Во поле берёзка стояла

Посвящается Нине Леонидовне Маркеловой, врачу-инфекционной больницы, г.Томск, г.Северск). Сегодня наконец услышала её голос, спустя двадцать семь лет. Спасибо всем, кто помог в поисках.
 
***
Сон резко полоснул ножом  тягучее нутро и кинул солью в рану прошлого. Убежавшим словом волоком вытащил в новый день. Страх прятался чёрной кошкой где-то совсем рядом.   

Страх. В самом слове прячется предостережение и удар. Поднеси палец к губам: "Т-с-с". Не убирай. Прислушайся: "С-с... Трах". Осторожность и удар. Сильный. Липкий. Ледяной. Стянуть и отмыться!
Повезло, что сон.

Прошлый век. Самый его конец. Лето. Утро. Пустынный городской сад. Солнцем, теплотой залит мир.

Мороженое. Музыка.
Фонтан танцует. Зелень, свежесть. Тени деревьев играют с широкими лентами света. Песчаная дорожка обводит листья тополей темными пятнами.

Наташка радовалась летнему дню и празднику внутри. Скоро Асе будет два года. Что подарить? Как отметить? Рисовать любит. Альбом, карандаши. Музыку любит. Металлофон с нотками купить. Пусть радуется своим мелодиям. В кафе сходить.

Впереди по асфальтированной широкой дорожке мячиком подпрыгивали задорные хвосты в стороны, — дочь. Цыплёнок в  нежном жёлтом платье, с ягодкой на кармане.  Музыкальные сандали тихо подпевали птичьим песням.

Отбежит вперёд, чуть поодаль, встанет, обернётся и ждёт. Ямочки тихо смеются на щеках. Воздушный шарик играет в руке. Радость и беззаботность.

А дальше всё, как в тумане. Набежали цыгане. И замелькали цветастыми тенями между ребенком и мамой.

Юбки ярусные до земли закрыли дочку, не видать. Браслеты, бусы, серьги звенят. Хохочут ромалэ. Сороками кареокими несут весёлые бока. Воркуют на своём. Уверенно идут. Семечки плюют. Грудь колесом навыкат. Окружили дерзким гуртом, накрыли вороновым крылом.  Развлекаются. Ещё чуток, и заклюют. Пританцовывают.

Из другого пространства и времени. Укутаны в шали древних традиций. Кудри, черная смоль, повязаны золотистыми косынками. Бёдра — цветастыми платками.

Старшая, с густой сединой в бровях, вдруг села на край тропы и тихо говорит, как себе: "Позолоти ручку, скажу". Обыденно так. По-соседски: "Сядись рядом".

Наташка молча скользнула наседкой к дочери: про свою кровь много, чего знает. Да и страх цепью звякает. Прикрыла его, как могла.

И вдруг в спину с размаху вонзились слова: "Пуганая она у тебя. Сильно пуганая". Долетели, куда не ожидала. Откликнулась: "С чего бы это?" Осколки правды добили: "Ты пуганая. Через тебя она страх в утробе схватила, так и несёт".

Сжалось всё внутри. Дочь — в охапку, и — прочь. Ушли. Завтра будет день. Завтра — на карусели. Шарик вырвался из рук Аси и полетел вверх, между деревьями, между облаками.

***
Утро. Наташа проснулась от Асиной песни. Детский голосок выводил "лю-ли".

Редкие пылинки танцевали в широких полосах света. Солнечные зайчики сидели на стенах и потолке.

На завтрак захотелось кашу со сливочным маслом. И блинчик со сметаной. Сладко потянулась. Дочь обрадовалась, обняла и присела рядом на пол. Сладкий запах родной макушки. Наташка зажмурилась. И вдруг Асю вырвало. Фонтаном.

Наташа подпрыгнула. Лоб. Обычный. Бледная. Ася встала и снова запела, дальше играет. Странно. Весёлая. Как ни в чём не бывало. Вызвала скорую.

Озадаченный врач "на всякий случай" предложил проехать в больницу, промывание сделать: "У детей непредсказуемо отравление проходит: может быть пройдёт за час, очистился организм. Но лучше перестраховаться, бывает,  инфекция развивается стремительно".

Документы. Машина. В пути стало ясно, решение принято верное. Каменный живот. Жизнь замерла. Захолодела. Стала твёрдой. Сирена разносилась набатом на весь город: "С дороги! С дороги! Беда".

Промывание. Палата. Реанимация.

Лежит на руках лоскуточком-тряпочкой. Уже без сознания. Дежурный врач перенесла рабочий стол в палату. Системы. Шприцы. Вливания. Сутки не отходила.

Наталья чувствовала себя куском ненужного мяса. Вся превратилась в мышцу на руке. Набирала пипеткой воду, касалась уголка родных губ, где потерялась улыбка и затихла песня. И вливала, вливала, вливала. Чем больше, тем лучше. Обезвоживание.

