Командировка в засуху

9 июня 1976 года
Левокумские впечатления
(из моей записной книжки)

Когда меня посылали в Левокумский район, Костюков сказал: «Ничего интересного нет в этой поездке. Только утомительно…»  Но я ехал с огромным интересом.  Впервые я побывал в этом восточном районе края в 1963 году на открытии памятника молодогвардейцам-величаевцам. Хотелось узнать, какая обстановка в одном из районов , больше всего пострадавшем от засухи. В пути мы с любопытством смотрели по сторонам.
За окном мелькали поля с густыми массивами озимой пшеницы селекционной станции, выделяющимися пышными колосьями и  вселяющими уверенность в высоком урожае.  Возле села Старомарьевского они сменились изреженными посевами озимых. Во многих местах поля пшеницы пестрели желтыми пятнами: растениям не хватило влаги для развития. Даже трава возле лесополос торчала редкими кустиками, что-то вроде козлиной бородки. Зато порадовали дружные ровные всходы кукурузы, правильные чистые ряды подсолнечники. Видно, даже самая жестокая засуха не сломила земледельцев.
В Петровском районе зелень стояла гуще и выше, радовала хорошими видами на урожай. Но вот начались поля Благодарненского района, и картина резко изменилась. Земля лежала серая, в трещинах. Кое-где деревья не покрылись листвой. Возле села Бурлацкого шофер спросил: «Что будем  делать, земля ничего не уродила». Женщина, выходя из автобуса, ответила:  «Государство сказало поможет. Я так слышала». Такая же картина, унылая и однообразная предстала перед нами в Буденновском районе.
Буденновск поразил большим числом новостроек, целой серией четырехэтажных домов у въезда на берегу огромного водохранилища, великой стройки самого крупного в стране завода пластмасс.  Напротив его корпусов два лагеря заключенных и условно осужденных за оградой с колючей проволокой. 
Левокумье раскинулось слева и справа желтыми безжизненными полями богары, островками винсовхозов и плантациями виноградников. Напротив маленькой по-деревенски неприхотливой автостанции с удивлением увидел домики с толстыми накатами камыша. Вначале село Левокумское предстало как глухое, глубинное, степной райцентр. Но в маленьком уютном парке было высажено много различных цветов. Вспомнилась автостанция в Буденновске, у входа в которую смонтировали цветники в старых ребристых автобусных покрышках. Степняки знают цену цветам и потому с любовью их высаживают. Двор райкома партии весь утопает  в зелени. Несколько елей перемешиваются с запыленными акациями, растут рядом с соснами  и ивами, разбросавшими свои длинные гибкие ветки над раскаленным асфальтом.
В первый же день я поехал в совхоз «Октябрьский». Секретарь парткома Аркадий Степанович Исаков произвел двойственное впечатление. Лицо кажется то слишком молодым, то преждевременно постаревшим. И в разговоре не всегда поймешь, то ли поддерживает, то ли осуждает. В отношении директора его позиция была четкая. На парткоме соглашается, что принято правильное решение, обсужден полезный вопрос, намечены необходимые меры, а после заседания выйдет к специалистам и говорит: «Занимайтесь своим делом». Специалисты недоумевают.
Директор Устинов , высокий с темной кудрявой шевелюрой волос на голове внешне смахивает на представителей кого-то из кавказских народов.  Мне жаловался на нехватку людей. В «Сельхозтехнике» платят больше,  чуть прижмешь, уходят туда.  Сельхозтехники получили много, а вот автомашин не получали больше пяти лет. Подлежащие списанию чаще ремонтируют, чем ездят. Сплошь капитальный ремонт.
