будет иметь. Попадёт в книгу рекордов Гиннеса, как учредитель самого большого в мире памятника из золота. Не забывай людям с большими деньгами кроме наград и славы ничего не надо. Есть, конечно, такие богатеи, которые думают о вечности, но это миф, утопия. А вот своим изобретением ты жизнь, им продлишь реально.
Она встала с кресла и заходила по кабинету, что — то нашёптывая себе под нос. Винт не отрывал от неё глаз и удивлялся, как она могла поверить в его околесицу.
«Сказать, что она дура, язык не поворачивается, — думал он. — Разговаривает и мыслит она порой очень даже красиво, если, конечно, ступор её не посещает. Скорее всего, она сказочный романтик и не хочет расставаться с детством вот и верить в разную чушь».
Она заметила, что Винт с неё глаз не сводит, остановилась и, прислонив ладони к вискам, сказала:
— Надо же вчера у меня пустота была в голове, а сегодня, какой — то водопад отрады с самого утра окатил меня с ног до головы. Ты мне всё так сладко объяснил, теперь я точно покой потеряю. Я вот сейчас по кабинету погуляла и подумала. Если даже меня миллиардер обманет и не подарит золотой памятник, я разработала запасной план.
— И каков он у тебя? — приготовился он слушать её бредни.
— Продам своё изобретение магнатам от пилюлек. Им же не выгодно, если я своему изобретению жизнь дам. Они тогда на снотворных препаратах будут нести колоссальные убытки.
— Естественно, — утвердительно кивнул он головой.
— Они меня точно миллионершей сделают! Ох, и заживу тогда я! Домработницу сразу себе найму и возможно не одну.
Он ещё раз про себя отметил, что она далеко не глупышка, если за несколько минут у неё зародился авантюрный план, пускай и не выполнимый, но при других обстоятельствах и масштабах он мог бы сработать. Направление её было, пускай и с криминальным душком, но оно могло дать свои всходы.
— С такими мозгами, тебе только мамкой у бандитов быть, — торжественно произнёс он, — а ты в детский дом пришла работать. Второй вариант хоть и несёт смысловое значение, но не даёт гарантию к продолжению жизни. По сути дела, это тоже предварительная броня на тот свет. Грохнут тебя с твоим шантажом, и ты уже не миллионерша. Поэтому у тебя путь к достижению цели один, — официальный. Второго тебе не дано!
Она как ужаленная бросилась к нему, взмахнула руками словно крыльями, пытаясь повиснуть у него на шее. Но он сделал шаг в сторону, и вместо объятия она, правильно среагировав на отступление, чмокнула его в щёку. После чего моментально испарилась из кабинета.
— Лучше наукой занимайся, — крикнул он ей вслед, — Может она отвлечёт тебя от грешных мыслей.
Но она не слышала его слов. Так как в это время сломя голову вприпрыжку сбегала по лестнице на первый этаж.

***

        Винт спал в лоджии под сопровождение проливного дождя, который начался под утро. Он открыл глаза и посмотрел на небо. Оно было затянуто серовато — чёрным полотном и навевало дурное настроение. Небо не плакало, оно безбожно рыдало от грохота, извергая зигзагообразные молнии. Такое грозное утреннее приветствие природы, хорошей погоды на сегодняшней день не сулило. Судя по его хмурости, дождь зарядил на весь день. Но несмотря на каприз природы, он знал, что рождался новый день, и любимая работа у теннисного стола стряхнёт с него плохое настроение и взбодрит. Он посмотрел на часы, стрелки часов показывали девять утра. Было уже не до сна, но подниматься с постели он не спешил. На работу он ходил к одиннадцати часам. И он бы ещё понежился в постели, но настойчивый сигнал телефона заставил Винта подняться.
— Слушаю, — ответил он.
— Платон привет, — раздался ненавистный ему голос Ходжи.
— Что ты хочешь? — не ответил Винт на приветствие.
— Мира хочу и прошу тебя вернуться в клуб. Обговорим с тобой зарплату и составим контракт. Амбиции надо в землю зарыть и спасать настольный теннис.
— Саня ты прямо говори, что спасать нужно твои интересы. А чтобы спасти настольный теннис, для этого тебе нужно увести из клуба своих родственников, нанять серьёзных тренеров и снизить помесячную оплату для детей. Если ты этого не сделаешь, то в скором будущем тебе придётся справлять похороны по клубу. Я же к тебе назад возвратиться не могу. Хоть ты мне козу и сделал в Метеоре, я всё же нашёл для себя работу.
В трубке раздалось непонятное ворчание, и следом ясно, почти истерически понеслась бранная тирада.
— Эта идиотка Людка Мутовка перепутала мне все карты. Мало того что она наказала меня на пол лимона. Она сука такая перебрала бумаги в моём столе и нашла там компромат на меня. Потом передала его в нужные руки. Теперь мне срок дали для исправления положения. Я думал она полная дура, а она оказалась ещё изощрённой тварью. Приходи, начнём всё с нуля. Тебе обиды на меня держать не за что, — почти умоляя, упрашивал Ходжа Винта.
— Саня, с некоторых пор Людмила Ивановна Шабанова уже не Мутовка, а экзотическая Пиранья и запомни, настоящие мужчины не обижаются, а рвут и мечут. А коль ты заговорил об обидах, то сделай экскурс по гадостям, которые ты со дня нашего знакомства устраивал мне. И Людку не трогай, она не виновата ни в чём. Она лишь покорная исполнительница моих планов. Я навигатор твоего беспокойства! Так что Саня скоро ты будешь кушать тюрю, а я швейцарский шоколад. Больше мне не звони, а встречаться с тобой будем отныне только на официальных соревнованиях и без всяких рукопожатий.
Он отключил телефон. Не смотря, на проливной дождь, который раньше приводил его к унынию, на этот раз он был предвестником хорошего настроения, а значит и удачного дня. После разговора с бывшим «чекистом» в голове стало светло, а по телу пробежала приятная истома.
— Ты Саня получил, что заслужил, — начал он разговор с самим собой. — Сейчас не те времена, чтобы «бояр» ублажать мехом и омулем. Им деньги нужны и немалые, которых у тебя нет. А твой вельможный свояк в ближайшие выборы сойдёт с дистанции, а без такого покровителя следом и ты улетишь. Ты только вред приносишь моему спорту.
Выслушав самого себя, он побрился и принял контрастный душ. Не спеша приготовил завтрак, понимая, что торопиться ему незачем. На работу будет добираться не пешком, а на машине, которую он оставил на ночь у подъезда. Но тут опять зазвонил телефон. На этот раз звонила Людмила Ивановна и просила его из — за дождя заехать попутно за ней и отвезти в детский дом.
…Людмила Ивановна с некоторых пор изменилась, как внешне, так и внутренне. Выщипала себе брови, сделала красивую причёску, а на шею повесила затейливую связку бус. Малообщительна была со всеми сотрудниками детского дома, но не отлипала от Винта. Намёков на любовь она уже ему не делала, но зачем-то ежедневно сообщала о передвижении по детскому дому Людмилы Фёдоровны, и каждый её шаг докладывала ему. Она вбила себе в голову, что у Гордеевой и Панкратова роман. И однажды в бассейне, убедившись, что детей на тренировке нет, плотно прикрыв за собой дверь, заговорщицки сказала:
— Хромоногий директор, хоть и не сокол как ты, а в сети свои затянул твою ненаглядную воздыхательницу сердца. Он моложе тебя на двенадцать лет. У него вся грудь в орденах, и научная степень имеется, а у тебя кроме ракетки ничего нет. А женщины любят, когда рядом с ними прославленные мужчины находятся. Только сейчас видела, как она к нему нырнула в комнату для отдыха. Уверенна, что не чай она пошла, пить туда.
…Он ни на толику не поверил тогда ей, а в сердце всё равно тревога прокатилась. И не выдержав терзаний, открыл двери бассейна настежь, чтобы было видно, кто будет выходить из комнаты отдыха. Минут через десять раздались голоса, и оттуда вышла несравненная Людмила Фёдоровна и комиссия из администрации города. Директора там и рядом не было.
Он перестал её слушать, что касалось Людмилы Фёдоровны, и запретил раз и навсегда нести подобную чушь. Тогда она стала докучать вопросами о своей диссертации. Он уже был не рад, что по воле случая подбил её на эту нелепую тему. Весь персонал детского дома заприметил за ней нездоровую привязанность к тренеру по настольному теннису и по возможности наблюдали за этой парочкой. И конечно на досуге чесали языки об их полнейшей несовместимости характеров и тайной любовной связи. Дети же своими не зрелыми мозгами давно их «поженили», считая Янку дочкой, не только Шабановой, но и Винта. Об этом Сергей Сергеевич даже не догадывался, пока одна девочка не прояснила ситуацию.
— Почему ваша дочка не играет со мной? — пожаловалась она ему.
— А где ты видишь мою дочь? — спросил он.
— Вон, — показала она Янку.
Он рассмеялся, а девочка недоумённо захлопала глазами.
— С чего ты взяла, что она моя дочь? Она для меня всего лишь воспитанница, как и все вы.
— А всё в детском доме думают, что вы муж Людмилы Ивановны, а Янка вас папой называет при нас.
— Ну и что из этого, пускай называет. Я, правда, не слышал никогда, но вы, же своего директора тоже папой называете, вот возможно из этих соображений и она меня за глаза так называет.
…Через десять минут долговязая Янка бегала уже от мальчишек по залу и хохотала, когда они озорно хватали её за разные части тела. После чего она за ними гонялась и щипала их за бока. Янка была вылитая Людмила Ивановна, только ростом выше. А то, что касалось ума и памяти, — это унаследовала она от матери. То, чему обучал её тренер на предыдущей тренировке, она забывала на следующий день. И ему приходилось не раз возвращаться к пройдённому материалу. Но ставку он на неё делал и готовил к областным соревнованиям, так, как техника у неё соответствовала уровню взрослого разряда.
…Дождь не проходил и лил как из ведра. Винту он был нипочём. Заряд хорошего настроения именно под него он сегодня получил. Он не злорадствовал, что дела у Ходжи совсем из рук вон плохо. Он просто был глубоко убеждён, что на таком уровне с детьми работать нельзя. Воспитанием юных спортсменов, должны заниматься не его никчемные родственники, а опытные тренера, пускай даже без спортивного образования, главное, чтобы дело своё хорошо знали. А Фима с Борисом, совсем не тренировали детей, а только уродовали, возможно, из которых при качественных тренировках могли вырасти Чемпионы. Он подъехал к её подъезду к десяти тридцати и позвонил по мобильному телефону.
— Я буду готова через пятнадцать минут. Может, зайдёшь, кофейку выпьешь? Не бойся, приставать не буду, — успокоила она его, хихикнув в трубку.
— Какая самоуверенная мадам, — проворчал он и вышел из машины.
Семимильными шагами через лужи допрыгал до подъезда. Входная дверь была открыта. В квартире стояла тишина.
— Проходи на кухню, — раздался голос из ванны, — обслужи себя сам. Я сейчас. Он прошёл на кухню, где перемены были разительные. Вся сантехническая старая арматура была заменена на новую. На окнах висят модные занавески и установлены пластиковые жалюзи. От новой электрической плиты, на которой стоял чайник, исходило тепло, а главное мойка была пуста и ни одной грязной кастрюли он не увидел. Он навёл себе кофе и выпил его без сахара.
— Людмила Ивановна никак замуж собралась? — во весь голос спросил он у неё.
— Как ты догадался? — вышла накрашенная она из ванной.
— Порядок у тебя смотрю, на кухне стал.
— Пошли в зал зайдём, посмотришь, какой я царский диван приобрела. Спи хоть вдоль, хоть поперёк.
Он заглянул в зал, она пошла следом за ним. Постельное бельё было не убрано с дивана. На одной небольшой подушке лежал ноутбук, на второй подушке — расположился знакомый почти с человеческий рост плюшевый медведь. Сам диван действительно был богатый и огромных размеров, на котором не ощущая тесноты, могло бы запросто поместиться четыре взрослых человека.
— Зачем из холла медведя спёрла? — спросил он её.
— Похож, но не он, — улыбнулась она. — Тот на месте стоит, а этого я вчера у цыган с машины забрала. Они привезли целую газель поддержанных игрушек. Правда большую часть пришлось выкинуть.
— А как ты хотела, цыганам дешевле свой хлам отдать как спонсорскую помощь в детский дом, чем искать в городе контейнер для него. И я бы на твоём месте не стал тащить этого Топтыгина на новый диван. Мишка тебе его уже законтачил цыганским духом. Диван то действительно хорош!
Она внезапно схватила медведя за лапы и волоком потащила его в лоджию. Вымыв руки в ванной, она вернулась к гостю и кивнув на диван гордо сказала:
— Вот ты отталкивал меня всё время, теперь на нём скоро будет спать другой мужчина. Сегодня он пригласил меня к себе домой в гости, с родителями будет знакомить. Пускай он деревенский, зато работящий, с голоду не даст помереть. Янку вчера с собой забрал. Значит намерения у него серьёзные.
— Диван шикарный, на нём и танцевать можно, не только спать, — оценил он её приобретение. — Удачи тебе в семейной жизни!
Она исступлённо смотрело на него. Хотела, что — то сказать, но вместо слов гневно топнула ногой, но неудачно, тапок слетел с ноги. Гнев её был кратковременным, и она сразу засмеялась. Отчего он улыбнулся и сказал:
— Я понял тебя, — подкаблучник твой избранный мужчина оказался. Не в Ольховке ты его случайно зацепила?
— Нет, — буркнула она, — мой Миша ближе живёт, в Казачке. На племенном заводе работает.
— Быком что — ли?
— Сам ты быком, — ветеринаром. Но он деловитый мужик, всю сантехнику мне в квартире заменил, лоджию обустроил. Только он чуточку заикается.
— Это плохо.
— Почему?
— Все заики неуравновешенные психи. И если вы повздорите с ним, то велика вероятность, что он в тебя утюг запустит или того хуже вилкой пупок продырявит.
— А я спрячу от него опасные предметы, — не поняла она юмора.
— Ладно, поехали на работу, — сказал он, — после познакомишь меня со своим Мишей. Может он тебе поможет и диссертацию написать. Если он такой деловой, то во всём должен шарить.
Пока они спускались по лестнице, Винт рассказал ей о звонке Ходжи.
— А запрыгал сволочь, так ему и надо! — обрадовалась она, — циклон возмездия достал ублюдка, услышал бог мои молитвы. Мы ещё на его и Смородина похоронах спляшем. Месяц до выборов осталось. Все в городе только говорят, что его и мэра турнут из администрации. Бюджет-то эти ворюги за полгода ухнул в неизвестность.
— Я далёк сейчас от политики. У меня на носу день физкультурника и я должен со своими детьми показать хороший результат, не с сиротами только, их рано пока выставлять. Янка тоже играть будет. Надеюсь, что ей под силу занять первое место в своём возрасте.
— Думаешь? — отрешённо спросила она.
— Я не думаю, а рассчитываю. Она очень способная и трудяга. Соревнования будут проводить, вероятно, в «Сибири». Тут уже я не скрою от Ходжи, что работаю в детском доме. У них месяц будет в запасе, чтобы подложить мне очередную хавронью. Тогда уже я успокоюсь навсегда, забуду про настольный теннис и буду наслаждаться вечным отдыхом.
— Если он только под ручку со свиньёй пойдёт к этому вельможе Смородину, то я забью в крышку его гроба свой гвоздь. — грозно сказала она.
— Каким образом?
— Искусством пера! — величаво заявила она. — Помечу его гнилое нутро во газетах города и региона, и не забуду про интернет. Это для него будет расстрельная статья. После неё, его ни в одну солидную дверь не пустят.
— А сможешь? — с недоверием посмотрел он на неё.
— По твоей милости поднаторела на диссертации. Я сейчас смогу не только статью написать про бывшего мясного чекиста, но и создать, к примеру, фолиант о кухонном столе.
…Они вышли на улицу, там был сплошной потоп. От ливня, помимо луж на асфальте, образовалось множество ручейков, которые перепрыгнуть было невозможно. Прохода к машине не было.
— Хочешь, не хочешь, но мочить ноги, предстоит в любом случае, — сказал он.
— Неужели ты меня на руках понесёшь до машины? — обрадовалась она и, посмотрев на окна дома, добавила. — Пускай у соседей глаза лопнут от зависти!
— Не лопнут, — успокоил он её и, сняв с себя кроссовки, пошёл босиком до машины.
Машину он подогнал прямо к её ногам. Сев на переднее сиденье, она недовольно сказала:
— Локоть ты, а не мужчина. Любишь играть на струнах моей души.
— А почему локоть? — рассыпался он в улыбке.
— Ты вроде и близок ко мне, но так далёк. Как локоть, вот он с боку торчит, — пошевелила она им, — а не укусишь. Мог бы, и донести до автомобиля, чай не рассыпался бы. Ходжа костыль костылём и то норовил меня на руки при первом случае взять.
— И убить шариковой авторучкой, — засмеялся он.
— Он трусливый, как заяц. У него дух не тот. Он похож на тех существ, которые рядятся в женскую одежду и посещают гей парады. Куда ему хиляку до смелых поступков.
От таких речей, к нему в голову вновь подкатила мысль. Когда она излагает всякую дребедень, то это её творческое притворство. Сейчас у неё была грамотная речь и мыслила она нормально. Его осенило, что никакая она не дура, просто иногда специально делает из себя наивную дурочку. И избрала для себя жизненную модель, при которой ей сосуществовать легче.
У него зазвонил телефон. На экране высветилась фамилия Ходжи.
— Ну что ему ещё от меня надо? — сказал он и отключив телефон, повернулся к Людмиле Ивановне:
— Ходжа опять звонил, тонет он. А я спасательным кругом для него не хочу быть.
Лицо её было монолитное и вдруг она улыбнулась и вяло похлопала в ладоши.
…В этот день они не работали. По заданию директора им нужно было съездить к больной Розе Викторовне и взять у неё ключ от инвентарной комнаты. Хотя, слово работа, к Людмиле Ивановне было не применительно. Со дня выхода её на работу она и не думала, что — то делать. Она даже, не удосужилась приступить к своим прямым обязанностям, хотя бы набрать часть детей в волейбольную секцию. Ничегонеделание Людмилы Ивановны первой заметила Гордеева и прикрепила её к группе подростков вместо воспитателя. Но она и от них частенько сбегала в бассейн к Винту. Тот её гнал оттуда, не давая ей подменять себя. Тогда она шла в спортивный зал, где пряталась от любопытных глаз и директора, которого она боялась всех больше. Он был порой спокоен, но безобразные выходки детей, нередко приводили его в ярость. А находясь в плохом расположении духа, он мог обрушить на неё весь свой гнев.

***

       Единственный возмутитель её спокойствия был директор Владимир Иванович. Директор ушёл догуливать свой отпуск. Для Людмилы Ивановны наступило приволье. Теперь не было надобности прятаться по углам и приходить вовремя на работу. Она вошла в свободный режим, который нравился ей, и приходила в детский дом на два часа и то если с ней была дочка. Без неё она оббегала детский дом, здоровалась с людьми, которые могли зафиксировать её отсутствие, и через запасной выход в спортивном зале незаметно покидала территорию детского дома. Когда она стала обладательницей ключей, которые ей отдала Роза Викторовна, то проверила все двери, находящиеся в стенах спортивного комплекса. А там было чем поживиться, — это и новая спортивная обувь, и костюмы, и разный спортивный инвентарь, который лежал не распакованным. Поэтому первым делом Людмила Ивановна стала наводить там порядок. Она сама себе стала ревизионной комиссией. Единогласно оценивала пригодность, каждого инвентаря, думая, что она отныне полновластная хозяйка всего спортивного комплекса. Ненужные вещи, а также подозрительные предметы, которым не находила применения, выбрасывала на помойку, хорошие укладывала на стеллажи. А приглянувшиеся ей новые вещи складывала в большую сумку и несла на рынок, где всё сдавала по дешёвке оптом торгашам. Она так сильно увлеклась наведением порядка, что не заметила, как заметно поредели стеллажи. Не забыла она и о своём «любимом» мужчине Платоне. Подобрала ему по размеру кроссовки и спортивный костюм, затем пригласила его в инвентарную комнату.
— Примерь добротную форму для себя, — сказала она, — зимой всё сгодится. Если не нравится, подбери себе, что душа желает. Тут барахла полно всякого.
Вела она себя, как хозяйка спортивного магазина.
Он сразу почувствовал, что Людмила Ивановна это помещение не хило почистила.
— И много ты отсюда товару вынесла? — спросил он.
— Ненужный инвентарь в мусор отнесла, а хороший на стеллажи уложила. Себя, конечно, не обошла. Но кому это нужно, проверять меня. Я лицо не материально ответственное. Пускай Роза Викторовна за всё отчитывается.
— Да ты же настоящая воровка, — ужаснулся он. — Ты понимаешь, что выкинула не списанный инвентарь. Придёт Роза Викторовна и подымет страшный шум. Тебе ключи дали, чтобы мячи волейбольные взять для работы. А ты, как гигантский пылесос всосала всё в себя. Я же помню, когда ты открыла эту каптёрку первый раз. Здесь ступить было негде, и до потолка были забиты все стеллажи. КАМАЗОМ вывозила всё? — допытывался он, — или оптовиков сюда приглашала?
Его монолог Людмилу Ивановну нисколько не смутил. Ни один мускул не дрогнул на её лице, и она без тени смущения продолжала опираться на Розу Викторовну.
— Роза здесь работает семнадцать лет, знает, как эту головную боль снимать. А я буду прозрачна, как росинка. Здесь же почти весь инвентарь дармовой. Ты не знаешь, а я знаю, им привозят спонсоры много вещей, так вот эта Роза выкладывала всё по спортивному залу и по дешевке продавала работникам детского дома. А навар она делила с директором пополам.
Он посмотрел на Людмилу Ивановну с интересом, но недоверия не высказал, а вот курс поучения провёл с ней.
— Это доказывает то, что Роза возможно тоже не чиста на руку и запускала свою лапу в это имущество. Ты не задумывалась, с какой лёгкостью она отдала тебе ключи? Всё спишут на тебя, на ключницу. И тогда отправят тебя в тайгу лес косить или матрасы шить для своих коллег по криминалу.
— Не пугай любимый, — вырвалось у неё. — Прежде чем отсюда что — то взять, я узнала у завхоза, что буквально всё, находящееся здесь, до дорогих велосипедов не оприходовано. За этот товар деньги никто не платил. Богатые дяди и тёти привозили всё в дар.
Платон больше не стал с ней разговаривать и ушёл к себе в бассейн. А она между тем, всё — таки прислушалась к словам своего «любимого» и твёрдо зареклась, что отныне даже носка не вынесет из инвентарной комнаты. Но эта болезнь уходить с работы не пустой въелась в неё до пор кожи. Болезнь ежедневно докучала ей и, какой — то неведомый голос провокаторши, как заезжая пластинка твердил «Проверь все двери хорошо! Проверь все двери хорошо!».
Тогда она решила открыть дверь с табличкой приточной вентиляционной камеры спорткомплекса.
Её радости не было предела. Там тоже стояли стеллажи, но не с вещами, а с трёхлитровыми банками различного варенья и мёда. Она посчитала, их было ровно сто штук. Помимо этого, мёд хранился ещё в одной фляге, а в двух мешках из рогожи под стеллажами она обнаружила настоящую астраханскую воблу. Всё это полезное для здоровья добро директор доверил хранить Розе Викторовне, и принадлежало это не детскому дому, а ему лично. У него была своя пасека, и мёду он выкачивал достаточно, продавая его по поддельным бумагам тому же детскому дому. Подобную процедуру он проворачивал и с вареньем, только варенье варилось из урожая детского дома. Чего она знать не могла. А воблу он частенько ловил в Астрахани, где у него жил родной брат. Затем Людка взобралась на самый верх и обнаружила там десять ящиков шоколада и ассорти дорогих конфет.
«Всё что находиться не на складе в столовой принадлежит мне» — подумала она и с этого дня Людмила стала приходить и уходить с работы два раза в день. У Гордеевой создавалось впечатление, что Шабанова живёт и работает, как стахановец в спортивном зале. Стахановская жилка в ней действительно присутствовала, только направление у этой жилки было не здоровое, толи она действительно была вороватой дамой, толи у неё бурно обострялась клептомания. Как бы то ни было, но за двадцать дней она приточку оголила, оставив в покое только засахаренный мёд во фляге. Никому из сотрудников в голову не приходило, что её стремительный трудовой порыв был связан совсем не к систематическим повседневным тренировкам, а к приточным вентиляциям в которых находилось много разной бакалеи.
С некоторых пор Винт стал ощущать от Янки и Людмилы Ивановны рыбный душок. Но еда едой, а душа, то просит всё равно что — то вынести с территории детского дома. Она уже по-своему «профессиональному статусу» обогнала Багдадского вора. Она крала всё, что попадало под руку и после кражи её щёки не покрывались румянцем. Людмиле Ивановне, краснеть было не за что, считая, что вокруг неё всё колхозное и значит всё её. Оставил мальчик новые тапочки в бассейне, значит, распростился с ними. Людмила Ивановна без примерки спрятала их в сумку. Мягкая игрушка, имеющая приличный вид, бесхозно лежащая на диване в вестибюле, или каком другом месте перебазировалась тоже в её сумку. Медали и кубки, завоёванные детьми в спорте или в творческих конкурсах, украшавшие стены и стенды коридоров, начали постепенно и бесследно исчезать. Воришек поймать не удалось. Грешили на студентов, которые жили при гостинице детского дома, дожидаясь своего жилья. Но эту версию отмели быстро, так как в июле и августе они отдыхали в станице Каневской, а стены с каждым днём лишались по одному — два экземпляра. Тогда решили по коридорам поставить камеры наружного наблюдения. Один Сергей Сергеевич догадывался, чьих это рук дело, так как Людмила не обошла вниманием и его сейф, где хранились у него личные вещи. Запирал он его только тогда, когда уходил на выходные домой. Пропажу он обнаружил на следующий день в её кабинете. Вещи она похитила, не ценные, но ежедневно нужные, это специальные ножницы для обрезания накладок и банка шведского клея Ультра.
— Ты зачем у меня в сейфе рылась? — спросил он, — увидев на её столе свои ножницы и банку с клеем.
Она в изумлении выпучила глаза.
— Ты что любимый. У меня и ключа от твоего сейфа нет. И что там у тебя брать? Вино продукции Жан Поль Шене или икру паюсную? Нет там этого.
Он уже привык и не придавал значения на её чувственные обращения к нему, а в это раз уважительно посмотрел на неё.
— Надо же, ты даже Шене знаешь. Похвально! Но вот этот клей и ножницы, — показал он на стол, — ты умыкнула у меня из сейфа.
— Так уж и умыкнула. Наверное, взяла на память. Но если тебе жалко забери своё добро назад. А Шене я не пила, но историческое значение этих вин мне известно.
Платон одарил её колючим взглядом:
— Ты мне вином зубы не заговаривай. Ты у меня прибрала к рукам мои рабочие ножницы, которыми я пользуюсь каждый день, и клей. А если ты не знаешь, чего тебе спереть, то переключайся на фрукты и виноград. На территории детского дома этого добра вдоволь растёт.
— Винограду у меня в Орехово целая плантация растёт, — хмыкнула она, — разных сортов и изабелла, и мускат гамбургский и дамские пальчики. Ешь — не хочу.
— Расти то он растёт, только брат тебе ни виноградинки оттуда не даст, сама же говорила, что он жмот у тебя первостепенный. И я бы на его месте не дал, ты ни разу не удосужилась за лето поработать на участке.
— Ну и пусть не даёт, — психанула она, — осень не за горами. У него криз наступит, и он окажется в палате номер шесть. А я с Янкой приеду и соберу весь шабаш, который растёт до весны. А в детском доме я больше ничего брать не буду. Только вот выберу момент и стащу из их музея гармошку, на которой бойцы в окопах в Отечественную войну пиликали. Пускай отец порадуется. А в наш музей всё равно никто не ходит, да и не музей это, а склад утиля.
— Попадёшься, тогда тебе на этой гармошке у ворот детского дома, точно марш Славянку сыграют. Не забывай, по всем периметрам на этажах установлены камеры наружного наблюдения.
— Не попадусь, — уверенно сказала она, — а попадусь плакать не стану. Я уже не могу смотреть на этих уродов. Быстрее бы первое сентября наступало, чтобы заниматься своей любимой работой, а не выслушивать пошлости и смотреть на задницы переростков. Все они эксгибиционисты
— Не понял, — вздёрнул брови Платон.
— А чего там понимать, матерятся при мне, на чём свет стоит, показывают непристойности, в столовой назло мне воздух вслух портят. Думают мне аппетит испортить, инжир им в зубы, я не только отставляю свою тарелку, а и подъедаю за тех, кто на обед не явился. Считаю, что здесь я до семидесяти миллионов рублей дотянула.
Платон улыбнулся, вспомнив о её золотом памятнике.
— А уж жопы мне показывают на каждом шагу, — продолжала она жаловаться. — Ничего не стесняются и это восьмой и девятый класс. Надо будет в магазин зайти, где пиротехникой, торгуют. Купить какую — ни будь петарду мощную, и выстрелить в очко тому, кто задумает передо мной снять свои шорты.
Через день она свою угрозу осуществит. Янка принесла матери от своего одноклассника, примитивный пистолет, который был в моде у мальчишек хулиганов в Советские времена. Это была согнутая трубка, заряженная серой от спичек и залитой воском. Курок возводился резинкой от трусов. Выстрел прозвучал около летней столовой, когда самый толстый подросток, в детском доме Валера Шаров встав на спиленное дерево, направил свой голый зад в двух метрах от лица Людмилы Ивановны и прокричал:
— Враг хитёр и коварен. Огонь!
Огонь прозвучал, но с противоположной стороны. Восковой заряд не только напугал Валеру, но и оставил на его ягодице ожоговый след.
Мальчишки из её группы в этот день изрядно посмеялись, но снимать казённые штаны перед Людмилой Ивановной больше не осмеливались.
А вскоре действительно из музея пропала гармонь. Особо горевать о ней, конечно, никто не стал, но факт хищения настораживал и беспокоил администрацию детского дома.
Вынесла гармошку Людмила Ивановна из здания в ящике вместе с мусором и осталась незамеченной, а уходя домой инструмент унесла в бауле.

