Блажен кто смолоду был молод
Часть 4
Глава 1
–– Вера, а мама знает?
Этот вопрос не соответствовал той строгой официальности, которая царила в зале, где заседала комиссия по распределению выпускников мединститута. Вера стояла на красной ковровой дорожке перед длинным столом, покрытым белой скатертью. За столом, между высокими хрустальными вазами с красными розами, сидели уважаемые люди города. От торжественности момента у Веры немного дрожали коленки, перевязанные стерильными бинтами. Босоножки на высокой пробковой платформе делали девушку выше ростом, но именно из-за них она часто спотыкалась, падала и разбивала коленки в кровь.
Сквозь белый тюль, колыхающийся на высоких окнах академической комнаты, было видно, как радостно на улице светило утреннее солнце. Но ни погожий день, ни аромат цветущей черемухи, ни чириканье воробьев на комиссию не действовали. Распределение выпускников мединститута – это задача ответственная, которая не терпит суеты.
Красный диплом с отличием давал Вере право выбирать место своей будущей работы в числе первых, и ее выбор пал на Зеренду. Хотя девушка в Зеренде еще не была, но верила, что именно Зеренда являлась самым живописным уголком Казахстана, где ей предстояло работать врачом.
О красоте этого оазиса в степях Казахстана восхищенно говорила Людмила, кузина Вериной подруги детства Ларисы Канариной, она уже несколько лет работала в Зерендинской райбольнице, где очень нуждались в педиатрах, и по просьбе Ларисы замолвила у главного врача о Вере. За месяц до распределения в комиссию по распределению педиатров пришло письмо с просьбой распределить выпускницу педиатрического факультета в Зеренду.
Надо сказать, что Людмила с Верой встречались в гостеприимном доме Канариных. Среди большинства родственников Ларисы, которые блюли свое благородство рода, Людмила выделялась скромностью и простотой в общении, и она напоминала Вере образ неприступной Джейн Эйр из маминой любимой книжки, что подтверждалось историей ее неразделенной любви.
Людмила с отличием окончила медицинское училище, но в мединститут не прошла по конкурсу. Она работала медсестрой в городской больнице и каждый год пыталась поступить на лечебный факультет. Хотя ее усердию по подготовке к вступительным экзаменам мог позавидовать даже Павка Корчагин, Людмила экзамены сдавала, но по конкурсу не проходила. На восьмой год, когда родные устали поддерживать упорную девушку в неудержимом желании стать врачом, она сдала экзамены и нашла свою фамилию в списках поступивших. Лариса поведала Вере сердечную тайну своей кузины. Оказалось, что Людмила, работая медсестрой, была влюблена во врача, который дал ей понять, что она ему не ровня, так как не имела высшего образования, но такое положение вещей и способствовало ее выдержке и упорству поступить в медицинский институт, а с любовью покончить раз и навсегда.
Все годы учебы Вера мечтала работать в селе, где-нибудь около речки, среди лесов и пригорков. Людмила ее заверила, что Зеренда – это просто идеальное место, где осуществятся мечты романтиков-идеалистов с дипломом врача-педиатра.
Хотя распределение должно было пройти без сучка и задоринки, но члены комиссии имели особое мнение и отказывались посылать Шевченко Веру в Зеренду.
– Вера Владимировна, мы вам предлагаем свободное распределение, есть прекрасные перспективные места работы в городе Караганде. Кафедра гистологии заинтересована в вашей кандидатуре как ассистента кафедры. Есть свободные врачебные должности в детских поликлиниках городов-спутников Караганды и место преподавателя в Темиртауском медучилище.
Вера не понимала, куда клонит председатель комиссии, и стояла на своем:
– Я вас прошу прислушаться к моей просьбе и направить меня врачом-педиатром в Зерендинскую ЦРБ.
Особо ее удивляла несговорчивость председателя комиссии, который сердито смотрел на Веру, как на нахалку с красным дипломом.
– Выпускница Шевченко Вера Владимировна, в Зеренду поедет тот, кто приехал учиться к нам в Караганду из Кокчетавской области. Вам предлагается начать свою врачебную деятельность в городе Караганде!
– Уважаемый председатель комиссии, из Кокчетавской области на нашем потоке никто не желает ехать в Зеренду, я всех заранее опросила. Кроме того, я знаю, что на ваше имя было отправлено письмо главного врача Зерендинской райбольницы, в котором он настоятельно просит комиссию распределить меня в Зеренду, где педиатрическая служба страдает из-за нехватки педиатров… Как вы не понимаете, что у меня есть заветная мечта, и эта мечта – работать педиатром в Зеренде.
И тут в академическом зале вполне по-домашнему прозвучал риторический вопрос, который не требовал объяснений:
– Вера, а мама знает?
Распределить выпускницу Шевченко в Зеренду мешала известность Вериной мамы, как уважаемого организатора областного здравоохранения. Отослать упрямую студентку работать из города в какой-нибудь район было легко и просто, но кому нужны лишние сложности в отношениях с Риммой Иосифовной?
Надо сказать, что именно эта известность мамы и была одной из истинных причин желания Веры работать на периферии, где она смогла бы без всякой протекции со стороны проявить себя как свободную личность, как грамотного врача, как человека, достойного своих родителей.
Мама знала только о том, что двоюродная сестра Ларисы успешно трудится врачом в Зеренде, что она очень довольна работой в больнице и что Зеренда является курортным местом, где в райбольнице требуются педиатры, но о том, что именно Вера собирается отправиться туда по распределению, она даже не подозревала.
– Уважаемая комиссия, конечно, моя мама знает о Зеренде, правда, наполовину, – убедительно ответила на поставленный вопрос Вера.
Члены комиссии, посовещавшись, огласили свой вердикт:
– Шевченко Вера Владимировна, вы распределяетесь в Зерендинскую районную больницу Кокчетавской области!
Выпорхнув на улицу со сверкающими от счастья глазами, Вера прежде всего заскочила в ближайшую телефонную будку, чтобы первой сообщить маме о решении комиссии, которое обжалованию уже не подлежит! Девушка спешила, ибо знала, что маме будет очень неприятно эту новость услышать из чужих уст. Слава богу, Вера успела, но скрыть радость в голосе не смогла, когда сообщала маме, что распределена в Зеренду, а мама на удивление спокойно приняла эту судьбоносную новость, как само собой разумеющееся событие.
– Я очень рада, что ты не распределилась куда-нибудь в степь, в дикий Карабулак! В Кокчетавской области живет наша родня, твоя тетя Манюся.
Не успела главная мечта Веры стать реальностью, как другая реальность лишила девушку сна. Веру брал в жены очень положительный молодой человек. Ее будущий брак с Виктором был уже одобрен родителями с обеих сторон. Верин жених учился на инженера, подрабатывал электриком, был почтителен к старшим и хорошо играл в шахматы. Девушка сама понимала, что выходить замуж надо, но как выходить замуж, если она не могла обещать даже самой себе, что будет Виктору хорошей женой и верной ему до гроба? Конечно, он хороший и правильный парень, но этого казалось недостаточно, чтобы заставить собственное сердце биться в любовном ритме.
На последнем шестом курсе вышла замуж Лена Литвиненко. Ее муж Андрей работал на заводе СТО, зарабатывал хорошие деньги, а после трудового дня надевал белые брюки и совершенно преображался. В кругу подруг своей жены он вел себя как «товарищ-брат», что сильно смущало Веру, ведь она не могла быть красавцу Андрею ни товарищем, ни братом, она была ему чужой. Одно было хорошо – что теперь ответственность за судьбу Лены взял на себя Андрей, тем самым освободив Веру от обязательства, данного тете Пане, заботиться о ее дочери. Тетя Пана могла быть спокойна: ее любимая Леночка теперь надежно укрылась за широкими плечами своего супруга.
Ирина Борисова по-прежнему любила женатого мужчину, который тайными встречами отравлял ей жизнь. Сауле до последнего дня верховодила общественной жизнью шестикурсников, и ее талант организатора не оставлял подруге ни времени, ни сил, ни желания искать себе спутника жизни.
Сама Вера не любила ходить на свидания и предпочитала проводить свободное время с книгой в руках. Это пристрастие сберегало девушку от разочарований и ненужных волнений. Дважды за студенческую жизнь Вера посетила модные дискотеки, и дважды она ушла домой словно оплеванная. Веселая предтанцевальная суматоха воодушевляла ее пойти на праздник, но сам праздник оказался примитивным времяпровождением.
Как можно общаться в зале, где толпа движется, как взлохмаченный зверь, а музыка орет в уши, заглушая любую человеческую речь? Вера чувствовала себя на таких мероприятиях чужой, и ей становилось неловко от своего одиночества, выставленного напоказ, поэтому косяк входной двери становился для нее прибежищем, и с каждой минутой она сознавала свою неприспособленность к экстремальным ситуациям студенческих дискотек. Это глупейшее стояние у косяка обычно продолжалось недолго, и самый приятный момент танцевального вечера наступал, когда Вера с чувством исполненного долга уходила домой…
Дома, ворочаясь в постели, она вспоминала «круг», описанный Достоевским в романе «Идиот». В том кругу сидели «серые мыши» – люди, довольные жизнью в обществе себе подобных. Были и другие – «белые мыши», которые иногда вырывались из «круга» общественных устоев, совершали какие-то добрые дела, но тут же пугались своей активности и забегали обратно в «круг», чтобы вновь стать «серыми мышами»... И лишь единичные экземпляры «белых мышей» могли продолжать делать добрые дела, не оглядываясь на общественное мнение, но они оставались вне круга себе подобных и слыли «идиотами».
Вере хотелось быть таким «идиотом», но она была скорее «серой мышью», которая всегда возвращалась на круги свои.
Если другим кандидатам в женихи она сразу давала от ворот поворот, то с Виктором все происходило по плану: знакомство, знакомство с родителями, подарки и обещание беречь ее до свадьбы, так что придраться было не к чему, и все зашло слишком далеко, чтобы увильнуть с брачного пути. Отказывая Виктору, который не хотел ехать за невестой в далекую Зеренду, Вера успокаивала себя тем, что у нее есть в запасе целых два года, чтобы избежать диагноза «старой первородки»!
Конечно, Римма очень расстроилась, что не получилось оставить дочь в Караганде, поэтому она довольствовалась малым, используя Веру для проведения летнего капитального ремонта в квартире.
Наступил сентябрь. Родительский дом после ремонта блестел чистотой и порядком, выглаженное белье лежало в шкафах. Настало время для Веры отправиться в путь-дорогу! На руках у нее имелся диплом врача, и ее ждала Зеренда, где ей предстояло узнать, что она сама собой представляет как человек и как врач.
Римма и Володя долго стояли на перроне вокзала, старательно махая вслед уходящему поезду. Они приготовились мужественно перенести расставание с дочерью, в этом их поддерживало сознание выполнения своего родительского долга перед партией и народом. Вера была воспитана на идеалах коммунистической нравственности, она выучилась на врача и теперь будет трудиться на благо социалистического общества.
Еще немного… и вот скорый поезд скрылся за горизонтом, а Римма и Володя стояли вдвоем на опустевшем перроне и какое-то время привыкали к своему новому статусу покинутых детьми родителей.
Потом Римма заботливо посмотрела на мужа, который все еще смотрел вслед пропавшему за горизонтом поезду, обняла его нежно и сказала властным тоном: «Володя, отвези меня на дачу, смородина у забора засыхает. Если ты накачаешь воды из колодца, то я смогу ее полить и капусту. Сегодня я уже не пойду на работу». На дачу они ехали в молчании, еще не в силах поверить, что сегодня вечером их никто не будет ждать дома.
– Римма, как быстро выросли дети… Теперь время жить для внуков, хорошо, что они есть у нас с тобой. Завтра вечером постараюсь приехать на дачу пораньше, собрать для Юрика и его сестренки сливы и ранетки. Когда обещал зайти Саша? – обратился Володя к жене, когда они ехали с дачи домой. Римма вместо ответа что-то долго искала в своей безразмерной сумке, это был платочек, пахнущий духами «Красная Москва».
Сын редко навещал своих родителей. Он уже несколько лет работал вместе с Володей Коваленко в школе для шоферов, а в свободное время посвящал себя семье, в которую входили и родители жены, о которых надо было заботиться, потому что его собственные родители были достаточно сильны и строптивы, чтобы нуждаться в помощи сына.
Как глава семьи Саша был обязан заботиться и о слепой сестре Галины, и о ее брате, которого то и дело выгоняли с работы за пьянство. В особом внимании нуждалась теща, Клавдия Ивановна, она умирала каждый день, то от давления, то от мигрени, но продолжала жить и здравствовать. Зато тесть никогда не жаловался, он был тертым калачом, мог пройти через огонь и воду и остаться живым, ведь не зря он столько лет служил охранником при сталинских лагерях. Если его жена, Клавдия Ивановна, была дочерью придворной дамы, то отец Галины был купеческих кровей, он в молодые годы околачивался в поэтических кругах Москвы, там он и встретился с Клавой, поэтому, будучи на пенсии, он иногда баловался рифмой.
Совсем недавно почтальон принес в семью Шевченко заказное письмо. На восьми страницах была написана поэма о том, как сын Владимира и Риммы, грубиян и неудачник, пытается из грязи выбиться в князи, роднясь с высокородной фамилией своей жены.
Когда Володя прочитал это письмо, то понял, что на пенсии люди от безделья впадают в детство, а Римма письмо спрятала, и отправила мужа завести внукам свежих ягод и мешок ранеток.
***
Поезд, постукивая колесами, увозил Веру во взрослую жизнь, и это было так волнительно, на ее глаза навернулись невольные слезы, это были слезы прощания, ведь она покидала родителей навсегда.
Долгожданная мечта девушки осуществилась, свобода «радостно пела у входа», так почему предательски заныло ее сердце? На память пришла та страшная ночь, от которой не убежишь, но, уезжая из семьи, Вера испытывала не мстительное удовлетворение, а саднившее душу чувство предательства. Что там ни говори, а она оставляла состарившихся маму и папу на произвол судьбы.
– Уважаемые пассажиры, предъявим ваши билеты, – голос проводника возвращал девушку в самостоятельную жизнь. Смахнув тыльной стороной ладони слезы, Вера предъявила билеты и в который раз проверила сохранность денег, паспорта и докторского диплома, спрятанных в потайных карманах портфеля. Поезд набирал скорость, и с этой скоростью прошлое уступало место настоящему.
В Кокчетав Вера приехала рано утром. Незнакомый город и его жители не обращали внимания на одинокую девушку с большим чемоданом в одной руке и со школьным портфелем в другой, уверенно шагавшую в направлении детской городской больницы. Вера не знала, где она будет ночевать, но это обстоятельство ее не тревожило, ведь она мужественно выдержала все испытания, годы терпения и послушания, чтобы наступил этот момент: она врач и идет устраиваться на работу!
За год интернатуры чувство свободы потеряло свою яркую прелесть, зато пришел первый опыт самостоятельной жизни, а с ним – те жизненные ценности, которые остаются на всю жизнь. По окончании интернатуры Вера пообещала себе следовать маминым советам и ни под каким предлогом не жить в одиночестве.
Хотя начиналась Верина самостоятельная жизнь просто чудесно. В первый же день ее приезда в Кокчетав одна из врачей детского отделения предложила девушке «охранять» квартиру ее сестры, которая вместе с мужем и детьми уехала работать на Север.
Тогда Вера очень обрадовалась этой удаче, к тому же за квартиру не надо было платить, но потом оказалось, что жить одной в трехкомнатной квартире – это ужасное испытание для одиноких девушек. Всю рабочую неделю Вера сознательно создавала беспорядок в доме: она не мыла посуду и не стирала белье, чтобы было, чем занять себя в субботу. Когда же в субботу квартира приводилась в порядок, выстиранное белье висело на веревках, а сама Вера, отлежав час в горячей ванне, усаживалась в кресло перед телевизором, то скука, безмолвие и чистота становились злейшими врагами ее счастья.
В воскресный день она включала радио и изводила себя танцами перед стеклянным комодом. Народные танцы сменялись шейком и твистом, танго – вальсом, и репертуар эдакой «школы бальных танцев» определялся музыкой из радиоприемника.
Если семь потов и мышечная усталость не побеждали тоски одиночества, Вера одевалась поприличнее и шла на главпочтамт, где проводила время, сидя на скамейке, разглядывая живые человеческие лица, слушая громкие переговоры в телефонных кабинах, и вновь наполнялась живой энергией чужого общения, но в один из осенних пасмурных вечеров ее одиночество отяжелело и дошло до такой точки переносимости, когда до безумства оставался один только шаг.
В тот вечер Веру пришел навестить муж ее коллеги по интернатуре, и не один, а со своим другом, которого звали Ренат. Девушка очень обрадовалась незапланированным гостям. Готовить она не любила, питалась обычно всухомятку, поэтому и в этот вечер накрыла стол на скорую руку – чай с колбасой и плавленым сыром. Гости много говорили и пили принесенное с собой вино. Пила вино и Вера, ее не возмутило, когда муж подруги ушел, оставив своего друга коротать вечер в ее трехкомнатной квартире.
Сначала Вера и Ренат сидели на диване и смотрели телевизор. Для девушки это был час блаженства, когда можно было смотреть скучные вечерние программы с кем-то вдвоем. Потом телевизор стал мигать и рябить, и для телевизора имеется позднее время. В сумрачном свете мигающего экрана Ренат притянул Веру к себе и стал жарко целовать. Девушка сразу почувствовала свою вину в этой мужской вольности (мама всегда говорила, что к порядочной девушке никакой наглец не пристанет) и понимала, что она непреднамеренно, но соблазнила гостя на такую вольность.
