Моя профессия

Не думала, не гадала – так можно охарактеризовать выбор мною профессии, которой посвятила сорок шесть лет жизни. Впрочем, об этом я уже рассказала в зарисовке «Экзамены».

Устраиваясь на работу в Центральный государственный архив народного хозяйства СССР (ЦГАНХ СССР) в 1968 году, о предстоящей мне деятельности имела весьма смутное представление, и это ещё мягко сказано. Поспособствовала мне в трудоустройстве старшая сестра Галина, которая раньше работала в архивной системе, но в другом архиве – Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА). Вот это был архив из архивов в полном понимании этого слова. Древние рукописи и фолианты с XII века и почти до 1918 года! Мечта каждого историка даже прикоснуться к ним, вдохнуть неповторимый запах древности… А ЦГАНХ… Ну, что ЦГАНХ!  Документы почти что новые, с 1917 по 1961 год (в то время). Что в них может быть особо интересного? Однако, я ошиблась. Интересна любая задокументированная история, и даже в самых скучных бумагах (например, в годовых отчетах организаций и предприятий) можно найти «изюминку».

Так вот, о моей будущей работе сестра сказала так: «Будешь наводить справки по фондам». И всё. Мне такая формулировка не говорила ни о чём. Вернее, я представила себе крошечную комнатушку с дверью и маленьким окошком, вроде кассы, где я сижу за столом и выдаю посетителям бумажки с отчетами о состоянии того или иного архивного фонда. Да что там! Само понятие «архивный фонд» мне было неведомо. Вот библиотечный фонд я представляла (до архива проработала год в ведомственной библиотеке), а архивный фонд это, наверное, все документы, которые хранятся в данном архиве. Только почему во множественном числе – фонды? Их что, несколько? Спросить у сестры не решилась, и с такими «обширными» знаниями вышла на работу 13 марта 1968 года.

Сказать, что я была потрясена увиденным и услышанным в первый свой рабочий день – ничего не сказать. Как и у многих, представление об архивах у меня было традиционным: «склад забытых бумаг». Комната со стеллажами, на которых разложены кучками дела, толстые и тонкие, в обложках и без, просто бумаги, ничем не скреплённые, лежат на стеллажах, столах, на подоконниках и просто на полу. Знакомая картина? Так вот, ничего общего с этой картиной нормальный архив не имеет, вернее, не должен иметь.

Итак, «архивный городок» на улице Большая Пироговская, дом 17. Комплекс весьма не похожих друг на друга зданий постройки разных лет. Две высокие, серые, оштукатуренные  «башни», соединенные двумя примыкающими к ним зданиями пониже, пристроенное к одной из башен более-менее современное кирпичное одиннадцатиэтажное здание (про архивы не говорят «этаж», а говорят «ярус» - одиннадцати ярусное), занятое сразу двумя архивами – ЦГАНХ и ЦГАОР. ЦГАНХ СССР только недавно, в 1961 году, выделился из состава Центрального государственного архива Октябрьской революции и социалистического строительства (ЦГАОР СССР), поэтому хранилища этих архивов, занимающие разные ярусы, напоминали слоёный пирог. Пара ярусов – ЦГАНХ, выше и ниже – ЦГАОР, потом снова ЦГАНХ, и так далее. Располагались эти архивы в одной из «башен» и в кирпичном корпусе. Вторая «башня» была занята Центральным государственным архивом советской армии (ЦГАСА), и отдельный «особняк» постройки XVIII века целиком отдан ЦГАДА. В пристройках располагались картонажные мастерские, лаборатории реставрации, копирования и проведения всяких других необходимых работ, а также часть помещений занимало Главное архивное управление СССР. Надо отметить, что его руководители – начальник Главного управления и его заместители занимали кабинеты в здании ЦГАДА. В отличие от остальных помещений, это здание имело (и имеет сейчас) торжественно-парадный вид. Посередине холла - широкая мраморная лестница на второй этаж с мощными перилами с балясинами, накрытая ковровой дорожкой, в холле высоченный потолок с лепниной в белых, голубых и позолоченных тонах, мощные колонны, высокие потолки, – всё, что досталось по наследству от архива Министерства иностранных дел Российской империи, для которого и был построен в своё время этот особняк. Сама по себе обстановка должна была внушать посетителям трепет и уважение.  Короче, яркий контраст с помещениями, занимаемыми другими архивами. Там мне тоже доводилось бывать «на ковре» у руководства во время работы в архивном главке  после ухода из ЦГАНХ, но это уже не так интересно. Рутинная управленческая работа.
   
