Происхождение чеченцев по данным археологии

1

Этногенез чеченского народа представляет собой сложную научную проблему, которая может быть решена только в результате комплексного использования исторических, лингвистических, антропологических и археологических данных. Именно подобный комплексный метод решения этногенетических проблем, как наиболее успешный, предлагал применять выдающийся ученый-востоковед И.М. Дьяконов [34, с. 149]. Лишь при таком многокомпонентном подходе решение вопросов происхождения того или иного народа будет плодотворным.

За последние годы для решения этногенетических проблем все с большим успехом применяются также данные ДНК-исследований, которые в чем-то опровергают и уточняют, а в чем-то подтверждают достижения дочерних отраслей исторической науки. В представленной работе основной упор сделан на археологическом и лингвистическом аспектах названной проблемы, а все остальные данные затрагиваются лишь в той мере, в какой это необходимо для обоснования археологических и языковедческих построений. Выстраивая такую структуру этой работы, мы руководствовались важным методологическим принципом, сформулированным в свое время И.М. Дьяконовым: «…языковые контакты всегда имеют место как результат действия внеязыковых факторов. Тем самым, если мы хотим изучить значение языковых контактов, мы должны также рассмотреть исторические, культурные и антропологические взаимодействия» [37, с. 5].

Совокупность археологических находок позволяет уверенно утверждать, что Кавказ IV тыс. до н.э. (т.е. энеолитической и раннебронзовой эпох), находился в центре евразийских и общемировых технологических и социальных достижений и в значительной степени являлся источником этих достижений. Как отмечает датский ученый Свенд Хансен, среди кавказских инноваций того времени – «новые металлы, как серебро, новые сплавы, как мышьяковая медь, колесо и повозка, разведение овцы шерстного направления и доместикация лошади. Инновационные ключевые технологии оказали большое влияние на производство более эффективных видов оружия, как кинжалы и мечи, на развитие грузового транспорта и передвижение на большие расстояния. С инновациями в технико-технологической сфере связаны новые социальные формации – первые государства в Месопотамии и Египте. В других регионах также появились монументальные курганные насыпи и захоронения с элитным инвентарем, показывающие возрастающую новую власть отдельных представителей общества. Кавказ – центр технических и социальных нововведений этого времени» [95, с. 69-70].

Древнейшими очагами возникновения и становления производящей экономики следует, по-видимому, считать Анатолию (Чатал-Гуюк или, по иной транслитерации, Чатал-Хююк) и Палестину (Иерихон). Поселение Чатал-Гуюк датируется сер. VIII – сер. VI тыс. до н.э. [46 с. 437-454], приблизительно тем же временем датируется и Иерихон; причем, с самого своего основания Иерихон, судя по всему, был земледельческим поселением («городом» с 2-3 тысячами населения) [49, с. 26-27]. Еще более крупным (в 4 раза больше) являлось современное Иерихону и близко к нему расположенное раннеземледельческое поселение Айн-Гхасаль [107, с. 37]. В это же время или даже раньше земледелие появилось также у древних неолитических племен, создавших храмовый комплекс Гёбекли-Тепе (Юго-Восточная Анатолия), древнейший слой которого датируется концом XI – началом X тыс. до н.э., а зачатки земледелия, судя по всему, появляются у создателей Гёбекли-тепе гораздо позже, на рубеже X-IX тыс. до н.э. [107, с. 67-71]. Поразительны достижения этих древнейших земледельцев и скотоводов, умевших воздвигать мощные каменные оборонительные сооружения, строить храмы с яркими фресками, употреблять в домашнем обиходе мастерски изготовленные столовые приборы и производить разнообразные ювелирные украшения и бытовые предметы, в том числе и изящные обсидиановые зеркальца [41, с. 51-56].

Это была эпоха неолита и кавказское население того времени также очень рано перешло к производящим формам экономики. Несмотря на сравнительно небольшое число раскопанных памятников той эпохи, их совокупное количество все же свидетельствует о том, что в VII-VI тыс. до н.э. древние жители Кавказа также приобщились к земледелию и скотоводству. Впрочем, важную роль в жизни кавказских племен, как и у других создателей неолитических культур, продолжали играть и традиционные промыслы – охота и рыболовство. Древнейшим товаром, который экспортировался с Кавказа в соседние регионы, являлся обсидиан (вулканическое стекло), которым особенно богато Армянское нагорье [41, с. 62]. Следовательно, мы можем говорить о том, что в те древнейшие времена уже зародилась обменная торговля.

Памятников следующей, энеолитической, эпохи открыто на Кавказе не менее 70. Большинство энеолитических поселений обнаружено в Азербайджане (более 50), остальные – в Грузии, Армении и Дагестане [108, с. 100]. Древнейший из этих памятников, получивший название Шомутепе, датируется по С-14 серединой VI тыс. до н.э., но большинство относится к периоду V – начала IV тыс. до н.э. [108 с. 101-102].

Энеолитическая культура Закавказья подразделяется на два комплекса, отличающихся друг от друга по ряду характерных признаков. Северный комплекс (типа Шомутепе), локализующийся в бассейне реки Куры, характеризуется примитивной гончарной продукцией и некоторыми другими чертами, чья совокупность свидетельствует о том, что шомутепинский комплекс является эволюционировавшей формой более древней местной неолитической культуры. Южный комплекс (типа Кюльтепе), расположенный в бассейне реки Аракс, имеет значительно более развитый характер. Специалисты отмечают, что наличие лощеной, иногда расписной, посуды, медных изделий и т.п. приближает его по облику к энеолитическим культурам остальных регионов Передней Азии [41, c. 62]. Если Шомутепе, как уже отмечалось, датирован серединой VI тыс. до н.э., то Кюльтепе по С-14 датируется первой третью IV тыс. до н.э. [108, c. 101].

Известно, что в V-IV тыс. до н.э. в Северной Месопотамии существовала так называемая халафская культура, очень тесно связанная с энеолитической культурой Закавказья [67, c. 11]. Следовательно, мы можем предположить, что комплексы типа Кюльтепе имели южный источник культурных импульсов, обусловивших их своеобразие. Однако ряд ученых-кавказоведов, в частности, Р.М. Мунчаев и Н.Я. Мерперт, не исключает и сильного обратного влияния, что указывает, по всей видимости, на смутно вырисовывающуюся общность халафской культуры с кюльтепинским вариантом кавказского энеолита [67, c. 11-12]. Проще говоря, мы можем предположить, что уже в эту древнейшую эпоху какие-то племена продвигались из Передней Азии на Кавказ, а также происходили миграции и в обратную сторону. Мы почти ничего не знаем об этническом облике этих племен, но можем с уверенностью констатировать, что именно среди них находились наши древнейшие предки – носители кавкасионского антропологического типа, который, судя по краниологическим материалам, зародился на Армянском нагорье еще в эпоху энеолита и ранней бронзы [2, с. 100].

Достойно быть упомянутым, что халафская культура была случайно открыта чеченцами-мухаджирами осенью 1899 года вблизи сирийского селения Рас-эль-Аин, во время рытья могилы в склоне холма Тель-Халаф для захоронения покойника. В вырытой яме были обнаружены каменные изваяния животных с человеческими головами и другие артефакты. Этот слой оказался остатками столицы хурритской империи Митанни – города Вашшуканне [21, с. 31; 30, с. 266]. Немецкий археолог-любитель Макс фон Оппенгейм, узнав о находках у Рас-эль-Аина, на холме Тель-Халаф, начал там раскопки, результатом которых и стало открытие халафской культуры [98, с. 196-207].

Памятники типа Кюльтепе самим своим расположением указывают на свое происхождение. Они своеобразным клином как бы рассекают ареал распространения более архаичных, выросших на местной основе памятников шомутепинского типа, которые в позднем энеолите охватывали не только восточные, но и западные области Закавказья. Причем, рассекают по направлению с юга на север. Р.М. Мунчаев пишет об этом так: «Вся указанная группа памятников (Восточного Закавказья. – Авт.) связана, по-видимому, генетически с …поздненеолитическими памятниками Западного Кавказа и характеризуют особую культуру энеолита Кавказа, отличную в значительной степени от той, которая представлена в Центральном и Южном Закавказье» [66, c. 84].

На современном уровне изученности раннеземледельческой культуры Кавказа едва ли можно согласиться с мнением известного грузинского ученого-кавказоведа О.М. Джапаридзе, который прародиной древних кавказцев считал Западный Кавказ [28, c. 44-45]. Ведь подавляющее большинство раннеземледельческих памятников открыто на Восточном Кавказе, где зафиксированы и древнейшие из них. Кроме того, мнение О.М. Джапаридзе вступает в противоречие с результатами плодотворных изысканий дагестанских археологов, в частности, Х.А. Амирханова, который много лет подряд изучал уникальное Чохское поселение.

Х.А. Амирханов приходит к выводу, что «на уровне неолитического слоя памятника (Чохского. – Авт.) появляются: первые (древнейшие на Кавказе) искусственные жилища, керамика, культурные злаки, домашние животные, примитивные сельскохозяйственные орудия, изделия для переработки растительных продуктов. Имеются, таким образом, очевидные свидетельства перехода обитателей горного Дагестана от присваивающего к производящему хозяйству» [3, c. 161]. Древнейший неолитический слой Чохского поселения датируется Х.А. Амирхановым началом – первой половиной VI тыс. до н.э. [3 c. 176]. Выводы Х.А. Амирханова получили признание среди ученых-кавказоведов [14, c. 4].

Чохское поселение, удивительное своей древностью, не имеет пока аналогов в горных районах Северного Кавказа, хотя эти районы по своим природным условиям не менее благоприятны для зарождения древнейшего земледелия. Видимо, отсутствие в горах Северного Кавказа, в частности, в соседней с Дагестаном Чечне, поселений, синхронных Чохскому, следует объяснять слабой археологической изученностью всего этого региона. Дагестанский кавказовед М.Г. Гаджиев замечает по этому поводу: «В археологическом отношении горная Чечня еще слабо изучена, здесь пока неизвестны памятники раннеземледельческой культуры, относящиеся к более раннему времени, чем эпоха средней бронзы… Однако находки кремневых орудий неолитической эпохи в районе горного озера Кезеной-Ам дают основания надеяться на открытие памятников эпохи энеолита и ранней бронзы, которые, быть может, подтвердят заселенность межгорных котловин горной Чечни раннеземледельческим населением» [17, c. 12].
 