***

       К счастью, соревнований в день физкультурника не было, а это отдаляло Винта от новых столкновений с неприятелем по фамилии Ходжа. К тому же близился сентябрь, месяц выборов, где будет решаться судьба многих депутатов последнего созыва, в том числе и Смородина, который выполнял неблагоприятные прихоти Ходжи.
…После выходного дня по детскому дому пролетел слух, что директор, находясь в отпуске, сломал себе здоровую ногу. Теперь ему придётся уже передвигаться на костылях, а не при помощи трости. Кто — то жалел его, а кто — то ликовал от радости. Людмила Ивановна не выплясывала трепак от восторга и не кричала «Ура!». Она все радостные эмоции от такой новости искусно прятала в себе, которые были заметны только Винту.
— Лично для меня это трагедия, — сказал он Людмиле Ивановне, — без него я детей не смогу вывезти в другие регионы. На такие поездки только он даёт добро.
— Нашёл о чём горевать. Тебе давно пора успокоиться и работать расслабленно. Неужели не понял, что из этих детей не вырастут Чемпионы.
— Это понятно, но у меня цели и другие есть, и первая технично научить детей играть. Чтобы в будущем они где — то будут играть без меня, не опозорили моей фамилии. Поэтому поездки эти мне нужны, после них класс спортсменов на порядок поднимается. Людмила Фёдоровна вопросы такие не решает, а Владимир Иванович в больнице лежит в Астрахани.
— Ты что не понял, что наш директор непревзойдённый болтун и напыщенный показушник?
— С чего ты взяла? Мне, к примеру, он выделил деньги на инвентарь без всяких обещаний.
— Ты фигура! А я вошь для него. Когда я сюда оформлялась, он мне обещал, что сделает тепло в спортзале. Лето проходит, а приточная вентиляция не работает. А себе кабинет отгрохал, как у олигарха, — со звёздным небом над головой, с комнатой отдыха, с душевой кабиной. А мебель, какая там стоит, миллион, наверное, стоит? Ещё говорит, он деток любит. Любит — только извращённой любовью, сволочь такая. А знаешь, как он их сильно бьёт. Всех подряд лупцует, и девчонок, и мальчишек. Что детей, что воспитателей материт, на чём свет стоит. Лицемер он! Себя он любит и Гордееву. Если я говорю, что их ненавижу, значит, ненавижу, а не стелюсь как коврик перед ними.
— Ой — ли, — шутливо погрозил он ей пальцем, — мне — то только не рассказывай сказки. Ты воспылаешь любовью к детям при администрации. Ты их по головке гладишь и в темечко целуешь. А при мне ты их постоянно уродами называешь, и ещё из огнестрельного оружия крупным калибром по попкам стреляешь.
Она расплылась в улыбке и глаза сделались довольные, будто у неё во рту лежал кусок халвы.
— А что мне понравилось, как Валера Шаров с пенька слетел. Кстати, к нам, завтра, приедет какой — то клуб «Патриот», будет, проводит пейнтбол в лесной посадке. Я сама с удовольствием с маркером побегаю по кустам, постреляю в этих засранцев. А ты не хочешь порезвиться вместе со мной?
— Нет, это без меня, но посмотреть обязательно приду.
Он уже наперёд знал, что главной мишенью в этой игре будет Людмила Ивановна и все шары с краской будут адресованы ей.
В это время в бассейн заглянула Людмила Фёдоровна. Увидав там Людмилу Ивановну, она стала её отчитывать, но смотрела при этом на Винта:
— Почему вы не со своими детьми находитесь Людмила Ивановна? Идите к детям, иначе они без вас так наработают, что всему детскому дому до зимы исправлять придётся. А вы каждый день только отвлекаете Сергея Сергеевича. Потерпите ещё один день. Основная масса воспитателей завтра выйдут из отпуска, и вы перейдёте в спортивный зал.
Людмила Ивановна вспыхнула и пулей вылетела из бассейна, оставив свою широкополую шляпу на столе.
Гордеева подошла к Винту и села на стул, на котором до этого сидела Людмила Ивановна.
— Сергей Сергеевич, я уже начинаю серьёзно сомневаться в профессиональной деятельности Людмилы Ивановны. Ваш прогноз, к сожалению, оказался безошибочным и надо что, то предпринимать. Нам с ней весело, но горькая молва о поведении Шабановой, исходящая от детей всего детского дома, даст повод нашему директору для принятия соответствующих выводов. Он не задумываясь освободит её от работы, не предложив ни чего взамен. Вы понимаете, она своими программами кормит детей. Оказывается, она со взрослыми детьми обоего пола проводит ликбез по экстремальному сексу, заостряя внимания на острых эпизодах, на которые у меня язык не повернётся откровенничать даже с вами, взрослым человеком.
…Их беседу оборвала вбежавшая с бледными щеками Людмила Ивановна. Увидав, что Гордеева сидит на её стуле и любезничает с Сергеем Сергеевичем, она окинула их обоих волчьим взглядом и ринулась своей хоккейной походкой к столу. Ни слова не говоря, схватила свою шляпу и таким же манером удалилась.
— Мне кажется, что вы для неё интересны? — сказала Людмила Фёдоровна, — а вы не хотите этого замечать. Проявите к ней чуточку нежности, может она преобразуется в лучшую сторону.
…Для Винта это был удар ниже пояса. Никак он не думал, что женщина, которая ему понравилась с первого взгляда, будет выступать в роли свахи.
— Нежность я могу проявить к вам, но не к этому неадекватному и бешеному урагану. И я бы продолжил эту тему, но с нетерпением жду осени, когда вам можно будет пить вино.
Людмила Фёдоровна поняла его, и это её не смутило. За время его работы в детском доме она привыкла к Сергею Сергеевичу и не краснела перед ним как школьница.
— Это уже почти объяснение, — встала она со стула, — а я слышала, что у вас жена очень красивая!
— Копия вы, — парировал он, — но значительно старше.
— Тогда понятно! — сказала она. — Я для вас вроде машины времени, и вы мечтаете вместе со мной уйти в лучшее прошлое и наслаждаться им.
— Пускай даже так! Но вы окончание своей фразы урезали, — не уточнили, с кем я буду наслаждаться. Хотя я не верю в фантастику, я реалист и живу только настоящим. Но коль вы зацепили меня за волнующую тему, то позвольте я продолжу.
— Ой, не надо, — показала она ему свою спину, — давайте десертный разговор оставим до лучших времён. А пока простите, мне сейчас некогда. Детей из лагеря надо встречать. Автобус с минуты на минуту должен подъехать. Послезавтра в школу им идти.
…Она прошла к двери как пава, демонстрируя ему свои красивые ноги и изящную фигуру. Он смотрел ей вслед, восхищался и мечтательно рассуждал.
«Я не романтик, но эту женщину есть, за что любить и, наверное, я решусь на такой отчаянный шаг. Думаю, врёт Людмила Ивановна, что у неё любовь с директором. Будь у него хоть на спине ордена и лестница научных званий, но не сможет такая роза цвести рядом с репейником. Не должна она быть любовницей колченого директора. Не по Сеньке шапка».

***

       Шёл последний день августа. В лесной посадке было многолюдно. Патриотический клуб привёз все атрибуты для пейнтбола, маркеры снаряжения и целый ящик шаров, которыми заряжались маркеры. Дети разбились по пять человек в команды. Всего организовалось четыре команды старшеклассников. Людмила Ивановна набрала себе в команду мальчишек, которые ещё вчера входили в её группу из восьмого и девятого класса. Она крутила всё время, головой выискивая кого — то в толпе. Увидав лежавшего на траве Сергея Сергеевича, подошла к нему.
— Сейчас я покажу этой фифе Гордеевой, как за короткий срок приучила свою группу детей к собранности и хорошим взаимоотношениям. Пускай не думает, что я безрезультатно отработала за воспитателя.
— Да ничего она не думает. Людмила всего-навсего требует от воспитателей чётких действий. У неё работа такая. А будет закрывать глаза на наши бездействия, то дети нам на голову сядут.
Она опустилась перед ним на колени и, сузив глаза, с ехидцей, спросила:
— И давно ты её Людмилой называешь мой неверно поданный? Меня ты ни разу так не назвал. А я тебя и Серж, и Любимый!
— Можешь меня называть хоть Василиском, хоть Джорджем Клуни, мне всё равно. А её я так назвал, потому что нравится она мне. Понемногу привыкаю к нашим близким отношениям, которые не за горами. А тебя я как мужчина уже не должен интересовать. Всё своё внимание обрати на Мишу ветеринара. А мы с тобой очень хорошие и близкие друзья. И встань с колен, на тебя народ смотрит.
Она повернула голову назад и встретилась глазами с Гордеевой. После чего резко поднялась с травы и отряхнула ладонью колени:
— Пойду я лучше мундир на войну одену, — искоса поглядывала она на свою соперницу, — а стреляю я неплохо. Была Чемпионкой института из пневматического пистолета.
В последней фразе Винт уловил угрожающие нотки. И чтобы судьбу не испытывать, он взял Гордееву под руку и подвёл её к общей толпе, а сам лёг на травку.
…На этих боях присутствовали все сотрудники детского дома, кроме директора. На столах стояли торты и газированная вода. Призы для команды победительницы лежали в большой коробке у завхоза, которые она никому не показывала.
…Людмила Ивановна залезла в мешковатый комбинезон цвета хаки, взяла маркер в руки и как командир партизанского отряда начала отдавать приказы своей команде.
— Входим в лес и сосредотачиваемся по двое, я буду вас сзади подстраховывать. Во время боя всем слушать мои команды. Тогда победа будет за нами!
…Сергей Сергеевич, лёжа на травке, наблюдал с улыбкой за Людмилой Ивановной, предвкушая, как она будет выглядеть после боя. Ясней ясного было, что град зарядов из маркеров уйдёт в её сторону. Мальчишкам не нужны были неизвестные призы, хранившие в коробке. Для них лучшим призом считалось, — всадить хлёсткий заряд в попу Людмиле Ивановне. В отличие от неё, они уже не первый раз участвовали в таких войнах и знали, чем ближе противник к тебе находится, тем ощутимей будет боль. Никто не знал из присутствующих, как не знала и она, что мальчишки обеих команд между собой договорились, что в первую очередь каждый боец из своих маркеров должен поразить плоский зад Людмилы Ивановны, а затем разбежаться по разным сторонам и продолжить схватку, но уже без неё.
…Прозвучала команда готовность. Воинственно настроенная командирша махнула рукой, державший маркер и крикнула:
— За мной гвардейцы, победа будет за нами!
Её призыв потешил всю собравшуюся публику, а участники боя разбежались в разные стороны. Кусты задрожали, лес затрещал, создалось такое ощущение, что в чаще пробивается стадо кабанов или лосей. И вдруг тишина. Буквально через минуту прозвучал один выстрел, — и дикий крик Васи Семина:
— Людмила Ивановна, смотри в кого стреляешь.
Затем несколько коротких очередей прорезали воздух, и уже громкий голос Людмилы Ивановны выразительно выдал:
— Предатели, собаки и отборный мат.
После выданной ненормативной словесной фразы, простым смехом не обошлось. Раздался гомерический хохот. Взрослые хохотали все поголовно, дети попадали на траву и держались за животы. Всех заразительней был Винт. Внутренне он смеяться начал ещё до старта, но, когда услышал раздирающий крик Людмилы Ивановны, его было не остановить. Ему и падать было не надо, он катался по траве. Так он давно не смеялся. Остановился он когда рядом с ним незаметно оказалась Людмила Фёдоровна.
Она вытерла платком глаза, затем бросила державший в руках журнал на траву и присела на него рядом с Платоном.
— Да, Сергей Сергеевич, кадра вы занятного нам отыскали.
— Ищут в лесу грибы, и ошибки в диктантах. А её нам вероятно с параллельного мира заслали. Она постоянно им бредит и мало того меня к нему причисляет.
— И там она так матом научилась ругаться?
— Касаемо её искромётного лексикона, то я не слышал от неё ничего подобного, — ответил он. — Наверное, от ваших воспитанников научилась? Они все поголовно матерятся, как сапожники.
— Это всем известно и вдобавок от мала до велика все курят, — добавила она.
Немного погодя раздался ещё один хлопок, и старый электрик с хозяйственного двора подошёл к столу, где стояли сладости с горестным видом озвучил этот выстрел.
— Расстреляли комиссара, за бесовский язык. Увековечим её память на этом поле боя, кусочком торта и стаканом газировки.
— Вначале похоронить надо, — сказал кто — то из толпы.
— Видите Сергей Сергеевич до чего дошло, её уже дети похоронить собираются, — заметила Людмила Фёдоровна.
— Попробуйте, сказать ей про похороны, так она вам быстро настроение испортит. Получите ответ примерно в таком тексте; «пока не съем тазик кутьи на ваших похоронах, — не успокоюсь». Сам удивляюсь ей, она как кусочек моря, то взволнованная словно волна, то уравновешенная как при штиле. Не женщина, а головоломка, какая-то?
— Так сами сказали, что она женщина из параллельного мира, — поднялась она с травы, — скорее всего Людмила Ивановна просто неприспособленна к земной жизни. Скажите ей, пускай она добровольно возвращается в свой загадочный мир. Не то Панкратов придёт, он лично сам её с Байконура запустит в родную вотчину.
— Я юмор, конечно, уважаю, но доля правды в ваших словах есть. Как это я сам до этого не додумался, — почесал он затылок. — Я же на неё различные трафареты примерял. А ответ то простым оказался, который вы мне только что сейчас преподнесли на полянке. Она действительно не приспособлена к жизни. Хотя я привык к ней и мне без неё порой скучно бывает. Подколоть некого. Она, кстати, никогда на меня не обижается.
— С чего это Людмила Ивановна на своего любимого будет обижаться, — прошлась она по нему своими неотразимыми глазами. — Весь детский дом уже говорит, что вы не просто друзья.
В её голосе он услышал естественные звуки ревности, но склонять разговор к этому ложному факту не стал.
— Мы не любовники, а только друзья. А если точнее выразиться, она для меня как приложение от скуки. Я, конечно, ей так не скажу, — обидеться, может. Людмила Ивановна прикольная и ещё у неё есть своё «Я». Она никогда в жизни не пойдёт на поводу у подлости и несправедливости. Это прекрасное качество я в ней ценю. Однажды я имел счастье убедиться в её порядочности. Когда мы с ней работали в клубе «Сибирь», я серьёзно повздорил с руководителем клуба по фамилии Ничтожество, который вызвал стражей порядка и пытался мне нарисовать статью. И если бы не Людмила Ивановна, мне бы тяжко пришлось оправдываться в одиночку, без адвоката. Она, не кривя душой и не подыгрывая директору, у которого ходила в замах, приняла мою сторону и потеряла работу.
— И я бы смогла так поступить, — неожиданно сорвалось с губ Людмилы Фёдоровны.
— Вы бы только могли, а она уже поступила. И вам я не представлю таких возможностей для исполнения подобного подвига. Потому что я вас очень ценю, как человека, который заполнил моё вакуумное состояние любимой работой.
— И всего, то, — собрала она морщины на лбу.
— Сказать вам большее, обстановка не позволяет, — отвлечённо сказал он, — а то расчувствуюсь и позову вас в посадку прогуляться.
— Ну, вы и жучок Сергей Сергеевич. Представляю вас молодым, — наверное, с половиной города гуляли по посадкам.
— Ну почему же, в те года другие места были для прогулок. Это спортивные сборы, поездки на соревнования, гостиницы разных городов. На лес времени катастрофически не хватало.
— У нашей Розы Викторовны, тоже молодость такая была в итоге она осталась одна. А вы всё — таки семью успели завести.
— Вашу Розу я, кажется, знаю, она раньше копьё метала. А потом вдруг пропала. И я не удивлюсь, если встречу её здесь.
— Да она копьеметательницей раньше была и не плохой, медали на России брала. Потом работала тренером в Спартаке, постепенно топя своё одиночество в вине, потеряв по этой причине работу. Немного остыв от вредной пагубности, пришла к нам работать. Периодически срывается. Последний раз рецидив с ней случился в мае. Директор заставил взять её отпуск за свой счёт и направил лечиться в монастырь Александра Невского, что рядом с её домом находится. Завтра ждём её в новом облике. Но всё равно хочу вас предупредить, что она жуткая женщина и вы пуговицы на своей рубашке перед ней не расстёгивайте. Откроете перед ней свою душу, через час весь детский дом будет знать, чем вы дышите.
— Спасибо за совет, — с благодарностью посмотрел он на неё, — а то я человек коммуникабельный и запросто могу разговориться даже с незнакомым человеком.
— В этом я уже убедилась, — подарила она ему милую улыбку. — Я сейчас подойду к судьям и прошу вас, в след мне беспардонно не смотрите? На нас обращают внимание.
…Тогда он тоже поднялся с травы и, достав сигарету, направился в противоположную сторону от судейского столика.
Постепенно из посадки стали выходить подстреленные бойцы. Когда последней появилась команда победительница, то оказалось, нет Людмилы Ивановны. Её начали дружно хором все звать, но отзывов не было. Тогда дети и взрослые пошли прочёсывать посадку. Её нашли около большого муравейника. Она лежала связанной по рукам и ногам пластиковыми хомутами. Весь её мундир и забрало было в краске от шариков. Полоска скотча закрывала рот, которую сорвали в первую очередь.
— Гады проклятые, — закричала она, — предатели, завтра пойду в военкомат и скажу, чтобы их в армию не призывали. Продадут Родину за сигарету!
У кого — то из ребят нашёлся ножик. Хомут с рук кое — как обрезали, а на ногах твёрдый пластик с металлической прожилкой, ни в какую не поддавался.
— Допрыгаете до штаба? — спросил у неё один из организаторов проводящего клуба «Патриот», — там у нас есть мощные ножницы.
— Вы что смеётесь, эти непослушные уродцы мне всё седалище изрешетили. Носилки мне подайте или на руках несите.
— А карету скорой помощи или вертолёт вам не вызвать? — с сарказмом спросил он.
— И против этого транспорта я не возражаю, но лучше паланкин, а позади, чтобы слоны шествовали. Хоть женой раджи побуду немного.
Винт, стоял за спинами ребят и наблюдал, как капризничала Людмила Ивановна.
— Не надо ей ни вертолёта, ни скорой помощи. Пускай снимет с себя кроссовки, тогда хомут беспрепятственно покинет её ноги, — посоветовал он, — хомут же не затянут у неё намертво, как на руках.
Через десять секунд, она стояла на ногах, но, когда возвращалась к штабу, охала и ахала всю дорогу и держалась руками за свой плоский зад.
Инцидент с расстрелом командира гвардейского отряда обошёлся обеим командам дисквалификацией, но большой радости от такого мягкого решения Людмила Ивановна не испытывала.
— Не согласная я, — бушевала она в штабе с бледными щеками. — Меня лишили свободы передвижения, а это уголовная статья. Мне весь зад прострели, сейчас пойду к медицинскому эксперту, снимать ранения. За решётку преступников! — выкинула она окончательный лозунг.
— А вы хоть знаете, кто вас связал? — спросила Людмила Фёдоровна.
— Кто их знает, — пылила она. — Они все в одинаковой форме и в масках. Напали на меня с тыла, и давай крутить как неваляшку. Попробуй, отбейся от девяти здоровых бычков. А один кто — то, как по барабану стучал по моей спине кулаками.
— Никто её кулаками не молотил, — подал голос неуклюжий Валера Шаров. — И вообще она сама виновата во всём. В своих бойцов начала первой стрелять. Вот мы её и нейтрализовали, чтобы сзади она нас всех не перещёлкала. А для острастки пометили её краской.
— Это ты называешь, пометили, — набросилась она на Валеру, — я раненая в тело и очень серьёзно. У меня после вашей иудейской атаки задница негритянская стала. Ты знаешь, сколько денег уйдёт на мази и витамины? Я теперь неделю не смогу сидеть ровно, а ты говоришь, пометили.
Валера хоть и был неповоротливым увальнем, но его язык и голова быстро среагировали на обвинительную речь Людмилы Ивановны.
— В башку вы шибко ранены, а не в тело. Я две недели сидеть не мог после вашего выстрела, однако не побежал подавать на вас в суд. А с вами пошутили, и вы такую вонь подняли, будто ведро тухлых яиц съели. Вас это как педагога не красит!
Он моментально обезоружил её своим аргументом, после чего ей бессмысленно было требовать крови мальчишек.
К тому же она мысленно и быстро, как сканером прошлась по своей работе с подростками, и поняла, что всё идёт не в её пользу. Её непедагогические элементы воспитания сирот могут в одночасье прилюдно вскрыться, поэтому она быстро закрыла рот и посмотрела на Валеру. В её глазах таилось перемирие.
…Он не смотрел на неё, но по его поведению было видно, что главным фигурантом в этой ожидаемой катавасии был именно Валера. Он не мог ей простить того злосчастного выстрела, после которого у его ягодиц появился цветовой контраст. А для других мальчишек это была очередная забава, на которые они охотно соглашались, кто бы им ни предложил позабавиться. А с участием Людмилы Ивановны это была двойная забава. Нельзя было сказать, что они ненавидели её или люто не любили. Никаких антипатий и симпатий они не испытывали к ней. Для них она была объектом многих насмешек. И чем больше она выказывала свою злость, тем больше отпускались в её адрес плоские шуточки. Любили они поговорить с ней на запретные темы, в которых она охотно принимала участие. И это было её большой ошибкой, вскоре она стала получать от мальчишек откровенные пошлые и распутные намёки.
И всё — таки Валера, отнёсся с пониманием к раненой женщине. Он посоветовался со всеми бойцами, принимавшими участие в захвате и расстреле Людмилы Ивановны, подошёл к ней и тихо сказал:
— Так и быть мы отдадим вам наши порции торта, в знак примирения.
Скупая и болезненная улыбка появилась у неё на лице. Она стала обладательницей целого торта.
— Сегодня у вас товарищ комиссар будет праздник живота! — подошёл к ней электрик, — бывайте, живы, и здоровы! А мальчики, не хай, кизил жуют. Заслужили!