Кстати, ярусы в хранилищах ЦГАДА действительно были ярусами, а не обычными этажами как в других архивах: перекрытия -  металлические решётки, - обеспечивали лучшую вентиляцию помещений. Благодаря такой конструкции, находясь на верхнем ярусе, можно было видеть то, что происходит в самом низу. Как во всяких старинных зданиях, в особняке водилось своё привидение – женщина в сером балахоне, правда, видели её только один раз, ещё до Великой Отечественной войны. Может быть, она хотела о ней предупредить - кто знает.
Так вот. Первый мой рабочий день. Отдел кадров, потом сотрудник отдела провела меня на рабочее место. Честно говоря, без провожатого я бы заблудилась: столько зданий и подъездов, все незнакомые, большой заснеженный, кое-где расчищенный двор. Во дворе какие-то хозяйственные постройки, маленький садик с плодовыми деревьями, какими – под снегом не понять, да я и не садовод. Идём через весь двор в дальний его конец. Архив, где мне предстоит работать - вполне современное по тем годам кирпичное здание с узкими окнами-бойницами, застеклёнными стеклянными кирпичиками Фальконье  (я потом узнала, как называется это стекло). Двенадцатый подъезд – в середине здания. Поднялись на десятый этаж (простите, ярус)  в лифте старой конструкции, с захлопывающейся железной дверью, дребезжащем всеми суставами и составными частями. Вышли. Холл -небольшое полутёмное помещение. Дверь на лестницу, ещё две,  напротив лифта, - в рабочие кабинеты. Справа и слева – оббитые железом двери в «святая святых» – архивохранилища документов.
Заведующая Архивохранилищем фондов лёгкой, пищевой промышленности и торговли Ривкина Белла Григорьевна, любезно улыбаясь, показывает мне место моей работы: оно ярусом выше, на одиннадцатом, в маленькой комнатке, где стоят четыре стола, два железных шкафа, деревянный шкафчик  для всяких канцелярских мелочей. Низкие потолки, два узких окошка (в рабочих комнатах стёкла в окнах обычные, не утолщённые). Вешалка для одежды, рядом с ней небольшое зеркало. Мебель, настольные лампы производства первых послевоенных, а может быть, и дореволюционных лет. Маленький несгораемый сейф, на нём - пишущая машинка «Ундервуд». На одном из столов красуется дисковый телефонный аппарат чёрного цвета. На стене «бормочет» радио. Ну и ладно. Есть, на чём сидеть, на чём печатать, – и хорошо. Будущих моих коллег не видно: все разошлись по хранилищам, в комнате никого нет.

*****

Почему я описываю обстановку так подробно? Да просто привычка. Годы, отданные написанию различных инструкций, памяток, методичек, исторических справок сказываются на манере письма. И пускай эти пособия мало кто, в том числе те, кому они предназначались, читал, - работа есть работа, никуда от неё не деться. Всегда есть возможность ответить на вопрос «а где это написано».

 *****

Белла Григорьевна показывает мне хранилища. Железные двери, за ними – прямые, как армейский плац, проходы, уходящие противоположными концами в бесконечность, по бокам, торцами к проходам, как солдаты в строю, железные стеллажи. Коробки и связки дел с ярлыками, кое-где на полках дела аккуратно уложены в стопки и, очевидно, ждут своей очереди быть упакованными. Тусклый, рассеянный свет ламп в матовых плафонах, забранных в металлические колпаки-решетки. У входа в хранилища – огнетушители внушительных размеров.
Надо сказать, что такое расположение хранилищ и стеллажей характерно только для нового здания. В соседнем, расположенном в башне, хранилище нашего отдела, планировка другая, более запутанная, с углами и поворотами. С непривычки и заблудиться можно. Но об этом я узнала уже потом, не в первый день.
Мы шли мимо стеллажей, а из проходов выглядывали сотрудники: интересно же, кого на работу берут, с кем придётся трудиться бок обок, общаться, а может быть, и дружить. Все сотрудниками молодые или чуть старше меня. Валя Косаржевская, Надя Соловьёва. Самыми солидными были Люся Сафонова, Людмила Миняйло, Нина Таратухина (все трое лет около тридцати), Надежда Михайловна Маркина, Майя Давыдовна Белостоцкая (около сорока лет), и, конечно, заведующая хранилищем Белла Григорьевна (приблизительно пятидесяти лет). Единственный мужчина – Валерий Турецкий, тоже молодой, не старше тридцати. Личность примечательная во многих отношениях, но о нём расскажу немного позже.

