Ты гуляй, мой конь, пока не зауздаю. Часть 16

8 сентября 2023. Не жарко: плюс шесть. Солнечно. Утро: 7.55. Подвела часы – они остановились, не полностью завела. Необходимо учесть, и впредь внимательнее заводить, чтоб лишний раз не проверять время по смартфону, ибо каждое его включение съедает один процент зарядки.

Окно запотело. Спала нормально. Тепло, хоть и с вечера уже не топила. Изба прогрелась, подсыхает. В лесу постоянно сны, а в селе - редкость. В голове почему-то крутится песня: «Россия вольная, страна чудесная – леса, луга, равнины и поля». Не помню, чтоб последние десятилетия её исполняли по телевизору. А тут неожиданно она вспомнилась во сне, будто включен радиоприёмник, или же, я улавливаю радиоволны сама. Мысли: по телеку по центральном программам только английские песни крутят, а если русские, то на корявом английском языке, мелодии ни о чём. А раньше просыпаешься и слышешь песни про страну, хлеба, реки, поля. Сейчас её только по великим праздникам вспоминают. И не ощущаешь, что – Россия, живу в России – сплошняком Америка, культ английского. Не откладывается в мозгу людей, нет самоощущения россиянина – выдавливается всем, чем угодно. Да реклама Совкмбанка каждый день, пять минут с двадцать пятым кадром, чтоб кредиты брали, сотовые операторы- подключались к ним. Чему удивляться, что пенсионеры берут кредиты неподъёмные, - сидят у экранов сутками, мозги промыты, вот и берут.

Во сне запомнила:
- Снилась школа, подростки мальчики, среди них выделяется, ясно его вижу, черноволосый татарчонок, мой одноклассник. Красив! Низенький, как запомнился с детства. Рост метр с кепкой. Вижу его несколько раз, не в первом сне. Почему-то запомнился, и несу память именно о нём сквозь года взрослости. Хорошо вижу лицо, глаза, даже одежду – ту! Ещё советских времён. Подумала во сне: красив, мужествен. И тут же думаю, - это я, а не он, и вижу себя в его лице, типа кошу под мальчика. И тут же: «Негоже! Надо одеваться красивей! – девушкой».

В шестом классе мне единственной из девочек на 8-ое Марта кто-то подарил подарок: настоящую матрёшку - расписную. Она – традиционно деревянная, складная, из четырёх более мелких расписных, и одной маленькой в центре. Все раскручивались, кроме последней. Тайно положили в парту. Красивая! Матрёшка настоящая! Долго её хранила. Потом куда то исчезла. Тогда помню: захожу в класс, уже не первой, мальчишки, как и принято, носятся, дерутся. Шум, гам. Вторая смена с двух часов дня. А я перед школой успеваю подняться на горы, известными только мне и козам тропами. Обожжена мартовским солнцем, пропахла подтаявшим снегом, ветром, горными вершинами. Усаживаюсь за парту, извлекаю учебники, тетради, кладу портфель в парту, а там – матрёшка! Достаю, рассматриваю. Немного стыдно. Тогда девочки стеснялись ещё оказываемому особому вниманию. Неловко. Думаю, -кто мне подарил?.. А мальчишки сбегают толпой в коридор. И с ними он, как-то не так себя ведёт, будто и не видит ничего. Какие только мысли тогда не крутились в моей ещё совсем детской, но уже взрослеющей голове?!..

Матрёшку забрала. Только делала вид, будто ничего и не случилось вовсе. Отсидела шесть уроков, отвечала как всегда на каждом, на каждом меня спрашивали – гоняли к доске. Удивлён особому вниманию в итоге весь класс. Никто не признался. Я подумала именно на этого мальчика интуитивно. С ним всегда дралась. Давала крепко ему по морде, когда лез. На переменах мальчишки зажимали девчонок в углу особо симпатичных, взрослеющих. Те визжали, не сопротивлялись. Я же, жестко дралась. Лупила всех без разбора по морде. – Сила была, ловкости не занимать! – каждый день поднималась на горные вершины, что окаймляли кольцом уральский прекраснейший город. А высота их над уровнем долины реки, над городской площадью, превышала многим сотни метров. Склоны крутые, скалистые. Непрерывно колотила камни, собирая коллекции окаменелой палеофауны древнего океана, оттого руки часто ободраны и приходилось в школу приходить с бинтами. Бинтовала сама.