Памятники энеолита (в отличие от памятников неолита) обнаружены теперь практически по всему Северному Кавказу. М.Г. Гаджиев считает, что эти памятники представляют собой единый культурный тип от Дагестана до Кабардино-Балкарии [15, c. 33-34]. «Западнее Кабардино-Балкарии эта индустрия (имеется в виду производство каменных орудий характерного типа. – Авт.) уже не встречается, – пишет ученый. – На Северо-Западном Кавказе в обработке камня господствовала иная традиция» [15, c. 34-35]. Таким образом, раннеземледельческая культура Северо-Восточного и Центрального Кавказа по ряду характерных черт сильно отличается от синхронной ей культуры Северо-Западного Кавказа. Отличается она и от современных ей культур Закавказья [17, c. 19].

Итак, перед нами вырисовываются четыре локальных культурных ареала, на которые разделялся Кавказ эпохи энеолита. Они своеобразны, эти культуры, по происхождению, по своим характеристикам и было бы соблазнительно связать их с предками автохтонных кавказских народов, которые ныне проживают на территориях былого распространения этих древнейших культур. Однако такое допущение было бы голословным, ибо нам известно, что этническая ситуация на Кавказе в последующие эпохи многократно менялась. Единственное, на что можно указать с достаточной долей уверенности, это на то, что общие предки хуррито-урарто-чеченской общности в те далекие времена обитали на юге, в различных регионах Передней Азии, в частности, на Армянском нагорье, где, по мнению ведущего российского ученого-антрополога В.П. Алексеева, зародился кавкасионский антропологический тип, присущий чеченцам и ряду других народов Центрального Кавказа [2, с. 100], чье происхождение связывается с чеченцами-нахчийцами кобанской (XIII – IV вв. до н.э.) эпохи [52, с. 267]. Именно с Армянского нагорья в последующем мы видим исход этой общности как на юг, в Переднюю Азию, так и на север – в Закавказье и далее на Северный Кавказ.

2

В начале IV тыс. до н.э. на Кавказе складывается куро-аракская культура, занимающая весьма обширный регион – почти все Закавказье и Северный Кавказ, где она охватывает Дагестан, Чечню, Ингушетию и некоторые районы Северной Осетии. На юге эта культура занимала северо-западную часть современного Ирана и Восточную Анатолию. Отдельные элементы куро-аракской культуры отчетливо прослеживаются даже в Сирии и Палестине, где они составляют так называемую кирбет-керакскую (= хирбет-керакскую) культуру [66, c. 149]. В мировой археологии едва ли выявлена культура такой древности и столь поразительного единообразия, которая охватывала бы такие огромные пространства.

Важным является вопрос о происхождении куро-аракской культуры. По мнению Р.М. Мунчаева она первоначально зародилась на территории куро-аракского двуречья и всего Армянского нагорья, где наблюдается наибольшее скопление памятников этой культуры [66, c. 149]. Весьма важен еще один момент: между раннеземледельческой и куро-аракской культурами лежит стерильный слой земли, лишенный всяких археологических находок, или обнаруживается культура, совершенно отличная от куро-аракской (Геой-тепе, Нахичеванское Кюль-тепе, поселения Восточной Анатолии). Следовательно, куро-аракская культура не является продолжением более древней энеолитической культуры Кавказа и Передней Азии, чьи локальные варианты мы рассмотрели выше. Куро-аракская культура возникает как бы ниоткуда, без всяких генетических связей с предшествовавшими культурами, что, очевидно, должно свидетельствовать о смене населения.

За несколько лет до того, как Р.М. Мунчаев опубликовал свое заключение, некоторые авторы попытались доказать, что между шомутепинской и куро-аракской культурами существовала еще одна, переходная, промежуточная культура. Аргументы этих ученых основывались главным образом на некотором количестве грубой светлой керамики, которая встречалась как в энеолитических, так и в куро-аракских комплексах. Впрочем, более подробно ознакомившись с работами этих авторов (К.Х. Кушнаревой, Т.Н. Чубинишвили [55, c. 34], а также А.И. Джавахишвили [26, c. 148]) можно понять, что отмеченная керамика не столько присутствует в энеолитических комплексах, сколько теоретически допускается, что она имеет энеолитический облик, а находят ее почти всегда вместе с куро-аракскими предметами. Тем не менее, некоторые ученые, такие как О.М. Джапаридзе [27, c. 322], К.Н. Пицхелаури, Ш.Ш. Дедабришвили [74, c. 13] и М. Г. Гаджиев [16, c. 12-14] склонны были считать, что куро-аракская культура зародилась в недрах кавказской энеолитической культуры и представляет собой эволюционировавшую форму последней. Однако мнение это, как мы видели, опирается на довольно шаткую основу.

Многие дагестанские ученые считают, что на Северо-Восточном Кавказе археологические культуры, постепенно эволюционируя, непрерывно развивались начиная с мезолита, по линии: неолит (Чохское поселение) – энеолит (поселение Гинчи) – куро-аракская культура. Это мнение наиболее полно сформулировал М.Г. Гаджиев: «На протяжении почти четырех тысячелетий с рубежа VII-VI тыс. до н.э. до 2-й половины III тыс. до н.э. культурно-историческое развитие Северо-Восточного Кавказа протекало в целом стабильно, в условиях сохранения на всех этапах безусловной культурной преемственности» [18, c. 6]. Из этого ученый делает вывод: «Северо-Восточный Кавказ входил в первичный ареал формирования и длительного развития куро-аракской культуры» [17, c. 21].

Возможно ли такое, чтобы одна и та же культура зародилась одновременно в двух различных, отдаленных друг от друга местах? Это невозможно. Ведь культура – это не единичный предмет, который можно случайно создать в идентичной форме в разных местах, это целый комплекс характерных предметов и идей, а комплексы никогда не смогут совпасть без взаимосвязей и взаимного влияния тех, кто их создает. В этой связи Г.А. Меликишвили замечает: «…проследить возникновение этой культуры (куро-аракской. – Авт.) в какой-либо одной области и предполагать ее распространение именно отсюда, пока что очень трудно. Трудно подыскать для нее предка и вне территории ее распространения. Все же исключительное единообразие этой культуры делает вероятным предположение о возникновении ее первоначально где-то в одной небольшой области среди этнически весьма однородного населения и о распространении ее в дальнейшем на обширной территории путем расселения представителей этой этнической группы» [62, с. 16-17].

Историки Чарлз Берни и Дэвид Лэнг с некоторой осторожностью подтверждают эту мысль. Они отмечают: «В последней четверти IV тыс. до н.э. вся обширная зона – от Кавказа до территории за верхним Евфратом и озера Урмия – начала демонстрировать общее единообразие материальной культуры. Процесс продолжался еще больше тысячи лет. Он предполагает этническое единство, которое, учитывая чисто доисторические свидетельства, трудно доказать» [6, с. 37].

Исходя из этих и многих подобных соображений, совершенно исключено, что различные очаги единой куро-аракской культуры возникли независимо друг от друга на таких, довольно отдаленных друг от друга, территориях, как Дагестан, Восточное и Центральное Закавказье, Иран, Восточная Анатолия, Сирия и Палестина. Но где тогда зародилась эта культура? В Дагестане? В Южном Закавказье? На северо-западе Ирана? В Сирии или Палестине? Это далеко не праздные вопросы. От ответа на них зависит слишком многое в реконструкции этнической истории народов Кавказа, в том числе и чеченцев.

Древнейшие памятники куро-аракской культуры зафиксированы в Закавказье, там же наблюдается и наибольшая их густота. Куро-аракские памятники Северного Кавказа датируются серединой и второй половиной III тыс. до н.э., когда в Закавказье, по словам Р.М. Мунчаева, «жизнь на большинстве куро-аракских поселений прекращается» [66, с. 413]. Следовательно, куро-аракская культура появилась на Северном Кавказе, во-первых, позднее чем в Закавказье и, во-вторых, под влияние Закавказья. Последнее доказывается тесным сходством куро-аракских памятников Чечни, Ингушетии и Северной Осетии с аналогичными памятниками Грузии [77, c. 91-130].

Если же вслед за некоторыми дагестанскими учеными признать центром формирования куро-аракской культуры Дагестан, остается необъяснимым множество фактов, и в особенности такой: куро-аракская культура проникла в Чечню, Ингушетию и Северную Осетию из Закавказья. Почему не из Дагестана? Ведь если Дагестан – центр зарождения этой культуры и если древние закавказские племена заимствовали эту культуру из Дагестана, то почему понадобилось без малого целое тысячелетие, чтобы куро-аракская культура проникла на территорию Чечни с территории Грузии, тогда как Чечня и Дагестан являются непосредственными соседями и между ними нет никаких ландшафтных преград? Трудно предположить, что куро-аракская культура, зародившись к концу IV тыс. до н.э. в Дагестане, распространилась далеко на юг, а затем, к концу III тыс. до н.э. «вернулась» на Северный Кавказ, описав гигантскую дугу, охватившую такие отдаленные регионы как Иран, Анатолия, Сирия и Палестина. Не проще ли признать очевидное – что и в Дагестан эта культура проникла с юга? Или есть какие-то факты, которые делают это признание невозможным? Нам они не известны.

3

Куро-аракская культура в значительной степени хранит в себе тайну происхождения кавказских народов. Она примечательна еще и тем, что по времени совпадает с началом письменного периода в истории человечества, то есть с появлением первых цивилизаций Древнего Востока. Не следует недооценивать то обстоятельство, что южная граница распространения куро-аракской культуры примыкала к Месопотамии, где впервые зародилась одна из таких высокоразвитых цивилизаций – шумерская.

Кто создал куро-аракскую культуру? На этот счет существует несколько гипотез. Так, И.М. Дьяконов считал создателями этой культуры хурритов, основываясь на том, что «границы куро-аракской культуры в эпоху ее расцвета не выходят за пределы распространения хурритского языка» [32, c. 113-115]. В другой работе И.М. Дьяконов уже пишет о группе языков – хуррито-урартских и нахско-дагестанских, как о языках создателей куро-аракской культуры [31, c. 7]. Такого же мнения придерживается и М.Г. Гаджиев, который к тому же считает, что «предки носителей современных нахско-дагестанских и хуррито-урартских языков обитали на этой территории (то есть на Северо-Восточном Кавказе. – Авт.) по крайней мере с эпохи раннего металла» [17, c. 21].
 
Чарлз Берни и Дэвид Лэнг считают, что куро-аракскую культуру могли создать только хурриты. Ученые задаются вопросом: «кто кроме хурритов мог оставить после себя раннюю закавказскую (т.е. куро-аракскую. – Авт.) культуру?» И отвечают: «Очевидный вывод – население было хурритским и оставалось таковым с конца IV тыс. до н.э.» [6, с. 42]. Создателями куро-аракской и равнозначной ей хирбет-керакской культуры Сирии и Палестины считают хурритов и авторы фундаментальной «Истории древнего Востока»: «В конце III тысячелетия до н.э. из области Закавказья и Армянского нагорья в Южную Сирию… проникла группа, вероятно, хурритских племен, принесшая сюда так называемую "куро-аракскую" (в Сирии-Палестине – "хирбет-керакскую") археологическую культуру» [42, с. 210-211].