*** 

        Кончилось лето. На работу вышла Роза Викторовна. Как он и думал они действительно друг, друга знали раньше, но официально не были представлены. Это была женщина лет пятидесяти, с мужскими грубыми чертами лица и грубым голосом. Но это не мешало сиротам уважать её. Они встречали и здоровались с ней радушно. Раньше она одна была спортивным работником и крутила весь спорт в детском доме. Помимо этого, тренировала у мальчишек футбол. Знакомство Винта с ней было лёгким и быстрым, что подчёркивало её простоту в общении. Она сама в конце рабочего дня зашла к нему в бассейн и просто сказала, — Привет!
— Повезло ребятишкам, — сказала Роза Викторовна, когда увидела, их грамотную игру, — наконец — то стоящий тренер появился. А то просились на эту ставку разные массовики — затейники, но папа решительно был настроен. Брать только опытного тренера. А вот вашу знакомую я слышала, он не особо жалует. Это плохой сигнал!
— Мне этот сигнал сердце не жжёт, — равнодушно ответил он, — она взрослый человек, пускай думает.
— Ты знаешь Сергей Сергеевич, что этот взрослый человек на условную сухомятку посадила детей детского дома. Она, что лыком подпоясана?
— Не понял, излагайте, пожалуйста, свои мысли ясней, — поразился он её сленгу.
— Куда уж ясней. Спортивный зал есть, а инвентаря и спортивной формы нет. Она нас ограбила и очень просто! — испытывающее посмотрела она ему в глаза. — Из инвентарной комнаты вынесла дорогие и ценные вещи, оставила одно старьё и дешёвку. Я примерно прикинула, на двести тысяч инвентаря она вместе с формой вынесла из детского дома. Только одних мячей и коньков на сто тысяч пропало. И всё это не для дворовых спортсменов, а для профессионалов. На такую сумму сгинула и спортивная форма.
…У него от таких цифр глаза поползли на лоб.
— Так в полицию надо обращаться, — специально сказал он, чтобы проверить реакцию Розы.
— Я в органы не верю и не хочу с ними сотрудничать ни в качестве подозреваемой, ни в качестве свидетельницы и даже потерпевшей. И если мы вызовем следователя, то придётся туго папе. Всё, что у меня хранилось в складе, на приходе в детском доме не стояло. Ему за это такую головомойку устроят, что мало не покажется. Да и мне влетит.
— Ну, тут уж вы сами решайте. Могу только вам сразу сказать, если она действительно очистила вас, то назад вы ничего не получите. Она не тот человек, чтобы расстаться с товаром, который ей даром достался. Для Людмилы Ивановны находка извне, это приравнивается примерно к её дню рождения.
— О возврате речи не идёт, — метнула недобрую искру из глаз Роза Викторовна. — Я сейчас молю бога, чтобы она наш товар не засветила, где не нужно. Представляешь, кем я буду выглядеть в глазах папы. Я слышала, что у тебя с ней нормальные отношения, поговори с этой дамой по душам, чтобы она не попалась, когда будет продавать товар. А если хочет, то я ей посоветую оптовика, который у неё всё скопом заберёт и под пытками никогда не сдаст своего поставщика.
Он понял, что Роза Викторовна неспроста в первый день открыла возможности скорого сбыта неучтённого товара, человеку, которого практически близко не знает. «Выходит она и меня подозревает?», — подумал он. Внутри неприятно что — то ёкнуло и, зловещий импульс отстучал в его мозги. «Ты покрываешь преступного элемента, а за это в уголовном кодексе существует статья».
…Зная о преступных деяниях Людмилы Ивановны, по сути дела он становился её соучастником. Но ни при каких обстоятельствах выдавать её не помышлял. Последняя мысль, посетившая Винта, в какой — то степени оправдывала её. «Подумаешь, вор у вора дубинку украл». Он мысленно обдумал просьбу этой грубоватой женщины, но конкретного ответа ей не дал.
— Для меня сей миссия, не совсем приятна. Но попробую, — пообещал он. — И, то я с ней буду разговаривать только в том случае, если у неё дома увижу какую — то спортивную новинку, которую она не спрятала.
— Уж, пожалуйста, — сказала на прощание она, — нам же здесь с тобой работать, а её Владимир Иванович любыми путями выдавит отсюда. Тут дело времени.
…После её ухода у него остался плохой осадок на душе. Все эти «дворцовые тайны» он терпеть не мог, так, как сам мог взбунтоваться, узнав об откровенной несправедливости. На протяжении всей жизни он вдоволь наелся терпких плодов от омерзительных коллективных интриг. Хоть и выходил он из них достойно, но крови при этом испортил с излишком. Сейчас ему хотелось только спокойствия. Он думал, в детском доме его обретёт. Спокойствие здесь было, но относительное, где-то всё равно шушукались. И, на его счастье, он многого не знал, а вот Людмила Ивановна была в кругу всех событий, но не всегда делилась с ним своей информацией. Не от того, что она ему не верила, а просто она оберегала его от ненужных слухов. Потому что все тары бары растабары рано или поздно могли отразиться на спортивной судьбе её дочери.
…Когда Роза покинула бассейн появилась Людмила Ивановна. У неё было депрессивное состояние, и чтобы снять его она пришла к своему спасителю, Платону. Дети в это время собирались на ужин. Проходившим мимо неё мальчишкам она как бы, между прочим, кинула:
— Голубки, если вы в столовую пошли, принесите что — ни будь вкусненького? Там кстати сегодня сырники со сметаной, и жареная рыба.
Когда ребята ушли, он открыл окна. А она опёрлась о кафельную стенку и подняв глаза на потолок, будто отыскивая там что — то, сказала:
— Ты для меня как батюшка, как психотерапевт. Поэтому должен выслушать и дать такой совет, чтобы ни одна тварь меня не пугала.
Он точно знал, о чём она поведёт разговор. Слушать её нытьё желания никого не было, но её версия для него была любопытна.
— Если ты на исповедь ко мне пришла, тогда знай, я грехи не отпускаю, — с нескрываемым равнодушием произнёс он, — не по чину мне святым делом заниматься. А вот развеять туман в твоей голове, попробую.
— Я сама себе грехи отпущу. Роза претензии мне предъявила по своей каптёрке. У неё недостача там огромная. Хочет на меня повесить двести тысяч. Совсем в монастыре чокнулась. Набросилась на меня, чуть ли не с кулаками.
— Тебе — то откуда известно про монастырь? — изумился он, — я думал, об этом знает, только узкий круг.
— Не прикидывайся валенком, об этом даже дети знают. Она три месяца туда ходила лечиться за свой счёт, а сегодня пришла, чтобы оформить очередной отпуск. Змея она, а не женщина. Если я и взяла в её каптёрке, что — то, то не больше, чем на пятнадцать тысяч. Коньки пропали новые, зачем мне они нужны тем боле сорок второй, сорок третий размер? Чтобы зимой один раз сходить во дворец спорта. Я и на прокат там могу коньки взять, и не сорок третий, а свой дамский размер.
Послышался его тяжелый вздох. В нём не отражалось ни грамма милосердия, а только тупая боль, навевающая тоску от безысходности положения.
— А я тебя предупреждал, что спишут всё на ключницу этой злосчастной каптёрки. А ей в последнее время была именно ты. Теперь суши сухари, вяжи тёплые носки и готовься к этапу на север. А Янку отдавай сюда на воспитание, так и быть я за ней присмотрю здесь.
Её глаза помутнели и она, приподнявшись на носки, вытянула руки вверх, будто хотела дотянуться до небес.
— Бог ты мой, — вскрикнула она, — и словно водяной ручеёк сползла по стене и приземлилась на холодный пол. Уткнув голову в колени и, несмотря в глаза Винту, без зла сказала:
— Пропади ты пропадом, со своими страшилками. Ты же не прокурор, а психотерапевт. Зачем меня пугаешь? Лучше обнял бы, пока детей нет, и утешил по уму.
— Сейчас ребята тебя сырниками утешат, — сказал он ей, — перекусишь, тогда и поговорим серьёзно.
Он пошёл закрывать окна в бассейне. А в это время после ужина начали подтягиваться дети. Последний мальчик Витя Серёгин принёс ей большую тарелку с горкой наложенных сырников в сметане. Она почти вырвала тарелку из рук и скрылась в своей комнате. Когда он к ней зашёл, то больше половины уже не было.
— Оставь хоть Янке, она сейчас из школы придёт на тренировку. Наверное, голодная?
— Дома пи**еша тушёного поест, а здесь мне самой мало, да и не любит она творог.
— Чего, чего поест? — не понял он её.
— Ты видимо совсем забыл, что я иностранный язык учу. Пи**еш в переводе с английского на русский, это гороховое блюдо. Я его отварила и натушила целую утятницу. А сырники я сама прикончу. Памятник же с моей массы тела будут отливать, а не с её, — стебля от баклажана.
…Этим нелепым доводом она заставила его улыбнуться. На этот раз он не прятал улыбку. Людмила Ивановна смотрела не на него, а в тарелку, откуда удивительно быстро исчезали сырники. Она обильно вымазывала их сметаной и целиком запихивала себе в рот.
— Понимаешь, меня сегодня из столовой с позором выгнала Пизанская башня, — проглотив очередной сырник, сказала она. — Диетическая сестра такой скандал подняла, что я больше там не появлюсь. Кричала, что я сирот объедаю, и только воспитатели имеют право кушать в столовой. Будь она проклята, стерва толстожопая. У неё женя не меньше, чем у директрисы из Метеора. Вот скажи мне, где наша диетическая сестра такой зад отъела?
— Ну, я не знаю, наверное, природа одарила?
— Хренушки, а не природа. Сама харчи сиротские ворует. Думаешь, я не вижу, как она урезает дневной рацион у детей. А вечером за ней муж на машине приезжает, у которой после её сумок, колёса асфальт проминают. Мне бы хоть раз взглянуть на калькуляцию. Я бы ей показала, кто сирот объедает. Она засунула последний сырник в рот и, не дожевав его до конца, вытерла губы концом спортивной майки. — Ну что теперь и покалякать можно. Пошли, покурим, у тебя сигареты есть?
Он ей дал сигарету, но курить не пошёл: — Иди, покури одна, а мне нужно работать. А о схватке с Розой забудь. Я тебе авторитетно заявляю, ничего она тебе не сделает. Это ей нужно бояться, а не тебе. Делай вид, что ты ничего не знаешь и голову перед ней не опускай. Будешь прислушиваться моего совета, вскоре всё забудется. Только не наглей и включайся в работу. Запомни директор не добрый ангел, а грамотный руководитель, у него дисциплина на первом месте стоит.
— Ха, ха, ха, — заржала она от радости, — знаю я, что у него на первом месте стоит. Педофилия у него любимое занятие, — после чего она ушла курить.
Он пропустил последнюю её фразу мимо ушей и подошёл к Вите Серёгину.
— Витя и сколько же ты сырников принёс Людмиле Ивановне?
— Пятнадцать штук и два стакана сметаны бухнули в тарелку, а рыбу мы сами съели.
«Невероятно, но чую, она поставила перед собой цель, повысить вес таким образом? Неужели непонятно что никто ей памятник золотой отливать не будет? Да о чём там говорить, ей и с глины никто его не вылепит. Разве, что на масленицу чучело пацаны сварганят и сожгут в саду. Хотя корму ей бы не помешало подкорректировать, но сырники вряд ли ей помогут в этом деле, — подумал он. — Тут пища должна быть калорийная и тяжелая».

***

       Выборы прошли тихо и скучно, будто не депутатов выбирали в местное собрание, а членов в комитет садового товарищества. Никто из администрации города, не ожидал, что с дистанции сойдёт Смородин. Его затоптали ещё до старта. И помог ему в этом «человек Х». За месяц до дня выборов этот «Х» выбросил в интернет сведения, как «спикер городской думы» за бюджетные деньги вывозил членов своей семьи и других родственников в страны дальнего зарубежья, такие как Австралия, Бельгия, Германия, Тайвань. Факты из интернета подтвердились. После чего была небольшая газетная шумиха, и он скромно снял себя с дистанции, доверив решать дальнейшую судьбу следственному комитету. Кто был этим человеком «Х» для городского населения осталось загадкой.
Вскоре законная жена Смородина и родная сестра Ходжи из престижной школы была переведена учителем в среднею школу районного села. Супружеская чета потерпела крах и кто — то встретил такую новость, как рядовое событие, но только не Людмила Ивановна. Она безумно была рада справедливому исходу краха Смородина. И как опытный политик доходчиво рассказывала всем сотрудникам детского дома о его зарубежных вояжах. Такой поворот дела заставил её ещё больше поверить в неизбежности кары, для тех, кто не чтит уголовный кодекс России.
…У Винта жизнь шла своим чередом, медленно тянулись дни и ни один из них не приносил никаких изменений. Он не вникал ни в какие выборы. Местных газет он не читал, телевизор не включал. Он был полночью включён в работу. Предстояло первенство города, а затем соревнования среди детских домов в Липецке. Но у него под боком было информбюро в лице Людмилы Ивановны. Она освещала ему все события не только в детском доме, но и в городе. Ещё за пару недель до выборов он узнал от неё, что честь кандидата в депутаты местного совета Смородина «измарана смердящей краской» и что ему осталось вместо выборов покупать верёвку и мыло. Так же он узнал от неё, что привезли из Астрахани директора в гипсе и на костылях. И с особым удовольствием она рассказала ему, что в столовую детского дома нагрянула большая комиссия, и обнаружили недовесы в порционных блюдах детей. После чего диет сестра написала заявление на расчёт.
— Ещё бы Розу выгнали, к чертям собачим, — шептала она ему на ухо, — ты обрати внимание на её холодное, как у волчицы лицо. Она кровожадна и хитра. Роза всё равно запьёт, я такие натуры знаю. У неё под толстым слоем жира прячется кадык. Поэтому она баба сильная и кодировке не поддаётся.
— Ну и что из этого?
— А то, что кадык бывает только у мужчин, значит она гермафродит. И бросит пить оно только по убеждению.
— Откуда ты эту несуразную теорию раскопала?
— Я же в науке сейчас ковыряюсь, — важно заявила она.
— А ты что не знала, что она в монастыре лечилась, — напомнил ей он, — причём здесь кодировка и к тому же туда сомнительных личностей не пускают.
— В монастыре она подлечивалась, после кодирования. Мне бабы сказали, что она может и после отпуска месяц загулять, если запьёт. Ей директор все грехи прощает. Но за что, и как? — тебе пока рано знать.
— Ничего знать не желаю, — отрезал он. — Я работать сюда пришёл, а не слушать утиные динамики и болотные рулады лягушек — квакушек. И тебе не советую совать нос, куда не следует. Лучше готовься к поездке в Липецк, повезём туда десять человек. Мне одному там не справится. Янка тоже поедет, но ей нужно послезавтра город выиграть. Зная её соперниц, думаю, её задача будет выполнима. И вообще я настроен, забрать со своими подопечными все награды. В других секциях настольного тенниса дело совсем швах. У Ходжи дети и по «пятому» юношескому разряду не играют, а про другие школы я и говорить не хочу.
Людмила Ивановна с большим трудом сдерживая свои эмоции, прикусила нижнюю губу и весело повела глазами:
— Как я буду рада! А как будет исходить поносом Ходжа! Я его в это время обязательно поздравлю.
— С чем ты его поздравишь?
— С изменением стула.
— Ну и язва же ты, Людмила Ивановна, — осуждающе покачал он головой.
— Терпеть не могу пакостных людей, — зло сверкнула она глазами, — Была бы я феей, обязательно всех говнюков собрала бы в одну кучу и в район Северного Ледовитого океана переселила. Пускай там дрейфуют.
— А почему не в космос, там места больше.
— Космос для благородных людей. Пакостникам там не место. Их забросишь туда, так вместо чистого дождя на нас будет литься их протухшая моча, а вместо снега, детская неожиданность в жидком виде. Нет уж, пускай они наслаждаются вечной мерзлотой.
— Как хорошо, что ты не фея, — иронически, произнёс он.
— Это почему?
— Да потому что феи добрые бывают, а твоя ипостась злой колдуньи. Сказала бы ты, что одним мгновением палочки всех плохих людей превратила в добропорядочных, то могла бы себя называть феей. Но нет, же ты хочешь половину человечества отправить на вечную мерзлоту, чтобы они жевали там ягель и мох.
Она недовольно брызнула глазами в его сторону:
— Ну, пусть даже колдунья, они тоже могут делать из навоза конфету. А ты Серж я смотрю, такой правильный стал, как тот интеллигентный незнакомец. Он, который день ходит по детскому дому, всем мило улыбается и правильные советы даёт. А кто он никто не знает. Кстати, ты не знаешь, что он у нас тут делает?
— Если уж ты не знаешь, откуда мне знать. Я в коридорах появляюсь только два раза на дню, когда прихожу на работу и когда ухожу.
…Конечно, он знал этого незнакомца, но ей признаваться не стал. Это был новый юрист, мужчина лет пятидесяти, которого звали Леонид Анатольевич, до этого работавший в налоговой службе. Он был со всеми предельно вежлив и разговорчив. В душу никому не лез, но дельный совет готов был дать каждому. Даже зайдя в бассейн, где тренировались теннисисты, он исходя из соображений техники безопасности, определил, что дети должны тренироваться в другом месте. И что он приложит максимум усилий подыскать новое помещение для дальнейших тренировок. Между слов, они обменялись остренькими анекдотами и, пожав руки, как давние знакомые расстались.
Сергей Сергеевич возлагал, на юриста большие надежды и поэтому его персону не хотел обсуждать с Людмилой Ивановной, опасаясь её дурного глаза. Она бы так и просидела около него до конца рабочего дня, но вездесущая Людмила Фёдоровна, открыв настежь дверь бассейна увидала там тренера по волейболу. Она с немым укором посмотрела на Шабанову и не заходя в помещение покачало головой. Это был сигнал, отправляться ей в спортивный зал, куда она так и не могла пригласить к себе на занятия ни одного ребёнка.
— Мы тут важный вопрос решаем, Людмила Фёдоровна, — певуче оправдывалась Шабанова. — В ближайшие выходные городские соревнования состоятся. Вот я и Сергей Сергеевич работаем сейчас над отбором, кому честь детского дома защищать!
— Ну, ну, — произнесла Гордеева, только не забывайте у вас сегодня репетиция, и закрыла дверь.
— Теперь тебе можно домой срываться, — подковырнул Людмилу Ивановну Винт, — самый главный наш начальник тебя лицезрела, значит, в табеле поставит нужную цифирь.
— Ужин скоро, куда я пойду, — не поняв его иронии, сказала она, — диет сестры нет, так я сейчас смело подсаживаюсь за столики к твоим мальчишкам. Поем, а потом на репетицию надо идти. У меня скоро будет ослепительный дебют. Ко дню учителя готовим спектакль по Зощенко, после репетиции смоюсь отсюда. Янку ждать не буду, дорогу к дому знает. Пускай готовиться основательно к турниру.
— Оказывается ты у нас ещё лицедейка, — уколол он её. — Актёрским даром обладала давно, а на подмостки решила подняться в девяносто лет.
— Смутно помню, но в далёком пионерском детстве, играла главную роль.
- И кем же твоя героиня была на сцене? — спросил он.
— Старуху играла в сказке Щи из топора, — вспомнила она. — А ты что совсем меня старой каргой считаешь?
— А колдуньи молодыми и не бывают.
— Не подавись инжиром, — понесло её, — увидишь меня на сцене, тогда поймёшь, кого ты от себя отталкиваешь, — и, проведя руками по своей талии. — Ну чем не берёзка, и ломать не надо, она сама шелестит листвой перед тобой. Тебе остаётся только нежно обхватить ствол и прижаться к ней. Ну, на что тебе сдалась эта Люда — зануда? Она же безбожница, значит беспредельная грешница. У неё на лице написано, что она ежедневно тает от любовных утех. А я непорочна, как святая дева Мария, — милая, ласковая, иногда, конечно, бываю изобретательной шалуньей. И после своих шалостей я никогда не ставлю покаянную свечку под образом. Как я заметила, ты тоже большой шалун. Мы же созданы друг для друга! Давай шалить вместе? Когда мы вместе, то у меня возникает ощущение, что ты вдыхаешь мою плоть, а я твою. Я всё равно буду ждать тебя, даже если появишься на моём пороге без чемодана. Положишь мне на плечи свои как тиски сильные руки и нежно произнесёшь: «Ну, здравствуй лапушка!». А я тебя сладко чмокну в щёчку и вручу серебряный кубок в руки, наполненный Массандрой, и скажу, что наш с тобой грех безгрешен. И твоя жена не должна лить ручьями слёзы, по утерянному мужу. Воля чувств, не подчиняется никаким нормативам, — она умолкла и вдруг неожиданно предложила; — Пошли, перекурим, и я пойду ужинать.
…Он давно перестал удивляться её словоохотливости, в которой порой переливался бред с разумной речью. И он уже привык, к её чувственным откровениям, которые она отпускает при каждом очередном перекуре. Она с некоторых пор бывший кабинет медиков стала называть комнатой лирической загрузки. Отвадить её от себя было просто невозможно. Она воспринимала от него буквально всё, как божью искру. Он ей и грубил и отчаянно не раз выталкивал из бассейна, но она только улыбалась. Ему казалось, что если бы даже он выпорол её ремнем, то она получила бы от этого, больше наслаждение, нежели чем боль.
— Курить я не пойду с тобой, ты какая — то сумрачная сегодня, — сказал он. — От непорочной берёзки, горечью как от борщевика отдаёт. Ты мне не листьями прошелестела, а короб небылиц наплела. Ты случайно не во хмелю сегодня?
— Я что тебе алкашка, на работе под градусом появляться. Это только нашему директору положено. Он же здесь, как наместник бога, — хвати его за ногу.
Винт не стал дальше продолжать с ней разговор. Взял её за плечи и, проводив до дверей, сказал:
— Мне действительно надо к соревнованиям готовить детей, а ты дуй на ужин и не забудь поклониться своей музе Мельпомене.
В дверях она столкнулась с дочерью и, окинув её маслеными глазами, сказала:
— Тренируйся дорогая, Сергей Сергеевич возлагает на тебя большие надежды!
— А я для чего пришла, — не грубо оттолкнула она мать от себя и, поздоровавшись с тренером, вошла в бассейн.
В этот день он допоздна работал с детьми. Людмила Ивановна в девять вечера появилась в бассейне, и ни на кого не смотря, забежала в свою комнатушку, взяла в руки плащ с сумкой и была такова. Янку до дома отвозил тренер.
— Ты Яна обязательно послезавтра должна быть первой, второго места нам не нужно, — сказал он ей. — Ты защитница с одиночным ударом. Против тебя достойно никто не сможет выступить в нашем городе.
— Я постараюсь Сергей Сергеевич.
…День триумфа настал. Соревнования проходили в Сибири. Как он и рассчитывал все медали ушли в копилку детского дома, за который выступали и семейные дети, занимавшиеся, у Сергея Сергеевича больше года. Золото, серебро и бронзу с недовольным видом вешал на шею воспитанников Винта, главный судья соревнований Ходжа.
Когда очередь дошла награждать Яну Шабанову, он, отвернув своё лицо от Чемпионки, медаль подал ей в руки. После чего раздался пронзительный свист судейского свистка. Так выражала недовольство награждением Людмила Ивановна.