Расценив покорность Веры как ее доступность, Ренат применил силу в желании овладеть девушкой. Быстро взвесив возможные последствия физической слабости с незнакомым молодым человеком, Вера перестала сочувствовать самой себе и старательно выполнила один из приемов самообороны, которым обучил ее брат Саша. Ренат не был готов к такому повороту событий и, застонав от боли, повалился на край дивана, а «самбистка» выскочила на балкон.
Город спал. Видя, как Ренат поднялся с дивана и направился к балкону, Вера поняла, что не имеет права звать на помощь, так как была сама виновата, что оставила гостя мужского пола у себя на вечер.
– Еще шаг – и я прыгну с балкона.
Она схватилась за поручни балкона в намерении сигануть через перила, но представила себя в свободном падении и… отступила от перил, ведь при падении могла задраться юбка, а Вера была без трусов, они валялись на полу у дивана, а насильник, пьяно выругавшись, пошел в туалет. Это был благоприятный момент для побега, и испуганная девушка на цыпочках выбежала из квартиры.
Вера долго гуляла по ночному осеннему двору, босиком и без трусов, пока рассудком не поняла ужас того, что натворила.
– Как же я могла? Ведь я должна охранять квартиру Ибрагимовых! А что я делаю? Я спасаю себя от насилия, а насильник в квартире Ибрагимовых и уже ее грабит!
Мгновенно осознав свое безрассудство, она побежала к дому, стремительно взлетела на пятый этаж. Входная дверь была открыта, а за дверью – тишина.
– Ибрагимовы обворованы… Я погибла! Ограбление без взлома!
Веру била дрожь, ей уже мерещились милиция, допросы, показания свидетелей. Она осторожно прошла в коридор, потом в зал… О, слава богу, ее рыжий гость мирно спал на кухне, его голова лежала среди тарелок с остатками закуски. Теперь уже не страх, а праведный гнев овладел ей.
– Ренат, немедленно проснись и выйди вон!
Парень и ухом не повел на этот приказ. Тогда Вера тяжелым шагом прошлась к кухонному шкафу, схватила сковородку и потрясла ею над головой спящего парня.
– Выметайся вон из моей квартиры, подобру-поздорову!
Оказалось, что спросонья человек может быть очень послушным, и Ренат, обозвав в очередной раз ее дурой, ушел.
Решив, что от гостей много мороки, Вера сама стала на выходные дни уезжать к маме в Караганду. Римме сразу же не понравились эти воскресные наезды дочери, а после того, как Вера чуть не замерзла в междугородном автобусе, который в пургу более суток пробирался в Караганду, Римма категорически запретила дочери ее навещать по пустякам.
– Вера, не приезжай к нам на один день. Это утомительно и для нас, и для тебя. Раз ты стала жить самостоятельно, привыкай жить самостоятельно. Если же захочешь нас навестить, выкрои для этого хотя бы неделю, заодно у тебя будет время помочь мне по дому.
Теперь Вера, чтобы не оставаться одной дома, принялась навещать своих подруг. Как-то раз при телефонном разговоре с Ларисой, которая продолжала свое обучение в Москве, ей показалось, что у подруги очень жалобный голос, как у больной. Прилетев в Москву на выходные дни, она нашла подругу не больной, а влюбленной, а то, что влюбленность имеет силу лишать человека разума, она знала уже по собственному опыту.
Лариса влюбилась в сына своего профессора, который по вечерам наигрывал в ресторанах, а днем отсыпался на ее подушке. Парень без дела и забот не должен был нравиться порядочным девушкам, но Лариса готовилась к свадьбе, и тут ничего не поделаешь!
В один из выходных, вместо того чтобы сходить с ума от танцев в одиночестве, Вера на перекладных добралась до казахского аула, где жили родители ее студенческой подруги Бахыт. С Бахыт, как ни с кем другим, Вера могла говорить по душам, когда собеседнику не нужно объяснять то, что понятно с одного намека. Жители аула говорили только по-казахски, который Вера знала на уровне выученного ею в детстве стихотворения про птичку, и она чувствовала себя желанной гостьей среди родни Бахыт.
Пить чай со сливками и есть баурсаки девушка могла целый день, а после прогулки по снежным дорожкам вдоль березовых рощ за круглым столом собиралась вся семья Бахыт, и тогда Вера угощалась отварной рубленой колбасой из конины, жир от которой стекал на отварную картошку. Это было просто райское кушанье.
Казахское гостеприимство чередовала девушка с гостеприимством своей польской родни, проживающей в Келлеровке со времен сталинских репрессий. Тетя Манюся кормила племянницу разносолами, теперь отварная картошка подавалась с блюдами из свинины, а вместо чая Вера пила компот из дикой вишни. После такого объедения она была в силах дотащить огромную сумку деревенских гостинцев в город. Вера волокла эту сумку, напевая знаменитую бурлацкую «Дубинушку»: «Эй, дубинушка, ухнем! Эх, зеленая, сама пойдет!..» Деревенской еды от тети Манюси хватало ей на всю неделю сытной жизни.
Такой туризм по выходным дням помогал Вере мириться со своим одиночеством.
В то субботнее утро ярко светило апрельское солнце и птицы выводили высокие трели, предвещая хорошую ясную погоду, и девушка с менталитетом лягушки-путешественницы приурочила поездку в Петропавловск ко дню рождения Гитлера, так как в этот день года родилась и Сауле, которая проходила интернатуру в своем родном городе на северо-западе Казахстана.
Вера приехала в Петропавловск субботним вечером, город показался ей незнакомым, неприветливым и даже опасным. Быстро вечерело, вместо весенней оттепели путешественницу встретила метель. Девушка долго стояла на остановке троллейбуса у вокзала, с тревогой замечая, как к ночи мороз крепчает и снегом заметает дороги. Конечно, можно было сесть в такси, поездка на такси не рассматривалось даже в мыслях, так как строгое мамино правило гласило, что нельзя садиться девушкам в такси, даже в мыслях.
Замерзая, Вера продолжала мужественно ждать надежный общественный транспорт, но время проходило, а троллейбуса всё не было. Потом через привокзальную площадь стали прохаживаться тепло одетые мужчины, предлагая приезжающим поездку в частных легковых машинах. К Вере тоже обратился один из таких частников, мужчина лет сорока, высокий, в собольей шапке.
– Девушка, давайте я вас довезу? Троллейбуса еще долго не будет, а скорее всего, его не будет до утра. Ваше демисезонное пальто вряд ли защитит от холода.
– Спасибо за заботу, но я не разговариваю с незнакомыми людьми! – как по заученному оттарабанила Вера и отошла от искусителя в сторону, поближе к вокзалу.
Прошло еще полчаса, она уже дрожала крупной дрожью, руки и ноги мерзли в ускоренном темпе, и вскоре на привокзальной площади осталась она одна. Тут вновь к ней подошел мужчина в собольей шапке и улыбнулся, как своей знакомой.
– Девушка, я вас в целости и сохранности довезу домой!
– Нет, я лучше подожду троллейбус!
– Нет смысла ждать троллейбус, его уже точно не будет! Дороги с каждой минутой переметает снегом.
Вера демонстративно отвернулась от настырного человека, собственника теплой легковой машины, хотя внутренняя дрожь доходила уже до сердца. Прошло еще полчаса, Вера вернулась на вокзал, обратного поезда в Кокчетав не было, несколько пассажиров ожидали скорый поезд в Москву, а милицейский патруль проверял у людей в зале ожидания наличие билетов на ночные поезда. У Веры были билеты только на вечерний поезд следующего дня, поэтому ей пришлось вновь отправиться к остановке троллейбуса.
Зима к ночи совсем рассвирепела, город злодейски мигал огнями, и только одна Вера героически ждала троллейбус, пританцовывая в снежной пурге.
– Девушка, послушайте, ваши губы посинели, а в ваших сапожках разве что кадриль танцевать, а не на снегу стоять. Садитесь ко мне в машину, я вас довезу домой за полцены. Разве можно быть такой упрямой?
Верины зубы стучали так, что их стук был слышен на расстоянии, поэтому она без слов отвернулась от надоевшего ей частника и с ужасом оглянулась вокруг… а еще через минуту она перестала помнить мамины наказы и, подхватив сумку, ринулась вслед за высоким человеком в собольей шапке, но вместо того, чтобы ринуться, она еле передвигала ногами, потому что ее тело окоченело с головы до пят.
И вот она уже сидит на мягком пассажирском кресле рядом с шофером.
Отогревшись, Вера поняла, что такое истинное блаженство: тепло и уют салона легковой машины, прекрасная музыка Шопена и скорость езды по освещенным улицам незнакомого города. Шофер не был бандитом из маминых сказок, теперь он выглядел добрым малым. Мужчина, сняв с головы соболиную шапку, гостеприимно открыл дверцу бардачка. Перед Верой, как по мановению волшебной палочки, появились маленькие шоколадки и блестящие рюмочки с вином.
– Угощайся, красавица! Глоток вина поможет тебе согреться.
Вера отказалась от конфетно-винного угощения, но развеселилась.
– Согреться мне помогут пельмени с маслом и стакан горячего чая, а в вашем меню это, увы, не предусмотрено.
Настроение девушки улучшалось с каждым километром, за окном машины гудела метель, а ей было так комфортно и весело, и она шутила сама и смеялась над шутками своего спасителя. Ехали они долго, город словно погрузился во тьму, но Вера опомнилась только тогда, когда вместо домов по обочинам дороги стали мелькать высокие деревья. Она замолчала на полуслове и настороженно посмотрела на мужчину, что сидел за рулем.
– Мы едем объездной дорогой, – спокойно ответил он на ее немой вопрос.
Дальше ехали молча, тьма за окном автомобиля сгущалась, а встречные машины появлялись на дороге всё реже и реже. Вдруг – крутой поворот руля, и автомобиль свернул с трассы на проселочную дорогу, ведущую в лес.
«Мамочка, всё пропало! Никто меня уже не ждет, никто не знает, где меня искать! А мертвую искать и вовсе незачем!»
Эти мысли пронеслись в голове у девушки, и ее разум, отогретый автомобильным теплом, словно онемел от безвыходности ситуации. Насилие, смерть и окоченелый труп неизвестной в молодом возрасте!!! Машина остановилась, а в темном салоне автомобиля воцарилось мертвое безмолвие. Водитель и его пассажирка какое-то время смотрели перед собой, и каждый не решался начать разговор.
– Вера, милая девушка, – заговорил мужчина, решив, что пришло время объясниться, – зачем нам искать сложности, когда всё и так понятно? Поедем в гостиницу, хорошо поедим и приятно проведем ночь в теплой постели, потому что иначе мне придется взять тебя силой, а сила на моей стороне. Я добрый, я тебя накормлю, обогрею, а утром отвезу по нужному адресу. Я же вижу, что в городе тебя уже никто не ждет, потому что ты приехала в гости, а поздние гости никому не в радость.
Вера рванулась к двери, но дверца оказалась закрытой на замок. Мужское огромное тело в дубленке накрыло ее сверху, и она закричала что есть мочи.
– Не смейте ко мне прикасаться! Не смейте!.. Помогите!
– Это неправильный выбор. Еще одно твое неосторожное движение – и я за себя не ручаюсь.
Водитель опять уселся за руль, а в сознании Веры замелькали истории об изнасилованиях девушек на дорогах страны.
– Рассуди трезво, по-взрослому, – продолжал говорить насильник. – В эту ночь твоя жизнь в моих руках. Из леса тебе не выбраться, а мне будет жаль тебя оставлять в лесу, где бродят голодные волки. Давай пойдем на мировую. Ведь ты уже в том возрасте, в котором хочется побыть наедине с настоящим мужчиной! Мамы здесь нет, а подружки не догадаются! Девочка моя, не будь упрямой, я могу любить, быть нежным и ласковым.
– Прекратите заигрывать! Вы бандит, и не надо играть со мной в пошлые игры, я вам не девочка!
– Вот видишь, ты и сама призналась, что не девочка. Чего тебе терять? Поедем в гостиницу и...
–– Да нет же! Я… девочка! – истерично по складам прокричала Вера, перебивая насильника… потом ей будет очень стыдно за это признание, но на мужчину подействовал ее крик.
– Ну и где живет твоя подруга?
Охрипшая Вера сипло произнесла название улицы, но номер Саулешкиного дома она не помнила, надеясь на свою зрительную память.
– Мы ведь проезжали по этой улице, а я смотрю, ты меня не останавливаешь, и потому-то я и поехал дальше, думал, что тебе большего хочется. Ох, нам бы было хорошо вместе, но ты – девочка и этого еще не знаешь, – проворчал шофер и завел мотор.
Всю обратную дорогу в город Вера честно отвечала на вопросы водителя, словно от ее честности зависела ее жизнь. Вдруг она радостно вскрикнула, потому что узнала дом Саулешки, где ее уже никто не ждал. Водитель нажал на тормоз, и автомобиль остановился у обочины дороги.
– Если бы мне сказали, что честные девушки еще существуют, я бы не поверил. Оставайся такой и не садись в машину к незнакомым мужикам, – повторил мужчина мамины нотации и на прощание насильно поцеловал Веру в губы.
Сауле не спала. Конечно, она уже не ждала подругу в гости, а не спала потому, что готовила реферат. За чаем с малиновым вареньем Вера рассказала свою историю с таксистом в собольей шапке, а Сауле опять принялась ее сватать за своего друга по общежитию, которого она пригласила на этот вечер, правда, жених не смог выехать из своего района по причине снежных переметов на дороге.
– Сауле, ты меня сватаешь за Коленьку, но что мне прикажешь делать с этим добрым и скромным парнем? Да, он добрый, служил в армии, значит, мужественный, но не смог даже признаться мне в любви! Коля для всех добр и щедр, но за этой его безграничной добротой я не вижу его лица! И как мы будем строить семью, когда я тоже добрая? Всю жизнь соревноваться в доброте? Понимаешь, моим мужем будет тот, которого только я смогу оценить, понять и полюбить, а ему буду нужна только я, а не его или моя слава доброго человека! Я ни с кем не хочу встречаться, хочу просто работать врачом. Мне предложил работу в Кокчетаве известный невропатолог из областной детской больницы, но я отказалась. Мне нравится у него учиться по детской невропатологии, он – талант и отменный специалист, каких поискать надо, но я не могу изменить своей мечте, а моя мечта – работать педиатром в Зеренде. Подлей-ка мне чая, но погорячей.
– Верка, ты просто сумасшедшая. Когда ты повзрослеешь? Ты была уже в своей Зеренде?
– О, это место изумительно красиво! Мы ездили туда на лыжные соревнования, и наша детская больница заняла второе место! Лыжи я привезла из Караганды после новогодних праздников. И с этими лыжами и мамиными сумками меня в полночь в сорокаградусный мороз высадили из поезда в Целинограде, потому что я забыла билет у родителей дома, а контролер не поверил, что у меня нет с собой денег на покупку второго билета… Я не могла признаться родителям при прощании, что у меня в кармане – только рубль и тридцать копеек… Сначала я просила пассажиров занять мне денег, но никто не дал мне и рубля, потом я носилась по вокзалу с палкой сырокопченой колбасы, пугая бедных уборщиц и редких пассажиров, прося их купить эту колбасу. Колбасу я все-таки продала и уехала в Кокчетав в общем вагоне. Зато на городских соревнованиях по лыжным гонкам в Зеренде я вывела команду своей больницы на второе место. Финишировала в предобморочном состоянии.
На следующий день Вера возвратилась домой, а дома ее ждало письмо, где сообщалось о приезде семьи Ибрагимовых. Хозяева квартиры, как перелетные птицы, весной приезжали с севера в отпуск, а осенью забирались в свою Сибирь. С их приездом квартира стала напоминать человеческий муравейник, но после многих месяцев одинокого существования эта семейная суета была Вере только в радость.
Ибрагимовы оказались веселой и дружной семьей, они любили путешествовать, много говорить о жизни и распивать чаи до рассвета. Ибрагимовым квартирантка пришлась по душе, и на майские праздники они повезли ее к своим родственникам в татарскую деревню под Кокчетавом, где Веру уже в третий раз позвали замуж.
Заир имел высшее образование, был спортивно подтянут, и с ним было интересно поговорить.
– Заир, я не могу выйти за тебя замуж, хотя ты очень хороший. Понимаешь, я только похожа на татарку, а на самом деле в душе я украинка.
– Ну, конечно, ты татарка, если украинка. Ты должна знать историю, что после татаро-монгольского ига на Украине не осталось ни одной красивой украинки, которая не познала бы горячую татарскую любовь.
Это историческое отступление было расценено Верой как комплимент, но замуж она все равно не пошла, а в июле она успешно сдала экзамен по интернатуре, и в ее честь в семье Ибрагимовых был устроен пир горой.
Веру решением облздравотдела оставляли в Кокчетаве работать под руководством знаменитого детского невропатолога, но в ее судьбу вмешался главный врач Зерендинской районной больницы, и справедливость восторжествовала. Мечта стала реальностью.
В сентябре, после летнего отпуска, проведенного на даче у мамы, Вера приехала в Зеренду.