Все заняты делом. Одни достают и подкладывают дела, кто-то занят поиском: с листочком в руках ходит от стеллажа к стеллажу, рассматривает надписи на ярлыках, достаёт дела, листает и кладёт на место. Валера Турецкий сидит за столом в дальнем конце центрального прохода. На столе кучка дел, перед ним  раскрытое дело, в руках ручка и какие-то карточки, на которых он что-то записывает, черкает и вновь пишет. Валя Косаржевская катит по проходу тележку-столик на колёсах, на столике – пара коробок с делами. Ручки у тележки нет, Валя держит её «за бока», а она вихляет в разные стороны и норовит врезаться в стеллаж.

«Однако, техника», - подумала я про себя, сочувствуя.

 Все сотрудники - в сатиновых халатах синего и  чёрного цветов, на ногах - домашние тапочки. Униформа архивистов. Завтра завхоз тоже выдаст мне халат, а тапочки я принесу из дома. Работать в хранилище без защитной одежды и в уличной обуви весьма некомфортно.   
 
После «ознакомительной экскурсии»  Белла Григорьевна ушла к себе в кабинет, усадив меня за стол и дав в руки знаменитую среди архивистов книжку в синем переплёте – «Правила работы государственных архивов». Над ней я и дремала до конца рабочего дня с перерывом на обед. Скучнее чтива для новичка придумать трудно.

Обедать Валя и Надежда повели меня в столовую. Столовая (неофициально именуемая «Тошниловкой») располагалась здесь же, во дворе, в подвальном помещении. О столовой могу сказать одно: обедать там могли только люди, очень нетребовательные к пище. Один запах готовящихся блюл сбивал с ног уже на подходе к этой точке общепита. Но делать было нечего, других точек питания в округе практически не было. Многие приносили обеды с собой, в баночках и кастрюльках, но беда была в том, что подогреть их можно было только в зимнее время на батарее, поэтому волей-неволей, время от времени приходилось всё-таки столовую посещать.

*****
 
Опять немного отвлекусь. Работа в хранилищах отнимала много сил, а от бумажной пыли, с которой безуспешно пытались бороться специально выделенные сотрудники-обеспыливатели, першило в горле. Всё время хотелось пить, особенно летом, в жару. Ведь никакой особой системы поддержания температурно-влажностного режима в хранилищах, кроме приточно-вытяжной вентиляции, в те годы не было. Столовая и буфет работали в строго ограниченные часы, да и не набегаешься туда из одного корпуса в другой в рабочее время. Отсутствие сотрудника на рабочем месте строго каралось. Надо сказать, что пользование любыми электронагревательными приборами в кабинетах и других рабочих помещениях строго запрещалось. За этим следило и руководство, и дежурившие на территории пожарные, несколько раз в день делавшие обход. Поэтому чай мы, конечно же, пили незаконным путём, а, чтобы обойти запрет, пускались на хитрости. Купленный вскладчину электрический чайник прятали в пустую коробку, воду для него набирали в банки, чтобы не «светить» сам агрегат. Коробку ставили на пол под каким-нибудь столом так, чтобы не бросалась в глаза, а шнур втыкали в ближайшую розетку. Фокус состоял в том, чтобы успеть выдернуть вилку из розетки при появлении кого-то из посторонних. Про наши ухищрения знали все, но не пойман – не вор! Хотя однажды произошёл забавный случай. Надежда Михайловна поставила чайник в коробке под свой стол, включила и решила немного погреть ноги, прижав их к бокам коробки. Чайник грелся, пыхтел, из коробки начинал валить пар. И в этот момент распахнулась дверь и вошел пожарный – пожилой дядька, которого за своеобразную манеру выражать мысли мы прозвали «Вкомнатях». Намётанным глазом зафиксировал судорожные попытки Надежды Михайловны выдернуть шнур из розетки и облако пара из-под стола.

