Аватар

     Завертелось все над головой.
     Ничего понять никто не может.
     Ну и что же, просто все слегка пьяны.
     Но это ничего.
     (Елена Юданова)

Ничем не примечательная встреча с деловыми партерами подходила к концу. Полупустой бар, доброе пиво и отсутствие острых вопросов создавали уютную, почти домашнюю, атмосферу. Вечер переставал казаться продолжением работы и перетекал во вполне дружескую беседу. Расслабленное настроение постепенно охватывало участников, и прощание на пороге заведения оказалось вполне сердечным и даже трогательным. Такси за всеми подъехали почти одновременно. Пожав руки пассажирам и объявив, что намерен проветриться и воспользоваться услугами метрополитена, я неторопливо пошел по засыпающему городу, осененному мягким светом выдыхающихся белых ночей.

Погода стояла несколько ветреная для столь позднего часа, но располагала к прогулке. Промытый дневным ливнем город уже подсох под ногами, но воздух был свеж и наполнен ласковой, почти южной влажностью, не переходящей неуловимых границ северной сырости. Комфортная для бодрой ходьбы температура наносила последний штрих на волшебство питерской ночи, будоражащей сонм воспоминаний десятилетий жизни в родном городе.

Несколько шагов и я на Левашовском. Странное своей почти деревенской пустынностью место в самом центре кипящего мегаполиса. В пяти минутах от метро и в сотнях метров от вечно загруженных транзитных трасс, он пустовал сколько себя помню. Несмотря на обилие жилых домов, ни единого пешехода вокруг и пустые парковки. Давным-давно в лабиринтах здешних гулких парадных я очутился в гостях и был поражен планировкой квартиры, которая стала эталоном и, много позже, реализованной фантазией. Порой самые заурядные вещи незаметно впечатываются в память на десятилетия, чтобы потом всплыть «неожиданной» не подвергаемой сомнению находкой… От воспоминаний отвлек вечный здесь троллейбус, со звонким шелестом проводов летящий между рядами редких в каменных джунглях деревьев. Народ пересел в личные автомобили, трамвай исчез почти со всей Петроградки, отлетали свое маршрутки, рухнул и возродился общественный транспорт, а голубой троллейбус все также несется по пустой улице. Уголок Зеро.

Всего пара минут и вхожу в сквер Шевченко. Перешагнув узкую лужицу на входе оказываюсь в окружении плотной зелени. Никого вокруг, пустые скамейки, но островок живой природы между серыми от сумерек каменными хребтами домов полон воспоминаний. Прежде всего, перевернутые, растущие вверх корнями деревья – чудо советских озеленителей. Чудом, разумеется, являлись не прижившиеся вниз кроной саженцы, а смелое решение «мичуринцев» пойти против предсказуемой утилитарной однообразности тех лет. Пока под ногами шуршит песок аккуратных дорожек, припоминаю, как прыгал и обходил по газонам одну огромную лужу, в которую по осени превращался садик в девяностые. Даже обидно бывало за Тараса Григорьевича. Хотя, всё тогда приходило в упадок, зарастало и заливалось.

Над кронами на фоне еще светлого неба нависает громада дворца культуры. И снова сплошные воспоминания. Сначала новогодние ёлки, потом спектакли и концерты. Позже – лучшие в городе танцевальные вечера. Здесь собиралась самая, пожалуй, спокойная и культурная тусовка. Хотя в семье не без урода, и появившееся спиртное сгубило манеры и сам формат. Сворачиваю на Каменноостровский и убеждаюсь, что некогда Дворец культуры успешно и безвозвратно превращен в Дом торговли. Один хлеб. Зрелищ давно нет. Непроизвольно на ум приходит евангельский эпизод: «Мой (дом) домом молитвы наречётся; а вы сделали его вертепом разбойников.»

Впрочем, зрелища и развлечения нынче, спасибо прогрессу, персональные. Достаю наушники и включаю любимый плейлист в телефоне. Вот и метро. Но вечер! Пожалуй, пройдусь еще. Слишком ластится погода к телу, воспоминания льнут к уму, а музыка задает ритм шагу и знакомыми аккордами сладко сжимает сердце, наполняя визуально спровоцированные картинки былого эмоциональным откликом старых мелодий.