Однажды, на перемене класс обступил учительницу, выспрашивая оценки. Мальчишки и тут не прекращали свои хулиганства. Пришлось врезать одному по морде, чтоб знал своё место. Классная – дура! Увидела и при классе сказала однокласснику, что постоянно срывал уроки и доставал всех девчонок на переменах, настраивая толпу, воображал себя типа главаря банды. Сам из пьющей семьи, жившей на окраине в старом домике, а я единственная, кто давала ему сдачи и его лупила. И этот раз врезала ему по морде за дело, чтоб сзади не лез под юбку. А учительница при всех стала настаивать, чтоб тот ударил меня – девочку, защищающую свою честь кулаками, переходящую в девичью пору. Ей не досуг было смотреть на переменах за классом: что там творилось в реальности. Она жила со мной в соседнем дворе. Не замужняя, - точнее - разведёнка. Ростила одна ребенка. Тот в итоге загремел в тюрьму. Позже в разговоре соседей узнала, что ещё и клеилась к моему отцу. Люто её возненавидела. А класс промолчал. – Девочки стеснялись жаловаться родителям, а школа делала вид, что не замечает.

Помню фамилию: Телепко. Он смолчал, - знал: по делу его лупила. А классную с той поры презирала не по-детски. Всегда была отличница, активистка, вела редколлегию, рисовала, сочиняла тексты, стихи, постоянно стенгазеты выпускала, выступала в школе во всех мероприятиях. Она вела химию, ботанику. А я готовилась поступать на геолога, много дополнительно читала по минералогии, химии; определяла минералы. Постоянно вела открытые уроки для толпы учителей со всего района, показывая как при помощи химических опытов определить вещества природные: отличать руду от мела, известняк от силикатов и т.д. На мне классная делала себе категории, выходила в передовики, как и вся школа.

С этого случая я изменилась. Не скажу, чтоб обиделась, - повзрослела, поняв: и взрослые – не идеалы. Перестала классную воспринимать, как человека, достойного уважения, старшего.
Один вид её вызывал стойкую неприязнь, брезгливость, антипатию. Решила ей не мстить, а не помогать больше. И перестала на классную реагировать, словно та пустое место; отказалась от выпуска газеты, участия в открытых уроках. Что тут же скинуло класс с постоянных первых мест в художественной самодеятельности.

Училка скидывала на меня – ребёнка, большинство забот, - работы, а тут пришлось самой крутиться. Ибо все сценарии мероприятий школьных, межшкольных, классных спихивала на меня, сама получала лишь лавры передовика. А мне приходилось сутками разрабатывать сценарии, собирать одноклассников, а те спешили, естественно, домой отдохнуть; с ними сотни раз репетировать, шить костюмы, писать транспаранты. Всем лень этим заниматься, а меня двигало чувство вбитого с пионерией долга. Непосильный груз общественной нагрузки, взваленный наглой учительницей на десятилетнего ребёнка, в итоге поднял осознанный протест. Я терпела, жутко уставая, хронически не высыпаясь, не доедая, две смены впахивая в школе, а потом дома- ещё и уроки делать только из чувства долга, а теперь, своим мерзким поведением классная сняла с отличницы, активистки груз ответственности.

Как только коассная не пыталась до восьмого класса «подлизаться» ко мне, как не улыбалась, не льстила, только мне как соседке были известны и её временные любовники, личная жизнь, чтоб навсегда начать презирать. Уже выйдя замуж, родив, встретила её на городской улице. Та, словно ничего и не произошло годами прежде, подошла, расспрашивая про сына. Закрыла от её глаз младенца. Сухо ответила: всё прекрасно! И ушла, не оборачиваясь, - неприязнь не ушла с годами. Мне не простить взрослую женщину никогда, что заставила при всех мальчика ударить девочку, когда та защищала свою женскую честь от грубого, уже не детского, домогательства, тем более -учителя, мать, классного руководителя. Фамилия её - Никонова Н.Д., до сих пор несёт в моём естестве негатив. Классная жаловалась родителям, те пытались помирить. – Ничего не ответила, - не рассказать же истинную причину. Отец понял, и плюнул.

Помню, однажды, собрав девчонок после урока, наконец решили собственными силами защитить себя: зажали в углу главаря – Телепко, пригрозили ему. Помню, как тот испугался. Неприятно было глядеть на главаря, струсившего перед девчонками. Каково же было нам, когда каждую перемену кого-то толпа мальчишек зажимала в углах и лезла под юбки, щупала ещё не сформированные груди. Помню, растерялась и врезала ему. Только самой стало гадко, от того, что впервые ударила того, кто струсил и не защищается. С той поры на переменах стало нам легче. И скоро мальчишки перешли в стадию юношество, стали защищать нас от другой шпаны. Полагаться на здравомыслие учителей, тем более на их защиту не приходилось. Для меня стало открытием, как такой агрессор, что возглавлял школьную банду, струсил, оказавшись в углу, в окружении одноклассниц, над которыми издевался. Я видела его страх. Потом он исчез из школы. До восьмого не дотянул, поговаривали: попал по малолетки в колонию.

