Война и мир

    Я против войны – во всех тех случаях, где её можно избежать и решить проблему цивилизованными переговорами. Исключением может быть только ситуация, когда ни на какие переговоры враг не идёт, и единственным способом отстоять своё остаётся только языком оружия объяснять ему, что взять чужое просто так у него не получится. И я такой не один – есть ещё в этом мире люди, которые так же относятся к войне. Но есть люди, которые за войну. Кто-то на ней делает деньги, для кого-то это способ нахватать звёзды на погоны, для кого-то это способ оправдать ужесточение диктатуры, кем-то движет неуёмная ненависть, кому-то хочется удовлетворить свою потребность в победах, а кто-то просто накачан пропагандой предыдущих, и думает, что война – это здорово. И вся эта эклектика хочет войны не потому, что это единственный способ отстоять своё, а именно потому, что они хотят взять что-то чужое. Просто одни из них понимают, что творят, а другие нет. И называть вещи своими именами многим из них не выгодно. Им выгодно делать вид, что они-то хотели по-хорошему, а противник, такой вот нехороший, никак не хочет. И такие, как я, им не нужны, потому, что любые наши успехи в утверждении своего будут им костью в горле на их пути к утверждению ихнего.
    Я против всего, что выходит за рамки допустимой войны, не только потому, что это риск жизни, а потому, что для меня важно не поступать с другими так, как я не хочу, чтобы поступали со мной. И убить того, кто не хочет убивать таких, как я, для нас так же не допустимо, как и погибнуть самим. Поэтому война, на которой может такое случиться, для нас недопустима ещё и по причине, которой нет у тех, кто за войну. Но только понимать таких вещей наши противники не хотят, им это не выгодно, и им свойственно делать всё для того, чтобы не дать понять это как можно большему количеству остальных.
    Хотящим войны нужно, чтобы было только одно понимание: те, кто не хотят идти на нужную им войну – трусы. Они-то сами не трусы, когда идут брать то, что им надо, а вот причиной нежелания их поддержать, оказывается, может быть только трусость. И многие из них любят посылать других туда, куда сами бы не полезли, но при этом громче всех кричать о трусости тех, кто туда не хочет – когда не занят стрельбой, больше времени остаётся на то, чтобы работать языком. И так уж устроена война, что самым живучем в ней оказывается именно эта порода. И на каких бы языках они не разговаривали, суть их везде одинакова – они хотят гнать других умирать за свои интересы. Что вполне закономерно – те, кто хотят брать чужое, любят доминировать, а у тех, кто любят доминировать, доминируют те, кто стремятся доминировать и над чужими, и над своими.
     Если меня смогут погнать на такую войну, где надо убивать тех, кто не хотели бы убивать меня, и пойду, это будет означать, что таких, как я, можно это заставить. А это значит, что я должен буду исходить из того, что любой даже атакующий меня может быть таким же. Потому, что, если таких, как я, можно будет туда гнать, и я иду, как я могу с них спрашивать за то, что они позволяют себя гнать туда же? И тогда уже не так важно будет, убью первым их я, или они убьют меня – если меня заставят это сделать, значит, меня прежнего уже не будет. Не будет ничего, чем я жил и чем живу – оно будет убито теми, кто решил доминировать. Останется одна оболочка, продолжение существования которой будет отрицанием смысла всего того, ради чего я жил раньше. И много ли мне должно быть смысла в существовании этой оболочки?
    Когда те, кто хотят доминировать, наносят какой-то первичный удар, от него могут пострадать как те, кто хотели войны, так и те, кто не хотели. И когда те, кто не хотели войны, получают какие-то проблемы от стороны, нанёсший этот удар, они могут перестать не хотеть войны, и начать её хотеть только потому, что им её принесли. И тогда они перестанут выступать против тех, кто с их стороны хотел войны и начнут их поддерживать. И благодаря этому ответный удар будет сильнее.
    И тогда на той стороне, которая первая начала, те, кто хотели мира, могут задуматься, а почему это с той стороны мира можно уже больше не хотеть, а они всё равно должны? И тоже могут перестать хотеть мира, и начать поддерживать войну, благодаря чему новый удар тоже получится на новом уровне. И тогда пойдёт эскалация конфликта начнёт виток за витком отжирать у общественности всё больше и больше тех, кто не хотел войны, и переваривать их в тех, кто должен захотеть.
    И тогда те, кто хотели войны с той стороны, воспользуются этим и начнут гнать на войну всех, кого только можно, оправдывая это тем, что идёт война. И тогда те, кто с этой стороны хотели войны, тоже будут это делать, оправдывая это тем, что почему это там можно, а здесь нельзя? И начнётся многоуровневая взаимосвязь причин и следствий, в которой будет уже не разобрать, кто чего хочет на самом деле, а все будут сконцентрированы на вопросе, как бы победить и решить этим все проблемы. И разбирать будет некогда, потому, что будет война, в которой победит тот, кто будет меньше думать о таких вещах, и больше думать о том, как победить. И те, кто изначально не хотели войны, будут в неё втянуты, и начнут ратовать за то, чтобы втянуть в неё ещё больше, и будут потеряны все ориентиры, ради чего ещё пытаться бороться за какой-то мир, когда кругом полыхает пожар войны, который не утихнет, пока не прогорит всё, что ещё может гореть.
    Почему таким, как я, так важно удержать мир? Чтобы людей нельзя было заставить жить ради одного, а по чужой воле стать живущими ради другого. Чтобы была возможность развиваться до уровня соответствующего понимания, и вокруг были соответствующие условия, а не среда, позволяющая выживать лишь тем, кто начинает мыслить противоположно. Чтобы было положение, в котором хотящим войны сложнее всего добиться того, что они хотят, потому, что чем больше в мире мира, тем сложнее обосновать войну.
    Мир – это положение, построенное на социальной сознательности обеих сторон. Это понимание того, что себе позволить можно, а что нет, из расчёта, что мир может быть только, если себе такого позволять не будет никто. И это понимание риска того, что ты можешь в чём-то себя ограничивать, но это ещё не будет гарантией того, что это сделают все остальные. И это переживание за других людей, и надежда на них, и вера в их единомыслие. И понимание важности соответствующих с ними отношений, поддерживающих взаимопонимание в этом вопросе. Но если это положение нарушается, мир может рушиться, как карточный домик, и тогда начинается время господства тех, кому нужна война.
    У тех, кто хочет войны, таких трудностей нет – там гни свою линию, и не отвечай ни за что, пока на твоей стороне сила диктовать условия, по которым кто-то что-то может спрашивать. И пока держится мир, те, кто хотят войны, не могут себе позволить определённые действия, потому, что их никто просто не поддержит, и на их места придут те, кто себе такого не позволяет. Но когда начинается война, они могут постепенно себе позволять всё больше того, чего нельзя было позволить в мире. И поэтому их задача расшатывать мир всеми средствами, которые только они могут себе позволить в своём положении, и когда они поэтапно начинают перемалывать убеждения людей, держащихся за мир, их власть увеличивается.
    И мир-то нужен желающим его всего один – один на всех, но удержать его оказывается так непросто. А тем, кому нужна война, она нужна каждой стороне своя – со своими целями и своими правилами. И когда они сталкиваются между собой в её развязывании, её им надо выиграть (а выиграть её может только одна сторона), но свою первую победу они уже получают все и сразу – победу в войне людей, хотящих войны, против людей, хотящих мира.