Мы всегда с тобою, братишка. Ч. 7 Костя

Немного странный по себе сон разбудил меня в половине пятого утра.
     Старинный вокзал, красивые стрельчатые окна темны, на площади вокруг фигуры могучего воина в медвежьей шубе неумолчный шум и суета людей. Я провожаю какого-то хорошо знакомого мне человека, собравшегося уезжать со своей матерью. Красивая женщина с открытым и добрым лицом  крепко держит его за руку. До отхода поезда оставалось не так уж и много  времени, как они внезапно исчезли куда-то, взглядом пообещав немедленно вернуться. Неожиданно человек возвращается, запыхавшись, на перрон, но последние вагоны немного странного вида, уже постукивали колёсами наверху по эстакаде, понемногу скрываясь за семафором. Мой знакомец взбежав на переход виадука, стоял в задумчивости, не зная на что же решиться – вернуться ко мне или уйти прочь, не попрощавшись.. Выбрал второе…

     Это был брат Костя, ушедший через 25 лет вслед за матерью..А через несколько дней я получил от старшей сестры письмо о его смерти. Вот и верь или не верь снам..

    Третий старший брат Костя оставил в моей душе след, похожий на блестящую в небесах молнию. Рождённый в лихой последний военный год, он стал яркой зарницей семьи. Его путь по жизни был сродни полёту вечно спешащего буревестника перед непогодой. Косте не исполнилось и пятнадцати лет, когда его решили исключить из школы за горячливую неусидчивость – ну не мог он долго удержаться в изучении почти одних и тех же предметов, встречая из класса в класс одни и те же названия учебников. В школе ему было скучно. Вечно любил спорить и доказывать что-то своё, им выстраданное и неповторимое.

   И тогда на горизонте появился наш главный спаситель – старший брат Владимир. Он не мог пройти мимо беды младшего брата. Вспомнив свой решительный поступок в обучении, когда он решительно поспорил с отцом и ушёл из дома в самостоятельную жизнь, невзирая на трудности, Володя простёр свои спасительные крылья и над младшим братом - недолго думая пошёл к директору сельскохозяйственного техникума  и под своё честное слово убедил его взять на учёбу ещё не пропавшего в жизни пятнадцатилетнего мальчугана. Чтобы через три года сделать из него неплохого агронома, весьма полезного для сельской жизни.

   Так оно и произошло. У Володи, уже обтёсанного жизнью человека, был реальный  и довольно болезненный опыт. Костю приняли в техникум и он стал неплохо учиться, увлёкся фотографией, заинтересовав ею и меня. Несколько раз он приводил меня в лабораторию техникума, где печатал свои первые в жизни фотографии.Глядя на чудо проявления изображения на ещё белой недавно бумаге, я с благодарностью смотрел в его увлечённое лицо – оно светилось первой самостоятельной радостью творения нового мира в своей душе.

- А фото почему сначала такое чёрное, а потом настоящее,- спрашиваю его в колдовской темноте лаборатории. Красный свет фонаря освещает лицо брата с капельками пота, напряжённый взгляд. –Тихо, - отвечал он, - смотри, вот химикат проявляет изображение, делает его видимым, а потом его надо закрепить, бросить сюда, в другую ванночку. Да смотри, бери другим пинцетом, а то раствор испортишь.».
Мне нравилось такое «колдовство», я сам потом освоил фотодело, но эти первые минуты были незабываемы – брат учил фотоделу.

  Однажды, ещё учась в школе, Костя увлёк нас художественным выпиливанием по дереву. Мы заработали денег на сдаче стеклопосуды, немного добавила мама, он купил лобзики, пилки и работа закипела. У него было хорошее чувство художественного вкуса, стиля, воображения. Жалею, что не сохранились его замечательные рисунки – смешные и серьёзные, живые своей радостью и светом.

        Было очень обидно, что талант не вырос в нём. Но тогда мы были по-детски рады, что из наших рук выходят  прекрасные вещи – полочки, мелкие красивые поделки. И было страшно обидно, когда из-за пустякового спора по поводу изготовления очередной шкатулки, отец в гневе ударил его по лицу.

