Из воспоминаний солдата ВДВ

 
ГЛАВА ПЕРВАЯ
     В конце октября сидел с Володей – одноклассником у него дома. Вели, забытую ныне, беседу, слушали музыку.
     В комнату вошёл его отец, работавший в ту пору начальником городского отдела милиции, Александр Никитич, для меня просто «дядя Саша».
– Ну, Николай, рассказывай, что и как…
     Это была его обычная манера ведения разговора, более похожая на ведение допроса. Видимо выработанная за долгие годы службы в органах…
– Когда в Армию?
– Да вот получил повестку на медкомиссию. На днях еду, через пару дней.
– Ну, ну, молодец! Мужиком вернёшься. Армия многому научит. Хоть не обалдуй, но пройти армейскую школу необходимо и для становления характера, да и для много ещё чего... Конечно, не в стройбат – он не для таких как ты, и конечно же не в ВДВ – тут уж через чур.
     Что такое «через чур» я узнаю позже…
     Узнаю и пойму слова командующего ВДВ, с любовью называемого десантниками «Батя», Маргелова Василия Филипповича – «Попал в ВДВ– гордись, не попал – радуйся».
     При прохождении медкомиссии произошёл небольшой конфуз. Есть такой прибор – спирометр, для измерения объёма лёгких. По-простому сказать, чтобы было понятно его устройство, выглядит он так: в большой цилиндр с водой вставлен в перевёрнутом виде другой цилиндр с пробкой  для выпуска воздуха наверху. В большой, в нижнюю часть входит дыхательная трубка с мундштуком на конце, в верхней части находится окошко со шкалой. Выдыхаешь воздух в трубку, цилиндр поднимается и всё – снимаются показания со шкалы.
     Я, набрав в грудь как можно больше воздуха, выдохнул его в мундштук. Цилиндр поднялся. Врач, пожилой мужчина, взглянув на показания, стал вносить показания в мою карточку.
     И тут я спросил:
– Можно опускать? (имея ввиду опустить цилиндр в исходное положение, до нулевого значения).
– Опускай… - разрешил врач.
     И я, не открыв пробку для выпуска воздуха, нажал на цилиндр так, что вода хлестнула по всей окружности спирометра.
     Пробка! Сработало тут же в голове, но было уже поздно…
     Врач стряхивал воду с документов, лежащих на столе, где стоял спирометр, а я стоял в мокрых трусах и майке, ожидая вспышки гнева и ругани. Но врач, усмехнувшись сказал:
– Не переживай, это же я разрешил опустить…
     И вот стою перед призывной комиссией, рассматривающей мои документы: аттестат характеристику, комсомольский билет, медицинскую карточку. Стою молча, вслушиваясь в тихие переговоры членов комиссии, смотрю на документы, передаваемые от одного к другому. И вдруг вопрос:
– С парашютом прыгал? – это седой, полноватый и, как мне показалось, усталый военком, задал его мне, прищурив свои глаза и глядя на меня с любопытством.
– Нет! – коротко отвечаю я.
– Прыгнешь! – говорит, как отрезав, военком и я вижу, как он пишет в документах «ВДВ – учебные» …
– Дядя Саша, – говорю я отцу одноклассника, – вы как в воду смотрели! В ВДВ иду служить!
– Лишь бы не в Прибалтику! – говорит он, не комментируя моё «в ВДВ» и не объясняя, что к чему.

ГЛАВА ВТОРАЯ
     В день восемнадцатилетия, постриженный наголо, в бушлате, доставшемся от двоюродного брата, в военном эшелоне, лёжа на верхней, качу в Прибалтику. В вагоне шум и гам, идёт знакомство, сыплются шутки-прибаутки… Иногда, поглядывая за порядком, проходит старлей (старший лейтенант), то один, то на пару со старшиной срочной службы.
     Страна наша большая, как-никак СССР. И здесь едет вместе молодёжь разных национальностей. Едет дружно, не кичась в чём-то друг перед другом. Да и Армия – это один ведь сплочённый коллектив.
     Какие населенные пункты, какие станции-вокзалы проезжали – нам не объявляли, выход из вагонов был запрещён. Довольствовались лишь тем, что видели сквозь запылённые стёкла окон да через раскрытую верхнюю фрамугу, в которую врывался свежий воздух.
