10. Люди из мезонина

Часть II, Глава 1.10

Люди из мезонина

         Самой загадочной и, до определенного времени, не изученной частью нашего дома являлся для меня мезонин. В нем мне, хоть и недолго, но довелось пожить. Наш дом в плане походил на букву "Г" и состоял из двух отдельных построек, одноэтажной с мезонином и подноценным здание в два этажа. Два здания объединяля крутая лестница, ведущая на второй этаж. Двухэтажная часть дома выходила фасадом в переулок, боковой часть во двор и имела такое достоинство как застекленные балконы, походящие на террасы. Другая часть, одноэтажная, была обращена своим фасадом внутрь двора и имела достопримечательность в виде мезонина.

         Как оказалось позже, внутри мезонина находилась небольшая квартира с минимальными удобствами в виде туалета и крана с водой. Она состоящая из двух изолированных квадратных комнат и большого коридора, служившего одновременно и кухней.

         С площадки второго этажа в мезонин вели вверх несколько ступеней. Начиналась квартира небольшими синями, далее переходящими в коридор с кухней. В конце его по обе стороны, как крылья птицы, располагались комнаты. Окна комнат выходили на разные стороны дома. Одно, солнечное, в наш двор. Другое, затененное сенью огромной лещины, в соседний. В квартире, имелась раковина с краном, из которого лилась только холодная вода. У входа в квартиру находилась туалетная кабинка. Все остальные гигиенические процедуры совершались жильцами в бане на Потешной улице. Некоторые любители посещали и Богородские бани.
 
         В солнечной комнате мезонина проживала тихая старушка по имени Акулина. Окно ее комнаты выходило в сторону нашего двора. Летом можно было видеть Акулину, молчаливо наблюдающую из окна, за происходящим во дворе событиями. Ее голова в белом платочке была хорошо видна детям, играющем во дворе. Вниз, по крутой и длинной лестнице, Акулина никогда не спускалась. Почтальонша, заходившая к нам во двор с большой  коричневой сумкой, часто просила соседского Борьку сбегать наверх по длинной лестнице и занести бабушке письмо или газеты. Одному богу известно, кто слал старушке письма. Вскоре Акулина умерла и в моей памяти не осталось ничего кроме ее головы в белом платочке и уже по тем временам ставшего старомодным, ее имени. После смерти Акулины, претендентов на ее комнату не обнаружилось. Мать "подсуетилась" в ЖЭКе и прописала нас в акулинину комнату и вскоре мы заехали в нее на законных основаниях, незаконно заняв обе комнаты, ввиду отсутствия других квартирантов-соседей. Тех соседей из мезонина я не видела никогда, только слышала о их существовании из разговоров взрослых.

       Жить в мезонине было очень удобно, так как остальная часть нашей семьи в составе шести человек, проживала здесь же, на первом этаже, в смежном крыле дома.

         Жилплощадь покойной Акулины была полна света. Солнечные лучи не заслонял даже старый тополь, вытянувшийся вровень с крышей мезонина и наклонившийся под углом, вбок. В квадратной комнате пол, как и во всех верхних квартирах, был покат. С высоты второго этажа было многое видно и мне это очень нравилось. На какое-то время я стала даже владелицей собственной комнаты, которая не принадлежала нам, но пустовала и была незаконно занята. Однако длилось это счастье недолго.

         Оказалось, что в сумрачной комнате с окном, выходящим во  двор соседнего одноэтажного домика-избушки, была прописана Светка по прозвищу Чикмара. Вскоре, после нашего заселения в мезонин, она вернулась жить в свою "светелку", сбежав от мужа-хулигана.

         "Смуглянка" Светка оказалась жилистой, энергичной и неунывающей молодой женщиной лет тридцати. Она часто громко смеялась или даже улыбалась, обнажая при этом два ряда крупных и по-лошадиному некрасивых зубов. Ее смуглое лицо при этом тоже смеялось, преждевременно обзаводясь крупными носогубными складками и мелкими морщинками под глазами. Сама же Светка становилась похожа на представителя породы парнокопытных, но никак ни на какую-то там непонятную Чикмару. Откуда взялось это прозвище, неизвестно, но среди дворовых молодух, к коим относились и моя мать и тетка, она прозывалась за глаза именно так: Светка – Чикмара. Возможно прозвище было связано с девичьей фамилией Светки или с особенностями ее внешности. Так или иначе, но кличка ей шла и была закреплена за Светкой покуда стоял наш дом.

Про саму Светку было известно не много. Ее муж, непутевый Славка Беликов, был не только уголовником, хулиганом и пьяницей, но поговаривали что и наркоманом. Славка регулярно и жестоко избивал Светку, проживающую на его жилплощади. Об избиениях, ровно как и о других преступлениях светкиного мужа, по каким-то неведомым информационным каналам, становилось известно всему нашему двору. И, терпевшая регулярные побои Светка постоянно в нашем мезонине не проживала, все соседи знали о ее проблемах. Время от времени она, избитая в кровь и вся приползала в мезонин, чтобы отлежатся и зализать раны. После она снова куда-то исчезала, видимо возвращалась к мужу, чтобы получить новую порцию тумаков.

