Мемуары В. Мизандронцевой собраны в книгу

Татьяна Баева издала отдельной книгой мемуары своей бабушки, журналистки из Тулуна Веры Мизандронцевой. Семейные хроники теперь не только в сети, но и на бумаге
________________________________________


Родилась я в городе Петрограде в 1908 году. Но жить там не пришлось. Всё произошло случайно. Моя семья – отец, мать и старшая сестра жили тогда в Казани, ждали второго ребенка – меня. И вдруг мама внезапно заболела. Обе наши жизни были в опасности. И решил отец везти маму в Петроград, там у нее родня жила и там, как считали родители, врачи были получше. Все обошлось благополучно, и мы вернулись домой. Много лет прошло с тех пор, а я знала о своей родине лишь понаслышке, но все же гордилась, что родилась в городе, где жил и работал Владимир Ильич Ленин.


Моя мама была русская, папа армянин. Мама преподавала языки в кадетском корпусе, папа был офицер царской армии. Мы отца даже больше, чем маму любили, хотя он воспитывал нас по-спартански. Семья была – три девочки и только один самый маленький мальчик. А на мамин вопрос: «Ты что, из девчонок солдат готовишь?», он отвечал полушутя, полусерьезно: «Нет, генералов!» Генералами мы, правда, не стали, но такое воспитание сослужило нам верную службу. И мама тоже неплохо придумала. Один день недели она заставляла нас говорить только по-французски, другой – по-немецки, что тоже в жизни пригодилось.


Первая мировая война, что разразилась в 1914 году, принесла в нашу жизнь первое большое горе. Папа воюет, ни о чем плохом как-то не думали. А оно пришло. Самое страшное! Самое непоправимое! В газете, что привезла из города мама, в длинном списке убитых стояла фамилия и нашего отца.

Недалеко от города в деревне Ключи жила наша бабушка – мамина мама. У неё был маленький домик, а из хозяйства одни только пчелки, остальное всё продала, когда был убит на русско-японской войне наш дед. Тут и домик пришлось продать и с пчёлками расстаться. А жить всё труднее было. И решила мама отправить нас двоих – младших - к папиному брату в Астрахань. Поехали с бабушкой. Маму дядя принимать отказался. А бабушку нашу здесь даже за общий стол не садили. Она ела одна на кухне. Сначала была непонятна причина такого запрета. Оказалось, что вся дядина семья отреклась от отца за то, что он - армянин женился на русской. После узнали и другое.

Когда нашему папе чин офицерский присваивали, его заставили фамилию сменить Мизандронъянц на Мизандронцев. Царю надо было разжигать вражду между нациями, чтобы заглушить революционное движение в стране.

У дяди мы жили недолго. Не могли такое терпеть, уехали. Вернулись домой. Но не бросила нас родня, деньги и посылки слал мамин брат – петроградский дядя.

Он слал нам деньги и посылки. И снова война – Гражданская. Не стало и дяди. И вот в это трудное для страны время, партия, лично Владимир Ильич Ленин принимают решение спасать детей, будущее страны, вывести с Запада на Восток многодетные семьи, потерявшие кормильцев. С этой целью создается поезд. Это обыкновенный товарный вагон с нарами в два ряда и железной печкой посередине под названием «теплушка». Мы тоже становимся ее пассажирами.

Ехали долго, путь был опасным. В городах часто менялись власти. Белые банды спускали под откос поезда. Но нас берегли чекисты. Они заранее узнавали о подходе белых и тогда наш вагон запирали наглухо и ставили в тупик. Тогда уж и хлеба не было, который получали на вокзалах по карточкам, и воды. Терпели, а бабушка говорила: «Лишь бы выжить». И рассказывала нам длинные сказки с хорошим концом, и давали в день по сухарику. Были и вынужденные остановки, когда заболевали дети. У нас таких было две (из-за младшего брата) в Новониколаевске, теперь Новосибирск, и в Екатеринбурге (теперь Свердловск). Там мне пришлось даже в школе год проучиться. А всего школ у меня в жизни было пять. В итоге выехали мы из Казани в 1919 году, а в Иркутск приехали в 1921.

Мне, тогдашней девчонке, казалось, что в Сибири бегают по улицам медведи, страшные морозы и люди тоже злые и холодные. Так говорила бабушка. Но на самом деле оказалось, что теплее и вернее, чем сибиряки, я людей в своей жизни не встречала. В Иркутске мы и наелись впервые досыта, выспались в кроватях и ощутили ласку, не только родных, но и незнакомых нам раньше людей.

Иркутск был конечным пунктом в выданной нам в Казани путевке. Там у мамы сестра жила старшая сестра, комсомолка 20-го года, ЧОНовка, поступила в Иркутскую Совпартшколу. Нас с младшей приняли Сиропитательный дом имени Елизаветы Медведниковой, был такой в Иркутске в предместье Рабочем. Младший братишка жил у тетки, там тоже мальчики были. А вот с мамой хуже получилось. В то время в маминых «языках» особой необходимости не было, а вот заведующая детским домом для голодающих детей Поволжья, что открылся в небольшом городке Иркутской губернии Балаганске, была даже очень необходима. Ею и стала наша мама. А я закончила там пятую по счету сельскую школу-девятилетку. Была эта школа длинная, деревянная, одноэтажная. Не было в ней не то что бассейна, который сейчас есть в каждой школе, а даже столовой. А вот оркестр народных инструментов и школьный театр (хотите верьте – хотите нет) были. Причем, самими нами созданные и управляемые, а в 1921 году, когда Иркутск объявил сбор средств в пользу голодающих, наш маленький город занял одно из первых мест и только за счет школы.

