Позывной Ямал

рассказ

Сентябрь двадцать третьего года выдался на редкость погожим. Хотя это и не являлось  главным и заметным событием проходящего времени. В России идет СВО – специальная военная операция, а по сути война с Украиной, невообразимое и абсурдное явление, о котором еще недавно нельзя было серьезно подумать и просто предположить, что такое может случится. С одной стороны, страна живет обычной повседневной жизнью. С другой стороны, идет настоящая война с выстрелами, взрывами, бомбежками, смертями. С одной стороны, страна живет обычной повседневной рутинной жизнью с видосами, лайфхаками, рекламными роликами, культурными и техническими достижениями, развлечениями и удобствами. С другой стороны, информационные программы насыщены фронтовыми сводами, военными новостями с хрониками, полными взрывов и выстрелов, кровью и потом, огнем и дымом, которые черными вкраплениями врезаются во все еще цветастые будни текущей жизни. И все это живет параллельно, не мешая друг другу, и люди из этих разных жизней встречаются, смотрят друг на друга, узнают по приметам, все понимают и молчаливо расходятся. Это и есть современная, гибридная прокси-война. Она вроде есть и ее вроде нет. Некоторые в знак протеста таких событий, из-за боязни, неуверенности, с возгласами раздражения и отрицания выезжают из страны. Другие, в которых патриотизм оказался не размыт стремлением к лучшей  жизни и усердием западного пропагандиста Сороса, взрастившего в стране множество соросят, их с нетерпением осуждают. В последних  патриотизм и любовь к родине оказался не искореним. Они оказались  настоящими, истинными, искренними и настолько цельными, что  занимались подвижничеством, волонтерством и из последних сил и возможностей помогали фронту,  чем могли.
Мы собрались с женой  отдыхать в Крым, куда ездили к родственникам на море каждый год. На такси доехали до железнодорожного вокзала, попрощались с бородатым таксистом, восточной национальности, что являлось приметой времени.  После чего вошли в здание Казанского вокзала. Все вокзалы в своей суете и текучей жизни всегда отражали в мельчайших подробностях то, чем живут люди в городах и во всей стране. Это и мода, и уровень жизни, и достижения. Не только одежда, сумки,  внешний вид, выражения лиц, но и каких животных люди берут с собой в дорогу для отдыха говорили об этом. Много встречалось пассажиров с миленькими собачками на поводке, что тоже могло показаться приметой времени.  В этот раз мы отметили, что в вечернее время вокзал не погрузился, как обычно в тихую дрёму ожидания, а жил насыщенной, озабоченной, толкливой жизнью. Встречалось много военных  в кителях, полевой форме и казаков в характерных черных кителях с кубанками на головах. Встречались молодые люди в потертой, выгоревшей  от времени, видавшей виды камуфляжной желто-зеленой форме  и другие молодые люди в новеньком камуфляже серо-голубого цвета с берцами на ногах.  Также много встречалось парней и мужчин средних лет с рюкзаками и чемоданами, одетые не по-военному, а разно и сообразно среднему, скромному достатку, которые в ожидании стояли сгрудившись кучками возле своих вещей. Рассматривая их, можно было легко предположить, что они  и есть мужчины из числа мобилизованных и добровольцев.
В этот раз нас провожала дочка, которой мы уделяли особое внимание, потому что в начале СВО она  уехала в соседнюю страну из боязни происходящего. Дочь с детства боялась крови и падала в обморок при любом ее виде. Стоило ей увидеть, как у кого-то  течет из носа или еще откуда-то кровь или как кровь появляется у нее на месте пореза или прокола и она падала в обморок, оседала или валилась с ног без чувств. Чего мы только с ней не делали, чтобы этого избегать, ничего не помогало. В этот раз она так напугалась, что уехала и позвонила нам только из-за границы.  Скоро после оформления соответствующих документов, она собиралась ехать обратно в соседнюю страну и ждать окончания СВО там, где  нашла новый дом.