Немецкий ученый Вильхельм Гернот также был склонен считать создателями куро-аракской культуры хурритов, которые стали расселяться по смежным территориям с середины IV тыс. до н.э. Он писал: «По археологическим данным, проникновение хурритов из Закавказья на Ближний Восток началось примерно с середины четвертого тысячелетия до н.э. К началу второго тысячелетия до н.э. они уже прочно осели на юге Малой Азии, в Сирии, Палестине, Северной Месопотамии и в предгорьях Загроса. Культура хурритов составила связующее звено между восточным и западным Средиземноморьем» [20, с. 3-4]. Мнения о хурритах как создателях куро-аракской культуры придерживается и А.С. Касьян [47, с. 383].

Серьезные позиции занимает и гипотеза об индоевропейском облике племен, создавших куро-аракскую культуру. Многочисленные и разнообразные картвело-индоевропейские параллели, выявленные на базе пракартвельского языка, позволили Г.А. Меликишвили высказать мысль о «возможном индоевропейском происхождении носителей древней закавказской куро-аракской культуры, впоследствии в значительной мере ассимилированными по языку носителями языков переднеазиатского типа, в частности картвельскими, для которых означенное индоевропейское население сыграло роль субстрата…» [62, c. 29]. Следует добавить, что распад пракартвельского языка-основы произошел в конце III – начале II тыс. до н.э. [51, c. 245]. Последнее обстоятельство важно в том отношении, что, по мнению специалистов, «процесс “индоевропеизации” картвельского лингвистического типа, возможно, протекал в условиях тесного и длительного контакта между племенами, говорившими на картвельских и древних индоевропейских диалектах еще до разделения общекартвельского языка-основы на самостоятельные языки» [61, c. 9]. Отсюда следует, что контакты носителей общекартвельского языка с предками индоевропейцев происходили приблизительно в конце III тыс. до н.э. Картвельские (грузино-свано-мегрельские) племена переселились в Закавказье из Передней Азии в последних веках III тыс. до н.э. и застали здесь куро-аракское население, говорившее на индоевропейских диалектах. Длительное соседство этих двух языковых общностей привело к тому, что во всех трех группах картвельской языковой семьи (грузинская, сванская, мегрельская) ныне обнаруживается значительный слой индоевропейской лексики.

В своем фундаментальном труде «Индоевропейский язык и индоевропейцы» Т.В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов приводят множество доводов лингвистического, мифологического и археологического характера в пользу гипотезы об индоевропейском облике куро-аракских племен [19, c. 893-894]. Прародина индоевропейцев, по мнению этих ученых, помещалась «в областях на северной периферии Передней Азии, то есть к югу от Закавказья до Верхней Месопотамии» [19, c. 891].
 
Мнение об индоевропейском характере куро-аракских племен поддерживают такие ученые как Н.Н. Чебоксаров, И.А. Чебоксарова [99, c. 50], Ш. Дедабришвили, Г. Мирцхулава [22, c. 9], причем последние двое авторов допускают возможность проникновения носителей куро-аракской культуры в Европу вплоть до Пиренейского полуострова [22, c. 8].
 
Особую позицию занимает по этому вопросу Р.М. Мунчаев, который пишет: «Обширен, как мы видим, ареал куро-аракской культуры. На каких языках говорили ее носители: на хуррито-урартском, хаттском или картвельских, нахско-дагестанских или абхазо-адыгских? Можно предполагать, что в разных областях ареала куро-аракской культуры говорили на каком-нибудь из этих языков. Причем в причерноморских районах Кавказа говорили на абхазо-адыгских языках, близких к хаттскому, в Центральном и Южном Закавказье – на хурритском и картвельском, а на Восточном Кавказе – на нахско-дагестанских языках. Следовательно, нам представляется, что общекавказского языкового единства во всяком случае в III тыс. до н.э. здесь не было» [66, c. 412].

Здесь уместно снова напомнить приведенное выше мнение Г.А. Меликишвили о том, что исключительное, по его выражению, единообразие куро-аракской культуры во всех регионах ее распространения свидетельствует о том, что она создана единой этнической общностью, которая, расселяясь, распространила ее по отдаленным территориям. Легко заметить, что мнение Г.А. Меликишвили кардинально противоречит предположению Р.М. Мунчаева о том, что куро-аракская культура является «коллективным творением» разнообразных в этническом отношении древних сообществ.

Как мы видим, спектр мнений об этнической принадлежности куро-аракских племен весьма широк. С одной стороны, предлагается видеть в них хурритов и генетически родственные последним племена. С другой – индоевропейцев. А с третьей – предков всех нынешних кавказских автохтонов и некоторые древние народы, родственные последним. Однако, если мы попытаемся вникнуть в содержание всех перечисленных гипотез, то увидим, что противоречий в них не так уж и много.

Действительно, трудно не согласиться с мнением И.М. Дьяконова о том, что границы распространения куро-аракской культуры почти полностью совпадают с границами расселения хурритов. Однако, как подмечается целым рядом ученых, именно вторжение хурритов привело к гибели куро-аракской и равнозначной ей кирбет-керакской культур Закавказья, Сирии и Палестины [28, c. 13-23, там же библиография вопроса]. Иначе говоря, по мнению указанных ученых хурриты явились не создателями куро-аракской культуры, а ее разрушителями в последних веках III тыс. до н.э., что, по-видимому, объясняет и тот факт, что прекращение жизни куро-аракских поселений было «катастрофическим» [25, с. 60-62]. И, если следовать этой версии, нет ничего удивительного в том, что археологи открывают куро-аракские и кирбет-керакские памятники в тех районах, где древние письменные источники фиксируют присутствие хурритов. Нужно эти два факта развести по времени и тогда все встает на свои места. Иначе говоря, оказываются правы и те ученые, которые видят в создателях куро-аракской культуры индоевропейцев, и те их коллеги, которые отмечают факт совпадения границ этой культуры с границами расселения хурритов: последние своими вторжениями или вытеснили, или ассимилировали старое индоевропейское население этих мест и заняли ареал их былого обитания.

Сказанное подкрепляется присутствием довольно обширного слоя индоевропейских заимствований в хуррито-урартском [47, с. 384], а также наличием в нахчийских (чеченском, ингушском, бацбийском) языках многочисленных параллелей с базовой индоевропейской лексикой. В частности, лингвист А.Д. Вагапов в своем «Этимологическом словаре чеченского языка», сопоставив базовые лексики чеченского и индоевропейского, приходит к заключению, что «даже по прошествии тысячелетий подавляющая часть основного словарного состава индоевропейского и пранахского языка совпадает». И далее: «Поскольку нахский язык не мог полностью заимствовать свою лексику из индоевропейского языка, оставаясь неиндоевропейским, остается один вывод: праиндоевропейский язык развился на базе прачеченского или, что для нас абсолютно то же самое, пранахского языка» [13, с. 76]. Языковые реконструкции, произведенные группой российских и европейских лингвистов, подтверждают сильное влияние северокавказских языков на праиндоевропейский язык-основу [29, с. 76], что подкрепляет приведенное нами мнение А.Д. Вагапова.

Теперь другой вопрос: могла ли быть куро-аракская культура коллективным творением всех коренных кавказских народов, как предполагает Р.М. Мунчаев? Разумеется, нет. Ведь северокавказский праязык, по глоттохронологическим расчетам С.А. Старостина, распался уже ок. середины VI – начале V тыс. до н.э. [85, с. 90], т.е. задолго до появления куро-аракской культуры (начало IV тыс. до н.э.). И за 2 – 1,5 тысячи лет, прошедшие после распада северокавказского праязыка, носители новообразовавшихся диалектов и языков должны были расселиться на значительные расстояния. А ведь единую культуру не могут создать различные этнические общности, живущие в различных регионах. Культура в ее археологическом выражении создается какой-либо одной компактной и стабильной общностью, а затем она перенимается соседями и соседями соседей. Так культура расходится по смежным областям и ее носители могут впоследствии оказаться обладателями различных языков. Но создает культуру всегда одна этническая группа. И прав Г.А. Меликишвили, когда замечает, что «более приемлемо связывать куро-аракскую культуру не с “иберийско-кавказской общностью”, а с какой-либо одной иберийско-кавказской группой» [62, c. 18]. Но с какой?

Если хурриты в конце III тыс. до н.э. вторглись в Закавказье и это вторжение привело к гибели куро-аракской культуры, то они, то есть хурриты, никак не могут считаться ее создателями. Предков чеченцев-нахчийцев в эту пору невозможно рассматривать в отрыве от хурритов, поскольку чеченцы-нахчийцы выделились из единой с хуррито-урартийцами этнической общности гораздо позже рассматриваемой нами эпохи. Следовательно, и предки чеченцев-нахчийцев не могут претендовать на роль самостоятельных создателей куро-аракской культуры. Что касается хатто-абхазо-адыгской общности, то на месте их древнейшего обитания бытовала совсем иная культура – майкопская, так что странно, что такой выдающийся ученый-кавказовед как Р.М. Мунчаев вообще упоминает эти племена в перечне возможных творцов куро-аракской культуры. Возможно, это объясняется тем, что ранее Р.М. Мунчаев высказывал мысль о том, создателями майкопской культуры, распространенной от западной части Чечни до черноморского побережья Кавказа, могли быть или шумеры, или, что по его мнению более вероятно, хурриты [65, c. 376]. Даже если допустить, что хурриты и имели какое-то отношению к созданию блестящей майкопской культуры, все же, на наш взгляд, следует учитывать мнение и таких ученых как М.М. Трапш, А.Н. Соловьев, З.В. Анчабадзе, В.Г. Ардзинба, Г.А. Меликишвили и др., которые роль создателей майкопской культуры отводят предкам абхазо-адыгских народов и родственным им малоазийским кашкам (каскам) и хаттам [8, c. 48-49].

Остаются дагестанские племена, но, во-первых, дагестанские ученые настаивают на непрерывности проживания этих племен на территории Дагестана начиная с мезолита и, во-вторых, независимо от этого обстоятельства, куро-аракская культура проникла на Северный Кавказ с юга, из Закавказья, и первоначальные творцы ее жили в Закавказье, а не в Дагестане.

