Цветы красивые не пахнут

На белом снегу роза. Люди проходят мимо равнодушные. Никому не нужна она, замерзшая, неживая. Поднимаю осторожно, не снимая рукавиц мохнатых, дыхание затаив. Вдруг она ждет именно меня? Быть может, для счастья не хватает этой алой розы, брошенной чьей-то жестокой рукой прямо на снег холодный, прямо на ветер колючий? В тепло ей нельзя — оттает, завянет. Взять, загубить или не трогать, на морозе оставить? Падает снег бесшумно. Тишина без чувств и запахов. Цветы красивые не пахнут. Странный приснился мне сон.
Телефонный звонок нежданный. Прервана утренняя божественная скука. Ее далекий голос в трубке, пробивающийся через сотни километров:
— Хочу тебя видеть. Завтра вечером "У Челентано”.
И все, только гудки короткие. Голос хриплый — опять накурилась. Почему позвонила утром? Обычно такие предложения делают вечером. Легко сказать: “Жду”.  Легко сказать: “У Челентано”. Есть продуваемая со всех сторон забегаловка на набережной Сочи. Окрестили “У Челентано”. В ней познакомились под шум капризного моря и песню дебильно-обаятельного итальянца. Подошла к соседнему столику, джинсики в обтяжечку, стройно-аппетитная, голос с надрывом:
— У вас сигаретки не найдется?
— Нет. Не курим.
— Счастливые.
Два крохотных шага в мою сторону.
— А у вас?
— Я тоже счастливый.
Удивленно-веселый, полукосметический взгляд. Кофе, принесенный дрожащей, тонкой, загорелой рукой; чашка, стучащая о блюдце; вопрос:
— Вкусный?
— Вкусный кофе у меня дома. А это ... помои.
— Вы быстрый, сразу дома.
— Мадам, разочарую вас: у меня денег нет, здоровья нет, носки штопаные.
— И, конечно, занимаетесь тем, что продаете на улице в ларьке яблоки в кульках, а когда нет яблок, — одни кульки.
И понеслось, и завертелось, как вьюга февральская, как речной водоворот. Да так быстро, так сказочно — не успел насладиться, почувствовать, осознать. Кадры цветные перед глазами мелькают, куски этой самой жизни. Воспоминания, воспоминания, широкоформатные воспоминания.
Сентябрьский пляж. Мужчины, поигрывающие мышцами, женщины в купальниках типа “раз черта, два черта, больше нету ни черта”, бронзовые тела. Полдень. Лежим, словно плавленые сырки. Читаю. Она хрумкает виноград, любуясь проходящими мужиками и морем, а в нем людей, словно пельменей в кастрюле.
— Хочешь винограда?
— Ты считаешь, у меня не хватает глюкозы?
— Если бы у тебя не хватало только глюкозы... Кстати, вчера вечером съели все, что было.
Не отрываясь от книги:
— Хорошо, теперь будем есть все свежее.
— Хорошо-то хорошо, но в магазин идти надо, а у меня тоже деньги кончились.
— Угу... Слушай, здесь написано, какая-то “сексапильность”, это что такое?
— Мой муж не требует от меня понимания смысла этого слова.
— Понятно.
Настроение немного подпорчено.
Заплыв до волнореза. Кто быстрее? Руки наливаются свинцом, в переносице боль, глотаю два “соленых огурца”, правда, без медуз. Проигрыш. Она первая, я второй. Лежу на теплом бетонном молу, уткнувшись лицом в ее длинные мокрые рыжие волосы. Уют и романтика вместе. Никого не хочу видеть и .чувствовать, кроме тебя, Оля. Но этого не скажу.
Eщe один кадр. В баре темно-красном, переполненном.
— Усердно делаешь вид пресыщенного человека, уставшего от популярности? Я думала, ты уже ушел.
— Жду, когда появишься и выкупишь меня. Заплати за кофе, мне дали его под честное слово.
— Подвинься, хочу выпить. Тебе что взять?
— Буду смотреть, как пьешь ты. Поверь, гораздо приятней. Да и вино, говорят, укорачивает жизнь.
— Это точно. Как не выпьешь с утра, день тянется и тянется. Держи кошелек. Мне “Бурого медведя”.
Любит коньяк с шампанским. Бр-р-р. Бурда.
