Мальчик

Нет более пригодного для философских разговоров времени, чем тихий дождливый осенний вечер…
В один из таких пасмурных вечеров в уютной двухкомнатной питерской квартире сама собой сложилась мужская компания.
Серьёзного повода для такого собрания не было, просто приятели пожелали в очередной раз встретиться.
Жён или иных женщин в этот раз не приглашали, решили, что так будет лучше.
Принимающий гостей Хозяин квартиры, человек солидный, кандидат искусствоведческих наук, лет сорока пяти, заблаговременно озаботился и о разнообразии напитков, и о многообразии закуски.
Мужское общество было тесным – человек шесть.
Когда все приглашённые на эту вечеринку собрались, –  без ненужных проволочек приступили к трапезе.
За столом мужчины рассуждали о литературных новинках, о прошедшей недавно в Эрмитаже выставке, порадовались открытию нашими учёными в закромах материи нового элемента периодической системы Менделеева.
Попутно как нечто тривиальное отметили и неуёмную пытливость человеческого ума, и бесконечность окружающего мира.
Кто-то мимоходом похвалил игру актрисы в нашумевшем в последние дни художественном фильме. Кто-то тут же отметил её яркую игру в театре.
В своё время – а без этого мужского общения и быть не может – обсудили политическую обстановку как внутри страны, так и за её рубежами.
Дружеский ужин томно подходил к своей середине, когда прозвучало слово – Любовь.
В сугубо мужскую компанию всенепременно влетит женский вопрос.
В не слишком интеллигентной мужской компании после нескольких рюмок расслабляющего напитка этот вопрос обычно проявляет себя либо чередой плоских анекдотов, либо пошлым злословием.
В нашем же случае мужчины говорили о Любви и трепетно, и приподнято-возвышенно, и с внутренним этическим придыханием.
Как нечто всем известное без дебатов и прений за столом отметили, что Любовь – основная и главная сила, развивающая все виды искусства, двигающая вперед человеческую культуру.
Мужчины поэтому не преминули припомнить образы Ромео и Джульетты, Анны Карениной, Квазимодо и отца Клода Фролло, Татьяны Лариной, Григория Мелихова и Аксиньи.
Когда наскучили литературные примеры, вспомнили Александра Сергеевича и Михаила Юрьевича.
Первого вспомнили, поскольку у всех на слуху был его любовный список; второго – потому, что в его любовном списке была, пожалуй, только одна запись.
Потом в процессе обсуждения темы Любви припомнили Галину Брежневу, Фаину Раневскую, Леонида Куравлёва, Готлиба Ронинсона и ещё кого-то.
Мужская компания оценивала Любовь заинтересованно и с разных сторон. 
Не была в дебатах упущена любовь истинная и не очень, любовь вечная и сезонная. За столом определили разницу между мужской Любовью и Любовью женской. Была дана цена взаимной Любви и Любви неразделённой. Не обошлось без характеристики юношеской, первой, Любви и Любви старческой, как говорится, поздней, последней.
Особенно мужчины отметили Материнскую Любовь – как высшее проявление чувства Любви на нашей грешной Земле.
Тут же была дана оценка отцовской любви. Мерилом её силы и проявления послужил литературный герой – Тарас Бульба.
Упомянули вскользь и братскую любовь.
Не забыли и про любовь к Отечеству.
В этот момент обсуждения выяснилось, что любовь к Отечеству у каждого индивидуума своя. Один любит Родину только потому, что она у него есть. Другой Родину любит тогда, когда она ему может не безвозмездно, разумеется, что-то дать, или   когда она отвечает его личным нравственно-идеологическим потребностям; в случае втором мужчины за столом пришли к выводу, что это вовсе и не «любовь», а иждивенчество. 
И все в компании мужчин сошлись на том, что Любовь – чувство светлое, возвышающее, благородное, что Любви чуждо коварство, жестокий эгоизм и что Любовь в своём проявлении великодушна, что Любовь делает людей чище, лучше, добрее, благороднее.