         Однажды мне довелось увидеть ее мужа и мучителя, Славку. Он заявился в наш двор, преследуя по-видимому очередную коварную цель. Толи денег хотел от Свтки, то ли просто руки чесались, бить было не кого. Он не поднялся в мезонин, послал туда Борьку и, присев на крыльцо начал курить папиросу. Даже будучи ребенком, я почувствовала в нем слабохарактерного, трусливого, неумного и погрязшего в пороках, тщетно пытающегося придать себе добропорядочный вид, еще молодого человека. Удавалось это ему плохо. Даже для меня ребенка он был весь как на ладони. Запомнились его пустые круглые, не выражающие ничего кроме страха, стеклянные глаза дикого зверя. Они предательски блестели белками на красно-смуглом, то ли от солнца, то ли от пьянок и курева, лице. Он чего-то жаждал и было ясно, что пришел не для того, чтобы пожалеть избитую им жену или просить у нее прощения. Никчемный мужик знал за чем пришел. Светка являлась единственным источником его благосостояния.

         Беликов вызвал у меня чувство отторжения и неприязни, как несъедобный испорченный и не приносящий пользы ядовитый плод. Славка пришел в наш двор, чтоб уговорить Светку вернуться к нему, а заодно и поиметь от нее денег на очередную дозу дурмана. Но видно последняя капля уже переполнила чашу безмерного терпения Светки. В результате, не дождавшись жены и поднявшись в мезонин, он надавал ей новых тумаков. Нечеловеческие крики Чикмары услышали соседи и вызвали милицию. Милиция приехала на удивление быстро и забрала хулигана. Позже выяснилось, что намедни в пьяной драке, Славка кого-то то ли зарезал, то ли убил. Был суд и ему припаяли десять лет. Светка наконец-то спокойно вздохнула и куда-то пропала. В нашем дворе она не появлялась очень долго. Казалось, что она пропала навсегда. Именно во время всех этих событий мы с матерью, ни о чем не подозревая, перебрались жить в мезонин.

И вот настал день Икс. Светка вернулась в свою комнату. Вернулась она не одна, а с дочкой. Они заняли свою комнату в мезонине, окно которой выходило на соседний двор. Эта комната числилась за Светкой. Я лишилась отдельной комнаты, а мать даже плакала оттого, что теперь ей придется жить с соседями. Почему-то для нее это явилось трагедией, равно понижением личного статуса.
Светкина дочка, Ира, была девочкой лет шести, на год-два младше меня. Несмотря на плохую наследственность, Ира была серьезной и ответственной девочкой. Все школьные годы она была отличницей и даже побывала в пионерском лагере «Артек», что для тех лет приравнивалось к фантастической поездке за границу.

Надо сказать, что после своего избавления от мужа, Светка твердо встала на ноги и даже, работая на «Красном богатыре», добилась некоторого карьерного роста. На калошной фабрике она стала профсоюзным деятелем, обеспечив себе и дочери на долгие годы производственный авторитет и безбедное существование. Умерла Светка рано, лет в пятьдесят. Она серьезно страдала от болезни сосудов ног. Это было странно, так как ее ноги, как и сама Светка имели вполне спортивный и поджарый вид. Светкина дочь Ира отучилась в институте Управления, вышла замуж и родила ребенка. Для меня наши соседи по мезонину так и остались чужими и будто случайными жителями нашего дома.

         Через какое-то время мы с матерью, чтобы не жить в коммунальной квартире,  вновь сменили прописку и перебрались на первый этаж в, освободившуюся к тому времени, квартиру Сугробовых. Там у меня также появилась своя комната. Накануне переезда мне исполнилось одиннадцать лет. Я стала ранимым и скрытным подростком, страдающим от нехватки любви и непонимания со стороны взрослых. В тех обстоятельствах отдельная комната стала мне как нельзя кстати. Я читала книги, много думала о жизни и много страдала.

         Когда наш расселенный дом почти опустел и настала осень с нескончаемыми моросящими дождями, стало особенно грустно. Окно моей комнаты выходило во двор, от которого осталось лишь одно название. Из него можно было видеть голый распаханный, не успевший даже зарасти сорняками, пустырь, на котором совсем недавно стоял дом моей лучшей подруги. Дальше проезжая часть – 3-я улица Бухвостова. За ней налево и направо, на месте бывших уютных и знакомых с детства двориков, бесконечные пустыри и возведенные заборы стройплощадок. Над всей этой разрухой царствовала осенняя распутица, а попросту беспролазное глинистое месиво. Сверху нависало низкое серое свинцовое небо из которого нескончаемо капал нудный дождь, от которого под окнами дрожали последние листики сирени и жасмина.  Сказать, что было грустно - ничего не сказать. Глядя на обезлюдившие переулки, на покинутые и разрушенные дома друзей, душу раздирала тоска и хотелось выть.

         Дверь нашей очередной квартиры выходила в сад, когда-то так любовно устроенный Сугробовыми. Сквозь поредевшую листву был виден ряд дворовых сараев. Они стояли покосившимся серым строем, как старые облезлые оловянные солдатики. Временами их фасад поблескивал на редком солнце, уцелевшей местами золотой краской, напоминая о скоротечности бытия и верящем в чудеса старике Андроне.