Глава 2
В далеком восемнадцатом веке в казахские степи вошел конный отряд сибирских казаков с царским указом основать пограничную заставу на юге России. За отрядом казаков тянулись лошадиные повозки с провиантом и домашней утварью, а за повозками в облаке пыли скрипели телеги, в которых уже не один месяц кочевали казачьи семьи. Вслед за обозом продвигалось по степи небольшое стадо крупного и мелкого рогатого скота, охраняемое злыми от голода и жажды овчарками.
Бравый есаул на гнедом скакуне ехал впереди отряда, в его задачи входило отыскать наиболее благоприятное место для основания пограничной заставы. День клонился к вечеру, как вдруг перед ним открылся вид на озеро, разлившее свои изумрудные воды у подножия высокой горы. Лицо неулыбчивого есаула просветлело, он приостановил коня. За ним, как по цепочке, спешился весь отряд. Красота степного простора никого не могла оставить равнодушным.
На другом берегу озера зеленая гора издалека напоминала двугорбого верблюда, решившего отдохнуть на берегу, со склонов горы сосновый бор сходил к озеру, словно решил испить водицы, и в озерной глади отражалась его вечная зелень. С другой стороны озера берег был пологим, кое-где заросшим камышом, и волны лениво накатывались на песок и манили путников искупаться.
Видя это приволье, есаул в раздумье поцокал языком, многозначительно протер шею белым шарфиком и дал знак отряду располагаться на ночлег. Тут же загорелые ребятишки спрыгнули с телег и с радостным гиканьем ринулись к воде, пока их матери и отцы готовились к ночевке.
На землю спустился теплый летний вечер, а утром следующего дня есаул объявил казакам свое решение о том, что на пологом берегу озера будет заложена пограничная деревня. Это был исторический момент для Зеренды и ее будущих жителей.
Можно предположить, что местные жители, казахи, чьи предки были захоронены в этих землях, не оставили поход казаков без внимания. Когда казаки вторглись на территорию Казахстана, аксакалы среднего джуза, одной из трех казахских родовых династий, решили силой остановить продвижение отряда русского царя вглубь степи. За горой, примыкающей к озеру, готовились к бою вооруженные конные джигиты, но… царские казаки вовремя остановили свое шествие, а их миролюбивое житье, трудолюбие и мастерство по обустройству поселка на берегу степного озера охладили воинский пыл джигитов, и старейшины казахского рода мудро поменяли свои планы. Вскоре между казаками и казахами был установлен мир и налажены торговые отношения.
Это озеро издревле звалось Зеренда. Точно утверждать, откуда пришло это название, никто не решался, поэтому легенду старожилов о возникновении озера Вера приняла за быль, уж очень красива была эта история о любви.
***
На дне озера столетиями лежит обручальное кольцо прекрасной Айнагуль. О красоте Айнагуль слагались песни, которые пелись по всему привольному Казахстану. Отец Айнагуль был богатым человеком, он имел стада и аулы. Как сияющей жемчужиной, любовался бай дочерью, строя планы поиска для нее достойного жениха, и когда девушка вошла в года, к ней посватался южный хан, он давал за нее богатый калым.
Но Айнагуль не любила знатного старца, ее сердце было отдано молодому джигиту, который проскакал через всю степь, чтобы у подножья Алатау взглянуть на красоту девушки и сложить о ней поэму. Он был беден, но талантлив и горяч.
Костер можно разжечь с одной искры, а любовь – с одного взгляда. Влюбленный джигит пел о любви так проникновенно, что и самое холодное сердце человека таяло под звучание его домбры, и самые сухие глаза наполнялись слезами, но сердце отца прекрасной Айнагуль было сделано из камня, на котором были высечены всего лишь два слова: «почет» и «богатство».
Отказ дочери выходить замуж за богатого и знатного жениха очень разозлил бая, и он схватил поэта и заключил его в темницу, а саму Айнагуль решил насильно отдать в жены хану, гнева которого он сам боялся, потому что так повелось, что отвергнутый хан имеет право мстить всему роду невесты, отказавшейся стать ему младшей женой.
Гордая Айнагуль не пожелала закончить жизнь в гареме хана, она под покровом ночи обманула стражников, освободила возлюбленного и сбежала с ним из родного дома.
Вольные степи Среднего джуза казались влюбленным надежным укрытием от погони, высланной вслед беглецам. Они уже приближались к спасительной горе, похожей на спящего у озера верблюда, когда одна из стрел байских слуг пронзила грудь юноши. На руках нежной Айнагуль умирал поэт, чьи песни о любви до сих пор поет вся казахская степь.
Дикие крики разъяренных погоней джигитов, ржание и топот взмыленных коней, пронзительный свист кнутов и смертельный полет стрел уже не пугали Айнагуль. Прекрасная из прекраснейших дочерей Казахстана сняла со своей руки серебряное колечко с бирюзой – тайный подарок ее матери – и бросила его оземь. Тут же из-под земли забили источники кристально чистой воды, которые навсегда укрыли влюбленных от погони и от мирского зла.
В названии Зеренда можно найти корень казахского слова «обручальное кольцо».
***
У Веры, приехавшей в Зеренду, тоже имелись подаренные мамой золотые кольца, которые, впрочем, не имели силы открывать источники воды и почему-то постоянно терялись. Администрация райбольницы сняла для нее комнату в крестовом доме у бабы Кати, которая одиноко жила на краю деревни, у самого леса, в пяти минутах ходьбы от больницы.
Баба Катя была дочерью потомственного казака, и ее казацкая стать чувствовалась во всем: в разговоре, в делах и в общении с молодым врачом. Преклонный возраст старушки не мешал ей быть гордой и умной.
– Жить будешь в этой комнате, готовить – на печке. Печь я буду протапливать каждый вечер. Ложусь спать я в девять часов вечера. После семи входная дверь будет на замке. Туалет – за поленницей. Баня – по субботам.
Прочитав эту инструкцию, баба Катя чинно удалилась в свою просторную кухню, где возвышалась ее деревянная кровать.
Вера с тоской осмотрела узкую комнату, где впритирку со старинным диваном и пружинистой койкой стоял старинный шифоньер. Вместо двери в дверном проеме висели сатиновые шторки.
Опять ей предстояло приспосабливаться к новым условиям жизни, но ее радовало только одно обстоятельство – за шторкой жила еще одна живая душа в обличии строгой бабушки Кати.
Готовить девушка не собиралась, поэтому после работы она питалась всухомятку, покупая в поселковом магазине колбасу и яблоки, чтобы «заморить вечно голодного червячка». Дверь в шкафу хоть и была в наличии, но закрывалась неплотно, поэтому остатки колбасы повадился доедать бабушкин любимец – противный хвостатый проходимец кот Васька, который имел здоровый аппетит и пытался грызть даже яблоки… О мышах Вера боялась и подумать. Через неделю она стала питаться в больничной столовой, а вечером вместо еды читала медицинскую литературу.
Теперь работа врачом стала для нее единственным смыслом и отрадой в жизни.
Прошла неделя, Вера еще не совсем адаптировалась к своему врачебному статусу, а ей уже пришлось спасать младенца, рожденного дома. Маму с новорожденным в больницу привезли на попутной машине. Реанимационные мероприятия назначались Верой автоматически, но они запаздывали с эффектом, а через 20 минут борьбы за жизнь младенца он выгнулся дугой и перестал дышать.
В этот момент Вера пожалела, что она не умерла вместе с ним. Летальный исход наступил без установки клинического диагноза! Девушка сидела у кроватки с трупом младенца, не веря случившемуся, когда ее срочно вызвали на экстренное заседание медсовета, где в траурно-торжественной обстановке Вере был объявлен строгий выговор, после которого с назидательным словом выступил главный врач района:
– Я не сомневаюсь, что вы, Вера Владимировна, сделали всё возможное для спасения этого ребенка, но ваша тактика была неверной. Вы взяли на себя всю ответственность за жизнь ребенка, в то время как надо было вызвать главных специалистов и поставить в известность руководство больницы. Вам объявляется выговор без занесения в трудовую книжку, но учтите на будущее, что профессия врача – не профессия одиночек! Все надо решать коллегиально. Так, медсовет закончен, работаем!
После получения первого в жизни выговора Вера внутренне собралась, спокойно поразмыслила и пришла к выводу, что ребенок умер от столбняка, от которого умирали младенцы в Средние века.
Первый год врачебной практики был временем, когда знания подкреплялись опытом, а опыт требовал еще больших знаний. До Веры начинала доходить вся степень юридической ответственности врача за свои решения, которые должны были не навредить больному, а помочь ему справиться с болезнью.
Ответственность врача перед родителями за здоровье их детей – одна из самых болезненных сторон в педиатрической практике. Потому что эта ответственность должна быть обоюдной, но при неблагоприятном течении болезни вину брали на себя врачи, а наибольшие страдания выпадали на долю родителей умирающего ребенка.
Однажды ночью в приемный покой больницы поступил двухмесячный ребенок, привезенный мамой из далекого аула. Вера не отходила от больного мальчика ни на минуту, консилиум педиатров подтвердил ее опасения, что болезнь зашла слишком далеко – началось заражение крови, и реанимационные мероприятия имели лишь временный эффект. Неблагоприятный прогноз, нельзя было принимать как уже свершившийся факт, поэтому Вера с медсестрами детского отделения боролись за каждую минуту жизни ребенка.
С рассветом в ординаторскую робко постучалась мама мальчика, жизнь которого определялась уже минутами. Осторожными шагами подошла она к столу, где Вера корпела над своими конспектами по педиатрии. Рослая здоровая казашка, у которой дома осталось еще восемь детей, не стала упрекать молодого доктора в неэффективности лечения или грозить ей будущими разборками. Нет, она неожиданно стала успокаивать молодого доктора Веру, которая изо всех сил старалась изменить судьбу ее сына.
– Дорогая доктор, не надо мучить себя и моего сыночка. Дай ему умереть спокойно. Аллах дал – Аллах взял.
С восходом солнца ребенок умер. Эти тихие слова матери не пришлись Вере по душе, ведь зачем нужен врач, позволяющий больному ребенку отдавать Богу душу?
– Теперь Аллаха вмешивают в судьбу человека. Сначала – тетя Пана, а теперь – эта казашка. Но кто-то должен помешать смерти? Человек не может безропотно умирать по болезни или от несчастного случая, или просто потому, что пошел не той дорогой. Я не знаю, почему одни умирают, а другие выздоравливают, почему одни умирают больными, а другие – абсолютно здоровыми. Может быть, это и не мое дело – знать, почему это происходит, происходило и, видимо, будет происходить, но за жизнь каждого человека следует бороться, хотя бы потому, что эта борьба дает надежду. Если, умирая, больной вспоминает Бога, то пусть вспоминает, а я буду вспоминать свои знания и стоять до последней минуты в борьбе за его жизнь.
Вот так просто Вера разрешила для себя вопрос, в котором могущество Бога и опыт человека, жизнь и смерть, надежда и бессилие соединялись вместе по непонятным для человека законам жизни… или, может быть, смерти?
В ординаторскую детского отделения любили заходить на чай врачи из других отделений. Однажды в гости к педиатрам зашли Элеонора Соломоновна, врач-гинеколог, и Людмила, двоюродная сестра Ларисы Канариной, которая способствовала Вериному распределению в Зеренду. Людмила работала районным отоларингологом и располагала к дружбе каждого человека открытостью своей души и врожденной добротой.
Вера приветливо кивнула коллегам и продолжила со старательностью первоклассницы писать очередную историю болезни, прихлебывая при этом пустой чай из граненого стакана.
Элеонора Соломоновна уже давно присматривалась к новому педиатру, которая месяц назад спасала ее дочь.
Трехлетняя Ирочка слабела на глазах от злокачественно высокой температуры центрального происхождения. Для снижения температуры ей было показано внутривенное введение медикаментов, но никто из педиатров не решался активно вмешиваться в лечение врачебного ребенка, и тогда Вера, как педиатр без году неделя, взяла ответственность за лечение девочки на себя, обозвав Элеонору «мамашей».
– Мамаша, возьмите больную дочь и пройдемте в процедурную, – тоном, не допускающим возражения, приказала Вера Владимировна и первой отправилась в процедурную, где в присутствии отца и матери больной девочки ей пришлось самой поставить капельницу, так как у процедурной медсестры задрожали руки, ведь отец девочки был не просто хирургом, а еще и бессменным парторгом райбольницы. После капельницы состояние Ирочки стало быстро улучшаться, поэтому ни Элеонора, ни ее грозный муж не могли и слова сказать против адекватного лечения их дочери.
«А, вот, интересно, – продолжала думать про себя Элеонора, откусывая пирожок из больничной столовой, который купила для коллег, – эта Вера Владимировна что за фрукт такой? Вот сейчас она сидит паинькой среди невообразимого бумажного хаоса, а когда делает обход, то пугает своей серьезностью и субординацией не только нянечек и санитарок, но и опытных медсестер. Что-то с ней не так… Ни с кем не знакомится, кукует вечера с бабой Катей и на работу бегает, как на свидание.
Элеонора Соломоновна поставила стакан с чаем на поднос и обратилась к Вере, занятость которой начинала ее раздражать.
– Вера Владимировна, вы у нас еще новенькая, поэтому не знаете, что в нашей больнице прижился неуловимый вор. Завтра день получки, постарайтесь спрятать деньги куда-нибудь подальше, а иначе их украдут. Я вас заверяю: больничный вор не дремлет.
– Элеонора Соломоновна, я не собираюсь прятать деньги, – безучастно промолвила Вера, не отрываясь от писанины, все мысли ее были заняты подготовкой к обходу больных детей.
– Это почему же? – полюбопытствовала Элеонора, взяв с тарелки второй пирожок.
– Потому что у меня деньги не украдут… Элеонора Соломоновна, вы поперхнулись? Давайте я вам постучу по спине?
Но Элеонора отрицательно помотала головой, потом, откашлявшись, вновь принялась задавать вопросы:
– Почему же у вас не украдут? У всех крадут, а у вас не украдут?.. Вы думаете, что вы вся такая и эдакая и вы здесь ни при чем? Откуда такая уверенность?
Теперь все врачи в ординаторской с интересом смотрели на Веру, которая уже собирала листы назначений в стопочку. Когда на ее рабочем столе вновь все лежало на своих местах, она внимательно посмотрела на коллегу из-под очков.
– Как вам это объяснить?.. Во-первых, я никому не сделала зла. А во-вторых, если вор в белом халате, то на нем колпак горит, а горит он от стыда, уважаемая Элеонора Соломоновна. Так что не все коту масленица, скоро и его выведут на чистую воду. А вас лично, Элеонора Соломоновна, вор что, пощадил? – обратилась она напоследок к инициатору этого разговора.
Элеонора Соломоновна обрадовалась внезапному вниманию к ней собравшихся врачей.
– Я тоже его жертва! – гордо подтвердила она. – Из моего кошелька были похищены пятьдесят рублей. Я закрыла весь роддом и лично обыскала каждую медсестру и санитарку в отделении, но деньги так и не нашлись.
– А у меня сегодня деньги из кошелька украли. Я точно знаю, что перед работой я положила в кошелек десять рублей. Когда я уходила на кухню, чтобы снять обеденные пробы, то в кошельке в кармане халата лежало десять рублей, а когда возвратилась, то только пять. Хорошо, что Элеонора Соломоновна пирожков к чаю купила, – с печалью в голосе завершила разговор Неля Никаноровна, заведующая детским отделением.
Тут в ординаторской начался переполох. Каждому хотелось высказаться о наглости больничного вора.
– Вор похитил деньги из моего сейфа с партийными взносами. Таких проблем не пожелаешь никому, – с грустью посетовала Нина Ивановна Рябина, райпедиатр, казначей партийной организации больницы. Нину Ивановну поддержала Людмила, взявшая под свое крыло Веру, как школьную подругу двоюродной сестры.
– Вера Владимировна, у нас в отделении недавно пропали деньги у одной медсестры. Эти деньги она копила полгода и прятала за противопожарным щитом, хотела девочка купить себе к зиме теплые сапоги. Скоро начнутся холода, а деньги исчезли!
– Прямо какая-то воровская мистика происходит в нашей больнице! – задумчиво произнесла на выходе из ординаторской любительница детективов Тамара Михайловна, участковый педиатр с большим стажем. Тамара Михайловна выросла в Зеренде, имела манеры провинциалки средних лет и восхищала Веру талантом непревзойденного диагноста.
Наступил день получки, против своих правил Вера спрятала сто рублей за обложку записной книжки. К вечеру ее записная книжка, как и ее первая получка, пропали бесследно. Конечно, девушка огорчилась, но тут неожиданно пришел денежный перевод от студенческой подруги, Ирины Борисовой.
Поздней осенью, по завершении дачного сезона, Веру навестили родители. Они приехали в Зеренду с ящиками всяких гостинцев, чем несказанно обрадовали бабушку Катю. Яблоки, варенье, всевозможные засолки и консервы, пласты соленого сала и еще много чего вкусного привезли они дочери. После их отъезда баба Катя предложила своей постоялице ужинать вместе. На ужин к бабушке приходила семья ее дочери, поэтому сначала Вера отказалась от совместного ужина, но после того, как баба Катя преподала ей урок мудрости, согласилась.
– Вера, – сказала строго баба Катя, – на меня ты можешь обижаться, но на хлеб – не смей!
За крепким самодельным кухонным столом каждый вечер в семь часов собиралась небольшая семья дочери бабушки Кати, в которую входили тетя Полина, ее муж Василий и дочь Лариска, Вера, квартирантка, и сама хозяйка дома, баба Катя.
