Разве я могу умереть?

Автор задумался на минуту, прежде чем выбрать лицо: каким я буду сегодня, первым или третьим?

Третье всегда прикрыто - лирический герой свободен жить любой жизнью, а рассказчика часто путают с автором и потому рассказ от первого лица словно нагота  - слегка неприлична, немного опасна. Но в век нарциссов-маркетологов тыкающих своим «я» в каждое не закрытое ухо и умело защищающих свои уши от чужих смыслов  - все равно мало кто услышит.

Чужое «я» для себялюба как взрыв снаряда - он заткнёт свои уши и откроет рот, чтоб не оглохнуть от чужого «я». Но если встретится вдумчивый читатель - он тоже не оставит отзыва, не откликнется, но что-то из твоего слова возьмёт себе - вдруг пригодится.

В девяностых нас так приучили думать о себе - «а мне это надо?», «а чего хочу я?», что любое другое - не моё «я» - стало не интересно большинству из нас. Но есть внимательные читатели и к себе и к другим. Понимающие, что через «я» другого они могут понять себя, а понимая, а не ублажая себя - могут понять и других. Между иметь и понимать они выбирают второе - для них и пишу. Для тебя пишу.

Итак, я-ты-Он… приступим к работе понимания.

Ты знаешь, читатель, я осознал, что не могу ничего понять, пока не начну писать текст. В голове умещается только импульс к мысли, а в тексте она рождается. Словно Единый, воплотившийся в миллиардах душ понимает себя во времени и возвращается в свою вечность, так и автор через потоки букв видит себя в написанном и возвращается в бытовое безмыслие.

Положив витаминку  в прозрачный стакан я слушал её растворяющееся шипение и вдыхал вылетающие из стакана витаминные микрокапельки. Смотрел на реку и вспомнил себя у входа в начальную школу.

Так, - подумал я, - снова какой-то непереваренный кусочек прошлого подошёл с ранцем за плечами к порогу сознания. Можно, конечно, как любители «здесь и сейчас» отшвырнуть воспоминание как то, чего давно уж нет… Но нет у них мышления, у проглотивших интроект о необходимости не думать о прошлом и будущем - так как их нет, а думать только о миге, между прошлым и будущим, который, - благодаря красивой песне? - почему-то называется жизнью. Вот только пропускают мимо слово «называется» - именно только и называется, а является жизнью нечто иное.

- Так, ты пришёл к порогу школы. Что же ты мне хочешь этим сказать? - спросил я воспоминание.

Невидимый режиссёр, оператор и постановщик, как и во сне начали свою работу:

Фокус сознания-воспоминания расширился на несколько метров перед школой и на площадку сбоку от школы, вобрав события за пару лет до картинки второклассника у входа в школу и через год после. И я понял, что в сцене разговора с мамой на дороге у школы и наблюдаемой со стороны тренировки по дзюдо есть общая тема - смерть и борьба за жизнь. 

- ..когда бабушка умрёт, - говорила о чём-то мама и я, дошкольник, её перебил, - Мама, как ты можешь так говорить!
- Как?
- Что бабушка умрёт…
- Так все умирают когда-то: и я и ты когда-то тоже.
- Ну да, согласился я. Кажется, я где-то уже слышал об этом, но разве я могу умереть?

- Вам осталось два или двадцать лет, а чтобы уточнить, нужно сдать ещё вот такие анализы… - хладнокровно, как когда-то мама сказал врач.
- Да, понимаю… Но разве я могу умереть?

Я не задумывался до этого разговора, что два года, это шестьдесят три миллиона семьдесят две тысячи секунд, а двадцать лет - шестьсот тридцать миллионов семьсот двадцать тысяч секунд. Если бы мне пришла фантазия досчитать до миллиарда, то я бы при любых раскладах не успел… потом я стал считать, сколько секунд нужно, чтобы написать хорошую книгу? Или вырастить сына.

Две недели до результата анализов я вычитал сначала из шестидесяти трёх, а затем - из шестьсот тридцати миллионов секунд прожитые после разговора с врачом. Рождать тексты после этой истории стал чаще. 

А что можно подумать о пропущенной тренировке по дзюдо, если вспомнить образ, пришедший вместе с улетающими вверх, как секунды осмысленой жизни, каплями витаминки? Это воспоминание пришло вместе с эпизодом разговора с мамой о смерти. Смерть и борьба сознания… за жизнь. Разве я могу  умереть?