Поэтому, как нам представляется, действительно именно индоевропейцы явились создателями куро-аракской культуры, которая впоследствии была уничтожена нашествием воинственных хурритских племен, обитавших в те времена в Северной Месопотамии и на своей древней прародине на Армянском нагорье («страны Наири»). Иного соотношения субстрата и суперстрата мы не можем допускать в силу простой логики: если бы хурриты явились создателями куро-аракской культуры, а индоевропейцы – захватчиками территории ее распространения, то в последующем мы бы имели на Кавказе совершенно иную этническую картину: автохтонные народы Кавказа были бы индоевропейцами, а не представителями северокавказской семьи языков.

Это утверждение подкрепляется также и этнолингвистической ситуацией в самой Европе, где события развивались противоположным образом, чем на Кавказе в эпоху гибели куро-аракской культуры. Если хурриты на Кавказе захватили ареал распространения куро-аракской культуры, созданной индоевропейцами, то в Европе в III тыс. до н.э. индоевропейцы захватили территории, которые до них занимали племена северокавказского этнического облика и, позаимствовав какие-то элементы языка (или языков) северокавказского типа, полностью ассимилировали старое европейское население. Лингвист В.А. Дыбо так пишет об этом со ссылкой на своих коллег по языковым реконструкциям: «Наличие лексических заимствований из северокавказского в праиндоевропейский и в отдельные индоевропейские группы заставило нас предполагать, что индоевропейский в Европе “наложился” на северокавказские и близкие им языковые группы» [29, с. 76].

Исходя из того, что многие ученые-индоевропеисты, расходясь в локализации индоевропейской прародины, тем не менее, сходятся в том, что появление этой общности в Европе совпадает с завершением существования т.н. ямной культуры на рубеже XXIV-XXIII вв. до н.э., индоевропейское вторжение в Европу хронологически совпадает с гибелью куро-аракской культуры в Закавказье. При этом следует учитывать уже приведенное нами выше авторитетное мнение Р.М. Мунчаева о том, что куро-аракские памятники на Северном Кавказе появляются именно в тот период, когда в Закавказье, по его словам, «жизнь на большинстве куро-аракских поселений прекращается» [66, с. 413]. Из этого напрашивается вывод, что индоевропейцы, изгнанные хурритами из Закавказья, на какое-то время осели на Северном Кавказе, перенеся в этот регион куро-аракскую культуру. Однако, такой вариант развития событий ставит перед нами новую проблему: почему в зоне распространения куро-аракской культуры на Северном Кавказе и в Дагестане среди автохтонных народов этих регионов на сегодняшний день, как объяснил нам при устной консультации основатель и руководитель чеченского ДНК-проекта Пахрудин Арсанов, не обнаружены индоевропейские гаплотипы (а если и обнаружены, то в пределах статистической погрешности)? Ведь, если куро-аракскую культуру создали индоевропейцы, то они должны были оставить в зоне ее распространения свой «генетический след».

Тут всплывает проблема, которую, насколько нам известно, впервые сформулировал известный востоковед И.М. Дьяконов. При описании древних вторжений и завоеваний ученый предлагает выяснять, как важное обстоятельство, каким был, так сказать, половозрастной состав завоевателей [37, с. 7]. Одно дело, если мы сталкиваемся с чем-то наподобие «великого переселения народов», когда в составе завоевателей наличествуют как мужчины, так и женщины с детьми. В этом случае одна этническая общность вытесняет другую, почти не смешиваясь с ней или смешиваясь в минимальной степени. Другое дело, когда в составе завоевателей присутствуют только молодые воины. В этом случае агрессоры на завоеванной территории захватывают женщин, истребляя или изгоняя мужчин, как это происходило при киммерийских и скифских вторжениях в Переднюю Азию. Однако, и в первом, и во втором случаях гены прежнего населения, идентифицируемые по отцовской линии, или полностью исчезают, или сохраняются у завоевателей в минимальной пропорции. Поэтому, отсутствие у кавказских автохтонов, занимающих территории былого распространения куро-аракской культуры, индоевропейских гаплотипов объясняется спецификой древних завоеваний: 1. старое население изгонялось; 2. старое население истреблялось и/или изгонялось в его мужской части; 3. старое население порабощалось и при этом не допускалось его смешивания с завоевателями, как это имело место в Индии при ее завоевании арийцами, или в отношениях спартанцев с завоеванными ими илотами. Таким образом, отсутствие у северокавказских и дагестанских автохтонов индоевропейских гаплогрупп не является весомым доводом против гипотезы об индоевропейцах как создателях куро-аракской культуры.

Исходя из вышеизложенного, мы вполне можем допустить, что именно хурритская экспансия в Закавказье и позже на Северный Кавказ явилась катализатором вторжения индоевропейцев, потерявших свои кавказские территории, в Европу. Подобные явления имели место в истории и позже, когда какие-то этнические сообщества, спасаясь от завоевателей, сами становились завоевателями других территорий. Классический пример – завоевания киммерийцев, прогнанных со своих северо-причерноморских территорий скифами, в Передней Азии. Кстати, сами скифы перед этим тоже были прогнаны с Кавказа племенами массагетов или иссидонов и в поисках новых земель для обитания напали на киммерийцев. Или вспомним судьбу Джелал-Ад-Дина, старшего сына хорезмшаха Мухаммеда ибн-Текеша, который, преследуемый по пятам монголами, тем не менее умудрился завоевать огромные территории в Иране, Закавказье и Месопотамии. То есть, подобные завоевания часто напоминают принцип домино.

Ученый-кавказовед Мераб Чухуа, сопоставив языковые и генетические данные народов Кавказа, приходит к заключению, что «кавказское население древнейшего периода формировалось на базе местных гапплогрупп (G, J, разные подгруппы). Данные гапплогруппы также проявляются в древнейших захоронениях и частично в горных областях Европы, как одна из основных составляющих древнейшего населения. Ту же гапплогруппу мы видим у этрусков (Италия), в Анатолии и на Ближнем Востоке (Средиземноморье, Месопотамия). Возникает вопрос: почему? Ответ может быть один: в древнейший период, в шестом-пятом тысячелетии до Рождества Христова, существовала иберийско-кавказская этнико-языковая общность с генетикой G и J, тянувшаяся от Испании-Франции того периода через Центральную, Южную Европу и Анатолию до Кавказа и Междуречья. Именно здесь народы, связанные между собой генетикой и языком… создали первые на земле цивилизации. Это: Шумер, Митанни/Хурри/Урарту, Хатти/Хаттуса» [104, с. 17].

Судя по палеогенетическим исследованиям, воздействие нового индоевропейского населения, вторгнувшегося в Европу, на старое «северокавказское» население этого континента носило характер тотального геноцида. Как отмечает А.А. Клесов, на европейском континенте происходило массовое уничтожение мужчин – носителей северокавказского языка, пришлыми индоевропейцами. После этого геноцида III тыс. до н.э. «северокавказцы» сохранились в Европе в труднодоступных горах и на некоторых средиземноморских островах [50]. Создается впечатление, что индоевропейцы при вторжении в Европу зеркально повторили то, что сотворили с ними хурриты: изгнали и/или уничтожили мужчин и захватили женщин.

Добавим, что, судя по реконструированным праиндоевропейским терминам, первоначальная (до языкового распада) прародина индоевропейцев помещалась в ландшафтной зоне, где были горы, ущелья, пропасти, лесистые горы и не очень большие реки [29, с. 77]. Кавказ, как мы видим, идеально подходит под это описание. Примечательно, что еще в 1907 году известный немецкий ученый-кавказовед Адольф Дирр уверенно доказывал, что индоевропейцы (в частности, германцы и кельты) представляют собой выходцев с Кавказа; причем, на самом Кавказе они являлись не пришельцами, а его древнейшими обитателями [24, с. 12-15].

Таким образом, в силу всех перечисленных причин, гипотеза об индоевропейском субстрате и хурритском суперстрате в процессе формирования пранахчийской этнической общности хорошо согласуется с известными в кавказоведении фактами.

4

На позднем этапе своего существования куро-аракская культура стала современницей другой, весьма интересной и своеобразной археологической культуры Кавказа – майкопской.

Ареал распространения майкопской культуры довольно широк – от Таманского полуострова на северо-западе вплоть до западных районов Чечни на юго-востоке, а местами даже до границ Дагестана без захода в горные районы края [66, c. 199]. Наибольшая концентрация майкопских памятников и наиболее древние из них открыты в Прикубанье, в бассейнах притоков Кубани – Белой и Фарса [66, c. 200]. Древнейшие памятники этой культуры не имеют аналогов на территории Чечни и Ингушетии, где встретились и частично смешались куро-аракские и майкопские племена. Это является убедительным свидетельством поэтапного продвижения майкопцев с запада на восток [66, c. 200-201].

По общепризнанной периодизации наиболее древние памятники майкопской культуры относятся к середине III тыс. до н.э. (Майкопский курган – 2500-2400 гг. до н.э.), а наиболее поздние – к концу III тыс. до н.э. (Новосвободненские дольмены – 2300-2000 гг. до н.э.) [7, c. 43-44]. Однако, как отмечает Р.Ж. Бетрозов, «нельзя исключать того, что… наиболее ранние памятники (майкопской культуры. – Авт.) могут относиться к первой половине III тыс. до н.э., а позднейшие – к началу II тыс. до н.э.» [7, c. 44]. С использованием радиокарбонных датировок ученые ныне значительно удревняют время существования майкопской культуры и относят ее к периоду второй половины IV – началу III тыс. до н.э. [79, с. 111].

Культура майкопских племен была столь высока, искусство столь развито, что некоторые ученые считают вероятным существование на Кавказе в III тыс. до н.э. бесписьменного государства [101 c. 21]. Впрочем, в различных источниках иногда всплывают сведения о каких-то письменных знаках, оставленных майкопскими племенами, однако ничего более определенного об этих письменах в данном случае сказать невозможно. О существовании у майкопцев государства могут свидетельствовать также обнаруживаемые археологами наконечники копий-сарис, потому что подобными длинными копьями вооружались правильно выстроенные фаланги, а подобное построение войск на поле боя – яркий признак государственного упорядочивания армии.

По мнению Я.А. Федорова, майкопскую культуру создали предки адыгских народов (адыгейцы, черкесы, кабардинцы и др.), а далеких предков абхазов он считал создателями дольменной культуры, которая входила в зону майкопской [91, c. 29-30]. Своеобразным выглядит мнение В.А. Сафронова, который роль создателей майкопской культуры отводит каким-то пришлым племенам семитского происхождения [81, c. 47]. В.А. Сафронов, как можно судить по его работе, выдвинул это мнение, основываясь, главным образом, на тех связях, которые обнаружены между майкопскими памятниками и памятниками древнейших арамейцев Харрана, находившихся под сильным влиянием шумерских и эламских культурных традиций [80, c. 47].