На столе сопел толстый самовар, внутри которого шипели горячие угли, и заварной чайник по-купечески восседал наверху трубы, точащей из самовара. После сытного ужина следовало чаепитие, за которым неспешно велась беседа о событиях минувшего дня. Большие кружки наполнялись чаем со сливками, и тетя Поля внимательно следила за тем, чтобы у Веры не было толстогубого жениха, поэтому она наливала чай до самых краев чайной кружки.
Каждой минутой такого семейного застолья Вера дорожила, поэтому всегда старалась в семь часов быть дома. Строгая баба Катя постепенно оттаяла, то ли от Вериного послушания, то ли от ее желания не пропустить час вечернего чаепития, и согласилась принять Веру в свою семью тринадцатой внучкой.
Больше всего любила девушка общение с бабой Катей, оставаясь с ней наедине перед сном. Сидя на высокой деревянной кровати в длинном белом льняном платье и с белым чепчиком на голове, старушка рассказывала ей удивительные истории о прошлом казачьей станицы, об обычаях и традициях казаков. Эти истории делали Веру причастной к истории Зеренды, и под шорох горящих углей она забывала свою собственную жизнь и на какое-то время становилась дочерью семейства Орловых, донских казаков.
***
Родительский дом Орловых был крестовым, это значит, что пять окошек в горнице выходили на улицу, чтобы все в деревни видели, что в доме сидит девица на выданье.
«Раз в крещенский вечерок девушки гадали…» Однажды молоденькая казачка Катя сидела подле печки и гадала на жениха, складывая из лучинок колодец. Колодец должен был быть глубоким, чтобы свет от горячей печи не попадал на дно. В полночь Катя заглянула внутрь построенного ею перед печкой колодца, и в его глубине увидела красивое лицо своего суженого-ряженого, а на следующий день порог ее дома переступил молодой удалец, и лицом он был точь-в-точь как жених из крещенского колодца. Вскоре Михаил сосватал Катюшу, и весной того же года им сыграли свадьбу, на которой веселились только семейные пары. По станичной традиции, идущей из старины веков, одинокие молодые люди на свадьбу не приглашались, всю неделю до венчания девицы и парни прощались со своими друзьями, которым предстояла долгая супружеская жизнь.
***
При воспоминаниях о собственной свадьбе взгляд старушки помолодел, и она, как девочка, стала весело болтать босыми ногами, свисающими с высокой кровати.
***
Для быстро растущей своей семьи Михаил построил большой добротный крестовый дом на краю Зеренды, рядом с лесом. Хозяйство росло и расширялось, Михаил и Катя трудились, не покладая рук, чтобы жить достойно, долго и в согласии, но случилась революция. Михаил, человек гордый и нелюдимый, не захотел делиться своим добром ни с кем и не стал записываться в колхоз, так как в душе был неисправимым собственником.
Какое-то время Катя и Михаил жили хорошо и при советской власти, даже лучше, чем их односельчане-колхозники, но вскоре их сытной жизни пришел конец: Михаила арестовали и сослали в лагерь для врагов народа, расположенный под Петропавловском. Каждую последующую осень Катя пешком отправлялась в Петропавловск, неся на своих плечах мешок с передачей для своего хоть пусть и сердитого, но горячо любимого мужа, а дети оставались дома, где старшие присматривали за младшими.
***
При упоминании о Петропавловске Веру одолел неприятный озноб. Она не любила этот город и его опасных таксистов-частников.
– Баба Катя, а сколько же дней вы шли в Петропавловск? Это же очень долгий путь, да еще пешком.
– Сколько? Однако сколько дорога вела, столько и шла. Топала себе по дороге и топала до кровавых мозолей. А сколько дней? Да кто их считал? Иногда добрый человек на повозку посадит, так на повозке быстрее выходило.
***
В одну из зим, когда Михаил был еще в тюрьме, в семье закончилась мука, но в коробах оставалось немного немолотого зерна, что выдали Катюше по осени за трудодни, она после ареста мужа вступила в колхоз. После недели буранов прояснилось, и женщина отправилась на мельницу, что стояла на противоположном берегу озера, с заплечным мешком немолотого зерна напрямую, по толстому льду. Детям же было строго наказано сидеть дома тихо, не шалить и ждать мать к вечеру.
В тот день с самого утра у мельницы толпились люди. Когда подошла Катина очередь молоть зерно, стало вечереть, и снова пошел густой снег. С мешком муки женщина спешила домой, радуясь про себя, что скоро ее дом наполнится запахом пекущегося хлеба, ведь Катя не помнила, когда она досыта ела – все детям отдавала.
Дорога домой всегда кажется короче, чем из дома. Ночь подкралась быстро. Вскоре в темноте и снегопаде пропала протоптанная тропинка. Теперь Катя шла осторожно, боясь сбиться с пути. Главным ориентиром были огоньки, которые, как по команде, вспыхнули в окнах односельчан.
Вдруг вечерние огни запрыгали перед глазами и пропали, ноги не находили опоры, и холодная вода подступила к горлу. Женщина провалилась в ледяную прорубь, не проронив ни единого звука, безропотно пошла ко дну, принимая смерть как что-то данное ей судьбой.
«Боже, как все просто закончилось... Еще минута – и придет конец моим мучениям… Я так устала».
Страха смерти не было. Вода обжигала и не давала вздохнуть хотя бы разок. Тело женщины, сведенное холодом, быстро теряло чувствительность. Из смертного оцепенения ее вывела острая мысль о детях, которых она, уходя, закрыла на наружный замок. В сознании пронеслись ужасные сцены голодной гибели детей, крики которых никто не услышит, и, содрогнувшись от того, какую смерть им предстояло пережить, Катя всем своим коченеющим телом рванулась вверх, к ледяной кромке проруби. Голова ее уперлась в черно-синий ледяной потолок.
«Господи, помоги! – твердило ее сердце. – Не допусти, Господи! Не допусти! Господи, помоги! Век буду благодарна».
Мозг пульсировал в такт ударам сердца. Когда окровавленные руки женщины вцепились в ледяной край проруби, пришло понимание близкого спасения. В последний момент она сделала отчаянный рывок, еще рывок – и вот она уже лежит на льду и полной грудью втягивает в себя морозный воздух.
Домой она шла, прижимая руки к груди и стараясь делать широкие шаги, а за ее спиной болталась кожаная котомка с мокрой мукой. Снегопад прошел, небо прояснилось, и в вышине над лесом заблистала яркая звезда. Уже под утро, когда мучная похлебка, сваренная на скорую руку, утолила голод детей и они уснули, Катя долго глядела в окошко, с благодарностью вспоминая звезду, что указывала ей дорогу домой, а во сне к ней приходил муж. Обычно скупой на ласку, во сне он улыбался.
***
Всякий раз в конце своих историй баба Катя, вздыхая, произносила одну и ту же фразу:
–– Эх, от старого-то отошли, а к новому-то не пришли.
Вера уже знала, что означали эти слова. Когда-то за лесами следили сами жители станицы, лес был поделен по фамилиям зерендинских казаков. Ягоду собирали не раньше сроков ее спелости, охотились только по нужде, питались казаки без всяких диет, потому что, со слов бабы Кати, «надо есть, пока рот свеж, а как увянет, то сам перестанет».
Баня у бабы Кати топилась по-черному, и Вера не раз в ней угорала, потому что в баню она шла в самый первый жар. В банный день в доме Орловых собирались все дети бабы Кати. Сыновья с невестками приезжали из города, а дочери жили рядом, и все приходили в отчий дом со своими семьями. Пока мылись в бане мужчины, в парадной комнате, окнами на улицу, сдвигались столы, дочери готовили в кухонном закутке ужин, а невестки накрывали на столы. Вся эта кухонная суматоха крутилась вокруг бабы Кати, которая занимала свое тронное место на кровати и отдавала одно распоряжение за другим. За субботним ужином в горнице рассаживалось человек двадцать. Вера, как тринадцатая внучка, сидела в самом конце стола.
Водку пили только женщины, а сыновья бабы Кати довольствовались родниковой водой. После ужина семья Орловых заводила песни-баллады, которые пелись то одним голосом, то семейным хором. До самого рассвета слушала Вера эти жалобные песенные истории, от которых болела ее душа.
– Не шейте... мне бе… – выводил одинокий женский голос, и потом запевали все разом, на несколько голосов:
– …лое платье, оно мне совсем... не к лицу-у-у…
Потом опять женский голос жалобно выводил:
– А шейте мне... жел… – и опять хор допевал:
– …того цвета, я с милым в разлуке живу...
У этой песни был очень печальный конец. Вера сидела за столом и подпевала про себя, потому что вслух петь не решалась, ибо обладала каким-то «белым голосом».
– У тебя, Верочка, совсем белый голос, под тебя никак не подстроишься, – часто говорила баба Катя, когда девушка мыла посуду после застолья и негромко пела песни казаков, которые легли ей на душу. Девушка очень жалела, что не росла в деревне, где дети с самого рождения учатся подпевать родителям, сидя на крылечке или собравшись возле теплой печи, тогда как в городских домах с наступлением вечера дети и их родители обычно расходятся по своим комнатам, словно чужие друг другу.
В декабре Вера взяла на себя ответственность за проведение новогоднего праздника для медиков райбольницы. Ее об этом никто не просил, но комсомольский долг не только взывал к ее совести, но и требовал активных действий. Праздник удался на славу, многие были в костюмах, а Голубой огонек превзошел все ожидания: смеялись все, кто верил в новогодние сказки и кто не верил, а под рождество Вера с удовольствием хулиганила вместе со своими коллегами. Они бродили по деревне, смеялись, балагурили, потому что были ряжеными. Девушка чувствовала себя неловко в вывернутой дубленке, но поверила бабе Кате на слово, что в Рождество полагалось народу гулять.
Природа готовилась в весне, а страна – к празднику 8 Марта. Вера задержалась в ординаторской родильного отделения, дописывая истории новорожденных. Вдруг дверь отворилась и в комнату вошли двое мужчин. Это были Рогачев, заместитель главного врача по лечебной части, и Сдобин, талантливый врач-гинеколог, которого Вера боготворила.
Вера восхищалась Сдобиным, любовь этого гинеколога к беременным женщинам творила чудеса. Иногда его мимолетная шутка стимулировала родовую деятельность гораздо лучше всех лекарств. Сколько ночей проводил он в своем отделении, чтобы не допустить выкидыша, чтобы беременность закончилась нормальными родами. Вера была свидетелем спасения беременной, доставленной в роддом в состоянии тяжелой эклампсии, и рождения ее здорового ребенка. Сдобин был энтузиастом акушерского дела. Если женщина решалась на аборт, то он уговаривал ее родить ребенка, а если уговоры не помогали, то он упрашивал женщину родить ребенка лично для него, и однажды в его семье появилась четвертая девочка, рожденная казашкой в подарок своему гинекологу.
Так вот, этот Сдобин и Рогачев вошли в ординаторскую как оккупанты и на глазах изумленной Веры закрыли за собой входную дверь на ключ. В комнате их стало трое, и первым заговорил Рогачев, как второе административное лицо после главного врача:
– Вера Владимировна, все, что мы вам сейчас скажем, сохраните в тайне. Вы согласны?
От этой торжественности в голосе Рогачева Вера, не думая, послушно кивнула, хранить тайны она умела, потом в разговор вступил Сдобин:
– Вы знаете, что в нашей больнице орудует вор? Это недопустимая ситуация для лечебного учреждения.
Вера едва открыла рот, чтобы сообщить коллегам свое мнение по этому поводу, но ее перебил Рогачев:
– Мы подозреваем в этом воровстве одного врача нашей больницы, но подозрение – это еще не доказательство вины. Понимаете, о чем мы говорим?
Вера никак не могла взять в толк, что от нее хотят гости. Неужели Сдобин и Рогачев подозревают в воровстве ее саму? Ведь согласно присказке бабы Кати нельзя «зарекаться от тюрьмы и от сумы»…
– Вера Владимировна, я уже поседел от пропажи денег в нашем отделении, ведь пропадают деньги не только у медицинского персонажа, но и у наших пациентов. Это позор на всю больницу, а мы только руками разводим, – устало проговорил Сдобин, который уже трое суток не выходил из операционной. После него слово взял Рогачев:
– Чтобы покончить с воровством, мы подключили милицию и решили изловить вора с поличным. Теперь, внимание… мы вручаем вам кошелек… Носите его в сумке, или в халате, или положите его в ящик рабочего стола. В нем нет денег, но он взрывается, поэтому не пытайтесь даже спросонья его открыть!
Рогачев протянул Вере большой кожаный кошелек, напоминавший сплюснутого крокодила. Девушка взяла кошель двумя пальцами и посмотрела на Рогачева.
– Что все это значит? Что мне с ним делать?
– Ничего не делать, только не открывать! Всё должно пройти как по маслу. Вор соблазнится, как пить дать соблазнится! Он втайне откроет кошелек, кошелек взорвется, выбросив в лицо вору несмывающийся розовый порошок. Когда это все случится, вам надо немедленно сообщить о краже мне или Сдобину, а мы сразу же подключим милицию.
Судя по раскрасневшимся лицам коллег, эта операция просто обязана была увенчаться успехом, но Вера сомневалась.
– Но почему именно я должна носить эту «крокодилову бомбу»?
– Вера Владимировна, вы только не обижайтесь, но вы являетесь отличной приманкой для воров всех времен и народов. Чтобы у вас что-то не украсть – надо постараться! Где вы оставили свою сумку, отправляясь на роды?
Вера стала оглядывать ординаторскую. Ее сумка некрасиво валялась на диване, и из ее раскрытого рта торчали стетоскоп, завернутая в бумагу булочка и учебник по неонатологии. Вера не стала обижаться, а вошла в сговор со своими старшими коллегами, и с тех пор она постоянно носила с собой этот таинственный кошелек.
Прошел месяц, другой, а на кошелек никто не покушался. Постепенно Вера привыкла к своей секретной миссии, а потом вовсе забыла о тяжелом кошельке, болтающемся среди других вещей в ее необъятной сумке.
В конце зимы бригада врачей поехала в дальний казахский аул. Вера сидела на заднем сиденье больничного уазика и думала о предстоящем участии в районном конкурсе самодеятельности, ведь, если взялся за гуж, не говори, что не дюж.
– С мужчинами проще, они возьмут сапоги в милиции, – рассуждала Вера вслух, но говорила сама с собой, сидя на заднем сиденье машины.
Слева от нее сидела со скучающим лицом терапевт, справа – работница методкабинета, а на переднем сиденье в шубе с белым песцом восседала Элеонора Соломоновна. Никто из сидящих в уазике участия в самодеятельности не принимал, а зря, ведь в концертной программе был запланирован танец кадриль в исполнении гинеколога Сдобина, хирурга Мендыбаева, молодого стоматолога, шофера Виктора в паре с тремя молоденькими медсестрами и одной санитаркой! На репетиции танцевального кружка собирались зрители, как на вечер юмора. Никто из мужчин кадриль танцевать не умел, но все очень старались, и кадриль в их исполнении напоминала веселую деревенскую карусель-дребедень.
– …Но где взять танцевальные костюмы для девушек? – продолжала рассуждать Вера, хотя творческий престиж районной больницы никого из врачебной бригады не интересовал, но никто и не перебивал.
– Если сшить сатиновые юбки, а девушек попросить найти белые кофточки, то на юбки надо будет купить красный сатин в белый горох. В селах, далеких от райцентра, можно найти и прошлогодний снег. Сколько же метров сатина нужно на пышные юбки для четырех девушек?
И этот вопрос Веры остался без ответа, поэтому ей ничего не оставалось, как заняться подсчетом самостоятельно, без профессиональной поддержки швеи.
– Если по два метра на юбку, то всего мне надо купить восемь метров. Если купить еще по метру на девушку, то можно сшить веселые жилетки. А если добавить еще по метру, то получится по четыре метра на человека, и тогда выйдет четыре платья для кадрили! То есть мне нужно купить шестнадцать метров сатина, и вопрос с танцевальными костюмами будет решен!
– Вера Владимировна, а деньги для этого у вас есть? – неожиданно спросила Элеонора Соломоновна, при этом ее голова чуть откинулась назад.
Этим вопросом она попала в самую точку, ведь о деньгах Вера вовсе не подумала. Она никогда не считала свои деньги, оправдываясь тем, что деньги или есть, или их нет.
– О, Элеонора Соломоновна, если не хватит, то займу у кого-нибудь, лишь бы ситец был в магазине… Кто хочет дать мне взаймы денег на костюмы для больничной кадрили?
Желающих занять деньги Вере в машине не оказалось, хотя она просила не для себя – для общего дела, но унывать не собиралась, лишь бы ситец был в продаже, а там чем черт не шутит.
Врачебная бригада прибыла в деревню еще до обеда. В просторной комнате фельдшерско-акушерского пункта было очень холодно, даже морозно. Врач-терапевт отправилась осматривать доярок на скотный двор. Вера надела под пальто фонендоскоп и поехала на больничном уазике осматривать детей до года по домам. В амбулатории осталась ждать прихода беременных женщин гинеколог Элеонора Соломоновна, фельдшер методкабинета, которая проверяла медицинскую документацию, да Верина сумка, которую та второпях забыла.
Дело шло к вечеру. Осмотрев последнего ребенка, Вера удовлетворенно плюхнулась на переднее сиденье уазика, а шофер уставился на Веру, словно видел ее впервые в жизни.