     На одной из станций напротив эшелона на соседнем пути встал пассажирский поезд. На перрон напротив нашего вагона высыпала молодёжь, как сказали бы сейчас «кавказской национальности». Пошла перекидка вопросами: Кто? Откуда? Куда?
     И у нас сыскался их земляк, а может просто парень их национальности. Как-то враз, словно из неоткуда, в руках тех, что на перроне, появились музыкальные инструменты: баян, гитары, барабан, бубны с колокольчиками. И началось – песни, пляски.  А земляк лежал на верхней полке, смотрел в открытую фрамугу и слёзы, толи какой-то радости, толи грусти пробегали по щеке.
     Наш эшелон покатил дальше, а следом, вдогонку летела, отставая и стихая музыка…
     Ночь. Моросит дождь. Иногда сквозь тучи прорывается яркая луна. Через лес длинной колонной от станции идём к воинской части – «пересылке».
     И понеслось – баня, получение обмундирования, построение и распределение по частям и подразделениям. Как говорят – «покупка».
     Черноволосый, усатый капитан «покупает меня» во взвод РПУ (реактивно-пусковых установок). Вместе со мной еще десяток ребят, в том числе и три моих земляка – двое со звериными фамилиями, как и я сам – Медведев и Зайцев, а третий, как говорят, «примкнувший к ним» Козлов. Капитан приказал нам всем, им отобранным,  построиться и, пройдя вдоль шеренги, сказал:
–  Стрижки налысо чтобы больше не было! Только короткая стрижка! Вы в ВДВ пришли служить, а не зону топтать!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
     Хоть и не выспавшиеся в дороге и на пересылочном пункте, ранним немного морозноватым утром, в кузове ГАЗ-66 под тентом с откинутым задним пологом, едем к месту назначения. Едем, всматриваясь в небольшие хутора и городки незнакомой нам Прибалтийской республики. Многие из нас дальше своего края, своего населенного пункта не бывали, а тут другая Республика. Интересно!
     Наконец через распахнутые ворота КПП въезжаем на территорию воинской части – учебного артиллерийского полка, здания которого (казармы, столовая, клуб, учебные корпуса и т.д.) расположились на   высоком берегу извилистого Немана.
     Нас, РПУшников, встречает старший сержант и приняв от капитана ведёт в казарму, объясняя по дороге, что жить будем на одном таже вместе с гаубичниками (батарея 120 мм. гаубиц).  Но у нас своя комната-«кубрик» и к ним мы «никаким боком», кроме как совместного дневальства, дежурства и караула по части, «подъема» и «отбоя». Ну, а уж команда «Тревога!», то это и так понятно – единая для всех.
     В «кубрике» стоят двуярусные койки. С дороги дают три часа отдыха. Размещаемся. Я на второй ярус, вторая койка от входа. Знакомлюсь с соседом по ярусу на первой койке.
–  Дороднов, - называет он себя и называет своё имя.
     Годы… Не всё удерживает память, а вот фамилия запомнилась. Может быть она запомнилась ещё и потому, что рядом с его спальным местом находился выключатель освещения и вечером, после команды «Отбой!», когда все занимали свои места и затихали, старший сержант давал ещё одну команду:
– Дороднов! Бей по фазе!
     В тот же день заступили в наряд по кухне
     Отдохнувшие после наряда ознакомились с распорядком дня, вывешенном на стенде вместе с другими документами. И обнаружили интересный пункт – «Вечерняя прогулка».
–  Товарищ старший сержант, а мы пойдём на прогулку?
–  Конечно! Но рано радуетесь. Это не то, что вы себе представляете.
     Так оно и оказалось. Прогулка – то маршировка по плацу, отработка строевого шага, прохождение колонной и т.д и т.п.
     Шаг нужно было печатать так, чтобы стёкла в казарме звенели. А кричать «Ура!» на поздравление (любимое нашего старшего сержанта):
– Товарищи курсанты! Поздравляю вас с днём рождения лошади Буденного! – так, чтобы вороны с деревьев падали.
     Не стану описывать как учились пришивать воротнички, наматывать портянки, разбирать и собирать АКМС, как изучали РПУ и парашют. То обычные армейские вопросы. Ты должен это знать и уметь. Ты солдат, ты воин, ты десантник!

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
     Осень, да и зима в Прибалтике, на мой взгляд, очень влажные – то дожди неспешно плачут, то снег с дождём идёт целые сутки.
