рукописные листья... Миньяр... ч. 1

***
дожди моросящие и тихие,
да проглянет солнышко, тёплое да ласковое,
и всё вкруг – умиротворение, покой;
безветрие,
паутинка не шелохнётся;
ровная гладь воды,
безмолвие и медленность движения
светло-серых дымчатых туч,
и опять заморосит,
и опять солнышко…
сентябрьские дни…

***
осень флейта
воздух  дыхание
листья замерли в заводи
вода  прозрачно-чёрная
камни дремлют
напитанные теплом
мхи глушат шаги
волнами  разбрелись
по деревам камням
дымчатый свет с небес и -
флейта…
нескончаемая мелодия
по-над лесом горами
там в небе
вот-вот исчезнет утихнет…
и вновь звучит над холодной гладью воды
в опавших листьях
в серебристой траве
уходит в небеса и возвращается…
музыкант
одинокий и вдохновенный
выговориться хочет
ему поди и дела нет
слышит ли его кто-нибудь
а мелодия –
в дыхании-воздухе
в утончённости бронзовеющих листьев
в вайях папоротника
в осколках-брызгах воды
меж родниковых камней
мелодия неслышно звучит
она внутри
потому так легко и просто
идти неведомо куда незнаемо зачем…
листья
дремлющие камни
прозрачно-чёрная вода
дымчатый свет…
осень флейта

***
живопись, графика, деревянная скульптура, проза, поэзия,
сад, школа и труды и дни, обыденные заботы, горести-радости – жизнь…
одухотворённый, вдохновенный мир –
запечатлеть, овеществить, остановить мгновение,
которое переживается как искра Вечности, как Истина, как Сокровенное,
как Смысл всех смыслов, Суть всего и вся,
запечатлевать и осознавать – ускользает,
так и остаётся неуловимым,
поманит и исчезает в сонме видений…
запечатлеть, пытаться сказать,
понимая, что оно, Сокровенное, так и останется несказанным…
это и есть Путь, это и есть Жизнь…

***
поэтическое восприятие, точнее будет – одухотворённое восприятие,
то есть прозрение, прозревание в профаническом – сакрального;
то, что не втиснешь в формулу и не рассчитаешь математически;
то, что не поддаётся анализу;
то, что есть в самой малой частичке вселенной и во всей вселенной –
то, что всегда есть, и никогда нет…

пусть я всего лишь случайное сочетание элементов,
но это значит, что такие случайности, - закономерны,
значит есть смысл, от меня скрытый, загадочный,
есть смысл в этом вдохновеннейшем восприятии мира,
но какой?

здесь – быть и никуда не исчезать…
чувствовать, ощущать мир как самого себя;
он весь – живой,  в нём есть душа…
я отделён от него и хочу преодолеть эту отделённость,
но если преодолеть, значит перестать осознавать;
так как же быть? как найти ту грань, чтобы оставаясь самим собой,
раствориться всем собой в природе?

***
осеннее…
редкие дни погожие:
ветер встанет, листья не шелохнутся, тепло,
особенно пригревает на солнечной стороне,
верхушки кронов у вязов начинают набирать насыщенный красно-оранжевый цвет, липы желтеют; особенно хороши белые облака; большие, редкие
задумчивые и тихие, и так же хороши меж облаков голубые небесные глубины – счастливое сказочное царство; как в него войти?

***
изначальное чувство – чувство любви, тяготения-притяжения, влечения;
изначальное чувство –
 чувство невозможности существования, если не станет потребности
со-чувствовать, со-переживать, созерцать;
быть самим собой;
в тоже время быть и каплей, и растением, и камнем, и облаком, и деревом,
и шелестом трав, и древом, и всякой иной живностью…

***
осенние листья, белые листья-страницы -
признание в любви…
любви, которой нет начала и нет окончания;
любви  глубинной, вселенской…

любовь как нерасторжимая связь со всем сущим
и глубокое осознание этой нерасторжимости…

сила впечатления, сила переживания…
не пытаться сказать, не признаться в любви,
не пытаться материализовать нематериальное  - невозможно…

обнажённое сердце, пронзительная, щемящая печаль,
вдохновенная и просветлённая – почему?
может быть это связано с переездом в Ашу;
несомненно так: уйти, чтобы остаться…
что-то во мне надломилось, обнажилось,
раскрылось, словно полоснули чем-то острым,
а такая рана, что и заштопать невозможно;
может быть затянуло бы сердце корочкой,
да и прожил бы тихо и спокойненько…

и думается мне, что вся моя жизнь есть
возвращение в Миньяр, обретение Истины, постижение Тайны
и Великих Смыслов;

***
был мал и только-только открывал мир,
тогда – всё знал, всё постиг;
бессознательно, интуитивно, иррационально;
а все последующие дни и годы жажду вернуться к тому бытию,
которое – было:
ирисы цветут…
сосны по склону с вершинками-колокольчиками…
на далёкой полянке белый снег….

***
папа частенько любил повторять:
надо над собой работать;
надо над собой работать во все дни и всю жизнь,
и категория долженствования в этом – на первом месте:
найти, обрести свою мировую линию, свою дороженьку;
и никогда не скажешь, что достиг вершин и совершенства;
каждый день – в начале пути…

***
«рукописные листья»  - письма к самому себе;
размышление, ответ, который так и остаётся неявленным,
зато есть предчувствие близости, ощущение Тайны:
вот-вот и Врата откроются;
много рукописей уничтожил, а потом жалел, - к ним уже не вернуться;
ничего в них значимого не было, может быть как и в этой,
но они – отметины, памятки, так что пусть остаются нынешние,
ведь никому не мешают;
в нашем саду растут ели, берёзки, дубы, сосны, лиственницы, рябина, калина;
придёт время – будет иное, а пока – растут;
так и рукописи – пусть будут, есть в них запечатлённое время;
а что дальше? кто знает…
пишу в никуда…

***
ручка, кисти и краски, лесные дебри и летучие облака –
способ осмысления мира, размышление, обретение Пути…

***
со временем обрастает душа коростой-бронёй, а может и совсем заглохнуть,
но в вечерних разговорах обращаемся мы к прошлому бытию,
и возвращается прозрачное и призрачное…

один из самых ранних детских снов:
голубое небо необычайной чистоты и звонкости,
белые лохматые облака плывут из дали в даль,
а где-то рядом с нашей улицей или прямо по нашей улице течёт ручей с такой же чистой и прозрачной,  как и небо, водой,
да течёт он среди зелёной молоденькой травки, похожей на осоку;
только это не осока, потому что осока очень острая и можно очень даже порезаться глубоко и сильно, а эта травка такая мягкая и ласковая; а я вровень с этой травой и такое во мне ликующее чувство, - так прекрасно всё;

***
художественно-поэтическое восприятие действительности,
художественно-поэтические натуры; 
ясно и зримо запечатлелись мгновения:
папа ходит по огороду на Дубовой горке, а в летнем пиджаке у него в нагрудном кармашке – цветок шиповника:
-Аннушка, посмотри, как пахнет, какой аромат!
мама – цветовод и вышивальшица;
а уютность бабушкиного дома?
разве это не поэзия, не художественное совершенство?
ничего лишнего, всё прибрано, всё вымыто, всё выскоблено;
доски во дворе бабушка скоблила косырём –
блестят, желтовато-серые на солнце;
крылечко, сенки – порядок и чистота, в доме – домотканые половики, шторы. занавески, накидки, салфетки, на столе в комнате льняная скатерть с рисунком – крупные цветы по краю, цветы в горшочках, цветные покрывала…
белая тишина…
на стене – часы-ходики – тик-так, тик-так, тик-так…
лад и гармония…
как же я молил Высшие Силы, что бы было всегда –
бабушка, уютность и соразмерность всего человеческому бытию и соответствие человека этой уютности;
гармония и совершенство бытия…

дома пахнет пирогами…
мама в выходные дни, в праздничные пекла пироги…
папа, специально, как он говорил, чтобы жилым духом пахло, когда на лето перебирался из квартиры на Дубовую горку, специально жарил на сковородке лук с салом и «обкуривал» дом, носил сковородку со скворчащими шкварками по комнате:
-вот теперь дом жилой;
есть ли в этом художественность, поэтичность?
конечно, такая домашняя уютность благоволит вдохновенному переживанию-проживанию…

бабушка Нюра в Точильном;
зайдёт к нам в сад на минутку:
-давайте, работайте, работайте!
по саду немного пройдётся и спрашивает:
- а это что, а это зачем посадили?
спрашивает не из пустого любопытства, видно, какой у неё хороший, вкусный интерес ко всему, сколько в ней жизнелюбия ;
и уже совсем трогательно, когда бабушка Нюра пришла к нам сказать, что расцвела мальва;
осенью выкопал большой куст, отнёс бабушке; мы с бабушкой  нашли место у неё в огороде у дома, около окна кухонного, на юг, на солнечную сторону;
вот мальва у бабушки расцвела – роскошный куст с белыми цветами;
бабушка зашла к нам и охала, и вздыхала:
- мойва, мойва-то (мальва) как цветёт!...

садоводы-огородники, мастера и мастерицы домашнего уюта, пчеловоды, рыбаки, цветоводы, созерцатели-философы, человеки, влюблённые в жизнь, вообще, люди, увлечённые не за ради денег, а что-то там в душе есть-
попытаться выразить, сказать, сделать…
таких много…
так что эстетическое-этическое отношение человека к действительности –
оно есть, оно и творит в человеке человеческое…

***
Виктор Васильевич, пчеловод, охотник, мастер на все руки, «пустынножитель», пасека у него в лесу, от всех, и от Точильного, на приличном расстоянии, мне предлагал завести пчёл:
-пару семей подарю, за зиму литературу почитаешь, я тебе помогу, давай, занимайся!
хорошо бы, да где время взять!
пчеловодство, это, наверное, уже в следующей жизни, если таковая будет…
а сколько поэзии во всём этом…
пчёлы и цветы, нектар и мёд, это же такое чудо…
общение-созерцание природы есть такое «вкушание» мёда;
вернее сказать, наблюдение, как такое медовое чудо природа созидает;

***
переживание, ощущение природных ритмов, осознание включённости себя в
Великое Природное Таинство – такое сильно чувство, что непременно
эти переживания надо выразить…
вопрос-вопросов:
получилось? получится?
может быть лучше и не пытаться…

***
когда что-то получается сказать-выразить, то есть думаю, что получается, а как но на самом деле? – когда что-то получается - какие это прекрасные, восхитительные мгновения;
душа воспаряет, объемлет всё;
всё – слышишь, чувствуешь, понимаешь…
жаль, невозможно удержаться на такой высоте…
но даже при немоте и безгласности, сама возможность слышать, видеть, осязать, вдыхать мир уже есть чудо, непрерывное переживание чуда;
и потому - признаться и признаваться в любви к природному, к вселенскому; пусть в таком признании мало умелости, пусть коряво и простенько,
зато – искренне;
а когда искренне что-то делаешь – это и есть жизнь…

***
солнца в те времена было много, и оно было доброе;
не помню, чтобы были засушливые лета в Миньяре;
а сколько солнечного света было в весенних днях;
дни весенние - в солнечных лучах и солнечных брызгах:
ручьи в канавах и по дороге, снега по обочинам. лёд на реке, Скала, горы, голубые леса в сторону посёлка Волково; и сам снег, зернистый, напоенный солнечным теплом-холодом, рассыпчатый; как приятно перебирать его руками, а потом прокладывать в снегах множество дорожек и путешествовать по ним в дальние страны;

***
то,  что вокруг и я сам, что такое живое, – игра случая?
человек, сознание, самосознание –
есть какая-то великая цель или – случайность?
кто я, зачем я, почему?
можно – жить, не задавая вопросов, ответов всё равно нет;
оно так и гораздо проще, и, наверное, гораздо умнее;
но понимание, да не просто понимание,
а ощущение-переживание единственности и неповторимости появления здесь, в мире, проживающего свои уникальные мгновения –
и всё, дальше – тишина или – что?
кто и зачем вложил ничем неистребимую жажду – быть – здесь…

жизнь человека – много в ней забот и трудов, а праздники – редки,
а други - родные души – ещё реже,
и эта жажда, жажда, неиссыхаемая жажда, -  жить…

рад, рад до последней косточки, что могу видеть и слышать,
вкушать всю эту необъятность и чудесность:
небо, ночное и дневное, солнце, дожди, снеги, горы-леса, времена года; каждый день как целая жизнь;
жажда познания, всех времён и всех пространств мало,
но так много – неисчерпаемое:
Миньяр, Аша, Широкий дол, Точильный…

***
печаль…
печаль как осознание, что всё преходяще в мире,
как состояние размышления-созерцания потока бытия, -
вот - такое удивительное, такое высочайшее переживание, -
лист осенний с ветки полетел; в единый миг ты с ним – единый;
лист на траву – не остановить полёта, не продлить;
а если бы можно было сделать переживательное мгновение вечным,
то его, этого самого переживания, и не было бы…
странно мы воспринимаем мир….