***

      Сибирь тонула в прямом и переносном смысле. Ходже было о чём задуматься. На втором этаже, где он сдавал помещения под офисы, с пятницы на субботу грянула беда. У бизнесменов была корпоративная вечеринка с сауной, на которой присутствовал и директор с его нездоровым желанием прилично принять на грудь. Кто — то из пьяного люду сломал кран и не удосужился перекрыть главную задвижку. Вода хлестала всю ночь и затопила первый этаж. Паркет на полу полностью вздыбился, не только в спортивном зале, но и кабинетах бизнесменов. Потолок, облицованный гипсовой плиткой, частично обвалился. Ущерб клубу был нанесён ощутимый в пределах 300 сот тысяч. Вернее, не клубу, а стадиону и его единоличному хозяину.
…Ходжа забил тревогу. Для ликвидации аварии вызвал всех ветеранов настольного тенниса и своих родственников. Пока народ подтягивался он пил у себя в кабинете уже пятую чашку крепкого кофе. Лучше от него не стало, в горле сильно першило. Терпкость и горечь от тонизирующего напитка, только сушило во рту. Вчера ему было весело и хорошо, сегодня же предательски щемило сердце, а наглая тоска крепко впилась в его горло и не желала отпускать. Кофе не помогало, хотя прогнать тоску было чем. В сейфе стояла бутылка коньяка, но он пока боялся прикасаться к ней. Хозяева корпорации могли в любое время набежать на аварию, и спиртными парами на них дышать было бы не осмотрительно. Тем более он рассчитывал, за выходные дни привести зал в маломальский порядок, но ему не дали это сделать. В его кабинете появился директор стадиона — бывший врач терапевт Сигов Валерий Иванович. За ним вошёл плотник стадиона с коробкой и инструментом.
— Меняй замки везде, — дал он команду плотнику.
— Как это меняй замки? — заорал Хаджа, — мы сейчас здесь всё быстренько приберём. А через неделю зал будет иметь первоначальный вид.
— Поздно, — огорчил его директор стадиона, и положил на стол бумагу — приговор, подписанный президентом корпорации. — Долг у тебя за аренду помещений большой стоит, а ещё приплюсуют сегодняшнюю аварию. Всё ваше имущество первого и второго этажа мы в счёт долга арестовываем, а как его выплатите, вам обязательно всё вернём. Президент корпорации запретил сдавать свободные площади под офисы, а у вас их двадцать кабинетов, почти бизнес — центр. Отныне всё помещения будут использоваться по назначению. Так что прошу тебя забрать личные вещи и очистить помещение.
…С подобными актами Ходжа был уже знаком. Только раньше ему такие заявления зачитывали судебные приставы, а здесь директор стадиона, с которым он всегда был на дружеской ноге. Он даже не ознакомился с бумагой, которая могла причинить боль его самолюбию. Положил её в файл, и потряс им перед ветеранами.
— Мужики извините, напрасно я, видать, вас сегодня дёрнул. Давайте до понедельника пока отдыхайте. А я за это время улажу все вопросы. Без суда так непорядочно со мной не могут поступить. Вот увидите, на неделе всё рассеется как дым и испарится как туман. Это я вам гарантирую!
…Он был до неузнаваемости жалок в это время, и его слова звучали неубедительно. По его выражению лица можно было определить, что он сам в свои слова не верит.
Директор стадиона недовольно мотал головой:
— Не получится у тебя Саня ничего. Тебе же хорошо известно, что у нашего президента нет в городе авторитетов. Он сам для всех авторитет! Твой родственник Смородин раньше почтительно с ним разговаривал и полушёпотом. Так что не советую время зря терять, а лучше ускорься и выплати корпорации долг. Не забывай ещё про нанесённый стадиону сегодняшний ущерб, а он ориентировочно потянет на миллион рублей. Мне, конечно, жалко, что ты попал в долговой капкан, но ты сам виноват во всём. Из тренеров кроме Фимы и Бориса, у тебя никого нет. Хотя, положив руку на сердце, их и тренерами назвать язык не поворачивается. — Он перевёл взгляд на Фиму и Бориса и с укоризной произнёс:
— Если я с третьим женским разрядом обыгрываю их, о чём можно говорить? И если бы не ветераны, которые вкалывают на тебя бесплатно, ты давно уже бы был больным и голодным. Тебе нужно было прислушиваться к Платону. Он тебе советовал не распыляться?
— Ну, советовал? — набычился Ходжа, — Бесплатные советы люди с каменного века приучены давать. Каждый мудрецом хочет слыть. Ну и что мне с его советов.
— Да ничего Саня, — Просто он самую матёрую собаку съел в спорте, а в настольном теннисе он генерал! Сколько раз он тебе при мне говорил, что оба этажа нужно осваивать под настольный теннис. А ты заселил туда бизнесменов, думал, что от них валютным прибоем повеет. Чёрта с два, они помогут. Они вечерами почти каждый день устраивали корпоративные гулянья. И ты не гнушался примкнуть к ним, вот и получи результат! А теперь ты с них ни копейки не сдерёшь. Считай они уже ушли отсюда и больше ты их вряд — ли увидишь.
…Ходжа сидел окончательно убитый словами директора стадиона. Он говорил убедительно, чем разбудил его спящий после вчерашнего банкета мозг. Но только мозг его был израненный. Во всех своих бедах он винил, Людмилу Ивановну и Платона. Всё началось с них. Он вбил себе в голову, что имея ключи от дверей клуба, они пробрались ночью и специально сорвали кран. Даже если и ни их рук было дело, но он твёрдо решил придерживаться этой спасательной версии.
— Я знаю, кто мне такую подлянку кинул, — сказал Ходжа, окинув всех присутствующих в кабинете. Это Мутовка и Винт. У них я ключи от дверей не забирал, когда они предательски сбежали от нас. То, что у нас на втором этаже по пятницам праздники проходят им это известно. Вот они выследили, когда последний покинет офис и свернули голову крану. Точно это они! — ударил он ладонью по столу. — Нужно срочно вызывать спецов, пускай они поищут их пальчики на дверях и на других предметах.
— А что, они запросто могут это сделать, — поддержала его дочь, — с них сбудется, особенно с Людмилы Ивановны. Она постоянно не при своём уме находится.
— Помолчи девочка, — одарил её суровым взглядом директор стадиона. Затем он обратил своё внимание к её папе.
— Ты чекист бывший, хоть веришь тому, что сейчас сказал. Их пальцы можно найти везде и на мебели, которую у тебя полгода не протирают, — он для убедительности провёл пальцем по компьютеру и показал сгусток пыли. — Их пальцы можно обнаружить и на ракетках, и на теннисных мячах, и на окнах. Но суть не в том. Ты забыл про камеры слежения. Так вот я не поленился и зашёл к охранникам. Вас четверых сегодня в два часа ночи в стельку пьяных увёз таксист от стадиона. И до восьми утра никого больше не было.
Одному из ветеранов Григорию Шитову надоело это слушать и он, не вытерпев, встал со стула:
— Саня тебе замашки барские надо отставить в сторону. Мы тебе действительно с первого дня открытия клуба помогали во всём. А ты вместо благодарности с Бахусом общаешься. Вот тебе и результат!
— Так я с вас и денег не брал. Вы у меня бесплатно все в теннис играли, — заныл Ходжа.
— Да не об этом речь идёт, — перебил его Григорий. — То, что ты нас всех ветеранов прописал здесь, это вначале выглядело благородно. Но мы, не дети и быстро поняли, что превратились в роту ефрейторов. За офисы и мы тебе сто раз говорили, но ты гнул свою линию. В итоге ты действительно растерял всех тренеров. А уж распрощаться с Платоном, это совсем вместо головы тыкву надо носить. Он всего три месяца отработал в детском доме, а обыграл весь город. Короче Саня, я тебе, что хочу сказать; ты поставил не на ту лошадь, которая мне давно не нравилась. Не знаю, как другие мужики, но я ухожу. Выплывай сам из этого омута. Кстати, Платон, сейчас, в Липецке на соревнованиях. Вчера утром уехал с детьми на три дня, и Людмила Ивановна при нём. Детей с ним много, а надежд на неё никаких. Он меня звал вместо неё, но я дежурю сегодня ночью. Поэтому мне пришлось отказаться.
От такой речи лицо Ходжи обволокло потом, и он начал захлёбываться воздухом. И тут же всё кофе, которое он выпил, как из брандспойта вылетело на стол. Голова, державшая на худой шее, упала на плечо. К нему подскочила, Фима и начала на него брызгать водой из графина.
— Что вы стоите, видите ему плохо. Скорую помощь срочно вызывайте, — паниковала она.
Директор стадиона подошёл к ней и постучав ладошкой по её плечу, показав на банку кофе.
— Лечиться нужно тем, чем травился накануне. А он на кофе накинулся. Произошло сужение сосудов, а это приводит к приступу НЦД или стенокардии. Скорая помощь его в сауне на втором этаже находится, где он отплясывал вчера с несостоявшимися буржуями. Там в бутылках много недопитой водки осталось. Кстати, а кран он видимо сам сорвал в бане. Он последним выползал оттуда и запирал дверь. Это мне подтвердили все, кто с ним вчера в два часа ночи покидали стадион.
Из кабинета первым вышел Григорий, а за ним потянулись и другие ветераны.
— Мужики может действительно, ему скорая помощь нужна, — остановил всех Андрей Сафонов.
— Не бери в голову, — сказал Григорий, — с ним не первый раз такое. Диагноз постоянно одинаковый, называется «Перепой». Так что, если хочешь, оставайся. Только знай, что Валерий Иванович в прошлом классный врач, умереть ему не даст. А ты чем ему поможешь? Приборку в кабинете сделаешь, блевотину за ним подотрёшь? Там есть Фима, сейчас она маму вызвонит, и они вдвоём наведут марафет, который уже никому не нужен. Неужели ты Андрей не понял, что Сибирь утонула в долгах и интригах. А нам стрелка компаса показывает верное направление — это детский дом. Будем Платону помогать тренировать детей. К нему половина интересных детей перешли из Сибири. Он с ними возьмёт и город, и область.

***

      Из Липецка Винт привёз всего три медали. Янка взяла золото и два мальчика из детского дома взяли серебро. Сергей Сергеевич был вполне доволен таким результатом. У этого турнира, география была широкая, двенадцать регионов принимали участие в соревнованиях среди сирот. Для детского дома это был первый случай, когда их дети выступали за чертой своего региона. И не просто выступали, а привезли с собой медали. С чем и поздравила Винта Людмила Фёдоровна.
— Очень рада за вас, — сказала она, — вы своим результатом заставите, может и других воспитателей работать. Директор их сегодня на оперативке чихвостил, ставил вас им в пример.
— Он что уже вышел на работу? — спросил Винт.
— А зачем ему выходить он здесь живёт. Вот выполз сегодня как шальной, хотел воспитателей поздравить с днём учителя, а вместо приятных слов взбучку им устроил. Поздравления на вечер оставил. А вам сейчас нужно обязательно сходить домой принять ванную, и к семнадцати часам вас ждём в актовом зале, на премьеру, а после профсоюзный комитет устраивает нам в кафе большой стол, но без спиртного. Спиртное нужно приносить с собой.
— Это что мне Гаврика надо на себя примерять.
Она мило улыбнулась: — Так у нас в детском доме, на хозяйственном дворе кличут мериноса — производителя, а что вы подразумеваете под этим словом, мне непонятно?
— Гаврик — это галстук, который я давно уже не надевал на себя.
— Хотелось бы вас увидеть нарядным, и уверена, эта деталь гардероба придаст вам больше шарму. Только не крутите головой по сторонам. Одиноких женщин будет много. Вероятно, придут даже те, кого вы ни разу не видали. Вы для многих наших дамочек будете как бестселлер, который кому — то возможно захочется прочитать. Я буду за вами зорко наблюдать, — игриво погрозила она ему пальцем.
«Наверное, я её сегодня обниму» — пронеслось у него в голове.
В семнадцать часов в тёмном плаще, сером костюме и белоснежной рубашке с галстуком он появился в детском доме. Плащ ему не дали повесить в гардеробе, так как двери там были закрыты.
Вахтёрша, задорно улыбаясь, приложив палец к губам, сказала:
— Тихо! — Плащ оставьте у себя в зале. В гардероб нельзя, там Бабкина репетирует.
— Что, правда Бабкина? — приложил он ухо к двери и вдруг раздался истошный, не обладающий музыкальным слухом голос, исполнявший популярную в советские времена песню «Загадал мне попугай счастье по билетику»
Он без труда узнал голос Людмилы Ивановны и, стукнув в дверь, громко крикнул:
— Голос сорвёшь таким пением, тогда подведёшь свою артистическую труппу. На тебя зрители пришли смотреть, а ты тут волшебные песни исполняешь.
Песня оборвалась, открылась дверь. Людмила Ивановна была ещё в спортивном костюме.
— Где ты слышишь волшебные песни?
— А где ты видела, попугаев, которые людским счастьем могли бы распоряжаться? Разве что Йагупоп из «Королевства кривых зеркал», но это сказка для детей.
— Сам ты поп, — не поняла она Винта, — кукушки же угадывают людям в лесу сроки жизни, и попугаи могут счастья нагадать.
Мимо них проходила, какая — то с избытком надушенная женщина и, увидев «певицу Людмилу» в спортивном костюме, возмутилась:
— Людмила Ивановна, почему вы не одеты? Быстро переодеваться, через пятнадцать минут начнём.
После чего певица посмотрела на часы и вылетела из дверей, как ошпаренная.
Винт тогда без препятствий вошёл в гардероб и повесил свой плащ. Пришёл он можно сказать в чужой коллектив. В актовом зале действительно было много женщин, которых он видел впервые. Все они были вычурно наряжены и раскрашены косметикой.Он не стал пробиваться вглубь зала, чтобы не привлекать к себе любопытных глаз, а сел на последний ряд, ближе к выходу. На переднем ряду все места заняла администрация и члены попечительского совета. Была небольшая торжественная часть, где главный попечитель вначале поздравили всех работников детского дома с профессиональным праздником. А затем персонально вручил от губернатора директору детского дома денежную премию и памятную медаль регионального значения. Директор был ещё в гипсе и медаль ему прикрепили, в сидячем положении. Затем он, опираясь на костыли, выразил слова благодарности попечителям и конечно губернатору и только после этого поковылял на сцену.
В зале потух свет, но сразу зажглись огни рампы. На сцену вышла художественный руководитель театрального кружка Лариса Ивановна.
— Уважаемые гости и сотрудники детского дома мы творческая группа тоже присоединяемся к поздравлениям Владимира Ивановича и сейчас покажем вам пьесу, поставленную по экранизированному рассказу Михаила Зощенко, «Свадебное происшествие».
…Открылся занавес, на сцене был уставлен длинный стол с натуральными закусками, за которым сидел директор, исполняющий роль отца невесты. Около стола мелькала фигура и Людмилы Ивановны. На ней было надето нэпманское платье, а взбитую копной причёску украшал кокетливый ободок и этот наряд ей был к лицу. Это отметили, перешёптываясь между собой зрители. Совершено так же подумал про себя и Винт. Пьеса шла около получаса, и смотреть, на толпу актёров, которых всех одновременно выгнали на сцену, было не очень весело. Отец невесты в фильме был худой и пьяный. А директор был толстый и на костылях. Особенно разочаровал главный герой, жених Вова Завитушкин. Мало того, что он был низкорослый, но ещё заикался от волнения. Зато прекрасно справилась со своей миссией Людмила Ивановна. Она исполняла роль подруги невесты, крутившейся в кругу гостей. И в её роль входило произнести лишь одно слово. Но как она его произнесла, это выглядело лучше, чем у артистки Харитоновой. Когда вместо невесты Вова Завитушкин поцеловал Людмилу Ивановну, у неё слетел с головы ободок. От блаженства она закатила глаза и, помахав разведёнными руками словно птица, произнесла:
— Феерично! — и упала на пол сцены.
Это была её личная выдумка. Падение в сценарий пьесы не входило. Но аплодисменты за эту ничтожно маленькую роль она всё равно сорвала.

***

      После актового зала вся взрослая толпа кроме попечителей проследовала в кафе, там тоже их ждал стол, который был намного богаче, чем на сцене «Свадебного происшествия». Здесь были и грибочки маринованные, ветчина, колбасы и сыры разных сортов, короче говоря, весь гастрономический отдел.
Когда Винт входил в кафе, на своей шее почувствовал чьё — то дыхание и провокаторский голос произнёс:
— Давай Людку Мутовку подпоим сегодня, посмотрим на её пьяную.
Он обернулся, позади его стояла Роза Викторовна.
«Никак справки о Людмиле Ивановне навела, если узнала её подпольную кличку», — промелькнуло у него в голове.
— Она и без нашей помощи напьётся, — ответил он.
— Всё равно, интересно на неё будет пьяную посмотреть. Я место для нас уже заняла в углу, — показала она рукой, на стол около окна. Пошли туда сядем.
…В этом кафе он был впервые и то, что сразу бросилось ему в глаза это размеры помещения. Прикинул, сколько бы теннисных столов поместилось в этом помещении. «Шести столам он место для приюта нашёл, что вполне его устраивало. Освещение хорошее, потолки высокие, что ещё нужно для хорошей работы. Он был реалист и хорошо понимал, что это неосуществимая мечта и из бассейна навряд — ли скоро выберется. Поэтому он отбросил эту мысль и продолжал осматривать обстановку в кафе. Длинную стенку с посудой он бы убрал. С роялем была бы проблема, но если ножки выкрутить то, не ломая дверной проём вынести можно. Огромную плазму, с домашним кинотеатром можно убрать с рояля и повесить на стену. Эта техника пригодится для просмотра учебных материалов».
Он поймал себя на мысли, что постоянно думает о настольном теннисе, и чтобы отвлечь себя от этой навязчивой мысли взял вилку и стал нанизывать на неё маринованных опят, беспрестанно одним глазом поглядывая на входную дверь в кафе, откуда группами вплывала разношёрстная дамская команда. Преобладающая масса женщин относилась к публике — ретро. Все они были до крайности важны и степенны. Даже молодые воспитатели, одетые в мини-юбки, держались скромно и без излишнего шума подсаживались к столу. Но та, которую он тщательно выискивал глазами, не появлялась. Не видал он её и в актовом зале.
«Пригласить, пригласила, а сама не явилась, подумал он, — подсунув меня на растерзание (экспонатам из исторического музея). Хотя я и сам далеко не юноша, но пахать могу, без плуга».
Роза Викторовна своим зорким глазом обратила внимание, как новый спортивный работник изучающе осматривает весь женский персонал.
— Что Сергей Сергеевич, поражён нашим бабским гарнизоном? — спросила она. — Сейчас они поддадут. Запрут двери и затанцуют тебя до изнеможения.
— Я не против танцев, но откуда столько женщин взялось. Я уже насчитал сорок, пять человек. Они что все наши?
— Ваши, ваши, — закивала она головой, — и это ещё не все. У кого смена сейчас, а кто игнорирует наши праздники. А всего у нас работает восемьдесят женщин вместе с бухгалтерией и медиками. Это на шестьдесят воспитанников.
Платон отвлечённо слушал её, он дожидался Людмилу Фёдоровну заворожённо смотря на вход, не заметив, как рядом с ним уселась Людмила Ивановна. И вот наконец — то он её дождался, его долгожданная женщина, вошла в кафе с гордым видом, не опуская глаз. Она будто сойдя с подиума в красном богатом платье, ослепляя всех своим благолепием, прошла по паркету словно Венера, олицетворяя свою красоту. Её вид говорил; — вот она я, — любуйтесь! Сегодня и всегда я выгляжу лучше вас!
— Платье от Карден, — с восхищением заметила Людмила Ивановна, — бешеных денег стоит.
Сергей Сергеевич, не стал с ней обсуждать, наряд Гордеевой, а только спросил:
— А ты где так долго задержалась?
— Я же не оставлю стол на сцене с богатой закуской. Пришлось и там изрядно перекусить. Здесь, конечно, кушанья и закуски намного богаче. И выходит у меня сегодня двойной праздник!
— Кто готовил! — не без излишней скромности заявила Роза, — погоди, я ещё бешбармак буду разносить и плов с индейкой. Пальчики оближешь.
— Интересно, а что не съедят, куда девать будут? Тут же харчей, как на свадьбе у олигарха.
— А ты что и там успела побывать? — с безразличным видом спросил В.
— Сергей Сергеевич, у тебя, наверное, булавка, где — то спрятана, вечно ты ей колешься. Это я образно выразилась. Ну не скажу же я, что стол накрыт, как на поминках у фараона. Я просто сожалею, что остатки отдадут скотине. А мы бы с Янкой могли целый квартал, не ходить в магазин.
Роза Викторовна тихо зашлась смехом и объяснила:— После банкета, сюда загонят наших студентов, и они так подметут здесь, что нам завтра и посуду мыть не придётся. Так что не переживай, орда Мамая сделает своё дело.
…Вскоре ковыляя на костылях, появился директор с юристом. Они устроились за одним столом вместе с женой директора и Людмилой Фёдоровной. Директор обвёл всех грозно — шутливым взглядом:
— Что особой команды ждёте, наливайте и закусывайте. На меня не смотрите, считайте, меня тут уже нет.
Кафе моментально ожило, зашевелились степенные дамы. Их плечи раздались, когда они накладывали себе закуску. Перезвоном стучала посуда, и в нос бил разнобойный букет спиртных напитков. После третьей стопки, на столах в больших блюдах появился бешбармак из баранины и плов из индейки. Эти блюда разносила Роза Викторовна вместе с пятью работниками столовой. Винт под горячее налил половину стопки своей соседке по столу и себя не забыл.
— Будь сегодня осторожна с напитками, — предупредил он в отсутствии Розы, Людмилу Ивановну, — тебя одна особа собирается споить.
— Я знаю эту особь, — спокойно посмотрела она ему в глаза, — неспроста, же она от себя выставила литровую бутылку водки на наш стол, — после чего Людмила Ивановна долила себе водки.
— Имей в виду, ты уже весёлая. Не перебери? — остерёг он ещё раз.
— Сейчас я с ней выпью и сделаю тебе сюрприз, как и обещала. Он у меня в сумке лежит.
— Роза пьёт только лимонад, а сюрприз в бассейне отдашь.
— Пускай пьёт свой напиток, а я водку буду пить. Кстати, мой сюрприз, не авторучка с золотым пером и не серебряный крестик. Его слушать надо.
Когда Роза освободилась она тут же подошла к столу. Положив по-дружески свои руки на плечи Людмиле Ивановне, сказала:
— Под такую закусь грех не выпить и не по одной, а стопки по три. Проверим, кто кого одолеет, водка или закуска.
— Уже налито давно, — пропела Людмила Ивановна, — вас ждём.
— Я же только лимонад пью.
— А я вам его и налила, — кивком головы показала она на наполненный фужер.
— Сейчас выпьем, и я сделаю неожиданный сюрприз самому любимому мужчине.
— А кто у тебя любимый мужчина? — взяла Роза фужер в руки.
— На этот вопрос ответ даст мой сюрприз, — и она, опрокинув в рот стопку водки, принялась за свой бешбармак. Пока она с ним расправлялась, глаза Розы были уже полузакрыты, а голова поклёвывала стол.
Острота догадки столь странного состояния Розы повергла Винта в бунт души. Внутренне он негодовал на Людмилу Ивановну, понимая, что это она скосила Розу своим зельем, налив ей в фужер лошадиную дозу. На себя он тоже злился, что предупредил Людмилу Ивановну о намерениях Розы. Открыто выразить свою догадку он не решался, опасался быть услышанным соседними столиками. Тем более их столик был самым просматриваемым в кафе. Всем было интересно понаблюдать за ранее запойной Розой. Они сомневались в её полнейшем излечении, и ядовито ждали, когда же эта дама с выдающейся мясистой шеей пригубит немного водочки. Этих барышень интересовала и парочка новых сотрудников, о которой по детскому дому ползли несусветные слухи.
Он хотел позвать Людмилу Ивановну в коридор, но вместо неё под столом остались одни её сапоги. Она уже с Ларисой Ивановной ставила диск на караоке. Когда всё было готово, Людмила Ивановна запела песню известной исполнительницы русского шансона, которая пела что у неё лопнуло детство, как мыльный пузырь, после чего она ушла в мужской монастырь.
…Исполнение было не ахти, на уровне гардеробного пения, но музыка значительно скрашивал её творческую бездарность. Дальше она пела о пустых словах и непутёвой голове. И обхватив руками голову она одновременно начала темпераментно раскачивать свой таз. По залу прошёлся смешок, но Людмила Ивановна не обращала ни на какого внимания. Она была полностью поглощена своим оригинальным номером и в песне уже называла себя, — такой сякой и не мазанной. После этого куплета она кинулась в пляс, зазывая ладонями публику присоединиться к ней. Затем она откровенно в песне призналась, что жизнь хороша, что тело болит, сердце поёт, а в любви ей не везёт. Она чудно выписывала свободной рукой по воздуху, периодически прикладывая её к сердцу, и в упор смотрела на юриста, будь — то песню она пела только для него одного. Леонид Анатольевич, не выдержал и, взяв её за руку начал с ней отплясывать, что — то невообразимое, исполнив танцевальное попурри, смешав шейк с чарльстоном, а мазурку с гавотом. Зал взрывался от хохота. Номер ещё не закончился, но зал уже начал подпевать и хлопать ей. А она пела, что её тянет в мужской монастырь, и в конце номера звонко и протяжно выдала:
— ОХ, ОХО, ХО!
Музыка кончилась, но она не спешила уходить с пятака эстрады. Пританцовывая на месте, не отпускала юриста к столу, требуя повторить танец. Этой песней она взорвала весь зал. Всех громче хлопал директор. Он окликнул наполовину спящую Розу Викторовну. Та тяжело подняла голову и устремила свой взор на Панкратова.
— Принеси, нашей певице, самую большую вязанку воблы, — сказал он ей. — Это будет ей моим призом за смелость.
Людмила Ивановна замерла и, отпустив руки юриста, пошла к столу, но он как галантный кавалер проводил её сам до столика, усадил на стул и сказал Сергею Сергеевичу:
— Эту Жар — птицу передаю в вашу клетку, будьте с ней предельно ласковы. Кормить и поить только из рук. Она это заслужила сегодня!
В его словах откровенности не было, одна насмешка, которую не заметила Людмила Ивановна.
— За её заслугой пошла Роза, — ответил Винт — сейчас пиво с воблой попьём.
Людмила Ивановна икнула и, взяв юриста за руку, произнесла:
— Насчёт пива не знаю, а вот танцевать я с вами ещё буду.
Он корректно освободил свою руку и пообещал ей следующий танец исполнить только на Новый год.
— До Нового года долго ждать, — икнула она вновь, — тогда я директора сейчас приглашу. Сергей Сергеевич наотрез отказался со мной вальсировать. А я танцевать хочу.
— Успокойся, — одернул её Винт, — директор, что на костылях с тобой будет танцевать? Леонид Анатольевич, воспользовавшись этой секундной паузой, незаметно исчез из зала.
— А и правда, что это я удумала, — икание её участилось. — А кто он, что танцевал со мной?
— Серый кардинал, — человек губернатора. По сути, он главней директора. Кстати, очень богат и холост. На стадионе шестисотый Мерседес видала? — это его. Не упускай момента, пока на него другие бабы не набросились.
Она выпила ещё несколько стопок и без обуви пошла, искать юриста и пропала. Бесследно исчезла и Роза. Их отсутствия кроме Винта никто не заметил.
Заиграла танцевальная музыка, он поймал на себе взгляд Людмилы Фёдоровны, улыбнулся ей и нежно посмотрел на неё. Она ему ответила тем же и, убрав с подола салфетку, встала со стула. Этим жестом она дала ему понять, что желает танцевать. Сергей Сергеевич взял её за руки. Ладони были влажные.
«Наверное, волнуется?» — подумал он и закружил её в танце.
— Ну, вот ваша мечта и сбылась, — шепнула она ему на ухо, приблизив к нему запах тонких духов, который исходил от её лица.
— Наша мечта, — поправил он её, — я ведь не кудрявый мальчик и в силу своей интуиции всегда чувствовал вашу руку на моём плече. К тому же это вы первой пригласили меня на танец.
— Какой же вы самоуверенный Сергей Сергеевич!
— Вы хотели сказать проницательный?
Её дыхание сократилось.
— Так, на нас смотрит весь зал, — предупредила она его. — Не смущайтесь, я знаю, о чём они сейчас говорят.
— И я знаю, — ответил он. — Они сейчас все сидящие, придирчиво и оценивающе смотрят, как жюри на конкурсе красоты и не обсуждают, а восхищаются, нашей чудной парой. А после танца, когда я уйду к себе курить, они будут вам кидать заслуженные комплименты.
— Не будут, — уверенно сказала она.
— Почему вы так думаете?
— А потому что я уйду вместе с вами. Я не курю, но дым сигарет иногда мне приятно вдыхать. И на дождь посмотрю из вашего окна. Почему-то я люблю осенний дождь, хотя никаких приятных ассоциаций у меня он не вызывает. Просто люблю его барабанный звук. Люблю смотреть, когда он прошивает словно копьями асфальт и умывает крыши домов.
— Так говорят только одинокие женщины, — сказал он. — У них у каждой имеется свой календарь мечтаний и воздыханий.
— Я когда вас впервые увидела, сразу догадалась, что у этого мужчины богатый женский опыт. Очаровательно наглый интеллектуал, поднаторел, наверное, на любовном фронте? Такого вопроса Винт не ожидал от неё, и почувствовал, что дальше ему говорить будет трудно, но выручил конец танца. Они вышли в коридор, и пошли по толстым ковровым дорожкам, которые полностью заглушали шаги. Он уже уверен был, что после этого перекура, их официальное обращение друг к другу на «ВЫ» погаснет, а поделенная ночь на двоих приведёт к близким неразрывным отношениям. Чем ближе подходил он к двери бассейна, тем больше крепчала у него эта мысль. Но он одного не учёл, что из тёмного холла, за ними с дивана наблюдала Людмила Ивановна. Не затянув в свои сети новоиспечённого жениха по имени Анатолий Иванович с юридическим образованием, она сильно огорчилась и в расстроенных чувствах приземлилась на кожаном диване. Она видела, как открылась дверь бассейна, и звонко щелкнул замок. В это время ни о какой ясности её ума говорить не было смысла. Так как она и в трезвом виде не редко выдавала бредовые мысли и речи. Она представила себе, как они сейчас милуются в темноте, прижимаясь, друг к другу щеками и он бесцеремонно лезет ей под подол красного платья от Кардена. И она не препятствует этому рукоблудию.
«Подожду, когда они выйдут оттуда, — подумала она, — и этой фифе в красном всё выскажу, что думаю. Нечего прикасаться к святому. Он будет моим».