В компании было заявлено, что Любовь никогда и ни при каких условиях не может породить Зло.
И тут в череде высказанных мнений послышался негромкий, хорошо поставленный баритон, видимо, обладатель голоса был знаком с курсом актёрского мастерства:
– Друзья, мы, кажется, забыли о ещё одной разновидности Любви – патологической. Именно она может породить и Эгоизм, и Ожесточение, и Зло.
Все присутствующие оборотили взоры на говорящего.
До своей реплики Обладатель поставленного голоса сидел безмолвно и не вмешивался в разговор своих приятелей, лишь изредка, когда находил нужным, тихо поддакивал.
Но его слова прозвучали, и на них обратили внимание.
Некто из присутствующих, единственный из всех в костюме «тройке» и при галстуке, пожелал возразить:
– Разве может Любовь быть патологической? То есть больной, болезненной? Это, по-моему, – нонсенс.
– Такого не может быть никогда, поскольку такого не может быть никогда, – тут же другой мужчина перефразировал классическую фразу.
И в компании лёгкой волной прошелестел весёлый смех.
– Совершенно верно, – вновь заговорил Обладатель галстука, – Любовь по определению не может породить ни эгоизма, ни озлобления.
– Если только Любовь в самой сути своей не патологична, – с некой грустью прозвучал поставленный Голос. – Друзья мои, я ничего не хочу вам навязывать, но если вы позволите мне рассказать одну историю, то я, пожалуй, докажу вам, что порой Любовь пробуждает к жизни не только искреннюю Радость, Доброту, но и откровенное Зло. Когда вы меня выслушаете, вы вольны будете считать мой рассказ художественной выдумкой. Тем не менее, хочу вас уверить, события, которые я собираюсь вам поведать, реально произошли совсем недавно на нашей нескучной Земле, более того, в нашем пасмурном и дождливом городе.
За столом приготовились слушать.
………………………………………………………………….

Мальчик родился в одной из ленинградских квартир.
Стоит ли уточнять, что ленинградская квартира, в которой родился Мальчик, была коммунальной?
Ленинградская коммунальная квартира – это, вне всякого сомнения, феномен.
Есть множество её описаний. Недурно описать её ещё раз.
Представьте длинный и полутёмный коридор, начинающийся парадными, так сказать, дверьми и заканчивающийся «черным» ходом.
Оба квартирные входа-выхода мало чем отличались друг от друга.  Просто первый вёл на лестницу с более широкими окнами, к тому же лестница эта имела хоть и слабое, но электрическое освещение, а лестница второго («чёрного») хода освещалась только редкими и узкими окнами; разумеется, электрического освещения над этими ступеньками не было.
Итак, в квартире центральной, образующей её, частью являлся коридор.
Направо и налево по всей длине коридора виднелись двери, ведущие в жилые комнаты. Каждая комната состояла из своих, ей положенных квадратных метров. Какая-то комната имела одно окно, а какая-то сподобилась обрести два.
Но все окна всех комнат – что слева, что справа по коридору – выходили в два двора-колодца, то есть в пространство почти такое же узкое, тесное и тёмное, как в обыкновенном колодце.
В коридоре помимо комнатных дверей имелись ещё три двери.
Одна, находящаяся посередине коридора, вела в просторное помещение со множеством столов, с четырьмя газовыми плитами и длинным узким вдоль стены корытом-умывальником из оцинкованного кровельного железа с несколькими над ним водопроводными кранами – это кухня. Именно окна кухни днём освещали коридор. Вечером и ночью коридор освещали две тусклые электрические лампочки без абажуров или плафонов.
Две другие двери вели в два ватерклозета. Ванного помещения в квартире не было.
В каждой комнате ленинградской коммунальной квартиры проживала одна семья. Притом количество членов семьи никак не влияло на количество квадратных метров в комнате.
И только семья Мальчика занимала две совсем не рядом находящиеся комнаты.
Объяснить такое привилегированное положение семьи Мальчика очень просто.