Со временем мы повзрослели и вышли из той поры беспредела подросткового, перейдя на новые товарищеские отношения. А тогда моя классная сказала, чтоб хулиган ударил меня и он по её приказу при всех меня ударил - у неё на глазах, а та смотрела с какой-то ненавистью, мне не понятной. Потом узнала: она клеилась к моему отцу, да тот её отшил. Я была отличница, редактор стенгазеты, активистка во всём. Пионерка. Тогда глядела на бабу-училку, - в её глазах – злость!

Подумала о ней очень скверно. На переменах всегда творилась жуть в классе. В классе сорок семь человек! А учителя не вмешивались. Закрывали глаза на происходящий беспредел. Мальчишки регулярно приносили в класс человечьи черепа с кладбищ, с могил; змей, жуков, ужей мучили. Всех девчонок пугали. Те визжали, а я не боялась. Засовывали одноклассницам за шиворот, в волосы. Крики в школе на переменах стояли дикие. А классная требовала от меня – ребёнка! Дисциплины класса, показателей, успеваемости по предметам, первых мест на всяческих конкурсах танцев народов республик СССР, маршах строем, регулярного выпуска стенгазеты, показателей на олимпиадах, бесконечных открытых уроков. Уборка класса и та возлагалась под мою ответственность, как председателя пионерского отряда.

Перед открытыми уроками неизменно раздавались отличникам записки с вопросами, которые нужно выучить и на уроке отвечать - типа экспромтом. Урок показной заранее репетировался. Все ответы заучивались наизусть. Собирали учителей численностью больше численности нашего класса. В классе накапливалось до сотни человек, перед которыми мне постоянно приходилось выступать. Ненавидела эти открытые уроки. Для учебного процесса они ничего не давали. В итоге невзлюбила их люто, начиная понимать ложь взрослых. И как могла стала сопротивляться отказами. Пошли жалобы родителям, лесть, уговоры.

В итоге добилась, заставив переизбрать себя из председателей совета пионерского отряда, дружины, ибо уставала дико, и перестала верить взрослым. Дополнительно просиживая в школе на ежедневных мероприятиях смену, без еды, а потом дома ночами приходилось еще делать домашку, все выходные рисовать газеты, сочинять стихи, на что уходили не час времени, - сутки. В школе же наседала классная, будто не она за всё получает деньги, а я - одиннадцатилетний ребёнок, на которую взвалила большую часть своей ответственности и работу. И ещё обязана была отвечать за десциплину в классе, на переменах и на уроках, ежедневно отчитываться; каждое утро вести политинформации. В итоге уставала неимоверно. Не хватало ни сил, ни времени на час отдыха, хронически не досыпала. А с меня всё требовали и требовали показателей класса. - С ребёнка! И класс в итоге неизменно выходил на первые места, классная же - в передовики.

Мы учились в шестом классе во вторую смену, а  приходилось приходить в первую и уходить позже всех на часы. Однажды, голодная, вымотавшаяся, два часа отсидела очередной раз на совете дружины в ленинской комнате, согласовывая планы мероприятий школы, прозвенел звонок, бежала с дальнего угла первого этажа на другой конец третьего, на первый уже свой урок. Забегаю в мыле в класс, -голоднющая, уставшая до предела, с раннего утра уже в школе, теперь шесть уроков своей второй смены до позднего вечера, после двух дня, это оканчивалось в двадцать, потом час уборка класса, стенгазета, заниматься с отстающими, идти к их родителям. Тогда ходить по родителям неуспевающих, подтягивать тех по предметам, возлагалось в обязанности на председателя пионерского отряда и совет отряда- не на учителя, то есть, на меня - бедного ребёнка десяти- одиннадцати лет.