***

        За дверями бассейна было не так, как представляла себе Людмила Ивановна. Он взял её за руку и, по кромешной тьме провёл в бывшую комнату медиков, где свету было меньше чем в погребе. Задвинул гнуто столярное кресло за стол, на котором частенько сидела Людмила Ивановна, так как в последнее время оно служило подставкой для ног, и открыл одну створку окна. Сам уселся на своё коронное место. Он закурил, а она, прижавшись к его плечу, стала, молча смотреть во мглу осени и слушать мелодию дождя. Они проникновенно чувствовали друг друга, и знали о чём думает в данный момент каждый из них. Винт в этом не сомневался. Два человека находясь в одном маленьком помещении, смотрят на вечернее покрывало, которое небо опустило на землю и хрустальным звоном дождя барабанит по подоконнику. Оба в эти минуты думают только об одном; кто первым нарушит деликатную неприкосновенность и переступит порог застенчивости?
«Конечно, первым должен быть я» — подумал он и, затушив окурок в банке от пива, слез со стола и сзади обнял её. Она ждала от него этого смелого шага. И, показав свою спину осенней мгле, обвила его шею и на ухо прошептала:
— Я всегда думала, что любовь у меня отгорела. Думала ну чем я, так виновата перед судьбой, что она забыла про меня, красивую женщину. А тебя увидела первый раз, сразу поняла, что любовь моя воскресла. Я тогда взмокла от волнения. А ещё твой язык досконально доконал меня.
Он чувствовал, как её лицо пылало. В этот миг он ей ничего не говорил, боясь, что важный момент, убежит от него. Поэтому он только целовал её лицо.
— Я как в сладком сне, только некстати горю словно лампочка, давай немного успокоимся и пойдём туда. Наша длительная отлучка в кафе только даст повод грязным языкам. Сплетен потом не оберёшься. Лучше попозже ещё придём сюда покурить.
— Ты прелесть! — промолвил он, и взяв, её за талию повёл к выходу.
В коридоре было чуть светлее, чем на улице, но тише, — не слышно, было дождя. И только из дальней двери кафе падал на стену свет и слышался чей — то голос, исполнявший песню под караоке.
— Я забегу в туалет, — сказала она, — а ты иди в кафе и захвати с собой Людмилу Ивановну с дивана. Я сейчас в зеркало посмотрюсь и тоже приду.
— Ход твоей мысли мне понятен, — ответил он ей, — и, убедившись, что коридор пуст, нежно прикоснулся к её губам.
— Иди, не зажигай меня, — вымученно выдавила она из себя и нырнула в туалет для администрации.
— Я так и думала, что после бассейна вам в туалет захочется? — услышала она голос Людмилы Ивановны.
Она сидела разутая на тумбочке с восковым лицом и пьяными глазами. Её руки нервно терзали дамскую сумочку. На полу валялся поломанный ободок от её причёски и несколько окурков.
— Здесь не курят, — сделала ей замечание Людмила Фёдоровна.
— Мне плевать. В бассейне тоже нельзя целоваться с чужим мужчиной, однако вы плюёте на этот закон.
— Глупость какая — то, — возмутилась Людмила Фёдоровна, — с чего это вы взяли, что я целовалась в бассейне?
— Туда вошли — лицо было светлым, а губы красные. Оттуда вышли всё, наоборот, лицо красное, а губы светлые. — Она прищурила свои пьяные глаза и добавила:
— Не прикасайтесь к нему, — он мой мужчина! Он мне оттуда дарован, — подняла она к верху палец.
Её внимательность потрясла Людмилу Фёдоровну, и она вначале смутилась, но посмотрев на своё отражение в зеркало, молниеносно превратилась в женщину с важными манерами и надменным профилем.
— Слезьте, пожалуйста, с тумбочки. Она предназначена для предметов личной гигиены, а не для вашего багажника. И давайте раз и навсегда договоримся с вами, что вы сюда пришли работать тренером, а не агентом Скотланд Ярда. От такой неблаговидной деятельности может развиться косоглазие. И тогда на вас уже не только Платон не взглянет, но и наш сантехник Зотов, будет обходить стороной. А что касаемо меня, то я женщина взрослая и свободная и не вам мне лекции о нравственности читать.
— Он всё равно будет моим, — уставившись пьяными глазами, в разрез платья от Карден, сказала Людмила Ивановна — я тоже куплю себе такое платье и не одно. Тогда посмотрим, чья взяла.
— Как вы не поймёте, что ворона и сокол к разным отрядам птиц относятся? — в резкой форме произнесла Гордеева, — понимаете, полёты и крылья у них разные. И почему вы вбили себе в голову, что он непременно должен быть ваш? Вы что вексель на него имеете? Нет, милочка, это не тот мужчина, которому нужен волчий ошейник. Да он многим женщинам нравится, в том числе и мне, но вы не забывайте, у него есть жена красавица. Я прав на него никаких не имею, но мне он нужен. Не знаю, как жизнь обернётся, — возможно, когда-то его жена, как и вы, будет иметь претензии ко мне. Её претензии не ваши, — они будут обоснованы. И в том случае его слово будет последним и решающим.
Людмила Ивановна слезла с тумбочки:
— Я женщина верующая и для меня он свят, а вы закоренелая атеистка, потому прошу к нему не прикасаться и сердце моё не задевать.
— Мне кажется Людмила Ивановна, что вы себя загоняете в западню, — более мягко сказала Гордеева, — ищите как можно скорее выход от такой любви, иначе свихнётесь. А сейчас идите к людям. Без вас там скучно.
— Пошли все к чёрту, я всех ненавижу, — в сердцах бросила она и рыбкой скользнула в кабинку туалета. — Все сволочи и паразиты, — раздавался плаксивый голос в кабинке, — это сегодня вы ликуете, слыша крик моей души. Ну, ничего скоро все плакать у меня будете. Я вам не та, а эта! Ну как её, забыла. О — Вспомнила, — Родная сестра Морфея Я!
Людмила Фёдоровна не стала дослушивать её бред, посмотрела ещё раз на себя в зеркало и направилась в кафе. Вечеринка там шла полным ходом, молодые воспитатели танцевали в кругу. Женщины бальзаковского возраста сидели за длинным центральным столом и пели вполголоса песню из репертуара Стаса Михайлова. Она осмотрела зал, сразу бросилось в глаза отсутствие директора и его супруги. На кожаном уголке сидел Сергей Сергеевич в кругу разведённых женщин. Он им, что — то рассказывал, а они вперемешку с визгом от души смеялись, не обращая ни на кого внимания.
— Вам весело, — спросила она — Насели на единственного мужчину и тешите свои душеньки, а ему, наверное, к столу хочется пройти.
Женщин как ветром сдуло с уголка.
— С понятием они у вас, — сказал он, — когда у него перед глазами махнула последняя юбка.
— Голодные они, свежего мяса захотелось, — присела она рядом, — я их хорошо понимаю. В одном аквариуме с ними плаваю. А чем — то ты их веселил, что они чуть от смеха в трусики не написали?
— Анекдотами обменивался, они мне — я им.
— А мне не хочешь рассказать? Мне трусики не жаль.
— Я думаю сегодня анекдоты не наша тема. Зачем дробить хороший вечер, на пошлый фольклор.
— Ты прав, к тому же один видео анекдот я только что просмотрела в нашем туалете. Трусики, конечно, сухими остались, но без весёлых слёз, на неё смотреть нельзя было.
— Ты о Людмиле Ивановне говоришь? — догадался он.
В ответ она утвердительно кивнула ему.
— Я немного её изучил, сложно ей порой бывает, — сказал он, — а всё, потому что мысли и мечты её утопические. А порой мне кажется, что она через чур умна и когда ей надо искусно придуряется. Мне порой кажется, что она женщина с другой планеты?
— Женщина из космоса, сидит в туалете в обнимку со своей сумкой и несёт пьяный бред. Она любит тебя безрассудно. Но ты сейчас узнаешь, что и я к тебе далеко не равнодушна. И отдавать тебя ей не намерена ни за какие слёзы. Ты встал между нами и оказался фигурой раздора.
Он зарделся, ему льстила такая дамская позиция, что за него, немолодого мужчины бились, зрелые и интересные женщины. Первая женщина умница и красавица! Вторая, интересная и непредсказуемая во всех отношениях женщина, которой он давно дал понять, что Платон для неё только друг и коллега. Все другие помыслы на него призрачны, а значит несбыточны.
Платон в этот вечерний час чувствовал себя молодым. И готов был пойти на любой поступок, ради той, которая сидит рядом и омывает его своим великолепием. Ему хотелось прямо сейчас при всех, взять её на руки и унести из этого бабского шабаша. Но вместо этого ему разрешено было только незаметно и нежно погладить её предплечье. После такой ласки она перехватила его ладонь. И без всякого стеснения поцеловала её и продолжила:
— Сказала, что она родная сестра бога Морфея. Просила, чтобы я к тебе больше не прикасалась, и чтобы сердце её не задевала.
…Он заразительно засмеялся: — Она считает, что её бог наделил тремя сердцами, как спрута. Я ей говорил, лучше бы он тебе в мозг ещё одно полушарие закачал. Так что не бери в голову, у неё в запасе ещё пару сердец имеется.
— Тебе смешно, но я боюсь, что она в таком жутком состоянии, как бы с собой чего не сотворила. У меня на душе не спокойно, может пойдём к ней, посмотрим, чем она дышит? Если всё нормально, вызовем ей такси и отправим домой.
— Пошли, — не заставил он себя уговаривать.
Она зашла в туалет одна и тут же вышла:
— Её там нет, может уже домой уехала?
— Босиком? — удивился он. — Её сапожки под столом валяются.
Он сунул ключ в дверь бассейна, но замок не поддавался. Затем нажал на ручку, дверь спокойно открылась.
— Странно, я же закрывал двери, — пожал он плечами, — значит она, где — то здесь нашла себе пристанище.
Он толкнул двери её кабинета, они не поддавались. Держа её за руку, они осмотрели всё помещение, где возле стен стояли диваны. Совсем темные места, они проверяли на ощупь. Её нигде не было.
— Может на других этажах, где шастает? — выдал он свою версию.
— Отбой давно прозвучал, — сказала Людмила, — ночные нянечки все двери заблокировали. Туда ей не попасть.
— Чёрт с ней не маленькая, дорогу домой знает, — сказал он, а мы пойдём, покурим.
Она беспрекословно, шла за ним, под аккомпанемент его тяжёлого дыхания. В помещение было свежо, из окна веяло деревней. Запах скотного двора остро сочетался с пожухлой травой.
— Брр, Брр — передёрнула она плечами, и тут же переплела свои руки над грудью, чтобы, как — то согреть себя.
— Может закрыть окно? — спросил он.
— Ни в коем случае, — запротестовала она, — ты сейчас покуришь, и нам жарко будет обоим.
Тогда он снял с себя пиджак и накинул ей на плечи. Сел на своё место, но на мокрый после дождя подоконник не стал облокачиваться. Он курил и пальцем теребил её волосы. Она, полулёжа, стояла в клине его ног. Её голова лежала на груди Платона и пьянила его ароматным запахом. Одной рукой она гладила его напряжённое колено. И смотря в чернокудрое небо, говорила:
— Само собой разумеется, мы с тобой далеко не юноши, но ты меня сегодня запустил в эротический сад, где я чувствую себя счастливой и полноценной женщиной. Я хоть и не верующая, но помолилась бы за этот медицинский кабинет, за нашего директора, который быстро с пониманием покинул кафе. Даже за твою коллегу, которая, не понимая, своей тупой ревностью только усилила мой интерес к тебе. Я не знаю, лирична ли я, но сейчас больше всего я благодарю дождь и эту беспросветную ночь. Это они вместе с тобой оживили меня.
— Я этой ночи готов честь отдать! Она сегодня допустила меня к твоим устам — прохрипел он от волнения и, выбросив за окно окурок, развернул её к себе. Её глаза в ночи испепеляли жажду, ту жажду, от которой вздымалась грудь, и сносились на пути все столбики нравственности.
— Полноценной женщиной ты почувствуешь, сегодня у меня дома, — горячо целовал он её в губы, — а сейчас это прелюдия к рассвету.
— Ты хочешь сказать, что сильный? — обдала она его горячим дыханием, — а почему слабую женщину на холодном полу держишь, а сам сидишь на троне, как царь? Я ведь не Анжелика, маркиза ангелов, я Людмила. Хочу взобраться на твоё место, быть царицей, и повелевать тобой, как мне заблагорассудиться. И ночь мы проведем в моей квартире, я не хочу тебя подводить. Сам посуди, мы появимся с тобой во дворе, а есть бабушки, которые от бессонницы имеют привычку сидеть круглосуточно около окна. И тогда пошло, поехало. Зачем тебе рушить семейную идиллию?
…Она своими ладонями сжала его чисто выбритые щёки и впилась в его губы. О такой страсти даже молодые не могли мечтать. Он престал контролировать себя и полез в разрез её платья. Она размякла и стала опускаться на пол, но он подхватил её, взял на руки и посадил на своё место. Всё шло к бешеному соитию, но вдруг она потянула носом и мрачно сказала:
— Сергей, но мне кажется, здесь преобладает не запах любви, а фекалий. Ты чувствуешь, как ими противно веет, аж горло перехватывает. Закрой, наверное, створку, видимо наши бараны, под этими окнами устроили туалет? Завтра я нашему чабану взбучку устрою.
Он закрыл створку окна, после чего его руки обхватили её зад. Вкушая новые приятные эмоции, она приподняла его. Его руки утонули глубже, и он почувствовал под ним присутствие инородной массы.
— Мы с тобой, наверное, вляпались в погребную яму, — огорчённо произнёс он и выдернул руку от неё зада. В нос тут же огнестрельною волной ударил смердящий запах отходов продуктов пищеварения. Он преподнёс свои пальцы к носу.
— «Паштетом» вымазала негодяйка, ну не сволочь ли. Только ей на ум может прийти эта проделка. А ты на чабана, как плохой следователь всю вину взвалила.
Она поняла по его интонации и разносящему запаху, что произошло невообразимое событие. Сошла с трона и, отдав ему пиджак, повернулась к нему задом.
— У меня сзади есть что — то? — спросила она. Несмотря на густую темень за окном, он ясно увидел, на её красном платье ниже спины, чётко выделяющееся бесформенное пятно. Всех больше пострадал пиджак, который был на ней и его брюки, которые, как и платье имели однородную массу.
— Нам в туалет с тобой надо. Необходимо, как можно скорее смыть с себя эту мерзость, а то меня сейчас стошнит.
Он чиркнул зажигалкой. Стол и антресоль были вымазаны «паштетом». Позади антресоли на ДВП, губной помадой было выведено.
«Да я ворона, но белая!»
— Месть на уровне умалишённых, — сказала она, — такую особу держать на серьёзной должности, равносильно на территории детского сада посадить белену и волчьи ягоды. Надо как можно скорее распрощаться с ней.
— Не горячись, — возразил он, — я тоже не в восторге от её дикого номера. Её тоже понять можно. Переведи всё в шутку и улыбнись. Ночь ещё не прошла, она только началась. А сейчас пошли обмываться.
В туалете он собственноручно мягкой губкой замывал её пятно на платье. А она ему брюки, но больше всех пострадал его финский пиджак.
…Праздник любви в данный момент был испорчен не совсем оригинальным способом. Не знали они, что проказница в это время в кабинете массажа сидела на бетонном полу и тихо глотала горькие слезы. А двое влюблённых эту ночь провели в бордовой спальне, с наглухо задёрнутыми от внешнего мира шторами. Благодаря двум пылающим сердцам, праздник любви был восстановлен. Утром они проснулись счастливыми.

***

      Время было раннее, детский дом ещё спал, спала и Людмила Ивановна, но не в комнате массажиста, а на матах в большом зале.
Убежав от холода, она схватила свой старый пуховик, взобралась на мягкое поролоновое ложе в спортивном зале. Думала, там согреется, но в спортзале оказалось ещё холоднее. Тогда она прошла в раздевалку и собрала там ворох курток и свитеров, оставленными детьми. Всё это она забросила на маты, затем залезла сама туда. Два свитера надела на себя, а остальными тряпками окутала ноги. Немного согревшись, уснула.
…Было шесть утра, не спал один директор. Не умываясь, он натянул на себя рубашку, на которой не сходились пуговицы, подхватил костыли под мышки и с обзором отправился по детскому дому. Всех больше его тревожило внезапное исчезновение Розы, когда она не вернулась с его поручением, принести вязанку воблы. И первым делом он спустился в спортзал. Двери были открыты настежь, чего не должно быть. Он прошёлся по залу и начал проверять все двери. Его личные закрома, находились в приточной камере. Он щёлкнул выключателем. Нервно задёргались лампочки дневного света, и осветили, свернувшись калачиком мирно сопевшую Розу. Она крепко спала на списанных тряпках, и ударивший свет в глаза не разбудил её.
Директор костылём ткнул ей в живот.
Она открыла глаза и осмотрела своё привычное место, в котором не один год ей приходилось ночевать.
— Ты что Роза, за старое взялась, на грудь вчера принимала? Я тебя вытурю на хрен отсюда. Я столько усилий вложил, чтобы навечно тебя отрезвить и за один вечер всё насмарку ушло.
Она перекрестилась несколько раз.
— Папа ни капли в рот не брала, вот тебе крест святой, — для убедительности она ещё пару раз окрестила себя. — Ты меня вчера послал за воблой, а я, наверное, угорела, когда готовила восточные блюда. Сморило меня здесь, когда я обнаружила, что приточка пуста. Ни воблы, ни варенья, ни мёда, ни ящиков с кондитерской фабрики, нет. Вернее, ящики есть, но в них даже фантиков не осталось. Представляешь, у меня такое ощущение, будто печенеги на спортзал набег сделали. Одна фляга с мёдом под вентилятором стоит. Видимо у них аллергия на продукты пчеловодства.
Директор фальцетом грязно выругался:
— Ты понимаешь, что меня за яйца повесят спонсоры, если узнают, что я детям не раздал сладости. Я в мае это должен сделать, а на улице октябрь.
— А я что тебе ОТК? Выбраковать должна, эту поставку? — развела она руки в сторону. — Ты лучше, приструнил бы Людку Мутовку, только у неё ключи были от всех замков спортивного комплекса.
— Это невозможно, — негодовал директор, — как такая козявка могла осилить полтонны негабарита? Она что тебе роторная дробилка для переработки мусора? От такого сладкого изобилия её бы золотуха давно скосила или диабет. А она поёт, и замечу недурно.
— У неё время было не спеша всё поглощать. Помимо этого, она и у меня из склада нового инвентаря под завязку вывезла. Оголила полностью нас.
Директор, услышав это, огрел в гневе Розу костылём.
— Сволочь, — ты меня, что на нары хочешь упрятать? — брызгал он слюной.
Роза сжалась, но на директора не злилась, понимая, что в чём — то он прав.
Пока они разбирались кто съел сладости и воблу, Людмила Ивановна тихо сползла с матов и незаметно юркнула на второй этаж в кафе. Но там двери были закрыты.
«Придётся домой идти в спортивной обуви, — подумала она, — хорошо, что сегодня у меня выходной, не увижу этих протокольных рыл. А Платон действительно друг, что надо! Не обиделся на меня и в защиту встал. Дай бог ему здоровья! От таких людей мир светлее бывает. И я тоже осветлением занимаюсь. Мы с ним родственные души. А директор, жулик и фашист, ясней ясного».
Она прошла к бассейну и обулась там в кроссовки. Проходя мимо ночного сторожа, буркнула:
— Гуд бай.
На улице ещё было темно и она, не видя луж, шлёпала по ним в своих кроссовках. Дома залезла в ванну и после неё навела целую кружку кипятка с мёдом и залезла под одеяло. Быстро уснув, она долго проспала. Очнувшись, посмотрела на лежавший рядом телефон. Схватила его и набрала номер Платона.
— Как ночь провёл любимый? — первым делом спросила она, — не испачкала ли я тебя вчера случайно вместе с царицей Джулией?
— Ты коварная плутовка, — раздалось в ответ, — ты не нас вымарала, а себя. Нормальному человеку и в голову никогда не придёт совершить такое злодеяние. Нельзя показывать никому, чем ты питаешься, будь это ананасы с рябчиками, или овёс с козьими орешками. В любом случае после мельницы эти снадобья превращаются в шлаки. Этим поступком ты окончательно завязала в себе ленту позитива на узел. И мне, откровенно говоря, сложно будет восстановить с тобой наши дружеские отношения. Сама виновата во всём!
— Я это поняла, ещё вчера. Я как непревзойдённая актриса гарцевала перед тобой на сцене. Творческая натура ждала от тебя красивых слов, а ты даже не соизволил похлопать мне. Над моим музыкальным сувениром ржал, как конь. Мне больно это было видеть.
— Выступление на сцене было на пять, спору нет. А твой сюрприз оказался совместным продуктом унитаза и твоего кишечного тракта. Мне такие подношения противны.
После его отповеди, телефон заглох. Она бросила трубку на кресло и, распластавшись на диване, разрыдалась.

***

   После того, как он отключил телефон, ему в голову пришла озорная мысль, организовать ей безвредную шутку, то есть отомстить, не причиняя Людмиле Ивановне зла. Он включил компьютер и начал набирать на клавиатуре. Надеясь, что у неё интеллект ниже среднего уровня, и она не знает настоящей фамилии Гитлера — Шикельгрубер, решил написать от него письмо.

КИНОСТУДИЯ «ЖАНР»

МОСКВА УЛИЦА МОСФИЛЬМОВСКАЯ. ДОМ 1, ОФИС 242.

Уважаемая Людмила Ивановна!

     Суть вопроса: Вы, вероятно, будете удивлены, получив это письмо от знаменитого режиссёра. Не удивляйтесь Дело в том, что я скоро буду снимать двухсерийный фильм «Закулисье Маты Харри», и мне нужна на эту роль более или менее похожа на неё актриса. Из нашего всего Российского театрального бомонда, я близко никого не вижу. Очень, много у каждой актрисы заметных отклонений, что может повлиять на качество картины, которую я намерен выставить на все Международные кинофестивали. Есть зарубежные актрисы, но их требования никак не укладываются в нашу смету. Они просят по десять тысяч долларов за час съёмок. А я намерен снимать этот фильм пять месяцев, в разных странах и один месяц на фешенебельном морском лайнере «Адольф Гесс». Вы понимаете, во что мне встанет этот фильм, если я приму их условия? Поэтому мне пришлось обратиться в Российский департамент статистики, где ваше фото вытащили из базы данных. И что вполне меня устраивает, это то, что съёмки стартуют в вашем городе. Это двойная удача для меня! Нужная женщина проживает в колыбели юности главной героини. Вы самая подходящая женщина на эту роль, а если быть предельно честным, то скажу больше; вы и Мата Харри одно лицо. Бригада продюсеров меня уже поддержала в выборе главной героини. А это я скажу, что мы с вами имеем уже определённый успех.
Цель и перспективы данного проекта:
Цель я думаю, вам ясна. Я переполнен желанием, завоевать все Международные призы на кинофестивалях! А это я вам скажу не ваша тренерская зарплата и даже не моя. Снявшись удачно в одном фильме, можно безбедно жить не только в России, но и Майями, или Ялте. После кинопроката у вас появятся масса предложений от других режиссёров. Но, уверяю вас, если вы сыграете отменно роль Маты Харри, то я вас никому не отдам. Будьте уверены я вашему таланту никогда не дам затухнуть.
География съёмок: Неделю проводим в вашем городе, затем едем на месяц в Амстердам, далее идёт Лондон, Париж, Бухарест, Рим, Брюссель, Милан, Неаполь и как я уже говорил месяц на Средиземном море.
Оплата и существующие льготы: за один день съёмок по утверждённой продюсерской смете, вам будут начислять по пять тысяч долларов. Это значительно меньше, чем начисляют известным артистам, но вы должны понять, что они могут распределение заработной платы истолковать довольно дурно. Сами поймите, какая на студии поднимется чехарда, если у новоявленной актрисы из «Чухломы», будут гонорары выше, чем у знаменитостей. А с вами будет сниматься целая команда заслуженных и народных артистов. Теперь о льготах. Питание у нас пятиразовое и естественно плату мы за это не взимаем. На ночь даём кефир и булочку с тмином. На съёмках обеспечиваем в избытке фруктами и овощами данного региона. Квартиру вашу на время съёмок оплачивает киностудия. Теперь подведу ориентировочный итог вашего гонорара за время съёмок. Съёмки будут проходить сто пятьдесят календарных дней, — теперь умножаем количество дней на пять тысяч, получаем 750000 тысяч долларов, к этой сумме вы ещё приплюсуете миллионные премии кинофестивалей.
Что вам следует сделать, если вы принимаете моё предложение:
Вы должны забыть о прежней причёске. С сегодняшнего дня у вас на голове должны быть маленькие косички. Вы должны по дому ходить не в халате, а в просвечивающих шароварах восточных танцовщиц. Их можно пошить или взять напрокат в коллективах художественной самодеятельности. Вам нужно как можно скорее вживаться в роль юной Маты Харри. И ещё один важный момент, к которому вы должны подойти более чем серьёзно, — это походка. Я предполагаю, какая она может быть у спортсменок, — в известной степени далека от балерин. Поэтому если у вас походка не соответствует типовым стандартам танцовщиц, вам необходимо обратиться к местным хореографам и через неделю вы будете ступать как фотомодель. А наш хореограф в процессе съёмок доработает и уберёт все ненужные изъяны. Далее Вам в письменной форме нужно на вышеуказанный адрес отправить своё согласие, для заключения контракта. Мои помощники примут его, сам же я уезжаю на два месяца в Сантьяго заканчивать съёмки фильма «Коммунистическое величие». Один из моих помощников Эрих Кох, приедет пятнадцатого ноября в ваш город, проводить аттестацию улиц, и решать общие вопросы по съёмкам с местной администрацией. Поэтому прошу быть дома или на работе, он вас обязательно разыщет и передаст вам сценарий фильма, который вы должны знать, как алфавит. И пока меня нет, все непонятные для вас вопросы, решайте через него. На этом я заканчиваю и жду от вас разумного сигнала.

Главный режиссёр. А. Шикельгрубер.

