Арская дорога. Глава 13. Волнительные вести

Глава тринадцатая. Волнительные вести.
       Из очередной поездки Фёдор вернулся поздно, когда дом был погружен в ночную тишину. Как всегда, множество дел не отпускало его: вопросы торговли решались не так легко как раньше, но радовал пороховой завод, который когда-то построили вместе с тестем, потомственным голландским инженером.  Тестя давно уже нет, но завод постоянно напоминал о нём, а Северная война со шведами положительно влияла на доходы семьи: порох в царских войсках ждали с нетерпением, а деньги, хоть и с задержкой, но платились исправно.
Фёдор тихо зашёл в столовую: вечерний скромный стол, как он любил; ярко горели свечи, тёпло заполняло комнату. Сел и задумался. Долго сидел без движения, пока не зашёл старый управитель по дому Григорий, который удивлённо всплеснул руками:
       - Что ж ты, Фёдор Петрович знак не подаёшь, - и кинулся на кухню.
Фёдор, наскоро и без желания перекусив, перешёл в рабочий кабинет.
После той памятной поездки к старцу Иоанну на Чёрное озеро, Фёдор стал часто уединялся, не стремился к близости со своей женой, с годами растеряв свою страсть, порой оставался  в кабинете до утра, где у него была за дверью небольшая комнатка для сна и отдыха. В последнее время он большей частью был вне дома: находился в дороге или посещал ярмарки, осваивал новые товары, направления и территории.  Да и жена, Софи, отвыкла от мужа, жила своими интересами: еженедельно с подросшими дочками посещала разные приёмы и балы, обожая веселье и праздники, показывала обществу будущих невест. 
Как всегда после длительной поездки, на столе Фёдора ждали письма и листки первой русской газеты «Ведомости», которые отпечатаны были в типографии уже не церковным, а гражданским шрифтом. Газета издавалась малым тиражом и в ней содержались прошедшие  цензуру сообщения из различных мест. Она обходилась ему недёшево, а получали газету помощники у знакомого дьяка Сибирского приказа.  Всё больше в ней писали о боевых действиях в Северной войне, о победах русских войск, но были и тематические рублики о производстве и торговле.
Перебрал стопку писем: незаинтересовали, поэтому отложил их в сторону, «на потом».
Зашелестел газетными листами, отметил заметку: «Купеческие, мануфактурные и всякие рукодельные дела зело успевают…", прочитал краткие сообщения о строительстве кораблей и вылитых на литейном дворе пушках нового манера и разных калибров, о проходе русских торговых кораблей в Европу, о селитровом заводе, построенном в Казанской губернии.
Отложил, задумался: «Государь правильный у нас, победы свои выставляет напоказ, поражения скрывает. Дай Боже, скоро уж победим шведа, а то бьём и всё не осилим…». Перебежал мыслью к своим делам: «…А как  с церковью быть? Я ведь давно уже душой-то со старообрядцами, в одной вере с ними, а признаться в этом духа не хватает, боюсь потерять капитал. Верно, пророчил старец Иоанн: так до конца дней своих к одному берегу и не прибьюсь. Ну, что ж, тайным буду, а там, как Бог покажет».
На глаза попало выделенное шрифтом сообщение о гибели шведского короля Карла XII при осаде норвежской крепости Фредрикстен. Эта новость, вместе с новостью о скорой победе царя Петра I в Северной войне уже давно гуляла в европейском обществе, но в различных вариантах и подробностях. Пересказывали, что одним ноябрьским вечером, когда король Карл XII в сопровождении своих офицеров осматривал с бруствера осадной траншеи крепостные стены и призывал шведских солдат не бояться, его настигла пуля кого-то из приближенных. А ещё, якобы ранее, утром того дня, королю докладывали в донесение о подготовке против него заговора, но он не придал этому значения.
Подумал: «Хорошо бы быстрее войну закончить, да снова постоянную дорогу в Европу открыть, товары возить без опаски!». Вспомнил о своих польских родственниках, машинально потянулся к письмам, вскрывая их и бегло пробегая строчки глазами. Вскрыл очередное письмо, скрепленное коричневым пятном сургуча с неразборчивым оттиском и с указанием адреса его торгового дома. Подчерк гладкий, женский. Прочёл надпись: «В руки Фёдору Петровичу». Просмотрел первую строку и радостно забилось сердце: «Сестрёнка моя! Голубушка!». Дважды прочёл письмо не отрываясь.
Голуба написала коротко и немного, излагая основные семейные новости. Сообщила, что семья испытывала трудности, но после ухода шведов дела стали поправляться. Их со Станиславом дети, а также дети дяди Ярослава и тети Ядвиги повзрослели и ведут самостоятельную жизнь. Все паны воюют: кто-то за шведов, а кто-то за русских, а пани ждут их. Её муж, Станислав, сражался против шведов, и в одном из боёв, вместе с русским полковником Ярыгиным был ранен. Полковник какое-то время жил у них в доме и просил при случае кланяться Фёдору.  А в конце письма сестра отдельно приписала, что порой очень скучает по русскому дому, их прошлой жизни и приглашала к себе в гости.