На этом пятачке прошедшее накатывает волной. Вот мы с приятелем выходим с танцев. Как обычно одни, сегодня опять ни с кем не познакомились, но это давно не огорчает. Напротив, не скучно голове и уютно сердцу – не то что с незнакомкой. Мы никогда не толкались на входе в метро, всегда сначала обязательная прогулка. Эх жаль, не пройтись старым привычным маршрутом снова. Маршрут вот он, а ты… Ну что ж. Пока сидишь там у себя на облаке, я побуду здесь твоим аватаром. Смотри и вспоминай, старина!

Сотня метров и мы на площади Толстого. Сегодня здесь ярко, шумно. Забитый автомобилями и крикливо яркими салонами автобусов, весь разрисованный белыми черточками разметки Большой. Вроде и время суток то же, но в те практичные и сдержанные годы легко можно было разглядеть одинокий троллейбус на полпути к Ваське. Сегодня от слепящего калейдоскопа фонарей и стоп-сигналов уже в двух кварталах проспект превращается в сплошное световое пятно.

Еще несколько шагов и Пушкарская. Ждем на переходе. Никогда не задерживались здесь раньше. Даже не помню, был ли светофор, а вот движение почти отсутствовало. Взглянув в ночной мрак и не обнаружив препятствий топали дальше. Если и есть ностальгия по Ленинграду, то по его пустынным улочкам, где лишь спешащие пешеходы оживляли замершую на столетие паутину переулков в обрамлении облезших фасадов разномастных домов. А жизнь кипела внутри, в «колодцах», на лестницах и чердаках, и выплескивалась из подворотен веселыми детскими криками. Нынче тут зона дожития с ветряночной сыпью пустующих элитных апартаментов.

Наконец-то зеленый. Вперед на юг! На этом куске пути мы обычно заканчивали обсуждать события вечера, и разговор склонялся к общим и вечным темам. Не помню уже ни одной беседы, но легко могу и сейчас ощутить их настроение: жадное любопытство и энергия ожидания. Во внешне застывшей стране, мы нутром чувствовали неизбежность перемен, но кто ж тогда мог представить, насколько они окажутся тотальными и разрушительными. Молодость хорошо понимает, что она не вечна, но надеется, что идущее ей на смену обязательно окажется лучше. Заблуждение, дарующее силы и оптимизм, которые в конечном счете и делают эту пору жизни прекрасной несмотря ни на что. Неудачи перекрашиваются в приключения, а неустроенность в свободу.

Среди массы одиноких пешеходов попадаются парочки. Почему-то раньше не замечал, насколько половинки подобрались непохожими друг на друга. Вот собаки и хозяева всегда зеркалят. Если не внешностью, то характером. Чаще – и тем и другим. Домашние питомцы выносят сора из избы поболее чем детишки. А сегодня прямо на подбор: абсолютно диссонирующие представители двух полов, идущие рука об руку. И с чего говорят: муж и жена – одна сатана? Вероятно, это уже приобретенное годами совместной жизни сродство. Поначалу люди сходятся по более запутанным и сложным признакам. Сама судьба тасует пары, то ли чтобы насмотрелись на то как не надо, то ли позабавить ангелов, то ли смотрит глубже и дальше.

Через дорогу садик при лицее – нелюбимое мной место. Случается же, что некая локация приносит одни огорчения. Персональная черная дыра в космосе земной поверхности. Мы, в сущности, живем в некоей пространственной паутине: в каких-то точках города истоптал всё до реликтового гранита, но в подавляющем числе мест за полвека ни разу не побывал. Любопытнее всего, что в «свои» узлы попадаешь не по собственной воле. Причем многажды по самым разным несвязанным поводам, к тому же разделенных годами.

