Зеленый батальон или Забыть, проклиная

     Мебельный гарнитур  " Гей, славяне " содержал посреди себя в плотном обрамлении из шлакоблочной арматуры нашего комбата, жизнерадостного человека лет сорока пяти, краснорожего, как обычно, в богатом халате с павлинами и вишневого дерева трубкой с фарфоровым чубуком. Он сидел в креслах, недовольно провожая суровым взглядом насупленных зрачков проштрафившегося еру Бурцева, столкнувшегося со мной на пороге штабного блиндажа. Я подмигнул приятелю и влез в тесный лаз, пробитый в глиноземе Фландрии трудолюбивыми гномами, мобилизованными в Трудовую армию Указом от двадцать второго.
     - Комбат, - проскрежетал я, сдерживая скупую мужскую слезу, - батяня. Как сам ?
     - Как сала килограмм, - рубанул мне в ответ комбат, сжимая мозолистый кулак. - По крайней реформе российской армии я теперь по чину вомбат, понял, связист ?
     Я мотнул приделанным на саморезы горбом. Верблюжья колючка, ароматно растимая помимо традиционных пылью фикусов пишбарышнями штаба, склонилась перед силой моего разума, ласково щекотя горб лианистым отростком сущности. Вомбат так вомбат, мы люди военные, нам сказали - нам насрать.
     - Тяни линию, - приказал вомбат, стряхивая наросший на чубуке пепел туда.
     - Опять туда, - испуганно ворохнулась мелкогрудая розовая киянка, алчно прижимая к себе завравшегося коалу, блаженно щурящего пуговичные глаза на незаходящее солнце Флориды.
     - По - жизни, мать, - кратко отозвался коала, ритуально обращая сестру по духу в мать. - Слушай дальше.
     Мы брели по подлеску, строгая супесь штыковыми лопатами, упирающимися в узловатые корневые системы подземной жизни. Чу ! Зашуршало. Из кустов выпер неуправляемый. Я, как командир, знал, что неуправляемым управляет дистанционно какой подъердь, также реформированный еще во времена коррупционной любви коалы ЕНВ, но самое страшное хранилось у неуправляемого в направляющей фитюльке, сделанной, конечно, сунами, хотя, если отталкиваться от развития международных отношений, сунов готовы сменить уже кимовцы, эти зловещие потомки советского барда. Ходили легенды. Смутные слухи.
     - Семь мильярдов и все с гитарами, - доказывал у вечернего костра приблудный казачок Лаврик, ероша розовеющие угли рукой Муция Сцеволы, - встанут и врежут  " Смуглянку - молдавашку ", тем более, что румыны не оправдали.
     Бойцы не сомневались в конечной правде народов. На хлеб цена ? На овес - цена ? Так какого хера ?!
     - Стойте, люди ! - подумал неуправляемый, продвигая ко мне, как к временному Старшому связного отряда, хучь и не надо запятых в качестве кого и куда, мандат с простреленной в бою печатью.
    Ишь, грозит. Мы и так стоим, не хер думать. Кажи мандат, гнида, и никаких.
    - У Вайнеров, - нашептывает мне под ухо ефрейтор ничтожный, думая, что я вовсе пропащий по безграмотности, - одна шалава предъявляла заросшую диким волосом манду, именуя оную мандатом. А главный герой Хваткин рефлексировал и меньжевался.
    - Глохни, - сказал тогда я неуправляемому и ефрейтору, снимая рывком сапоги с моих донельзя уставших от бесконечной войны ног.
     Они бросились делить мои сапоги, а я, настороженно озираясь, устремился в пространство, загадочно и грозно шумящее поздней осенней ботвой.