«жаление» каждой былинки-живинки –
сегодня есть, а завтра?
печаль как радость – быть…
как особый настрой восприятия явлений бытия,
слушание –созерцание…
человеческая душа во вселенском потоке
словно берёзовый листок в ручьевом потоке;
могу долго в Широком долу у ручья сидеть, слушать и созерцать,
как несу воды сентябрьские листья…
всё пройдёт и всё останется…

печаль во мне изначальная, природная –
может быть мир в своей основе таков:
забавно ему воссоздавать, извлекать из небытия
явления и переводить их друг в друга,
и жаль ему своих созданий,
и не в силах он остановить игру…

переменчивые волны Бытия-Небытия,
их перечислить, пересчитать невозможно…

***
дышать – воздух – душа – дух;
дыхание – созвучие с миром, дыхание – волнение,
соразмерное, согласованное с ритмом вселенной;
ритм как неотъемлемое свойство всякого изменения
и как дыхание самого мира;
вернуться, «встроиться» в него, услышать, уловить, слиться
в движении волнительном и спокойном,
в движении от обыденности к Изначальному…

иду ли я в Лес, еду Точильный или Миньяр, иду в Широкий дол или брожу по окраинам Аши, беру с собой карандаш и блокнот для зарисовок и записей;
то, что созерцаю, рождает множество образов;
делаю наброски, зарисовки, записываю  отдельные обрывки  слов и фраз, -
неторопко и даже замедленно; суть не в том, чтобы записать, чтобы набраться впечатлений, суть в том, чтобы – услышать…

***
осеннее уединение…
осеннее созерцание…
прочь от соблазнов и мелочности чувств и дел,
прочь от обид, от суетной тщеславности,
прочь от обманчивых и пустых устремлений…
чем дальше,
тем явственнее ощущение – слышу;
я – слышу;
мелодия, которая есть всегда, но которую так трудно уловить,
сейчас – звучит, льётся-льётся нескончаемая;
я – слышу…
я сам – мелодия.
я весь – струны, которые Невидимые чуть тронули,
чуть коснулись и, не касаясь, перебирают;
я слышу, я дышу в ритм листве, камням, ручью, нескончаемой тропинке,
облакам в небесном куполе;
слышу, дышу, а слова приходят позднее или совсем не приходят…
стихи – это дыхание…

***
тронуть кору дерева, прикоснуться, приложить ухо:
слышишь – дышит…
рассматривать кору деревьев;
у дуба – сколько трещинок и извилин, шершавостей, изломов; тут эпос, тут история; чешуйки ели, сиренево-лиловые, тёмно-светлые, такое дружное сообщество, все вместе и непохожи друг на друга;
на молоденьких берёзках ветер потихоньку, помаленьку срывает тонки слои берёсты, и берёзка – белее снега…
кора молоденьких осинок гладкая и холодная, а чёрная кора лип всегда тёплая…

***
мы ждём осень…
зачем мы ждём осень? ведь за нею – зима;
да и осень – увядание,
как бы и чёрточка – лето прошло, жизнь…
странно, но именно осенью больше всего обращаешься в прошедшее,
словно здесь и сейчас время остановилось, а там оно течёт и течёт…

***
улочка…сейчас она – небольшая, совсем небольшая,
а ведь было когда-то – проехать на велосипеде до перекрёстка с дорогой на Новостройку – целое путешествие;
дома от реки по левую и правую стороны;
на пригорке – дом Рыжовых, от него теперь ничего не осталось;
спуск к реке – дом Шалашовых, который новые жители основательно перестроили;
а вот уже и наша «настоящая» улица: по чётной стороне Балахнины, Казьмируки, Буторины, Михеевна, Крюковы, Фадеевы, Чертовы;
по нечётной – Рычковы, Кимачёвы, наш дом, Черепановы, Любимовы, через проулок – Масальские, Разины, Кабановы, Мамоновы;
трудно принять, что все те люди, которые эти дома построили и жили в них, -
их уже нет; да и сами дома потеряли или изменили свой облик;
вот только дом Чертовых, что всегда удивительно, такой же, но пройдёт время, и он станет иным;
иное, словно и не было прежнего жития-бытия;

***
брошенные, полуразрушенные, разваливающиеся дома иногда производят удручающее впечатление; ведь в них когда-то жили; сколько в их стенах было всего; за ними, домами, ухаживали, старались обиходить, а теперь до них нынешним и дела нет;
но если взглянуть немного по-другому: дома – люди, дома – жили;
в старых домах, брошенных, рассыпающихся, зарастающих бурьяном – поэзия, глубокая поэзия:
жили-были и вот теперь их не стало…
а что будет через десять, двадцать, тридцать лет, а через сто?...

***
утопическая мечта: сохранить улицу такой, какой она была в детстве;
но что она без тех людей, которые – были?…просто кладбище…
странно осознавать, что и сегодняшняя улица и её нынешние жители тоже станут прошлым, и кому какое дело будет, кто здесь и как жил…

***
у Отводного камня по-над склоном ползёт туман, а в реке отражается скальный выступ; река сильно обмелела, движение воды не уловить – ровность без всплесков; так мелко, что можно дойти до Отводного камня через всю реку в резиновых сапогах и не набрать в сапоги воды;
берег и дно реки – камешки-плитняк, выбирай на вкус ровные плиточки;
ещё рано, ещё и совсем пустынно, тишину рушит грузовик; проехал по дороге и опять – туманная тишина, плотная как молоко;
иду через мост; речка течёт в туман и ни тополей на берегу, ни Снеговых гор, ни Пожарный гребень не различить;
с замиранием и трепетом – на нашу улочку;
берег понизился, расплылся, пополз вниз, зарос мелкой травой муравой;
где был «мой» ручей – болотинка;
тучи светлеют, тончают; света больше и улочка повеселела, но всё же много в ней туманной хмурости;
дом наш теперь в голубую краску, на половине палисадника – гараж, ворота покосились; но много, много родного: та же опалубка,  веранда, палисадник перед окнами;
зайти-пройти, посидеть на скамеечке, но ведь надо будет вести разговоры, а хотелось бы присесть на крылечко и смотреть- вспоминать…
поднялся по проулку на верхнюю улицу; от дома Дьяковых на Красный Камень любовался, на улочку;
по склону Пожар-горы, по тропинке от которой осталось только название,
за сосны с верхушками-колокольчиками по горам по лесам;
скалы, узкие долы, ели вековечные, небольшие лужайки, ручьи…
вниз, через дорогу на наш покос; кто-то здесь ещё косит, на Мокрой поляне остались неубранные ряды;
склон, с низу которого начинали косить; большой луг – большая верхняя поляна; здесь, меж осинок и елей разводил я костёр, кипятил чай;
дорога, по которой Орлик осторожно отправлялся в путь домой с большим возом сена, совсем пропащая, совсем заросла, еле-еле угадываются когда-то очень глубокие колеи;
ручей, из которого брал воду…
костёр разведу, водицы испью, хлебушком-солью перекушу,
буду затаённо себя вести, буду слушать, буду внимать…
чудо случиться: мама с папой с косами на плечах спускаются по лугу, шагают через только что скошенные, пахнущие сырой травой, ряды:
Алик, чай готов?
чудо случится: Осман, папин помощник, кидает сено,  навильник за навильником, на телегу, мама на телеге сено укладывает, утаптывает;
Осман нас с братом подгоняет:
побыстрей, ребятки сгребай, вона туча ползёт, успеть бы…
чудо случится…

***
шестидесятые годы; осень;
«общенародное дело» - копка картошки;
с надеждой и вопрошанием смотрим в небеса:
будет ли вёдро, будут ли погожие дни?
если сухо и теплынь, то копать – удовольствие;
мешки по полю друг за другом; костёр;  почти невидимый, но запашистый дымок по нашей лесной полянке; чай, заваренный зверобоем, и самое-самое впечатлительное и праздничное, что, кажется, и есть суть «общенародного дела»  – печёная картошка;
не еда сама по себе, а действо, проживание этого действа:
жаркий огонь, угли, зола, картошка, угли, искры, прах-пепел, а под ними –
жив, курилка!;
земля – суглинок, а где и совсем глина, сохнущая ботва, борозды, выцветшие до белесо-песчаного травы, желтая листва лип и меж ними остроконечные верхушки елей, а выше – небо, голубое, но тоже за лето сильно выцветшее, и невесомые безмятежные белые облака…
а то зайдут дожди и никуда уходить не хотят;
копаем в дождь, картошку от глины не отличишь, да и сами мы такие;
спускаемся с горки, колёса по ступицу в колеях;
скорее бы на дорогу выбраться;
на телеге мешки с картошкой, из которых течёт грязная вода;
мы с братом на телеге, промокли насквозь, но  не унываем,
стараемся на взрослых походить; ведь они, взрослые, не жалуются,
а только ворчат и ругаются на беспрерывный дождь;
дождь не дождь, потоки с небес,
и дорога красного плитняка – река;
родители идут сзади; лошадку не надо направлять, Орлик дорогу и так знает;
дождь всё льёт и льёт;

***
писать, как и вообще что-то делать, - возвращаться к самому себе;
что в миньярских днях самое ценное? – удивительность открытия мира,
такая его чудесность и впечатлительность;
такие они, первые страницы бытия, - первые дни творения,
когда всё – незнаемое, сказочное;
открываешь дверь в многоцветный мир и веришь, и не просто веришь, знаешь, что этой многоцветной радости завтра будет ещё больше, что этой чудесности будет ещё больше…
но с каждым днём обыденность, железный распорядок обычного существования, вычерченность и «рамочность» жизненного пути все более зримо, а чудесность, хрустальная прозрачность мира, - всё дальше…
всё больше смотришь себе под ноги, всё меньше – в звёздное небо…
омыть глаза, омыть всего себя, вернуться, чтобы здесь – быть…

***
возвращался домой из леса по склону Пожар-горы;
день уже к вечеру клонится,
но небо ясное, высокое,
и, как бывает осенью, не чисто голубое, а высветленное солнцем, выбеленное,  блеклое;
в огородах костры жгут, внизу горы, под резким обрывом – Чёрная речка, а дальше – за домами, за Новостройкой, за окраиной – леса-горы;
иду и по тропке, вижу чарующий простор и меня словно пронзило:
леса – самоцветные:
светлые тёмные, жёлтые, красные, багровые, оранжевые, зелёные, голубые, алые фиолетовые, а ели - пики-копья – тёмно-зелёные;
и по-иному мне не сказать, не придумать, не выразить;
какие осенью леса? – самоцветные…

***
нужно ли это кому-нибудь?
не знаю, сомневаюсь, но ведь пишу, – зачем?
задаю вопрос себе, постоянно задаю; вразумительного ответа у меня нет; пишу в никуда? может быть…
а может быть, что-то делать – душу приводить в порядок…

***
странно, но и в лесу, где-то в какой-нибудь дремучести, есть у меня стремление прибрать – немного – эту самую дремучесть;
кое-какой хлам сжечь, какие-то деревца, сломленные непогодой  и иными трудностями убрать, а другим – помочь: старайтесь, растите;
то, что нам представляется хаосом, тоже есть цельность, структурность;
надо учиться видеть…
с годами выработалось отношение: не вредить, не нарушать природную гармонию, единость, может быть только чуть-чуть подчеркнуть;
стараться и маленькую букашечку не беспокоить –
следуй своему жизненному пути, я тебе мешать не буду…

хождение в лес, в Миньяр, в Широкий дол, в Точильный - творчество,
сотворчество природы и человека…
потому мне так дороги в лесу встречи с одинокими путниками-странниками,
обычно это люди, по своему, на свой лад, вдохновенные, одухотворённые,
опьянённые природой – добрые люди…
зимой весной летом и осенью в леса и горы, к травам, деревам, водам и камням, к земле и небу…
казалось бы – одно и тоже, но всегда – уникальность, неповторимость переживания…
так зачем же пишу? не знаю…

***
по мере удаления всё значимей становится детали, осколки, фрагменты предметов и событий и всё ощутимей их взаимосвязанность;

через канаву, с обеих сторон укреплённой, чтобы боковины не сыпались, шпалами, две широких доски к калитке в палисадник;
калитку мне всегда было интересно открывать и закрывать;
калитка под мой рост, «закрывашка» -крючок с внутренней стороны;
открою-закрою; петли дверные хорошо смазаны и дверка открывается при само лёгком нажатии;

а палисадник?
осенью – цветущий сад;
справа – черёмуха в желтых, багровых, красных, оранжевых, бордовых листьях; и до чего же сладки чудом оставшиеся ягодки;
за черёмухой – в оранжевом – рябина, через штакетник, прямо в улицу свесились тёмно-зелёные, с бурыми пятнами ветви шиповника; сверкают-переливаются тёмно-красные ягоды;
дальше по доскам, мимо веранды, на крыльцо;
присесть на крыльцо, обозревать наш сад-огород, Пожар-гору и дальние горы;
с веранды открывался ещё более захватывающий вид;
в те годы мне виделось и мечталось:
за голубыми и синими горами-волнами– тридевятое царство;
бескрайние, беспредельные сказочно-волшебные пространства…
что земля круглая, я знал; но это было знание – от головы, от чтения;
а чувство, видение мне говорило совершенно другое:
голубые синие горы-волны продолжаются туда к звёздам;
когда-нибудь я к ним пойду…

***
учился в институте, писал гуаши, много, на тему звёздных странников,
но то, что хотел выразить, сказать, так и не сумел…

***
девяностые годы, июль-август…
когда один, а когда и вчетвером, ездили в Миньяр передохнуть от точильненских трудов;
погода нам благоприятствовала;
правда, бывало, что с утра сильный туман и пасмурность, но к полудню солнышко побеждало и становилось по летнему тепло;
обычно перед отправлением домой мы 
останавливались на берегу речки напротив нашей улицы, купались и приводили себя в порядок; это было звучным мажорным аккордом нашего путешествия;
наши хождения не только по лесам и горам, но и окраинным улочкам Чёрной речки, Новостройки, Завьяловки, улочкам старого Миньяра были увлекательны и интересны: старинные  и старенькие дома, резные наличники и фронтоны, украшенные затейливой пропильной резьбой, окна со стёклами, вымытыми до прозрачности, с белыми занавесками, с цветами на подоконниках, палисадники-цветники, глухие ворота, чисто прибранные, подметённые придворья, аккуратно сложенные и тщательно накрытые поленицы дров; некоторые палисадники поражали своим «богачеством» -
многообразием цветов и роскошью цветенья; а Чёрная речка! столько в ней маленьких заводей, лагун, перекатов и здесь же белейшие и важнецкие гуси, пёстрые уточки,  высокомерные индюки, здесь же, на зеленых берегах телята, коровы, лошадки; отдельно стоящие, огороженные стога сена;
всё вместе и было своеобразием, своеобычностью, поэзией уходящего старого Миньяра…