Как я в этом скверике расстроился, когда раздавил стекло в часах! Менял на лавочке батарейку из фирменного магазинчика напротив. Сейчас трудно представить, что в городе был единственный магазин разнообразных батареек, которые вечно было не достать. В том странном дефиците коренится недоверие к автономным гаджетам у старшего поколения… С чего я решил на коленке заняться перезарядкой и не дотерпел до дома? Риторический вопрос. Молодость вообще заставляет спешить и бежать по дороге жизни. Каждый день кажется новым, а путь бесконечным. Подобно губке ум жадно стремится впитать любое количество впечатлений. Он метр за метром пожирает сюжеты на пути жизни. Без цели, ведомый неясной силой, как курица по нитке рассыпанных зерен. А потом приоткрывается покрывало Изиды. И обрушивается понимание, что бегал по кругу, по коротенькой кольцевой тропинке. И сразу становится важнее не скорость, а внимательность.

А еще в этом садике встретился, к счастью по делу, с самой некрасивой в моей жизни знакомой. Вероятно, каждая женщина красива, но не для всех. И выбор – сложная и ответственная штука. Мы, мужчины, тоже кому-то козлы, а кому-то принцы. Но свой только один. Почему – не понятно. Метафизика притяжения. Даже и фокусировка глубины взгляда на человека с годами меняется. От броскости лица и тела в молодости, через надежность ума и характера в среднем возрасте, к совсем уж неуловимым и эфемерными полутонам души после.

Большая Монетная. Троллейбуса на ней давно нет. Когда была Скороходова – ходил. Оно и понятно – длинный и неповоротливый в современной тесноте парковок «рогатый» просто не поместился бы. В разгар перестройки в двухстах метрах правее увидел популярного тогда пухленького композитора и его тощую жену. Хоть убей не вспомню кто она, но вроде тоже в телевизоре мельтешила. Любопытно, но почему-то забываю женщин известных, а все лично знакомые в памяти надежно окопались. То ли роль играет практичное безразличие к недоступному, или с расстоянием стремительно падает сила женского магнетизма. Издалека не цепляет. Даже со сцены, не говоря уж о телеэкране. Но если глаза в глаза и дыхание… С мужчинами не так – проще и понятнее: «по плодам их узнаете их». И коли свое дело туго знает, любой мусор в мозгах мужику простится.

Завспоминался я. Переходим и сразу упираемся в вечное, со входом с угла и огромными витринами, помещение. В нем в любые годы располагалось что-то, ибо место примечательное. В перестройку, как сейчас помню, кафе «Виктория». Кооперативное, что означало: на фоне пустых прилавков окружающих магазинов есть всё. Начиная с самого заметного: с цен. Позволял себе лишь кофе для девушки. Иногда с мороженым в железной креманке. Мороженым девушка делилась. Понимающая была. Они вообще всё понимают, но некоторые без тормозов норовят продавить свои владения пошире, не заботясь о последствиях. Как в анекдоте: «А это под помидоры!» Такие в моей жизни не задерживались. Полагаю, не только в моей.

Вступаем в самую мрачную часть проспекта – каменный коридор между стенами высоченных домов. Единственный отрезок, где фасады захабом плотно обступают с двух сторон, и прохожих душит теснота. Кто жил за этими стенами? Коммуналки или квартиры функционеров? Скорее первое, ибо окна всегда плохо освещались. И между рамами непременные авоськи с запасенной провизией. Сейчас тут посветлее, но невыносимо шумно. Акустическое загрязнение от сотен мчащихся в каменном тоннеле машин дополнительно усиливается эхом. Навстречу одна молодежь. Старшие попрятались в проносящихся авто. Личный комфорт и изоляция – идолы современного мира. Мы замкнулись в своих мелких мирках и творим эмоциональный и духовный инцест. Ты фишку давно просек и никогда не отказывался от встреч с самыми разными людьми кроме, пожалуй, неискренних.