Сурово нахмурив брови, строгим голосом пожарный спросил:
- Что у вас между ногами?
Надежда Михайловна, не моргнув глазом, спокойно ответила:
- То же самое, что и у вас! 
 
Все, кто был в комнате, повалились от хохота на столы, а Вкомнатях, смутившись, забормотал что-то вроде «ну, вы это, осторожней давайте, чтобы не было огня», и выскочил из комнаты. 

Архивисты за словом в карман не лезли.

********************
 
Пожаров у нас, слава Богу, не случалось, всё-таки сознательность в плане пожарной безопасности у сотрудников была на высоте. И не только сознательность. Например, штраф за не выключенный после работы рубильник, которым вырубался свет в рабочих помещениях и хранилищах, платить никому не хотелось. Сколько раз уже на подходе к метро приходилось разворачиваться и бежать обратно на работу, вспомнив про рубильник!

Пожаров не было, но другие неприятности случались, уже не по нашей вине.
Обычно по весне, когда солнце начинало пригревать, а снег таять, в архивах протекала крыша! Заходишь утром в хранилище, а там… В дальнем его конце, где, по закону подлости, хранятся документы самого старого фонда, Наркомата продовольствия РСФСР, потоп! С потолка течёт вода, да «хорошо» так течёт, водопадиком небольшим, коробки с делами мокрые, вздулись, из них тоже капель. На полу огромная лужа. Караул! ЧП! Сбегаются все сотрудники, включая руководство архива – директора Александра Григорьевича Фёдорова, его заместителя Степана Тарасовича Белякова, кадровика Лидию Сергеевну Шанину и других высокопоставленных должностных лиц. Охи, ахи, Александр Григорьевич и Степан Тарасович, завязав на головах носовые платки, убегают на крышу определять масштабы бедствия, а остальные бросаются спасать документы. Коробки освобождаются от дел, переносятся подальше  от наводнения.

- Домиком ставь дела, домиком! – кричит кто-то, открывая очередную коробку с делами и получая в лицо «водяную бомбу».
- Без тебя знаем! – отзываются другие, пытаясь хоть как-то освободить сухие места для раскладывания дел.

Сотрудники, сами изрядно вымокшие, прилагают все усилия для спасения документов.
Кто-то бежит за уборщицей – тряпок для ликвидации луж в хранилищах нет, не положены.

Стихийное бедствие! Сколько не пытались починить крышу, к положительным результатам это так и не привело. Протекало не один раз. Промокшие дела сушили своими силами, потом отправляли на дезинфекцию, чтобы плесень не заводилась. Такие вот были дела. 
 
*******

А дальше начались мои рабочие будни в архиве. Не буду долго описывать характер моей работы: боюсь, что он покажется скучным и малоинтересным. Поначалу и мне он казался таким, но втянулась, научилась радоваться даже такому нудному занятию как проверка наличия дел. К тому же, повторяю, коллектив у нас был молодой, люди энергичные. В перерывах между занятиями, а то и во время них, если характер работы позволял, шутили, рассказывали анекдоты, пели песни, в общем, жили весело. Если бы кто из начальства видел, как мы катались по проходам хранилищ на архивных тележках, потерял бы дар речи от гнева, но мы старались на глаза начальству не попадаться. Как только слышали звук открывающейся двери хранилища, тут же спрыгивали с «транспорта» и делали вид, что занимаемся подборкой дел.
Одна наша молодая сотрудница, Надя Арбузова, очень любила спускаться по лестнице, съезжая по перилам. Хранилища наши, как я уже говорила, располагались на двух ярусах, десятом и одиннадцатом, а на девятом, на лестничной клетке, был туалет.
Время было предобеденное, мы с гоготом, перепрыгивая через ступеньки, неслись по лестнице на девятый мыть руки, Надежда по своей привычке ехала по перилам. И надо же было именно в этот момент появиться на лестнице новому, только что назначенному заместителю директора, Цаплину Всеволоду Васильевичу! Его водили по архиву, знакомили с делами кадровик Шанина и наша начальница Белла Григорьевна. Съезжая по перилам, Надежда едва-едва не наехала на эту делегацию, а мы всей толпой замерли на месте. Шанина скривила недовольную физиономию, а Белла Григорьевна, не растерявшись, представила нас:
- Всеволод Васильевич, познакомьтесь, пожалуйста, это наши сотрудники!
Цаплин рассмеялся, и делегация удалилась, а мы, притихнув, продолжили путь.