В какой-то момент Асенька встрепенулась судорожной птицей. Подала надежду и тут же обмякла. Затихла.

— Дышит?
— Дышит.

Прошло несколько часов. Но время остановилось. Случайный взгляд Натальи упёрся в окно. Странно. Там по-прежнему было лето.

Огромное, в пол стены, черно-белое фото окна.  На нём появлялись бесцветные напряжённые лица мужа и родителей с огромными глазами, в которых сквозь слезы звучал один вопрос. Как же им сейчас тяжело. Они не могут ничего сделать. Ходят тенями. А ей? Ей нельзя думать, как тяжело. Нельзя плакать, раскисать. Надо быть сильной.

Да, ей сейчас проще, чем им: она может быть рядом и вливать по капле жизнь в пересохшие губы.

Ночь. Пипетка. Лицо. Серое. Губы. Синие. Только круги под глазами говорили, что что-то меняется в свете лампы: чёрные, зелёные, бордовые, фиолетовые, синие, снова чёрные.

— Дышит?
— Дышит.

Чернота. Мир стал чёрно-белым. Халаты. Простыни. Пол. Стены.

Судороги. Всем телом. Словно за неё схватились две невидимых сестры и дергали, каждая в свою сторону. Одна молча вытрясала душу. Другая тянула к себе.

Врач сгруппировалась. Движения стали быстрыми, чёткими, решительными. Стало ясно, переломный момент. Она передала Наталье что-то: "Подержи, поможешь. Кризис".

Да куда там? И без того "жиденькая" Натаха вдруг поняла, что именно сейчас самая важная в жизни нить от неё ускользает. Перед глазами потемнело, сознание поплыло.

Медленное падение под кушетку. Врач одной рукой схватила за шиворот горе - помощницу. Другой — резкими шлепками по щекам привела в чувство. Командный голос пополам с нашатырем отрезвил: “Соберись! Некогда мне тут тобой заниматься".

Наташка злилась: как она могла на себя отвлечь драгоценное внимание? Как посмела помешать?

Судорога отпустила. Дыхание вернулось к Асе. Сознание не спешило. Кисть старательно сжимала пипетку. Ещё глоточек, Асенька. Ещё глоточек. Молодец.

Наталья наконец увидела лицо врача. Она была старше. Лет на десять — пятнадцать. Устало произнесла: "Ещё пару часов, и станет ясно. Сегодня всё решится".

Рассвет напомнил, утро. Нина Леонидовна влила очередное лекарство в систему, отложила шприц, устало сняла очки, потерла глаза, вздохнула, еле слышно сказала, уходя:
— Всё. Сделала, что могла, теперь ваша очередь.
— Что, что надо делать? — с готовность ринулась Наталья.
— Молитесь и продолжайте давать воду, — сказала она, выключила свет и вышла. Солнце чуть освещало палатный сумрак.

Очертания родного прозрачного тела. Повисла на рассвете неумелая молитва, отчаянная, — сбивчивый лепет, в страхе. Дурные просьбы и обещания. Договоры. Клятвы. Завывания. Ко всем, кто на светлой стороне и не только. Верните. Помогите. Прошу.

— Дышит?
— Дышит.

Кисть гудела штангой, часами, сутками, по капле — литры. Главное, не прекращать.

Катетер для игл. Мелькали составы в системах. Тело? След от него. Образ? Белое полотно. Мел. Бледное лицо. Глаза? Закрыты. Прозрачная плёнка век. Фиолетовая синева заката.

Наконец проступил долгожданный пот на лбу. Холодный. "Пусть выходит холод из тебя, доченька, — глазами молила женщина, — пусть отступит страх, пусть жизнь возьмёт своё".

Долгожданный пот. Обменные процессы пошли. Жилка на виске пульсирует? Нет? Так близко и так далеко. Зыбко. Шатко.

Выжила. Повезло.
Вымолили. Свет берёт своё.
Очнулась.

Перевели в отдельную палату, в бокс. Наталья брала на руки этот бесценный Дар, носила, прижимая к груди, и пела дочери: "Во поле берёзка стояла". Снова и снова.

Ей хотелось, чтобы дочь не висела травинкой на руках, а стояла: "Лю-ли. Стояла! — Это была её молитва. — Заклинаю: стояла!" Ей хотелось через песню дать сил себе и вдохнуть их в дочь.

Носила, качала. Белугой мычала. Никто не запрещал, не трогал, не доставал бабу из внутреннего ада.

Замолчала, когда услышала в коридоре голос медсестры: "Не ворчите. Ей можно: она ребёнка теряет, пусть отпевает". Заткнулась.

Медсестра зашла поставить укол. Санитарка въехала с суровой тряпкой и замахала по углам палаты, крякала, отжимая: "Не слушай их, повезло девчонке твоей, что дежурила Нина Леонидовна".

Медсестра поддакнула: "Тяжелую привезли, лет пять назад было подобное, по другому закончилось, а вам повезло, что этот врач был". Прижала спиртованную вату к опавшей костистой ягодице Аси и вышла.

