К 1993 году Иосиф Бродский Посвящение Чехову

Нашла в сети неожиданно интересное стихотворение 1993 года - посвящение Антону Чехову от Иосифа Бродского, и хотя мне было тогда всего 10 лет, а Алексею Валерьевичу Серебрякову уже 29 - я заинтересовалась эпохой 1993 года после фильма 1993 год - как бы на меня постоянно высвечиваются стихотворения и песни той поры.

К чему бы это? Если читателям покажется интересным - необычное, на мой взгляд, стихотворение 51-летнего Бродского - дань тогда человеку, которого мы проходили в школьной программе - Антону Павловичу Чехову. Показалось интересным. Кстати, Алексей Валерьевич Серебряков Чехова играл. Чайка. Хотела сказать - Джонатан Ливингстон... люблю Алексея Валерьевича Серебрякова и рада, что

 - Алексей Валерьевич Серебряков не пострадает, я Алексея Валерьевича Серебрякова люблю  и жду нашей с ним встречи.

Иосиф Бродский

Посвящается Чехову

Закат, покидая веранду, задерживается на самоваре.
Но чай остыл или выпит; в блюдце с вареньем – муха.
И тяжелый шиньон очень к лицу Варваре
Андреевне. В профиль – особенно. Крахмальная блузка глухо
застегнута у подбородка. В кресле, с погасшей трубкой.
Вяльцев шуршит газетой Недоброво.
У Варвары Андреевны под шелестящей юбкой
ни-че-го.
Рояль чернеет в гостиной, прислушиваясь к овации
жестких листьев боярышника. Взятые наугад
аккорды студента Максимова будят в саду цикад,
и утки в прозрачном небе, в предчувствии авиации,
плывут в направленьи Германии. Лампа не зажжена,
и Дуня тайком в кабинете читает письмо от Никки.
Дурнушка, но как сложена! и так не похожа на
книги.
Поэтому Эрлих морщится, когда Карташев зовет
сразиться в картишки с ним, доктором и Пригожиным.
Легче прихлопнуть муху, чем отмахнуться от
мыслей о голой племяннице, спасающейся на кожаном
диване от комаров и от жары вообще.
Пригожин сдает, как ест, всем животом на столике.
Спросить, что ли, доктора о большом прыще?
Но стоит ли?
Душные летние сумерки, близорукое время дня,
пора, когда всякое целое теряет одну десятую.
«Вас в коломянковой паре можно принять за статую
в дальнем конце аллеи, Петр Ильич». «Меня?» -
смущается деланно Эрлих, протирая платком пенсне.
Но правда: близкое в сумерках сходится в чем-то с далью,
и Эрлих пытается вспомнить, сколько раз он имел Наталью
Федоровну во сне.
Но любит ли Вяльцева доктора? Деревья со всех сторон
Липнут к распахнутым окнам усадьбы, как девки к парню.
У них и следует спрашивать, у ихних ворон и крон,
у вяза, проникшего в частности к Варваре Андреевне в спальню;
он единственный видит хозяйку в одних чулках.
Снаружи Дуня зовет купаться в вечернем озере.
Вскочить, опрокинув столик! Но трудно, когда в руках
Все козыри.
И хор цикад нарастает по мере того, как число
3
Звезд в саду увеличивается. и кажется ихним голосом.
Что – если в самом деле? «Куда меня занесло?» -
думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.
До станции – тридцать верст; где-то петух поет.
Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.
В провинции тоже никто никому не дает.
Как в космосе.
1993