Будущая Мама, и будущая Бабушка Мальчика вместе с ещё двумя соседями блокаду пережили здесь, в этой квартире, никуда не выезжая.
Кто из квартирных жильцов не пережил блокаду, того схоронили. Выжившие продолжали жить как могли, как Бог позволял.
После того, как отогнали от города немцев, стало легче. 
Через несколько месяцев после Великой, кровавой, но Героической и победно завершившейся войны, массово стали возвращаться из эвакуации коренные питерцы.
Вернулись в эту квартиру некоторые довоенные соседи.
Но многие комнаты всё равно оставались пустыми, без жильцов.
Никто на чужие метры, разумеется, не зарился. Наоборот, проходя мимо дверей пустой комнаты, зачастую незаметно для всех вздыхали.
Чуть позже в квартиру (в свободные комнаты) стали подселяться люди, ранее здесь не проживавшие. То вселится семейная пара, то – семья с ребёнком.
И вот в самом конце 1945 года в одну из комнат поселился одинокий фронтовик лет сорока.
Всю войну Мужчина служил в автомобильных войсках, а Победу праздновал в звании старшего лейтенанта, в должности командира роты.
Возил он и самостоятельно, и вместе со своими подчинёнными, руководя ими, на фронт воинов, оружие и боеприпасы, провизию, медикаменты, одежду, письма.
С фронта – раненых и убитых солдат, письма воюющих бойцов.
Фронтовик был родом из Белоруссии. Демобилизовавшись, он приехал в родной Могилёв. И оказалось, что приехал он на пустое место: никого из родных он не нашел. Всех унесла война.
Жить в Могилёве, всё время осознавая потерю родных, Фронтовику было морально тяжело, и он, собрав свой, доставшийся от войны, вещмешок, на паровой тяге по железной дороге прибыл в Ленинград.
Почему в Ленинград? Да потому, что город большой и красивый. И ещё, теплилась надежда, что переживший блокаду город не прогонит опытного шофёра.
Так и случилось.
В Ленинграде Фронтовика встретили с интересом и вниманием, рабочие руки израненному Питеру были крайне нужны, лишних вопросов чиновники Фронтовику не задавали, выдали ордер на комнату и направили работать в автобазу.
Кое-какие деньги у Фронтовика со времён Могилёва имелись, и он ещё до первой ленинградской получки потратил их на обустройство. Приобрёл (много ли ему одному надо?) немного подержанной мебели, постельного белья и посуды. Из одежды Мужчина себе ничего не приобрёл. Офицерская гимнастёрка, шинель лишились в своё время погон, но были справные, сапоги крепкие. На первое время всё необходимое есть. А дальше – видно будет.
Так Фронтовик стал ленинградцем и новым жильцом в коммунальной квартире.
И произошло то, что и должно было произойти.
Стали соседствовать уже далеко не молодой одинокий Фронтовик и далеко не молодая Девушка.
Девушке на момент окончания войны шёл уже двадцать восьмой год, возраст по тем временам совсем для невесты не критический. Это сейчас двадцативосьмилетняя барышня считается старой девой, а во второй половине сороковых чтобы перейти в ранг старых дев у потенциальной невесты имелись пара-тройка, а то и пять лет.
Однако сложность в обретении семьи у девушки всё же была: с войны не так уж много вернулось молодых и здоровых парней, с кем можно было бы поженихаться. Конкуренция среди невест просматривалась солидная.
А тут рядом в собственной квартире пусть немолодой, но крепко стоящий на ногах Мужчина.
У Фронтовика имелись свои житейские сложности. Об обретении новой семьи он даже не думал. Перво-наперво хотелось как можно скорее вырвать из сердца и сознания нестерпимую боль, порождённую гибелью могилёвской семьи. Но как? Пережитое горе не отпускало, саднило душу. Днём худо-бедно отвлекала работа. Вечерами же свинцовая душевная тяжесть в условиях сиротливого проживания изматывала.
Но нужно было жить.
И однажды взгляды Мужчины и Девушки пересеклись…
Трудно сказать, как Фронтовик и Девушка меж собой поладили, только после нескольких месяцев знакомства они поженились.