Знаешь, восстание машин уже произошло. И закончилось почти полной его победой. Ибо такой бунт – отнюдь не охотящийся на граждан железный робот с бластером из подростковых боевиков. Цель любой революции не уничтожить, а поработить, поставить в зависимость от себя. Оглянись вокруг. Сорокалетние мужики с пузом, как у беременного бегемота, не в состоянии преодолеть пару километров, не прибегая к услугам транспорта. Их спутницы обвешаны сотней больших и маленьких «совершенно необходимых» вещиц, придуманных цивилизацией для выжимания денег в обмен на красочные упаковки. Дамочки чувствуют себя оставленными голыми на луне, оказавшись без сумочки. Молодость всегда рвется к свободе, но и в этом сегменте полный провал: отлучение от телефона вызывает испуг, депрессии и панические атаки. Без гаджета не умеют найти дорогу, а встретиться по предварительной договоренности при севшей батарейке – почти безнадежное приключение. Так и представляю серьезный мужской разговор в ближайшем будущем: не спуская друг с друга сверлящего стального взгляда прищуренных глаз, два брутальных героя медленно тянутся к карману с телефоном, как ковбои к кобуре в классических вестернах.

Силы людского сопротивления техногенной напасти еще есть. Ты был в первых рядах. Не по рациональным убеждениям, но считал это естественным. Ходил пешком, был равнодушен к вещам, не терпел виртуальное пространство. Но с каждым поколением процент не сдавшихся стремительно снижается. Перелом к лучшему неизбежен, но насколько глубока яма перед ним даже гадать не хочется.

Гадкие мысли давящего места. Но еще чуток и Австрийская площадь. Сегодня она как цирк во время представления: вся в ярком кольце света, только вместо клоунов, акробатов и наездников дорожная суета. Тридцать лет тому и площадью не называлась. Более всего напоминала пыльный след из-под огромной бочки с мазутом или летающей тарелки инопланетян. Будучи не в состоянии сдвинуть циклопических размеров круглый предмет, земляне не мудрствуя обстроили его домами. И гигантский асфальтовый перекресток остался памятником тем былинным годам.

Вильнув вокруг площади, продолжаем поход. Справа заборчик скверика Ленфильма. Бывшего уже. А сколько веселых, добрых и умных фильмов родом отсюда. По левую руку некогда экзотический магазин цветов – известная точка в городе. Сейчас красуется вывеска сетевого продуктового. Непримечательно и плоско. Взгляд непроизвольно выхватывает идущую навстречу пару девчонок – почти без грима, но умные глаза. Есть же! Выжили как-то в цунами обольстительного невежества. В типовой, отштампованной по матрице Инстаграма, вызывающе яркой, но некрасивой лавине нарисованных глаз, бровей, губ и синюшных татуировок. Не люди, а лист рисовальной бумаги. А внутри пусто, лишь ветер в голове и гамбургер в брюхе. Мелькнула мысль: что если отмыть и выпустить всех как есть. Вдруг и у остальных взгляд окажется осмысленным. Увы, так не работает. Останутся лишь невыразительные блеклые физиономии, потому что настоящая красота лучится изнутри, а не исходит с поверхности. Четкость ума и благородство сердца никакой стилист на лице не нарисует. На фотографии может и получиться, но вживую – никогда. Ибо ум должен вибрировать, а отражающую работу мозга мимику не подделать. Но в современном положении несложно найти резон и плюсы. Мир стал в высшей мере удобен: дурака видно издалека. И даже клеймит он себя за свой счет.

Крайние дома, и как всегда внезапно из-за угла появляется Горьковская. Вот она – летающая тарелка с Австрийской! Помнишь, раньше стояла бетонная надолба настолько уныло-функциональная, что и не восстановить ее вид в памяти, как не силься. Новый павильон много интереснее. Правда, ни то, ни другое не гармонирует с роскошным вековым зеленым парком, темной громадой мечети и петербургской застройкой первой линии. Капризничаю? Немного и без злости, ибо архитектура вторична. Не в стенах душа города – в людях.