***
улочка, как и жизнь всего и вся, подвержена изменениям; с каждым приездом, я замечаю в ней что-то иное и всё меньше того, что было когда-то;
раннее я всей душой протестовал против таких всяческих изменений;
а теперь – вернуть прошлое;
но -  всё проходит…
странно осознавать, что и Речка, и Скала, и Лес тоже когда-нибудь исчезнут,
что и звёзды – вечные – станут иными или их вообще не будет…
кто-то нам подарил печаль-радость видеть, слышать, трогать, осязать, вдыхать ароматы чудных видений; Улочка, Дом, Скала, Речка, Лес, Горы и Звёздное Небо над нами…
кто-то нам подарил печаль-радость чистого одухотворённого переживания…
что же, когда-то будет иное, но ведь – было…

***
вода в Чёрной речке в солнечный день иссиня-синяя;
берега почти вровень с водой заросли мелкой травкой, молоденькой и мягко-бархатной, босиком по ней ходить – одно наслаждение;
дно речки – камни, песок, чёрные листья, чёрные ветки, сучки и всякие ольховые гнилушки; прозрачная холодная вода, которой чуть-чуть;
реченька наша мелеет;


***
старые вещи…
как дороги остатки, приметы прошлого;
други любезные – живы…
колодец  - тот же; так же берут воду соседи, вода такая же ледяная и такая же вкусная; те же бетонные кольца, только стойки дубовые заменили на стальные трубы и ворот не деревянный, а из стальной трубы; крыша вечная – из толстого стального листа;

***
уличную дорожку посыпали гравием неисчислимое количество раз, теперь она ровная и даже в дождь можно пройти по ней в туфлях; канавы заросли. забылись;  у палисадников - травка, и у заборов заросли крапивы и другой сорной травы;
«газонокосители», козы и овцы, выедают траву, потому  берег Сима чистый и очень приглядный; можно ходить босиком, не боясь поранить ноги;
кто-то хозяйственный из больших плитняков соорудил мостки на речке:
идиллическая картина – женщина полощет бельё;
Сим мелеет; травяной берег захватил почти треть бывшего русла реки;
солнышко светит, речка течёт, отражаются в воде тополя и скала, женщина полощет бельё, а по травке босиком иду…

***
где более всего  осень?
в Миньяре…в Аше…в Широком долу…в Точильном…
она одна и та же и совсем разная;
в Точильном, в сентябре – медная хвоя лиственниц на камнях,
цветущие астры, настурция, бархатцы, циннии, флоксы;
в Широком долу – ручьи и камни, Вечные ручьи и Древние камни;
светоносная листва на мхах и травах;
в городе – Липовая гора, в золотом и оранжевом, в багряно-красном, в фиолетово-тёмном;
а в Миньяре во все времена и во все погоды цветут ирисы и цветёт шиповник…

***
словно всё и началось с цветущих ирисов…
весь путь – стремление к цельности и жажда выразить эту цельность,
единость природы и человека;
да вот не получается сказать так, как чувствую;
такая во мне наивность: если бы смог до конца высказаться, передать, поделиться, тогда бы все человеки преобразились, стали бы жить соборно;
ирисы цветут…
словно открылась мне истина, мне, восьмилетнему школьнику, который нёс цветущие ирисы учительнице, шёл в школу;
шёл дождь, а я шёл в школу, обходил лужи и вдыхал аромат цветов;
щемящий печальный аромат,
щемящий печальный цвет и дивное их устроение;
и всю жизнь я пытаюсь воплотить, овеществить его, передать чувство-мысль,
Великое запечатление, Великое переживание;
там, в том мгновении – Смысл всех  смыслов, там – Истина…
миньярские ирисы как квинтэссенция всего сущего, самой вселенной…
словно Высшие Силы подали знак, Врата открыли…

***
самое звёздное небо – январское,
глубокое;
чёрная бездна нависает над улочкой,
чёрный ледяной стеклянный воздух звенит,
далеко, за мостом,  скрипит снег под чьими-то шагами;
над улочкой,
над рекой,
над тёмно-синей скалой – звёзды,
далёкие и близкие,
на них кто-то так же смотрит в звёздное небо…
тёплый, оранжевый свет в окнах,
топят печи, и дым из труб столбами поднимается вверх –
мороз крепчает,
звёзды ярче, крупнее,
блестит дорога в лунной пыли,
воздух застыл-заледенел…
заморозился, заледенел и я,
но не хочется уходить;
звёзды, их мерцание завораживает,
да и мёрзнуть-леденеть нравится:
потом дома греться у печки
и думать о мерцающих звёздах…

***
как приятственна,
как дорога домашняя уютность, особенно в сильные морозы:
слушать у горячей печки как воет ветер, злой, дикий, в трубе,
бросает ледяные снежинки в морозное окно, вьётся, бьётся,
а ничего поделать не может;
поужинали и попили чай;
в доме тепло:
у каждого своё дело; время от времени мы негромко разговариваем, слушаем радио; папа читает газеты, мама вышивает, сестрёнка играет в куклы, а мы с братом читаем приключенческие книги; сказочно-уютно в доме у печки…

в долгие скучные и нудные дожди смотреть на промокшую улицу,
смотреть как бегут по стеклу водяные потоки и вместе с героями Жюль Верна, Хаггарда, Луи Буссенара, Стивенсона  переживать всяческие приключения и путешествовать, куда душа пожелает…

***
брат пытается срисовывать портреты декабристов;
все мы, по влиянием мамы, увлеклись темой декабристов; брат срисовывает, а я тоже пытаюсь; я вижу, что ничего у меня не получается, пробую ещё несколько раз и мне кажется, что уже что-то выходит…

***
луна – большая;
видны кратеры-моря,
концентрические скалы-выступы;
вокруг луны – ореол,
нимб, многоцветный и сверкающий…
свет…лунный свет…
загадочный, холодно-таинственный,
по улочке, на реке, по берегу разлёгся, разлился;
в нём столько надрывной тоской, одинокости;
так и чудится: вот-вот и завоет;

с Саней покоряем снега, лазаем по кручам и вершинам, режем лунный свет на куски и полоски; тревожит и манит нас лунный свет…

лунный свет – зеленовато-голубой
аккорд из полутоновых трезвучий
звук движения ножа по стеклу -
освещает снега, и дальний лес, и горы…

***
звёзды – зачаровывают,
звёзды – завораживают;
в библиотеке взял книги про космос:
как изучают звёзды, как устроена вселенная;
книжки – с картинками; а картинки такие, что дух захватывает;
я мечтаю о космосе; нет, не о том, чтобы быть космонавтом;
мечтаю, представляю другие планеты, космические корабли и станции; мне видится, что не сегодня, так завтра всё это будет…
скоро, скоро наступит фантастическое время, время межзвёздных путешествий, время встречи с другим разумом, врем величайших свершений;
мир завтра – упоительно роскошный мир, там только радость…
и земля – цветущий город-сад…

***
когда ещё «новодел» только-только начинал наступать, улочка миньярская,
уже сильно постаревшая,  была уютной, домашней, особенно в добрый солнечный день; мы по ней проходили  рано утром;
хлопоты домашние только начинались;
хозяйки затапливали печи, выпускали кур;
мычали телята, кошки у  палисадников выбирали место посолнечнее;
так было трогательно: у некоторых дворов ровно, стройно, как по линеечке,
сложен старенький строительный материал – всё пригодится в немудрёном хозяйстве: кирпич б/у, шлакоблоки, доски…
и мне это трогательно – старенькое, прожившее жизнь, доброе и уютное…
мерный налаженный быт, неспешное житьё…
улочка словно игрушечная;
мы по ней идём очень не спеша, очень она нам по сердцу…

***
окраина, под горой – Чёрная речка, и у самой речки – дом, последний,
дальше заросли ольхи и забытая, заросшая дорога;
дом –изба старого времени;
пройдёт ещё время и больше таких не будет;
рубленный в лапу, не опалубленный, в три окна со скромно украшенными наличниками; брёвна почернели от времени; но нет в старом строении никакой старости и усталости; нижние венцы, подушки оконные – в целости и сохранности – мастера избу ставили; рубили на совесть и из хорошего леса;
палисадник, огороженный штакетником, выцветший и солнце и дождях; тёмны глухие ворота на дубовых столбах;
крыша дома и крыши ворот, пристроек, сараев, бани, крыты железом и выкрашены;
ворота немного покосились, но всё ещё прочно и основательно, но в доме. по всему видно,  а где была когда-то тропинка к дверке теперь буйно разрослась густая высокая трава…

***
мой лейтмотив – малая моя родина, родимая сторона, суть моя…
надежда есть, есть такая маленькая надежда, что кому-то придётся по душа моя элегия, и кто-то напишет свой путь…
что скрывать, есть во мне и сомнения, и мысли о ненужности, неприложимости ни к чему того, что делаю;
в городе, в котором прожил почти всю жизнь, с кем поговорить?
с кем слово перемолвить?
сердечное - понимание, лучше и без слов; ну их, они всё только искажают…
если есть сердечность и понимание, то что ещё человеку надобно…
есть, есть с кем по-хорошу говорить; а вот так, чтобы глубоко душевно…
поговорить, послушать старинных людей…
пока повзрослеешь, пока мало-мальски ума-разума набёрёшься, глядь, старых людей уже и нет; 
с бабушкой мы долгие беседы вели, и с папой чаёвничали, и с мамой сердечно беседовали; но вот нет их, и оказалось, что самое важное не спросил, не услышал, не сказал;
старинные люди…слушал бы их да слушал…
может быть утрата не была бы такой болезненной…
невосполнимое…
всё проходит… ничего не проходит…
с Людмилой по вечерам добрых людей вспоминаем…

***
что может быть лучше задушевной беседы?
чего бы проще и нет ничего сложнее…

***
бывает, что и мимо улочки проеду – потом загляну; еду в старый Миньяр,
хотя в детстве я там никогда не был, но и там– родное;
вкруг Миньяра горы: Вознесенская гора, Романова гора, гора Ягодная, Рудничная гора, Средняя гора, гора Шишка, Пожар-гора;
нависают, примыкают к окраинам Миньяра слоистые скалы с расщелинами и уступами, покрытые лишайниками, старые-древние;  пруд – зеркальная  гладь, кажется, что глубины неизмеримой, а он заиливается и зарастает, но сколько в нём покойной задумчивости…
на Романовой горе, по самому верху, выше выступов, похожих на зубья дракона, отряд ратников – это ели-погодки на дозоре – Юрия Матвеевича мотив;
дорога под скалой у пруда, скала с противоположной стороны – махонькая, а когда под скалой – каменные столбы-великаны сгрудились…

***
на окнах – толстый слой льда – морозный лес;
если кто открывает дверь – воздух со двора клубами врывается в дом
и несётся по-над полом к окнам, и там пропадает;
печка протоплена, мама закрыла трубу, и кто там –
ветер – воет, плачет, ревёт; ему там холодно, ему там одиноко;
но даже если трубу опять открыть, он  - кто он? – в дом не войдёт;
что ему нужно, кто знает…

***
Журкин родник – живописность и поэзия;
в ельник, нависший над родником, зайдёшь –
дремучая там сказочность…
на склоне, на травке созерцать «виды»;
костерок развести, водички испить и чаю;
пройти по лесу, что там, за поворотом?...

***
у Отводного камня, на скальных выступах вырос снежный замок:
ветра с Пожарной горы надули  снега;
выдули, снесли всё лишнее
и остались башенки с конусообразными крышами,
переходы, мостки, арки, галереи, аркады…
зимой  не подойдёшь: обледенелый крутой склон, полетишь в бездну… ветер, свист, вой;
даже в полдень –глухая тень;
громады снегов нависли так,
что чуть-чуть и  рухнут на речной лёд …

***
старый Бердинский мост;
осталось от его опор несколько бетонных глыб, остатки каменной кладки и обильная поросль ивняка;
новый мост здоров и качественно функционален, а старенький – жаль…
сплошь деревянный, кроме опор, настил из толстых плах, из таких же плах пешеходный проход, перила, щербленные и кое-где уже ветхие, машины идут – волнуется мелким дребезжаньем…мы по нему на великах с горы, или с моста смотрим на воду…
мост, старенький, деревянный, жаль..
по новому мосту проехать на велосипеде – одно сплошное удовольствие;
ни ям, ни ухабов, не провалов, ломаных или гнилых досок;
по новому мосту проехать – удовольствие; остановиться, посмотреть на воду – нет, не тянет, не манит;
холодный он, слишком лощёный, чужеродный;
старенький – сам тебе друг…

***
сосульки,
первая капель,
и день добавился,
и солнышка больше,
и снега чуть осели…
сосульки на солнце прозрачные, игривые,
не напрямую пропускают свет, а какими-то затейливыми изломами,
а некоторые лучики так и остаются в сосульке,
живут они там, что ли...
сначала капелька маленькая,
начинает расти, наливается влагой,
мерцает-переливается,
миг – и полетела вниз, и нет её,
снова капля копится…
смотришь – и нет сил оторваться,
а ведь сколько ещё надо сделать…
да и ладно, успеется,
сейчас лучше капели и ничего нет…
капель, капель…
с крыши дома, с веранды, с сарая, баньки,
с неба, с солнца капель,
звучная, звонкая, чистейшая по созвучиям,
и многоголосна по ритмике:
есть ведущий ритм, генерал-бас,
а ему вторят, перебивают  очень вежливо капели поменьше,
разбегаются, сбегаются,
то подгоняют друг друга,
то замедляют движение,
то вдруг вместе как ахнут –
снег с крыши слетел,
и опять застучали, забренчали, заколоколили,
да просто закапали не вряд и не в такт,
но согласно, дружно, весело, в лад …
ладошки подставить –
какие же они прозрачные…

