Липкая филантропия

       В нашем селе четверо справных мужиков держали пчёл. Качали мёд они, естественно, в разное время. Но ребятня каким-то особым нюхом чуяла, когда и в каком из четырёх дворов будет совершаться эта процедура. Возле нужных ворот собирался ребячий табунок и терпеливо ждал приглашения на пир.

     Согласно бытовавшему поверью, пчелиный бог благоволил тем хозяевам, которые привечали безгрешных чад. «Чада» про поверье слыхом не слыхивали, просто знали по опыту подросших предшественников, да и своему собственному – если качают мёд, значит, будет и угощение.
 
     Я уже не была новичком в этом промысле: в двух домах успела отведать лакомства. Сегодня наша ватага окопалась возле третьего. Хозяин этого дома имел имя Фёдор, и – самую большую пасеку в деревне. Потому даже прозвище у него было соответствующее: «Фёдор с мёдом».

     Ворота долго не открывались, и мы затеяли шумную игру, дабы напомнить хозяевам о своём присутствии. Наконец, в щель между створками ворот просунулась голова хозяйки и сказала: «Ну, чё шумите-то?! Заходите».

     На столе стояла миска со свежим мёдом, лежали ложки, точно по количеству пришедших (посчитали нас заблаговременно). Мы черпанули по паре раз и занервничали – без запивки мёд не шёл в горло. Шурка – самый старший из мальчишек попросил у хозяйки воды. Та, умильно улыбаясь, отвечала:
–   Не-ет, не положено. Вот сколько съедите без воды, то и ваше.
–   А в других домах нам и молока давали, и хлеба.
–   Ну, в других домах как хочут, так и делают. А мы делаем, как положено.

     Кто-то зачерпнул ещё по ложке, большинство уже не соблазнилось. В соседнем дворе тот же Шурка попросил воды. Мы напились, да с тем и отчалили.
 
     Очень мне хотелось выяснить – что это за правило такое, согласно которому не положено людям воду давать. И поскольку Шурка выказал себя солидным человеком, я спросила об этом у него.

–   Да нет никакого правила. Просто жадные они. Знают ведь, что без запивки никто много мёду не съест. Вроде и угостили, и не убыло. Они ведь и в лес за ягодами-грибами ходят только своей семьёй. Чтобы никто не узнал их урожайных мест. Другие ходят компаниями, и никто с пустыми руками не возвращается. А эти скорей удавятся, чем поделятся.
–   А-а, так вот почему их никто не любит!
–   И поэтому тоже. Но главное потому, что Фёдор на фронте хитрованил. Мой папка рассказывал, как этот выжига  в похоронном отряде пристроился. Другие мужики – кто погиб, кто руку-ногу потерял, а он даже царапины не получил. Зато нажился. Целый воз всякой всячины привёз: бабе своей – машинку швейную, сыночку – велосипед и аккордеон. Да тряпья всякого, не переносить.    
–   Шурка, так зачем мы к этим гадам ходили?!
–   Дураки потому что. Больше не пойдём. Через два дня у Александра Митрича качают. Вот он – человек!  Его баушка небось нам и булочек подкинет.
     С предвкушением вкусных перспектив мы разошлись по домам. Но ещё долго у меня перед глазами кривилась какбыулыбкой физиономия Фёдоровой супружницы. Представлялось, как сам Фёдор с такой же какбыулыбкой елозится перед пузатыми начальниками. И пакостно было у меня во рту. Как после ихнего мёда.