День рождения

   Сегодня Саня Линдунен гулял на дне рождения у Савелия, признанного скульптора, писателя, словоблуда и известного скандалиста.
 
   Не смотря на необузданный характер и наличие справки из психдиспанцера, у Савелия всегда собирались какие-то люди, а сегодня его мастерская была буквально забита разношёрстной публикой. Писатели, художники, поэты, актеры местных театров – словом: люди, которым диагноз «шизофрения» не портил аппетит, они сами в той или иной степени страдали этим заболеванием. Сама болезнь трактуется медиками, как отклонение от общепринятой нормы, а творческие люди, как известно «не от мира сего»,  и, стало быть, следуя медицинским трактовкам – больные, имеющие очень серьёзные отклонения от нормы. Ну, разве может нормальный человек нарисовать «Монну Лизу», глядя в зеркало на собственное отражение. Даже не на все лицо, а только на его половину. Конечно, нет.
 
   Савелий – не Леонардо, свои лавры зарабатывал много проще. Выходя как-то из здания министерства культуры, ответил на вопрос вахтера: «А что вы здесь делали?». «Пос..ть заходил. Что ещё в вашем министерстве можно делать?»  Или в открытом письме, разосланном во всевозможные инстанции, назвал действующего министра культуры «обкомовской подстилкой».
 
    Вероятно, за его глухую неприязнь к чиновникам от культуры его и ценили деятели той самой культуры, которые в силу отсутствия справки от психиатра не осмеливались поднять свой голос на зажравшихся чинуш. Савелию всё сходило с рук.

   Торжество удалось.
   Последним взял слово Тимо Сало, актёр национального театра:
   - Уважаю тебя, Савелий, как драматурга!

   «Любопытно, когда это Савелий стал пьесы писать?» - подивился Санёк. Хотя, наплевать. Тимо уже никто не слушал и никто бы не возражал, если бы Савелий вдруг сделался поэтом.

   - Я хочу сыграть роль. Большую роль, – актера опасно водило из стороны в сторону. – Даешь, Савва, Гамлета!!!

   Многие посмотрели на Тимо. Все знали: кого он обычно играл в театре. Как правило, это были отрицательные, эпизодические персонажи, вроде фашистов. Большая голова с жесткими, как вырубленными в камне, чертами лица, гориллообразная фигура при росте почти в два метра не предполагали иного, даже чисто, гипотетически.

   Тимо выпил, но сесть на свое место у него уже не получилось. Сиденье из просто доски, поставленной на чураки, было слишком низким для такого высокого дядьки. Он согнулся, не найдя вовремя опору взмахнул руками, голова и торс перевесили остальное тело и увлекли самого хозяина вперед. Тимо рухнул поперек стола и замер.

   - Все! Погасла рампа – несите свечи, - изрек Абрамян, карельский поэт и журналист, и попытался стащить Тимо со стола.
   - Колян! Не рви ты попу! – подоспел на выручку виновник торжества. – Разве ж одному здесь справиться? Эй! Помогите-ка. – Савелий обвел встревоженным взглядом близсидящих. – Вон туда его, на рогожку.

   Актера перетащили волоком и уложили прямо на пол неподалеку от стола. Тимо даже не пошевелился.

   - Надо же. Как его скосило!? – резюмировал Гурвин, художник, отошедший от дел. Сам же, при этом, едва держался на ногах.
   - Можешь рядом прилечь! – крикнула Эльвира, гражданская жена художника, сидящая в плотном окружении двух мужиков. – Домой все-равно не дойдешь. Да и нахрена ты там нужен, ваащще…

   Любопытная парочка - Гурвин и Эльвира.

   Гурвин, некогда видный мужик, художник с амбициями, чернявый и бородатый, обольститель дамских сердец не нашел себя в изящных искусствах, потихоньку съехал до салонных церквушек, так и не создав ничего путного в серьезной живописи. Жил с Эльвирой примаком, по большому счету, на ее заработки и мало-помалу спивался. Его пожитки, как «тревожный чемодан» военного всегда были в готовности сопроводить хозяина в неизвестность.