Впрочем, эти связи можно объяснить и иным, не столь радикальным, образом, как это и сделал, к примеру, Я.А. Федоров. Мобилизовав обширный археологический, антропологический и лингвистический материал, Я.А. Федоров пришел к выводу о господстве в восточном Причерноморье в рассматриваемую эпоху абхазо-адыгско-хаттской языковой общности [91, c. 64-65]. Внутри этой общности вполне могли перемещаться какие-то культурные элементы семитского мира, с которыми она соприкасалась на юге и юго-востоке. А хатты – древнейшие «родственники» абхазо-адыгов, не только соприкасались с цивилизациями древнего Ближнего Востока, но и сами в значительной мере повлияли на этнокультурный и хозяйственный облик этих цивилизаций.

Один из народов хаттского происхождения – кашки – и явились, по мнению Я.А. Федорова, тем этносом, который принес с собой на Северо-Западный Кавказ элементы ближневосточных цивилизаций. Ученый пишет: «На заре медно-бронзового века связи с Ближним Востоком еще более окрепли. Этому могли способствовать события, в корне изменившие обстановку в Малой Азии в III тыс. до н.э. Речь идет о вторжении в Малую Азию индоевропейцев (лувийцев)» [89, c. 66-67]. Далее говорится о продвижении кашков, оттесненных лувийцами, по Анатолии к Кавказу. События эти происходили в начале III тыс. до н.э., то есть совпадают по времени с появлением майкопской культуры [89, c. 67].

Л. Клейн поддерживает это мнение, основываясь на своих собственных исследованиях. Ученый пишет: «Кашки… никогда не подчинялись Хеттской империи, вечно тревожили ее набегами и наконец, как недавно установлено, сломили ее мощь. Ассирийские источники донесли до нас и другое название кашков – апешла. Позже античные авторы рассказывали об апсилах. Снова совпадение: это другой западнокавказский народ – абхазы. Армяне до сих пор называют их апшилами, самоназвание абхазов – апшуа. Значит, древние “кашки-апешла” ближайшие родственники современных абхазов и адыго-черкесов, а предки их всех – на юге, там, где культура Гавра. Ее бросок на север и появление майкопской культуры – единственная возможность объяснить появление западнокавказских языков на Кавказе: позже археологии не сыскать обширной миграции из очага древневосточных цивилизаций на запад и северо-запад Кавказа, на Кубань. Один из царей этих пришельцев с юга и лежал в Майкопском кургане» [48, c. 68].

В последнее время все большую популярность приобретает мнение, что майкопскую культуру создали переселенцы из зоны бытования т.н. лейлатепинской культуры 4350 – 4000 гг. до н.э., распространенной в западных районах Азербайджана и связанной своим происхождением с Убейдом и Уруком. Некоторые специалисты считают, что эти переселенцы, создавшие майкопскую культуру, являлись носителями гаплогрупп J2 и J1, тогда как основное население в зоне распространения этой культуры являлось носителем гаплогруппы G2 [43, с. 196]. Учитывая, что в наибольшей степени гаплогруппы J1 и J2 на Кавказе распространена среди нахчийцев (чеченцев и ингушей), здесь уместно напомнить, что и по языковым данным нахчийцы занимают как бы срединное положение среди других кавказских автохтонов. Р.М. Мунчаев писал по этому поводу, что «в нахских языках (нахчийских по нашей дефиниции. – Авт.), распространенных на той территории Кавказа, где и наблюдается поразительный симбиоз куро-аракской и майкопской культур, обнаруживаются наиболее тесные связи как с остальными кавказскими языками, так и с хуррито-урартским. Влияние последнего на нахские языки произошло, видимо, в изучаемую эпоху и едва ли в более позднее время» [65, с. 413].

Следует добавить, что определенное влияние на майкопскую культуру, особенно в металлургии, оказали не только переднеазиатские сообщества (посредством миграций и/или культурного обмена), но также создатели куро-аракской культуры. В этой связи Е.Н. Черных, отметив, что огромные курганы майкопской культуры с захоронениями вождей содержат «впечатляющие коллекции металла – меди, золота, серебра», далее указывает, что «весь этот металл связан с южными рудными источниками и производственными центрами (поздний Урук, ранний куро-аракс, синхронные памятники Восточной Анатолии)». И далее следует важный вывод, что «в среде майкопской общности нет ни одного явного свидетельства: а) рудных разработок, б) мастерских по выплавке металла, в) местной отливки бронзовых орудий и оружия в виде литейных форм» [102, с. 71]. Получается, что «майкопцы», несмотря на изящество и богатый ассортимент металлических изделий, получали или завозили эти вещи откуда-то извне, в виде готовой продукции, что увеличивает количество загадок, связанных с этой культурой. 

Известно, что концу III тыс. до н.э. племена майкопской культуры, продвигаясь с запада на восток, сталкиваются на территории современной Чечни, приблизительно на линии Бамута, с племенами куро-аракской культуры. Происходит частичное смешивание «авангардов» этих двух потоков, что должно было сыграть определенную роль в этнокультурных процессах той эпохи.

Говоря о майкопской культуре, невозможно обойти молчанием факт существования на Северо-Западном Кавказе и в Абхазии дольменов.

Огромную работу по исследованию кавказских дольменов проделал В.И. Марковин. Подробно изучив сооружения подобного типа, которые буквально опоясывают земной шар, ученый пришел к выводу, что кавказские дольмены генетически связаны с аналогичными памятниками лишь одного региона – Пиренейского полуострова [57, c. 40-41]. Автор предполагает, что какие-то племена на кораблях пересекли Средиземное море с запада на восток и в рассматриваемую эпоху расселились в причерноморских районах Кавказа [57, c. 41-48]. Более полно В.И. Марковин рассмотрел проблемы, связанные с кавказскими дольменами, в специальной монографии. В этой работе автор уделил большое внимание и лингвистической стороне пиренейско-кавказских связей. Он подобрал солидную сводку высказываний видных языковедов, отстаивающих гипотезу родства языка басков с языками северокавказских народов, в особенности с абхазо-адыгскими языками [58, c. 323-325].

Н.А. Николаева и В.А. Сафронов считают, что происхождение дольменов кавказского Причерноморья связано с проникновением в этот район с северо-запада племен, создавших культуру шаровых амфор [68, c. 175-194] и воздвигавших в некоторых местах своего распространения дольмены. В.И. Марковин ответил на эту гипотезу статьей, в которой решительно ее отверг, подкрепив свои прежние соображения новыми аргументами [59, c. 4]. Я.А. Федоров, соглашаясь с мнением об абхазо-адыгском этническом облике племен – создателей дольменной культуры, считает, что навыки строительства дольменов принесли на Кавказ из Малой Азии кашки [88, c. 81]. В.И. Марковин отозвался об этом мнении не без иронии: «Это утверждение странно, так как сами “кашки” дольменов не строили и в Малой Азии они не найдены» [59, c. 5]. Против этого довода нечем возразить, но один пункт в статье В.И. Марковина требует, на наш взгляд, уточнения. Он отмечает, что не имеется «комплексов куро-аракской культуры на Кубани и характерные для нее предметы не найдены в дольменах» [59, c. 5]. Однако археолог В.Л. Ростунов выявил целый комплекс куро-аракских признаков в дольменной керамике и сделал важный вывод о том, что «процесс активного взаимодействия куро-аракской и дольменной культур происходил в конце III тыс. до н.э. …в западных районах Северного Кавказа» [76, c. 89]. Следовательно, мы имеем основания считать, что создатели куро-аракской культуры взаимодействовали не только с майкопскими племенами, но и со строителями дольменов.

Определенное влияние на этногенетические процессы, происходившие в ту эпоху на Северном Кавказе, оказали и степные племена так называемой ямной культуры. Интересно отметить, что в зоне стыковки майкопской и куро-аракской культур на территории Чечни (Бамутский могильник) особенно отчетливо прослеживаются комплексы, указывающие, по мнению Р.М. Мунчаева, «не только на связи местной культуры с северными степными племенами, но даже на проникновение отдельных групп этих племен на данную территорию» [65, c. 11]. О тесных взаимосвязях степных племен с населением Северного Кавказа в рассматриваемую эпоху писал в специальной статье Я.А. Федоров [89, c. 75]. Влияние древних кавказцев на степные племена было огромным. Достаточно назвать один факт, который приводит специалист по древним металлам Е.Н. Черных: «…около 86% изделий, изготовленных из медно-мышьяковистых сплавов и обнаруженных в степях Причерноморья должны рассматриваться в качестве кавказского импорта» [100, c. 71]. Целый ряд ученых склонен видеть в племенах ямной культуры III тыс. до н.э. древнейшую индоевропейскую общность, хотя такая концепция и не является общепризнанной в научном мире.

5

Мы уже отмечали, что еще в 1965 году Г.А. Меликишвили на основе историко-археологического и лингвистического анализа пришел к выводу, что гибель куро-аракской культуры Закавказья и идентичной ей кирбет-керакской культуры Сирии и Палестины следует связать с вторжением на эти территории воинственных хурритских племен [63, c. 13-23]. Археологический материал позволил ученому датировать появление хурритов в Сирии началом XXIV в. до н.э. [62, c. 14]. В Закавказье хурриты начали проникать со второй половины III тыс. до н.э., но массовое вторжение их в этот регион началось после XXIII в. до н.э., и вследствие этого куро-аракская культура прекратила свое существование [62 c. 16-23].

Независимо от Г.А. Меликишвили, на основании своих собственных многолетних исследований к аналогичному выводу пришел В.Л. Ростунов, крупнейший специалист по куро-аракской культуре. Гибель этой культуры В.Л. Ростунов также относит к периоду конца XXIII – начала XXII вв. до н.э. и связывает с вторжением в Закавказье хурритского племенного союза Уллив (Уллибан), входившего впоследствии в племенную номенклатуру Наири-Урарту и впервые упоминаемого в аккадских и шумерских надписях XXIII в. до н.э. [78, c. 26-27].

Известно, что на смену куро-аракской культуре, уничтоженной, по-видимому, хурритами, пришла так называемая триалетская культура. Б.А. Куфтин в свое время датировал эту новую культуру серединой II тыс. до н.э. [54, c. 81], однако последующие археологические изыскания позволили значительно удревнить эту культуру и стало ясно, что время ее зарождения непосредственно примыкает к времени завершения куро-аракской культуры [62, c. 20]. Совокупность исторических и археологических данных позволила Г.А. Меликишвили признать ареал распространения триалетской культуры северной периферией мощной хурритской империи Митанни, и создателями триалетской культуры, соответственно, хурритов [62, c. 20-22].