Прошуршало несколько дней и ночей, вечеров и рассветов. С большим трудом достаю немного денег, естественно, в долг. Прелестно! Место действия то же. Мало света, два фужера на столе, сигарета.
— Угостили, пока тебя не было.
— Поздравляю, но женщин за просто так не угощают...
— Не сердись, он полудегенерат! — Соломинка в зубах.
— Это ли не прекрасно! Говорить и думать не умеет, будет сразу заниматься делом. Лучше всего платить за себя самой — дешевле обходится. Пошли, пока не появился твой воздыхатель.
— Куда?
— Олечка, не верь тому, кто говорит, что крупная щука не вкусная рыба.
— Ура! Мы идем в ресторан!
— Богаты, как никогда. Перевод за рассказ. Хотя,
как и за всякое истинное искусство, заплатили неважно.
— Ты гениальный писатель. Это талант — уметь зарабатывать деньги в самый подходящий момент,
— Самый подходящий был два дня назад, когда истратили последние двадцать копеек. Но не будем вспоминать времена гонений. Вперед, в “Русский зал”! Швейцар свою долю получил, столик заказан.
Официант сразу перешел в атаку:
— Добрый вечер. Только прошу вас, молодой человек, снимите куртку. Гардероб внизу.
— Может быть, мне еще ботинки снять? Это не куртка, а пиджак. Подойдите минут через десять.
Исчезает бесшумно.
— Браво! Поставить на место официанта умеет не всякий.
— Когда есть деньги, это не очень сложно. Что берем?
— Это один из немногих вопросов, в которых я полностью полагаюсь на тебя. Все самое вкусненькое, но долой алкогольные  закуски, черную икру и красную рыбу — нам еще жить целую неделю.
И дернуло меня взять утку! В тарелке — как после Ледового побоища.
— Милый, а здесь хорошая кухня.
— Просто такие продукты тяжело испортить.
Нож срывается на тарелку. Мурашки по спине, уши становятся пурпурными. Позор.
Цветомузыка. Полумрак, круг перед оркестром.
— Я сегодня красивая? Тебе нравлюсь?
— Извини, что не говорю ласковых, добрых, нежных слов. Это потому, что ты всегда красивая. Не придумано еще комплиментов, достойных тебя.
Склонилась на мое плечо. Волосы, пахнущие вольным морем и озорством; губы, пахнущие земляничной помадой и грустью; воздух, пахнущий сигаретным дымом и разлукой. Самая лучшая женщина та, которая тебя любит. Впрочем, нет — это самая удобная женщина. Самая лучшая та, которую любишь ты.
— Давно хотела тебя спросить: откуда берешь характеры своих героев?
— Положительных придумываю, отрицательных пишу с себя.
— Колоссально! Значит, женщины от тебя без ума, ведь вас любят за недостатки.
— У меня не недостатки, у меня дефекты... Они хотят испортить нам вечер — оркестр перестал играть намертво. Интересно, двадцать пять рублей смогут вернуть его к жизни?
— Четвертным не отделаешься, только полста, дорогой, только полста. Курортный город. Специфика.
— Все-то ты знаешь. Ну, я пошел оживлять служителей музы. Пусть еще споют своими бабьими голосами.
Через несколько дней — отступление, вернее, бегство, без адреса и номера телефона. Не дожидаться безразличия и объяснений, уйти, пока все хорошо, — единственно правильный, но позорный выход.
Нашла за три месяца. Тогда был сезон “бархатный”, было доброе солнце, теплое море, женский шепот, мягкие нежные руки. Теперь сезон “мертвый”. Ветер, зимние шторма. Нет поэзии обольстительных жестов, только грязные затоптанные листья и серая галька пляжа... Она думает, что легко достать билет на самолет в Сочи, хотя бы и в декабре?
Мороженое почти растаяло — надо есть. И это называется “с шоколадом”! Замерз, как суслик. Еще немного и легкий озноб перейдет в капитальную простуду... Задерживается. Кого ждут, опаздывать не имеет права. Если не будет всемирного потопа, то придет. Самолет из Киева, где ты? Шарахну еще кофе, чтобы быстрее сдохнуть... Так что же, возвращаюсь к старому? Нет, вернуть старое нельзя, можно только создать новое. Заполняется постепенно бар. Как надоели эти два идиота, сидящие напротив! Почему они так орут? Кто такие? Посетителям баров и ресторанов вопросов не задают, у них нет прошлого, только настоящее и кошелек. Пожалуй, потому они и нужны, эти самые бары-рестораны.