     И так уж сложилось, что первые прыжки пришлось совершать в такую сырую погоду. Отпрыгались, вернулись в часть и в учебном корпусе в коридорах и классах развесили на просушку парашюты. Для «перелистывания» ткани оставили по два человека со сменой через пару часов.
     Я в паре с Дородновым. Разговор ведём о том-о сём: вспоминаем школьные годы, друзей, родных, девчонок.  И вижу, что Дороднов как-то погрустнел, стал в разговор слова невпопад вставлять.
– Что случилось? – спрашиваю.
–  Да вот, как-то неохотно начал он, - перед проводами поругался со своей… так по глупости. А когда уходил, сказал уж другой из небольшого соседнего рабочего посёлка девчонке, чтобы ждала. Пишу ей, а сам о другой думаю…
–  Так давай исправим – письмо напишем. Извинишься… Адрес знаешь?
– Конечно, она же моя соседка.
     В это дежурство на просушке парашютов я сочинил за него письмо, в которое вложил такое описание нежных, что куда уж там всем лирикам на свете.
     А он лишь переписал всё своей рукой и отправил.
     Ну и пошла переписка, словно у них никогда и не было размолвок. И я видел, как повеселел мой товарищ
     Через три месяца после совместного дежурства Дороднов подал молча мне открытое письмо. Дал – значит могу прочитать. А в нём так – изложу кратко:
     Поступив в институт на заочное отделение и приехав на установочную сессию, в одной комнате общежития оказались обе пассии Дороднова. Ну и соответственно выяснилось, что у каждой парень служит в Прибалтике, в ВДВ и фамилия его Дороднов. И каждая получает от него письма с нежными словами…
     Прочитав, я стал успокаивать Дороднова, говоря, что всё это ерунда на постном масле, что всё перемелется. И что он глупец. Ведь наладив отношения с той, к которой тянется сердце, необходимо было прекращать писать другой…
     Чем закончилась или как продолжалась эта история с письмами, я не знаю – после учебки мы разъехались по разным частям…

ГЛАВА ПЯТАЯ
     Прыжки. Надев парашюты, стоим ждём своей очереди на посадку в АН-2. Курим. Даже старшина Михаил Баханов, который по жизни не курит, здесь отчего-то просит дать сделать затяжку. Наконец звучит команда на посадку. В самолёте рассаживаемся по местам согласно инструкции – по уменьшению веса – четверо по левому борту и пятеро по правому. Выпускающий офицер   зацепляет каждому из нас карабин камеры стабилизирующей системы за кольцо удлинителя и заправляет слабину удлинителя под резиновую соту. Всматривается в лица:
–  Всё в порядке? 
     Хоть среди нас «первачков» и нет, но всякое может случиться, как   однажды было при прыжках с АН-12. Но об том чуть позже.
     А пока прыжки с АН-2 с высоты 400 метров со стабилизацией падения не 5 секунд, как с высоты 800 метров, а 3 секунды.
     Я второй по левому борту. Самолёт производит набор высоты, описывая круги над площадкой десантирования. Звучат короткие сигналы сирены и загорается сигнальная лампа. «Приготовиться!».
     Встаем, принимаем положение готовности. Бортмеханик приоткрывает дверь.  Ребята, сидящие по правому борту, изготавливаются к прыжку, не поднимаясь со своих сидений. Выпускающий становится около двери рядом с бортмехаником и следит за изготовкой десантников к совершению прыжка.
     Я смотрю в створ приоткрытой двери и вижу, как внизу проплывают болотистые места, а следом появляется песчаная площадка.  Звучит длинный сигнал сирены, загорается зелёная сигнальная лампа. «Пошёл!».
     Бортмеханик открывает дверь. Пошёл первый и я следом. Рывок – парашют раскрыт. Быстрый взгляд на парашют – осмотр. Всё нормально. Приземление.                Быстро! Даже не успеваешь почувствовать радость полёта под куполом, как при прыжках с высоты 800 метров.
     Правда и там не всегда радость и восторг – бывает идёшь задом к земле и необходимо как можно быстрее развернуться.
     Или как было у меня – спускаюсь, а внизу две машины и кто-то оттуда, снизу, орёт благим матом:
– Куда! Мать твою! Уходи в сторону!
     Опустился между машин, опустив купол в кузов одной из них.
     Парашют уложен в сумку, на плечо и вперёд на сборный пункт.