– Что случилось, Виктор? Почему мы не едем? Ведь скоро нас будут кормить в столовой, как я это полагаю. Или я ошибаюсь?
– Вера Владимировна, что вы такое творите?.. Кто вам позволил носить в сумке взрывоопасные предметы?
Вызывающий тон молодого водителя задел Веру за живое, и она среагировала мгновенно, как бык на красную тряпку. И надо сказать, что это происходило каждый раз, когда с ней говорили неподобающим тоном.
***
Однажды, в первый месяц своей работы в больнице, Вера отдыхала в ординаторской после обхода. Сидя на диване, она говорила о проблемах в отношениях с родителями одного больного ребенка, как вдруг дверь приоткрылась, все присутствующие педиатры почтительно привстали, кроме Веры, которая сидела спиной к двери. Главный врач больницы, не переступая порога, бросил ей в спину презрительное: «Ишь, расселась!» – и был таков.
Как по команде свыше, бросилась оскорбленная девушка вдогонку, хотя ее коллеги умоляли не лезть на рожон, главного врача она догнала уже в приемной.
– Я не хочу с вами разговаривать! Я спешу! – резко произнес товарищ Жакибеков, собираясь войти в свой кабинет.
– Кто вам позволил позорить честь врача только потому, что вы спешите?!
Секретарша остановилась с печатаньем статьи и с ужасом посмотрела на Веру, которая так дерзко себя вела с начальником, а ведь казалась такой скромницей. Тут широкая спина главного врача словно застряла в проеме дубовых дверей.
– Заходи и говори.
С той поры Вера больше никогда не замечала неуважительного отношения к ней со стороны руководства больницы.
***
Поэтому ответ на непочтительное обращение к ней шофера не замедлил быть:
– Сумка – это моя собственность, что хочу, то я в ней ношу. А вас прошу меня доставить к моей сумке! Вы сами что в ней искали? Воровать изволили, сударь?
Уазик подкатил к обледенелому крыльцу амбулатории. На нем стояла фельдшер с красными от слез глазами. Вера еле удержалась от желания высказать ей свое презрение. Сдобин ошибся, воровкой оказалась не врач, а пожилая фельдшер-методист.
– Где моя сумка? – строго спросила Вера у воровки с красными глазами.
– В комнате.
Вера с высоко поднятой головой вошла вовнутрь помещения и остолбенела.
Перед ней в розовом облаке посреди медицинского кабинета плясало шаманский танец не какое-то мистическое существо, а самая настоящая Элеонора Соломоновна. Ее песцовая шубка была уже не с белым, а с розовым воротником, а с каждым взмахом ее рук с рукавов шубы поднималась к потолку розовая пыль. Розовая пыль разукрасила и лицо Элеоноры, а ее черные глаза под розовыми бровями в обрамлении розовых ресниц метали розовые молнии, а из розовых ноздрей во время выдоха появлялось розовое облачко. Увидев на пороге кабинета Веру, Элеонора Соломоновна просто взбесилась.
– Это вы?.. Вы!.. Это вы подстроили мне такую пакость?!
– Элеонора Соломоновна, зачем вы открывали мою сумку?
– Ох, боже ты мой, ваша сумка всегда открыта! Думаете, что мне нужна была ваша сумка? Нет, мне нужна была только ручка, потому что свою я оставила на приеме в поликлинике. Да, я решила взять вашу ручку, за это прошу меня извинить. А тут из сумки выпал ваш мятый халат, а из халата вывалился дурацкий кошелек. Я хотела было его подобрать, как вдруг он взорвался мне прямо в лицо!.. Это форменное безобразие! Вы обязаны возместить мне убытки! Только посмотрите, посмотрите на мою шубу…
«Вы еще не видели своего лица», – хотела добавить к сказанному Вера, но передумала. Ее сумка действительно валялась на кушетке с торчащим из нее розовым медицинским халатом. Медицинский халат у Веры и впрямь был грязным, мятым, а теперь и розовым, как и сама жертва взрыва.
– Может, вам лучше умыться? Давайте я долью воды в умывальник.
От воды лицо Элеоноры стало еще розовее, и Элеонора Соломоновна совсем поникла. Потом они отобедали в совхозной столовой и только поздно вечером приехали в Зеренду, а потом разошлись по домам.
Ближе к ночи в дом бабы Кати постучали, и в Верину узкую комнату протиснулись двое мужчин в заснеженных метелью тулупах. Это были Рогачев и Сдобин.
– Вера Владимировна, что случилось на выезде?
– Так, ничего особенного. Кошелек выпал из халата и взорвался. Наверное, взрывное устройство поизносилось...
По тому, как смотрели на нее эти двое мужчин, Вера тут же поняла, что она не оправдала их доверия.
– Ох, Вера Владимировна, доверчивая вы душа. Ведь Элеонора Соломоновна и есть та особа, которая безнаказанно ворует деньги у своих коллег. И столько лет…
Прав был Есенин, «большое видится на расстоянии», а правду тяжело распознать, когда с ней сталкиваешься близко. Потом Вера долго не могла взять в толк, почему она поверила Элеоноре Соломоновне, будто кошелек взорвался сам по себе. Ведь и Людмила, ее подруга, тоже подозревала Элеонору в воровстве. Наверное, Вера просто не хотела допустить, что вор может иметь очень приличный облик советского врача.
Последующие события развивались стремительно. Элеонора готова была сознаться в воровстве, но во время допроса в милицию пришел ее степенный и упитанный муж, парторг больницы, и увез свою жену к городскому адвокату. Позже к Вере приходил милиционер и просил ее написать заявление о том, что из ее собственного кошелька пропали деньги. Пропажу денег Вера заметила сама, когда их врачебная бригада с розовой Элеонорой Соломоновной возвращалась домой, но сколько именно денег пропало, Вера не знала.
– Деньги я не считаю, поэтому не знаю, сколько пропало из моего нормального кошелька рублей, а я не могу давать ложные показания.
– Вера Владимировна, факт кражи налицо. Просто напишите, что у вас пропали деньги в этой поездке. Пусть это будет хоть пять рублей, хоть десять копеек, – уговаривал Веру следователь, но напрасно. Решением районного суда Элеонору не признали преступницей, поскольку она обвинялась в попытке украсть из кошелька воздух, а воздух по закону можно красть безнаказанно. Элеонора продолжала работать в больнице, как ни в чем не бывало, зато теперь все знали вора в лицо.
– Элеонора Соломоновна, как я могу с вами работать и вам доверять, если вы нечисты на руку? – спросила Вера, потому что приходила в замешательство от ее присутствия.
– Вера Владимировна, посмотрите на мои руки. Они чистые и хорошо пахнут. Поэтому давайте будем жить дружно и работать в мире.
Услышав отповедь, девушка поначалу даже подумала, что, может быть, она действительно ничего не понимает в жизни и что воровство не так страшно, как это ей твердили с детства, если у человека при этом чистые и ухоженные руки?
Как бы то ни было, репутация мужа Элеоноры Соломоновны как парторга была испорчена. Вся больница, все жертвы разоблаченного вора с нетерпением ждали очередного партийного заседания, когда хирург Шнейдер станет рядовым коммунистом и утратит ореол неприкосновенности. Через шесть месяцев чета Шнейдеров навсегда уехала из Зеренды, и парторгом стала Нина Ивановна Рябина, которая настойчиво предлагала Вере Шевченко стать коммунистом. Однако Вера после всего случившегося стала сомневаться в своем желании вступить в партию и оттягивала подачу заявления.
Наступила первая весна, которую Вера встречала в Зеренде. На Пасху баба Катя собралась на ночное богослужение в кокчетавскую православную церковь.
– Вера, у моего сына в машине найдется место и для тебя. Поедем в церковь, освятим куличи? Пасха – это самый главный на земле праздник!
В тот день Вера была свободна от дежурств и с удовольствием приняла приглашение бабы Кати.
Пасха оказалась праздником света, который ночью озарял все вокруг. Двери в церковь были распахнуты настежь. Люди радостно целовали друг друга, словно были одной семьей. Вера видела вокруг себя счастливые лица, но чувствовала себя чужой на этом празднике.
– Христос воскресе! Воистину воскресе! – слышалось повсюду.
Вторя хору, батюшка речитативом пел молитвы, в которых выражалась надежда на спасение, а Вера была убеждена, что ее спасать не надо – она сама спасала людей.
Когда начался крестный ход, то все внимание девушки было приковано к одеждам священников, золотое сияние их балахонов делало процессию сказочно красивой. К рассвету девушка порядком устала. Зато дома всех ждало уютное чаепитие с освященными куличами и крашеными яйцами. После завтрака Вера проспала до вечера, но и на следующее утро ее сердце продолжало петь. Праздничное настроение не покидало девушку до тех пор, пока ее не вызвала к себе Нина Ивановна, новый парторг больницы.
– Что вы себе позволяете, Вера Владимировна?! Как вы могли так уронить достоинство советского врача?!
– Я вас не понимаю, Нина Ивановна. О чем вы говорите?
– Советский врач не имеет права ходить в церковь.
Воодушевленная своим утверждением, Нина Ивановна встала из-за стола.
– Правда?.. Я этого не знала… – пролепетала Вера.
Осталась в тайне та персона, которая донесла руководству больницы о Верином посещении храма. Любой донос – это подлость, потому что он совершается исподтишка. Выходя из кабинета Рябиной, Вера окончательно раздумала становиться очередным членом Коммунистической партии Советского Союза.
После Пасхи прошло два месяца. Сдобина перевели главным врачом районной больницы, и роддом осиротел. Его место заняла приезжая гинеколог, которая ввела строжайшую санитарную дисциплину, и в итоге в отделении была наведена такая стерильная чистота, что в ней выживали только особо злостные микробы. Появились случаи материнской смертности от маститов, стойкий к мерам дезинфекции стафилококк безжалостно пожирал и младенцев.
Новорожденный умирал от внутрибольничной стафилококковой инфекции. Вера не отходила от него ни на минуту, корригируя лечение, но состояние ребенка ухудшалось. Опытный педиатр, Рябина Нина Ивановна, почему-то отказала в помощи ей, молодому специалисту.
– Это вы курируете роддом, а значит, что именно вы, Вера Владимировна, отвечаете за жизнь новорожденных. Извините, мне надо готовиться к медсовету.
Конечно, Нина Ивановна понимала, что она не должна так поступать с молодым педиатром, но прогноз у этого ребенка был неблагоприятный, и хоронить младенцев, в отношении которых медицина бессильна, она очень устала.
Приняв ответственность за жизнь ребенка на себя, Вера обязала хирургов, не имеющих опыта лечения флегмоны новорожденных, прооперировать мальчика. На теле ребенка, в соответствии с хирургическим пособием, были сделаны насечки, но состояние мальчика после операции оставалось нестабильным и крайне тяжелым. В хирургическом отделении работала медсестрой родная тетя младенца. Вера не могла не воспользоваться этим шансом. Когда анализы показали, что ее кровь совпадает с кровью племянника, то в Верином голосе зазвучали оптимистические нотки:
– Начнем прямое переливание свежей донорской крови.
Но в спавшие вены ребенка не смогла попасть иглой даже самая опытная медсестра отделения. Видя безуспешные попытки коллег спасти жизнь племенника, его тетя склонилась над умирающим ребенком и запричитала, как над покойником. Веру это возмутило: хоронить человечка, который изо всех сил пытался дышать, никто не имел права.
– Людмила, прекратите преждевременные похороны и ложитесь на кушетку! Повторим переливание крови. Ольга, вы будете мне ассистировать. А вас, Светлана, я прошу следить за положением ребенка на столе, за показателями его сердечной деятельности и дыхания. Приготовились? Начали!
В этот момент, когда решался вопрос жизни и смерти младенца, Вера не разрешила себе смалодушничать. Теперь она сидела на месте процедурной медсестры, попала иглой в спавшиеся вены и стала осторожно вводить донорскую кровь, которая несла тепло жизни малышу.
Через месяц малыша с его мамой выписали домой, а еще через месяц во врачебную ординаторскую пришел его папа. Он принес большую коробку конфет и огромный букет роз. На Верин категорический отказ взять подарки он ответил:
– Мы с женой вам очень благодарны за сына. Берите конфеты и кушайте их на здоровье. Цветами мы вас благодарим, а шоколадом мы от вас откупаемся.
После этих слов Вера, не раздумывая, взяла подарки, и всю последующую неделю коллектив детского отделения в перерывах пил чай с шоколадными конфетами. Какая это благодать для врача – видеть здоровыми своих пациентов.
Глава 3
Когда в деревню приезжает незамужняя девушка с хорошей репутацией, то у деревенских свах начинается горячая пора.
Вера понимала, что наступила ее очередь войти в список невест на выданье, но замужество совершенно не входило в ее планы. Сердце просило романтики, оно хотело возвышенных чувств, а не покорности возрасту, мужу и рутине брака. Жаль, что с общественным мнением не поспоришь, а оно гласило, что девушки ее возраста обязаны выходить замуж.
«Бабы каются, а девки собираются».
Эту поговорку подтверждало замужество ее подруг. Прошел год, как отыграли в Караганде богатую свадьбу Ларисы Канариной. Она стала женой сына уважаемого профессора и променяла свою московскую карьеру ученого-химика на тихую семейную жизнь в однокомнатной квартире в Караганде, доставшейся ей по наследству от бабушки. Через год Лариса потеряла свою мечтательность и благородство и больше походила на напуганную женщину, обремененную семейными проблемами.
Ирину Борисову замуж не взяли, и Вере пришлось ее утешать после аборта, вместо того чтобы ее утешал женатый любовник. Литвиненко Лена жила с мужем в квартире свекров и от постоянных ссор с мамой Андрея медленно сходила c ума, быстро теряя свою девичью красоту и ухоженность.
Вере нравилась ее незамужняя жизнь, и она ничуть не смущалась войти в роль старой девы, только быть старой первородящей ей очень не хотелось, потому что во время родов женщин старше 25 лет страдает младенец, и она в день ее 25-летия дала зарок: в текущем году выйти замуж.
Если правду сказать, то, принимая такое «мудрое» решение, Вера была в состоянии жуткого опьянения, потому что невозможно было остаться трезвой, живя в деревне, где не признают никакого другого вина, кроме самогонки.
– Пей сама эту… мочу в бутылке, а мы за твое здоровье будем пить сибирский напиток из ядреной пшеницы, настоянный на лекарственных травах! Как-никак, тебе, Верочка, исполняется 25 лет!.. Василь, тащи бутыль! – приказала бабушка Катя своему зятю, увидев, что Вера поставила на стол подле пирога с квашеной капустой бутылку грузинского вина.
Шаньги поспевали в горниле русской печи, на столе дымились пельмени в деревянной миске, рядом с которой стояли тарелки с нарезанным салом, маринованными помидорами и огурцами, выращенными на карагандинской даче.
Когда баба Катя заняла свое главенствующее место у стола, начался праздник. Собралась вся дружная семья Орловых. Самогонка разливалась щедро, без оглядки. Первый тост был произнесен за здоровье именинницы. Его огласил дядя Вася, единственный мужчина, присутствующий за столом. За первый тост полагалось выпить до дна, а Вера даже пригубить этот сибирский напиток не могла.
– Баба Катя, пощади, я даже глотка этой вонючей гадости сделать не могу!
– А ты, внуча, не боись, это по первости всем трудно, а там сама в горло потечет. Василь, тащи имениннице родниковую воду! – опять скомандовала баба Катя своему послушному Василю, и тот с радостной готовностью принес бидончик родниковой воды.
Теперь в одной руке у Веры был зажат стакан с самогоном, а в другой – с родниковой водой. Дальше Вера действовала строго по инструкции бабы Кати.
– Вера, пошто глаза жмуришь-то? Страшиться надо смерти и греха. Смело набери в рот водицы и запивай ее самогоном, а потом самогон – водицей… Это по-нашему, по-казачьему. Молодец, девка, не подкачала!
Со второго раза горячая смесь лилась в горло как по накатанному, а после третьего раза девушка почувствовала себя казачкой в тринадцатом поколении и волчий аппетит. Потом за чаем Вера объяснялась в любви бабе Кате, дяде Васе, тете Саше и их дочке Ларисе.
– Я люблю тебя, Лариска! Ты – настоящая казачка, рослая и сильная. Может, ты и коня на скаку остановишь, но сейчас ты сама еще кобылка необъезженная. Дурой быть – много ума не надо, так что читай книги, учись!.. А я тебя все-таки умнее, Лариска, потому что люблю твою бабушку больше, чем ты. Ох, баба Катя, я бы с вами жила и жила до самой старости! И дядю Васю тоже люблю, а вы, тетя Римма, его не любите, потому что своим братьям за столом вы воду в рюмки подливаете, а моему любимому дяде Васе – самогонку! Давайте, дядя Вася, я вас в щеку поцелую… А ты, Лариска, не смейся! Да, выпила я, видимо, лишнего, но я персонально люблю твою маму и не позволю тебе грубо с ней разговаривать. Тетя Римма, ведь не зря вас зовут именем моей мамы, ведь вы самая добрая и веселая мама на свете, какую я только знаю. Не говори с ней, Лариска, а то…
Тут Верин пыл поостыл. Девушка поняла, что порядком опьянела, промыть себе желудок было бы некрасиво, поэтому она стала горланить своим «белым» голосом полюбившиеся казачьи песни, а тетя Римма изо всех сил старалась ей подпевать то вторым голосом, то первым. Впервые в жизни Вера осталась довольна своим пением. Она пела про белое платье, которое было бы ей не к лицу, про платье желтого цвета и про разлуку с рыцарем-офицером, которого ранили на войне. Уже лежа в постели, девушка решила, что в свои двадцать пять лет она непременно сошьет себе белое платье невесты.