***
где родился, там и пригодился; кому как, а мне так:
здесь, на Урале, среди гор, у реки моё всё и весь я…

***
занятие для праздного ума, весьма далёкого от математики:
если взять сколько угодно большое число, то может ли возникнуть в расположении цифр, образующих это число, упорядоченность и закономерность; все варианты расположения и последовательность цифр будет исчерпана, и это, сколько угодно большое число будет повторять себя самоё;
нет, не совсем праздный вопрос, но может быть неправильный и глупый, но всё же спрошу самого себя;
не праздный вопрос, потому как и вселенная может перепробовать все возможные комбинации и конфигурации элементов её самою составляющих
и будет просто тупо и безысходно повторять саму себя; может быть и мы так;
ведь до нас – неизмеримость, после нас – неизмеримость…
и ещё, всякая кажущаяся на первый взгляд неупорядоченность, при большом
исчислении событий, есть структурированность, есть система; мы живём в мире железных, непреодолимых, неподвластных никому закономерностей;
железные законы правят миром, которые никто не устанавливал и никто не отменит…
хаоса нет, есть структура, в которой мы ещё не разобрались…
повторяет, плодит бесконечность самою себя или есть что-то иное,
всякая бесконечность, если это не абстракция, в конце концов исчерпает себя…есть пределы всякой бесконечности: бесконечная вселенная конечна, имеет определённый объём и массу; есть пределы всякой материальной размерности: постоянная Планка – квант действия, планковская длина, планковское время…

***
мамины праздники;
мамины. потому что мама их готовила:
ослепительно белый чехол на диване, снежная скатерть на столе, на окнах накрахмаленный тюль, на столе в вазе – яблоки, кровать накрыта верблюжьим, хорошей выделки, одеялом-пледом, дорожки «персидские», как мы их называли, тщательно вычищены; вышивки, салфетки. полотенца;
чистота, свежесть, уют и домашность;
мама топит печь и жарит беляши, или топит подтопок;
поставила чугун, вода закипела, мама опустила пельмени;
праздник –  день радостно-волнительный и всегда - солнечный…

***
люблю писать «книги»;
сестрёнка в яслях, брат в школе,
родители на работе;
я сажусь на кухоньке у печки,
раскладываю тетради,
кладу перед собой лист бумаги
и начинаю «писать»:
страничка за страничкой, подражая брату, подражая взрослым,
словами-зигзагами, пилообразными закорючками покрываю белые листы,
при этом рассказываю, сочиняю истории;
и такое занятие мне очень нравится;
я пишу и пишу, это так увлекательно;
ещё я думаю, что это моя Тайнопись,
ведь никто не сможет прочитать мои  «книги»,
что в них, знаю только я;
написанные листочки складываю стопочкой и любуюсь –
вон сколько написал,
но хочется, очень хочется научиться писать по-настоящему,
как мой брат, как взрослые…

***
родники миньярские;
каждый по-своему уникален, своебычен;
ради них стоит побывать в Миньяре;
Ракитка - в центре города;  в Завьяловке из-под горы – Завьяловский;
а ещё – Лабутин, Синие родники, Беленький, Журкин – журавушки, журки  садились на Журкину поляну, вода в нём, пожалуй, самая вкусная; Берёзовый – когда он был окружён берёзовой рощей; сладкая там вода; самый известный – Никольский, вода считается там святой;
и ещё много-много родников; сберечь бы их…
каждый посетить, водицы испить, нет ничего слаще;

***
с Красного камня Чернореченский посёлок как на ладони; лечь на выступающий плитняк и смотреть вниз – дух захватывает, голова кружится, так и тянет полететь – где же крылья?
свою улочку и другие сверху взглядом окинуть, найти наш дом,
дальше – голубые, синие дали…
взобраться на Пожар-гору;
Пожар-гора выше Красного камня; смотришь, а за Красным камнем такой карьер по добыче известняка;
разворотили нутро матери-земли. вывернули наизнанку…
и всё же: взобраться на вершину, на самый верх, и, как сказал один мой «лесной» знакомый, смотреть во все неоглядные пространства… 

***
«Школьные акварельные краски. Сухие.»
никудышные краски и кисточка никудышная;
в первом классе учительница наша, Валентина Викторовна. показывала, как смешивать цвета; нарисовали прямоугольнички в альбоме для рисования, закрасили их в три цвета: красный, жёлтый и синий; в других прямоугольниках наложили цвета друг на друга, должны были получиться оранжевый, зелёный и фиолетовый;
должны были, да не очень получалось; сильно я расстраивался из-за этого;
а потом от красок мы отказались и рисовали карандашами цветными, что было гораздо проще и интересней;
для меня всегда оставалось методической загадкой знакомство с основами живописи в общеобразовательной школе с помощью акварели;
акварель из живописных техник – самая сложная; здесь важно всё: бумага, кисти, краски (художественные, высококачественные), которые в советское время было не купить, а сейчас купить их можно вполне свободно, но стоят  они очень дорого;
может я чего и не понимаю, может, и ошибаюсь, но для меня акварель на уроках ИЗО – мучение, а не творчество;
ребятишкам до 10-11 лет свойственно не столько «писать», сколько «лепить»
мир; гуашь для этого возраста – техника наилучшая;
а уж если кто пойдёт по художественной части, то можно будет и акварель осваивать;
конечно, я ждал уроки рисования с нетерпением, на уроках не было скучно;
домой торопился, дорисовать рисунок; ждал с нетерпением неделю следующий урок рисования, чтобы за рисунок пятёрку получить, и что-то новое рисовать; важна мне была не оценка сама по себе, а что рисунок у меня – «зыканский»;
в параллели в каждом классе были свои художники; нет, я не был в числе первых; было много ребят, которые рисовали лучше меня; хотелось мне учиться «рисовальному делу», а куда было пойти?
записали меня родители, не спрашивая моего желания, в только что открывшуюся музыкальную школу, а рисовать я стал учиться самостоятельно и из этого мало что получалось;
несомненный талант у нас в миньярской школе №2 был Валера Шайнуров; природные способности у него были отличные; учился он по общеобразовательным предметам с пятое на десятое, даже оставался на второй год, но рисовал - закачаешься, да ещё был у нас самый выдающийся школьный спортсмен-рекордсмен;
поступил и закончил художественное училище, принимал участие в областных выставках;
я, когда учился в пединституте, случайно встретился с ним в поезде, поговорили по душам; через несколько лет узнал,  что Валера погиб по глупой случайности…
у нас в классе отлично рисовал Женя Вагин, особенно ему удавались сражения и военные корабли; закончил политех, работал на севере, в Миньяре таксовал, живописью не стал заниматься, а природные способности очень хорошие;
Володя Чертов, мой товарищ детства, свои задатки-способности употребил с толком: работал в торге миньярском художником-оформителем,
а когда перешёл в ДК, постоянно какие-нибудь «шабашки»-халтурки для магазинчиков исполнял; как сам Володя говорил, в магазин заходил только с заднего крыльца и всё, что душе угодно имел возможность приобрести…
и на севере, когда слесарь-аварийщик, а большей частью – художник-оформитель…
надо сказать, что ребята в классе, да я думаю и во всех других, уроки рисования не то, чтобы любили, но они, уроки рисования, пения, особенно физкультуры, были гораздо занимательнее и успешнее, чем все остальные;
многие ребята рисовали и дома, потому что это было интересно;
а музыка! сколько мы слушали, сколько пели, сколько сами сочиняли, вернее переделывали популярное или известное: переделывали  стихотворения, которые учили наизусть, переделывали песни современные и старые, пели дворовые песни; было очень много музыки по радио;
и наша славная четвёрка, и знакомые нам ребята с соседних улиц, одноклассники – все мы были людьми увлечёнными и горазды на всякие приключения и придумки: читали приключенческие книги, мастерили пугачи, самокаты; такие как Витя Рыжов, занимались планерами и изготовлением кораблей, делали ракетницы, изобретали всяческие взрывчатые вещества, строили плоты и играли во множество всяких игр на земле, в воде, во все времена года, особенно зимой и летом;
футбол представлен был нами во всевозможных видах; а ещё были лыжи, коньки, хоккей с самодельными клюшками, скалолазание, велосипедные путешествия…
есть маленькая жаль, что в то время не нашлось рядом взрослого, который бы показал нам, как работать с деревом, глиной или что-то подобное, познакомил с азами техники и радио;
я про себя говорю и о тех, с которыми я рос: сколько в нас было энергии, задора, желания что-то придумать, изобрести;
я благодарен судьбе и низкий ей поклон, что среди нас не было злодеев и мерзких гадких типов; гадости и подлости мы не совершали, это разумелось само собой: слабого не обижать, девчонок не обижать, животных не мучить,
грабежами и кражами не заниматься, не обманывать друг друга, и всё – по справедливости, особенно в играх – играть честно и судить честно, справедливо; а потом ребята постарше, не все, потянулись к выпивке…
сколько в нас было любознательности;
сколько было «путешествий» и  приключений, порой и опасных; но вошли во взрослую жизнь здоровые, с руками, ногами, глазами; отслужили в армии… ,   с годами постепенно и незаметно у многих любознательность, увлечённость чудодейственностью жизни начинала глохнуть и пропадать; и многие, многие  пошли по заведённому кругу, а потенциал – творческое отношение к бытию – был, да ещё какой…
свою лепту в этот, наверно, объективный процесс привносит и элитарная культура, которая отторгает обычного человека, и массовая, которая не ставит своей задачей просвещать и облагораживать человека,
а низводит до состояния примитива, до одноклеточного, потребности которого удобно просчитать и, удовлетворяя их, хорошо и очень заработать;
только бы не задумывался, только бы не вздумал вопросы задавать, в размышления кинуться;
сделайте что-то интересненькое, или красивенькое, или, чтобы нервы в уютности пощекотать,  чтобы поесть с удовольствием!
сделаем!
взрослые, многие, откровенно скучают; не знают, чем заняться;
спасается, кто как может: кто ходит на работу, пока вперёд ногами не вынесут, кто ждёт – не дождётся весны, чтобы рвануть в сад, кто заводит кошку, собаку или вообще что-нибудь экзотическое;
всё это может быть и хорошо, если за такой обыденностью есть ещё что-то,
как это было у старых людей и в старых людях…
бабушка Нюра никуда не спешила…

***
на Пожар-горе, выше посёлка Зелёная зона, у живописных скал устроили жители мусорку; кто-то её поджёг; дым вонючий и ядовитый, здесь же козы бродят; вот молоко-то будет с приятным привкусом и полезное…
выше, выше – рыжевато-охристые обрывистые склоны, серые известняковые скалы-выступы, тёмные ели и рядом – молоденькие берёзки;
если перестанут мусорку снабжать  хламом, пройдёт сколько-то лет и всё зарастёт, будто и ничего не было; природа сама себя восстановит;

***
книг в Миньяре в нашей домашней библиотеке было немного, я их все перелистывал не один десяток раз, а для чтения мы брали книги в библиотеке; совместного семейного чтения у нас как такового не было, но папа и мама, особенно мама, читали те книги, которые мы брали читать; нам с братом это было приятно и значимо: надо читать, надо читать серьёзные книги, а не только приключения;

***
на Лабутино сажали картошку;
дорога по верху горы на Снеговые и Волково, а на наше поле был небольшой сворот, еле заметная тропинка; дорога – большая  - манила;
прошло много лет и на велосипеде поднялся я на верх и поехал, пошёл по дороге – что там, за поворотом?
был конец августа, листья летели-сыпались; день прогретый, сухой, солнечный; дорогу с обеих сторон обступали могучие ели и липы, кое-где – небольшие, залитые солнечным светом  полянки; папоротниковые заросли;
где шёл, где ехал, но так никуда и не выехал, не вышел;  дорога всё не кончалась, а мне пора было возвращаться; осталось некое чувство сожаления-досады, что же я так и не узнал: что там, за поворотом?
может быть то самое, что все дни ищу…

***
апрель, капель, ручьи; у нас тема на уроке рисования тоже весенняя;
у брата дома в альбоме увидел, как он здорово нарисовал весенние, с капелями, берёзки, и мне тоже хочется нарисовать такие;
какой восторг, берёзки – получаются, как это меня радует;
рисую берёзки, рисую капель, рисую весну…

но ещё радостнее, ещё больше восторга и упоения весенней капелью во дворе и на улице; нет, не то, чтобы зима сильно надоела, об этом как-то и не думается, а радость из сердца рвётся наружу, что снег тает, ручьи везде и всюду; можно строить всяческие запруды, а потом разрушать их, пускать льдинки, мерить в сапогах уровень воды, устраивать водопады;
игры и забавы с весенней водой, живой и неуёмной…
да и наблюдать за ней,  бурной, беспокойной, говорливой, сверкающей в лучах солнца, – интересней интересного;

***
в школе, в 7-ом классе начались у нас уроки черчения, а уроки рисования остались там, в Миньяре;
учитель черчения Самошкин (имени и отчества, к сожалению, не помню) объяснял материал очень толково, и уроки у него были методически грамотно выстроены: последовательно, от простого к сложному, на каждом занятии – практическая работа, которую мы заканчивали дома, а на следующий урок представляли учителю; за каждый урок – оценка, да не случайная, оценка за труд, знания, практические умения;
я и сейчас помню основы черчения, оформление чертёжного листа, чертёжные линии, проекции, сопряжения;
особенно для нас сложными были  вычерчивание развёрток объёмных тел, которые мы потом склеивали: куб, призма, конус, пересечения цилиндров; уроков рисования не было, но зато
проводили в школе конкурс рисунков на тему «Мой край»; я рисовал горы
и наш завод; даже место мне какое-то присудили;
в нашем классе лучше всех рисовала Алёна, девушка с характером и со своими взглядами на всё и вся и с ясно поставленной целью;
аттестат зрелости о среднем образовании спрятала куда подальше, думала, что в училище можно поступить только после окончания восьмилетки;
поступила в Уфимское художественное училище;
мы с ней много обсуждали реформу преподавания изобразительного искусства в школе; человеками мы были юными и очень задорными;
училась она успешно, старательно, учиться ей нравилось; я видел её работы, которые она выполняла в училище; добротные натюрморты, пейзажи, портреты  – для меня – недосягаемая высота;
но что-то в моих почеркушках её привлекало, она порывалась даже мои работы преподавателям показать;
какая чудная у неё была акварель, как у неё мастерски получалась вода!
а я, понимая, что рисовательных способностей у меня мал мала меньше, искал свой путь…
а есть ли он, мой путь?
сомнения  - на всю жизнь;
в чём уверен? да ни в чём не уверен…