– По машинам!
     Едем домой. В часть.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
     Прыжки из АН-12, или по-простому - «из горбатого» — это из-за вида самолета в профиль. Подняли где-то около четырёх часов утра. Завтрак, хотя какой это завтрак в такое время?.. Но, видимо, всё рассчитано, ведь не в первый раз такой выезд – ехать то на дальний аэродром и, кода вернёмся, со слов старшины, будет уже вечер…
     Погрузили парашюты, забрались сами. Расселись по скамейкам, а кто-то завалился на сумки с парашютами, устраиваясь поудобнее, чтобы хоть чуток ещё вздремнуть по дороге.
     Я с Сергеем Горячих сидим у кабины и смотрим вперёд, смоля сигареты и ведя никчёмный трёп. Сергей из Симферополя, где до службы успел поработать поваром в ресторане «Астория». Есть там такой ресторан или нет – не знаю, но я верю Сергею, так как готовит он знатно. Сергей – один из поваров в нашей части. Второй повар, Иван Филин, сегодня на службе по кухне.  Он, провожая нас в дорогу, позавидовал, что мы сегодня прыгаем, а он вот нет:
– С чем приеду домой? Прыжков меньше десятка…- досадует Иван…
     Колонна машин с десантниками приближается к аэродрому – это мы поняли, когда на розовом, ещё неслепящем круге встающего солнца, увидели силуэт «горбатого».
     Эту картину как бы сфотографировала моя память на годы. Даже сейчас, через пятьдесят лет, я ясно вижу то утро и АН-12 вписанного в круг восходящего солнца…
     Прибыли. Разгружаемся, разбираем свои парашюты и ждём команду на посадку.
     Ряды АН-12… На прыжки съехалось несколько частей и потому на взгляд со стороны – столпотворение. Но всё по грамотному. Каждый знает своё место в этой скученности здесь нет хаотичного броунского движения.
     Звучит команда:
–  Одеть парашюты!
     Быстрая проверка и по трапам поднимаемся в нутро самолёта. Располагаемся на центральных откидных сиденьях. У меня номер 14. Почему помню? А вот из-за капитана Морозова, который, матюгаясь, неоднократно повторял, что ему по жизни ну очень на число 13 везёт…
     Где-то через час полёта начался выброс первого потока. А ещё через полчаса пошёл и наш второй поток.
     Встали, убрали сиденья, повернулись лицом на выход, уткнувшись в спину, а точнее в парашют соседа. Люк раскрыт. Сирена.
– Пошёл!
     За шаг до кромки потоком воздуха захватило Морозова и утащило в небо.                Я только успел поднять глаза, чтобы увидеть «пол- мира» с высоты птичьего полёта, как и меня подхватило, протащило на воздушном потоке и опустило вниз. Хлопок. Купол наполнен воздухом. Красота и восторг!
     Со сборного пункта, по мере того как подходят последние десантировавшие, части разъезжаются по местам расквартирования.
     Через час наша часть остаётся в одиночестве.
–  Что ждём?
     Оказывается, что один курсант не вышел из самолёта, АН-12 вместе с ним и выпускающим улетел на свой аэродром.  За ними послали машину и вот теперь ждём…
     Почему не вышел? Не понять, ведь прыгал же из АН-2 и не один раз, а тут? Что-то переклинило…
     Комбат даёт команду «По машинам!», мол не сюда, а в часть доставят «трясуна». 
     Только расселись, как подкатывает ГАЗ-69. Выходит из него выпускающий капитан и курсант. К ним комбат и замполит. Замполит злой, как собака, начинает брызгать слюной, глотая правильные слова, но при этом чётко выговаривая нелитературные выражения. Но комбат ставит точку:
–  Всё! Хватит! В часть! Там разберёмся! Ребят кормить нужно!
     Курсант через борт залезает в нашу машину, ложится на сумки с парашютами и молчком, почти не шелохнувшись за всю дорогу, едет до части…Через некоторое время он был переведен в другую воинскую часть, не входящую в ВДВ.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
     Как-то вечером, просматривая газеты в Ленинской комнате, Иван Филин вдруг, прервав своё бормотание – то он читает так, предложил:
– Давайте с девчонками начнём переписываться, не у каждого из нас они дома есть, да и те ли? Я вот что думаю – напишем им кратко о каждом из нас, попросим их рассказать о себе. А письмо пошлём в медицинский институт в г. Куйбышев – там есть такой, я слышал. Нам 19-20 лет, ну вот и им чтобы где-то также было, а это значит второй курс. Так и напишем «Девчатам 2-го курса».