Ныне близкое этноязыковое родство чеченцев-нахчийцев с хуррито-урартами можно считать окончательно установленным. Это родство нашло свое отражение в работах многих ученых. Но прежде всего укажем, что одним из диалектов хурритского являлся, по всей видимости, и этрусский язык, распространенный в древности на Апеннинском полуострове (см. об этом у Вяч. Вс. Иванова [39, с. 208-218], а также у В.Э. Орла и С.А. Старостина [70, с. 105-106]. Что касается в узком смысле родства чеченского с хуррито-урартским, то первым, кто еще в 1913 году указал на него, является грузинский исследователь К.М. Туманов [86, 3-117]. В дальнейшем на тесное этноязыковое родство чеченско-нахчийского и хуррито-урартского языков указывали в своих работах Я. Браун и Г.А. Климов [9, с. 50-51], Ю.Д. Дешериев [23, с. 41-51], А.С. Чикобава [103, с. 8], И.М. Дьяконов [32, с. 17-18; 33, с. 21-24], Р.М. Мунчаев [66, с. 413], О.М. Джапаридзе [28, с. 112], А.Ю. Милитарев [63, с. 10-11], Гернот Вильхельм [20, с. 25] и другие специалисты. Подводя промежуточный итог исследованиям в этой сфере, историк-востоковед А.П. Новосельцев отмечал:

«В наши дни окончательно решена этническая принадлежность урартов (алародиев), которые, как это основательно доказано, говорили на языке ныне исчезнувшей языковой группы (ближе всего к ней некоторые центрально-северокавказские языки – чеченский и ингушский» [69, с. 87]. Родство чеченско-нахчийского языка с хуррито-урартскими как доказанный научный факт вошло в целый ряд вузовских учебников [60, с. 7]; [71, с. 20]; [1, с. 371].

Исходя из общепризнанного родства хуррито-урартского и нахчийского языков, автор данного обзора предложил в своих работах связать начальный этап этногенеза чеченцев-нахчийцев именно с проникновением хурритов на Кавказ на рубеже XXIII и XXII вв. до н.э. В тех же работах была высказана мысль, что хуррито-урартийцы и родственные им нахчийцы в историческом прошлом жили не изолированно друг от друга, а были связаны между собой цепью родственных племен, известных нам из древних и средневековых письменных источников – эры, гергеры, цанары, двалы, кахи, бун-турки и др. [4, с. 45], [5, с. 190]. Названные (и не названные в этом перечне) племена сыграли выдающуюся роль в истории Закавказья и Передней Азии, создавали свои царства и княжества и внесли ощутимый вклад в этногенез армянского, азербайджанского и грузинского народов, и это делает для нас актуальным тщательное исследование истории этих племен.

Если хурриты явились по отношению к местным закавказским древним племенам суперстратом («верхним слоем»), то последние, естественно, должны были быть субстратом («нижним слоем») этногенеза чеченцев-нахчийцев. Смешение вторгнувшихся хурритов с куро-аракскими племенами, в которых можно видеть индоевропейцев, привело к появлению новых «синкретических» культур – триалетской, о которой уже упоминалось, и сачхерской [79, c. 9]. Кроме того, археологами в центральной части Южного Кавказа выделяются еще две подобные культуры первой половины III тыс. – кармирбердская и севан-узерликская, также находившиеся под глубоким влиянием цивилизаций Передней Азии [75, с. 90-91].

Если приведенные доводы верны, то в языке чеченцев-нахчийцев должен наличествовать значительный слой древнейшей индоевропейской лексики. Есть ли индоевропейская лексика в чеченском языке? Безусловно, есть. Стоит оговорить, что древние индоевропейские («арийские») племена, обитавшие на Ближнем Востоке, который, возможно, являлся их прародиной, очень тесно соприкасались с хурритами. «Среда, в которой оказались индоевропейцы, была преимущественно хурритской», – отмечает польская исследовательница Ю. Заблоцка [38, c. 230]. Поэтому и чеченский язык, близкородственный хурритскому [83; 10], должен отражать в своем словаре лексику не отдельно взятого индоевропейского языка (диалекта), а языка-основы, праязыка, что и наблюдается при этимологическом исследовании нахчийского языка. В этой связи А.Д. Вагапов отмечает, что «влияние индоевропейской лексики на нахскую («нахчийскую» по нашей дефиниции. – Авт.) было не только наиболее ранним по времени, но и наиболее сильным по воздействию в процессе формирования словарного состава нахского языка» [11, с. 4].

Все сказанное позволяет нам сформулировать вывод, что начальным этапом этногенеза чеченцев является конец III тыс. до н.э., когда хурриты мигрировали на Кавказ, на территорию проживания племен – носителей куро-аракской культуры. В этих племенах, как мы неоднократно отмечали, можно видеть или индоевропейцев, или, по крайней мере, сильно индоевропеизированные этнические сообщества. Вполне обоснованно считать, что чеченцы-нахчии, чей язык проявляет тесные связи не только с хуррито-урартским, но и индоевропейскими языками, представляют собой потомков тех племенных групп, которые образовались от смешения пришлых хурритов с местными индоевропейскими племенами – носителями куро-аракской культуры.

Чеченско-индоевропейские языковые параллели исчисляются многими сотнями. Решающий вклад в их выявление и классификацию внес блестящий чеченский лингвист А.Д. Вагапов и в кавказоведческих  построениях необходимо учитывать его мнение (высказанное со ссылкой на своего однофамильца, языковеда Я.С. Вагапова), что «индоевропейские и нахские языки состоят в более близких генетических отношениях, чем нахские и дагестанские» [11, с. 6]. Объясняется это тем, что нахчийские и дагестанские языки, включаемые обычно в единую языковую группу внутри северокавказской семьи языков, разделились между собой раньше, чем нахчийские («нахские») отделились от индоевропейских.

В этой связи нелишним будет отметить, что целый ряд ученых-языковедов отвергает включение нахских (нахчийских) в единую группу с дагестанскими внутри северокавказской (или, по более ранней классификации, иберийско-кавказской) семьи языков. В частности, ведущий чеченский языковед Ю.Д. Дешериев еще в 1963 году на основании своих исследований пришел к выводу о необходимости выделить нахские (нахчийские) языки в отдельную группу. Ученый писал: «Внимательное ознакомление с данными нахских языков показывает, что последние обладают структурными, материальными и функциональными особенностями, отличающими их как от абхазо-адыгских, так и от дагестанских языков. Эти особенности и обусловливают необходимость выделения нахских языков в особую – третью – ветвь горских иберийско-кавказских языков» [23, с. 117]. Классификация, предложенная Ю.Д. Дешериевым, ныне стала преобладающей в научных работах по кавказскому языкознанию [95, с. 149].

6

В контексте затронутой проблемы следует упомянуть и о том, что в физическом облике чеченцев-кавкасионцев наличествуют некоторые черты, которые роднят их с северными европейцами (германцами) – эти черты выявил известный российский антрополог А.В. Шевченко [106, c. 199-201]. Добавим к этому и вывод крупнейшего российского ученого-антрополога В.П. Алексеева о том, что кавкасионский антропологический тип, наиболее характерными представителями которого являются именно нахчийцы, зародился на Армянском нагорье [2, c. 317], древнейшими обитателями которого были хурриты [35, c. 27]. Следовательно, чеченцы-нахчии не только по языку, но и по своему физическому облику проявляют тесное генетическое родство как с хуррито-урартийцами, так и с индоевропейцами.

В этот же ряд признаков, указывающих на тесную связь чеченцев (нахчийцев) с хуррито-урартским миром, должен быть включен и сам эндоэтноним «нохчий». При этом важно указать, что более древняя, первичная форма этого этнонима в многочисленных письменных источниках зафиксирована в форме «нахче» [5, с. 11-15]. Кроме того, следует помнить, что при отсутствии в семитских, греческом и латинском языках звука «ч», в древневосточных и античных текстах существовала особая транслитерация для обозначения составных топонимов, в которых присутствовало самоназвание чеченцев «нахче». Так, древние города под названием Нахчеван (Нахчаван), обозначались в этих текстах как Naxuana, Naksuanna, Naxsuanna [72, с. 223-224]. (См. также [109, т. 20А (40), «Нахичевань»]. 

Многие ученые относят топоним Нахчеван к урартийской эпохе и напрямую связывают его с самоназванием чеченцев – нахче. К примеру, известный немецкий ученый-востоковед Йозеф Карст отмечал:

«Чеченский – перепрыгнувший северный отпрыск праязыка, который некогда занимал гораздо более южную территорию, а именно в доармянско-алародийской Передней Азии. Следы пребывания Nacht;uoi в стране Арарата (то есть в Урарту. – Авт.) обнаруживаются в топонимике, как Nacht;evan, Nacht;uan (Nachidschevan). Только этим объясняется уклоняющийся от нормальной кавказской звуковой системы сильно алародийско-арменоидный характер чеченского языка» [45, с. 29]. Поясним, что алародиями в исторических источниках, начиная с Геродота, часто называют урартийцев, предшественников армян [73, с. 5]. И именно в этом смысле нужно понимать слова Йозефа Карста об «алародийско-арменоидном характере чеченского языка».

Из современных ученых, которые связывают топоним Нахчеван с самоназванием чеченцев, можно назвать З.И. Ямпольского [111, с. 14], а также и других ученых, занимающихся этим вопросом [64, с. 33-34]; [96, с. 75] и т.д.

К.П. Патканов [72, с. 323-324] и К.М. Туманов [86, с. 40-41] со ссылкой на английского ученого Даниеля Хэя (Daniel Hy. Haigh) относили Нахчеван (Naxuana, Naksuanna, Naxsuanna) непосредственно к Урарту (Арарад), отмечая, что название этого города в древневосточных текстах тождественно как шумерской «горе Потопа» Низир (Nizir), так и названию страны Гути (Гутиум). Напомним, что Гути (Гутиум) – это «возвышенное», «поэтическое» название все того же Урарту [30, c. 34]. Что касается названия Арарад (Арарат, Урарту) то оно, возможно, является редуплицированным производным от основы Аратта//Арату, что значит «гора» [110, c. 21]; т.е. «много гор», «гористая страна». Отметим, что и название населяющих страну Гутиум//Гути (параллельное название Урарту) кутиев (гутиев) означает «горцы» [30, с. 299, примеч. 4]. Таким образом, выясняется, что самоназвание чеченцев нахче непосредственно связано с Урарту и, более того, само царство Урарту в древнейший период своей истории называлось Нахчеван (в буквальном значении «страна, местность Нахче» [40, с. 157, примеч. 90]).
Нам удалось обнаружить исходный текст Даниеля Хэя, на который ссылались К.П. Патканов и К.М. Туманов. Вот он:

«В списке чужеземных земель (W.A.I., том II, 50) мы имеем mat Gutium (аккадский) = mat Guti (ассирийский), которому предшествуют Amurre, Subarti и Elam; и снова Naksuanna ki и = Gutium ki, которому предшествует Subartum. На другой табличке (II. 48) мы имеем Naxsuanna = kutu. В таблице географических синонимов мы имеем mat Nizir = mat Guti. Таким образом, Gutium, Naksuanna или Naxsuanna были аккадскими названиями этой земли; Guti и Kutu ассирийские; и они упоминаются до или после Subartum» [94, с. 71-72].
 