До отправления нашего поезда оставался чуть больше  часа,  и мы пошли,  проходя мимо кучки добровольцев,  зашли в местную кафешку попить чай. Я сразу подошел к стойке заказать чай, где меня встретили гостеприимные и любопытные тараканы, которые ползали у прилавка с едой и за стеклом витрины с  заветренными вокзальными яствам. Я заказал дамам чай и понес его к столу, где мы разместились с вещами. Понятно я ничего им не сказал о местных жителях, чтобы не испортить  настроение и не перебить аппетит,  и подождал, пока они насытятся булочками и чаем, при этом бдительно осматривал стол, чтобы не допустить вездесущих к столу.  Они спросили меня, почему я оглядываюсь и мне пришлось им рассказать о местном населении. Тогда они попросили меня отодвинуть вещи на лавке от стены, чтобы те не смогли перебраться на сумки. Попив чай, мы пошли на платформу, куда уже подали состав под посадку. На платформе нас встретила внучка, дочь старшего сына. Мы поприветствовали друг друга и прошли к нашему второму вагону, который располагался с противоположной стороны от выхода на платформу, и душевно попрощались, как это бывает между родственниками.  Перед посадкой в вагон мы предъявили паспорта и с вещами зашли в тамбур, откуда по тесному коридору  плацкартного вагона направились к своим 35-ому и 36-ому месту. В нашем вагоне тоже оказались  молодые и пожилые военные люди. Перед нашим плацкартным отсеком  сидел мужчина лет сорока пяти с кубанкой на голове,  в черном кителе, соответствующее место  которого с блеском украшали ордена и медали. Он о чем-то оживленно говорил с соседом. Мы прошли в следующий плацкартные отсек, уложили вещи под сидение и разместились на нижней полке. Жена сразу пошла прощаться с девочками. Затем она вернулась, и мы поменялись  действиями. Она села на полку, а  я пошел прощаться с девочками. Обнял одну, другую, попрощался  и вернулся в вагон. С нами в соседях оказался молодой парень  с верхней полки свободного пока еще места нашего отсека и женщина, которая разместились на нижней боковой полке. Этот молодой парень лет двадцати в камуфляжной серо-голубой форме сразу отсел за боковой столик к женщине, которая заняла свое место. Последним в нашем отсеке появился благообразный мужчина с окладистой бородой и волосами, волной зачесанными назад так, что они сливались на висках с бородой и чуть кудрявясь прикрывали шею. Он сразу снял с плеч аккуратный рюкзачок и повесил его на крюк нижнего 33-его места, расположенного напротив нас. Спокойный вдумчивый, размеренный он сразу привлек к себе внимание. Усевшись,  раскрыл молнию на висевшем рюкзачке, из открытого кармана достал миниатюрную книжицу размером меньше ладони с изображением богоматери с названием «Молитвослов» и аккуратно положил перед собой на столик. По пути  следования он все время доставал что-то из этого кармана рюкзака и использовал по мере надобности. Оттуда он достал планшет с электронными книгами и принялся читать. Потом он достал из рюкзака съестные припасы, перекрестил  их и, помолясь, принялся  поедать.
Я незаметно наблюдал за ним и, выбрав момент, спросил:
- Простите, что это у вас за веревочка на руке с точеными камешками?
- Это четки. Они нужны, чтобы отсчитывать молитвы и не сбиваться, - ответил тот.
Мы разговорились. Он представился:
- Меня зовут Герман. 
- Вы батюшка? -  спросила его моя жена. - В церкви служите? – как будто догадалась она.
- Нет. Я окончил в Питере духовный университет по протестантской вере. Работаю врачом.
 Мы разговорились. Голос его звучал ровно, степенно, неторопливо, необыкновенно вежливо и правильно. Слушать его было в удовольствие. Жена из женского любопытства задавала ему вопросы и, он вежливо на них  отвечал.
- Недавно я перешел в истинную веру, - сообщил он нам.
- Это в какую веру? – спросил с интересом я.
- В христианскую. Я, знаете ли, давно искал истинную веру и нашел.
- А как же протестантская вера?
- Они еретики.
- У вас же жена протестантка и дочь, как вы сами говорили.
- Да, и зять у меня баптист. Они с дочкой, как война началась, так все с детьми уехали в Австралию. Я сам там жил после Питера. Детям там сложно будет с ориентацией пола. Я им говорил, не уезжайте.
Я его выслушал и спросил, как глубоко верующего и богоугодного деятеля:
-  Как вы относитесь к СВО.
Герман задумался. Он не хотел поднимать эту тему. Ему хорошо было в своей истинной вере, что он исто подтверждал молитвами и частым наложением на себя крестного знамени.