Петербург в который раз разбухает от приезжих. Мегаполисы вообще всегда приезжие. Но энергию каждой волны переселенцев неведомая сила направляет в незримое, присущее географии энергетическое русло. Москва всегда получается купеческой. А наш город? Многажды удавалось слепить из пестрой провинциальной массы неповторимый интеллектуальный и культурный центр страны. Выйдет ли на этот раз? А? Гений места, не молчи! Эх, не болтлив ты – деятелен. Твои сестрички-музы куда разговорчивей. А художников греки музой не удостоили, поэтому к ним приходят натурщицы и молча раздеваются. Интересно, кто наведывается к архитекторам?

Ныряем в знакомый переход. Ларьки отъели половину тоннеля. Здесь никогда не было тесно, пространства не жалко, но все равно противно. Переход, к счастью, коротенький. В метро? Нет, уж! Хорошо гуляем, поэтому сэкономим пересадку и рванем на Гостинку. Тут мы с тобой редко прохаживались – все же ленинградская погода не часто балует такими деньками, да и короткое северное лето все почему-то норовят провести на знойном юге… Мы на краю парка. Проспект стал шире, и замена камня на живое дерево по сторонам сразу добавила прохлады и настроения. Не понимаю, как люди живут в степи или пустыне. Мне как-то спокойнее за крепостными стенами. Кирпичными или лесными. Верно я от кота произошел – коробки люблю. Когда тело прикрыто, сознание становится свободней.

Парк заканчивается и уже виднеется заправка на Кронверкской набережной. Сколько себя помню она здесь. Такое чувство, что с основания города. Тогда, правда, в ходу были дрова, масло и лучины. Я даже не уверен про уголь, а ты бы точно сказал. Петр Великий, несомненно, был прозорливым правителем. Вполне мог в завещании указать место для будущей АЗС. Шутка, конечно, но своим существованием в сердце города этот крохотный элемент автомобильной инфраструктуры намекает на вечность. Заколдованная Гефестом географическая аномалия.

Петропавловка уже закрыта. По деревянному мостику выбираются запоздалые туристы, но нам не туда. Оставляем крепость справа и на Троицкий. У самого входа на мост полуобнявшись застыли молодые влюбленные. Склонили друг к другу головы и любуются видом. Я их очень понимаю. Сияющие освещенными фасадами берега набрасывают пелерину из бликов на взъерошенные ветром локоны невских волн меж гранитных плеч набережных. Сегодня невероятно красиво и жизнеутверждающе, но мне место запомнилось ледяным, темным, черно-белым. Мрачно, холодно, ветрено тут зимой. Ни о какой подсветке в восьмидесятые речи не заходило. Вспоминать неприятно до физического ощущения промозглости – лучше вернусь в настоящее.

С моста открывается вид на центральную парадную акваторию. Все же Москва по географии и ландшафту – столица царства. Не больше. Что там за холмами, не видать. Отсюда ее склонность замкнуться в кольце МКАД. Санкт-Петербург рожден для контроля над необозримой империей. И водное раздолье меж трех мостов, Зимним и Петропавловкой лучшее напоминание о бескрайности и суровости пространств России. Чтобы императоры, каждодневно выглядывая в окно, не забывали об огромной наследнице царства Чингиз-Хана. В плоском как тарелка Питере можно мыслить лишь одну границу: берег уходящей за горизонт водной глади.

Мосты частично поменяли названия с времен моего детства. Тот что под ногами для меня прежде всего Кировский. А к Биржевому быстро привык. Но лишь поскольку советское название (Строителей), на мой взгляд, невыразительно на слух и неуместно. Безусловно, уважаемая профессия, но не у Стрелки. Тут должно располагаться нечто имперское, морское или, на худой конец, торговое. К счастью хоть, Дворцовый оставался собой всю мою жизнь.

Бр-р-р. Как здесь задувает! Не постоишь. Хотя картина завораживает и по праву заслуживает пары фотографий. Неприкосновенное каменное, но живое сердце города сегодня прикрыто шатром из кирпичного цвета узора редких ночных облаков на серо-голубом северном небе. Необъятный простор и беспокойная стихия. Облака и волны – лучшие послы хаоса на земле. Цифровому интеллекту ни за что не осилить эту половинку мироздания. Никакой четкий алгоритм не сымитирует жизнь – только ее половину. Чтобы приблизиться к уровню людей, нейросетям придется научиться сбоить. Но это их убьет. А нас делает счастливыми, ибо хаос в человеке не случаен, а трансцендентен… Ну ладно, побежали дальше, а то замерзну тут ни за что.