     Костя выбежал во двор и весь вечер просидел в саду на скамейке, придя только на зов мамы. С отцом он  не разговаривал недели две. А потом, воспользовавшись приглашением дяди Сергея, брата мамы, уехал к нему в гости в охотничье лесное хозяйство под Бикином на целое лето вместе с сестрой Таней. Они вернулись загорелые и довольные, пропахшие несравненным лесным духом – хвоей, багульником, волшебством лимонника и актинидии. На столе в прихожей раскрыли фанерный чемодан с лесными гостинцами – ягодами кишмиша, прекрасными грибами и прочей таёжной снедью.

А потом был торжественный выпуск, назначение агрономом в один из колхозов края и недолгая работа на полях – спустя полгода Костя уже примерял на себя солдатскую форму. Призванный  в химические войска, он три  года присылал  нам письма из Приморья с малознакомым словом «Барабаш». Небольшой посёлок на юге Приморского края стал кратким прибежищем на его жизненном пути.

 Отец всё время шутил: «Ну что это за Барабаши? Никогда об них не слышал..Был Костюха агрономом, стал химиком. Вот кто мне сад обрабатывать будет..». Но отцовская мечта не сбылась – слишком горяч был средний братуха, чтобы общаться с нашим отцом, который не привык, чтобы кто-то ему перечил.

    Вернувшись со службы, Костя  поступил в политехнический институт на вечернее отделение – решил учиться и работать одновременно. Армейская закалка ему помогла и здесь. Сдавая экзамен по математике, он чуть не «завалил» его. И лишь потом, когда в мастерской института я переписывал ему лабораторную работу, он признался:
 - Сдаю я, значит математику, решил всё, а ответа что-то нет и нет. Ну решил всё, труба. Иду отвечать. Гляжу, преподаватель так внимательно на меня смотрит и губами что-то двигает, будто за мной повторяет.
- Что, неправильно, спрашиваю. – Нет, всё верно.- отвечает профессор,- только вот тут и тут надо передумать. Ладно, - говорит, - ответ ваш  на 2.9, а одну деся-тую добавлю за пролетарское происхождение.» А я и забыл,- вспоминает брат,- что на мне полинялая гимнастёрка была. Не во что было переодеться, ну пошёл в чём был на экзамен. Так и поступил».

  Была ещё одна причина его вечернего обучения – Костя женился. Ольга, смуглая круглолицая красавица с берегов реки Зеи, давно смущала его душу.И только после армии он решил связать с ней свою судьбу. Устроившись лаборантом в институте, он обратился к старшему брату Володе за помощью в поиске жилья. Вместе они нашли решение – уговорили отца перестроить сарайчик.
 
       Бревенчатое строение ещё было довольно прочным и тёплым, и вполне подходило под временное жильё. Вдвоём они пришли к отцу, принесли выпивку,закусок и решили поговорить о жизни. Отец к тому времени уже немного поостыл, и не был таким вспыльчивым, как раньше.

- Батя, - начал Володя,- помнишь как я начинал? Ты меня поругал, а я всё равно поступил в «ШВТ» на казённый счёт, выучился, институт закончил, работаю конструктором. А Костя чего? Ему тоже надо как-то помочь в начале..»
Отец медленно опрокинул в себя стопку, похрустел домашним огурчиком:
- Да уж, вы всегда заедино, это хорошо. И мне помощь видна будет. Кабанчиков не держим, сад остался. Кто его опрыскивать будет? Вырубить его к лешему,что-ли?  Костя двинул шеей: « Не, батя, не нужно. Яблочки ещё пригодятся. У меня вон Ольга ждёт детей. Говорит, двойня будет. Уже ясно. Мальчишки.
 
-Да ну! – отец сунулся вперёд, глаза его загорелись,- никогда у нас двойняшек не
являлось. Ты стал  быть  первый будешь мужик-герой среди нас. Ну, ради этого и стройся. Деньжат немного подкину тебе, охота теперь никакая. Бери сарайку».

   Так в нашем доме появилась вторая семья. Сарай перестроили. В соседнем разваленном доме нашли приличный кирпич, очистили его от цемента, сложили хорошую печку, перестелили полы, оштукатурили стены. Получилась небольшая двухкомнатная квартирка, очень тёплая и уютная.