- Плохо, - помолчав, спокойно сказал он. – Славяне славян убивают. Украинская Православная Церковь раскололась. Смута началась. Православная Церковь Украины ушла из из-под влияние Московского Патриархата.
Я слушал его рассуждения о расколе, о Томосе, который вручила католическая церковь украинской, о  переписки с видными священнослужителями других церквей и думал, что он всю жизнь искал истинную веру и, наконец, нашел ее. Меня очень интересовало, неужели для этого потребовалась почти вся его жизнь. Но я не решался об этом спросить.
- Возвращаясь к вашему вопросу об СВО, - неожиданно сказал Герман. – Недавно я летал в Сочи. И там меня один молодой военный, который летел с фронта, попросил разбудить его на ночной рейс. Он спал на соседнем сидении в аэропорту. Я согласился и спросил его об СВО… Как там?.. Знаете, что он мне ответил?
- Что? – заинтересованно спросил я.
-  Зверства много, - ответил Герман.
- Это же война, - сказал я и задумчиво опустил голову. – Кровь, люди гибнут…
В это время я отметил боковым зрением, как молодой человек в серо-голубом камуфляже шевельнулся и замер. Я все больше и больше обращал на него внимание. Тогда как интерес к Герману стал снижаться. Мне казалось, что этот человек живет в своей скорлупе веры в Бога, тем и спасается. Все внешнее его, казалось, мало волнует и отсюда его такое равновесие и неколебимость. К тому же  в глазах его я отметил ближний свет. Такие люди меня не слишком интересовали. Рассматривая людей, я всегда отмечал какой свет у них в глазах. Люди, у которых в глазах ближний свет, видели лишь то, что было поблизости, перед ними. Люди, у которых в глазах имелся дальний свет, видели не только предметы и то, что поблизости, но и сквозь них, достигая сути и заглядывали куда-то далеко. С такими людьми всегда было интересно поговорить.
В это врем Герман открыл планшет  и углубился в чтение.
Мы с женой сели поближе к столику и решили поужинать. Молодой человек в серо-голубом пятнистом  камуфляже сидел за боковым столиком и смотрел в свой смартфон. Он как будто никого  из нас не видел. Это был черноголовый молодой человек, представитель северных народов, который оставался для нас полной загадкой.  Он смотрел в окно и в свой смартфон, ни на что не обращая внимания. Раскосые узкие глаза его казались очень внимательными. Глазные впадины выглядели большими. Щечные кости заметно выдавались чуть в стороны, при том что в небольшом теле присутствовала худоба. Маленькие глаза на лице располагались широко, в следствии чего в лице угадывалось что-то медвежье. На ногах у него красовались военные ботинки, так называемые берцы. Когда он пришел, то положил на свою верхнюю полку форменную камуфляжную кепку. Одет он был по-военному, без знаков отличия. Вел себя отстраненно и не старался идти на контакт, ни с ем не старался заговорить. Больше он смотрел в смартфон и  водил пальцами по экрану мобильного телефона и нажимал сенсорные, чувствительные области  указательным и большим пальцами. Это мне показалось примечательным и удивительным, потому что обычно с экраном многие больше работают указательным, средним и безымянным пальцами. Конечно большой палец с мизинцем тоже используется, но не так часто, как остальные пальцы. И еще я обратил внимание на то, что, не смотря на среднего размера кисти рук,  расстояние между кончиком указательного пальца и кончиком большого пальца выглядело примечательным, как будто именно эти два пальца в неизвестной связи имели для молодого человека особое значение. Когда он их держал над экраном то между ними словно появлялся округлая, большая лагуна,  залив. Молодой человек все время молчал и жил своей очевидно внутренней богатой жизнью. Это и привлекало внимание. Молчаливые люди с богатым внутренним миром всегда привлекают внимание. Мне казалось, что он как будто что-то знал об этой жизни такое, чего ни мы, состоявшиеся с женой люди, ни Герман, который нашел истинную веру и, очевидно, до сих пор ищет,  не знали.
Когда я предложил жене поужинать, и мы придвинулись к столу, молодой человек  снова отчетливо шевельнулся. И это отметила даже моя жена. Она доставала сосиски, вареные яйца, помидоры, огурцы, хлеб и глазами показывала мне, что нужно угостить молодого человека тем, что у нас есть.
