К вопросу причисления персиян к линейному казачьем

О.С. Пылков.  К вопросу причисления «персиян» к линейному казачьему войску в конце 18 — первой половине 19 в.в. Одним из компонентов, участвовавших в формировании северокавказского линейного казачества, являлись выходцы из Персии. Практика причисления «персиян» к казакам берет свое начало в конце XVIII в. В 1775 г., по приказу генерала князя Г.А. Потемкина, 145 семей выходцев из Азии (всего 295 душ м.п., из которых 208 «персияне», 80 – калмыки и 7 – представители других национальностей) были переселены в Новохоперскую крепость и зачислены в ряды Хоперского казачьего полка. При вступлении в полк они принимали православие и получали русские (Ильин, Шамайский, Самойлов, Михайлов и др.) или тюрко-мусульманские фамилии (Абдулов, Асанов, Маметханов, Казимбаев, Жендубаев, Бельдиев и др.)... В 1777 г. Хоперский казачий полк (около 520 человек), в составе которого находились представители разных этносов (русские, украинцы, калмыки, персы и др.) был передислоцирован на новый рубеж - Азово-Моздокскую Линию. Большая часть из причисленных в казаки персов (всего их было 160 душ м.п. и 124 души ж.п.) поселилась в станицах Ставропольской и Московской (65 душ м.п.). Некоторые из этих поселенцев «персидской нации» уже состояли в офицерском звании (например, Степан Мартынович Казанов, хорунжие Иван Федорович Кудряшев, Иван Михайлович Барышников, Петр Васильевич Ильин, Ларион Григорьевич Григорьев). В 1825–1827 гг. Хоперский полк был перемещен в бассейн р. Кубань и разместился в 5 станицах (Баталпашинской, Беломечетской, Невинномысской, Барсуковской, Карантинной-Суворовской). Большая часть персиян, которые исправно несли казачью службу, осела в Баталпашинской и Суворовской станицах. Так, в 1839 г. отмечалось, что потомки «персиян», поголовно исповедовавших православную веру, «службу несут с усердием, вообще храбры, терпеливы и исполнительны, многие из них достигли офицерских званий…»... Состав водворенных на линии жителей станиц, образовавших население Лабинской Линии, был чрезвычайно разнообразен - линейные и донские казаки, государственные крестьяне, женатые нижние чины Тенгинского и Навагинского полка, кавказские сектанты, татары, армяне, грузины, малороссы, выходцы из разных мест России, а также «персидские выходцы», т.е. выведенные из Персии солдаты-дезертиры с семьями. На Лабинской Линии персидские выходцы были равномерно распределены и поселены (получили дома и землю) в станицах Чамлыкской, Михайловской, Петропавловской и Лабинской. Среди поселившихся на Лабинской Линии был и бывший начальник личной охраны персидского шаха Евстафий Васильевич Скрыплев, назначенный атаманом станицы Чамлыкской. Впоследствии за отличие в делах с горцами он был произведен в есаулы. Авторитет этого «руссо-персиянина» оказывал большое воздействие на умы бывших подчиненных «сарбазов», большая часть из которых, особенно молодежь, не умела даже говорить по-русски. В результате он стал неофициальным главой всех водворенных на Лабинской Линии выходцев из Персии... Поселенные на Линии бывшие дезертиры продолжали подчиняться ему, так что «одно его слово было непреложным законом» для «персо-казаков», готовых по приказу «сарганьги» «лезть в огонь и воду».