Прошла зима, но и к лету девушка по-прежнему ни с кем не встречалась. Ей передавали приветы какие-то молодые люди, с которыми она не была даже знакома, а еще чужие бабки ласково называли ее своей «невесткой». Молодые стоматологи, что практиковали в Зеренде, тоже поучаствовали в соревнованиях за право на Верину руку, но все их уловки развеять славу педиатра Шевченко как разборчивой невесты не увенчались успехом, потому что любые заигрывания девушке претили, и к тому же они подрывали ее докторский авторитет, ведь она хорошо помнила мамины наставления о том, что сначала человек должен работать на авторитет, чтобы потом тот работал на человека. А так как ее авторитет детского врача рос быстро, то к весне она стала районным педиатром.
В начале лета Веру попросили отработать сезон в пионерском лагере. Лагерь находился в сосновом бору на берегу озера Зеренда. Кто откажется от такой командировки? Вера дала согласие и ждала начала лагерного сезона с радостным нетерпением. А у ее мамы такого «радостного нетерпения» не было, поэтому через неделю после того, как был подписан приказ о Вериной командировке в пионерский лагерь, на больничный телефон детского отделения позвонил ее папа.
– Верочка, твоя мама чувствует что-то недоброе. Ты же знаешь нашу маму, она всегда что-нибудь чувствует. Так вот, она наказала мне дать телеграмму на имя главного врача больницы, чтобы тот отменил приказ о твоем направлении в пионерский лагерь, но я решил сначала позвонить тебе.
– Папочка, спасибо, что позвонил! Я же не ребенок, я сама приняла решение работать в пионерском лагере и не отступлю. Как вы поживаете?
– Мы работаем… Все вечера пропадаем на даче, будь она неладна… Ладно, передам маме твои слова, но будь умницей, береги себя!
Вера в душе радовалась родительской заботе, но не видела причин отказываться от возможности пожить месяц в сосновом лесу, совмещая отдых с работой. Оказалось, что работы у врача в лагере было не так уж много, но ответственность за здоровье и жизнь детей была круглосуточная. Что дети едят, как они спят, как проводят свой отдых в лесу вдали от дома – все это заботило Веру с утра до утра, потому что она не доверяла пионеров вожатым, многие из которых только что окончили школу. Что могли знать о жизни эти юноши и девушки, у которых на уме были только развлечения?
И, как на грех, уже на третий день лагерной жизни в одном из отрядов восемь детей потеряли сознание. Бригада скорой помощи в этот вечерний час была на выезде в дальнем ауле. Вера взяла всю ответственность за здоровье детей на себя и сумела организовать стационар в пионерском лагере. Утром дети пришли в себя, а вожатые отрядов были собраны для экстренного заседания у директора лагеря.
– Из-за нерадивости вожатых шестого отряда восемь детей получили солнечный удар с потерей сознания. Как можно было разрешить в такую жару гулять с детьми под прямыми лучами солнца без головных уборов? Одно хорошо – что вожатые вовремя хотя бы обратили внимание на сонливость детей после ужина и вызвали врача. Благодарю весь персонал лагеря, который помог оказать экстренную помощь пострадавшим. Давайте учиться на собственных ошибках. Днем дети должны играть в тени, и надо заставлять каждого пионера носить летний головной убор. Мы несем ответственность за детей перед их родителями и перед партией, – с такой речью выступила Вера перед персоналом пионерского лагеря.
Она очень устала после напряженной бессонной ночи, но надо было срочно пополнить запасы медикаментов для оказания экстренной помощи, а для этого надо сначала добраться до аптеки. Идти пять километров по лесу, потом через всю деревню под палящим солнцем желания не было никакого, и Вера поступила, как диктовало ей сердце, которое вообще-то не всегда надо слушать.
Еще на вечере знакомств она обратила внимание на молодого атлета, принятого на работу в лагерь инструктором по спорту. Вера сидела во главе стола, она ни с кем не знакомилась и скучала в обществе начальства лагеря, старшей пионервожатой, повара и завхоза, а в это время инструктор по спорту развлекал молоденьких вожатых шутками-прибаутками, и это у него хорошо получалось.
Директор лагеря шепнула Вере, что физрука зовут Евгением Викторовичем, что он мастер спорта по тяжелой атлетике и не женат. За праздничным столом ей почему-то захотелось оказаться в центре внимания Евгения Викторовича, но инструктор по спорту проявлял полное безразличие к тем, кто сидел во главе стола.
Может быть, поэтому, больше для личного престижа, чем по необходимости, Вера попросила директора лагеря обязать Евгения Викторовича подвезти ее в аптеку, так как он владел средством транспортного передвижения – черно-красным мотоциклом «Ява-планета-спорт».
Верино сердце отчаянно заурчало в такт мотору двухколесного скакуна, на котором восседал Евгений, а в представлении девушки – витязь из древнерусских былин, и его черный шлем являлся символом его рыцарской доблести. Прошло пять минут, а Вера все разглядывала мотоцикл, боясь даже к нему приблизиться, и никак не могла сообразить, какую ногу и как надо закинуть, чтобы очутиться за спиной у физрука и не опрокинуть ненароком его и его транспортное средство.
Женя ждал, его нетерпение выражалось в недовольном рычании мотора. Боже, как раздражала молодого человека вся эта канитель с высокомерной докторшей, но он терпел, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего. Приглядевшись, он увидел в зеркале не ту надменную докторшу, которую побаивались вожатые, а невысокую девушку, милую и даже робкую. Ее платье с оборочками совсем не соответствовало ее скверному характеру. Только за гонор и привычку совать нос в каждую дырку он бы ни за что на свете не согласился везти эту особу в аптеку, но с директором лагеря не поспоришь. В какой-то момент Женя неожиданно для себя развеселился, видя, с каким вниманием всеми уважаемая Вера Владимировна осматривала мотор и выхлопную трубу мотоцикла, потом поупражнялась в подскоках, но попыток сеть на кожаное сиденье мотоцикла делать, видимо, и не собиралась.
Через какое-то время и до Веры дошла правда жизни, что все ее усилия оседлать мотоцикл тщетны.
– Евгений Викторович, извините, но я не знаю, каким способом надо садиться на ваш мотоцикл, чтобы его не перевернуть, я не знаю, на что могу опираться, а на что не могу, – робко сказала она тому, кто даже голову не повернул в ее сторону.
Ответ был более чем лаконичный:
–– Если не знаешь, то не садись. Мне пора…
Баба с возу – кобыле легче, – обрадованно подумал Евгений, мотор взревел, и… в этот момент мотоцикл просел, ибо Вера в один прыжок плюхнулась сзади него, а в следующий момент мотоцикл уже мчался по лесной дороге из лагеря.
При такой скорости езды Вера боялась даже повести глазами в сторону, чтобы не свалиться на обочину лесной дороги. Какое-то время она была ни жива ни мертва, вцепившись руками в плечи молодого человека. Всё, она сделал все возможное и даже невозможное, чтобы оказаться в седле мотоцикла, а теперь будь что будет!
– Эй, сзади, отцепись от меня! – крикнул на ходу Евгений Викторович, и эта фраза привела Веру в реальность своего безумия. Кому доверила свою жизнь? Может, этот физрук – проходимец с большой дороги?
– Эй, впереди, за что мне держаться? – с надеждой прокричала Вера в шею Евгения, а тот в ответ пожал плечами. Езда на мотоцикле больше не сулила никакой романтики. Вера неслась по лесной дороге, разбросав в стороны руки, сидя позади настоящего бандита, и прощалась с жизнью. Через какое-то время и Жене самому стало не по себе от такого послушания суматошной докторши. Смягчившись, он показал жестом, что она может держаться за его талию.
– Мамочка, помоги, – прошептала Вера и ухватилась за талию мотоциклиста. Когда они выехали из леса в поселок, Женя скорость сбавил и оглянулся на свою пассажирку. В его взгляде Вера уловила явное одобрение, и тут ее озарило, что у нее родятся от него девочки, у них будут бирюзовые глаза и русые волосы с тем же золотистым отливом, как у их отца.
Как и положено в природе, провидение остается провидением, а жизнь течет дальше. Евгений Викторович не скрывал своей радости, когда Вера отказалась ехать обратно в лагерь на его мотоцикле, сославшись на кое-какие дела в Зеренде.
На обратной дороге в лагерь девушка зашла в больницу. Педиатры пили свой послеобеденный чай в ординаторской и говорили, как всегда, о работе. Вера слушала их беседу вполуха, потому что чувствовала, что что-то особое случилось с ее жизнью, но что конкретно, она не понимала.
– Вера Владимировна, что-то произошло? Вы на себя не похожи, видно, лагерная жизнь вам пошла на пользу, – обратилась к ней Тамара Михайловна, лучший диагност больницы.
– Конечно, жить в сосновом бору, питаться по режиму пионеров и гоняться за нерадивыми вожатыми не вредит здоровью, а его укрепляет. Только вот некоторые сотрудники играют на моих нервах! Наш физрук, например, грубый неотесанный молодой человек, подрывает мой авторитет. Утреннюю зарядку проводит с опозданием, правильной последовательности физических упражнений не придерживается. Я пыталась его научить тому, как надо грамотно проводить зарядку с детьми, учитывая их возрастные особенности, принесла ему наглядное пособие, и знаете, что он сказал в ответ?..
Врачи в ординаторской притихли и ждали продолжения.
– Он вместо благодарности дал мне совет организовать в Зеренде Смольный институт благородных девиц!.. Какая наглость!..
В тот момент, когда Вера прилюдно осуждала Евгения Викторовича, она переставала себя уважать. Ну зачем нужно было рассказывать коллегам то, что лежало у нее на сердце и касалось только ее одной? Но это вышло из нее само по себе, и она ничего не могла с собой поделать: ей очень хотелось поговорить о физруке хотя бы с кем-нибудь.
– Вера Владимировна, этот парень – мастер спорта по тяжелой атлетике и бывший подводник. Я хорошо знаю его семью, а его сестра работает лаборантом в нашей больнице, – поделилась информацией всезнающая Тамара Михайловна, а Неля Никаноровна, заведующая детским отделением, добавила:
– Этот Лебедев – высокомерный грубиян! Я с вами согласна, Вера Владимировна, держитесь от него подальше.
На следующее утро, после завтрака на больничной кухне, Вера шла по территории лагеря, вдыхая терпкий сосновый запах, и ее окликнул голос, принадлежавший тому, кого она как можно скорее хотела забыть.
– Эй, Вера! – громко звал ее по имени Евгений Викторович, а ведь они едва знакомы, поэтому девушка продолжала шагать в направлении медпункта, решив не обращать на наглеца никакого внимания.
В то лето к Вере зачастили потенциальные женихи. Они съезжались в Зеренду на каникулы и, выполняя родительский наказ, бесцеремонно звали ее на свидание, поэтому она придумывала разные причины, чтобы ее отказ никому не причинял вреда. Двухдневный поход с пионерами на Георгиевский пруд был одним из таких поводов отказать очередному претенденту на ее руку и сердце в свидании, хотя основным поводом пойти в поход было ее недоверие вожатым, а второстепенным – ее личное желание погулять по летнему лесу.
Поход включал в себя пешие прогулки, восхождение на гору и две ночевки в палатках под открытым небом. Кроме Веры, детей сопровождали лагерный физрук, Евгений Лебедев, как инструктор по спорту, и плаврук.
Прекрасным солнечным утром два отряда пионеров вышли из лагеря в путь. Ночевать пионерам предстояло у подножья Зерендинской горы, рядом с Георгиевским родником. Пряный запах разогретых солнцем сосен смешивался с медовым ароматом лесных цветов. В воздухе порхали разноцветные бабочки, трещали на все лады кузнечики, и веселое щебетание птиц поздравляло обитателей леса с началом нового дня. Лесная тропинка уводила туристов всё дальше в лес, в царство деревьев, цветов и насекомых.
Вера шла по тропинке последней, чтобы помогать отстающим пионерам. Вожатые вместе с более сильными детьми вырвались далеко вперед, а физически слабые девочки и мальчики такого скоростного темпа не выдерживали и быстро уставали. Вера брала на свои плечи их ношу, и довольные ребята налегке убегали вперед.
К обеду солнце стало пригревать, и после долгих сомнений в правомочности ее желания позагорать девушка стянула с себя кофточку, оставаясь в вылинявшем дачном купальнике, затянутом на спине узлом. Вера улыбалась высоким соснам, разноцветью луговых цветов, и даже мухомор под красной шляпкой с белыми крапинками казался ей сказочным персонажем той сказки, в которую она случайно забрела.
– Угощайся земляникой, Вера.
Неожиданное появление Евгения Викторовича было совсем некстати, но красные спелые ягодки на тоненьких нежных стебельках дополняли картину Вериного счастья и были неописуемо хороши.
– Евгений Викторович, где вы нашли такое чудо? – спросила она, любуясь земляничками.
– Там, где оно растет, а ты не смотри под ноги, а пробуй ягоду на вкус, потому что там, где ступаешь ты, уже ничего не растет. У тебя шаг тяжелый.
Вера знала все про свой шаг, она это знала еще с детства, поэтому не обиделась и пошла дальше по тропинке, а Женя, как завороженный, рассматривал ее спину. Блекло-голубой купальник, завязанный морским узлом на спине, делал плечи девушки трогательно нежными и какими-то беззащитными. Это было как наваждение, с которым не надо считаться настоящему мужчине.
Спелые ягодки земляники таяли во рту, и впервые Вера с благодарностью посмотрела на Евгения Викторовича. Теперь он не казался ей зубоскалом или надменным мастером спорта. Теперь он стал ее другом, с которым хотелось идти рядом.
– Спасибо за ягоды, Евгений Викторович! Но… хочу вам напомнить, что меня зовут Вера Владимировна, и прошу вас впредь называть меня только по имени и отчеству. Это имя мне дали родители, и оно мне нравится.
Евгений с серьезным любопытством посмотрел на докторшу и не дал ей почувствовать себя взрослее, чем он.
– Извините, я даже не предполагал, что вам не нравится, когда вас зовут по имени Вера, а как насчет… Верки? Веркой… вас можно называть?
Вера беззаботно рассмеялась.
– Можно, но смотря кому и где.
Случилось! Теперь два сердца стучали в такт той робкой влюбленности, которую может задуть даже самый легкий вздох.
– С именем мы выяснили, остается выяснить размеры вашего высочества. Будете ли вы и в этом так же честны? Вера Владимировна, которая просто Вера, какой вы имеете вес?.. а рост?..
Девушка отвечала на вопросы просто и с улыбкой, ей нравилось быть самой собой. Этот разговор не походил ни на легкий флирт, ни на заигрывание, в этом разговоре ощущалось что-то очень важное для них обоих, но пока – ничего конкретного.
Пионеры, то один, то другой, по-прежнему отставали от отряда, и Вера по-прежнему брала у ребят их рюкзаки, угощая их земляникой, которую находил для нее Женя. Потом детские рюкзаки и пакеты переходили в сильные руки мастера спорта по тяжелой атлетике, и вскоре он сам стал походить на новогоднюю елку, собравшуюся в туристический поход.
На ночевку отряд расположился у лесного ручья, который в народе звался Георгиевским прудом. Разбили палатки, организовали ужин на костре. Вера проверила палатки на надежность и заставила каждого пионера одеться перед сном потеплее, и для нее настало время отдыха, но трудно было уснуть на земле с впивающимися в тело камешками и шишками. Лежа в спальном пешке, слушая шум ночной жизни, она думала о событиях этого дня и том, кто дарил ей земляничный букетик, а сейчас спал в самом углу палатки.
Следующее утро началось с упоительной радости, переливающейся в лучах восходящего солнца. Солнечный свет, голубизна неба, свежесть воздуха, напоенного запахом соснового леса, соединяли в своей первозданности прошлое и будущее в одно прекрасное настоящее, и во всем чувствовалось таинство единения человека с чарующей и благоуханной природой. Мир, омытый живительной росой, словно бы сообщал всем живым душам, что настало время счастья.
В этот час Вере казалось, что не было на свете болезней и убийств, насилия и ненависти, и никакое зло не в силах нарушить этот пахучий покой лесной поляны, где пению птиц вторило жужжание пчелы, где квакали, не попадая в лад, довольные лягушки, и сосны слагали небу свои лесные сонеты, в которых звучал голос самой вечности. Настроение Веры было под стать этой идиллии летнего утра, и она млела от чувства гармонии с собой и со всем миром. Потом проснулись дети, и их беззаботный смех дополнял картину счастливого летнего дня пионерских каникул.
Спустя час солнце принялось выжаривать землю, как блин на сковородке, и дети в белых панамках на голове отправились в поход. Им предстояло восхождение на гору, а для Веры наступал час отдыха от забот. В тени высоких деревьев под перекаты журчащего ручья так хорошо мечталось о будущем, которое виделось ей в солнечных лучах, пронизывающих кроны деревьев. Когда усталые пионеры возвратились в лагерь, их ждал праздничный обед, после которого был объявлен по отрядам послеобеденный отдых.
К пригорку, где сидели рядком врач Вера Владимировна, плаврук Сергей и инструктор по спорту Евгений и за разговорами наблюдали за перемещениями дежурных по лагерю пионеров, подошли две девочки из старшего отряда.