Засиделся до поздней ночи, а потом долго не мог уснуть, ворочался: «Бог сынов не дал, но три дочки растут, на выданье уже. Дело всей жизни боюсь загубить. Мало ли что случиться может…».
Следующий день провёл в беседах с племянником Андреем, выяснял его торговые знания и присматривался к его делам. Остался доволен: «Слава Богу, на Андрюшку положиться могу. Надо бы ему часть капитала отписать – будет долю свою иметь, с большим интересом торговля пойдёт».
         А в это самое время, в Санкт-Петербурге, в кабинете царя Петра I допрашивали страдальца, старолюбца диакона Александра, обвинённого в самовольной подаче прошения, в котором он писал о коварстве нововерца Питирима и сообщал, что все подписки, которые он взял со старцев, скитских иноков, сделаны ими под пытками и страхом казни.  Инок Александр, твёрдо глядя в глаза царю заявил, что Питирим сам  составил текс отказа скитников от ответов на спорные вопросы сторонников старой и новой веры, заставив старцев переписать отказ своей рукой и подписать.
После допроса инока Александра отправили в Петропавловскую крепость.
       Когда начальник Тайной канцелярии Андрей Иванович Ушаков вышел с одной из комнат, размазывая ладонью следы от крови на рукаве, его перехватил молодой и статный краснощёкий гвардеец, передав личную записку от царя Петра I. Зайдя в свой кабинет, Андрей Иванович торопливо открыл письмо и прочитал царское указание: «Дьякона пытать, к кому отсюда приехал и приставал и кого здесь знает своего мнения потаенных, а по важным пыткам послать с добрым офицером и с солдаты от гвардии, и послать в Нижний, и там казнить за его воровство, что мимо выборного старца воровски учинил».
Весна быстро вступала в свои права, санные дороги последние дни держались. Фёдор решил на распутицу планы наметить, а заодно и с другом повстречаться в домашней обстановке. Утром, чуть свет, послал мальчишку к товарищу детства, первому помощнику и свату Нечайле Вауловичу, с приглашением на семейный обед. Нечайло посвящён был во все дела Фёдора, многое знал о семьях погибших братьев его близнецов и своих вдовых сёстёр.
За столом сидели недолго, не сговариваясь одновременно поднялись, сослались на срочные дела и, оставив жён да детей в гостинной, удалились.
Фёдор пропустил друга вперёд, плотно прикрыл дверь кабинета. Когда сели за стол друг против друга, произнёс с грустью:
       - Давно мы с тобой вот так не беседовали дружище. Заскучал я по тебе что-то, всё дела да дела. Ты знаешь, в последнее время к воспоминаниям о юности и молодости тянет, всё мечтаю как-то съездить на нашу Порошинскую заимку, да не по пути. Не получается…
      - А я, Фёдор, когда в этот раз в Псков да Великий Новгород ездил, на Покров Пресвятой Богородицы побывал там по первому снежку. Вместе с Андрейкой были. Хорошо в родном доме, только всё уже постарело, обветшало, люди поменялись. И задерживаться не стал: переночевал и уехал. А дом твой стоит пустой, Андрейка в нём ночевал.
Помолчали некоторое время, вспоминая каждый о своём. Нечайло продолжил:
       -Сёстры мои вдовые в деревне и не одне уже: пригрели мужиков, чтоб по хозяйству помогали. А дети их все взрослые стали, в город перебрались, свои семьи. К нашим делам пристроены. Помог я им немножко и от тебя и от себя. Благодарствуют, в достатке живут. Я же описывал тебе про это, как-то в письме…. А, Андрейка наш хорош! Молодой, спокойный, а внутри дерзкий. Как мы с тобой отроками начинали, помнишь? На ноги встаёт, быстро все вопросы решает. Далеко пойдёт.  За пояс уж меня в некоторых делах затыкает.
Фёдор сидел не шелохнувшись, ушёл в себя и всё молчал, а Нечайло как прорвало:
       -Нам с тобой Фёдя, на отдых скоро. Я уж сына своего, Тихона, к делам несколько лет приучаю.
Начал говорить о сыне, о своих дальних и ближних поездках, оживился. Потом вдруг замолчал, внимательно заглянул Фёдору в глаза:
-Слушай, чуть не забыл рассказать: как-то неделю-две назад зашёл в лавку мужичок, тебя спрашивает. Вижу, что путник с дальней дороги, зазяб, начал приглашать его погреться и расспрашивать, а он и говорит: «Я с Волги иду, с Макарьевского монастыря. Просил меня старец лесной передать купцу Фёдору Петровичу, чтобы он забрал у него двух отроков малых Андроновских». Сказал и ушёл сразу. Пока одевался и выскочил на улицу, его и след простыл. Так я ничего и не понял. Вот передаю тебе его слова.