общение наше в текучке дней само собой прекратилось, но я всегда думал:
удалось ли Алёне в какой-то мере воплотить те прекрасные идеи, которые владели нами во дни прекрасной юности…

***
улица Толстого, на которой мы жили, - стильная улица; в те времена самая удобная и лучшая улица во всём частном секторе: опалубленные дома, выкрашенные в светлые тёплые тона,  под четырёхскатными крышами,
под стать им глухие ворота, ухоженные палисадники и прибранные придомовые участки; слева и справа от дороги, от конторы ОРСа леспромхоза до самого Цементовского моста – молодые липы; зацветут в начале июля – по медовой улице идёшь;
а если пройтись по сегодняшней, то оторопь в свои руки просто берёт и за душу хватает: чего только не понастроили да ещё как понастроили! всяк на свою колодку и по своему уразумению, которого, оказывается и нет совсем: какие-то выступы, загогулины, двойные, тройные крыши, барочные ворота, готические окна; вечный сайдинг, который так и лезет в глаза; а цвета?  их сочетаемая несочетаемость, это что-то;
всё это кричит, вопит и глушит традиционное, проверенное временем;
о, нет, я не против нового, но такая разноголосица разрушает всё и вся,
и ведь она есть и показатель, что  есть человек сегодня…
конечно, придёт время, всю эту вычурность поломают и снесут, выстроят новое; что за новое это будет?...
нет чувства стиля, чувства соразмерности, цельности, созвучности форм и материалов, много чего нет;
парадокс, хотя и парадокса никакого нет:
люди сегодня гораздо образованнее ушедших, а художественного чутья нет как нет; а раньше – был?
была -  традиция; выверенные и проверенные способы строительства дома, его созидания и оформления; были правила, которые всё увязывали и приводили к цельности и единству облика дома и впечатления о нём: размеры сруба, соотношение ширины и высоты, количество окон, опять же их ширина и высота,  высота расположения от пола, высота фронтона…
были на улице Толстого дома, как на подбор и у каждого дома своё лицо;
была традиция, был стиль…

***
от железной дороге – ветка к заводу, по которой время от времени проходил паровозик «кукушка»; завод давно обанкротился, что было – распродали, есть там два предпринимателя, что-то выпускают, а завода больше нет;
по ветке я ходил к папе на работу и в музыкалку; эта дорога  где-то километра в полтора, а в детстве мне она казалась гораздо длиннее;
она теперь быстро зарастает, а по берегу выросли огромные осокори;
ещё через несколько лет я пытался пройти по бывшей ветке, и помина по ней никакого нет, тропинка - осталась;
позарастали стёжки-дорожки…

***
мосты как соединение, переход, связь, обретение полноты;
странно, но ещё в начальной школе, когда нам задали рисунок на свободную тему, я рисовал мосты в разных видах; тогда, наверное, меня привлекала их графичность, ясность облика, но было ещё что-то и к теме «мост» я постоянно обращался и обращаюсь; мостов я написал и нарисовал много, но, как бы сказал Юрий Матвеевич, надо обобщить, мост-мостов написать;
мост-мостов написать…

мосты и мосточки разные и все очень характерные, друг на друга не похожие; железнодорожные мосты – мощь и надёжность, выразительность конструктивного решения, красота технического совершенства;
дорожные мосты через реку Сим – надёжность и основательность, удобство перехода-переезда; но самые мосты-мосточки – «живые» явления – мосты малые: мосты в Точильном через Ашинку, мостики через Чёрную речку в Миньяре, ашинские висячие мосты, которых уже нет;
во многом, особенно мосты через Чёрную речку, мосты – «самодельные»: администрация выделила деньги, решали как дешевле и проще – соорудили;
потом за их сохранностью-работоспособностью никто не следит, и мосты начинают ветшать; вот так они проживают свою жизнь;
по мосткам и мостикам ходят люди, домашние животные – коровы, овцы, козы, под ними –вечно текучая вода; людская обувка и копыта животных истирают настил, перила начинают коситься в стороны, стареет мост и много в нём за проходящую жизнь скопилось мыслей и дум; стоит послушать;
а мы на каждом мостике постоим, послушаем как бежит-журчит вода, посмотрим вокруг;
в мостиках малых, особенно в миньярских, чернореченских, много поэзии,
они – живые, умиляют своей простотой и незамысловатостью;
есть мосты малые – «вечные», железные мосты; сварили из толстого листового железа настил, перила из толстого прутка; насыпали на обоих берегах глыбы известняка, положили сверху немудрящее соединение, -
век ему износу не будет;
такой мост – гулкий, но тоже по-своему хорош;
вписывается, приноровился он к малой речушке, к глыбам известняка, словно всегда здесь был…
точильненский мост…идём на остановку, всегда с моста на воду поглядим;
его вроде недавно и ремонтировали, обновили, а вот уже постарел;
не очень приглядный, собранный из того, что под рукой, очень он к нам – дружественный… постоим, полюбуемся текучей водой и доброе слово всему скажем, а мосту - особо…
и – краше не бывает – самые простецкие мостики; где две доски, где с камня на камень, где одна дощечка и вот-вот она сломится: перейдёшь через ручей или воды в сапоги начерпаешь?
по мосту пройти…

***
Красный камень, как и гора Липовая, являет себя в разных обличьях:
то в серой туманной дымке, то почти белый в солнечном слепящем свете;
под вечер в вечерней заре он может быть розовым, но никогда Красный камень не бывает красным;
если смотреть со стороны вокзала, с висячего моста,  в солнечный ясный день, Красный камень – белесый, покойный, отражается в реке;
если долго смотреть, настроиться, то приходит ощущение, что время – остановилось; Красны камень – Вечность – пред нами…
ещё больше усиливает это чувство ровная, абсолютно без ряби, зеркальная гладь реки, - полуденный сон, безволнительный, глубокий, вековечный…

***
осень две тысячи пятого года – теплая, сухая и солнечная;
в лесах просторно и далеко видно, горы обнажили скальные отроги;
«моя» осень; расписание занятий у меня в художке удобное; какие дни с восьми до восьми, а есть и свободный;
оставил я Точильный и вот в такой свободный день уезжал в Миньяр и там бродил до вечера по горам-лесам: если, скалы, травы, дубы могучие, родники, камни: сколько во всём этом было солнечного света, сколько радостного, весеннее-осеннего чувства, ощущения, осязаемого ощущения увядания и прощания с теплом, с осенней листвой, со всем осенним миром;
на склонах – золотые потоки опавших берёзовых листочков, в лес зайдёшь на верхах горы – медь кленовых листьев; солнечная голубоватая дымка над чёрнореченским посёлком, Пожар-гора тоже в голубоватых тонах – простор, простор которым так вольно дышать…
осень две тысячи пятого года; чувство – обманчивое чувство, что если такая осень, то и жизнь людей с этой осени начнётся другая, в которой будет человечность и любовь…
напоённый солнечным осенним светом, приезжал в Ашу, и такая надежда во мне и такая вера: всё – изменится, всё изменится к лучшему…

***
пятый класс; учительница по русскому языку Мария Гариповна задала на дом написать сочинение  о зиме, подобрать открытку и оформить красиво;
сочинение я написал, открытку подобрал, да ещё вокруг открытки нарисовал зиму снежную с деревами, засыпанными снегом;
писать, рисовать, делать что-то не по учебнику –
мне это очень было по душе; так учиться, выполнять такие задания я готов был с утра до вечера; но таких заданий на уроках было мало или совсем ничего…

***
рисуешь; да не просто рисуешь – живёшь;
начальная школа; Валентина Викторовна дала задание рассказать о какой-нибудь птице наших лесов и нарисовать её; мне достался сорокопут;
домой пришёл, открыл энциклопедию,  нашёл статью о сорокопутах, главное выписал: «Обитают обычно на лесных опушках и в перелесках, сплошных лесных массивов избегают. Среди сорокопутов имеются осёдлые, кочующие и перелётные виды. Питаются насекомыми, мелкими земноводными и пресмыкающимися, мышевидными грызунами, мелкими птицами, а также птенцами; некоторые сорокопуты делают запасы – насаживают пойманную добычу на иглы колючих кустарников и на острые сучки деревьев. Сорокопуты полезны уничтожением насекомых и грызунов.»
на альбомном листке нарисовал сорокопута;
как-то сильно проникся я этим заданием; рисовал, срисовывал, словно оживлял птицу, такая она мне стала родной, своей, домашней;
само рисование как процесс «оживления» остался в памяти…

***
по субботам топили баню;
была шестидневка, в субботу – короткий день;
получалось так, что баню я затапливал; папа с мамой на работе, Марк в школе, а Галинка – маленькая;
баню мне нравилось растапливать;
бак, который мы называли колодой, уже был полный, воду не надо носить, а вот дров я набирал охапку и нес в баню; поначалу в бане неуютно: стылое-промозглое; растапливать надо умеючи: правильно положить дрова под колоду; сначала два вдоль топки, потом два поперёк, а потом сверху полешко на полешко грудкой, но свободно, чтобы воздух проходил; берёсту под полешки, огонёк, дымок; огонь робкий; я смотрю внимательно и гадаю, разгорится с первого раза или нет; обычно получалось сразу;
банька по-чёрному; дым через каменку по всей бане и на волю через отдушину и в дверь;  пока дрова разгорались, дышать в бане было нечем;
дрова разгорятся, пойдёт тепло по бане, дым толстым одеялом, светло-синим, висит чуть выше лавок – в баню прямо не войдёшь – дым глаза выест и не вдохнёшь; пока топится – на четвереньках вползаю; когда каменка нагреется, то дыма почти и нет, уже есть чем дышать; уже и вода в колоде закипает, значит, дверь надо прикрыть для сбережения жара, поворошить угли, чтобы быстрее сгорали и смотреть, когда исчезнут язычки синего пламени; исчезли – всё, можно дверь закрывать и закрывать отдушину; а закрывали мы отдушину тряпкой, чёрной от сажи; можно было приспособить для этого деревянный брусок или сделать окошко волоковое, но уж так с самого начала бани повелось; мы и  в Точильном в старой баньке используем тряпку, немного поцивильнее чем той, которой пользовались в Миньяре, - уже по привычке с детских лет; а в новой баньке я уже сделал деревянный брусок для закрытия отдушины; а всё же тряпкой сподручнее – «по старинному»;
баню истопил; к этому времени уже родители приходили с работы;
мама или папа проверяли, как баня истоплена; плескали на каменку ковш горячей воды, чтобы весь угар вышел и плотно закрывали дверь;
в бане не очень любил мыться – жарко очень, мыло глаза ест;
чудодейственность бани я понял уже позже, когда мы переехали в Ашу на улицу Толстого;
баня – радость, когда после всяческих трудов мыться и париться, когда вода – духмяная травяная, когда ровный жар по всей бане, когда пахнет травами и немного дымком, и точнее не дымком а особым запахом баньки по-чёрному, истопленной с вдохновением и любовью, когда босиком по траве и в речку,
или в снег и опять париться-мыться…

для чего родился?
в баньке помыться!
есть, есть в этом смысл, а не просто шутка; банный ритуал то же своего рода философское осмысление жизни; и тело омываешь, и душу…

***
ребята и на нашей улице и в школе не очень различались по уровню достатка, нас многое объединяло, и мы все были очень любознательный народ; мы все любили ходить в кино, играть в самые разные игры, мы, почти все, ходили в библиотеку и много читали, мы много чего придумывали, много чем занимались; да, со временем, наши дорожки стали расходиться,
но было время, когда мы были вместе…
любили рисовать; самый рисовальщик из нашей компании был Витя Рыжов;
он с нами редко общался. всё больше домосед: то собирает модель самолёта, то собирает планер, то парусный кораблик мастерит, а то позовёт домой  и рисунки показывает; там у него Великая Отечественная война, танковые сражения;
что Виктор с нами редко играл и выходил на улицу, мы на это не обижались; он был постарше нас, и мы понимали, что он дома занят серьёзными делами;

ребята, с которыми я дружил, были несомненно талантливы; придумщики и великолепные рассказчики, но особенно талантливы в играх, в умении преображаться и преображать окружающий мир, открывать необычное в обычном; все знакомы наши места были – земли неизведанные…
куда потом всё девается?
прожить свою жизнь талантливо…
нет, не значит достичь успеха, в чём-то ярко проявить себя; успех во многом бывает призрачным, а вот в себе человеческое реализовать – вот задача,
непростая задача…
вот потому к старым людям, к прошлым людям лелеет моя душа:
великие труженики, мудрые добрые люди – бабушки-дедушки, родители и иже с ними… есть в этом представлении и некая идеализация, но на то мы и человеки, если человеки, - мудрое доброе хранить и преумножать…

***
в пятом классе на уроке рисования у Гурия Гурьевича рисовали стенную газету; это были азы стенной печати. и сколько они были полезны,
сколько я потом этих газет нарисовал…