Так и определилась моя профессия. Закрылся за ненадобностью детдом. Мы вернулись в Иркутск. Я закончила студию при драматическом театре и вместе с мужем, который уже появился и с ребеночком, который еще не родился, уехала в рабочий театр города Киренска.

Трудно жилось в том тридцатом актерам. Больших дотаций давать государство еще не имело возможности. Коллектив был небольшой, о декретном отпуске думать не приходилось, да и был он в то время всего-ничего. Так что пришлось сначала в суфлерскую будку сесть, а потом свою девчоночку на спектакли таскать. Так сказать приобщать к культуре с младенческих лет.

А когда сезон закончился и весной повеяло, мы так домой заторопились, что не могли даже парохода ждать, повезли свою наследницу на барже с гвоздями, благо капитан пошел навстречу. Но как не приятно было под маминым крылышком царствовать, звала работа. На этот раз таким городом стал Канск. Несколько слов об актерской жизни в то время. Шла она как-то по старинке, в отрыве от политики, от событий, происходящих в стране и за рубежом. Газет читать времени не хватало, надо было роли зубрить. Репертуар менялся часто, город был небольшой. Вот и решил наш местком избрать политинформатора, и выбор пал на меня. Может быть потому, что памятью обладала в то время исключительной. И вот, когда я потом полностью занялась этой работой, убедилась, что пропагандисту, политинформатору, агитатору неплохо быть немножечко актером, в хорошем смысле этого слова. Театральная студия, плюс вечерний университет марксизма-ленинизма, дали мне возможность не только самодеятельностью руководить, но и всю жизнь проработать на политико-массовой работе, которая и сейчас дает мне огромное удовлетворение.

Были потом у меня еще и Черемхово, и Красноярск, и снова жизнь на колесах, с той только разницей, что поезд был пассажирский, вагон благоустроенный, а мы – актеры рабочего передвижного театра Запсибкрайсоюза, работающие по маршруту Иркутск – Новосибирск.


В середине 30-х годов вроде бы и завершилась наша бродячая жизнь. Муж был переведен на работу в Обком Союза работников искусств, я стала диктором и сотрудником литературно-драматической труппы радиокомитета. Жизнь налаживалась. Росли хорошие дети. Подала заявление в партию.

Все смела, разрушила война. А еще раньше были 1937-38 годы. Сначала арестовали мужа моей сестры. Человека, на которого я равнялась, делами которого восхищалась, коммуниста, члена Обкома КПСС, комсомольца 20-го года Ивана Васильевича Галкина. А чуть позже теплым июньским утром, когда особенно крепко спалось, потому как был отпуск, а на столе ждали своего часа железнодорожные билеты и путевки в Крымский дом отдыха, вошли в квартиру чужие люди, предъявили ордер на право такого вторжения, все перерыли… и не стало с тех пор у меня мужа, а у моих ребят – отца.

Вскорости мне вернули заявление о приеме в партию, не объяснив даже почему. Через несколько дней, когда чаша уже была переполнена, вызвал новый председатель радиокомитета (старый, давший мне рекомендацию, тоже был арестован) и сказал, что я их больше, как диктор, не устраиваю и предложил, жалея моих детей, должность машинистки. Хорошо еще, что у мужа машинка была, и я между делом печатать научилась.

Трудной была наша жизнь в те предвоенные годы. Только через несколько лет мы с сестрой узнали, что мой муж умер, а ее муж расстрелян. И вот теперь, когда вспоминаю об этом, мучает мысль, как могла тогда наша партия, членом которой я уже более 40 лет состою, проглядеть содеянное. Как могла в то время, когда в Европе уже бушевала война, когда голову поднял фашизм и для многих умов уже были ясны намерения Гитлера, допустить такое? Дорого стоила Родине эта «ошибка», она потеряла много верных и нужных стране людей.

Потом была долгая жизнь в Усолье. Дети. Внуки. Правнуки. И вот по воле партии, претворяющей в жизнь ленинские мечты и планы, началось строительство одной из самых мощных гидроэлектростанций Сибири – Братской ГЭС. Мы жили рядом и на эту комсомольскую стройку поехали по путевкам и мои дети. Естественно, что зачастила туда и я. Поезда вначале туда не ходили, моим транспортом стал автобус. Был он маленький, всегда битком набитый, возил нас до села Покосного. Где как поется в песне «хороводят березки с соснами». А за ним начиналась огромная стройка, белел палаточный город, горели костры, всегда спешили люди и туча мошки вилась над ними.

Сам Братск тогда был небольшой, серенький, с единственной школой. Даже наш Тулун (мешок по-бурятски) во многом превосходил его. Но ездила я туда не только к детям и внукам, нет. Вела беседы со строителями и в газету писала. Крепко полюбила эту бродячую жизнь. Братск стал городом моей мечты. Слегка гордилась, что удалось вложить в эту большую стройку небольшой кусочек своего труда, за что и получила нагрудный знак «За строительство ЛЭП-500»

Прошло еще немного лет и продолжением Братской стала Усть-Илимская ГЭС, строили которую в основном братчане и тоже мои дети. Ну что ж, и туда путь нам старикам не был заказан. Да и я юридически на пенсию ушла, следовательно, времени стало чуточку больше, а с транспортом – легче. И часто вспоминается, как приехавший на эту стройку в 70-х годах Алексей Николаевич Косыгин, назвав Братск полюсом мужества комсомолии 60-х, сказал: «С таким народом можно горы своротить». И своротили, как вам известно.