- Простите, - сказал я молодому человеку, - вы не хотели бы разделить с нами трапезу?
Он первый раз на нас посмотрел и быстро охотно кивнул. Жена собрала ему для передачи сосиски, яйца, хлеб, помидоры и огурцы. Когда она предложила ему взять приготовленное, тот быстро поднялся, взял в руки снедь и вернулся к столу.  Сделал он это скоро и не проронив ни единого слова. В какой-то момент мне показалось, что он молчит, потому что  немой и не может говорить. Но это оказалось не так. Потому что как раз в этот момент за окном плавно проплывала станция, от которой мы только что отъехали, и на ней вдоль  пути нашего следования стояли сцепленные и готовые к движению платформы с установленными на них танками.
- Смотри, танки,- сказал я жене.
- Да, - сказала жена, глядя в окно.
Герман поднял глаза от книги и тоже посмотрел в окно. Молодой человек оставил еду и тихо подошел к окну с нашей стороны.
- Новые… - отметил я, увидев свежую красу. – Какие-то легкие танки…  Много…
- Это самоходки, - без знания сказала дела жена.
- У самоходок  пушки миниатюрные, короткие и тонкие.  Тут не только пушки внушительного калибра, но и пулеметы при башнях стоят. Это, наверное, танк Т-72, - задумчиво рассматривая технику сказал я.
- Похоже, - коротко сказал молодой человек, который тоже подошел к окну, отошел и  отсел на свое место.
И мы первый раз услышали его голос.
Покушав, молодой человек, ничего не сказав, пошел к проводниками, принес стакан чая. 
- Как вас зовут? – спросила жена.
- Миша, - коротко ответил тот.
- Может вам к чаю дать печенье? – спросила она.
Миша снова коротко кивнул. И на протянутое в бумажке стопочку печенья быстро подошел и забрал его.
В какой-то момент он мне напомнил небольшого ловкого зверька, который неожиданно появлялся, хватал  то, что ему нужно, и исчезал. Когда-то в походе по тайге на привале так поступали ловкие и юркие бурундуки.
- Вы на СВО едите? – спросила молодого человека заботливо жена.
Миша коротко кивнул.
- Доброволец или контрактник? – спрашивала она.
- Доброволец и контрактник, - ответил охотно Миша.
- Я против, чтобы молодым людям платили деньги за то, чтобы они шли на фронт, - сказал вдруг Герман, отвлекшись от чтения и стало понятно, что он слушает наш разговор.
На это его высказывания ни я, ни жена не отреагировали. Хотя мы с женой могли с ним только согласиться.
- Откуда вы? – спросила жена.
- Ямал.
- Это полуостров на севере? – спрашивала она.
Он кивнул.
- Сейчас из дома едите?
Он снова кивнул.
- Кем вы работали?
- Охотник, - коротко ответил он.
- И на кого вы охотились? – не унималась жена.
- Добывал норку.
- У вас там на Ямале много зверей? Медведи есть?
Миша снова охотно кивнул,  давая понять, что у них там много разных зверей.
- Какая у вас национальность? – осторожно спросила жена.
- Селькуп, - ответил Миша.
- Селькуп, - повторила жена. - Язык у вас какой?
- Наш… И русский.
- Вы относитесь к малочисленным народам севера? – спросила жена с понятной уверенностью.
И он кивком головы  с ней согласился.
Я и жена последнее время в период бурной трудовой жизни изрядно поездили по нефтяным месторождениям и  на северах многое повидали, знали о хантах и мансах, об их родовых угодьях, охоте.
Мы наперебой расспрашивали Мишу и задавали свои вопросы. И он нам коротко отвечал.
- У вас есть военная специальность? – спросил я.
- Сначала я был мотострелок, - ответил он.
- А сейчас? – спросил я.
Миша промолчал. И я понял, что он не хочет об этом говорить.
- У меня жена тоже хорошо стреляет, - продолжил я и улыбнулся. - Когда мы приходим в тир, она все мишени сбивает. – Я сделал паузу и со смыслом добавил. - Ей бы снайпером стать.
- Снайпер, он же убивает людей, - сказал с возмущением Герман.
И снова на его слова никто из нас не отреагировал.
- Чтобы снайпером стать, нужно пройти испытания, - улыбнувшись едва и только краешком губ, со знанием дела и особой гордостью сказал Миша.