Добавим к этому тексту два замечания: во-первых, компонент ki, который мы видим после названий Naksuanna и Gutium, являются (в различных вариациях – ka, ga и т.п.) терминами в значении «страна, место» [87, с. 5]; во-вторых, название Subartum (Субарту//Шубарту), которое в цитируемых Д. Хэем аккадских документах упоминается в одном ряду с синонимическими обозначениями Урарту (Naxsuanna//Naksuanna и Guti//Kutu), означало в древних шумерских и аккадских текстах страну хурритов, которые в этих текстах назывались subir//субареями и локализовывались в Северной Месопотамии [84, с. 1; 41, с. 239]. Примечательно, что с течением веков это название (в форме Шубриа) стало обозначением Сасунских (Сасанских) гор [30, с. 281, примеч. 15]; [33, с. 161]. Вот что пишут о Шубрии специалисты:

 «Последним независимым государством хурритов суждено было стать верхнетигрской Шубрии (хурритское самоназвание "Хурри"). Маленькая Шубрия пыталась воплощать единство погибшей хурритской ойкумены, но была уничтожена ассирийцами в 673 г. до н.э. Хурриты, однако, оставались одним из крупнейших этносов Армянского нагорья и в середине – второй половине I тысячелетия до н.э. были известны своим соседям под именем "матиенов", т.е. "митаннийцев" как свидетельство памяти об их блестящем прошлом.

Реликтовые хурритские государства продолжали существовать и в последующие века (приурмийская Манна с хурритской династией – до аннексии мидянами ок. 590 г. до н.э., княжество Кордуэна на исконной горной прародине хурритов при Верхнем Забе – до армянской ассимиляции уже в раннесредневековые времена), но лишь в качестве вассалов или автономных провинций других держав. Этнос хурритов был ассимилирован ираноязычным населением на протяжении второй половины I тысячелетия до н.э. – I тысячелетия н.э. Из существующих в наше время народов к хуррито-урартам по языку ближе всего чеченцы и ингуши» [1, с. 371].

Население Шубрии (Сасунских гор) до эпохи средневековья, по крайней мере до X века, сохраняло свой урартийский этнический облик и продолжало носить название «хутцы» [56, с. 27], которое акад. Г. Капанцян напрямую связывал с наименованием урартийцев «кутии». Ученый писал: «Имя района Xouth в Сасуне мы можем сближать с именем народа Kuti (Guti), упоминаемого в ассирийских надписях южнее Наирских племен…» [44, с. 132]. 

Таким образом, многие исторические источники указывают на то, что самоназвание чеченцев в его архаической форме нахче связано с регионом Передней Азии, а если говорить более детально, то с Урарту, носившим параллельное название Нахчеван, что означает «страна, местность Нахче». И это согласуется с другими данными, приведенными нами в этой работе, которые увязывают происхождение чеченского народа с Передней Азией и Закавказьем, а если говорить точнее, с хуррито-урартским миром. Как отмечает ряд авторов, хурриты являются древнейшими предками нахских (т.е. нахчийских. – Авт.) народов [53, c. 81]. Эти же авторы далее отмечают, что «север Анатолии и Южный Кавказ около 4 тыс. лет до новой эры был заселен хурритами, представлявшими собой  древний народ, появившийся на территории северной Месопотамии, которые жили группами по западным, южным и восточным окраинам Армянского нагорья вплоть до первого тысячелетия до новой эры. Считается, что хурриты являются предками современных вайнахов (чеченцев, ингушей)» [53, с. 93-94].

Остается к этому добавить, что и сами чеченцы в своих старинных этногенетических преданиях-тептарах напрямую связывают свое происхождение с Передней Азией, откуда «предки племени Нахчу» в древние времена мигрировали «из благословенного Нахчувана» на Северный Кавказ через древнюю страну Халиб, расположенную в Причерноморье, на территории исторической Колхиды [82, с. 214].

В заключение можно сказать, что факты из смежных исторических наук, дополняя и подкрепляя друг друга, показывают, как мы могли убедиться, два корня происхождения чеченцев – индоевропейский и хурритский.


Библиография:

1. Александрова Н.В., Ладынин И.А., Немировский А.А., Яковлев В.М. Древний Восток. Учебное пособие для вузов. М., 2008 г.
2. Алексеев В.П. О структуре и древности кавкасионского типа в связи с происхождением народов Центрального Кавказа.//Кавказ и Восточная Европа в древности. М., 1973 г.
3. Амирханов Х.А. Чохское поселение. М., 1987 г.
4. Бакаев Х.З. К проблеме этногенеза вайнахов.//Историко-лингвистические связи народов Кавказа и проблемы языковых контактов.//Всесоюзная научная конференция. Тезисы докладов. Грозный, 1989 г.
5. Бакаев Х.З. Чеченские этнонимы: древность и происхождение. Махачкала, 2021 г.
6. Берни Ч., Лэнг Д. Древний Кавказ. От доисторических поселений Анатолии до христианских царств раннего средневековья. (Пер. с англ.). М., 2016 г.
7. Бетрозов Р.Ж. К древней истории племен Центрального Кавказа. Нальчик, 1982 г.
8. Бетрозов Р.Ж. Происхождение и этнокультурные связи адыгов. Нальчик, 1991 г.
9. Браун Я., Климов Г.А. Об историческом взаимоотношении урартского и иберийско-кавказских языков.//V (IX) Научная сессия Института языкознания Груз. ССР. Тезисы докладов. Тбилиси, 1954 г.
10. Булатбиев И.М. Урарто-нахский словарь. Нальчик, 2017 г.
11. Вагапов А.Д. Славяно-нахские лексические параллели. Грозный, 1994 г.
12. Вагапов А.Д. Нахско-славянские лексические изоглоссы: автореф. дисс. канд. филол. наук. Грозный, 2005 г.
13. Вагапов А.Д. Этимологический словарь чеченского языка. Тбилиси, 2011 г.
14. Виноградов В.Б., Дударев С.Л., Мамаев Х.М. Археологические исследования 1980-1984 гг. в автономных республиках Северного Кавказа.//Проблемы хронологии археологических памятников Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1985 г.
15. Гаджиев М.Г. К выделению северовосточнокавказского очага каменной индустрии ранних земледельцев.//Памятники эпохи бронзы и раннего железа в Дагестане. Махачкала, 1978 г.
16. Гаджиев М.Г. О соотношении палеометаллических археологических эпох и культур на Восточном Кавказе.//Конференция по археологии Северного Кавказа. XII Крупновские чтения. (Тезисы докладов). М., 1982 г.
17. Гаджиев М.Г. Северо-Восточный Кавказ как географическая и этнокультурная область.//Древние культуры Северо-Восточного Кавказа. Махачкала, 1985 г.
18. Гаджиев М.Г. К изучению древних культур Северо-Восточного Кавказа.//Древние культуры Северо-Восточного Кавказа. Махачкала, 1985 г.
19. Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Тбилиси, 1984 г.
20. Гернот Вильхельм. Древний народ хурриты. Очерки истории и культуры. (Пер. с нем.). М., 1992 г.
21. Грозный Бедржих. Хеттские народы и языки.//ВДИ, 1938 г., № 2.
22. Дедабришвили Ш., Мирцхулава Г. Куро-аракская культура и Центральная Европа. (Постановка вопроса).//Античные, византийские и местные традиции в странах Восточного Черноморья. Тбилиси, 1975 г.
23. Дешериев Ю.Д. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и проблема происхождения и исторического развития горских кавказский народов. Грозный, 1963 г.
24. Дирр А.М. Закавказье как родина арийцев.//СМОМПК. Вып. XXXVII. Тифлис, 1907 г.
25. Джавахишвили А.И., Глонти Л.И. Урбниси I. Археологические раскопки, проведенные в 1954-1961 гг. на селище Квацхелеби (Телепи-Кохе). Тбилиси, 1962 г.
26. Джавахишвили А.И. Строительное дело и архитектура поселений Южного Кавказа в V-III тыс. до н.э. Тбилиси, 1973 г.
27. Джапаридзе О.М. К этнической истории грузинских племен по данным археологии. Тбилиси, 1976 г.
28. Джапаридзе О.М. К раннему этногенезу кавказских племен.//Историко-филологические изыскания. Тбилиси, 1980 г.
29. Дыбо В.А. Язык – Этнос – Археологическая культура.//Глобализация – этнизация. Этнокультурные и этноязыковые процессы. Кн. I. М., 2006 г.
30. Дьяконов И.М. Ассиро-вавилонские источники по истории Урарту.//ВДИ, 1951 г., № 2.
31. Дьяконов И.М. Некоторые лингвистические данные к проблеме связей населения Восточного Кавказа и Закавказья с Древним Востоком в III-I тыс. до н.э.//Материалы семинара по проблеме происхождения и формирования азербайджанского народа. (Тезисы докладов). Баку, 1966 г.
32. Дьяконов И.М. Языки древней Передней Азии. М., 1967 г.
33. Дьяконов И.М. Предыстория армянского народа. Ереван, 1968 г.
34. Дьяконов И.М. К праистории армянского языка: (о фактах, свидетельствах и логике).//Историко-филологический журнал. Ереван, 1983 г.
35. Дьяконов И.М. Пути и судьбы.//Знание – сила № 9, 1988 г.
36. Дьяконов И.М., Старостин С.А. Хуррито-урартские и восточно-кавказские языки.//Древний Восток. Этнокультурные связи. М., 1988 г.
37. Дьяконов И.М. Языковые контакты на Кавказе и Ближнем Востоке.//Кавказ и цивилизации Древнего Востока. Орджоникидзе, 1989 г.
          38 Заблоцка Ю. История Ближнего Востока в древности. (Пер. с польск.). М., 1989 г.
          39. Иванов Вяч. Вс. Древневосточные связи этрусского языка.//Древний Восток. Этнокультурные связи. М., 1988 г.
         40. История епископа Себеоса, перевод с четвертого исправленного армянского издания Ст. Малхасянца. Ереван, 1939 г.
41. История древнего Востока. Часть 1. М., 1983 г.
42. История Древнего Востока. Часть 2. М., 1988 г.
         43. Кагазежев Ж.В. Древние культуры Северного Кавказа: проблемы происхождения и этнических взаимосвязей.//Известия Кабардино-Балкарского центра РАН, № 6 (92). История. Археология. 2019 г.
         44. Капанцян Г.А. Историко-лингвистическое значение топонимики Древней Армении.//Историко-лингвистические работы. Т. II, Ереван, 1975 г.
         45. Karst Joseph. Ph. D, Grundz;ge einer Vergleichenden Grammatik des Ibero-kaukasischen, Band I, Strassburg, 1932.
         46. Carter T, Shackley M.S. Sourcing obsidian from neolithic ;atalh;y;k (Turkey) using energy dispersive X-ray fluorescence.//Archaeometry. 2007. № 49 (3).
47. Kassian A.S. Hurro-Urartian from the lexicostatistical viewpoint.//Ugarit-forschungen. Internationales Jahrbuchf;r die Altertumskunde Syrien-Pal;stinas. Band 42/2010. Ugarit-Verlag M;nster 2011.
48. Клейн А. Майкоп: Азия, Европа?//Знание – сила, 1987 г., №2.
         49. Кинк Х.А. Восточное Средиземноморье в древнейшую эпоху. М., 1970 г.
50. Klyosov A. A., Proceedings of the Academy of DNA Genealogy, vol. 6, No. 5. 2013.
51. Климов Г.А. О лексико-статистической теории М. Сводеша.//Вопросы теории языка в современной зарубежной лингвистике. М., 1961 г.
52. Козенкова В.И. Кобанская культура Кавказа.//Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М., 1989 г.
53. Кокин А.В., Кокин А.А. Врата Кавказа. К проблеме предков, населявших Кавказ и Ойкумену.//Истоки кавказской цивилизации. Ростов-на-Дону, 2016 г.
54. Куфтин Б.А. Археологическая маршрутная экспедиция 1945 г. в Юго-Осетию и Имеретию. Тбилиси, 1949 г.
55. Кушнарева К.Х., Чубинишвили Т.Н. Древние культуры Южного Кавказа. М.-Л., 1970 г.
56. Манандян Я.А. Народные восстания в Армении против арабского владычества. (Лекция, прочитанная в лекториуме Ереванского Государственного Университета в связи с тысячелетием великого армянского народного эпоса «Давида Сасунского»). Ереван, 1939 г.
57. Марковин В.И. Дольменная культура и вопросы раннего этногенеза абхазо-адыгов. Нальчик, 1974 г.
58. Марковин В.И. Дольмены Западного Кавказа. М., 1978 г.
59. Марковин В.И. Новейшие вопросы изучения дольменов Западного Кавказа в связи с проблемой их происхождения.//КСИА СССР, вып. 177. Неолит и бронза на территории СССР. М., 1984 г.
60. Материалы по истории СССР. Для семинарских и практических занятий. Вып. 1. М., 1985 г.
61. Мачавариани Г.И. К типологической характеристике общекартвельского языка-основы.//ВЯ, 1969 г., №1.
62. Меликишвили Г.А. Возникновение Хеттского царства и проблема древнейшего населения Закавказья и Малой Азии.//ВДИ, 1965 г., № 1.
63. Милитарев А.Ю. Услышать прошлое.//«Знание – сила». № 7, 1985 г.
64. Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда X-XI веков. М., изд-во Восточной литературы, 1963 г., 266 С.
65. Мунчаев Р.М. Из истории раннебронзового века в Чечено-Ингушетии.//Археолого-этнографический сборник. Грозный, 1966 г., Т. I.
66. Мунчаев Р.М. Кавказ на заре бронзового века. М., 1975 г.
67. Мунчаев Р.М., Мерперт Н.Я. Раннеземледельческие поселения Северной Месопотамии. М., 1981 г.
68. Николаева Н.А., Сафронов В.А. Происхождение дольменов Северо-Западного Кавказа.//Сообщения научно-методического совета по охране памятников культуры. М., 1974 г., вып. VII.
69. Новосельцев А.П. Древнейшие государства на территории СССР. Некоторые итоги и задачи изучения.//История СССР, № 6, 1985 г.
70. Орел В.Э., Старостин С.А. О принадлежности этрусского языка к восточнокавказской языковой семье.//Кавказ и цивилизации Древнего Востока. Орджоникидзе, 1989 г.
71.  Павленко Н.И., Кобрин В.Б., Федоров В.А. История СССР с древнейших времен до 1861 года. (Учебник для педагогических институтов). М., 1989 г.
72. Патканов К.П. Ванские надписи и значение их для истории Передней Азии. Часть III.//Журнал министерства народного просвещения. СПб, 1875 г.
73. Пиотровский Б.Б. Припонтийские халдеи и урарты.//Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях института истории материальной культуры. Выпуск V. Изд-во АН СССР. Москва-Ленинград. 1940 г.
74. Пицхелаури К.Н., Дедабришвили Ш.Ш. Археологические исследования на новостройках Грузинской ССР. Тбилиси, 1976 г.
75. Пицхелаури К.Н. Проблема взаимосвязи культур эпохи бронзы центральной части Южного Кавказа с Передней Азией.//Кавказ и цивилизации Древнего Востока. Орджоникидзе, 1989 г.
76. Ростунов В.Л. О куро-аракских элементах в керамике дольменной культуры.//Кочевники Азово-Каспийского междуморья. Орджоникидзе, 1983 г.
77. Ростунов В.Л. Куро-аракская культура на Центральном Кавказе. (К вопросу об истоках и путях миграции).//Античность и варварский мир. Орджоникидзе, 1985 г.
78. Ростунов В.Л. Куро-аракская культура на Центральном Кавказе. (Хронологические и историко-археологические аспекты миграции).//Античность и варварский мир. Орджоникидзе, 1985 г.
79. Ростунов В.Л., Наглер А.О. Об этнокультурных и социально-экономических процессах в Центральном Закавказье в конце III тыс. до н.э.//Археология и вопросы хозяйственно-экономической истории Северного Кавказа. Грозный, 1987 г.
80. Рысин М.Б. Проблемы хронологии и периодизации майкопских памятников Северного Кавказа (радиокарбонные датировки и традиционная археологическая типология.//Культуры степной Евразии и их взаимодействие с древними цивилизациями. Книга 2. СПб., 2012 г.
81. Сафронов В.А. Проблемы индоевропейской прародины. Орджоникидзе, 1983 г.
82. Семенов Н.С. Туземцы Северо-Восточного Кавказа. СПб, 1895 г.
83. Сигаури И.М. К истокам и ареалам нахского этноса. М., 2016 г.
84. Speiser E.A. Hurrians and Subarians.//Studies in ancient Oriental civilization, № 22, Chicago, 1973.
85. Старостин С.А. Культурная лексика в общесеверокавазском словарном фонде.//Древняя Анатолия. М., 1985 г.
86. Туманов К.М. О доисторическом языке Закавказья. Тифлис, 1913 г.
87. Ушаков П.Н., Проблема древнейшего населения Малой Азии, Кавказа и Эгеиды.//ВДИ, № 4, 1939 г.
88. Федоров Я.А. О дольменной культуре Западного Кавказа.//Вестник МГУ. История. 1974 г., №4.
89. Федоров Я.А. Место «майкопцев» в этнической истории Западного Кавказа.//Вестник МГУ. История. 1975 г., №5.
90. Федоров Я.А. Горы и степь.//Вестник МГУ. История. 1978 г., №1.
91. Федоров Я.А. В обход Кавказского хребта и через его перевалы.//Вестник МГУ. История. 1980 г., №2.
92. Федоров Я.А. Историческая этнография Северного Кавказа. М., 1983 г.
93. Forni Gianfranco. Might Hurro-Urartian and North-Caucasian Languages Be Derived from (or Related to) Indo-European?//Atti del Sodalizio Glottologico Milanese. Vol. 2012 No. 7 n.s. 2013.
94. Haigh D.Hy. An Assyrio-Egyptian synchronism.//Zeitschrift f;r ;gyptische Sprache und Alter thumskunde. Band 12. Berlin, 1874.
95. Халидов А.И. Языки и народы Кавказа: вопросы истории и типологии, социо, – этно – и эколингвистики. Махачкала, 2019 г.
96. Халилов Т., Рахимов Я. История Нахчывана в русских источниках.//Журнал «АВРАСИЯ», январь 2014 г.
97. Хансен Свенд. Технические и социальные инновации на Кавказе в IV тыс. до н.э.//Кавказ как связующее звено между Восточной Европой и Передним Востоком: диалог культур, культура диалога (к 140-летию Александра А. Миллера) СПб., 2015 г.
98. Церен Эрих. Библейские холмы. (Пер. с нем.). М., 2003 г.
99. Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. Народы, расы, культуры. М., 1985 г.
100. Черных Е.Н. История древнейшей металлургии Восточной Европы. М., 1966 г.
101. Черных Е.Н. В волнах единого океана.//«Знание – сила», № 4, 1984 г.
102. Черных Е.Н. Кавказ в системе взаимодействий культур степных скотоводов севера и оседлых земледельцев юга (эпоха раннего металла).// Кавказ как связующее звено между Восточной Европой и Передним Востоком: диалог культур, культура диалога (к 140-летию Александра А. Миллера) СПб., 2015 г.
103. Чикобава А.С. Проблема родства иберийско-кавказских языков.//Тезисы докладов на научной сессии по сравнительно-историческому изучению иберийско-кавказских языков Северного Кавказа. Махачкала, 1965 г.
104. Чухуа Мераб. Грузинско-Черкесско-Абхазский Этимологический Словарь. Тбилиси, 2021 г.
105. Шаров О.В. Концепция Г.-Ю. Эггерса о «живой» и «мертвой» культуре.//Кавказ как связующее звено между Восточной Европой и Передним Востоком: диалог культур, культура диалога (к 140-летию Александра А. Миллера) СПб., 2015 г.
106. Шевченко А.В. Антропология населения южно-русских степей.//Антропология современного и древнего населения европейской части СССР. Л., 1986 г.
107. Шмидт Клаус. Они строили первые храмы. Таинственное святилище охотников каменного века. Археологические открытия в Гёбекли-Тепе. (Пер. с нем.). СПб, 2011 г.
108. Энеолит СССР. (Археология СССР). М., 1982 г.
109. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб, 1890-1907 гг.
110. Юсифов Ю.Б. Ранние контакты Месопотамии с северо-восточными странами. (Приурмийский район).//ВДИ, 1987 г., № 1.
111. Ямпольский З.И. О значении слова ван в имени Нахичевань (К анализу имени Нахичевань).//Известия АН Азербайджанской ССР. Серия общественных наук. №1. Баку, 1961 г.