Он перечитал несколько раз письмо, оно показалось ему вполне удачным, и распечатал его на принтере. Порывшись в кипе своих бумаг, нашёл подходящий офисный конверт, запечатал его и указал адрес получателя, не её домашний, а юридический адрес городского детского дома. К шестнадцати часам отвёз его на железнодорожный вокзал знакомой проводнице, которая работала на фирменном Московском поезде. Ей этот конверт нужно было отпустить в столице в любой почтовый ящик, чтобы для большей убедительности на нём стоял Московский штамп. Когда дело было сделано, он довольно улыбнулся, предвкушая чудотворную картину, как Людмила Ивановна будет ходить по детскому дому в косичках и отшлифовывать свою хоккейную походку. Вспомнив о прошедшей ночи, он решил телефонным звонком напомнить Людмиле Фёдоровне о себе. Её трубка молчала.
«Наверное, — спит после бурной ночи? — подумал он, — или у дочери в моём подъезде в гостях находится. Ладно, в понедельник встретимся».
Тогда он решил заехать на работу к другу Григорию в дом технического творчества, где он работал сторожем. С этим ветераном настольного тенниса они объехали всю страну, выступая на различных соревнованиях. Давно его не видя, решил с ним пообщаться. Григорий в этот субботний день заступил на сутки. Застал он его лежащим на кушетке перед экраном телевизора. Тот встрепенулся, когда услышал, звук открываемой двери. Увидев старого друга, расплылся в улыбке.
— Наконец — то сподобился навестить меня. Зазнался, что обыграл весь город, к себе поиграть не приглашаешь, — опустил он шутливо.
— У тебя Ходжа под боком с его Сибирью, там и столы дорогие и места много, а у меня всё скромно оборудовано. Места хоть и много, но полезной площади маловато.
— Нет ни Ходжи, ни Сибири, — сказал Григорий, — выгнали его за долги и арестовали всё имущество. Сейчас если он помещения не найдёт, то будет продавать свою квартиру, рассчитываться с долгами и перебираться жить к себе в глухомань, где у него стоит недостроенный коттедж.
— Этого следовало ожидать, — не проявляя злорадства на приятную для него новость, произнёс Винт. — Своё «Я» везде хотел поставить и не прислушивался к нам.
— Да вроде спорт он наш любит преданно, а вот косяков нарезал с деньгами целую свалку, теперь разгребает эту финансовую кашу.
— Ошибаешься, никогда он настольный теннис не любил, он любил только себя в настольном теннисе, вот и получил, разрушительный результат. И вообще он меня сейчас совсем не интересует. Славу богу я устроен вполне нормально и мне от жизни ничего больше и не надо. А ты с ветеранами можешь заходить ко мне в любое время.
— Да, надо тебя навестить, как хоть твоя Людка Мутовка чувствует? Крепко она Ходжу наказала.
Винт, слегка улыбнулся:
— Почему она моя? Никогда ею не была, — у неё есть какой — то Миша заика. А в детском доме она ничего не представляет. Того и гляди улетит с работы. Она ещё в школе работает на полставки. Но думаю, что там её труд аналогичен результатам детского дома.
— Странно в Сибири она отменно работала, — пожал плечами Григорий, — только крыша у неё часто едет. А Янку ты её неплохо подготовил. С её ростом у неё может быть большое будущее в спорте.
— Яна очень умненькая девочка, и у неё отличная координация, нет такой заторможенности, как у мамы. Но всё равно о её спортивном будущем пока рано говорить. Надо играть и играть!
Они выпили по чашке кофе и дружелюбно расстались.
…Вечером в его квартире появилась Людмила Фёдоровна в тесном халате, из которого он её освободил. А в двадцать три часа, он её проводил, до дверей квартиры дочери.

***

      В понедельник, Винт вызвала к себе Гордеева. Она смотрела на него с добродушием, ослепляя его волшебной улыбкой.
— Как себя чувствуешь?
— Великолепно!
— Я везу десять воспитанников в Москву, на конкурс «Созвездие», не хочешь со мной прокатиться на три дня?
— А нужно ли? Тема далеко не моя, и эта поездка скомпрометирует нас обоих. У детей глаз острый.
— Боишься, а я вот не боюсь. Ну ладно, нет, так нет, — успокоилась она, — я тебя, собственно, вызвала по другому вопросу. Ты Ходжу знаешь?
— Знаю и неплохо, — с удивлением посмотрел он на неё.
— Звонил он с утра мне, просится сюда на работу. Говорит, что у него есть столы дорогие и весь сопутствующий инвентарь для настольного тенниса.
— Его на пушечный выстрел к детскому дому подпускать нельзя, — взволновался он, — будет он, значит не будет меня.
— Я примерно так ему и ответила, — улыбнулась она.
— Сказала, что у нас есть замечательный тренер и пока я с ним не переговорю, ничего обещать не буду. Он сразу же повесил трубку. Теперь у меня просьба другого характера к тебе есть. Прошу тебя не выясняй никаких отношений с нашей неразумной ревнивицей Шабановой? Делай вид, что ничего не произошло. Наш директор намерен убрать её вначале из школы, он там преподаёт географию. А потом будет ставить вопрос о её профессиональной непригодности у нас.
— Я уже обсудил её поступок по телефону позавчера, только тебе забыл рассказать.
— И что ты ей сказал?
— Немного, но веско. А главное я дал ей понять, что наши отношения после дня учителя стухли. Мне уже приелась её ромашка, вначале весело было, а сейчас хоть волком вой. Главное у неё мужик есть, а она как одержимая бегает за чужими мужьями. Хоть к бабке иди, чтобы отворот, какой против неё сделала.
— Терпи мой друг, — думаю, к новому году её не будет здесь. Если Владимир Иванович наехал на неё, то это серьёзно. Она оказалась нечистой на руку. Всю воблу у него перетаскала. А он ей дорожил. Даже нас никогда не угощал.
— Теперь мне понятно, где она столько астраханской рыбы взяла. В Липецке на соревнованиях она мне целый пакет дала воблы. Спросил, где взяла? — говорит на пивной точке. Только ты директору ничего не говори? — попросил он. — Некрасиво как-то получится с моей стороны. Может она и не по своей воле это сделала, а шайтан от клептоманов подтолкнул её таким способом рыбку ловить.
— Уже её пожалел? Я вошла в твоё положение, и не осуждаю. Напротив, я тебя за это ещё больше любить буду. Ты настоящий мужчина! С директором я кроме работы никаких посторонних разговоров не веду. У него для этого своя компания имеется. С ним мы на разных полюсах находимся. Мало того он тоже не без греха, о котором я даже говорить боюсь.
— Задержался я у тебя, пора и честь знать, — встал он со стула, — ты знаешь, где я живу. Вечерами я полностью твой. Спеши увидеть. Жена приедет, придётся прятаться, по углам.
— А про мою квартиру забыл? — напомнила она ему, но он уже не слышал, закрыв за собой дверь. В бассейне он столкнулся с Людмилой Ивановной. Двери её кабинета были открыты, и когда он прошёл около неё, она поздоровалась с ним и расстегнула лифчик.
— Отныне я знаю, почему тебе мальчишки свои орудия показывали, потому что ты им светила свои печёные картошки.
В ответ она только рассмеялась.
— У меня дыньки, — возможно они и не такие, как у твоей Джулии, но в мужской руке они смотрятся прекрасно.
— Сходи в курилку и вымой всю свою повидлу.
— Сам вымоешь, вместе с царицей.
— Тогда ноги моей там больше не будет. Завтра утром приведу сюда плотника, и он врежет в двери новый замок. А я буду выходить курить на улицу или совсем брошу.
— Пошутила я, пошутила, любимый. Я вчера всё с содой и уксусом вымыла.
— У тебя любимый Миша, а меня больше так не называй. Хватит шуток.
— Миша был, и сразу сплыл, — он и двух недель не выдержал у меня.
— Голодом, наверное, заморила вот он, и слинял от тебя. Какой же мужик потерпит такое.
— Почти угадал, — засмеялась она, — только у нас он готовил всегда. То утку запечёт, то гуся. А это мне на один день. Он присмотрелся к моему аппетиту и сбежал, — наверное, понял, что со своей зарплатой не прокормит меня с Янкой. Плевать на него. Я тебя люблю, — нагло посмотрела она ему в глаза.
— Дура, — крикнул он ей в лицо.
— Может и дура, но шибко умная, и скоро вы все в этом убедитесь.
…Он уже не мог на неё злиться, что — то сверкнуло в её глазах незнакомое, сосредоточенное. Сейчас на неё смотрела совсем другая Людмила, не бесовских кровей, а вполне благоразумное создание. Такой её он ещё никогда не видел. Она переоделась и ушла в спортзал. В этот вечер она больше ему на глаза не показывалась.
На следующий день директор собрал всех педагогов у себя в кабинете. Проверял журналы и рабочие программы, делал кое — кому замечания. А когда добрался до журнала Людмилы Ивановны и посмотрел его, то вылил на неё ушат отборного мата. Затем со всей злости запустил журналом ей в лицо:
— Сволочь, паскуда, ты, где нашла тридцать человек? У тебя на тренировках присутствует всего одна кособокая Ангелина и две рыжие кошки. Если только не начнёшь нормально работать, я к Новому году выводы сделаю. И предупреждаю всех нерадивых работников. Возьмитесь за ум? Очень прошу? Нечего диваны в группах продавливать. Вот полюбуйтесь на неё, — переключился он опять на Шабанову, — когда пришла, золотые горы мне обещала. Хвасталась, в высшей лиге с мастерами спорта работала. Детишек любит неимоверно, и они ей той же монетой платят. А на деле, что получается. Дети ей свои фуфеля показывают, и вяжут по рукам и ногам. — Он сделал короткую паузу, выпил воды и продолжил её отчитывать: — Ты в первую очередь педагог, — с негодованием посмотрел он ей в лицо, — не можешь работать так и скажи. Бери тогда шашки, шахматы, займи воспитанников. На сегодняшний день один Сергей Сергеевич работает. Без году неделя у нас, а уже медали зарабатывает. А вы квашни, жопы отъели и ходите по детскому дому, как гусыни, — заорал он на воспитателей. — Почему детей на прогулки не водите? — стукнул он кулаком по столу. — С сегодняшнего дня, чтобы у меня в обязательном порядке выгуливали детей. А сейчас марш все отсюда. Видеть никого не хочу. Этакие мрази!
…Первой вылетела из кабинета Людмила Ивановна. Она была сама не своя. Лицо было убитое, а руки тряслись нервной дрожью, и она не могла попасть ключом в сердечник замка.
— Не обращай внимания на него, — стала утешать её мастер швейного цеха, — я сорок лет здесь работаю. Всего насмотрелась от разных директоров. А он покричал и забыл. Сейчас зайди к нему, он с тобой уже нежен будет.
— Пошёл он на хрен со своей нежностью кот Базилио, — крикнула она на весь коридор. — Я женщина независимая и не позволю так со мной обращаться. А вам если по нраву его такое нежное отношение, то и обнимайтесь с ним. Он себе кабинет отгрохал, как у президента, а спортзал так и не утеплил. На улице октябрь, а там холодней, чем на улице. Детей в этот зал не загонишь. Зато при попечителях и спонсорах деток по головке гладит, будто любит их. Каков лицемер. Знаю, что любит, только не отеческой любовью???
По виду воспитателей было заметно, что большинство одобрили её высказывания. Но комментировать вслух её речь остереглись. Наконец — то ей поддался замок, и она вошла в бассейн.
Винт зашёл туда через пять минут. Она сидела на стуле, обхватив голову руками. Ему чисто по — человечески было её жалко. Он понимал, что директор своим непорядочным лексиконом оскорбил не только женщин, но и его единственного мужчину, который присутствовал при этом. Пускай и не в его лично адрес сыпались оскорбления, но униженным он себя тоже чувствовал, потому что как новичок он считал некорректным вмешиваться в чужую свадьбу. Винт нередко попадал в подобные ситуации, особенно в общественном транспорте, когда распоясавшие хулиганы, не боясь мужчин, оскорбляли женщин. И мужчины молчали, опасаясь влипнуть в непонятную историю. Он же терпеть не мог подобного хамства и обязательно осаживал бакланов. После этого он ловил на себе благодарные взгляды женщин, а другие мужчины вместе с хулиганами, от стыда сходили на ближайшей остановке. Здесь же он не мог ничего сделать, и никто его не осуждал за молчание.
…Он присел напротив Людмилы Ивановны, хотел её успокоить, но вместо нужных слов произнёс:
— Я материться умею жёстче и изящнее его. Но это не значит, что свой мат должен демонстрировать при каждом случае. А он я замечаю, без него совсем не обходится. За долгое время работы с такими сложными детьми психику свою в конец разрушил. Явно он неуравновешенный товарищ. Он нарвётся когда-нибудь на своего подчинённого со слабым сердцем, который напишет на него телегу в вышестоящую инстанцию.
— И этим товарищем, буду я, — подняла она голову.
Её глаза были красные от слёз, а лицо без единой прожилки было белее мела.
— Так со мной ещё никто не обращался, — сказала она. — Это ужас, какой — то при всех педагогах опозорить и запустить в меня журналом. Нет, я в суд на него подавать не буду за оскорбление. Он у меня умоется другими помоями. Я ему этого не прощу!
— Ты знаешь, что он тебя хочет из школы подвинуть?
— Уже подвинул, — сегодня до уроков не допустили. И знаю почему.
— Я тоже знаю, — сказал он, — за воблу, которую ты у него выудила.
— Вобла — это повод. А на самом деле он убрал ненужного свидетеля, я знаю, чем он с мальчиками занимается. И он пока только догадывается, что я знаю. Очень опасно рядом с собой иметь такого свидетеля. А ещё мне известно, что он из года в год привозит в школу и сапожки женские и разные вещи, даже тушёнку и всё сбывает по сходной цене преподавателям из школы. Всё эти предметы и продукты из гуманитарной помощи, предназначенные для детского дома. Мне всё учителя рассказали. Когда он привозит в школу добротные вещи, в учительской очередь в два ряда становится. Здесь в детском доме настоящее бездонное дно. Гуманитарный товар здесь на приход не ставят. Вот он и распоряжается этим добром по своему усмотрению. Думаю, объяснять тебе, почему меня из школы турнули, будет лишним. Я ему мешала. Сейчас он начнёт меня выживать отсюда. Завтра у меня выходной, а послезавтра уволюсь, но с большим шумом. Небесный суд я ему устрою. Я же родная сестра бога Морфея.
— Остынь. У тебя кредит большой. Куда ты пойдёшь. Перезимуешь, а там видно будет.
— И то верно, — опомнилась она, — зачем мне увольняться? Лучше я Панкратова на фиг уволю. Чтобы я без тебя делала? — одобрительно посмотрела на него.

***

      На следующий день он шёл на работу уверенный, что в этот день будет в бассейне один. У Людмилы Ивановны был выходной. Но зайдя в здание, вахтёрша Тамара Тряпкина сразу его огорошила:
— Сергей Сергеевич, подруге твоей с киностудии фирменное письмо пришло. Сейчас ждут её. Весь детский дом ходуном ходит и на ушах стоит. Зам по хозяйственной части Альбина не вытерпела и осторожно вскрыла его, прочитала и опять запечатала. Приглашают её на съёмки. Миллионершей теперь будет. «Повезло же ей», — с завистью сказала она.
— Может, пошутил кто?
— Нет, письмо правильное, настоящее с Московской печатью.
Она не успела договорить ему содержание письма. Шумно хлопнув дверью, появилась запхавшая Людмила Ивановна.
— Где письмо? — кинулась она к вахтёрше.
— Я всю почту секретарю отдаю, у себя ничего не оставляю.
— Открой мне гардероб, я разденусь, — посмотрела она на Винта. — И его, чего одетым держишь?
— Ты чего такая радостная и взмыленная? — спросил он у неё в гардеробе, — или Джек Пот сорвала?
— Пока не знаю, но сейчас узнаю. Пошли со мной к секретарю.
В холле у кабинета секретаря, сидело на диванах около десятка воспитателей и о чём — то шумно беседовали. Завидев Людмилу Ивановну, все, замолчали. От секретаря она вышла с письмом в руке и своей неизменной походкой направилась в бассейн. Вереница воспитателей потянулась за ней.
— Люда, но ты нам хоть покажи, что за письмо тебе прислали из киностудии? — канючили они.
— Дайте мне самой одним глазом взглянуть на него, потом дам и вам почитать.
Она долго читала письмо. Все затаённо сгрудились вокруг неё, дожидаясь, когда она им откроет свою тайну.
— Ну что там Людмил? — с нетерпением ждали они от неё разъяснений, — что-нибудь, ценное есть?
— Погодите девки, дайте в себя прийти. Тут всё ценное, мне кажется, только я многого не понимаю. У меня голова кругом идёт.
Она отыскала взглядом Винта и протянула ему письмо.
— Сергей Сергеевич, ознакомься, пожалуйста, — ты всё знаешь. Разъясни мне, что почём говорит этот папирус? — и, посмотрев на воспитателей, с испуганным восхищением произнесла. — Кажется, я скоро буду очень богатой! Сейчас я этому лешему с костылями выскажу всё и покажу ему свою запись на телефоне, как он Сашу Лютого бил при всех костылём. Будет знать, как обижать гордых и независимых женщин.
Все воспитатели переглянулись между собой и потихоньку начали покидать бассейн. Винт не заметил их исчезновения. Он был занят чтением письма, которое знал наизусть.
— Письмо это никому не показывай, — заложил он листы в конверт, — не дай бог сглазят, тогда слава улетит от тебя. И диссертацию пока отложи, занимайся только собой. А я тебя от всей души поздравляю! Это будет во много раз дороже Джек Пота. Ты представляешь, какое счастье тебе подвалило?
— Пока, не очень, — замотала она головой, — вернее понимаю, но поверить не могу. Почему меня — то выбрали?
— Тут и понимать нечего, в базе данных на каждого из нас есть всё, даже то, чего мы сами о себе не знаем.
— Я слышала про это, — перебила она его. — Говорили, что там знают, какой я пастой зубы чищу, и в какой церкви молюсь.
Он внимательно посмотрел на неё и продолжил игру:
— Как я раньше не догадался, что ты сильно схожа со знаменитой танцовщицей. Ведь и, правда, тебе причёску изменить и вот он двойник великой шпионки.
— Она что шпионка была? — Вообще — то Мата Харри была профессиональной танцовщицей, а шпионская деятельность было её увлечением. Ей ничто не мешало совмещать танцы со шпионажем. Личность довольно известная в мире.
— Так, что мне сейчас нужно делать в первую очередь? — Дать своё согласие, и выполнять рекомендации режиссёра.
— Фамилия, какая — то хрен выговоришь, я такого и не слышала. Хотя я кроме Рязанова и Меньшова никого не знаю.
— Фамилия, как фамилия, что — то с лошадью связано, — сказал он. — В переводе с иностранного языка шекель это кобыла. Наверное, у режиссера настоящая фамилия была Кобылятин, вот он взял себе звучащий псевдоним. Многие знаменитости так делают. Сама посуди, ни один кинофестиваль не отдаст лавры режиссёру с фамилией Кобылятин, Хреновин и так далее. А ещё шекелем называют израильскую валюту. Возможно твой, режиссёр еврей, и у помощника его тоже загадочная фамилия.
— Это хорошо или плохо? — Думаю замечательно, эти люди своего не упустят. Ты попала в цвет. Будешь богатой и счастливой!
— Я тогда тебе сразу Мерседес новый возьму, и дом свой тебе в Орехово подпишу. Сама с Янкой уеду в Ялту или Лондон. Наверное, в Ялту, в ней климат лучше. Познакомлюсь там с Софией Ротару, и другими знаменитостями. Я же буду, через год относится, к творческой элите. И вообще жизнь у моря — это рай. Фрукты круглый год, Массандра ручьём льётся. И уж с такими деньгами, я себе мужа всегда куплю, а лучше ну его на фиг. Корми этого захребетника.
— Ну, ты точно тогда зазнаешься, — улыбнулся он ей.
— Только не в отношении тебя, у нас с тобой крепкий альянс и ты мой путеводитель! Я разрешила бы тебе не работать, и кормила бы тебя с ложки до глубокой старости, лишь бы ты рядом был. Только вот мне походку, где бы отработать. Я знаю, что она у меня несуразная. Как бы они меня не забраковали с ней.
— Ничего проще нет, — заверил он её, — ходи дома по половице и вихляй задом, вот так.
И он ей удачно показал элемент походки, на парапете бассейна. После чего она не выдержала, стала повторять его уроки.
— Получается? — спросила она.
— Недельку так потренируешься, походка будет, как у Мэрилин Монро.
— Что это за птица? Тоже шпионка, какая?
— До чего же ты дремучая, — удивлённо произнёс он, — не знать секс-символа мирового кино, знаменитую блондинку, просто стыдно.
— Вспомнила, вспомнила, — замахала она рукой, это та, что снималась в фильме «В джазе только девушки».
— Совершенно, верно, там она была восхитительна! А теперь отправляйся домой. Мне надо идти за маленькими детьми в школу и буду тренировать их. Область на носу. Янку после школы гони сюда.
— Сейчас я пойду, только покажу тебе видео, которое одна девчонка моим телефоном вчера зафиксировала. И такое зверство, оказывается, происходит ежедневно. Одну девочку, в пятнадцать килограммов веса, за то, что она курила на балконе, поднял, словно бревно и со всей силы как мяч метнул на стену. Девочка после такого броска получила сотрясение мозга.
…Она включила телефон. На нём чётко было видно всех детей детского дома. Они стояли в холле на втором этаже и смотрели, как директор жестоко избивал костылём двенадцатилетнего Сашу Лютого. Избиение сопровождалось диким матом. И ни одна воспитательница не посмела заступиться за сироту.
— Да он тварь последняя, если бы я там был, руки бы переломал ему, — негодовал Сергей Сергеевич.
— Это ещё не всё, — мальчишка вчера сознание от побоев потерял, он сейчас лежит в изоляторе. Медики наши, почему молчат? Им первыми нужно бить в набат, а они бояться, что с них директор белые халатики снимет. Пускай тогда переодеваются в чёрные халаты, как у гробовщиков. Нечего позорить белый цвет, который символизирует чистоту души медиков.
— Ужасы, ты какие — то рассказываешь, да так ярко, словно Цицерон, — перебил он её, — ты ничего не съела запретного случаем. У тебя речь сегодня льётся как из рога изобилия.
— Ещё не то сейчас услышишь, — выразительно подняла она руку, — только не перебивай меня. Ты многого не знаешь, и не видишь, а у меня глаза, как перископы. Посмотри, сам с женой живёт несколько лет в детском доме, занимая на втором этаже полезную площадь спортзала. Думаешь, у него квартиры нет? Есть, да ещё какая на Рождественской улице, в семнадцатом доме. Только он её за бабки сдаёт. У него в детском доме числится человек десять родни, которых в лицо никто не видел. Это дворники, уборщицы. Его жена получает ставку уборщицы спортзала, который моет раз в месяц. А положено делать влажную уборку два раза в день. Ещё она получает ставку костюмерши. А зачем здесь нужны дворники? Дети территорию вылизывают по два раза в день. Одна только сотрудница из его родни спину гнёт на гектаре садовой земли. И не известно для кого, для личной выгоды директора или для себя. И опять же если бы не дети, сад давно наверное бы завял. А спроси их, много ли им яблок, перепадает из этого сада, они покажут тебе огромный шиш. Он на водохранилище, где у него пасека, строит себе коттедж. Там все взрослые дети пашут на нём, как каторжные за пайку. И это ни для кого секретом не является. А главное его преступление это, то, что он спит с мальчиками. Сама видела. Захожу как-то утром за ключом от спортзала в летнюю дачу, а он в неглиже с двумя мальчиками спит, а на полу валяются игрушки из интим магазина. — Она вздохнула тяжело и посмотрела в глаза ошарашенного Винта и продолжила: — Панкратова в советские времена из первой школы за это выгнали, так нашлись добрые люди, пристроили его сюда. Поэтому не зря в народе молва гуляет, «Не дети такие, их делают такими те, кто приходит работать с ними». Все его безобразия я отразила на бумаге и завтра отнесу прокурору.
Она взяла кий в руки, которым Винт накладки для ракеток закатывал и угрожающе выдала: — Я ушла, — только зайду на минуту к этому хомяку, директору. Пару ласковых слов ему выдам.
— Положи кий, он мне ещё пригодится, — остановил её Винт. — Если тебе невтерпёж попробовать на прочность голову директора, то лучше костыль об него сломай. А ещё лучше, если ты сейчас пойдёшь в гардероб, оденешься и отправишься домой. Поверь мне, — горячиться, сейчас не следует. Я полностью с тобой согласен, и если тебе верить, то Панкратов выродок с научной степенью. Его место безусловно за решёткой, но дело в том, что если ты сейчас дашь ход своим бумагам, то тут такая завируха поднимется после твоей озвучки. Она может мне перекрыть вход на областные соревнования. И ты не забывай, что Янке я напророчил золотую медаль. Так что давай пока воду не мути.
…Она внимательно выслушала его, положила кий на стол, и счастливая вышла из бассейна. Через минут двадцать, к нему зашла оторопевшая Роза.
— Сергей Сергеевич, что это с Людкой такое непонятное случилось? Вышла от директора, как Терешкова из кремлёвского дворца со звездой Героя Советского Союза на груди. Я ей говорю, здравствуй, а она мне: «Пошла вон курица». На первом этаже, гардероб не кому было ей открыть. Так она давай топать ногами и кричать: «Подать мне сюда Тряпкину — Селянкину, где там лазает эта вахтёрша? Косолапый Базилио, совсем за дисциплиной не смотрит младшего обслуживающего персонала».
Винт от души посмеялся над рассказом коллеги.
— Смешного ничего не вижу, — подавленно смотрела она на него. — Неужели не заметно, баба умом свихнулась. Правда, что её приглашают в фильме сниматься?
— Правда, правда, — не переставая смеяться, подтвердил он. — Она теперь нам не ровня, за один час вознеслась на небеса по золотому трапу, который ей бог оттуда скинул. Но на работу пока, будет ходить.
— Надо думать, разве плохо за прогулку по детскому дому полноценную зарплату получать, — сказала она и вышла в коридор. Через десять минут вернулась с глазами блюдцами:
— Ты представляешь Сергей Сергеевич, вчера он её при всех костерил, грозился уволить, а сегодня ей ещё полставки дал. Сейчас зашла к секретарю, а она приказ на Людку уже заготовила. Папа, что совсем опупел? Хотела к нему зайти. А он видеть никого не желает.
— Да ты, что? — открыл он от удивления рот, и в душе мысленно выразил Людмиле Ивановне уважение.
— Вот тебе и что! — мы с тобой, как волы впряглись в работу, а она и приступать не думала, зато деньгу будет огребать больше нас.
— Завтра она придёт, и мы спросим, за что её такими почестями одарил директор, — сказал Сергей Сергеевич.
— Можно было и сегодня узнать у Людмилы Фёдоровны, но она в Москве.
В этот «праздничный день для Людмилы Ивановны» в детском доме только и говорили про неё. Зависть и лицемерие здесь лидировали. Но она об этом не знала, но чувствовала.
Людмила Ивановна вскоре купила себе модную широкополую дорогую шляпу, и никогда не оставляла её в гардеробе. Так как один раз уже кто — то подшутил над ней, спрятав на целую неделю от неё ценный головной убор. Она же с некоторых пор стала носить на голове два небольших хвостика. Они шаловливо дёргались у неё на голове, заманчиво зазывая протянуть руки прохожих и подёргать их. И походка её стала намного мягче и изящней. От всех этих перемен весело было только Винту, он знал истинную причину в смене её имиджа, но хранил глубокое молчание. Даже своей любимой женщине Людмиле Фёдоровне, словом, не обмолвился о разительной перемене своей коллеги. Другие женщины ей завидовали. На работу она теперь приходила, когда ей заблагорассудиться, и по такой же модели уходила с работы. Она волейболом совсем не занималась, носила под мышкой шашки или шахматы. Заходила в группы, расставляла фигуры перед детьми, а сама садилась за компьютер. Винт знал, чем она заработала себе подобную льготу. У неё был важный и смелый разговор с директором. Она высказала ему все свои претензии насчёт её необоснованного увольнения из школы, открыла часть карт, компрометирующих Панкратова, а также засветила перед ним видео съёмку. Одним словом, сильно передавила ему горло, отчего он сразу дал ей ещё полставки педагога дополнительного образования.
Сергей Сергеевич твёрдо знал, что Людмила Ивановна запросто ради него выкинет весь компромат в нужные инстанции, а вот куда именно, это он ей сам подскажет