Пока шли навстречу спасительному берегу, вспомнил: здесь, на мосту, в первый и последний раз познакомился на улице. Сейчас это назвали бы пикапом. Но тогда это было именно знакомство. Без определенных целей, пусть и с затаенной надеждой. Ничего из приключения не вышло, но запомнилось же! Значит что-то важное для себя тогда понял. Наверно, мы были слишком наивны или воспитаны, но сходились прежде с человеком, а дальше как сложится. Нынче рекомендуемая сетью и кино последовательность поменялась. Новый подход практичнее, но когда и кому, кроме конченых зануд, практичность приносила радость, не говорю уж о счастье.

Спускаемся на площадь двух институтов и неприметного Ареса посередке. Сколько раз тут проходил и проезжал – не цепляет. Удивительная штука память – роскошные исторические места, вобравшие в себя труд десятков тысяч людей из многих поколений, вычеркивает через минуту после посещения, а какую-нибудь грязную единожды посещенную подворотню на всю жизнь «отольет в граните» (а что еще делать в подворотне).

Укрывшись от ветра за спинами дворцов, не спеша вступаем на Марсово. Суровое место, оправдывающее название. Снова почему-то из воспоминаний выплывают лишь ветер, холод, оледеневший снег и безлюдье. И вечный огонь по жертвам всегда сложной истории, хотя стыдливо как-то – за стеночкой. Но ежегодно на пару недель поле скорби превращается в северный рай! На границе мая и июня, когда цветет сирень. Точно как в нашей жизни: сияющие мгновения счастья, разрывающие огненным маникюром серую дерюгу будней.

За гигантскими кустами дремлет погасшими окнами крепостная стена Ленэнерго в вечном ремонте. Когда-то, до электрификации всей страны, в ней располагались казармы Павловского полка. В том полку умудрился послужить и постоять в караулах в Зимнем прадед, своими глазами многажды видевший всю царскую семью. Мурашки по коже от ощущения связи каждого из нас с историей страны и мира. В школе со скукой и обреченностью листал учебники истории, как нечто отвлеченно-далекое во времени и пространстве. Не подозревал насколько близок к нешуточно бурлящей реке жизни, скрывающейся за бездушными сухими строками.

Под шорох воспоминаний добрались до Мойки. Знакомый поворот, и впереди открывается Конюшенная. Бывало, устав от надоевшей подземки, приезжал сюда на трамвае из института. Сейчас остались крохи от обширной рельсовой сети некогда трамвайной столицы страны. Поездки по Ленинграду запомнились ощущением весьма медитативного занятия. Даже с поправкой на размеренный темп жизни тех лет. В дребезжащей колымаге по разбитым рельсам с кучей остановок и перекрестков добраться с не самой глухой окраины в центр занимало больше часа. Но иногда не мешает потрястись и подумать. Особенно если вагон пуст, за окном солнышко и торопиться некуда.

Спас на Крови. В нем необычно всё: от расположения до причудливой смеси стилей. Совершенно не питерская архитектура, но идеально вписавшаяся драгоценной бриллиантовой брошью в строгий торжественный наряд северного города. Обходим храм задком. Тесновато от людей даже в поздний час, а ведь раньше служила вполне проезжей улицей. Правда, машин почти не было – делать сомнительный крюк никому не приходило в голову. Слева вычурной чугунной вуалью храм обступила ограда Михайловского. Она удивительна по изяществу и ценна сама по себе, но теряется в эпицентре архитектурной роскоши и зелени. В Петербурге немало красивых ансамблей и милых камерных уголков, но столь высочайшая плотность изящества не достигается более нигде. Эстетический перегруз.