  Было приятно туда приходить – в маленькой комнатке, мирно посапывая, спали двойняшки – Стас и Антон. В большой – Ольга, замечательная рукодельница, шила по заказам платья. Текли застойные семидесятые. Костя заканчивал институт и его всё время будоражили мысли о будущем. И тут, словно для него, вспыхнула БАМовская лихорадка. Уговорив жену на переезд, он сорвался с места и «рванул» на Зею, в посёлок Талакан. Строить  БАМ и Бурейскую ГЭС, зарабатывать квартиру. Откуда ему было знать, что этот проект был рассчитан на доверчивость сограждан, ещё по-детски ожидавших от страны своей счастливой доли.

     На БАМе они получили жильё в «балке» - некоем жутком подобии квартиры, в виде бочки великанского размера. И полное неустройство быта. Ольга не стала испытывать судьбу и уехала к родителям вместе с детьми – им надо было учиться.Костя, оставшись один, не сумел удержаться от разных искушений. Его взрывной характер не терпел постоянства, всё время требовал перемен. Он пробовал отвлечься чем-то, заняться, как отец, охотой и рыбалкой, но и это не спасло его мятущейся от неустройства души. Вернувшись с Буреи, он как-то в разговоре со мною на рыбалке (любил это дело за безвредный и увлекающий азарт),признался: «Не могу больше охотиться и ружьё продам. Как вспомню ту  медведицу, представлю её последние стоны, так всё в душе переворачивается. И взгляд-то какой-то человечий был. перед смертью. Совсем как мы, вздыхала и страдала..». Очередным непогашенным костром в его жизни стала поездка на Сахалин. Один из его давних знакомых, обосновавшийся на острове, написал ему дружеское письмо. И Костя загорелся сразу. Переезд к новому месту работы в посёлке Тымовское не занял много времени. Как инженера, его приняли на работу начальником отопительной системы, проще говоря, кочегарки всего посёлка. Работать пришлось с самым разным народом – бывшие «зеки», бродяги, неустроенные люди, и просто любители «длинного рубля».

   Здесь не было своего Джека Лондона, который описал бы портреты лихих иска
телей тамошней хорошей жизни, но и без него она была нескучна – приключения  преследовали брата чуть ли не ежедневно. Снегопады, землетрясения, прогулки медведей по посёлку, пьянки и мордобой поселенцев – это лишь небольшая часть духовного пейзажа, испытанного братом Костей. Даже его непостоянная натура, издёрганная вечными душевными  метаниями, не выдержала такой картины. Последней каплей, решившей его сомнения «быть или не быть на Сахалине» стало увольнение  одного из работников за прогул. Пьяница подал на него в суд и выиграл дело – Костя нарушил одну из статей увольнения.

      Возвращение на материк, т.е. в Хабаровск, после этого случая было делом
решённым. Здесь его не ожидал никто – отец состарился и ему самому требовалась помощь, мама умерла, сёстры и братья были заняты своими делами. Родительское гнездо уже не могло согреть сердечным теплом, а седина, пробрызнувшая на висках, не сулила ничего выигрышного.

  Он устроился плотником в один из санаториев в пригороде Хабаровска, в Осиновой Речке, совершенно не предполагая, что это станет его последней яркой точкой в жизни. Знакомство с бухгалтером санатория, Людмилой,  рассудительной и умной женщиной, стало его лучшим спасательным кругом. Родившаяся вскоре дочь Анна стала его настоящей радостью, хотя и не отвлекла от новых интересов. Костя продолжал начинать дела и бросал их на полдороге, не доводя до финала. Новую супругу это раздражало и она тактично намекала ему заняться постоянным делом. Однако живость характера и постоянное желание новизны, ощущения непознанного, толкали его в новые и новые увлечения. Он разводил кроликов, шил шапки из различных шкурок, в одно время даже занялся пчеловодством. Но всё это требовало постоянных, конкретных усилий, адского терпения и настойчивости. Но, увы,  в его импульсивном характере они были временны. А сил преодолеть мимолётность увлечений брат не нашёл.
 Тот жаркий июльский день не предвещал беды. С утра не задавшееся воскресенье   влажным пологом накрыло посёлок. Костя с приятелем решил пойти на реку, отдохнуть у костра, попить таёжного чаю. Но едва они присту
пили к ароматной ухе, как издалека, с самой середины протоки донеслись отчаянные крики о помощи:
- Помогите, тонем, кто-нибудь помогите!
Костя, сбрасывая с себя одежду, бросился в воду и поплыл, не обращая внимания на возгласы приятеля. Через несколько минут правая нога потеряла чувствительность, одеревенела, тело стало тяжёлым и словно невесомым в холодной, не по-сезону воде. Что-то острое кольнуло в левой стороне и солнце, прежде яркое и сияющее, стало превращаться в маленькую угасающую звезду, уступая место густой темноте.
                Послесловие.
Здравствуй, Лена !
Твоё письмо ещё раз напомнило о Косте. Ещё в начале июля, когда я уезжал отдыхать,  совершенно не предполагал, что всё так повернётся в его жизни. Перед отъездом мне вспомнились как-то наши сборы на рыбалку или на Амур, когда он однажды меня взял на остров возле Артзатона. Было мне всего тогда лет семь, но эту свою первую поездку с ним запомню навсегда: утлую лодчонку, на которой мы переправились к другому берегу, и первых пойманных рыб - желтобрюхих косаток, и бутылку с молоком, вкопанную для холода в песок, и удивительный вкус чёрного ржаного хлеба под ярким летним солнцем.