– Евгений Викторович, мы случайно нашли недалеко от лагеря пруд. Можно нам искупаться? Пожалуйста, – робко начала разговор Марина, самая рослая девочка в лагере, а ее белокурая подружка при этом застенчиво улыбнулась. Марина привыкла общаться с взрослыми, так как являлась пионерским лидером.
Вере было обидно, что девочки обратилась не к ней, а к лагерному физруку, и, по ее мнению, он пользовался у пионеров большим авторитетом, чем того заслуживал.
– Ни в коем случае! Купаться в незнакомых прудах запрещено инструкцией, – незамедлительно ответила Вера и за поддержкой обернулась к Евгению Викторовичу, у которого и на этот счет было особое мнение.
– Вера Владимировна, в том-то и дело, что другие пионеры тоже могут найти этот пруд и начать купаться там без нашего разрешения, а это по-настоящему опасно, – серьезно заметил Женя, посмотрев в глаза Вере, которой померещилась в его взгляде морская волна, окатившая ее чувственным жаром.
На экстренном совете «старейшин» пионерского лагеря было решено организованно искупать детей по отрядам.
Пруд походил на водоем размером с большую лужу, дно которого быстро уходило из-под ног, оно было болотистым и липким, а вода имела ржавый цвет. Первыми в нем искупались сама Вера, физрук, плаврук и его помощник. Плаврук со своим помощником наметили территорию безопасного купания. Стоя по пояс в воде, вожатые отрядов внимательно следили за купанием довольных походной жизнью ребят, а с берега за ними наблюдали инструктор по спорту, плаврук и врач.
Постепенно берег пруда опустел. Искупавшиеся пионеры уходили в лагерь, кто играть в мяч, кто просто посидеть у костра, который поддерживался круглосуточно, а с ними покинули свой пост плаврук и инструктор по спорту.
Вера осталась на пригорке одна. Она наблюдала за двумя девочками – Мариной и ее белокурой подружкой, еще резвящимися в водоеме. Они первыми нашли этот пруд и получили несколько минут добавочного времени для купания.
Следя за купающимися подружками, Вера сгорала от нетерпения поскорее вернуться в лагерь и оказаться рядом с Евгением Викторовичем, которого она уже мысленно звала Женей, как вдруг перестала верить своим глазам: белокурая девочка, которая всегда бегала хвостиком за сильной и рослой Мариной, стала медленно скрываться в темных водах пруда. Шок от происходящего, как короткое замыкание в сети, разрядом прошелся по жилам Веры.
«Этого не может быть!» – кричал ее разум, а девчушка тонула на ее глазах, уходя с головой в темно-коричневую глубь пруда.
Возле воды играл мальчик из младшего отряда.
– Ванюшка, зови всех на помощь! – крикнула ему Вера, а сама бросилась в пруд, но вода противилась каждому ее шагу. Сердце сжалось в комок от предчувствия непоправимой беды, ибо, как бы она ни спешила, все равно ей не успеть выхватить из воды тонувшего ребенка.
В этот момент Марина заметила доктора, которая ринулась в воду с выражением страха на лице, она оглянулась и, не увидев рядом с собой подружку, тут же нырнула в глубину.
Теперь уже две девочки исчезли в ржавых водах пруда. От ужаса у Веры свело ноги, но она с еще большим упорством продвигалась вперед, туда, где скрылись под водой пионерки. О счастье… из коричневой воды показалось сначала голова девочки с прилипшими на лицо белокурыми волосами, затем ее туловище, а еще через мгновение рядом с ней всплыла и Марина.
Марина резко толкнула подругу в направлении Веры и вновь скрылась под водой. Вера уже бросилась вплавь, но ей не хватило каких-то нескольких сантиметров, чтобы ухватить утопающую за плечо. Она уже приготовилась нырнуть, как в этот момент показалась над водой Марина, и она ее опередила.
Казалось, прошла вечность, и вот опять на поверхность пруда всплыло бездыханное тело белокурой девочки. Вера сумела подхватить ее под мышки и изо всех сил потащила утопленницу к берегу. Вода противилась каждому ее шагу, как живой зверь, не отпускающий свою добычу, за ней из воды выходила Марина с опущенными вдоль туловища руками.
Наконец-то, долгожданный берег! Вера на автопилоте исполняла инструкции из учебника по спасению утопающих. Марина сидела рядом, и было похоже, что она молилась. Когда примчались перепуганные физрук, плаврук и его помощник, пострадавшая окончательно пришла в себя и теперь не понимала, что происходило вокруг нее. Увидев рядом Марину, она протянула к ней руки и проговорила: «Марина, ты плачешь? Что-то случилось?»
Тут раздался горн, зовущий пионеров на ужин.
Случившееся на озере Вера расценила как предвестие беды, как расплату за то, что она позволила себе быть слишком счастливой в последние два дня. Чтобы, чего доброго, еще чего не вышло, девушка собралась и победила в себе восторженность, войдя в привычную роль серьезного человек и опытного врача, несущего ответственность за все и вся.
Наступил вечер. Пионеры спали в палатках, а вожатые по очереди дежурили у костра. Вере не спалось. Она сидела на бревне у костра и долго смотрела на дикие пляски пламени. Упрямые россыпи искр взлетали ввысь, заранее зная, что добраться до звезд у них не хватит сил, но они наперегонки все летели и летели в направлении звезд.
– Да, как Бог нас уберег от несчастья на пруде, – нарушил тишину один из вожатых, а другие в поддержку, вздыхая, согласно покачали головами.
– Наша халатность могла закончиться ужасной трагедией! – проговорила Вера тоном диктора по радио во время чрезвычайных происшествий. Молчание пионервожатых, сидящих у костра, должно было означать согласие.
Хотя у Жени было другое мнение по этому вопросу, но он молча подбросил сухих веток в костер и отправился в палатку за курточкой – к ночи похолодало. У костра кто-то робко запел туристические песни.
А Вере в тот вечер не пелось, и она решила прогуляться вокруг лагеря. Ночной лес не внушал ей опасения, после пережитого ужаса на берегу пруда разве могло что-либо ее испугать? Чтобы убедиться в своем бесстрашии, девушка смело зашла в лес, тут и началось что-то страшное – лес ожил… Под тем деревом лежало что-то безобразное и шевелилось, кто-то шуршал в кустах… Между ветками в лунном свете показалось что-то большое, лохматое и черное, а главное, что живое.
– Ой, что это?.. Кто-то коснулся меня, зачем?.. Нет, это мне кажется, но почему стало так тихо?.. Это не иначе как за мной следят, но кто?.. Лешие? Волки бы рычали, а тут только я одна и говорю… Стоп, почему мне не страшны волки, а страшны какие-то лешие? Что происходит? Откуда в этом лесу, с утра таком миролюбивом, столько вражды именно ко мне? А если это вовсе не ветки дерева – это костлявые щупальца лихоимцев! Меня окружают?! Мамочка родная, как мне страшно. Надо бежать, бежать, пока не поздно.
Вера развернулась и стремглав понеслась к костру, как трусливый заяц. Только когда заслышался спокойный говор вожатых, она перешла на шаг.
– Где это вы прогуливались, Вера Владимировна?
Обернувшись, девушка увидела в нескольких шагах от себя Евгения. Теперь она видела в нем своего рыцаря, того, кто спасет ее от ночных страхов, но признаться в этом она не могла из-за своего гонора.
– Вы только по ночам так вежливы, Евгений Викторович?
– Увы, я только любопытен… Я просто хотел бы с тобой поговорить наедине.
Вера затаила дыхание.
– Вы, Вера, поступили у костра как судья над теми, кому и так нехорошо. Это, видимо, ваша привычка – винить людей?.. То, что случилось у пруда, не предугадаешь… Или вам кажется, что только вы та единственная персона, кто может кого-то спасать, а кого-то винить? Для вас другие – это олухи царя небесного? Я вот что вам скажу: это жестоко, Вера Владимировна, обвинять людей в том, что уже не исправишь! Или вам доставляет удовольствие травить виной всех подряд за то, что, слава Богу, не произошло?
– Евгений Викторович, вы сами не выполнили своей обязанности следить за детьми во время купания. Это ли не халатность? Как бы мы смотрели в глаза родителям, если бы случилось непоправимое?
– Если бы да кабы… Только ты, Вера Владимировна, или как там тебя называть, имеешь доброе сердце и чистую совесть? Может быть, вашей совестливой душе не хватает сострадания? Ты уверена, что другим нет дела до того, что случилось с Мариной и ее подругой?
– Я вот что скажу вам, Евгений Викторович. Каждый должен нести ответственность за свою работу!
– Вот вы и несите эту ответственность на себе, только не надорвитесь! А я-то, дурак, подумал, что ты человек. Простите, подвиньтесь, обознался! Ты совсем не та, за кого себя выдаешь. Той девушки, которая может разделить одну земляничку на весь отряд, просто не существует!
– Вам, Евгений Викторович, должно быть стыдно! Вы…
Но, увы, рядом с Верой уже никого не было. Она стояла одна и тупо глядела на мерцающий неподалеку костер. Долго бродила девушка вокруг костра, а потом сидела на бревне, следя за костром, за полетом искр. Сосны шумели над головой, ручей звенел монотонными перекатами, и в вышине светили бездушные звезды, а Вера вспоминала всю свою жизнь, год за годом, и наконец поняла, что очерствела сердцем настолько, что уже не чувствует боли других людей.
Среди ночи она разбудила Женю. Сонный Женя неохотно вылез из палатки, кутаясь в курточку от предутренней сырости и кляня себя за знакомство с этой чокнутой врачихой. Хоть она и выглядела милой, но характер имела тяжелый, как у боцмана списанной подводной лодки. Слушать ее бредовый лепет он не собирался, но грусть, которая звучала в ее голосе, и почерневшие глаза, блестевшие слезинками, не дали ему уйти обратно в палатку и оставить ее одну.
Ночь, костер и уединенность сделали свое дело. На Веру нашла сентиментальная говорливость, и она честно призналась Жене, что любить не умеет, что очень боится нырять, что устала ждать подвоха при каждой попытке быть счастливой, устала мечтать о том, что не сбывается… что если родители не защищают своих детей, то дети теряют точку опоры в жизни.
Затухающий костер не согревал от вечерней прохлады, Женя набросил свою курточку на плечи дрожащей от холода докторши и, сам не понимая почему, слушал бессвязный лепет той, которую пытался не допустить в свое сердце. С неуклюжестью непривычного жеста он обнял Веру, потом развернул ее к себе лицом и бережно поцеловал в губы.
Вера замолкла, как вести себя дальше, она не знала. Поэтому, закрыв глаза, она отдалась желанию целовать мужские губы под колючими усами, пахнувшие табаком. Объятья обладателя этих вкусных губ становились ее защитой и крепостью. Подул ветер, с рассветом лес закутался в туман, тихонько догорал костер. Настала пора расходиться, и к палаткам они шли в обнимку.
– Вера, не у тебя одной проблемы с родителями.
Девушка понимала, что сейчас Женя открывает ей свое сердце, и приготовилась его слушать.
– Свою мать я не уважаю, потому что она слишком добра ко мне, а отца ненавижу, потому что он злой человек. Раньше он много пил и гонял нас с мамой по всей деревне, но кто на свете может быть роднее, чем они? Когда я три дня валялся в коме с менингитом, отец не отходил от моей постели, пока я не пошел на поправку, а потом снова стал ругаться и пить. Когда допился до язвы, стал деревенским трезвенником. Все в жизни так изменчиво…
Вера молчала. Как-то незаметно они перешли на «ты», и это ее пугало… А вдруг она опять обозналась?
Утром Женя вновь стал Евгением Викторовичем, а Вера опять принялась учить пионеров и вожатых следовать предписанным инструкциям. Днем у каждого из них были свои дела, а к вечеру, по прибытии в пионерский лагерь, они оба хотели встретиться вновь. После отбоя Женя постучал в окно ее комнатки, где спала Вера.
– Вера, пойдем погуляем по берегу?
В это первое свидание они сидели на песке, который хранил солнечное тепло. В этот раз Вера говорила мало, больше молчала, она знала наверняка, что мама не одобрит ее выбор, и сознательно отказалась следовать образу Джейн Эйр, решив довериться зову своего сердца.
Сначала Женя назвал ее уткой, потому что он видел, как Вера каждый вечер плескалась в озере, а потом протянул ей загадочный конверт. Зардевшись, Вера открыла конверт и сразу поняла, что это не любовные стихи.
Это был письменный привет от того очередного жениха, на свидание к которому Вера не пришла. Прочитав письмо, она закопала его в озерный песок. Оказалось, что они могли говорить часами, отстаивая каждый свое особое мнение, и могли часами молчать, слушая шум волн, бьющих в берег. Иногда Женя задавал такой вопрос, что Вера терялась, думая, что на него нет ответа во всем мире. Порой он высказывал забавные суждения о собственной жизни или о судьбах народов мира. Женя стал ее кумиром, когда признался, что читает классику, но только книги своих любимых писателей, таких как Антон Чехов и Джек Лондон. Дело в том, что девушка читала все подряд. Каждая новая книга, как и судьба каждого книжного персонажа, была для нее откровением.
На следующий день Вера призналась в любви, но не Жене лично.
Дело в том, что к ней пришел в гости жених, письмо которого было захоронено на берегу озера, он оказался студентом факультета иностранных языков и пытался произвести на нее хорошее впечатление, проводив из лагеря до больницы, но она не стала водить его за нос и призналась, что вчера полюбила другого.
– Как это – другого?.. За один вечер?..
– Да, за один вечер, – подтвердила Вера, и на душе у нее запели соловьи.
Настала последняя неделя Вериной лагерной командировки. Глубокой ночью Женя и Вера мчались по трассе, им освещал дорогу золоторогий месяц, ветер торжественно гудел в ушах. Доверчиво прильнув к спине любимого, крепко держа его за талию, девушка не замечала ни крутых виражей, ни бешеной скорости мотоцикла, она наслаждалась знанием, что нашла своего суженого и что будет ему верна до смерти.
Женя не узнавал сам себя. Его ошеломляла доверчивость Веры, сидевшей сзади. Ее не пугала скорость, с которой они мчались по трассе, словно играть с жизнью для нее было привычным делом. Потом он оставил девушку стоять на поляне, чтобы показывать ей свои трюки на мотоцикле, которые не делаются даже в цирке. Больше всего на свете ему хотелось увидеть в Вериных глазах восхищение им, простым деревенским парнем, и это тоже казалось Жене странным и не вполне объяснимым желанием.
С рассветом влюбленная пара вернулась в лагерь. После прощального поцелуя Вера увела парня в свою врачебную комнату. Не включая света, она уложила его на кровать, разделась сама и легла с ним рядом под тоненькое покрывало. Они так долго лежали, словно не понимали, что это происходит в реальности. Женя осторожно положил руку на девичью грудь, а Вера нежилась в ожидании дальнейшей ласки, чтобы навсегда потерять в объятьях любимого свою девичью честь. В ту ночь она стала женщиной, а Женя – еще не мужем, но ее мужчиной.
Следующим днем Вера княгиней выступала по территории лагеря, поступью настоящей женщины! Разве можно было такое счастье скрывать?!
Так как всему есть свой час, по окончании лагерного сезона Женя привел Веру в дом своих родителей.
– Сынок, ты же говорил, что до твоей свадьбы – как до Китайской стены! – сетовала его мама, Любовь Андреевна, не отрываясь от сковородки с блинами.
– Мама, о какой свадьбе ты говоришь? – удивился Женя, расхаживая по горнице. Этот разговор насторожил Веру, так как она знала, что без свадьбы женщинами не становятся и детей не рожают. Тут с календарем в руках вышел Женин отец.
– Значит, так, дети мои, шестнадцатого июля у меня день рождения. Теперь, Женя, ты со своей девушкой определись: или мы готовимся к моему шестидесятилетию, или празднуем вашу свадьбу.
Женя замахал было руками, дескать, к чему торопиться, пусть все идет, как идет, но Вера попросила календарь и по календарю сама определила судьбу их отношений, наметив свадьбу на восьмое августа.
– О, так дело не пойдет. Именно в это время я должен быть в Петропавловске. У меня вступительные экзамены в педагогический институт!
Вера посмотрела на Женю с любовью, но сказала честно, что думала:
– За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.
Свадьбу назначили на шестнадцатое августа. Бабе Кате Верин жених не понравился с первого взгляда.
– Разве ты не видишь, внученька моя, что этот парень ленив, груб и пьяница?
– Я вижу, баба Катя, только то, что он честный и добрый человек, а пьет потому, что ему очень сложно найти свое место в обществе. Если он стал мастером спорта, значит, сила воли у него есть. Только раньше у него не было меня, а теперь я у него есть, и я поддержу его и стану ему верной женой… Баба Катя, ведь он только с виду кажется таким грубым невоспитанным человеком, а сердце у него нежное и доброе. Это-то и меня удивляет, и он любит меня такую, какая я есть.
– Значит, так, прынцесса, если я еще раз увижу твоего ухажера на моем пороге, то встречу его с дубиной в руках, – пообещала баба Катя, но Вера никого не слушала, пусть даже весь мир бы ополчился против ее брака с Женей, но она будет верна только ему, своему первому мужчине, Лебедеву Евгению Викторовичу. Когда Вера вышла на работу, встречаться они стали реже, она каждый вечер ждала стука в окно, но в ее окошко чаще стучал шофер скорой помощи, чем ее любимый.