******

Первая моя должность в архиве называлась «архивно-технический сотрудник». Это самая младшая категория сотрудников, если кто не знает. Потом шли хранители фондов, младшие и старшие научные сотрудники. Над всеми возвышались главные хранители фондов, заведующие и начальники, а также их заместители. Последних категорий было немного, в штатах подразделений – по одному-два.

В мои обязанности входило наведение справок по фондам. Чтобы было понятно: в архивы часто поступали запросы от граждан и организаций о восстановлении трудового стажа, уточнении дат или событий истории предприятий и тому подобные. Чаще всего просили подтвердить трудовой стаж в той или иной организации, документы которой хранились у нас. Скажу честно, что после научно-технической обработки фондов и экспертизы ценности документов эта работа наиболее интересна, несмотря на то, что выполнять её часто поручается самым младшим по должности сотрудникам. Каких-то особых знаний она не требует, нужно только хорошо знать состав документов, находящихся на хранении, уметь грамотно и по форме составить архивную справку о подтверждении стажа или отсутствии сведений и иметь хорошую профессиональную память. На первых порах, конечно, мне очень помогали старшие сотрудники. Потом сориентировалась, запомнила, что и где искать, как отвечать на запросы. Если что-то никак не находилось, а другие сотрудники хранилища помочь уже не могли, шла за помощью к ответственной за справочную работу во всём архиве, сотруднику Отдела использования документов Нине Павловне Бессоновой. Вот кто был настоящей энциклопедией в вопросах справочной работы! Низкий ей поклон и благодарность.

Надо сказать, что на все виды работ в архиве существовали нормы, как на производстве. Нормы устанавливались Главным управлением на основании расчётов, сделанных единственным в своём роде НИИ – Всесоюзным институтом документоведения и архивного дела (ВНИИДАД). Про этот институт и наукообразие, царившее в нём, в архивной системе ходили легенды, что, однако, не мешало ему портить жизнь рядовым сотрудникам архивов своими заморочками. Однажды Валера Турецкий произнёс крылатую фразу, на долгие годы ставшую девизом в характеристике этого института: «Извините за выражение, ВНИИДАД». Эти всё было сказано. Он и сейчас существует, но сделался более автономным, не так сильно влияет на жизнь архивистов.

«Нормы это наше всё!» - восклицало архивное руководство и требовало отчитываться за их соблюдение ежедневно. Для отчетов мы вели дневники, куда записывали всё, что сделали за день, и пытались подогнать это под установленные нормы. Но как подогнать по норму, например, количество сделанных за день архивных справок о трудовом стаже? Их положено делать в день три. А запросов поступило всего два, и оставшееся время я занималась другой работой, допустим, выемкой и подкладкой дел для читального зала. Нормы не выходит ни для той, ни для другой работы. Или вместо положенных на одну справку трети дня я провозилась с ней весь день и на следующий продолжила, так как случай попался неординарный. Поэтому в день проверки руководством дневников (обычно в пятницу), все сотрудники судорожно пыхтели, составляя отчёты и пытаясь свести несводимое. Но, как у опытных бухгалтеров, в отчётах за месяц всё каким-то волшебным образом расставлялось на свои места и было в ажуре!

