104. Цугцванг это когда всё плохо, но жить надо

104. Цугцванг в жизни это когда всё плохо, но жить надо.

Начинается человек как человек, то есть запоминающий события, с ним произошедшие, с тяги к противоположному полу. Всё остальное это детские игрушки, а вот тяга это так серьёзно, что на всю жизнь. Помнит постоянно об этой тяге, не осознавая того, подросток, а потом юноша и запоминает всё, что у него было с этим связано. Сексуальная потребность гонит его по жизни так, что с неба он звёздочку достанет, чтобы подарить любимой. А если любимая уходит с другим, как в песне поётся, на этот случай у Духа есть нарратив, мол, не все женщины плохие. И действительно не все, но за всеми Евами всё равно стоит коварный Змей, дело которого к каждому человеку приставить женщину. Женщина такое универсальное средство в руках Змея, что хоть всех людей мира обеспечит он постоянной занятостью. Женщина это бездонный колодец, куда можно погрузить все деньги мира и всё будет мало. Особенно обожают женщин люди искусства, обожают до той поры, пока их не предадут. Находят они других, но и те предают. Поэтому заливают умные художники любовную тоску вином, играют в карты, как это было во времена Некрасова и Достоевского, думают обо всём этом, понимают, умные они, что без любви вообще вдруг исчезает смысл жизни. И такой имеющий способность вникать в суть вопроса психолог, как Достоевский, осознавая, что безнадёжно мир движется чёрт знает к чему, поскольку по Лермонтову «любить ненадолго не стоит труда, а долго любить невозможно», думает о спасении мира и делает вывод, оставшийся в веках, что «красота спасёт мир». Повторю, не любовь, а красота.

Это как при цугцванге: все земные телодвижения  ни к чему хорошему не приводят, но ход делать надо, поскольку игра жизни продолжается. Достоевский сделал этот ход, в котором, вроде бы, есть смысл, поскольку красота привлекательна во всём: в женщине, в искусстве, архитектуре. Красота это доведённое до совершенства искусство. Соловьёв в своей телепередаче иногда тем, чьи речи ему понравились, говорит: «Красиво сказал». Умели красиво говорить ораторы в древней Греции. Имеется в виду не куртуазный манеризм, а умение привести нужные для дела факты, объединить их общей идеей и сделать изо всего этого соответствующие закономерные выводы.

Единственный правильный выход из этого цугцванга это Духовный Путь. Другими словами, надо смести с шахматной доски все земные фигуры. Не спешит это делать лишь тот, кто находит смысл жизни в удовлетворении своих желаний. Такие мужчины и эмансипированные женщины обычно живут в одиночку или создают семью, договариваясь с партнёром о свободе своих отношений с другими, как это описано у Пабло Коэльо в «Заире». Так жил со своей любимой французский писатель-философ Жан Поль Сартр. Любил он её, но хотел любить и других, потому что красоты много вокруг и хочется вкусить всё. Русская пословица отражает этот нарратив поговоркой: «Всех поиметь невозможно, но стремиться к этому надо». Своя личная жена, вроде бы, лучше для Эго, но есть ещё чужая красивая жена. Поэтому муж смотрит на сторону, не осознавая того, что это Эго внутри его через чувства так хочет и дальше проявлять себя. Осознавать некогда, потому что глаза автоматически поворачиваются в ту сторону, где появился очередной привлекательный крючок красоты. Верный муж только смотрит. Такой умный муж, как Жан Поль Сартр, понимая, что верность это несвобода, говорит о необходимости свободы, поскольку несвобода мешает жить в этом мире полно и с удовольствием.

Получаются этакие современные гедонисты, которым на всё плевать, кроме своего удовольствия, в том числе на критику, что они соблазняют верных жён, и на ситуации, в связи с этим возникающие. Юмористы между тем рассказывают анекдоты на эту тему, с таким смыслом, что не осуждается, а уже в порядке вещей считается измена. Однако в Замысле этого нет, чтобы отрицательное в конце концов восторжествовало. Поэтому совершенно неожиданно возникает ситуация на Западе, противоестественная для жизни вообще, когда ЛГБТ не только празднуется, но и навязывается всему миру. И сколько бы знающие Библию ни говорили, что это Содом и Гоморра с известным концом, празднующие словно бы глохнут, когда им это говорят.