Я убедился, что с людьми действительно туго. Среди чабанов лишь несколько местных, остальные из Дагестана. С первым из них встретились у чабанского вагончика на поле списанной пшеницы. Отара щипала чуть-чуть поднявшиеся над землей зеленые стрелки озимой пшеницы. Там, где прошли овцы, лежала темная или бурая пыль.  Овцы делали свое дело. Чабан Хабабулиев Магомед, выше среднего роста, с острым с горбинкой носом, коммунист, уехал из Дагестана с семьей пять лет назад, жизнью на новом месте доволен, уезжать на родину не собирается. В Дагестане не смог стать старшим чабаном, здесь он старший, значит сам хозяин. Вырастили примерно по 80 ягнят от ста овцематок. В мае пало 400 голов.Имеет своих 100 голов овец. Кормов мало, но руководители что-нибудь придумают. Вечером он угощал нас в чабанском домике молодым ягненком. Суетилась, подавала на стол его жена, высокая, стройная, красивая женщина в шароварах. Она что-то говорила приветливо на родном языке. Магомед говорил мало, больше поддакивал. Вспоминал сакманщиков из Пятигорска. В память о себе оставили обработанные рога барана, которые повесили на стену.
В соседней чабанской бригаде поселилась какая-то любвеобильная особа, работала сакманщицей, то есть  с новорожденными ягнятами. Вечерами она устраивала пьяные оргии и картежные баталии. Однажды разъяренный чабан пытался не пустить к ней парней. Тогда она вышла в комнату в одних плавках и бюстгалтере и сказала: «Тогда ты будешь спать со мной». Старший чабан с досадой плюнул, выругался и отступил.
К кому-то из таких вот особ приехала мать и стала стыдить. Дочь ей сказала: «Мама, не вмешивайся в мою жизнь и не мешай делать то, что я хочу».
В этот день мы побывали еще в трех чабанских бригадах. Когда солнце стало уходить за край степи, мы подъехали к полю, где возле вагончиков паслась отара молодняка. Ягнята худые. Серые, невзрачные на вид усердно и жадно выбирали чуть заметные на желтом фоне высушенной зноем земли ростки озимой пшеницы. Некоторые давились комочками пыли, кашляли и стремглав мчались к рештаку пить воду. Чабан то и дело подливал воду.  Был он одет в рабочий темный костюм, небрит, сказал: «Видите, едва успеваю подливать воду. Наглотаются земли и пьют воду беспрерывно. Одним помогает, но многие дохнут. Разве ж это корм для ягнят. Больше пыли, чем зеленки. Пасли мы на орошаемом поле, но его запахали. Сколько кормов потеряли». Секретарь парткома пытался объяснить это тем, что, видимо, время пришло запахивать, но чабана это не убедило. Из вагончика выглянула женщина, по-крестьянски одетая, видимо, тоже не молодая и страдающая косоглазием.  Выяснилось, что это жена чабана. Поженились недавно, до работы в бригаде разошлись с супругами, живут дружно. Ее бывший муж -  пъяница, устраивал скандалы, ревновал, избивал. В своей тяжелой работе казалось, не обращала внимания на свой внешний вид, привыкла к грязной одежде.  И было удивительно, что в их возрасте разворачивались те же радости  и страдания любви, что и у молодых.
Воздух начал сереть, когда мы добрались к отраре молодых баранов. Пас их старик 62-х лет, один из старейших чабанов района. С овцами работает с 1933 года. Были перерывы. Первый связан с войной, которую он прошел от первого до последнего дня. После войны подался в металлургию, жил и работал в Свердловске до 1950 года. Затосковал, потянуло в родные степи. Написал письмо, если не забыли, запросите дирекцию завода, чтобы освободили из-за перевода в совхоз. Так с тех пор в течение двадцати с лишним лет работал старшим  чабаном. Водил в основном маточные отары. В 60 лет проводили на пенсию, но не усидел дома.  Снова взял в руки ярлыгу. Рассказывал о себе с шутками, посмеивался над своей жинкой.  Снаряжен он  был своей чабанской спутницей, на поясе висела бутылка с черной. Как мазут, жидкостью.
Положение в его бригаде было такое же, как в других, которые мы посетили раньше.
Вернувшись из командировки, я написал справку,  которая вместе со справками других сотрудников нашего отдела организационно-партийной работы была включена в обобщенный материал для руководства крайкома партии.