Особая «песня» – заявления граждан о подтверждении стажа. Совсем уж бестолковые, где ничего нельзя было понять, Нина Павловна Бессонова отправляла обратно заявителям с просьбой уточнить данные для поиска. Но если в заявлении был хотя бы намёк, за который можно было ухватиться, заявка шла в работу. Долгую, трудную, но часто приносившую результат. Как же было приятно помочь людям, порой напрочь забывшим и место своей работы, и название организации, где трудились, всё-тики восстановить необходимый для пенсии стаж! Для примера по памяти приведу содержание одного письма. Пишет мужчина. «Здравствуйте, дорогие работники архива! Пишу вам с надеждой, что вы поможете. Не то в 1935, не то в  1937 году я работал в одной конторе, названия не помню. Она находилась рядом с заводом то ли Богатырь, то ли Гигант. Там ещё напротив было большое серое здание.  Дорогие граждане, помогите! Мне не хватает года для полной пенсии, а жить на маленькую пенсию, сами понимаете, невозможно. Очень вас прошу!» Текст не дословный, конечно, но смысл и названия запомнились. Сколько же мы с Люсей Сафоновой и Ниной Павловной перерыли справочников, путеводителей тех лет! В итоге нашли пару контор, подходящих под описание. Документы этих контор к нам в архив не поступали, а для дальнейшего их поиска требовалось узнать, не в них ли мужчина работал. Написали ему письмо, но он, к сожалению, не ответил. Жалко мужика.
А одна мадам умудрилась за два года четыре раза выйти замуж и все четыре раза поменять фамилию, но не удосужилась об этом в заявлении сообщить. Сообщила только первую свою фамилию, под которой на работу поступала, и свою настоящую (потом, кстати,  выяснилось, что фамилия у неё на данный момент была уже другая, не та, под которой увольнялась. Любвеобильная мадам!). Короче - ищи, свищи. Тоже намаялись, но восстановили ей стаж. Вообще такие перлы в заявлениях попадались, что впору записывать и издавать отдельным сборником. Жаль, не записывала, некогда было. 

*****

Работы в архиве всегда было много, а в те годы особенно. Реформы органов управления народным хозяйством 60-х годов, когда многие министерства с их системами преобразовывались в совнархозы, сильно добавили архивистам головной боли. Массовый поток документов из ликвидированных структур хлынул в и без того переполненные хранилища ЦГАНХ. Места для их размещения не хватало, приходилось в срочном порядке перемещать, ужимать, освобождать стеллажи, проводить экспертизу ценности как хранившихся, так и принимаемых документов. Работа кипела. Архиву даже расширили штат сотрудников, чего не бывало уже много лет. Сотрудники прибавились, а рабочие места для них –нет. В комнаты, и без того тесные, сажали по шесть человек, и всё равно часть людей вынуждена была размещаться постоянно в хранилищах, чего раньше не допускалось. Но молодёжь находила в таком автономном размещении свои преимущества. В самом начале архивохранилищ, в закутках, обычно стояли железные шкафы, в которых находились резервные экземпляры описей дел. Освобождая место, шкафы сдвигали вплотную друг к другу, на освободившееся место ставили столы, и вот, готова ещё одна рабочая комната. А так как располагалась она за выступом стены, из центрального прохода не было видно, чем заняты сотрудники, и они этим пользовались: создавали уют на свой вкус. Развешивали картинки и плакаты, писали лозунги. Помню такой: «Плохо быть кентавром: думаешь как человек, а работаешь как лошадь». Висел у них ещё плакатик – вывеска «Ресторан Аутодафе, всегда в меню жареное мясо». И дальше в таком же духе. Сотрудники, проходя мимо, хихикали, зав. архивохранилищем закрывала на эти шутки глаза, но на беду в «закуток» заглянула секретарь нашей партийной организации. К сожалению, не помню, как её звали, в партии я не состояла, работать вместе не довелось. Человеком она была строгим и по партийному правильным и прямолинейным. Увидев сотворённое молодёжью «безобразие», на секунду потеряла дар речи, а потом понеслась, как говорят, по кочкам, через канавы и заборы. Бедным Сашке Иванову, Андрею, Людке Никишиной и другим, «примкнувшим к ним» досталось по полной программе с вызовами в партбюро и в комсомольскую организацию. Попало всем, включая Беллу Григорьевну за потерю бдительности и клевету на партию. Спасибо, до райкомов партии и комсомола скандал не дошёл, остался в стенах архива. А что такого крамольного было в этих плакатах, до сих пор не пойму.