Не отвлечься — забыться. Я здесь загнусь, одурманенный ветром п ожиданием.
Вот и томная Оля. Она появилась, а у меня сердце чаще забилось. Слова, которые говорят без свидетелей, становятся реальностью. Только не бледнеть от страха. Накрасилась-то, накрасилась! И похудела, глаза провалились, словно после ночи бурной, бессонной. Олечка, ты сегодня напоминаешь тончайший фарфоровый сервиз. Не разбить бы! А поздняя осень юга тебе идет, ты с ней хорошо сочетаешься. Заметила. На лице отсутствие эмоций. Подсела к парням. В своем репертуаре. Посмотрим, что будет дальше. Эти два типчика присмирели: мужчины В присутствии интересующих их женщин все-таки немного сдерживаются, хотя бы в первое время. Глазами едят. Может, поторопить события — встать и уйти? Тогда сегодня, наверное, приснится другой сон. На берегу реки стоит осел и жует траву, появляется молодая красивая женщина. а осел жует траву, женщина раздевается, а осел жует траву, женщина купается, а осел жует траву, женщина одевается, а осел жует траву, женщина уходит, а осел поворачивается и у него вместо морды мое лицо... Ребятишки стараются. Во всю “окучивают” на предмет любви. Ушла. Переглянулись, заржали. Зря приехал? Отвлечься, не думать, иначе побегу за ней. В голове пустота. Хотя и не сезон, а “дикарей” много. Что лучше: скитаться или когда организованно возят? Выполняешь команды: “Стой там! Иди сюда!” “Путешествуй только с тем, кого любишь”. И живи только с тем, кого любишь...
— Мне надоели бессонные ночи.
Смотрю в глаза зеленые. Поднимаюсь, обнимаю нежно и властно. Идем, лавируя между столиками. Вытянутые лица парней. Приятно. Им остается только облизываться. Может быть, счастье в том, чтобы никому не завидовать?
— Я такое хорошее снотворное, что из-за меня стоит лететь в Сочи?
Она прямо, без подготовки:
— Я ушла от мужа.
Словно пила по гвоздю всеми зубьями. По живому, не стесняясь. Только по кому больше — по мне, по себе или по мужу? Опять проблема. Да что за жизнь такая?! Спокойствия нет. Так было удобно, а теперь что делать?
— Ты рад, что мы встретились?
...Радость, радость! Видел я ее один раз — настоящую, ненапускную. С завода привезли в наш пионерский лагерь подарки. Отряд малышей — из детского дома, все одетые и сытые, но грустно-забытые, озлобленно-недоверчивые. Я думал, они рехнутся от избытка счастья, когда получали подарки. Это надо было видеть! Старший отряд — мой. Собираю своих оболтусов: “Ребята, все видели, как раздавали подарки детдомовцам? Вопросы есть?”. Они отнесли свои кульки малышам, а вечером лупили тех, кто этого не сделал. Я не вмешивался.
Вторую смену попросился работать с детдомовцами. Читал им Винни-Пуха, а они каждую ночь таскали из моей тумбочки шоколадные конфеты, пока мы с медсестрой Надечкой выясняли, есть в окрестных свежих стогах змеи или нет.
Набережная. Какое сильное волнение! Море чем-то недовольно, и соленые брызги летят на нас. Прижимаю крепче, чтобы не замерзла. Редкие облака, серые, близкие, будто их только что повесили над землей. “В порыве грусти день усталый прижал свой лоб к сырой земле...”
— Интересно, когда я ушла, эти парни в баре смеялись или провожали масляными глазами?
Отмалчиваюсь.
— Значит, и то и другое. Недоноски.
В голове мысли одна на другую налезают. Добилась своего, я к ней вернулся. К той, которая опять показала, насколько она обольстительно-фешенебельная. К ней, которая уже наверняка сняла номер на двоих в гостинице, названной нами “Кавказская пленница”. Ковер на полу, можно ходить босиком, красота!