***
простой приём,  подсказка, – и всё делаешь по-своему, и всё получается;
Валентина Викторовна поручила написать, нарисовать сатирический листок;
остались мы после уроков редакционной коллегией в числе трёх человек в кабинете; девчонки стихи для исправления двоечника пишут, а мне надо на него карикатуру нарисовать и «лицо» нашей газеты «Зубастика» - крокодилёнка зубастого;
уже сумерки наступают, в школе, кроме технички, - никого, а мы всё трудимся; в окне фигура Гены-двоечника мелькает, кулаками размахивает, но меня это как-то не волнует, мне бы «Зубастика» нарисовать; сколько я над ним бьюсь, а всё никак не получается; кто бы подсказал, что от простых форм надо идти: овал – туловище, овальчики помельче – лапки, овал сверху – голова, посередине –линия и зубы-треугольнички; кто бы подсказал; но всё-таки вымучил я этого Зубастика, правда лист ватмана почти до дыр стёр;
Генка устал меня ждать, куда-то слинял, а на следующий день даже довольный ходил, что на его физиономию вся начальная школа любуется и кулаками передо мной не размахивал, а засунул их, кулаки, глубоко в карманы;

***
рукописная жизнь…
конечно рукописная, потому что мало ли что головой думается, а воплотить – руками…

***
в Точильном подвязал, прибрал и  в свободный день в Миньяр,
а вечером заходил к маме и поминали мы старое житьё…

раннее утро,  холодный сырой туман не расходится, не собирается таять и солнце не может пробить толстую молочно-серую пелену;
поднялся на скалы – горы- туманы и туманные дали-видения; плавно колышется, перетекает, опускается и разливается по долам;
на какое-то время всё остальное уходит в сторону, забывается, становится зыбким и неопределённым, остаются, словно явственность и суть, - туманные дали-видения…
листва почти опала, но есть ещё берёзки в золотистым свете и много-много тёмно-зелёных елей;
туманные дороги в царства-государства: на Волково, на Снеговые горы, а под скалой, под горой – Чёрная речка, видимая только по зарослям ольховника, которые сопровождают её русло; заросли такие туманные, как и всё остальное…

по Мокрому долу поднимался вверх; шагал по ручью, там и дорога заколодела, замуравела, то по ручью, то рядом; ручей – дикий, то пропадает в больших зарослях болотных трав, то выплеснется на дорогу, а то камням да мхам; шагал и очень хотелось дойти до истока, до родника; долго ли коротко шёл, но – дошёл;
в зарослях пиканов, крапивы, таволги, в молоденьком ольховнике меж двух больших камней валунов, прямо из под них – родник, а дальше – ручей с ответвлениям на весь дол - Мокрый;
Мокрый…в кажущемся хаосе и беспорядке, в переплетениях хмеля и засыхающей крапивы, в догнивающих остатках упавшей ольхи, в мягком, как подушка, слое не успевающих перегнивать за сезон листьев, в обильных мхах, покрывающих всё, что под силу, - ничего случайного, целесообразность, но кто поставил, кто обозначил цели всякой природности и природы в целом…
интересно, а почему так влечёт – идти за поворот, идти к истоку, подняться на гору; ведь понимаешь и знаешь, ничего такого особенного не откроется,
а – влечёт, манит, завораживает, зачаровывает;
более всего такое чувство испытываешь, когда – пешком, «одиннадцатым» маршрутом, а если на авто – заехали, прошлись, посмотрели…

родимая сторона…
дышу, трогаю, вспоминаю, возвращаюсь,
созерцаю, а в душе томительный тёплый холодок:
сейчас по нашей улочке пройду, 
сейчас наш дом увижу;
по улочке нашей пройду –
вдохновенное, высокое, чистое переживание…
чиста душа моя…

в солнечном небе, в солнечных белых скалах, собранных из камня-плитняка,
в белейших берёзках, в красных рябинах, в солнечных маленьких лесных полянках, в солнечной листве  - радость-праздничность, бьющая через край…

туман такой плотный, что даже на верху, на скале, видно только малость;
в костерок развёл, ел хлебушек с солью и запивал родниковой водой, а туман являл всякие видения…

в скалах-великанах, содвинутых вплотную друг к другу, у подножия – Врата,
две каменные глыбы, а меж ними проход и дальше – волшебные слова бы знать и Врата открыть;
слова не нашёл и Врата не открылись…

по первому снегу по лесам и горам…
в присыпанных снегом листьях, в окаймлённых снегом упавших липах и елях, в обозначенных первом снегом  невиданных тропах, в заснеженных ветвях, в травах, чуть присыпанных белой пушистой крошкой– печаль, печаль глубокая и сильная, 
настолько сильная, что и дышать нечем…
следы на снегу, дерева, листья, камни…

дышать, дышать сентябрьскими, дышать октябрьскими днями; пишу гуаши, много пишу, лист за листом и их уже не десятки, а сотни: высказать, до конца, полно и точно, осенние впечатления;
пишу лист за листом, и никак мне не исчерпать, не высказаться до конца…

***
привезли нас с братом к бабушке с дедушкой на Дубовую горку, в Ашу;
на улицу не выйдешь, мороз и ветер продувают насквозь;
мама купила немецкие карандаши цветные, без оболочки, просто толстые цветные стержни; душа горит начать рисовать;
сел рисовать – не получается:
карандаши очень твёрдые, а рисунок получается очень бледным,
то, что я задумал, совсем не выходит;
я пробую их заточить, но от этого они становятся ещё хуже –
ломаются чуть нажмешь и крошатся;
я переживаю, сильно переживаю, что рисунки получаются очень бледные…

***
побежали  ручьи;
они везде – на дорогах, тропинках, у заборов;
к реке их бежит великое множество;
приходится домой идти очень долго:
надо наблюдать за всеми ручейками,
как они пробираются сквозь завалы снега и льда, пробивают себе дорогу,
как сначала переполняют запруду, тихой волной бьются в ледяные стенки,
а потом находят лазейку и ухают водопадом в промоину и бегут дальше,
опять попадают в засаду, и опять начинается борение-битва,
и опять вода, вроде бы и слабенькая, пробивает себе путь в ледяном панцире:
и всегда - в ней нет усталости и утомления –
вода весенняя, весенние ручьи…

***
когда растает, спадёт, утихомирится водица,
интересно бросать щепочки-кораблики и смотреть,
как они путешествуют;
легко, проще простого, представить,
что ты на таком корабле –
да, тяжко приходится, то какой-то водоворот, то запруда, то мель, то всякие чудовищные звери:
киске вздумалось поиграть с корабликом, лапкой ворошит его туда-сюда,
ей – развлечение, а каково тем, кто на щепке, то-то страху натерпятся;
собаке через канаву перейти, так она мало-мало корабль не утопила,
ей что, щепка, мелочь…
курице безголовой вдруг в башку втемяшилось, башка, оказывается у неё есть, щепку поклевать – вдруг что-нибудь да выклюнится;
пробирается мой корабль, плывёт щепка, ну и страху, конечно,
много  переживает…

***
на цветах всегда – аромат  задумчивых мелодий…
аромат-мелодия, аромат-мотив - нечто невыразимое, неизъяснимое;
понять – невозможно,
вдыхать – переживать и всегда знать –
завтра будут другие…
в них, цветущих, такая пронзительность…

цветёт шиповник в палисаднике;
некоторые бутоны отцвели,
лепестки полетели…

***
на плотине прикроют спуск,
вода в реке спадёт;
то-то раздолье и путешествие по островам и невиданным землям;
пахнет тиной; тина обильно покрыла камни;
занимательно собирать её в большие бороды,
вокруг островков выкапывать глубокие каналы,
на остров притаскивать всякие необычные камни;
а самое удивительное то, что речка, известна вдоль и поперёк,
каждая отмелина, каждая глубинка, перекат, водоворот,
речка – вода спала, вода ушла –преобразилась:
зелёное царство водяных мхов,
малахитовые переливы мокрых камней,
ракушки, мелкий песок – необычность водяного мира…
на пруду приподняли «закрывашки», пошла большая вода,
наступает всемирный потоп, уходят под воду наши великие острова,
наши вполне обитаемые и невиданные земли…

древнее в нас живо…
днём костёр на реке для забавы:
шину сжечь, шифер бросить, чтобы бабахнуло,
а уж когда начинает смеркаться,
всё тишает, тишаем и мы;
без криков и возгласов костёр разведём,
пару рыбок поджарим,
а большей частью молчим, хорошо молчим,
будто разговариваем,
подкладываем в огонь щепочки-веточки,
безотрывно глядим как в углях мерцает пламя,
как искорки летят вверх,
как по краю костра уже лег пепел;
чуть его тронул – ничего не осталось;
тьма всё гуще, там, за спиной, шумит речка,
там, за спиной, зябкие синие тёмные тени,
а нам от костра тепло;
нам так хорошо, что и говорить не о чем,
а над нами Скала и звёзды…
речка шумит-течёт,
может быть, мы здесь навсегда останемся?...

***
некоторые запечатления сопровождают меня всю жизнь;
не знаю, как это объяснить, почему это произошло;
ведь всяких чудностей было очень много,
а почему самыми яркими оказались именно эти – не знаю,
может быть так сошлось, что именно в эти моменты ощущается подспудно,
бессознательно единосущность души и природы, слиянность, нераздельность, цельность, слитность человека и космоса;
от этих великих мгновений осталось ещё и чувство чего-то незавершённого,
какой-то непреодолённой ступени, какой-то грани, которую не перешёл,
а которую надо было переступить, но непонятно как это сделать…
такие впечатления, такие моменты бытийности как некое озарение, «осветление», хочется сказать – прозрения, да вот нет же, нет окончательного умозрения Истины, есть ощущение, что она вот здесь, надо протянуть руку и прикоснуться…но рука ощущает лишь воздух…
впрочем, может быть это одни сплошные фантазии…
радость-печаль, пронзительно-щемящая,   – это на самом деле, это не сочинишь и не придумаешь…

май месяц;
мы с братом спим на веранде, свежо;
я встал пораньше, чтобы закончить рисунок:
по склону Пожарной горы сосны,
вершины которых похожи на колокольчики;
светит солнышко, сосны в янтарном свету,
колокольчики на их вершинах нежно позванивают;
я твёрдо знаю, что никаких колокольчиков там нет,
но я также точно знаю, что колокольчики звенят;
я не успеваю, я тороплюсь закончить рисунок
и обязательно обещаю себе, что найду эти сосны-колоколнышки;
а чего их искать, ведь мы ходим мимо их, когда идём по тропинке по  склону на картошку…
странное дело, отсюда, с веранды, я ясно вижу колоколнышки  на вершинах,
а когда мы проходим мимо – колоколнышков нет, перед нами обычные сосны;
вот задачка, как сделать так, чтобы сосны-колоколнышки не исчезали?
люди идут –сосны уходят, скрываются, близкие-далёкие;
как сделать так, чтобы они никуда не исчезали…
солнышко-янтарь, по склону горы сосны-колоколнышки…
и как же их нарисовать «взаправду»?

конец октября,
я на веранде складываю деревянные чурочки,
а мама развешивает бельё;
хмуро, сыро;
первый снег, белый среди всей серости, воздушный, лёгкий,
на яблонях в саду, на заборах, скатертями на крышах домов;
только лес, тёмно-синий, почти до фиолетового, угрюмый…
мама развешивает бельё…
далеко, в гуще тёмно-синего леса, на склоне горы –
полянка, на ней белый снег;
он белее того, что вокруг,
а сама полянка как бы и за тридевять земель,
что-то в ней есть необычное;
мне очень хочется прийти туда,
увидеть и разгадать, в чём же её необычность…
сколько бы ни ходил, сколько бы ни искал –
нет полянки, где белый-белый снег…

в палисаднике ирисы,
у меня в руках букет,
в школу иду,
аромат тонкий, щемящий;
и во мне вселенская печаль, которую я не в силах нести…
вдыхаю аромат, вглядываюсь, любуюсь…
вот сейчас всё-всё пойму…

***
Валентина Викторовна готовит вечер по сказкам Пушкина
и объявляет конкурс на лучшую иллюстрацию к какой-либо сказке поэта;
я, конечно, листаю сказки Пушкина с иллюстрациями выдающихся художников, но, понимая, что перерисовывать нельзя, закрываю все книжки, и, опираясь на память и что-то преобразовывая и меняя, рисую иллюстрацию к «Сказке о золотом петушке»;
рисую на развёрнутый тетрадный лист цветными карандашами, рисую с воодушевлением и вдохновением; рисую сказочный город и сказочных жителей; рисую – оживляю – я к вам приду в ваше сказочное царство! получается, сказка получается, особенно нравится сочинять всякие хоромы и расцвечивать их;
вот и вечер сказок; переживаю, волнуюсь, а как другие нарисовали?
а никак не нарисовали, никто не захотел на это время тратить; и жаль, и обидно мне: такой «самолучший» рисунок сделал, а никому не надо…

***
Миньяр, школа, девочка Наташа, одноклассница,  русоволосая, голубоглазая, небольшая, вся из себя такая ладная; спокойная, мягкая, рассудительная; более всего меня поражало, до чего же у неё всё аккуратно и  прибрано,
это было само совершенство;
бывало, что очень редко, но зато какое счастье, радостное, сильно волнительное переживание: мы с ней возвращаемся по железнодорожной ветке, проложенной по берегу реки Сим от завода к вокзалу, из музыкальной школы;
жаркий майский день, много свежей молоденькой зелени, река сопровождает нас, а вода в ней – прозрачная, так и манит искупаться; над нами прозрачное голубое небо с редкими белоснежными облаками; это так здорово – идти рука об руку, слушать и смотреть и любоваться весенним изобилием;
но самое интересное, как мне думается, у нас впереди – там, на нашей Улице – Дом, Речка, Скала;
вот и улица, мы подходим к дому и придётся расставаться, и совсем лдаже не хочется, и – счастье-радость – Наташа попросила попить: вода у нас в баке колодезная, холодная такая, что зубы ломит, и вкусная и сладкая, особенно в такуюю жару; несу в ковшике воды, боясь расплескать; Наташа пьёт маленькими глотками и так у неё это красиво получается: во всём, во всём – недосягаемое совершенство, только быть рядом и любоваться – куда мне до неё…но радость, великая волнительная радость-счастье, - вообразить или на самом деле встретить такое совершенство, вздыхать-трепетать от случайного прикосновения, идти рядом и беседовать, пусть даже о самом пустяковом…
Вечная Женственность – Священная Тайна Бытия…
надо тянуться-расти из всех сил, чтобы быть достойным, быть интересным, надо что-то совершить доброе, значимое, надо – быть…
так случилось, что в один и тот же год мы переехали в Ашу,  а Наташа с родителями в далёкий Измаил;
как сложился её жизненный путь, я не знаю; меня она, конечно, забыла, но разве это важно; через годы и пространства, навсегда, с тем же трепетом и неизъяснимым волнением, сказать-выдохнуть:
Наташа, ты – Чудо…
Вечная Женственность – Священная Тайна Бытия…