*****

Если уж говорить об архивной работе, никак нельзя обойти вопрос учёта. Учёт документов – краеугольный камень всей архивной работы. Он стоит впереди всех других важных работ, но он же является камнем преткновения для архивистов. От обязанностей по учёты старались отвертеться все. Работа требует усидчивости, умению сосредоточиться, скрупулёзности и ответственности. В чём-то они похожа на работу бухгалтеров, но со своей спецификой. Не скажу, что учёт документов в хранилищах был налажен из рук вон плохо, но, когда люди занимаются нелюбимой, к тому же нудной работой, ошибки неизбежны. В результате итоговый отчет за год обычно составлялся с помощью «двух П» - пальца и потолка. Всё изменилось с приходом к нам Лидии Терентьевны Коновой – замечательного человека, на много лет ставшей моим старшим товарищем и близкой подругой. Очень ответственная, въедливая, она как нельзя лучше подходила для ведения учётных форм. Форм было много. Книги приёма и поступления документов, акты приёма-передачи документов, о выделении документов к уничтожению, проверки наличия и состояния дел, описи, и ещё многие другие. Свести всё это в единый баланс могли немногие. Лидия Терентьевна могла. Могла она и поспорить с нашим главным «счетоводом» в Отделе учёта документов - «мастодонтом» Деборой Негинской с труднопроизносимым отчеством Иегусиильевна (за правильность написания не ручаюсь, но что-то похожее. Поиск в гугле результатов не дал). Архивисты произносили отчество на все лады, никто точного звучания не знал. Звали её коротко: Деба. Дебы боялись все, кроме Лидии Терентьевны, умевшей отстаивать свою правоту в сложных вопросах учёта.
    
  ******

В заключение хочу добавить несколько курьёзных инцидентов, случившихся в период моей работы в ЦГАНХ, чтобы уж совсем не пугать читателей трудностями архивной работы. Их было, конечно, больше, но все не перечислить.
Начну с меня. На первых порах работы в архиве я упорно называла коробки для хранения дел «ящиками», и было, отчего. Новых картонных коробок было мало, их не хватало, и большая часть дел помещалась в старых, скорее всего, ещё довоенных, сколоченных из фанеры. Этакий фанерный ящик с крышкой вместо передней стенки. От древности эти коробки часто трещали по швам, когда надо было достать их с полки. Из ящиков торчали мелкие гвозди, а крышки, прилаженные к коробке полоской ветхой материи, отрывались и оставались в руках. Назвать эту ёмкость коробкой у меня язык не поворачивался. Потом уже, через несколько лет, всё это старьё заменили настоящими коробками из плотного картона, а старые мы с удовольствием разломали, чтобы занимали меньше места при транспортировке на свалку.

Разные были в архиве сотрудники. Были «временщики», которым надо было только проработать какое-то время для поступления на вечерние отделения институтов, были постоянные сотрудники, которые просто делали свою работу без особого энтузиазма, а были и «одержимые», готовые проводить в архиве всё рабочее и свободное время, и для которых слова «документы» и «история» были не просто словами, а смыслом жизни. Их считали чудоковатыми, в какой-то степени это так и было, но никогда их нельзя было назвать глупыми. Просто своей увлечённостью они отличались от других.
Вот наш Валера Турецкий. Прозвали его «33 несчастья» из-за того, что с ним постоянно что-то случалось. То с лестницы упадёт, то мениск коленный у него выскочит, и какое-то время он ходит, прихрамывая, с палочкой, то ещё что-нибудь. Но специалистом был хорошим, к делу относился с большим старанием. Из-а этого старания он не раз «огребал» выговоры от начальства. Например, делал он научно-техническую обработку фонда: составлял описи, писал заголовки на делах. Тогда заголовки дел писались сначала на карточках, потом карточки систематизировались, с них печаталась опись, и уже потом заголовки переносили на дела.

Сидит Валера в хранилище, пишет карточки. И вдруг застыл. Я прохожу мимо, он зовёт:
- Татьян, подойди, пожалуйста!
Подхожу. У него на столике-тележке лежит толстенный «талмуд» - дело, и разложены три карточки.
- Тань, посмотри, пожалуйста, какой заголовок лучше?
Это у него три варианта заголовка, один другого лучше. Выбираю.
- Вот этот, по-моему.
Сидит в раздумьях, сравнивает.
- Да, пожалуй, этот оставлю.