***

      У него кончилась временная холостяцкая жизнь. Приехала аудитор, — так он звал жену, за её вечные замечания; не туда повесил, не туда положил, много денег потратил в магазине. Мало того она намеривалась в обязательном порядке купить готовый дачный участок недалеко от города. А эта покупка будет сковывать его независимость, поэтому ему обязательно нужно было утвердится на работе, чтобы всегда была хроническая отговорка: «я на дачу не могу идти, у меня ненормированный рабочий день с сиротами» Этот вариант он считал лучшим для бывшего народного судьи, чем орудовать с лопатам и граблям.
С Гордеевой он стал реже встречаться, а она тем временем благоухала словно весной и требовала частых свиданий. Она сильно тосковала, считала дни и ждала его в назначенное время у себя дома. Мимолётные встречи на работе её не устраивали, так как он совсем не выходил из бассейна. Но однажды она, отстранив от себя старые нравственные устои, не выдержав, набросилась на него в своём кабинете, склоняя его к близости. И он уже был готов расстегнуться перед ней, но в это время в интересной позе их застал директор
— Совсем обнаглели, — взревел он и посмотрел на часы, висящие на стене, стрелки показывали двадцать один час. — Завтра оба пишем заявление на расчёт. Я такого распутства не потерплю на моей территории.
Он ушёл, зло, сверкнув глазами и громко хлопнул дверью.
— Ну вот я и добилась своего, — расплакалась она, — мало того и тебя подвела. Этого надо было ожидать, у него есть кандидатура на моё место. Ой, как мне стыдно, что же делать? Завтра весь детский дом будет знать о нас с тобой. Он Розе расскажет, а она — то уж точно разнесёт эту сенсацию в ярких красках по всему городу.
— Давай пойдём ко мне в машину, — предложил он, — и там трезво обсудим его наезд на нас. У меня есть палочка выручалочка, которая нам и поможет. А потом я тебя до дому отвезу.
Она, почему-то сразу ему поверила и, вытерев слёзы, надела на себя пальто и посмотрелась в трюмо.
— Считаешь, выход есть? — прильнула она к нему.
— На девяносто девять процентов уверен победа будет за нами, а это трухлявый пень захлебнётся своей слюной. Пускай теперь курит бамбук, а мы завтра устроим себе вынужденный и неограниченный отпуск.
— Как-то ты загадочно говоришь, — потёрлась она о его щёку, — но всё равно буду твоей послушницей и поэтому я сейчас на всё согласна.
…Он же в это время думал только о Людмиле Ивановне. Единственный человек, который за него пойдёт на всё. Тем более, совсем недавно её дочь стала Чемпионкой области в своей возрастной группе.
Сергей Сергеевич твёрдо знал, что Людмила Ивановна запросто ради него выкинет весь компромат в нужные инстанции, а вот куда именно, это он ей сам подскажет.
…В машине он опустил стекло и закурил:
— Завтра я утром к тебе заезжаю, и мы с тобой посещаем одного врача невропатолога. Только прошу без ревности, мы с ней давно друзья. Она нам выпишет больничные листы. Месяц проболеем у неё, если во времени не уложимся, то идём к другой моей хорошей знакомой главному врачу КВД. К ней тоже не ревнуй, близость постепенно угасла и перешла в статус дружеских отношений. Пока мы с тобой будем болеть, палочка выручалочка будет делать свою работу. И в наш вынужденный отпуск ни в явь, ни по телефону контактов, ни с кем из сотрудников детского дома не имеем.
— Я поняла, ты меня хочешь, познакомить со своими бывшими любовницами. А увидев меня с тобой, у твоих медиков не проснётся ревность? — спросила она. — И не отправят ли они нас с тобой восвояси.
— И думать забудь. Они меня много раз выручали. Я как только вышел на пенсию по инвалидности, со своим дипломом инженера решил поработать на производстве. Устроился на солидный завод инструментальщиком. Зарплата хорошая, работа не пыльная, рабочий день начинался с водки. А тут экономический кризис ударил. Хозяева с Москвы дали команду произвести сокращение. И в первую очередь касалось это пенсионеров. Ко мне утром в инструментальную приходит главный механик Бобров и требует, чтобы я написал заявление по собственному желанию. Я ему говорю, «Я пенсионер, не по возрасту, а по третьей группе». Он мне говорит «разницы нет, команда для всех одна». Я тогда подумал, буду ему права свои качать, отвезёт меня к наркологу и уволят по статье. Взял и написал заявление. Он обрадовался, схватил заявление и больше я его в этот день не видел. А от слесарей я узнаю, что он на моё место пропихивает своего родственника из Челябинска. Думаю, ну ладно, завтра посмотрим, кому чечётку выплясывать. В конце смены подошёл к его доверенному фрезеровщику и сказал, что завтра в больницу лягу. Вечером уксусом помажу бедро и к кожнику поеду. Месяц, говорю, проваляюсь, а там видно будет. Наутро первым делом заехал на завод в отдел кадров и написал отказное заявление. А через час у меня была двухместная палата с телевизором и холодильником, где я как на курорте провёл двадцать четыре дня. А после меня моя знакомая перевела на две недели на дневной стационар. Итого я у главного механика отвоевал тридцать восемь дней. И что самое интересное Бобров с официальным письмом обратился к главному врачу и написал, что я симулянт. Его же директор завода заставил замещать меня на время моей болезни. Он не учёл важной детали, что только мы вдвоём с ним материально ответственные лица не только в инструментальной, а и складов запасных частей.
Посторонних подпускать туда категорически запрещено. Если бы Бобров не написал на меня жалобу, я бы может, успокоился и вышел на работу. Но во мне взыгралось чувство собственного достоинства, и я после выписки из КВД взял второй больничный лист у невропатолога. Проболел у неё два месяца, а когда понёс Боброву на подпись свои больничные листы, его чуть Кондратий не хватил. Оказывается врач — невропатолог была его гражданской женой. Если бы он узнал, что она ещё была у меня в сексуальном фаворе, кони бы прямо в кабинете кинул. Вот такие верные женщины — медики у меня в друзьях. А ты сомневаешься.
— Уже не сомневаюсь мой милый, — улыбнулась она и ласково прижалась головой к его плечу. — Всё улетучилось, после твоего созидательного рассказа. Ты в контру всегда идёшь и обид не прощаешь. С тобой враждовать нельзя, — опасно для здоровья! Хорошо, что мы с тобой друзья, — погладила она его по щеке, — теперь расскажи о своей палочке — выручалочке?
— Эту палочку — выручалочку зовут Людмила Ивановна. Она, то нам и поможет на работу возвратиться. Что она имеет на директора, ему и не снилось. У неё собраны серьёзные материалы на него, подкреплённые фактами и уликами. По которым Панкратова вероятно закроют за решётку. Если не посадят, то с работы обязательно уберут. Тогда и мы с тобой в это время появимся. План мой сработает без осечки.
— Вот здесь у меня сомнения зародились, — убрала она голову с его плеча. — У нашего директора есть защита надёжная в лице мэра и губернатора. Весь детский дом шепчется, что у Людмилы Ивановны имеется, какая — то запись. Уверяю тебя, для Владимира Ивановича это семечки, разгрызёт и шелуху выплюнет. У него и лисья и собачья душа, где надо и падали откушает, и хвостом покрутит. В конечном итоге, выкрутится из любого положения. И его в обиду не дадут важные люди. Поверь мне, на него уже были наезды, а ему хоть бы что.
— Эти важные люди под кровать спрячутся, когда узнают, за что Панкратов арестован. Слишком серьёзные обвинения у Людмилы Ивановны имеются. А губернатор, как будет выглядеть, когда узнает, кого он награждал? Думаю, резонанс после ареста будет звонкий! Неужели ты не догадываешься, к какой теме я клоню?
— Почему я не догадываюсь, если об этом весь город говорит. Обвиняют его в развратных действиях уже давно, особенно за неравнодушие к мальчикам. Но я лично, ни разу за ним не замечала, что — то подобное, — разве, только массаж ему мальчики в кабинете зачастую делали. А остальное лишь догадки. Есть пару мальчиков, которых он особливо опекает и дарит им лучшие подарки, даже вот ладанки недавно подарил из благородного металла. Но я не думаю, чтобы у Людмилы Ивановны что — то получилось. Не с её головой завалить такого зубра, как Панкратов.
— На неё иногда находит оглушительное озарение, что я диву даюсь. И она в это время может любому каблуки завернуть. И ты не забывай, что я ей окажу существенную помощь. Она уже хотела однажды нажать на спусковой курок, когда ты в Москве была, да я её остановил.
Он положил ей руку на колено.
— Ну что поехали? Утро вечера мудренее. Завтра в восемь утра я у тебя.
— Хорошо! Поехали.
Он подвёз Гордееву к дому и высадив её вблизи подъезда позвонил Людмиле Ивановне.
— Выйди из подъезда минут через десять? — сказал он ей. — Я за это время подъеду к тебе. Серьёзный разговор имеется.
— С великой радостью, — раздалось в ответ.

***

      Она запрыгнула к нему в машину в домашних тапочках и халате. Привычных в последнее время озорных косичек не было, — волосы были чуть встрёпаны. Но этот элемент её не делал, ни бабой ягой, ни красавицей. Она была в этот миг больше похожа на дворового сорванца.
— Догадываюсь, если ты без моих притязаний решил навестить меня. Значит, случилось что — то из рук вон выходящее. Просто так, да ещё ночью ты бы не стал меня тревожить. Рассказывай, что стряслось?
— Стряслось, то, чего не должно было случиться. Но по вине одной слабой женщины, мы должны с ней завтра написать заявления на расчёт по собственному желанию.
Она зажала коленями свои ладони и приоткрыла рот:
— Ага, попались голубки, — без злорадства произнесла она. — А я ведь предупреждала тебя, Серёжа не балуй с красивой женщиной, от них все беды исходят. Теперь мне напрягаться придётся, чтобы помочь тебе. Я знаю, что ты хочешь от меня. И женщина это сделает! Я ведь не совсем глупая, как считаешь ты. Я понимаю, если не помогу тебе, то вас беда ещё больше сблизит. А мне это вроде не на руку. Я жду своего часа. Поэтому объясни последовательность моих действий.
— Все свои бумаги, которые ты хотела отправить месяц назад, нужно отсылать или относить в следственный комитет. И чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше. А после того, как ты передашь весь компромат на Панкратова, взорви Интернет своей записью, которая у тебя в телефоне храниться. Больше ничего не предпринимай и самодеятельностью не занимайся. Каждый свой шаг обсуждай со мной. А я с Людмилой завтра официально буду болен. Пускай он без неё задыхается, ведь по сути дела он ещё сам находится на больничном листе.
— Всё поняла, завтра с утра я буду в следственном комитете. И доложу тебе по уставу, что часть подрывной деятельности мною Матой Харри проведена успешно. Жду дальнейших указаний, для завершения операции.
— Слушай, в данный момент мне не до смеха, будь серьёзней. Особо не ёрничай, весьма ответственно отнесись к этой миссии.
— А это не я, — это луна. Смотри, какая полная, — кивнула она головой на луну, — в такой фазе она всегда дурно влияет на меня. А к утру, она скроется, и я перелицовку сделаю, буду похожа на Мефистофеля.
— Ладно, иди, спи, завтра после следственного кабинета позвони мне.
В эту минуту он ломал голову, о правильности своего поступка.
…С «одной стороны большой беды нет, что они потеряли работу. Она в любое время может устроиться преподавателем в школу, а себя во внимание он совсем не брал. Пенсия есть, которой на жизнь вполне хватало. Жалко было только терять успешных наработок в настольном теннисе с сиротами. Всё — таки ребята засветились уже во многих серьёзных турнирах. С «другой стороны», он полностью верил Людмиле Ивановне. И что Панкратов опасный человек и место ему только в тюрьме, он с ней был полностью согласен. Он понимал, что для директора к тому же инвалида, тюрьма может оказаться последним приютом. Там ему будет мучительно тяжко, и не исключена возможность, что сокамерники, узнав о его статье, своими унижениями посадят Панкратова на парашу, которая в камерных условиях соизмерима с удавкой. Или что тоже закономерно просто грохнут его.
…И всё — таки «другая сторона», перевесила чашу весов. Они своим поступком с Людмилой Ивановной спасут массу детей от жулика и растлителя сиротских душ. И действия их не подленькие, как у анонимщиков, а открытые и весьма искренние.
Он, задумавшись, не обратил внимания, как она тихо вышла из машины. Увидел через лобовое стекло только её тапочки, разгоняющие по сторонам ворох опавшей листвы.
На следующий день утром у него и Гордеевой на руках были заветные больничные листы. Она без всякого оптимизма выписывала его в регистратуре, считая эту бумажку только отсрочкой, не больше. Он же, напротив, без капли пессимизма подул на него и положив больничный лист в бардачок, довольным голосом сказал:
— Теперь можно смело на пять деньков исчезнуть из города и погулять возле моря, но вначале примем шифровку Маты Харри. Она с минуты на минуту должна выйти в эфир.
— Странный какой — то ты сегодня, — без настроения произнесла она, — наверное, переспал или тебе в сердце впилась окаянная стрела Амура.
Он блеснул своей обаятельной улыбкой:
— Эта стрела торчит у меня с тех пор, когда одна блондинка бальзаковского возраста, не терпевшая очень громкой музыки, позвонила мне в дверь.
Её губы дёрнулись в улыбке:
— Приятно слышать! Но мне сдаётся что эту стрелу в скором времени поломает твоя супруга.
Он задумался, не пряча от неё свою обаятельную улыбку, произнёс:
— Ты своим упрёком подталкиваешь меня к политическим домостроительным размышлениям.
— Выражайся яснее.
— В думу надо предложение подкинуть, чтобы они закон приняли, который разрешает двоежёнство и супружеский адюльтер пенсионерам. Этим законом дума изменит у народа отношение к работе и своему здоровью. Ты представляешь, как многие мужики буду оберегать своё здоровье до выхода на заслуженный отдых. Почувствовать себя даже в не совсем цветущем возрасте баем, каждому захочется. Запилила тебя вечером старая жена, — взял и лишил её сладкого ночного бонуса. Пригласил к себе в спальню жену помоложе или ушёл на ночь к миловидной и ласковой соседке. Эта воспитательная мера искоренит в конец жён — пильщиц.
На этот раз она рассмеялась:
— Ты знаешь, какая гуляет у женщин поговорка?
— Нет, будь добра озвучь? — внимательно взглянул он ей в глаза.
— Не бывает старых женщин, просто у большинства мужиков плохое зрение, — она без кокетства блеснула глазами. — Размечтался он! Подавай ему на старости лет двух жён! Не пройдёт в думу твоё предложение!
— Ну и пусть. Зато развеселил тебя, а то была как закопчённый казан.
— Сравнения у тебя, какие — то пещерные, нет бы, сказать, как чёрная роза. А то на уровень казана поставил любимую женщину.
— Стоп, — прервал он и её и взял телефон, — СМС прислала Мата Харри.
Он прочитал СМС и завёл автомобиль.
— Поедем на встречу с резидентом, — подмигнул он Людмиле Фёдоровне, — молодец баба! Я верил в неё. Знал, что она не подведёт меня.
— Неужели ты питаешь, какие — то иллюзии в отношении её. У неё интеллект на уровне детей из детского дома. Она же пробка, выдумщица.
— Это ты напрасно, у Людмилы Ивановны обострённое чувство справедливости. И когда вопрос стоит ребром она может такие перлы выдать, что многим истинным трибунам и не снилось. Я заметил, когда она сильно нервничает, у неё происходит провал памяти, а когда она злится, то её остановить невозможно.
— Посмотрим, посмотрим на её талант, — скептически произнесла она.
Людмила Ивановна стояла рядом с памятником, Александру Невскому. На этот раз на ней не было её козырной шляпки. Она была в парике и тёмных очках. Вела себя как шпионка, подозрительно озираясь по сторонам. Узнав на кольце машину Платона, наперерез бросилась к ней.
— Вот наша шпионка себя и выдала, — сказал он, — я её так бы и не узнал, но эту неповторимую хоккейную походку и противогаз не замаскирует.
Людмила Фёдоровна поправила рукой причёску и иронически улыбнувшись, сказала:
— Боже мой, сплошной детский сад.
…Шабанова запрыгнула в машину, поприветствовала кивком Гордееву и закурила
— Ну что ребята я вам скажу, — выпустила она изо рта струю дыма, — женщина сказала, женщина сделала! С вас коньяк, лимон и ананас. Шоколад у меня уже в горле стоит. Не зря же провела целый час в кабинете старшего следователя. Он был обходителен со мной. Помог плащ снять, кофе напоил с халвой.
— Давай ближе к делу, — сказал Винт, — нас на взятку не раскрутишь, тебе спиртное противопоказано. Ты плохая после него становишься.
— Шучу, конечно, я. А если серьёзно, то обрадую и вас и себя. Их было двое. Бумаги мои взяли и, ознакомившись с ними, подшили в толстую папку. Там на нашего Панкратова целый воз жалоб и поэтому они нисколько не удивились моему сигналу. Он у них давно в разработке и думаю, без меня им кто — то докладывает о каждом шаге директора. С меня сняли показания про эпизод в летнем домике.
— Поподробнее можно, пожалуйста? — попросила заинтригованная Гордеева.
— А что вам Сергей Сергеевич, разве не рассказывал?
— Не очень — то он разговорчив.
— Я не буду повторяться, напомните ему позже, он вам в деталях всё изложит. А вам скажу, что на протяжении долгих лет вы работали рядом с педофилом и со всем не мужчиной. Таким как он в определённых местах юбку надевают. И этот факт не оспорим.
— Боже мой, какие страсти вы рассказываете, — загорелись от стыда щёки Людмилы Фёдоровны, — я четыре года работаю в детском доме, но мне и в голову не приходила такая жуть, которую вы сейчас поведали.
— А когда эта жуть может вам прийти в голову. Вы же отработали до семнадцати часов и домой ушли, а что после вашего ухода твориться вам и невдомёк. Самая жуть будет на судебном процессе, но вас туда не пустят. Он потерял себя, как мужчина давно, поэтому свой половой стимул подымал с помощью мальчиков. Что у него впереди будет, мне известно. Холодная камера, охранник с ледяными глазами, а ещё миска погнутая и ложка с дыркой. Считайте, он утратил свободу. Поздно будет ему плакать и рыдать и тем более грехи замаливать. Примерно так мне нарисовали его будущее в следственном кабинете.
— И когда он свободу потеряет? — подал голос Винт.
— Я тебе, что прокурор, который выдаёт санкции на арест. Со мной в кабинете не особенно откровенничали. Они от меня откровения вытягивали. Хотя его жизненную перспективу перед моим уходом красиво обрисовали.
— Это понятно Людмила Ивановна, — покачал головой Винт, — надеюсь, ты свой телефон не показывала им.
— Указаний таких не поступало.
— Вот и умница, сейчас мы тебя подвезём до дому, там садись за компьютер и заряжай интернет. Выкладывай смело свой ролик. Этим мы ускорим его арест.
Он искоса посмотрел на Гордееву:
— А у нас с тобой Людмила Фёдоровна, к сожалению, морские прогулки отменяются на неопределённое время. Здесь могут возникнуть неотложные дела, особенно у тебя.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— А то, что тебе завтра нужно выходить на работу. Если директор будет настаивать на увольнение, покажешь ему больничный. До обеда пообщаешься там с персоналом и пойдёшь домой продолжать болеть. И так каждый день, пока на него не наденут наручники.
— Зачем всё это, я не хочу видеть этого скунса, — воспротивилась она. — После того, что я сейчас услышала мне с ним под одной крышей противно находиться.
— Поверь мне, так надо, — убедительно сказал он ей, — ты его заместитель. Его арестуют, ты сразу становишься «ИО» и берёшь бразды правления в свои руки.
На заднем сиденье зашевелилась Людмила Ивановна.
— Послушай царица Платона, он дурного не посоветует, — сказала она. — Я его знаю дольше, чем вы.
— Наверное, придётся, — улыбнулась Людмила Фёдоровна и добавила: — Дольше это не значит, что ближе и лучше!