     Я  совершенно не ждал такой ужасной вести. И хотя Володя и Таня сообщили
о  ней мне в июле, до сих пор не могу совместить всё происшедшее с тем, что я помню о нём. Не укладывается в голове ни то, что нет его как брата, ни то, что ты мне написала о нём. Ещё два дня назад я перечитывал его письмо, как теперь уже можно сказать, последнее,   написанное им 10 июня. Оно было полно надежды и радостного ожидания лучших перемен. Признаться, давно не получал от него таких посланий, до этого были какие-то отрывочные мысли, слова накоротке сказанные, торопливость (хотя он и так спешил жить).Неугомонность дел, нет, одержимость  ближайшей целью – всё это было главным, чем жила его душа, невзирая ни на какие препоны. Неистощимость её интересов к великой печали нашей была остановлена слепящей бритвой его судьбы.

     Он никогда не говорил о своих трудностях, так как нЕ считал нужным на них жалобиться, именно жалобиться, как это мы порою себе позволяем. И сейчас, когда стоит горький комок в горле от этого известия,  с удивлением понимаю, что это было именно так. И какую бы встречу с ним я не вспомнил, всегда поражался и восхищался его оптимизмом, (видно это наше,семейное),отчаянностью, настоенной  на правоте задуманного дела, будь то рыбалка, стройка (их у него было множество), или ещё что-то.

      Его не устраивала медленная и неотвратимая текучесть времени, и отсюда его торопливость в делах и заботах о жизни,  часто совсем без удобств. Он всегда по-детски радовался первому достигнутому результату, тут же решал, что дело уже сделано и торопился идти дальше, дальше вперёд.Однообразие его угнетало. Об этом я услышал как-то от него в нашем разговоре где-то на рыбалке, когда уже после окончания университета я приехал к нему повидаться в Осиновую Речку. Он так и признался:
 - Как это можно всю жизнь говорить об одном и том же. Не, я так не согласен.
Лучше уж дело новое начать. Потом мы с ним немного поспорили, о том что меняются события, меняются люди, оценивающие их,но он остался непреклонен.

Именно поэтому в его жизни и остались навсегда Бурея, Сахалин, дни в Хабаровске и Осиновой Речке. В своих руках он хотел как можно дольше ощутить тяжесть своего труда, его сладостный итог. «А зачем же тогда жить-то вообще?» - порою спрашивал он меня.

 Изо дня в день делать одно и то же было для него слишком утомительным занятием. Но трудности только разжигали пламя его упорства и он всё больше увлекался делом,которое в данное время становилось самым главным,было ли это занятие - фотографией, выделкой шкурок, охотой или чем-либо иным.До сих пор жалею,что не сохранились его наброски,или правильнее сказать, зарисовки образов с книжки о Ходже Насреддине.У него были все задатки неплохого художника: чувство вкуса, определённость стиля и некоторая лихость сюжетов (душа накладывала отпечаток на его рисунки),память,твёрдая рука.Видно,природа не обделила и его талантами, лишь не позволив развить его в целую систему.
  Отчаянно больно, что его больше не будет.
Но всё равно, вспомню до мелочи, то, что узнал от него, всегда буду чувствовать силу его души, глубокой и ранимой.. И напишу получше. Сейчас  просто не в силах.
Твой братик Мишка. 3 октября 2003.
Стокгольм.
                (ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)