   Эльвира – научный сотрудник и симпатичная женщина.  Для своего возраста, выглядевшая весьма привлекательно и умевшая поддержать любую беседу, чем часто пользовалась в обществе знакомых и малознакомых мужчин, интригуя их и возбуждая интерес к своей персоне. Они жили с Гурвиным в центре города в небольшой двухкомнатной квартире в третьем этаже над популярной в определенных кругах забегаловкой. Жили давно, и она терпела все его терзания и мучительные творческие поиски, которые часто, особенно в последнее время, заканчивались двумя этажами ниже в компании таких же неудачников. Может быть, она его все еще любила? Но от настойчивых ухаживаний других мужчин не отказывалась, даже в присутствии собственного сожителя. В такие моменты Гурвин сидел на кухне, как на заклании, с потухшим взглядом. Мимика его лица выражала полное отрешение от мира.

   Эльвира наслаждалась свободой незамужней женщины, имея в запасе, хоть и плохонького, но своего мужика на «паперти». Вероятно, гражданский брак, как и гостевой, или брак выходного дня, ни что иное, как изобретение самодостаточных и фривольных дам. Не все же мужикам б...ть. При таких взаимоотношениях ничто и никого не держит и ни к чему не обязывает. Не нравится – разбежались и все дела. Французы со шведами отдыхают.

   К концу мероприятия, уже под утро, к Тимо Сало присоединилось еще несколько человек: журналист Витя Силов, специализирующийся на написании некрологов. Обычно он пьянствовал на поминках, где его щедро угощали, видимо, в знак особой благодарности за теплые слова, сказанные Витей через газету в адрес усопшего ( как же его занесло на день рождения?);  Ольга Сааринен, писательница и сценарист; Вова Сорокин – гробокопатель, но не «черный», а вполне даже официальный; Дерюгин Вася – сказочник.

   Эльвира привносила некий шарм в общее лежбище отдыхающих гостей своим присутствием среди них. Над ней стоял Гурвин.

   - Все! Заканчиваем!! – возопил Савелий, переодетый в домашний халат, и в тапочках на босую ногу. – Кто лежит, пусть лежит до утра. Кто на ногах – вон! Я ложусь спать.
   - Савва! – взмолился Гурвин. – Мне бы Эльвиру как-нибудь забрать домой…
   - Так, забирай. Мне она не нужна, - но посмотрев на Гурвина и поняв, что ему Эльвиру не поднять, и что Гурвин сам нуждается в посторонней помощи, смягчился. – Вон, Саню попроси. Он здесь самый трезвый.

   Саня огляделся и, убедившись, что так оно и есть, приступил к решительным действиям:
   - Ты давай ее под мышки ухвати, а я – за ноги.

   Кое-как Гурвин обхватил свою дорогую половину и очень неуверенно направился к крутой лестнице, ведущей наверх к выходу. Нет. Эту лестницу ему не преодолеть. Каждая ступенька давалась ему с великим трудом и грозила быть последней в судьбе драгоценной ноши. Существовала реальная опасность, что пьяный Гурвин, в конце-концов, выронит Эльвиру, и чем выше он поднимался, тем опаснее становилось это восхождение. Саня не выдержал:
   - Положи ее. Да, отойди ты! Я один справлюсь.

   У подъезда уже ожидало такси. Савелий подсуетился и даже сунул Гурвину денег на проезд. Таксист, увидев, что из подъезда выносят тело, возмутился:
   - Ну и что я с ней делать буду? Довезу, а дальше?
   Саня открыл заднюю дверцу, аккуратно положил на сиденье пассажирку:
   - Дальше? Она не одна. С ней попутчик.
   Но Гурвин не произвел впечатления на водителя. Тот никак не мог влезть в машину.
   - Довезешь до места, а там выползут как-нибудь, - успокоил таксиста Саня, помогая Гурвину правильно сесть.
   - Санёк, ты его там пристегни, чтоб не выпал по дороге, - позубоскалил напоследок Савелий и захлопнул дверь подъезда.

   Самый трезвый Саня решил пройтись пешком, поскольку маршрутки еще не ходили, а на такси ему не хотелось тратиться. По такой погоде не грех было и прогуляться.

   Он любил летний утренний город, когда солнце только-только выползало из-за озера и освещало верхние этажи домов нежным светом. Пахло свежестью, и только ранним утром можно было уловить аромат умытой росой листвы тополей и кленов. Редкие прохожие оживляли экстерьеры припроспектных дворов, дворники шуршали метлами, а кусты гомонили воробьями. Возле мусорных баков суетились бомжи, собирая добычу, оставленную ночным городом, который неумолимо просыпался.

2023 г.