Спрашивается, о каком выполнении норм и сроков может идти речь? Вот начальство и недовольно.

В Отделе планово-финансовых органов работали тоже два корифея-чудака  - Михаил Анатольевич Бакалейник и Иосиф Иосифович Дроздовский. Оба из категории «одержимых». На исторические темы могли спорить до хрипоты. Сколько раз их «забывали» в хранилище по окончании рабочего дня! Дело в том, что хранилища отдела располагались в «башне» старой постройки и имели много закутков. В этих закутках очень любили уединяться с делами эти сотрудники: в стороне от прохода, никто и ничто не мешает сосредоточиться на работе. В длинные летние дни света из окон достаточно,  лампы можно не включать, поэтому выключенный электрорубильник не сигнализировал об окончании рабочего дня. Как-то так получалось, что уходя, никто не спохватывался, что один сотрудник отсутствует. Спокойно запирали хранилища, выключали свет и уходили, не подозревая, что одного человека заперли. И вот, когда света для работы из окон переставало хватать, человек пробовал включить лампу, та не загоралась, и приходило понимание, что остался он на работе один. Хорошо, что в этом корпусе архива в хранилищах кое-где были окна с форточками. Ничего другого не оставалось, как ждать, когда во дворе появится пожарный или другой дежурный с обходом, и кричать ему: «помогите, откройте»! Открывали, выпускали, конечно.

Ещё один случай рассказала моя подруга Маша Новичёнок, работавшая в том отделе.
«Прохожу я мимо комнаты, где Бакалейник с Дроздовским сидят, дверь открывается и появляется Наташка с совком, на совке какие-то осколки не то стекла, не то ещё чего-то. Спрашиваю, что случилось, Наташка отвечает: «Иосиф Иосифович голову разбил!»
Влетаю в комнату - картина: за столом сидит Дроздовский, увлечённо читает какое-то дело, над ним на потолочной балке разбитый плафон, на краю стола ещё пара осколков, на волосах на макушке у Зюты (прозвище) – кровь. Говорю ему, что продезинфицировать надо, в медпункт идите,  а он смотрит непонимающими глазами и не врубается, чего я от него хочу. То есть вообще не понял, что случилось, так увлёкся».

**************************

О чём ещё сказать? Об архивах можно рассказывать много и долго. Можно считать, что вся моя трудовая жизнь посвящена архивному делу. Девять лет проработала в ЦГАНХ, потом девятнадцать лет в Главном архивном управлении при Совмине СССР, затем ещё семнадцать – в Отделе по работе с архивными документами  Банка России. Ушла на пенсию в 66 лет. Ушла, потому что уходила и моя эпоха. Технологии работы с документами поменялись в корне, на помощь архивистам пришла электроника. За прогрессом я уже не успевала, хотя основные принципы и критерии архивного дела остались прежними, работа с электронными носителями требовала других навыков. Что же, всегда уходить надо вовремя, что я и сделала.

************************

И «на закуску» один эпизод, с архивом не связанный, но запомнившийся.
Служебный вход на территорию архивов расположен в переулке Хользунова, в самом его конце, на пересечении с Большой Пироговской улицей. А рядом, на противоположной стороне переулка, находится улица Россолимо, названная так по фамилии Известного врача-офтальмолога. На этой улице много глазных клиник, куда едут пациенты со всех концов страны. Приезжие часто спрашивают, как пройти на эту улицу, причём название её коверкают иногда до смешного.

Шла однажды моя подруга и коллега по работе Маша Новичёнок на работу, и тут подошёл к ней мужичок, явно провинциал, спросить дорогу. Вопрос звучал так:
- Скажите, пожалуйста, как пройти на улицу Муссолини?
Маша слегка опешила, но быстро нашлась:
- А Гитлерштрассе вам, случайно, не нужна?
Тут уже мужик обалдел, смотрит, не понимает.
Объяснила Маша, в чём дело, рассказала, как нужную улицу найти. Долго ещё мужик потряхивал головой, идя в нужном направлении, переваривал, наверное, полученную информацию. А Маша на работу побежала.