— Правильно рассчитала, хорошо разыграла.
— И без розыгрыша бы вернулся. Это для эффекта. Тебе не помешает лишний раз посмотреть на меня со стороны. Да и себе хотела доказать, что ты самый порядочный мужчина. Вот только жаль, вернулся на время. Соскучился — прилетел, надоем — убежишь опять. Тебе легче: приедается быстрее, тоскуешь меньше. А я без тебя первые дни все никак не могла прийти в себя, переключиться. Ты стоял перед глазами слишком ярко и навязчиво, чтобы можно было отвернуться, забыть, заняться другими проблемами. Дома было бабье лето... Пить хочу.
Автомат икнул и зафырчал.
— Похоже, забыла нагазоваться.
— И насиропиться тоже.
Почему бы не сказать гадость — так, от нечего делать и от недомогания, которое меня уже довело до крайнего раздражения.
— Зачем я тебе нужен? Ты не опоздаешь любить кого-нибудь другого?
Газировку в лицо — эффектно. А еще говорит, что сиропа нет. Весь сладкий. Теперь на меня будут садиться сонные, всепогодные мухи. Прекрасно, дорогая, с тобой не соскучишься. За это и нравишься. Вот только с носа и ушей капает... Так-так, платочком с вышивкой аккуратно вытирай. Да не дрожи ты, словно самолет перед взлетом, никуда я не денусь, не улечу.
— Милый мой, не сердись. Я знаю, когда бросают, это расстраивает первые десять-пятнадцать раз, потом привыкаешь. Но с тобой совсем другое дело. Тебя невозможно забыть. Я всю жизнь бешено гонялась за настоящей любовью. Наверно, поэтому у меня ее и не было... Ну, вот, кажется, теперь чисто. Хочу общаться с единственным любимым человеком, а не с теми, с которыми вынуждают иметь дело обстоятельства. Ты должен быть со мной, должен помочь мне быстрее заглушить воспоминания, связанные с моим рассудительным мужем. Сумасшедшие полгода без тебя!
Издеваюсь за газировку:
— Во-первых, ты меня с кем-то путаешь, без меня всего три месяца. Во-вторых, я никому ничего не должен.
— Делаю добро, так еще и ломаешься. Неужели за это тебя люблю?
— Люди тогда и выламываются, когда им делаешь добро. Впрочем, откуда нам знать, что добро, а что зло? А любишь ты меня за спокойствие. Не навязываюсь, не тороплю события. Только глупцы спешат в отношениях с хорошенькой женщиной, надо наслаждаться, растягивать удовольствие. Романы в жизни, как и книжные, к сожалению, рано или поздно кончаются, как и сама жизнь,
— Мы оба любим говорить красиво, но сейчас не время, я и так знаю, что ты умный. Пойдем быстрее.  Бессилие было у меня, когда ты уехал. И еще отчаянье и безысходность. Жизнь во сне...
Она говорила, говорила, говорила, а я вспоминал. Я вспоминал глаза собаки, которую переехал автомобиль. В них были настоящие отчаянье и безысходность, да еще, пожалуй, мольба. “Человек, ты сильный и умный, ты все можешь, спаси меня, избавь меня от боли. За что такие муки? За что? За что?!” — спрашивали эти глаза. Она не скулила. Она просто лежала, смотрела на меня и умирала. Оружие в руки — застрелил бы. Многое отдам за возможность забыть эти собачьи глаза... А твои страдания, дорогая, это запах сирени: к лету пройдет. Не все ли равно, я или другой? Чуть лучше, чуть хуже — какая разница? Ты меня любишь — это удобно. Я подобрал, я отогрел, я и загублю. Никуда не денешься, Олечка. Сегодня выпьем шампанского — ты, естественно, за меня, а я... я за что-нибудь эгоистичное и напускное, например, “за комфортабельное состояние души”. И, конечно, не скажу о том, что послезавтра мне надо улетать. Портить вечер глупо. Лучше портить зеркальное утро. Сумбурно живем, сумбурно. Но первое, что я сделаю, придя в гостиницу, это в шикарной, блестящей, стерильной, кафельной ванной комнате суну твою огненную голову под теплый душ, чтобы смыть всю “шпаклевку”. Зачем она тебе? Цветы красивые не пахнут.