     Сказано – сделано. Письмо полетело в г. Куйбышев. Будет ответ или нет–  нам было всё равно в отличии от Ивана. Иван упорно ждал ответ –  первым встречал «почтаря» и перелистывал принесённую стопку конвертов.
     И вот ответ – писала первокурсница. И столь в том письме было ошибок и столь нелепое изложение, как нам показалось, что как-то поубавилось желание писать второе письмо. Но Иван не сдавался. Он где-то отыскал ручку с красными чернилами, поисправлял все ошибки, сделав в конце, как учитель, итог: столько орфографических, столько грамматических. От себя приписал, что ещё Владимир Ильич Ленин завещал: «Учиться, учиться и учится…»
     Увидев его творчество, я высказался, что таким своим манером обидишь, мол, девчонку. Но Иван стоял на своём:
–  Если умная, то поймёт и ответит. Ну а если нет, то и флаг в руки…
     И что же? До самого дембеля Иван переписывался с будущим медицинским работником. Может и дальше продолжалась переписка, но я этого не знаю. Нам в Армию он не писал, а на гражданке я с ним не встречался.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
     Дни в Армии складываются не только из времени службы, но и из времени личного отдыха – либо в части, либо по увольнительной в населённом пункте, в котором расположена воинская часть. Но в этом отдыхе нет большого различия. Основная составляющая – это кино. И здесь мне хотелось бы отметить, точнее привести три примера просмотра:
     Первый – В те годы на широкий экран вышел фильм «Направление главного удара» из эпопеи «Освобождение». И я подбил ребят сходить в самоволку, чтобы его посмотреть.
     От части до кинотеатра, в котором демонстрировался фильм, троллейбусом – остановка прямо напротив, дорогу даже ненужно переходить, и сразу в фойе за билетами и в зал. После просмотра – в троллейбус и в часть.
     Так и поступили. И всё сошло, как говорится, с рук. Да и не только!
     На батальонном комсомольском собрании замполит привел нас всем в пример, мол только наша команда (самовольщиков) посмотрела фильм о героизме советского народа, а другие не удосужились. Откуда он узнал о нашем походе в кино –   осталось тайной.               
     Второй – В Ленинской комнате по телевизору смотрим фильм о Великой Отечественной войне. Что за фильм – название не помню, но захватывающий действием. Идёт эпизод – парашютисты спускаются ночью. Внизу мчится поезд с фашистами. Один парашютист повисает на вагоне…Перестрелка. И тут старшина сверхсрочной службы Пархоменко выдаёт:
–  Нет! Поезд не едет! Он стоит… Это нам показывают, что едет, а он стоит.
– Старшина, ты к чему это? Мы понимаем, что кино так снимают. Но мы же не съемки фильма смотрим, а уже готовый фильм. Нам важен сюжет и действия!
     Третий – Фильм «Это случилось в разведке».
     Здесь нужно рассказать о том, как проходила демонстрация фильмов в Литовской ССР, что в кинотеатрах, что по телевидению.
     Демонстрация шла:
- на русском языке (дубляж);
- на литовском языке с субтитрами на русском языке;
- на литовском языке.
     С нами служил Витас – тихий, не особо разговорчивый парень-литовец из одного здешнего хутора. Несмотря на свою неособоразговорчивость, он переводил нам фильмы. Конечно, не дословно, но для того, чтобы можно было понять смысл сюжета и главное в разговоре действующих лиц.
     Ну так вот – смотрели «Это случилось в разведке» на литовском языке с переводом Витаса.
     А вспомнился этот просмотр вот почему:
     На второй или третий день после демобилизации, когда я проснулся в домашней постели и неспешно пошёл умываться, то заглянул в комнату, где сестра смотрела телевизор. И вижу знакомые кадры фильма «то случилось в разведке, и тот эпизод, когда парнишка взобрался на дерево и развесил своё бельё для ориентировки наших бомбардировщиков, а под деревом, болтая на своём языке, расположились на отдых немцы. И я выдал вопрос:
– А что, опять на литовском?
Посмеялись с сестрой от души. 
Да, не сразу, после двух лет службы, входишь в гражданскую жизнь…