Фёдор ответил безразлично:
- Напутал, наверное, что-то дорожный путник. Если поеду к лету на ярмарку, то выясню всё.
А сам душой обомлел, вспомнил старика Андрона и дочерей его горячих: Ефросинью да Феодосию.
После этой вести Фёдор покоя не находил, хотелось всё бросить и мчаться к старцу Иоанну, но пересилил, перетерпел, сколько мог, тянул время.
      Весенним солнечным днём, зашёл в Правительствующий Сенат, который временно находился в Москве,  документы новые справить и новости узнать. Встретился там тайком с дьяком Сибирского приказа Григорием Трифоновым, одарил его ежегодным подарком, тот и разоткровенничался, предупредил многозначительно:
- На Макарьевскую ярмарку  собираешься? Так будь осторожен – солдат туда направляют в помощь капитану Ржевскому по просьбе бывшего раскольника Питирима; царь-батюшка распорядился под корень скиты и починки раскольников свести, а их самих в подвалы или подальше отправить, чтобы и не слышать больше.  Я это от самого Питирима слышал, царской волей Нижегородским епископом поставленного. Злобствует он ныне там.
После этого одним днём собрался Фёдор в дорогу, прихватил племянника Андрейку с собой, а дела все на Нечайло и других помощников оставил. Поторопился и ко времени успел: Нижегородский люд гудел о новом епископе Питириме, о казни инока- диакона Александра, об арестах и пытках раскольников.
Епископ Питирим ранее был раскольником, но отказался от старой веры и жил в Николаевском монастыре, расположенным рядом с Плещеевом озером в Переславле-Залесском.  Там, на берегу озера, однажды зазевался на «потешную» флотилию, был замечен и обласкан Петром I. Когда царю потребовался исполнитель для разгрома раскольников он обратился к Питириму. Приласкал, одарил должностью и издал указ с указанием об угрозе смерти всем, кто будет препятствовать епископу в обращении старообрядцев в новую веру. Тогда же, по просьбе бывшего раскольника, для исполнения арестов и пыток, придал Питириму в помощь капитана гвардии Ржевского.
Фёдор остановился в Нижнем Новгороде, как всегда у своего ровесника, давнего знакомого, купца и партнёра по торговым делам на Макарьевской ярмарке Исаева Семёна Аникеевича, имевшего дом на  берегу Волги. Для заезжих близких друзей у него всегда был приготовлен уютный флигель во дворе, который, кстати, оказался свободным.
После ужина, уединившись, купцы долго обсуждали торговые дела. Семён хитрил,  прощупывал друга, всё допытывался: к чему это он приехал раньше срока? Иль время некуда девать? Наверняка какое-то дело нащупал! Везучий… А, если в долю встрять?  Но Фёдор отмалчивался и Семён, не получив ответа на свои вопросы, рассмеялся и спросил прямо:
- Фёдор, до ярмарки ещё месяц. Чем заняться думаешь? Или выгода какая, имеется? Может, помощь моя нужна и участие?
Федор посмотрел на него в упор, заулыбался:
- А я думаю, что это Семён хитрит, как ярыжка какой. Раньше такого не водилось за тобой. Хотел уж съезжать со двора.
- Не-е… Фёдор, ты меня не бойся,- приглушив голос, чуть прошептал, - я тебе не Питиримка…
И тихо, в подробностях, стал рассказывать о казни диакона Александра: как его пытанного и изломанного привезли в Нижний Новгород и публично казнили, отрубив голову, после чего тело сожгли и бросили в Волгу.
Потом предупредил:
        -Ты при людях не высказывайся о епископе Питириме и раскольниках: в городе везде сейчас глаза и уши епископа, на Макарьевской ярмарке - ярыжки шныряют, а леса -гвардейцы царские с капитаном обложили, хватают и пытают всех без разбора.
       -Благодарю Семён за предупреждение. Ты знаешь, а ведь я встречался с иноком Александром, когда товаром в лесах торговал. Достойный служитель Божий был… Скажи, а как игумен Тихон себя чувствует?
Семён испугано замахал руками:
- Что ты, что ты... А игумен прибаливает, с монастыря не выходит… Питирим давит на него, гвардейцы подвалы раскольниками забивают… Пойду я Фёдор по хозяйству хлопотать, а ты отдыхай с дороги.
В доме Семён перекрестился на иконы, прошептал неслышно: «Господи, спаси и сохрани меня, родных и друзей моих», а мысленно дополнил: «Надо подальше держаться от Фёдора, опасный он ныне».
Светать стало. Фёдор пошёл проститься с хозяином, но не застал его: сказали, что отправился по делам в город.
В Макарьевский монастырь добрались поздним вечером, с помощью монаха разместились в старой келье, которая была оплачена на несколько лет вперёд.
Сон в ту ночь к Фёдору пришёл нескоро.