***

      Она спокойно без излишнего трепета и нервозности зашла в свой кабинет. Скинула с себя пальто и включила электрический чайник. Подошла к окну и пальцем раздвинула жалюзи. Небо было хмурое, густые тучи облаков низко плыли в неизвестность и создавалось впечатление, что они вот — вот, упадут и окутают своим мраком всё живое на земле.
Панкратов влетел к ней без костылей с одной тростью. Сильно припадая на левую ногу, он сел на диван и поняв, что Гордеева ни здороваться, ни смотреть на него не хочет, постучал тростью по столу.
— У вас милейшая за вчерашний день прогул стоит, — сказал он, — изволь объясниться, по какой причине ты не явилась на работу?
Она опустила жалюзи и, подойдя к столу, показала ему в развёрнутом виде больничный лист, но в руки не дала, а только произнесла.
— Достаточно вам этого или в письменном виде изложить, как посещала врача, как выписывала больничный лист в регистратуру.
— Понятно, — промычал он, — решила, значит на сохранении побывать. Я тебя в замы произвёл, а ты кочевряжилась передо мной. Ну, погладил бы тебя раз, другой, что у тебя убыло бы. Судьбу свою загубила! Так вот я авторитетно заявляю, что больничный тебе не поможет! Всё равно уволю тебя, вместе с твоим нестареющим нарциссом! Мне нужны около меня покладистые сотрудники а, не легкомысленные бабёнки, которые глазки каждому новому мужику строят.
— Давайте не будем говорить о вашем авторитете и моей судьбе. Вам не известны такие понятия, как чувства между мужчиной и женщиной. И пока я болею, прошу ко мне не приставать с вашими разговорами. «Отболею», — напишу собственноручно заявление на расчёт, а вы пока о своей судьбе побеспокойтесь. На опасном перекрёстке судьбы стоите.
— Ты что меня пугать вздумала, — заверещал он. — Запомни, я никого не боюсь. Включайте все свои телефоны и фотокамеры, мне они, что слепому очки. Не забывайся я человек владыки. Так что и думать забудь грозить мне пальцем. Смету с лица земли, как динозавров.
Он покинул кабинет и тут же вернулся назад.
— Придёт эта пигалица — певица, — сказал он, — пускай тоже пишет на расчёт. Подпишешь заявление и направляй её в бухгалтерию. Нечего ей задарма хлеб в детском доме кушать.
— Ничего я говорить не буду. Вы её принимали на работу, а недавно она от вас полставки в виде взятки за своё молчание получила. Вот вы сами с ней и разбирайтесь. А я сегодня лицо не юридическое и моя резолюция будет не действительна.
— Людка одумайся? Выкинь больничный лист и приступай к работе. Считай, что я погорячился с тобой, а вот твой рыцарь пускай уходит к чертям собачим. Мне неприятно осознавать, когда всё внимание моих женщин переключилось на него. Меня они уже не замечают, пока я их к себе не дёрну в кабинет на промывку мозгов.
— Насчёт женщин мне понятно, но непонятно, какова ваша должность в нашем дворце, султана или евнуха. Скорее всего, евнуха скопца. — Оберегать женщин от других мужчин входит в его обязанности.
— Проститутка, — тихо сказал он и так же тихо закрыл за собой дверь.
После него в кабинет не зашла, а влетела как ракета Людмила Ивановна. В чёрном элегантном пальто, новой, как у мальчишки стрижке, которая искусно была перевязанной чёрным шарфом. Выщипанные извилистой змейкой брови делали её похожей на мадам из Парижа. В таком виде она выглядела намного лучше и экстравагантней, чем прежде. Одним словом, это была не прежняя Людмила Ивановна с тупым взглядом, а созревшая жемчужина из раковины с перламутровым переливом.— Ты зачем сюда явилась? — почти шёпотом спросила у неё Людмила Фёдоровна, — ты знаешь, что он намерен тебя сегодня уволить.
— Поздно. Здесь я не по своей воле. Меня пригласили важные люди, которые надеюсь, арестуют с минуты на минуту нашего демона. Я вчера Платону не стала говорить всей правды, чтобы он с радости не явился сюда. Не хочу его в эту катавасию втягивать. Пускай он для детей останется только тренером. А у меня грудь шире, чем у Александра Матросова и я вчера дала согласие показать все места, где хранятся не оприходованные товары. А там их вагон и маленькая тележка.
Людмилу Фёдоровну от волнения обдало всю потом. Она осмотрела стол и не найдя рядом ничего подходящего, вытерла пот с лица рукавом платья.
— Что прямо сегодня это произойдёт? — спросила она.
Людмила Ивановна посмотрела на часы:
— Сегодня и сейчас. В девять тридцать они должны быть здесь. Вас тоже потревожат, но вы не волнуйтесь. Это для проформы. На вас там даже намёков не делали, вы чиста, как бриллиант.
— Это я и так знаю, но мне что — то страшно. Ведь каждая сотрудница детского дома, особенно воспитатели, догадывались о его нездоровом увлечении мальчиками. Между собой осуждали его пакостные деяния, но никто из них не осмелился озвучить вслух это чудовищное преступление. Вот поэтому и я чувствую на себе долю вины.
— Такое чувство нередко возникает у честных людей, — глубокомысленно изрекла Шабанова, — а вот преступники себя виноватыми редко чувствуют, пока их за кадык не возьмут, — для убедительности она слегка сдавила двумя пальцами своё горло
Гордеева сжалась в своём кресле и тихо как заговорщица произнесла:
— Меня осенило, никакой вы Людмила Ивановна не тренер, вы скорее всего работник органов. У вас разговор, какой — то правоохранительный, веет уголовным кодексом. Скажите, я в точку попала?
— Вы попали в моего мужчину, у которого я как дьяволица хотела купить душу, но она оказалась непродажной, отдал её вам без денег. Но, не взирая, на это я всё равно люблю его, пускай без ответа. Но это моя проблема! А вы всё равно сломаетесь. Он не безвольный тюфяк, а исполин. Сильные мужчины тем более с правильными мозгами не могут долго любить слабых женщин. Позабавятся и идут искать следующих дурёх. Запомните слабая женщина, не может быть верной по жизни. Это, кстати, его выражение.
— А почему вы решили, что я слабая женщина?
— А где вы видели сильных блондинок? — парировала она.
— Так сразу ответить трудно, но, наверное, Екатерина вторая была очень сильной?
— Катька была властной, но не сильной, а вот в отношении плотской любви была очень слаба. И стыдно вам этого не знать, и очень спорно была ли она блондинкой, но точно установлено, что она рано поседела.
— Людмила Ивановна, вы меня поражаете сегодня своей эрудицией. У меня такое впечатление, что вы до этого времени носили на себе маску чудачки. А сегодня её решили снять с себя.
— Это не маска, а моя истинная личина. Признаюсь, я не совсем житейская и коммуникабельная женщина. Хотя дикаркой себя не считаю. Мне сорок три года, выгляжу, наверное, на тридцать пять лет. И у меня до сих пор нет ни друзей ни подруг. С родственниками живу, как собака, — даже с отцом иногда враждую. Вчера вечером у меня брат умер, и я не могу понять жалко мне его или нет. Скорее всего, нет. Мы с ним вылезли только из одной дырки, а жили по своим правилам. Это примерно выглядит так. Два червяка живут в одном яблоке, набираясь силы для рывка, а как скушали его, поползли в разные стороны.
Гордеева сошла из своего кресла и повернувшись к окну произнесла:
— Людмила Ивановна примите мои искренние соболезнования. Всё — таки родной брат скончался. Может вам помощь, нужно, какую — то оказать?
— От помощи не откажусь. Но он сам виноват в своей смерти. Ему в конце сентября надо было в больницу ложиться, а он проигнорировал это правило здоровья, какое ему предписали врачи. Вот и нашёл себе смерть в сарае. У него начался приступ эпилепсии, а там у него моток колючей проволоки лежал, вот он и упал на неё, пробив себе сонную артерию.
— Слушать про смерть всегда печально, а сколько ему лет, было? — спросила Гордеева.
Людмила Ивановна задумалась, — затем неприятно задвигала своими выщипанными бровями. Как показалось Гордеевой, этот мимический жест возник именно от её вопроса. И она сразу пожалела, что спросила про возраст брата.
— Он на год старше меня, — произнесла Шабанова. — Платон мне всегда говорил, что, если прохожий интересуется возрастом покойного, и узнав, что усопший старше его — завидует, а если младше, — радуется.
— Неужели? — отошла от окна Гордеева.
— Я ему верю, — убедительно заявила Шабанова. — Говорил, что некоторые бабки без персонального приглашения ходят на чужие похороны и на поминки, не ради ритуала, а для подпитки своего дряхлого организма. Они словно пиявки, мысленно отсасывают трупную кровь у долгожителей. И вспрыскивают свою лимфу молодым, чтобы им жилось на том свете уютней. И вы знаете, он хоть и бессовестный балагур, но его точное утверждения человечество должно принять во внимание. Обладать такой тонкой проникновенностью, дано только людям оттуда, — подняла Людмила Ивановна величественно палец к небу. — Это не пережёванная философия, это божий дар!
В это время у неё, губы сжались до посинения, а на глазах отразилась бесовская ухмылка, от которой Гордеева просто-напросто напугалась.
— Я вовсе не прохожая, и я не ошибусь, что мы виртуально с вами возможно молочные сёстры, — оправилась Людмила Фёдоровна от секундного испуга. — И мой интерес о возрасте вашего брата не пропитан даже близко, как вы говорите к божьему дару Платона. Это всего лишь капелька сожаления человеку, преждевременно ушедшего в иной мир. И вы сами только что, Сергея Сергеевича обозначили балагуром. Я хочу добавить к вашему определению, не просто балагур, а балагур — импровизатор. У него одновременно могут быть глаза мыслителя, а сердце неукротимого шкодника. Вот таков наш с вами Платон.
— Вижу, вы успели его до конца раскусить, но запомните, вас он распознал раньше. Он даже при суете ловит флюиды человека, который находится рядом. И читает телепатически ваши мысли. А теперь скажу главное, только прошу не распространяться об этом никому, — даже Платону ни слова. Хотя у меня полной уверенности нет, что он меня насквозь не пронзил своим ясным умом. В общем, начальник областного следственного отдела — отец моей дочери. Мужем он мне никогда не был, но роман у меня с ним был долог. Мы с Георгием Карениным вместе учились в Ореховской школе. Вместе уехали поступать в Москву. Правда, он в Юридический институт пошёл, а я в институт физкультуры. Он себе бешеную карьеру на работе сделал, а я по его волеизъявлению своих коллег Людкой Мутовкой стала. Присосал он меня к своему органу и платит моей Янке алименты, только если я ему ценные сведения с работы приношу. (точнее сказать платит мне) А я по жизни праведница и без этого могу тявкать на тех, кто не дружит с законом. Вот он мне и предложил, чтобы я была не пустолайкой, а служебной собакой.
— А с дочкой — то он встречается?
— Если бы, — он живёт в областном центре. Ему не до неё. У него свои две дочки есть. И моя Янка не знает о его сосуществовании. Мой гражданский муж в Москве был мужик ушлый, сразу определил, что Янка не его дочь, связал мне узелок с вещами и привёз сюда, сдав отцу на попечение. А Жору Кнута, так обычно в молодости звали Каренина, вы узнаете по росту. Выше его в прямом и переносном смысле слова здесь сегодня никого не будет.
В коридоре в это время раздались несогласованные аккорды многоступенчатых ног и разноголосый разговор. К Гордеевой, словно мышка через узкий проём в двери пронырнула секретарша Флёра, и перекрестившись, сказала:
— Беда Людмила Фёдоровна, — на Владимира Ивановича браслеты надели. Сейчас обыскивают его кабинет. Что будет? Что будет? — причитала она. — Там и прокуратура, и ОБЭП, и следственный комитет. Человек двадцать приехало. Вас к себе немедленно требуют.
— Не паникуй Флёра, — скажи им, что я хоть и на месте, но очень больна. И вряд ли могу им сегодня быть полезной, вроде я и здесь и вроде меня нет.
— Хорошо Людмила Фёдоровна, — попятилась она назад.
— Ступай к ним с чувством исполненного долга и не волнуйся. А то ты так сильно переволновалась, что у тебя косноязычность стала проявляться. Ты непорочна и чиста. Ни плен, ни концлагерь тебе не грозят, — улыбнулась она.
Флёра с невербальным жестом и открытым ртом покинула кабинет, а следом за ней незаметно выскользнула и Людмила Ивановна.
…За Людмилой Фёдоровной зашёл высокий мужчина более двух метров ростом. Она поняла, что это был тот самый Жора Кнут.
Красивую женщину не заметить трудно. А здесь перед ним предстала то ли богиня, то ли королева красоты, разница тут маленькая, но ослепление от такой яркой внешности произошло. О чём его предупреждала Людмила Ивановна. Он был с ней предельно любезен и галантен, но от него очень остро пахло луком и фасолью. Запахи, от которых её всегда воротило.
— Я уже знаю, вы здесь лицо одухотворённое, — слащаво улыбался он. — И только вы нам можете предоставить, все документы по учебной и воспитательной работе.
— Ошибаетесь, — ни одним своим мускулом, не отвечая на его улыбку. — Такие документы у нас хранятся у секретаря и в архиве. А вам я могу представить документы только текущих моментов.
— Я вас понял, — сказал он, — но они нам сейчас не столько важны, как ваше присутствие в качестве понятой при обыске кабинета директора. Вы, конечно, можете отказаться, но, я бы не советовал, так как это непременно вызовет у наших сотрудников массу версий, способных повлиять на ваше дальнейшее спокойствие. А я здесь лицо официальное, значит, гарантирую вам полный покой.
— С этого надо начинать, а не с ненужного предисловия, — гордо тряхнула она головой и, встав с кресла, торжественно произнесла.
— Выше шаг генерал, я иду за вами!
— Я пока не генерал, — пыхнул он на неё запахом лука, — но чувство юмора у вас прекрасное. Может, организуем сегодня вечерний форум — дуэт юмора у меня в номере люкс?
— Согласная я, но только на не дуэт, а на трио.
— А кто же третьим будет, — почесал он пальцем висок.
— Не третий, а третья, — презрительно посмотрела она ему в глаза, — это ваша дочь Яна, которая не знает о существовании своего папы.
Он резко встал и, коснувшись головой подвесок люстры, выпучил глаза:
— Вы свободны пока, но хочу вам сказать, что женщины не умом блещут, а торпедной негативной информацией. Что вас и губит. Яна не может быть моей дочкой, она плод любви москвича и провинциалки.
— Меня совершенно не интересует, чья она дочь. Но, то, что, завтра я приложу все усилия, чтобы Яна Шабанова проживала в нашем детском доме, за это я отвечаю! И не подумайте, что серьёзность вашей операции в отношении директора, я ставлю под сомнение. Нет, — просто я стала уважать Людмилу Ивановну.
…Директора вывели в наручниках, когда дети пришли из школы. На следующий день все местные газеты сообщили, что ему вменяют четыре статьи, за которые ему грозит огромный срок неволи. И самая позорная статья растление детей сирот.

***

       На следующий день Сергей Сергеевич из бассейна переселился в хороший светлый зал. Он был такой же, как кафе и раньше служил помещением для кружковых работ. Когда дети управились с переселением, их тут же позвали разгружать конфеты, — подарок от спонсоров.
— О, — обрадовались они, — теперь без директора мы хоть конфет вволю покушаем.
— А при нём разве не ели? — поинтересовался Сергей Сергеевич.
— Ели только те, кого он по головке гладил, — сказал один подросток, — а мы слюни глотали.
Когда дети ушли разгружать конфеты, первой гостьей у него была Роза. Она осмотрела с завистью зал и, пройдя в тренерскую комнату села в кресло.
— Папа берёг это помещение для фехтовальщиков, хотел после нового года рапиры закупать. И тренера вроде выписал из ближнего зарубежья. Теперь конечно всё накрылось. Жалко Папу!
Платон презрительно посмотрел на Розу
— Всех больше меня поражает идолопоклонство и равнодушие наших сотрудников. Только и слышишь, «жалко папу». Ни от кого ещё не слышал, — «жалко детей». Чего его жалеть. Повесить его за одно место надо. И если его медицинская экспертиза признает психически нездоровым, то это спасёт его от суда, что нежелательно. И зря некоторые думают, что он вернётся сюда. Здесь иллюзии неуместны. Сейчас почти ежедневно эту тему муссируют во всех СМИ. Поэтому наказание будет для него суровым, как того требует уголовный кодекс.
Роза изобразила недовольную мину:
— Ты понимаешь, что без Папы пойдёт воровство по детскому дому. Дети будут неуправляемые, Фёдоровне не справится с ними. Она будет занята другими делами.
— Она отвлекаться не будет посторонними делами. На неё такие обязанности возложены, что ей придётся здесь и дневать, и ночевать, — встал он на защиту Гордеевой.
— Ты её плохо знаешь, она сейчас будет стремительно щипать всех приближённых людей папы. Дойдёт и до меня. Тебя, конечно, не тронет. Вон, какой зал подарила, — показала она рукой в проём открытой двери. Выходит, заслужил!
— Вся заслуга моя в работе и давай кончать этот гнусный базар. Мне некогда, с тобой рассиживаться.
Роза с неохотой встала с кресла и, осмотрев ещё раз зал, ушла. Следом за ней появилась Людмила Ивановна. Она поменяла свой имидж, и косичек на голове не было. Вместо спортивных штанов надела мужские брюки с множеством карманов. С этого дня она тоже покинула бассейн. Там ей было скучно и она, как неприкаянная ходила по детскому дому, не зная где ей приткнуться. Она общалась с воспитателями, обсуждая арест директора. Настроения были разные, но мало кто его жалел. Хотя в это время нашлась инициативная группа, заставившая детей писать письма в разные инстанции в защиту директора. Их учили и подбивали говорить ложь. Почти всех детей проверяли медики и многих вызывали на допрос, но нашлись даже такие, которые отказались от своих первоначальных показаний. И что самоё дикое было в этой неприятной истории, что ни один ребёнок, не только не всплакнул, после ареста директора, но и добрым словом не обмолвился в его адрес. Через неделю после ареста показали передачу по центральному телевидению, где мальчик, которого избивал Панкратов, очень хорошо отзывался о директоре и что бил его папа за дело и обид на него не имеет. Дети шли правдами и неправдами в защиту директора. Их позиция была ясна, так как они своими демаршами защищали не директора, а себя от позора. На самом же деле дети неукоснительно отрабатывали наказ взрослых работников детского дома. Когда состоялся суд о мере пресечения, весь детский дом погнали к суду. Но это не помогло. Ни под какую расписку его не выпустили, суд избрал ему правильную меру. «На время следствия находиться под стражей».
…Переполох после этого случился не только в детском доме, но и городе. Все местные газеты протрубят, что заслуженный педагог России и кандидат наук арестован. А вскоре вся Россия узнает, что случилось в детском доме. На волне этой шумихи покинут свои посты многие чиновники из администрации города. Сбылся и сценарий Розы, — подряд в детском доме было совершено несколько краж. Замки не взламывали, их умело открывали и несли всё, плазменные телевизоры, видеокамеры и другую утварь. Инвентарную Розы тоже почистили, оставили одну кровать без матраса и письменный стол. Вынесли у неё десять новых комплектов спортивных костюмов, и десять пар кроссовок. В милицию она заявлять не стала, а просто запила и на работу перестала ходить.
Чтобы как — то снять напряжение у детей в детский дом приехали артисты Московского театра. С одной артисткой Сергею Сергеевичу пришлось не только пообщаться, но и сыграть в настольный теннис. После этого к нему пришла новая мысль, напомнить Людмиле Ивановне, о её творческих задатках.
Вечером он сел за компьютер.

КИНОСТУДИЯ «ЖАНР»

МОСКВА УЛИЦА МОСФИЛЬМОВСКАЯ. ДОМ 1, ОФИС 242

Уважаемая Людмила Ивановна!

Пишу вам из вашего города. Посетил ваш дом 19 кв. 15. Домофон молчал. Возможно, вы только прописаны по этому адресу, а проживаете в другом месте. На рабочем месте Вас тоже не было. А переговорить с Вами серьёзно по нашей общей теме было необходимо. Во времени я ограничен и после обеда отбуду в Москву, там у меня собралось множество неотлагательных вопросов.
А теперь о главном!!!!!
Я первый помощник главного режиссёра Эрих Кох, — ответственный по набору артистических кадров на фильм «ЗАКУЛИСЬЕ МАТЫ ХАРИ», приношу вам свои извинения за необдуманный выбор вашей персоны на главную роль. Это я настоял перед главным режиссёром выбрать именно вас! К сожалению, это была моя профессиональная ошибка, которую я начну прямо сегодня исправлять. А почему? Объясняю популярно: Мне трудно судить, чем вызвано ваше скептическое равнодушие к искусству. По природе все женщины актрисы. Они быстро находят диалог, со сценическими подмостками, я уже не говорю, о кинокамерах и софитах операторов, что намного проще театра. Мне жаль, но вы пренебрегли важными установками главного режиссёра, — не входили в образ (игнорировали данные вам рекомендации), что может серьёзно повлиять на календарь съёмок. — А это значит, что дистанционно пострадает вся наша кинокомпания вместе с артистическим бомондом. Финансовые убытки перед продюсерской бригадой за каждый просроченный день съёмок, будут невосполнимыми, и всё это ляжет экономическим бременем киностудии. Нам же лучше работать с покладистыми актёрами, чем оказаться банкротами. Вас может удивить моя информация о вашей нынешней причёске. — Всё очень просто. Мы командировали в начале декабря в ваш город с Мосфильма одного эксперта по имиджу, которого прислушиваются практически все режиссёры КИНОКОНЦЕРНА, а с ним 9 актёров из Московского театра «Новое Поколение». Все они будут задействованы в нашем фильме. Главной их задачей было знакомство с городом и тщательное ознакомление с рядом улиц, Пушкарской школы, вашего театра, — именно там будут проходить съёмки. Но депутат государственной думы А. Сквош попросил попутно их выступить в детском доме. Я же в свою очередь попросил эксперта сделать определение вашего имиджа. Оценка была крайне негативна: — Ваша, причёска не соответствовала юности героини, а походка в сочетании с мужскими брюками, выглядела несуразной, похожей на клиентку ортопедической клиники. И вновь я буду доказывать А. Шикельгруберу, но уже обратное, — роль Маты Харри должна исполнять не женщина с причёской Гавроша на голове и походкой, прошу извинить меня за столь нелепое сравнение — владимирского тяжеловоза, а изящная и дисциплинированная женщина. Не дисциплинированная — значит капризная, а у нас со звёздными артистами мороки хватает, а если и дебютанты будут так себя вести, то горя хватим не только мы, но и весь контингент кинокомпании. Поэтому прошу ранее сделанное вам главным режиссером предложение сниматься в фильме считать недействительным. Артистического альянса у нас с вами не может быть по причине вашей незаинтересованности в съёмках. Если у вас имеются «сюрпризные» отговорки, то прошу изложить их в письменном виде на вышеуказанный адрес А. Шикельгруберу. На Мосфильме он обязательно появится в 13 часов 29 декабря 2012. На это время у нас по новому фильму назначен расширенный творческий совет. Советую лучше переговорить с ним в живую, — если он воочию вас увидит, то возможно отклонит мой новый подбор Маты Харри. В лучшем случае он может назначить вам кинопробы, — это лучше кастинга, так как на кинопробах последнее слово за режиссёром. Всё — таки я думаю — своё время вы безалаберно упустили. Вы легкомысленно уничтожили свой счастливый шанс! — Муза Вам не благоволит, но попробовать сделать вторую смелую попытку, не помешает! Шикельгрубер одобряет настойчивость, и, если хотите дерзость актёров!

С массой извинений!!!

Эрих Кох.

     На этот раз он не стал отдавать конверт проводнице, а бросил его в почтовый ящик. И она, получив его через два дня у секретаря, никому не показала, даже Винту. Как только он не упрашивал показать письмо, но она была непреклонна:
— Я думаю, надо мной пошутил наш юрист. Он такой, весь из себя. В последнем письме промелькнула фраза, которую он часто употребляет, «владимирский тяжеловоз». Все эти письма мура. Я их отдам Кнуту, пускай он найдёт мне этого шутника. Тогда я посмеюсь вместе с ним над нашим кодексом. Он уже знал от своей любимой женщины, кто такой Кнут, но виду не подал.
— А кто это такой? — спросил он.
— Тот, кто наручники на демона надел!
— Владимирский тяжеловоз, в обороте русского языка у многих граждан встречается, напрасно ты на юриста грешишь. Может это я написал письмо.
— У тебя бы ума не хватило, так профессионально написать. Не забывай, что он несколько лет проработал юристом в нашем драматическом театре. Изъясняться терминологией режиссёров он точно может.
— Всё равно на юриста он наручники не наденет. Тут же криминала нет. Обернут всё в шутку, а ты будешь выглядеть посмешищем. Тебе это надо?
— Да нет, конечно, сгоряча я это брякнула. Но юристу я отомщу. Не так естественно, как Александру Андреевичу, но в столовой я ему под задницу кислоты подолью. Пускай перед всем детским домом светит своим задом.
— Об Александре Андреевиче пора давно забыть.
— Рада бы, да забывала не позволяет. Я тебе не говорила, но его скоро судить будут за мошенничество, — это уже точно. Он поэтому срочно развёлся с женой и всё своё имущество отписал ей. А нашего демона Панкратова увезли в тюремную больницу на обследование. Жалко будет если, его невменяемым признают. За такие ужасные грехи, ему бы руки отрубить, и уши отрезать. А он пролежит на больничной койке годик и домой уйдёт. И моя работа будет обесценена.
— Почему же, — возразил он, — ты почти революцию совершила, — согнала с трона самодура и педофила. Тебе президент орден должен был вручить за это!
— Опять глумишься, как с диссертацией. Я почти два месяца сидела с ней и всё впустую.
— Опять неправильно говоришь. Ты её просто отложила ради благородного дела. Но пользу она тебе большую принесла. Благодаря своей диссертации, у тебя речь почти перламутровая стала. Ты разговариваешь сейчас грамотно и насыщенно, и это заметил не только я, но и Людмила Фёдоровна.
— А памяти — то нет, — скривила она губы, — сижу на таблетках танакан, уже три месяца. А как перестану пить, так сразу начинаю по квартире рыскать, что и где лежит.
— Выкинь таблетки и перейди на финики, — посоветовал он, — это будет дешевле и продуктивнее.
— Правильно, — сохрани память и заработай сахарный диабет, — ударила она себя хлёстко по бёдрам. — К этому ты меня призываешь?
Больше он не стал её переубеждать, Она в этот день ходила хмурая и ни с кем не разговаривала.

***

      Она пропала до нового года. Янка тоже не приходила на тренировки. Куда она делась, не предупредив администрацию о своей отлучке, было загадкой, для всего коллектива, но только не для Платона. И воспитатели привыкшие видеть её каждый день хоть и недолго сразу заметили её отсутствие. Все вопросы об её исчезновении, лились к нему.
— Вы, почему у меня спрашиваете? — смеялся он. — Я что законный муж Людмилы Ивановны.
И только Людмиле Фёдоровне он сказал всю подноготную правду о разводке Шабановой, которую он начал осуществлять после банкета в честь дня учителя.
— Неужели тебе не совестно, — пристыдила она его в своей квартире, — ты надсмеялся над женщиной, которая как букет цветов имеет разную гамму запахов. Понимаешь, что она может с собой сотворить, когда догадается, что её близкий друг подписал на большой розыгрыш. Лучше бы она юристу кислоты подлила под зад, чем узнала, что ты её в актрисы пытался произвести. Я бы, например, на её месте, — она задумалась, — наверное, в начале изнасиловала тебя, а потом удавила. Потому что ты неимоверный вампир, — кровь сосёшь у близких тебе людей, которые верят в тебя и смотрят как на икону. И когда же ты состаришься Сергей Сергеевич?
— Никогда, если ты прямо сейчас не встанешь на её место, — кивнул он на разобранную кровать. Щёлкнул выключатель и потух свет, он моментально ощутил её медовые губы
…Улетели листки январского и февральского календаря. К пятнадцати годам осудили Панкратова, покончила с жизнью и его соратница по нечистоплотности Роза. А Людмила Ивановна, так и не дала о себе знать. Смех Платона, превратился в тревогу. Мало того, что ему без неё стало грустно и скучно, а тут ещё тревожная мысль, витавшая в его голове, не давала ему покоя, что и мамы с дочкой нет в живых. Он уже думал поехать по её следу в Москву на улицу Мосфильмовская, но, к счастью, ему пришло ценное письмо из Братиславы, в который была вложена дарственная на участок на его имя в посёлке Орехово и длинное письмо, отпечатанное на компьютере. Он развернул его.

Не ожидал Любимый!

     Я тебя и года не знаю, но за это время ты истоптал всю мою душу. Я догадывалась, что внутри ты смеялся надо мной и виной тому были провалы в моей памяти. Хоть, что мне говори, но ты человек не земной, ты спустился сверху. Ты, возможно, архангел или пришелец из параллельного мира. Что — то отдаёт от тебя эдаким непонятным, но ублажающим обаянием. Тебя науке изучать надо и просматривать каждую пору кожи отдельным микроскопом. А почему я так говорю, — потому что ты ни разу в общении со мной не заикнулся о своих родителях. Возможно, мы с тобой родственники, я сестра Морфея, а ты брат Урана или другого бога. Но твоя ипостась на планете Земля, остро замечена мною и считаю её необходимой. Я вот ни на аптекарский гран, не сомневаюсь, что ты повелевал мною как доблестный властелин. Если бы рядом со мной был Ходжа в твоём облике, я бы давно ему вымазала лоб зелёнкой. Но тебе не могу, потому что ты с первого взгляда повлиял на мою судьбу и хоть короткое время, но был моим поводырём. Все эти письма, которые ты мне писал, я бы назвала это шедевром розыгрыша. Откровенно скажу, я не знала, что эти фашисты палачи имеют такие фамилии, но они оказались для меня судьбоносными. На Новый год я с дочкой поехала в Москву по твоему адресу, откуда меня выставили как умалишённую. И чтобы убить время до обратного поезда мы с ней прошлись по этой улице, где стоят одни посольства иностранных государств, а затем поехали на ВДНХ. А там, в одном из павильонов, туристу из Словакии стало плохо. На моё и его счастье у меня в сумочке оказались таблетки нитроглицерина и аспирин. Как после врачи сказали, что я ему спасла жизнь. Две недели мы с Яной дежурили у его постели. А сейчас живём в его трёхэтажном доме. Он, конечно, не такой красавец, как ты, — мало того, на нашем языке говорит скверно, но он банкир и этим всё сказано! Это то, о чём я мечтала всю жизнь. Поздравь меня, скоро я буду не Шабанова, а Люсьен Безак. Пока моя жизнь проходит на диване и в зимнем саду. Мне он ничего не даёт делать, да и это ни к чему. Прислуги в доме много, а одна очень рукодельная дама, приставленная ко мне, живёт постоянно в доме. У меня есть своя машина, водитель и переводчик, который изводит меня и Янку каждый день своими уроками. Янка в теннис ходит играть к самому знаменитому тренеру страны, и он ей пока доволен. Сказал, что начальную школу в России она прошла на высшем уровне. Будет из неё все соки выжимать, чтобы вырастить Чемпионку. На родину пока не собираюсь, но у меня к тебе просьба имеется. Забери мою трудовую книжку у своей царевны, только отвратительной записи туда пускай не вносит. Надеюсь, наша встреча ещё состоится.

Людмила. Жалею, что не твоя.

Он заложил письмо назад в конверт, улыбнулся и тихо произнёс: всё-таки её целеустремлённость принесла свои плоды. Наконец - то она стала счастлива. Надо признаться, — я для неё был староват. Да и жена у меня есть, и неплохая.



КОНЕЦ.