***
день серый и ветреный;
я сижу на кухне; и не скучаю, и делать нечего;
над крышей соседского дома, где живут Кимачи, видна Скала,
стая галок, большая, носится над и около Скалы;
галдят, переругиваются, то вверх взлетят, то вниз,
шум, крик;
быстро движутся тучи, свинцово-серые, взлохмаченные;
я понимаю, что так и должно быть, что галки,  Скала и тучи необходимы друг другу: галки и тучи как бы постоянно меняются местами, а Скала – Твердыня, Оплот мира;
птицы и тучи улетят, уйдут, а Скала – всегда будет;
стая клюёт и долбит Скалу, хочет её пробудить, растревожить, уговорить её стать тучей и нестись вместе с ними куда глаза глядят…

***
знаете ли вы цветение липы?
цветение липы в малый моросящий тёплый дождь…
медовый аромат повсюду, он льётся с неба, им пропитан сад,
липовый цвет на улочке, по реке, у Скалы…
и я уже знаю – отцветёт, опадёт, уйдёт…
я дышу и дышу, словно вкушаю мёд;
дождь тихнет,
речка продолжает мерное неостановимое движение,
вечер ближе, запах липы сильнее,
но я уже знаю – отцветает…
как остановить, что сделать, - пусть длится и длится цветение;
ведь так нельзя; невыразимое – ускользает, истаивает;
неужели нельзя остановить,
дайте, дайте – кто подаст  – надышаться…
надежда – лето придёт, зацветёт липа,
пропахнет мёдом каждый лист и капля дожинки, и каждый кусочек неба…

***
когда я в Миньяре, ощущении-чувство, что случится чудо и я в тех временах, стародавний и юный, выйду на берег реки или пойду в библиотеку,
дойду, трону колокольчики на соснах и они зазвенят,
откроется мне далёкая полянка, на которой Белый снег,
выйдет Саня, выкатим мы велосипеды и оправимся мы по лесным дорогам и тропинкам, куда глаза глядят;
что разгадаю я таинство аромата ирисов,
а дома, как обычно, мама уже напекла пирогов и зовёт нас, а мы все в работе, пить чай и вкушать пироги за столом под яблоней…

***
нравилось ли мне рисовать?
конечно, как нравилось плавать на льдинах,
устраивать всяческие взрывалки,
лазать по скалам, бродить по лесам,
читать книги, плыть на плоту в неведомые страны…
были дни – радуга…

***
вокруг нашей улочки – горы,
и я любил, особенно в вечерние зори или туманные дни смотреть на дальние горы; понимал, что там, за ними, ничего необычного нет, но всё же и очень сильно верилось, там, за ними, - что-то прекрасное…
счастливый край,  куда я обязательно приду…

***
китайские корни…
не знаю почему и каким образом,
но настолько это моё – пейзажи шань-шуй и мои, наши, горы-волны;
китайские пейзажи эпохи Сунн – в них многого такого, что и в моём сердце;
китайский мастер высказал за себя и за меня суть «нашего» осмысления мира, его переживания, - вот такие мы родные, что ближе уже и не может быть…
я выходил на веранду и всматривался в тающие вершины, в закрытые мглой долы, в туманные леса…
чувство, какое чувство, - не объяснишь – переполняло меня, оно настолько отличалось от всего повседневного, - кому я мог рассказать о нём?
ещё я любил сидеть на кухоньке, рассматривать большую фарфоровую кружку и сочинять истории, которые не имели ни начала, ни конца;
а на боковой поверхности кружки легко и свободно был написан китайский пейзаж: река, ива, дорожка-тропинка, два китайца-водоноса на переднем плане, на небольшой взгорочке домик с бумажными стенами и причудливо изогнутой крышей;
мне было также легко и просто бывать там, и было мне особенно по сердцу их, тех, что жили на боковой поверхности кружки, их неторопливое, мерное житьё-размышление…

***
сад-огород у нас маленький, но в детстве всё – большое и таинственное;
все уголки и закоулки огорода, все растения и постройки я исследовал и знал наизусть, но тайна всегда оставалась;
за забором – другие огороды, другие постройки;
на восточную сторону, откуда всходило утреннее солнце, склоны Пожар-горы; там более всего интересно…
мне хотелось побывать там, где я уже был. и ещё более, там. где не был;
и ещё с детства это ощущение:
Тайна, вот она, у меня в руках вот ещё чуть-чуть, и я её отгадаю, открою…цветущие яблони, их нежный, тончайший аромат…
пробовать на вкус цветки смородины белой, красной, чёрной…
смотреть, как в заросших канавах течёт вода…
затаиться в дальнем углу за кустом чёрной смородины и придумывать вьявь всяческие приключения…
и ещё одно из самых сильных впечатлений-переживаний, к которому я тоде постоянно возвращаюсь:
жгут осенний хлам на огородах;
и мы с папой в солнечный день собираем в кучу картофельную и помидорную ботву, остатки трав, обрезки веток и всякое такое огородное,
поджигаем; вот и с нашего огорода потянуло голубоватым дымком,
пряным, горьковатым и необыкновенно вкусным, вдыхать который хочется ещё и ещё…

***
осень в этом году удивительная; такая же,  как и много лет назад, в две тысячи пятом году; весь сентябрь, прогретый солнцем, - сушь и теплынь; леса быстро отцвели, но ещё долго держались среди тёмного островки жёлтых берёзок, оранжевых осинок, ещё долго малиново-красным цвели кусты калины;
и эти островки, вспышки, мерцания как ласковый привет, как добрый посыл: мы – вернёмся…
листва – светоносная, солнечная; особенно листья берёзок; на фоне звонко-голубого – жёлто-золотой и белоснежные, как и облака, стволы и ветви…
дни безветренные, безоблачные; леса-горы, пронизанные теплом и светом, покойны и задумчивы; во всём – умиротворение и гармония доброго размеренного бытия; и люди в лесу такие же умиротворённые, спокойны, с большой задумчивостью в глазах…

***
рисование среди всяких других дел:
люблю что-нибудь мастерить: игрушечную мебель для сестрёнки, игрушечный экскаватор, скворечники, клюшки для игры в хоккей;
одной клюшки  как раз хватало только на одну игру, редко, на две; пиратские пистолеты, мечи для гладиаторских боёв; люблю  из чурочек собирать машинки и строить около нашего двора для них дороги и возить гравий; мне нравится тюкать топором какую-нибудь деревяшку;
люблю чистить дорожки от снега и вывозить снег со двора, колоть дрова; пробую косить, но научился я косу правильно держать позже…
люблю на речке и особенно в лесу разводить костёр…
люблю с друзьями ходить в лес…

***
возвращался из музыкалки домой; простуда во мне поселилась и начала свою бурную деятельность: жар, горло перехватывает и слабость такая, словно на ногах свинцовые гири, идти тяжко;
железную дорогу перешёл, в такт шагам строчки пришли:
я иду по земле, я иду по земле…
до дома добрёл и слёг, мама стала чаем с малиной отпаивать; пропотел, стало полегче, а слабость большая, а стихи в голове в ритм собираются; тетрадку попросил, карандаш; мама сначала не давала:
лежи, какой тебе карандаш!
но потом дала, и я написал первое в жизни «стихотворение»;
прочитал родителям, мама восторга не проявила, да и сам понимал, что это так себе, не то; а как то написать?
больше двадцати лет прошло, как снова стал писать, когда с большим вдохновением, а большей частью – с большими сомнениями;
а в утешение себе говорю:
из огромного количества стихов, которые я написал, можно выбрать десятка два-три на уровне настоящей поэзии, в которых мне удалось сказать так, как виделось, как впечатлилось, и сказать своё и по-своему…
а остальные? – можно было бы и не писать?
обрывки, случайные мелодии, настроения, странности, листья и капели –
записать, «заметить» в записной книжке;
звучат во мне мелодии-ритмы, «делов»-то – записать…
писать - зачем? а жить – зачем?
вечернюю зарю провожать или встречать утреннюю вообще глупо:
пользы-то никакой…
напишешь, пусть даже и в никуда, а всё как-то легче…

***
хозяйственный двор – задний двор; очень донимали куры; забор у нас солидный и крепкий; но какая-нибудь курочка найдёт лаз и проберётся в огород; мы её с Марком гоняем: она, бестолочь или очень умная, никак обратно к своим подружкам не хочет вернуться, кудахчет, крыльями машет, по грядкам скачет; загоним во двор и там на нё ещё страху нагоняем, чтобы неповадно было в огород лезть; а вот у двора наши курочки очень хорошо смотрелись; знатные важные курочки во главе с задиристым петушком; ходят, что-то поклёвывают, а петушок найдёт семечко или ещё что, курочек собирает, и они к нему несутся, а петушок гордо и свысока на них поглядывает; должность его и обязанность – время от времени на приглянувшуюся курочку наскакивает, сядет сверху и за гребешок…
а то ещё – самое интересное  наблюдать – схватится с соседним петухом;
сначала они друг к другу примериваются, ходят вокруг да около, делают вид, что друга не замечают, а если и замечают, то очень презрительно, поклёвываю зёрнышки, семечки, а то и всякую ерунду, а то изображают вид, что очень занятые;  потом кругами друг против друга перетаптываются, а потом начинают лихие наскоки; потреплют, поклюют, да и разойдутся и опять друг друга не замечают;
хозяйственные постройки: дровник, сарай с пристроем и сушилами, лабаз;
особенно нас с Марком занимали сушилы; хотя вроде что там может быть интересного; остатки прошлогоднего сена, в щелях фронтонных досок –лучи-света; в светах - столбы солнечной пыли;
можно было лёжа  на крыше дровника смотреть, как  проплывают облака, смотреть на Скалу, на галдящих галок и теребить сухие-насухо соломинки…
под кухонным окном на завалинке – широкая доска с треугольным упором для строгания досок, это моя мастерская…
царственным, прекрасным творением природы была для меня корова Марта;
спокойная, мерно жующая свою вечную жвачку; пахнущая парным молоком,
с большими глазами, тёмными,  фиолетово-чёрными с лиловым оттенком и с дымчатой чудной поволокой, большущими ресницами…

***
исхожено вдоль и поперёк, знаешь каждый камешек и травинку, а с каждым разом  открываешь всё больше и больше глубинности; с каждым годом всё больше и крепче связь с родимыми местами;
в юности я хотел уехать куда-то, повидать мир;
сильно я тогда сам в себе ошибался и сам себя не понимал;
я здесь и только здесь, где моя родимая сторонушка…

***
скромное, не бросающееся в глаза, не поражающее вешними эффектами,
соразмерное человеку и созвучное ему – вот что дорого в родимых местах;
при всей простоте и обычности сколько же здесь постоянно удивительного –
смена времён года - непрерывное, никогда не повторяющееся, живописно-музыкальное действо: зима-весна-лето-осень…

***
Отводный камень…так и остался он для меня таинственным и загадочным,
хотя и по нему проходил, и около, и со стороны реки искали мы  с Саней вход в водяную пещеру…

в утренние часы, в тумане-холодке он по-прежнему, как зачарованный замок,
как нечто природно-живое, глубоко погружённое в свои думы…
созерцательная тишина, глубокая, когда в осенние дни берёзки и ели оттеняют его  суровою задумчивость, а вода покоит его сосредоточенность и отрешённость…

***
по улочке пройду…
куда податься?
да вот хотя бы на Красный камень;
ещё роса,  ещё туман;
пока поднимаюсь, туман разойдётся, но дымка останется, буду  на самом краю Красной скалы обозревать нашу улицу и стадион,
Новостройку, дальние и ближние горы;
пройти по скале на отвал: сколько наворотили-разворотили работники карьера! взрывали, нагружали и нагружают, вывозят камни; нутро матушки-земли вывернули наизнанку; так надо? экономическая необходимость? не знаю, неправильно всё это;
но может быть что-то изменится в лучшую для природного мира сторону? потому что на старом отвале уже вовсю  распространилась сильная поросль берёзок, да таких ладных, только веники заготавливай, и будут такие веники само совершенство…
ярко-красные невиданные цветы,
рябинки красные…
затянет, зарастёт, вот уже и птички занесли семена облепихи и поднялся мощный дивный куст, а рядом ещё один;
пройдёт время, будет здесь облепиховый сад…

в детстве мы любили со скалы смотреть, как товарняки – драконы – внизу ползут; одни – с востока на запад, другие – с запада на восток;
смотри, вон Змей Горыныч выполз!...
а с той ещё больший ползёт!...