Судьба одного офицера Кавказского Линейного казачьего войска Осетин, казачий офицер «Набег Джембулата имел ещё своё особое значение для казаков Кавказского полка, станицы которых не запомнят нападений со стороны горцев с тех пор, как полком начал командовать Е. М. Дадымов. Но Еким Макарович погиб в минувшем году, и горцы в короткое время уже другой раз пытались проложить себе путь к полковым хуторам, рассчитывая, что вместе с Дадымовым исчезла и доблесть старых казаков. Но заветы Дадымова свято хранились в полку, да и майор Васмунд, заменивший его, оказался достойным его преемником. Весело возвращались казаки по своим станицам. И как только перед ладожской сотней показался церковный крест, горевший в утренних лучах восходившего солнца, казаки по обыкновению затянули песню про своего любимого, безвременно погибшего командира Дадымова. Эта песня, как и все почти народные русские песни, быть может, не имеет литературных достоинств, но в ней бездна поэзии; она согрета чувством и заменяет надгробный памятник, который не могло сокрушить даже само время, так как она и до сих пор поется потомками тех, которые ее сложили. Во горах то было, во крутых горах — Как за речкою то было – за рекою Белою, Как сизые ли то орлы – со лесов орлы солеталися, Так князья горские из гор соезжалися. Собрались-то князья, они, на высок курган, Думали князья думушку единую; Передумавши, князья сделали сражение, Как ни малое оно было, ни великое – всего ровно пять часов, На шестом-то часу стали тела разбирать. Во сражении том убили майора Дадымова; Положили тело его на черную бурочку, Отнесли его во станицу Ладожскую. Здесь кстати сказать несколько слов о характеристике этого не забытого до нашего времени героя кавказского линейного войска. Еким Макарович Дадымов был родом осетин православного вероисповедания и как представитель своего времени и сословия совмещал в себе много и светлых, и темных сторон. Рассказывают, что он дружил с нашими непокорными соседями, и даже был кунаком самого Джембулата. Грозный темиргоевский князь не раз приезжал на Кубань видеться с Дадымовым и проводил с ним по несколько часов в приятельских беседах или в пиршествах под открытым небом. Эти приятельские связи не остались без влияния и на самый ход военных событий. Джембулат, как говорят, обещал не тревожить станиц и хуторов кавказского полка, которым командовал Дадымов, а Дадымов со своей стороны должен был смотреть сквозь пальцы и даже вовсе не видеть проделок своего приятеля в районах других, соседних полков. К подобным договорам нельзя конечно относиться строго и обсуждать их с точки зрения абсолютного права, потому что в них отражался дух времени и нравы тогдашнего казачества; они существовали и до Дадымова, и после него; даже начальство знало о них и только делало вид, что ничего не знает. К тому же эти стороны выкупались действительными боевыми заслугами Дадымова. Джембулат и при таких договорах должен был вести дела в соседних районах весьма осторожно. Ему могли сходить только те похождения, о которых русский кунак его узнавал от лазутчиков. Но едва у соседей зажигался маяк и сигнальная пушка возвещала тревогу, Дадымов налетал как снег на голову, и горе было кунакам, не успевшим уклониться от его удара. А уклониться было трудно, потому что лошади в кавказском полку и день и ночь стояли оседланные. Расплоха там никогда не бывало. При первом ударе набатного колокола Дадымов выскакивал на площадь и стрелял из пистолета – это был условный сигнал, по которому казаки со всех сторон собирались на тревогу. Нередко бывало, что неловкая шайка его кунаков вся погибала под его же ударами. И черкесы никогда не относили подобных погромов к вероломству Дадымова, а обвиняли неловкость вожаков, не сумевших покончить дела без шума и тревоги. Дадымов погиб, как известно, в деле под Тлямовым аулом 18 августа 1825 года. Дело было очень жаркое; орудия переходили из рук в руки. И вот в один из таких моментов, когда пример начальника решает участь битвы, Дадымов врезался в толпы неприятеля и был изрублен. Казаки бросились выручать его, но было уже поздно: он вынесен был из боя покрытый смертельными ранами и на руках своих казаков скончался. Красивое лицо его было так обезображено ударами шашек, что его не решились показать семейству, и жена видела только гроб, в котором проносили его на кладбище». Из 5-го тома фундаментального труда военного историка XIX столетия В.А. Потто «Кавказская война» о забытой и интересной судьбе осетинского офицера Кавказского Линейного казачьего войска Екима Макаровича Дадымова командовавшего Кавказским казачьим полком и бывшего кунаком знаменитого темиргойского князя и предводителя адыгов Джамбулата Болотокова. Е.М. Дадымов погиб в бою под Тлямовым аулом 18 августа 1825 г.