Помню до сих пор:
- Бегу к парте. Лихорадочно извлекаю учебник, тетрадь, ручку. Классная в злобе, - не с той ноги встала или дома с очередным сожителем поцапалась (потом спилась!). Оказывается, - дежурные не вытерли после первой смены доску и не выстирали тряпку. Чистоту и наличие тряпки тоже должна контролировать, как и мел, я - а не классная!.. Учительница стала орать на меня за то, что дежурные не подготовили доску к её уроку. Подняла дежурного. Тот встал, молчит. Орёт на него. Тогда принято было вместо уроков час орать на школьников. Не тормозя, принялась кричать на меня, что не контролирую дежурных. А у меня от хронической усталости, от голода, голова кружится, - едва стою на ногах, нет никаких сил пошевелиться. С утра во рту ни крошки, ни глотка воды!..

Никонова заставила меня, как виновную, подняться и идти стирать тряпку, оря: «Мне, что ли самой идти?!- мочить тряпку?!..». Класс молчал, притихнув, уже привыкнув к разборкам. И тут я поняла, что больше так продолжаться не может. В душе поднялась волна протеста не детского. Видела, что мигере не досуг, что ребёнок, уже отработал смену за неё, просто так… – уродуя своё здоровье из-за постоянных перегрузок, навешанных общественных дел, едва справляющуюся уже с уроками (на домашку не хватало ни времени, ни сил). - Учила ночами, когда родители уже спали, а вставала в пять утра, задолго до подъёма отца на работу, бежала кросс по спящей городской улице, ибо занималась ещё и спортивной гимнастикой. И постоянные тренировки до десяти часов ночи после уроков. - Всё на пустой желудок.

Поняла, - если так будет продолжаться, скачусь в троечники, и здоровье угроблю А обиднее всего: не хватало времени ходить на горы, в лес, заниматься любимым делом. Я стояла у парты, молча, глядя в упор в глаза ведьме. Решила: больше не сдвинусь с места, не сделаю и шага. Никонова Надежда Дмитриевна, готовая меня разорвать в клочья, брызжа слюной, демонстративно ушла мочить сама тряпку, предварительно постояв у двери, всё ещё надеясь: испугаюсь, усовестюсь и послушаюсь её приказа.

Мне, действительно, было неловко перед взрослым человеком и перед застывшем классом, что молча наблюдал. Только не хватало физических сил даже говорить, - настолько устала от «пионерии». Я не знаю о чём думали тогда мои одноклассники. Они сидели за моей спиной, не шеаелясь. Вероятно просто боялись, привыкли маршировать. Усилием воли я стояла, как на расстреле, как на лобном месте, как декабристы. Ведьма зашла, недовольная, сама демонстративно стёрла записи предыдущего урока, - доску, без её команды я уже села. И ей пришлось вести, наконец-то! урок. Как всегда, весь урок, она гоняла меня у доски, с места, а я на все вопросы отвечала. И невозможно было придраться, - оотмстить.

С того дня мы люто возненавидели друг друга. Чтоб избавиться окончательно от непосильной, не нужной мне нагрузки председателя пионерского отряда, редактора стенгазеты и прочих общественных работ,  целенаправленно стала их не выполнять, игнорировать. Классная приходила в бешенство, ибо класс с первых мест по общественной работе тут же скатился вниз. Никто не брался и не мог выпускать газету, - никому не нужно, никто не рисовал вместо штатного художника учителям пособия по предметам, бесчисленные стенды. Я писала их масленой краской или своими акварелями, купленными на деньги родителей, а работал только отец. Мама болела.

Никонова бесилась, а я воевала молча. В итоге, не находя на строптивую отличницу управы, объявила о переизбрании председателя отряда, надеясь меня напугать. Я же решила идти до конца, игнорируя уже все классно-школьные мероприятия: сбегала с хоров, танцулек в горы. Сосредоточилась на учёбе и на подготовке к поступлению в горный вуз.

Классная в бешенстве собрала класс после урока. Выстроила вдоль парт по стойке «Смирно!». Всем хотелось скорее домой поесть, отдохнуть. Было жутко, страшно, стыдно, ощущала себя на расстреле, перед виселицей, однако решила вынести экзекуцию до конца. Под барабанную дробь и ор горна внесли знамя дружины в класс и объявили приговор о снятии меня с должности (Почётной!) председателя пионерского отряда, и избрании моей соперницы, что мальчишки толпою ежепеременно щупали в углах, ибо у той уже округлялись формы и появлялись первые признаки перехода от девочки в девушку, пошли месячные.