Швабра гуляла по закоулкам Наташкиной души, вымывая с хлоркой дурную боль: "Вот. Не даст соврать сестричка: с того света Нина Леонидовна вытянула тебе дитё за косичку". 

Ведро бряцало железной больничной правдой: "Наша Нина уведёт от могилы. Повезло, что её смена. А раз Бог так распорядился, значит у него на твою девку свои планы. Он не Тимошка, видит немножко". Наташка чуть выдохнула.

Наутро невропатолог приговор зачитал: "Готовьтесь, теперь никогда не встанет. После таких судорог — один процент".

Один процент надежды отсыпал щедро на чашечку весов. Спасибо. Есть один процент.

Наталья смотрела и думала, главное, — не ревать, главное, — не показывать дочери свой страх, улыбаться. Достать всю веру в неё из закромов и передать ей. Пусть Ася знает, что я в неё верю: "Асенька, он просто не знает, какая ты сильная. Ты очень сильная, девочка моя. Ты из такой схватки выбралась. И рефлексы восстановятся. И встанешь, и пойдёшь, и ещё побежишь вприпрыжку. И танцевать будешь".

Врач — за порог, Ася проводила его взглядом и повернулась на бок, встала на колени. За прутья кроватки уцепилась. И поднялась. Шатается на слабых ножках, но стоит.

Свет берёт своё.
Жизнь берёт своё.
Даже, если у неё всего один процент.

Другой невропатолог новый приговор зачитал: "Встаёт? Хорошо, — помолчал, глядя на книжку в кроватке, — но не надейтесь. Речь не появится. Сохранность под большим вопросом. Не стройте иллюзии".

Сказал это Асе в глаза, держа за руку. И ушел.

Девочка посмотрела ему в след, взяла книжку, открыла, коснулась прозрачным пальчиком в картинку и чётко проговорила: "Зайка".

Наталья смотрела и думала : "Какая же ты стойкая! Сколько силы в тебе? Сколько опоры на себя. Какая крепкая у тебя твоя правда, чтобы всем взрослым не верить, самой проверять".

Свет берёт своё. Растёт берёза Аси. Она сильней, чем в песне.

***
Сон резко полоснул ножом  рану прошлого. Наталья выдохнула. Как же хорошо, что это всего лишь сон.

Как же хочется весь этот страх отпустить. Липкие следы боли стереть. Отмолить. Прореветь. Смыть. Десятилетиями не носить. Забыть.

Как страшный сон.
Как хриплый стон.
Как в ушах звон.

Дыхание смерти если не забирает, то отравляет страхом. Пить боль можно залпом, а можно по капле, растягивая на года, упиваясь им.

Ставлю напоминалку: хватай за хвост свет благодарности и отмывай им жизнь от боли. Остановись, заметь: за каждым днём и человеком — радость жизни. Даже если её пытается закрыть баба в чёрном капюшоне, та самая, с косой. Отступит, и увидишь.

Хранитель человечества, седой старик Страх расставляет ловушки и посмеивается в усы: "Это моя задача, сохранить вас. Живите, на полную катушку в настоящем, живите. Буду ползти мерзкой крысой по пуповине. Хлестать ледяной лавиной, тянуть в болотную тину. Превращаться в гигантского паука, обвивать скользкой гадюкой. Проверять вас на прочность!" Хохочет: "Лучше в коконе  болтайся сухой мухой, ни жива - ни мертва. Опутаю беспомощностью. Лилей свои муки".

Проверяешь на прочность?

Страх рычит: "Неужели ты не слышишь меня? Пониже пригнись. Когтями за землю держись. Ползи! На свет! На свободу рвись! Хватайся зубами за жизнь! До радости доползи. На свет выберись! Гребень — через плечо и беги, не оглядывайся".

Где страх, нет места любви. Он напоминает о главных ценностях. О том, что дорого. Он — предупреждение об утрате. Напоминание о безопасности. О бережности. О жизни. О здоровье. Об отношениях. Он — крик о любви. Зов её. У кого глаза застилает страх, не увидит любовь, не увидит жизнь.
 
Страх ходит с топором и замахивается на самое ценное и смотрит с прищуром: Дорого? Действительно дорого? Так люби, шельма, защищай, не будь амёбой. Всё твоё с тобой.

Страх, сделал своё дело, и дальше идёт, к другим, учить защищать, беречь. Не задерживай его на года. Не цепляйся за него.

Поблагодари и гони. Прочь с этого места! Уходи. Время света и жизни. Время счастья. Там, где любовь, нет места для страха.

Дар никогда не даётся один. Всегда с проверкой, с испытанием: достоин ли ты его? Главный дар — жизнь, пропитан любовью. Успеть разглядеть бы, прочувствовать.

Под дланью Твоей стою, Господи.
Под любящей дланью Твоей.

Благодарю Вас, Нина Леонидовна, за второе рождение дочери.
21.06.2023 — 13.10.2023.