пройду по улочке, куда дальше?
на Лабутино;
поднимусь по крутому взгорью, а дальше – лесная грунтовая дорога, по которой легко ехать на велосипеде, а ещё легче – идти, и манит, манит, манит, что там, за поворотом?
всё то же, что и позади, и всё необычное и – впервые…
ежик на полянке притулился, как будто его и нет;
сплошь крытая мхом маленькая лужайка, удивительно ласковая и мягкая и отзывчивая  на прикосновение;
ещё лужайки-полянки, липы, огромные, в полтора обхвата ели, дикие заросли липняка и рябинника, через который и не пробраться,
обомшелые колоды и чувство,  что ты  в далёких землях затерялся…

пройду по улочке;
куда направиться?
через старый Миньяр, по окраине на гору Ягодную, любоваться и никуда не спешить:
пруд, церковь, Романова гора, тёмно-зелёные пики елей;
пройти ещё, где елочки по склону, словно детки к бабушкам-дедушкам в гости собрались; местечко доброе – остановиться, костерок развести, простая еда откушать: хлеб, лук, картошка, сала немного, яички;
пить чай и дышать, и любоваться;
речка Миньяр в пруд вливается; есть мечта – пройти по ней до истока…
с горы на гору; посёлок на взгорочке,
посёлок – это уж очень громко; в посёлке всего два дома с приусадебными участками;  живописны, как всегда были, до того ладно на взгорочке прижились;
внизу Ашинского дола родник, обустроенный в виде колодца;
чудное видение…
с горы на гору…
на город посмотреть с высоты; уютно, по-домашнему, по-дружески  на пригорках и в долу расположились дома…
дол – точнее не определишь – Тёплый…

пройду по улочке и вверх по склону Пожар-горы, по тропинке,
все родные мне тут и близкие…
здесь прошедшее – сегодняшнее;
сажали картошку, косили сено…
какая же это огромная жизнь – миньярская…
время – вековечное…

по скалам, где сосны, по дремучестям и дебрям, на простор и в глухомань,
и обязательно – на Журкин родник, там подняться в ельник и слушать старинные сказы…

пройду по улочке…

сначала она вся тонула в грязи; прокопали канавы с обеих сторон улицы;
по чётной стороне канаву быстро затянуло травой, а с нашей канаву постоянно чистили; в летние самые жаркие дни она пересыхала, а большей частью была – «водной»;
чтобы ходить можно было, положили брусья-настил, когда ремонтировали мост через Сим; засыпали дорогу гравием и настил за ненадобностью убрали;
стала наша улочка уютной и домашней, нашей;
машины по ней не ходили, вся улица была в нашем распоряжении;
ещё был у нас проулок-переулок; там горка, с которой мы катались зимой, а внизу играли в муху, в лапту, в попа-гонялу, в городки;
улица…сколько я гонял по ней на велосипеде, мерил лужи, сколько раз возвращался к ней и сушь, и в дождь, и в снег, и в мороз…
помню, ясно помню:
время к вечеру, рабочие возвращаются с работы в грязных серых спецовках, запылённые; многие что-нибудь несут: доску или две, такие же грязные, как и сами рабочие, дощечки, небольшие бруски, ещё что-то; на всём, что несут, и на одежде – масляные пятна,  брызги от бетонного раствора…
трудно, тяжело живут люди…

играли мы обычно около двора Сани или в переулке…
фонарей на улице не было; улица освещалась светом из окон…
стадион – «стадик», место наших «больших» игр…
речка…
лес…
какое же у нас в детстве было, как говорит внучка, «богачество»!
было ли у кого ещё такое?

***
с малых лет в руках – ножовка, топорик, молоток, нож, пила, лопата;
что-то мастерить, сколачивать, разбирать, строить – это здорово!
любил с водой играть; строить запруды, канаву чистить, пускать щепки, мастерить простенькие кораблики и пускать их в дальнее плавание;
зимой нравилось мне чистить дорожки, особенно перед калиткой расчищать путь на дорогу; бульдозер пройдёт, наворотит на обочину снегу, а я раскапываю, проход настоящий. широкий делаю;  расчищу, пройдусь и – внутренне – очень горжусь своей работой; а как же: такую гору снега перекидал…

***
в библиотеку;
утопическая мечта-надежда: как в былые времена собрать прочитанные книги и отправиться в библиотеку;
восторг, там, внутри, - выбрать несколько занимательных х книг и потом, дома,  отложив всё и вся, окунуться в мир приключений, мир настоящий: «Могила Таме-Тунга», «Копи царя Соломона», «Остров сокровищ», «Человек-амфибия», «Таинственный остров», «Волшебник Изумрудного города», «Приключения Незнайки»…

***
друзья, миньярские;
тоже «богачество»; жизнь сложилась так, как сложилась, а вариантов было бесчисленное множество, и вот из тысячи тысяч возможностей выстроилась одна линия, путь; сослагательное наклонение в данном случае ни к чему, но всё же невольно думается, что могло быть и по-иному;
удача, случай, или так был заранее всё определено:
Дом на улице Спартака, Речка, Скала, Лес, Други детства;
было нас четверо в наикрепчайшей дружбе: Саша, Марк, Василий и я; Василий из-за родительских разборок улицу нашу покинул, а в наше товарищество влились Юра и Вова; Саня – «вождь» нашего движения, харизматическая для меня фигура; с ним всё было интересно и никаких злодейств; Юра – сама аккуратность и деликатность, а с Володей мы были такие книголюбы, каких поискать и не найдёшь;
как складываются судьбы, кто их складывает, сам человек или кто-то свыше?
Юры нет, да и как-то вся его жизнь сложилась наперекосяк;
у Сани был запойный период, но – одумался, или  сам, или Света смогла убедить вернуться из болота пропивания всего и вся…
занялся домашним хозяйством, огородничеством, дом обиходил,
плотничать- столярничать начал, баньку-игрушечку строил,
только бы жить да жить…
Саня, Саня…
последняя встреча так у меня и перед глазами,
и добрый душевный разговор в памяти, и жаль Саню, очень жаль, сколько ещё могли бы общаться и сделать что-то доброе…
Володя…тут разговор особый и отдельные ему страницы…

***
в милой сторонке нет ничего выдающегося, ничего сверх;
горы наши невысокие, леса изрядно загублены людьми, а где и окончательно сведены на нет; городки провинциальные уж никак не поразят взыскательный взор; но – родимая сторонка мила мне своей скромностью и непритязательностью…
внешней красивостью не обольщался…

по ельничку в гору поднимаешься и вдруг перед тобой – скалы, мощные, высокие, прихотливых форм;
скалы – плитняк; плиточки друг к дружке, то выдвигаются,  то сдвигаются внутрь; освещённые солнцем – розовато-белые, тёплые;
руки положу – слушаю, о чём они?
а то, если погода пасмурная, если мелкий частый дождичек, - угрюмые, смурные, недоступные для общения;
на каждой горе есть каменные выступы, осыпи, остатки ледникового движения; есть что-то совсем трогательное,  а есть и очень монументальное,
но вся необычность, торжественность, величие и лиричность, задушевность –
 опять же всё это соразмерно человеческому пониманию, впечатлению…
здесь, как нигде, - содружество;
здесь – настоящее;
здесь – неисчерпаемость чувств и образов,
потому и каждый год я приезжаю в Миньяр…

***
пень-коряга, птица-зверь лесная, нарост чуть ли не  с меня у берёзы, вдруг ручей-малыш, которого и не ожидал встретить, солнечные полянки, на которых никто не бывал, какой-нибудь затенённый уголок - случайно выберешься через заросли липняка и рябинника;
ручьи, камни-монахи, лесные незнаемые тропинки…
нет, никогда не надоедает и никогда не устаёшь…
а другим? а у других своё, наверное, что-то задушевное, и я стараюсь со своими восторгами никого не донимать;
-в лес за грибами?
-да, по лесу пройти, может что и увижу;
как объяснишь, расскажешь, да и надо ли?
потому и хожу я по миньярским лесам один;
старшая дочка от нас далеко, приезжает редко; младшая – поближе, почаще нас навещает; Людмиле далёкие лесные походы не под силу, а мы с младшей – люди лесные, нам в лес – отрада; идём, жалеем, что мамы с нами нет, а сами всё в гору да в гору, чтобы там, наверху, «вид» открылся;
а уж вид открылся – крылья за спиной – полетели…
по тропинкам, а больше и без тропинок, по горам-долам, по ручьям, а где по суху, по лесу, по лугам и полянкам – идти и идти;

***
в Старом Миньяре  старые  избы с почерневшими брёвнами, резные наличники в голубую краску, чистейшие до прозрачности  окна, шторки-занавески, цветы, палисадники…
пройдём, пройдём, вспомним старое житьё…

***
октябрь, серое низкое небо, слабый ветер на рекой лёгкую рябь поднял;
на улице никого, а мы чем бы сейчас занялись?
на велосипедах – в лес, костёр жечь, печь картошку, скалы исследовать,
пещеры искать…и вновь у костра – смотреть, как угли тают…

***
дом на берегу Чёрной речки  – на смотренье и любованье: в три окошка, опалубленный, резной, с резными наличниками; резьба узорчатая –в белую краску, наличники – голубые, а узор – белый; дом окрашен в светло-зелёный цвет, веранда с нашей схожа;
дом –словно из сказки, а палисадник и того краше  – райский палисадник-цветник;  огороженный сеткой рабицей;
цветенье: амаранты, георгины однолетние многолетние, космея – весёлые ребята, бархатцы, ноготки, мальвы, виола, маргаритки, петунии, настурция и ещё нам совсем незнаемые…
такой вот дом – на смотренье и любованье…

***
мостик через Чёрную речку деревянный, дождями и солнцем мытый и выбеленный, ладный мосток, добротный;
пройти и не остановиться –нет, постоять, посмотреть, послушать…
а вот и нет мостика, брёвен и брусьев остатки…

***
мотив дороги…всегда в пути…
такие всякие наши дорожки, пересечения, встречи и расхождения;
в лесу – ни дорожек, ни тропинок, но это только кажется;
надо идти и тропинка сама себя проявит…надо идти,
особенно по тем местам, по которым к и пролезть невозможно да и, кажется, не за чем…а идти надо…

***
дорога по Второму Каменному долу – колеистая и каменистая, из красного глинистого  плитняка; вверх и вверх, а дорога течёт навстречу;
как написать, как живописно сказать, что дорога старинная, что по ней много езжено и много хожено, что много чего она помнит и что когда-то её не было, а протекал ручей и был ельник древний…

***
брошенные дома, брошенные участки…
жили – люди…

***
висячий мост на Новостройку от вокзала; когда-то здесь был перевоз на лодке;  по 10 копеек с берега на берег, или что-то около этого, а теперь мост – пешеходный, ладный да удобный;
идти по нему – удовольствие; идёшь, а он покачивается, покачивается, вроде как убаюкивает и такие картины представляет: Скала в речке отражается, берега в зелёной шелковистой травке, на дальнем плане – Пожар-гора  телевизионной вышкой, товарняк под скалой грохочет, ребячьи возгласы, медленная плавь воды…

***
люди на окраинах, взрослые и дети, открытые, сердечные; не из пуста интересуются, кто я и зачем, что зарисовываю или фотографирую, лестно им, что мне здесь всё – по душе;
самое трогательное – здороваются, словно я им здесь – свой;
в лесу люди - добрые, видимо злые где-то в других местах ходят;
с людьми добрыми поздороваемся, остановимся, что и как спросим и дальше по своим путям-дорожкам; вроде и ни чём поговорили, а так легко и приятно…
-здравствуйте!
-здравствуйте!

***
август;
по Чёрной речке с Людмилой бредём; с горы спустились, жара изморила, в речку быстрее; вода ласковая, в меру прохладная; бредём, где перекаты малые, где заводи большие; по берегам – густые заросли ольховника и крапивы, будь она неладна…
дорога на Волково рядом; а её  и не слышно; край заброшенный, речушка незнаемая…

наше местечко – солнечное и высокое, далеко голубые синие горы видно…

на окраинах – живность всякая: козы-дерёзы лупоглазые, овцы рядами и колоннами, мордами в траву, пугливые от каждого шума; важные индюки, гуси-утки, телята бестолковые; занятно наблюдать  за их поведением;
все к новоявленным пришельцам очень внимательные, а псы дворовые так разлаются, что вот-вот от ярости инфаркт заработают…
гуси предупреждают, шипят: не подходи!
а индюки когда как; то индифферентны, то норовят напуститься и страху нагнать;
и снова, и опять то здесь, то там – брошенные участки и дома;
и опять – новодел, кто во что горазд, иногда это выглядит просто ужасно;
а лес – прежний, как и в стародавние времена;
обомшелый плитняк, листья, кое-где молоденькая травка, розово-серые скалы, солнечные сосны, еловые пни, упавшие стволы, обёрнутые мхами, коряги и скелеты-остовы павших лип, елей, осин, дубов; золотые верхушки лиственниц; задумчивость и сосредоточенность глубинных лесных пространств…

***
церковь – отреставрировали, церковь – хороша;
храмы реставрируют - это значимо: Россия – будет…
хотя в церковь и не хожу и по природной и умственной склонности – агностик, но верить – жажду…
бело-голубой храм отражается в зеркале пруда,
бело-голубой храм в лучах восходящего солнца…

миньярский храм;
церковь Во Имя Введения во храм Пресвятой Богородицы конца 18-начала 19 века; исполнена  по проекту архитектора Е. Г. Малютина, ученика школы М. Ф. Казакова; построена на стрелке, месте слияния реки Сим и Миньяр;
это ротондальный храм – один из немногих сохранившихся не только на Урале, но и в России…
место выбрано – лучше не найдёшь; чудное явленье в утренней голубовато-розовой дымке  холодно-белый мощный акцент, да ещё колокольный звон над дымчатой гладью пруда…

***
много-много прошёл в серый денёк по Миньяру и окрестностям;
и хотя что-то делается; ремонтируются дома, на дорогах кладут асфальт, кто-то строится или перестраивает отцовское-дедовское,
но в целом – ветшает городок; большая в нём разноголосица;
кто в лес, кто по дрова;
магазинчики всякие, каждый на свой манер, парикмахерские, вкривь и вкось тротуары и дороги, дома сами по себе, а не улица…
со временем устаканится, наверное и какой-то стиль образуется,
но будет ли в нём та уютность и домашность, та сердечная простота, которые в нём были, или таковые мои впечатления есть некая фантазия и поэтическое представление, а на само деле всё – иное…
но в любом варианте мой Миньяр – есть;
он во всей моей жизни, в каждой рукотворной вещи, написанной или сделанной; без Миньяра меня нет; какой есть, пусть будет; пусть будет лучше; пусть будет всегда…
а я возвращаюсь, возвращаюсь в Миньяр…

*на фото- работа автора