Та высоко держала голову и гордилась особым вниманием мальчишек, позволяя тем изучать строение своих телес, включая и подъюбных. Парадокс состоит в том, что повзрослев первой из одноклассниц, семейная жизнь у неё не сложилась из-за ранних абортов. В итоге у неё не могло быть своих детей, и она удочерила приёмного ребёнка! Выучилась на медсестру. Семейная жизнь не сложилась. Муж бросил. И она одна ростила девочку из детского дома. А классная покатилась под гору, муж бросил, таскалась, в итоге спилась. Когда родители мне сказали что умерла, у меня не шелохнулось внутри ничего. Не испытала сожаления. Подумала: «Бог всё видит!». Родители не знали реальности.

Не получается забыть тот момент, когда стояла у парты, - ощущение, словно прохожу через строй с шомполами. Что стою на расстреле. Поняла что чувствовали декабристы, выйдя на Сенатскую площадь. - Так же гремели барабаны, а они стояли, не шевелясь, понимая, что последует дальше; зная: ждёт виселица, пропустят сквозь строй с шомполами, сошлют в Сибирь. Только в Сибирь, на Север, уехала добровольно, по распределению, в ту тайгу, куда ссылали неугодных. Сложно словами передать тот жуткий момент. Позже много раз стояла перед страшным выбором, когда выбираешь: жить честно или погибнуть. Крохотной девочкой, вмиг повзрослевшей, приняла осмысленное решение и выбрала свободу, путём прохода сквозь строй ненависти, решив поступать на геолога, - учёба, и горы! Свобода от тирании взрослых.

Не знаю что видела тогда в моём лице учительница. Однокашки спешили домой. Всё закончилось. Выжила! Классная молча ушла, поняв что не смогла меня – хрупкого ребёнка, сломать. Я оказалась морально выше и сильнее её. Дома мне ничего не сказали. Было очень тяжело на душе, гадко, стыдно, только такова цена свободы. Через неделю я вдохнула наконец-то свободно воздух гор. - Горы, лес, небо быстро восстановили утраченные и физические, и душевные силы, залечили раны несправедливости. Теперь мне не нужно было таскаться на фальшивые собрания, бегать по родителям учеников отстающих; завязала и с рисованием бесчисленных газет. Рисовала теперь лес для себя, на конкурсы - по своей воли. Всем нравилось, занимала первые места.

А новый председатель отряда, естественно, мгновенно сник, как и не нашлось желающих корпеть над стенгазетами, составлять разработки массовых выступлений. Классная оказалась бездарью. Класс покатился вниз, как и её почётная миссия передовика образования района – не на ком стало выезжать! Она бегала к родителям, заискивала передо мной, улыбалась, льстила, а я молча уходила. И больше не позволяла никому лишить меня юности и свободы!

- Почему только этот мальчик мне частенько тут снится?!.. – хулиган первый! Он единственный, кто отважился тогда подарить девочке на восьмое марта настоящий подарок! И подарил именно матрёшку – русскую! Хотя сам – татарчонок!.. Тогда интуитивно почувствовала его поддержку в столь сложной ситуации. Не помню ни имени его, ни фамилии. Какова его судьба?!.. - не знаю. После восьмого класса наши пути разошлись. Остался он лишь на старых фотоснимках.

Окончила отлично восьмилетку, у нас появилась новая классная - биологичка, мать моей подруги. А та матрёшка – как подтверждение, что веду себя верно, и те же мальчишки со мной считаются, тем более всегда помогала на контрольных, давала списывать и домашку тоже. В седьмом классе заточила кухонный нож под финку, ибо защищаться приходилось уже не от безобидных сверстников, а от переростков и «семейных перестарков». О том не принято писать. Юношеские банды окраин города пропускали в Широкий дол путем переговоров. Летом переплывала через реку и уходила в горы, там прячась -лесом всё дальше и дальше… Потом ночами вылазила через форточку, спрыгивала и уходила тёмными улицами на реку, прячась от людей. Обратно возвращалась опять же через форточку. Родители спали, не ведая, где бродит их дочь. Ночью проще прятаться. А без ножа в горах нельзя!..

Перед окном – тайга! А память упрямо ускользает в прошлое…



Ключевые слова: пионерия, класс, школа, классная, учитель, одноклассники, совет дружины, пионерский отряд, свобода, урок, перемена, матрёшка, подарок, изба, зимовье, окно, утро, тайга, Западная Сибирь, таёжник, осень, сентябрь, Приполярный Урал, Югра, ХМАО, окно, Урал.

Анонс: Таёжный экстрим. В таёжной избе. Сентябрьский день. Воспоминания о пионерии.

Фотоснимки автора. На фото: весна в горах Южного Урала. Цветёт верба.

Черновое.

Ты гуляй, мой конь, пока не зауздаю. Часть 16.