Выходим на набережную Канала – финишную прямую нашего мини-путешествия. Пешеходная зона изуродована сувенирными прилавками. Большая часть их закрыта железными шторами, но в крайнем лотке торгуют розовыми ушанками для иностранцев. Иностранцев давно нет, переменился город, жители и туристы. Глядя на окопавшихся здесь, застрявших в девяностых мелких лоточников, понимаю, что мы с тобой далеко не ретрограды. Немного жалко этих людей. Пусть бизнес приносит доход, но отгородиться на треть века от жизни… Что же у них в головах? Как из авантюристов превратились в обветшалые скелеты?

Наконец торгаши-сувенирщики позади. Слева коридор Инженерной. Хорошо помню ощущение юности от этого квартала: хмурые стены с вечно темными исполинскими окнами над пустынной серой асфальтовой полосой. Поселение великанов. Безлюдно, будто строгий взгляд каменных стражей отваживает прохожих от попыток преодоления сотни-другой метров. Напоминает «сквозь строй». Никто не желал попадать под шомпола жестокого армейского наказания прошлых веков. Сегодня улица подобна ярко освещенной галерее. Несмотря на ее блеск и нарядность мне кажется, что холодная сдержанность старины более соответствовала месту. Все же Петр – значит камень. А покрытые свежей веселой кисельной красочкой и залитые светодиодным молочком берега делают улицу неотличимой от любого города с современной иллюминацией. И мы уже не в центре столицы с героическим прошлым, а в кичливом торгово-увеселительном переулке условного «Бердичева». Даже хорошие вещи делать следует с умом и умеренностью, иначе потомкам останется одна глобализация и мультяшное упрощение.

Приближающийся «Дом книги» все более притягивает взгляд. Полутеневая подсветка ему к лицу. Построенное изначально нарядным здание только выигрывает от искусно расставленных ламп, подчеркивающих замысловатый рельеф стен и блеск облицовочного камня. Снаружи оно выиграло от перемен, но внутри тлен. В книжные времена вход с угла служил вратами в храм знаний для тысяч умных и интересующихся горожан и гостей. Портал-поисковик в технологиях прошлого. Некогда инфо-святыня превратилась в большой, напыщенный и слишком дорогой ларек. Информации становится больше, совершенствуются средства ее доставки, расширяются охват и подробность, но при фантастическом богатстве вариантов мало кто выбирает стейк, большинство – протертую кашку. В сегодняшней импровизированной прогулке дом Зингера – единственное, пожалуй, место, о растаявшей во времени энтелехии которого искренне сожалею.

Мельком отметим Казанский и в метро. Тут за полвека ничего не поменялось. В лицо ударяет душный, пахнущий пылью поток подземного воздуха. Город растет, перестраивается, но его ядро напоминает об ушедших временах. Печально, но и отрадно, что под вечно опадающей маской минутного продолжает в полудреме жить старина, пусть и испещренная блестящими вставками протезов новостроя. И вечное любимого города сладким обетованием резонирует с бессмертным в нас.

Вступаем на эскалатор и неспеша сползаем под землю. Становится шумно, пора вынимать наушники… Или снимать? Может, вынимать в-ушники? Забавно, как язык не поспевает за инженерами… Не умничай, выключай уже! Нет, постой, постой! Дослушаем песню. Прямо про тебя… Про всех нас.

«…И мы немного умираем
Каждый раз, когда не знаем, для чего мы здесь нужны.»

Открывшиеся с лязгом станционные двери приглашают в вагон. Прощаюсь с другом, мысленно пожимая руку. Очень хочется верить, что выступил неплохим аватаром, и ты вспомнил. Несомненно, каждый видит мир по-своему. Но мы то с тобой десятилетиями сводили наши взгляды, вкусы и понимание. Поэтому почти не сомневаюсь: именно так и ты бы смотрел, шагая сегодня рядом. Не благодари – когда я наконец нагоню тебя, ты проведешь свою экскурсию в новых для меня краях. Кому как не нам известно, хоть ни разу не проговаривалось вслух как несомненное: нет ничего надежней и ценнее бескорыстной дружбы и родства мест.

                EuMo. Август 2023.