Однажды в приемный покой поступил девятимесячный ребенок с симптомами запущенного обезвоживания. Сделав необходимые назначения, Вера отправилась в интенсивную палату инфекционного отделения, занимавшего отдельное здание, больше напоминавшее деревянный барак заключенных, чем больничное учреждение.
Ребенок нуждался в капельницах, и она намеревалась проследить за выполнением назначенного ею лечения, хотя это должен был делать уже дежурный врач. Опытная пожилая медсестра настроила капельницу и клятвенно пообещала сделать всё согласно листу назначений, и Вера решила быстрее вернуться домой, надеясь, что ее жених постучит в ее окошко.
В ту ночь Женя на свидание не пришел, а ребенок в инфекционном отделении умер. Пожилая медсестра оправдалась тем, что иголка вышла из вены, а она не смогла попасть в вену повторно, и дежурного врача не вызвала, так как ребенку полегчало, но к рассвету малыш умер.
Это был отрезвляющий шок для Веры, она личное поставила выше профессионального долга и в ту ночь дала себе обет соблюдать клятву Гиппократа, которую она давала, получая диплом врача.
Потом проходили дни за днями, и предсвадебное настроение девушки сменилось будничным, словно речь шла не о замужестве, тем более что Женя часто приходил выпившим, но все равно желанным.
Новость о замужестве дочери Римма отказалась принимать. Вере и ее жениху был объявлен по телефону ультиматум, по которому Евгению следовало приехать в Караганду и попросить у родителей руки невесты, а иначе ни о какой свадьбе не будет и речи.
Вера знала заранее, что ультиматум есть ультиматум и его надо выполнять. На выходные молодые приехали в Караганду, но познакомившись с женихом Римма сразу поняла, что Женя был не парой для Веры. Она так и сказала молодому человеку, который имел дерзновение породниться с уважаемой семьей Шевченко, что такие дела с бухты-барахты не делаются.
– Евгений, не губи жизнь моей дочери. У тебя нет ни профессии, ни работы, есть привычка выпивать – это непреодолимое зло. Пусть Вера пострадает немного, но это будет ей только на пользу. Если в тебе есть хоть капля любви к моей дочери, то откажись от нее. Ты не готов стать ей мужем, ее защитником и отцом ее детей, наших внуков.
Римма не догадывалась, что именно эти слова еще больше укрепили Евгения в желании жениться на ее дочери.
Разговор с дочерью состоялся позже и тоже без свидетелей.
– Вера, ты сама знаешь, что твоему жениху грозит алкоголизм. По статистике, многие спортсмены, оставляя спорт, не могут устроиться в жизни и спиваются. Подумай о своих будущих детях. Будет ли Женя для них хорошим отцом?.. Ты получила наше благословение, свадебное платье лежит в чемодане, но у тебя еще есть время сделать правильный выбор, а я все слезы выплакала за твою судьбу с Евгением, и больше плакать мне нечем.
Молодые возвращались в Зеренду, они сидели на заднем сиденье междугороднего автобуса, который отправился из Караганды в Кокчетав поздним вечером. Усыпляюще гудел мотор, большинство пассажиров видели дорожный сон, дремала и Вера, положив голову на плечо будущего мужа. Вдруг Женя вскочил как ошпаренный, своим ревом разбудив всех пассажиров.
– Ты что, дурень, делаешь?!
Вера тут же устыдилась за его некультурное поведение, но тут раздался протяжный гудок локомотива, который мчался на автобус, застрявший между железнодорожными путями под Осакаровкой. Локомотив приближался с бешеной скоростью, и страх поразил всех сидящих в салоне междугороднего автобуса.
– Все назад! – закричал водитель, пытающийся безуспешно завести заглохший мотор автобуса. Пассажиры, все как один, вскочили с кресел и бросились бежать назад, и в автобусном проходе началась давка. Вера и Женя и так сидели на задних сиденьях, и бежать им было некуда. Яркий свет бил в окна и слепил глаза, надрывно гудел паровозный гудок. Огромный локомотив мчался на пассажирский автобус с той смертельной скоростью, которая никому не сулила пощады. Обнявши друг друга, жених и невеста готовились к быстрой смерти. Не мигая, смотрела Вера в глаза надвигающейся смерти, и в ярком свете прожекторов замелькали знакомые эпизоды ее прожитой жизни, где она так и не стала счастливой. Как это было несправедливо – умереть на пороге исполнения заветной мечты.
Удар. Автобус, как детский резиновый мячик, подпрыгнул в воздухе. Опять удар, и автобус перевернулся и повис в воздухе. Всё затихло. Вероятно, это и была смерть.
Постепенно до сознания Веры стали доходить чьи-то крики о помощи, она открыла глаза, ее по-прежнему крепко обнимал Женя.
– Доктор! Есть ли здесь доктор? – прокричал кто-то в панике.
Вера хотела промолчать, ведь что она могла сделать в этой ситуации как педиатр?
– Доктор здесь! – громко откликнулся Женя. Понимая, что от ответственности уже не отвертеться, Вера стала лихорадочно вспоминать лекции по военной медицине.
– Бабушка, бабушка! Там впереди моя бабушка, – как заведенный причитал молодой солдат. – Люди, помогите моей бабушке.
– Прекрати кричать, – строго произнесла Вера. – Это бесполезно. Если хочешь помочь бабушке, надо освободить проход, не по телам же идти к твоей бабушке. Женя, помоги людям вернуться на свои места.
Солдатик и Женя принялись освобождать центральный проход, поднимая людей и рассаживая пассажиров на свои места. Это было нелегко, ведь автобус сильно кренило набок. Когда все расселись по своим местам, за исключением тех, кто вывалился из окна, солдат нашел живой свою бабушку, правда, со множественными переломами ребер.
Выйдя из автобуса, Вера чуть было не покатилась вниз. Автобус задержал от падения в кювет дорожный столбик.
Пассажиров по одному вывели из автобуса, а тяжело травмированных выносили на руках. К месту аварии приехала скорая помощь, но в ней не оказалось носилок и не было перевязочного материала. Еще через полчаса прикатил грузовик с матрасами, расстеленными по дну кузова, на них осторожно положили тяжелораненых, и с трудом верилось, что их довезут до больницы живыми, а через час место столкновения автобуса с поездом было окружено служебными машинами. Прибыла и специализированная машина «скорой помощи» из города, когда большинство жертв столкновения автобуса уже разъехалось с места аварии попутным транспортом.
Проходили часы, а оставшиеся пассажиры сидели в тесной будке стрелочника в ожидании другого автобуса. Женя не позволял окружающим унывать, он с энтузиазмом подбадривал людей, и Вера им гордилась.
В компании спасенных никто не говорил о том, почему смерть обошла их стороной, потому что все хотели только одного – возращения к нормальной будничной жизни.
Вера работала и все дни проводила в больнице, родственники Жени готовились к свадьбе, но чем ближе была дата регистрации брака, тем жених и невеста все больше сомневались в своем желании регистрировать этот брак.
«Если я брошу Женю, то он сопьется, и я буду виновата?.. Ведь он хоть и потомственный алкоголик, но он умный, сильный и добрый человек. Мне нужна только его любовь. Вместе мы справимся, как-никак, он мастер спорта!.. Вера, не глупи! Беги от него», – умолял веру ее разум, мешая сердцу любить.
Такие противоречивые мысли лишали невесту покоя, и в самый последний вечер перед свадьбой она сбежала.
Когда Римма и Володя приехали на частном автобусе к бабе Кате, то в комнате дочери их ждала лишь Сауле, которая приехала из Петропавловска, чтобы быть подругой невесты.
– Я так и знала, что моя дочь сбежит! Не может она собственными руками разрушить свою жизнь. Володя, надо дать отбой со свадьбой, а убытки семье Лебедевых мы возместим.
Сначала Женя не мог поверить в то, что его невеста пропала. Он как раз примерял свадебный костюм, когда из Зеренды позвонила сестра и сообщила, что Веру нигде не сыскать. Новый коричневый костюм был ему тесен, в нем он был похож на бурого медведя в жилетке, которого готовят выйти на арену цирка.
С утра, до звонка сестры, сообщившей о побеге Веры, Жене хотелось свободы, хотелось уехать в Петропавловск к Людочке, которая ждала его из армии целых три года, а он женится на другой. С утра он ругал себя за то, что раскис перед девственностью Веры, от которой так хотел сейчас отвязаться, чтобы снять этот дурацкий костюм, сесть на красавицу «Яву» и укатить куда глаза глядят!
И тут – на тебе! Вера сама сбежала от него. Удача или… потеря? Женя видел, как обрадовалась новости его мамаша, которая явно недолюбливала заносчивую невесту, фифу городскую. Какое-то время он стоял перед зеркалом и внимательно рассматривал себя в зеркале.
– Кто ты такой? Свободу захотел? От кого свободу? Людочку вспомнил, а забыл, как ты сам от нее сбежал, чтобы не приставала.
Тот, кого Женя видел в зеркале, был честен с ним. Зачем ему нужна свобода, если невеста его бросила, а без Веры, своенравной и милой, надменной и заботливой, без ее радостного смеха, без ее взгляда, проникающего в его душу, без ее трогательных поцелуев и растерянности в постели он сам – случайный на земле человек?
На глазах удивленной мамаши Женя стянул с себя костюм и ринулся в гараж, а еще через минуту-другую уже мчался в Зеренду. Он искал свою невесту, как ищут в стогу сена иголку, в которой заключалась его собственная жизнь, и нашел.
Вера сидела в здании автостанции, она сидела, как первоклашка, с выпрямленной спиной, и из ее карих глаз капали слезы, покусанные губы вспухли.
– Почему ты уезжаешь?! – тихо спросил Женя, сев с ней рядом.
– Я не уезжаю, я только что приехала.
Вера со вчерашнего вечера гостила у Ибрагимовых, которые мечтали видеть ее в своих невестках, но быть их невесткой означало жениться на их сыне, который никогда не подарит ей букетик земляники.
– Тогда почему ты приехала?
– Мне стало жалко твоих родителей, которые столько сделали для нашей свадьбы, а я им не помогала… Они поставили палатку, купили свиней, пригласили оркестр...
– Ты любишь меня? – перебил ее Женя.
– Я не могу тебе ответить, потому что не знаю, любишь ли ты меня.
– Я сам не знаю почему, но я люблю тебя, Верка.
– Я тебя тоже люблю, но я не Верка и никогда Веркой не буду.
– Верочка, ты согласна выйти за меня замуж?
Женя встал на колени перед сидящей на скамейке девушкой и обнял ее за коленки.
– Да! – ответила Вера, и слезы счастья залили ее лицо.
Жених возвратил свою невесту ее родителям, и началась свадебная кутерьма. На свадьбе было много гостей, званых и незваных, они поздравляли молодых, дарили подарки. Потом началось гулянье с песнями, танцами и частушками. Счастливые оркестранты в перерывах между игрой пили водку, какие-то чужие женщины носили закуски, и Вере показалось, что гости и хозяева забыли, зачем они сюда явились, каждый из них веселился как мог, каждый, кроме самой невесты. Вере становилось одиноко, она чинно сидела за столом молодоженов, а ее муж сидел в кругу своих друзей.
Чтобы не пасть духом, Вера оставила гостей и вышла за ограду. Черное небо хмурилось, предвещая грозу, а у самого горизонта молнии черкали на небе огненные иероглифы.
«Зарницы должны быть хорошей приметой, но почему мне так грустно?» – думала Вера, ставшая Лебедевой, но отвечать на этот вопрос не стала, потому что ее душою овладела обреченность, которая приходит к человеку, когда его мечты себя не оправдывают и становятся правдой жизни.
– Но я мечтала не так, как это случилось. А что если я обманулась?.. Теперь поздно, мечтать обратно мне не дано, поэтому не хнычь, невеста, ты теперь жена.
Из свадебной палатки одиноко звучала гармоника, и Вера отправилась на ее зов.
***
А в это время на другом конце земли тот, кому она была предназначена по тайне ее рождений на земле, к кому так тянулось ее сердце еще с детских лет, ехал на прием к доктору. Этот доктор был знаменит на все королевство и находился на заслуженном отдыхе. Теперь пациентов он принимал у себя дома и только в исключительных случаях. И таким исключительным случаем был Де Гроте, который готовился встретить свой смертный час, не дожидаясь, когда поймет, зачем он вообще родился на свет.
Целый год мужчина настойчиво боролся с болезнью, ставшей родовым проклятием мужчин его фамилии, но, видимо, следовать на кладбище за дедом и отцом было ему предназначено судьбой.
Ронни ходил по врачам, исправно пил антибиотики и всякую другую гадость, но боли в паху становились все мучительнее, а он старался, на зло судьбе, еще усерднее заниматься спортом, но сколько бы ни тренировался, его спортивные результаты становились все хуже и хуже.
Как-то раз его товарищ по подводному спорту заметил, что Де Гроте потерял былую спортивную форму.
– Что случилось, друг? Ты тренируешься три раза в неделю, а результаты не становятся лучше. Наверное, вы переутомились на подработках?
– Скорее всего, я переутомился от бессилия что-то изменить в моей жизни, а подводный спорт дарит мне надежду, потому что я ныряю, а потом выплываю, значит, живу. А если честно, то мало мне было того, что жена – пройдоха, из долгов не вылезаю, так теперь боли в паху замучили, хоть криком кричи. Врачи знают, что лечение бесполезно, но деньги терять не хотят и вместо правды травят меня антибиотиками. Сначала деда похоронил от заболевания простаты, потом отца… Жил как жилось, пора и мне честь знать!
С таким махровым пессимизмом товарищ Де Гроте был не согласен.
– Мой друг, не нам с тобой решать, когда пора жить, а когда пора умирать. К счастью, это решает только Бог. Знаешь что, я за тебя, Ронни, словечко замолвлю моему дяде, профессору. Он хоть и на пенсии, но иногда пациентов принимает… Ты забыл, когда нас с женой и детьми хозяин квартиры на улицу выгнал, кто нам дал кров?.. Не помнишь? Это был ты, теперь мой черед прийти на помощь.
Профессор-уролог, которому порядком надоел заслуженный отдых, принял Де Гроте радушно и внимательно выслушал мужчину, потом с пристрастием осмотрел.
– Вы хотите продолжать жить или умирать в муках? – спросил доктор.
– Доктор, не надо крутить вокруг да около. Вряд ли я добровольно бы выбрал такую жизнь, какую и врагу не пожелаешь. Я буду очень вам признателен, доктор, за правдивый диагноз, каким бы он ни был.
– Молодой человек, разрешите полюбопытствовать, когда вы жили активной половой жизнью в последний раз?
– Спросите что-нибудь легче. Я уже не помню, сколько лет я не спал с женщиной, думаю… лет… 15.
– Тогда позовите ко мне вашу жену, и я ей объясню значение активного секса для вашей жизни. Понимаете…
Тут Ронни передернуло, и он перебил доктора:
– Лучше смерть, и поскорее, чем лечь с этой ведьмой в одну постель.
– Тогда у вас в наличии есть только два варианта: умирать от рака простаты или найти себе подружку.
– Я подумаю, доктор. Когда мне приходить за результатом полного обследования?.. Хорошо, договорились, через три дня я буду у вас. Только прошу, скажите мне всю правду, не надо меня щадить!
Ронни попрощался с доктором и отправился домой, теперь от него ничего не зависело, а результаты лабораторного обследования только определяли сроки его жизни на этом свете.
Августовский день клонился к вечеру, становилось душно, и приторно сладко пахли цветы. Мужчина шел домой, и ему вдруг показалось, что он живет не своей жизнью, что-то перепуталось в его судьбе, но что?.. Доктор убежден, что многолетнее воздержание в браке погубило его жизнь, и он настоятельно рекомендует ему заняться любовью с нелюбимыми женщинами, будучи женатым человеком. Теперь ему надо выбрать одно из двух: или стать распутником, или умирать в муках, как его отец, но в любом случае его ждал бесславный уход в небытие.
Только одного Де Гроте не учел в своих жизненных прогнозах, что, вопреки всем его ожиданиям и логическим предположениям, на свете существовала та единственная женщина, которая была рождена для него, которая могла вдохнуть в его жизнь любовь и стать его судьбой, но не ему, а другому мужчине она отдала свое сердце.
Ронни и Вера находились в этот день далеко друг от друга, и по законам реального мира их пути не могли пересечься ни в прошлом, ни в будущем. Слишком разными были они в своем жизненном опыте и в своем личном мировоззрении. Слишком разными были государственные устои и общественные ценности в странах, где им было суждено родиться и стать взрослыми людьми.
Хотя даже если бы они по счастливой случайности встретились в этот августовский день, то Ронни прошел бы мимо Веры, не заметив ее трепетного сердца, а Вера увидела бы в нем лишь огорченного жизнью женоненавистника.
Они оба с самого детства хотели быть хорошими людьми, оба мечтали честно трудиться и радоваться жизни на работе и в семье, но счастье – редкий дар в этом мире. Ронни и Вера доверились своим судьбам, ибо были уверены, что чудес не бывает. Судьбе человека безразлично, счастлив ли он на своем жизненном пути или нет, ей лишь бы довести его до смертного одра и сказать: «Прощай!»
Счастье человека в том, что пути Господни для него неисповедимы...
Вера и рыцарь ее сердца Роман в 6 книгах 2-4
© Copyright: Владимир Де Ланге, 2023
Свидетельство о публикации №223101200074
Свидетельство о публикации №223101200074
Рецензии