Из этого высказывания я понял, что он снайпер.
- На войне же у всех есть позывные. Какой у вас позывной? – спросил я. 
- Ямал, - ответил он.
- А как же родители? – спросила жена. - Родители у вас есть?
- Нет. Мы с братом из  интерната.
- Это родители вас туда сдали? – с сочувствием спросила жена.
- На севере детей обычно сдают в интернат, - объяснил я жене, - чтобы они учились и не переносили тяготы кочевой жизни оленеводов и охотников. 
В согласии со мной Миша промолчал.
- У вас дома кроме брата кто-нибудь остался? – спросила с волнующим чувством жена.
- Собака, - ответил Миша и черные глаза у него как будто слегка заблестели.
- С кем же вы ее оставили? – поинтересовалась жена.
- У брата оставил, - с едва заметной горчинкой ответил он и глаза его затуманились переживаниями. 
Жена продолжала его расспрашивать.
 Я слушал и представлял, как Миша ходит по угодьям с собакой и охотится. Норку из ружья бьет только в глаз. Иначе нельзя, шкурку попортишь. И конечно, на охоте ему кроме собаки никто не нужен. С собакой они понимают друг друга без слов. Отсюда такая молчаливость и самодостаточность. И расстояние между большим и указательным пальцем теперь в моем восприятии тоже становились понятными. Именно туда закладывается цевье от приклада. Этими пальцами он ружье обхватывает. И   то, что он большим и указательным пальцем на смартфоне сенсорные кнопки нажимает теперь стало понятным. Эти пальцы у него всегда работают в связке. И то, что он «спасибо», «пожалуйста» не говорит также становилось понятным. Человек природы. Ему на природе все доступно, а что не доступно, так оно и не нужно. Я вспомнил снайпера с чеченской войны, тоже охотника. У него был позывной Якут и прибыл он из Якутии. Пошел на войну добровольцем. Пришел к герою чеченской войны генералу Льву Рохлину со своим охотничьим ружьем и сказал, что хочет быть у них снайпером.  Ему дали задание уничтожить снайпера, который положил много наших бойцов. И Якут ушел. Несколько дней не появлялся, потом вернулся и сказал, что задание выполнил. После этого работа снайпера противника в этом районе прекратилась. Работал Якут один. Брал еды на несколько дней и уходил  на переднюю линию. Много солдат противника он положил. И бил всегда точно в глаз. Это был его особый почерк. За него объявили большую награду. Пули мстителей нашли Якута, когда он вернулся с фронта. Кто-то его из своих выдал или как-то иначе его разыскали. Я думал о том, что судьбы этих людей как-то перекликаются. И еще думал о том, что герои живут среди нас. Только мы о них ничего не знаем.
За оном в это время на платформах проплывали военные машины ГАЗоны. Машин на платформах было много. Они стояли одна за другой.
- Все на Донбасс едут, - сказала жена.
- Да, - сказал я и вздохнул. - Донец каждый день бомбят. Людей жалко.
 - Моя жена сейчас в Донецк поехала, - сказал задумчиво Герман, отвлекшись от чтения божественной книги. - Мы повезли туда аудиометр, прибор для проверки слуха.  После бомбежек у многих детишек плохо со слухом стало.
Он хотел снова с нами заговорить, обратить на себя внимание, но ему никто, ничего не ответил.
Поздним вечером мы ложились спать.

Утром проснулись, принялись завтракать. Ямал достал из рюкзака сухой паек в виде упакованной сухой лапши, которая заливается кипятком  и сухие брикеты  к чаю. Жена снова ему дала что-то из продуктов. Скоро с ее подачи  уже весь вагон подкармливал Мишу. Старались все сердобольные тетушки и бабуши.
В Джанкое всем вагоном провожали Ямала из поезда, смотрели в окна  и комментировали его уход.
- За ним машина должна приехать…
- Где он?
- Вон стоит с рюкзаком… По телефону говорит. Не знает, куда идти.
- Нет, смотри, пошел… Через вокзал…
- Его там встретят…
И мы тоже у окна с женой и Германом смотрели ему вслед.
- Пусть у него все будет хорошо, - сказала жена.
- Спаси тебя господи, - перекрестил уходящего Герман.

Конец.