Так в коммунальной квартире появилась семья, обладающая не одной комнатой как у всех, а двумя.
А еще через год у Фронтовика и Девушки родился Мальчик.
Разумеется, с этого момента Мама Мальчика уже не работала. В семье трудились, зарабатывали деньги только двое: Отец и Бабушка Мальчика.
Первые дни, месяцы, да даже годы Мальчика – были подчинены не его воле и не воле его родителей, а велению природы.
Известно, человек в колыбели слаб, беззащитен и беспомощен.
Если говорить избитыми словами, без материнской (прежде всего – материнской) любви, заботы, ласки человек не может покинуть люльку и встать на ноги.
Но если во внимание принять настойчивость, постоянство и неудержимое самозабвение, с какими мать Мальчика проявляла свои материнские чувства, то сразу станет ясно: она была исключением.
Неизвестно, что побуждало её к материнскому  самоотречению: то ли она в блокаду насмотрелась на гибель детей и невозможность матерей защитить, уберечь свою кровиночку; то ли она давно в душе смирилась со своей бездетностью, виновницей которой была (могла быть) всё та же война,  а тут вдруг посчастливилось, стала матерью; то ли таким замысловатым противоестественным  образом проявились врождённые черты её характера – а может быть, и то, и другое, и третье вместе взятые – только любовь Матери к собственному сыну была гипертрофированной.
С рождением Мальчика она все свои силы и помыслы сосредоточила только на своём чаде.
Ребёнок не должен испытывать холод, и Мама прежде, чем вывести коляску на улицу, кутала сына, используя дополнительные пелёнки. Дома она закрывала двери и окна, чтобы не было сквозняка. Мальчик потел и плакал.
Ребёнок не должен испытывать голод, и Мама кормила сына грудью, пока Мальчику не становилось плохо, и Мальчик плакал.
В свободные от домашних дел минуты Мама не могла удержаться, чтобы не взять Мальчика на руки, она испытывала неудержимую потребность ощущать близость с сыном.
Мальчику хотелось спать, хотелось покоя.
И на руках Матери Мальчик плакал, пока, измученный, не засыпал.
Когда Мальчик покинул колыбель и встал сначала на четвереньки, а потом и на ножки, мама Мальчика стала оберегать своего сына в песочнице.
Мама следила, чтобы к её сыну не слишком близко подбегали другие дети: они могут чихнуть в сторону Мальчика и тем самым заразить её ребёнка или (от этой мысли материнское сердце холодело) могут швырнуть в глаза Мальчику горсть песка.
И Мальчик играл в стороне от других детей.
Детских садов в Ленинграде в это послевоенное время, пожалуй, и вовсе не было, а если они и были, то в малом количестве и не в каждом дворе.
В семье решили, что до школьного возраста Мальчика Мама работать не будет, хватит бабушкиного и отцовского заработка.
В эту пору Мальчик перешёл к поеданию настоящей человеческой пищи. И Мама Мальчика стала готовить меню на два стола.
Первый стол предназначался Мальчику, для него отбирались лучшие куски всевозможной снеди, готовилась пища Мальчика, естественно, в отдельной посуде.
Порой Мальчику что-то в еде не нравилось, и он капризно отодвигал от себя тарелку. Мама тогда суетливо пыталась подать сыну что-то другое.
Второй стол готовился для взрослых членов семьи. Чтобы ни Отец, ни Бабушка Мальчика не были за счет отдельной детской кухни в еде обижены, Мать как могла сокращала свою долю общего обеда.
Такое привилегированное положение Сына и Внука не могло остаться незамеченным, но оно Отцом и Бабушкой ни порицалось, ни поощрялось.
Они работали, целый день находились вне общения с Мальчиком. А когда приходили домой, то, усталые, уже мало реагировали на складывающиеся в семье отношения.
Имелась ещё причина невмешательства Отца и Бабушки в материнское воспитание Мальчика.
Бабушка была женщиной малограмотной, с трудом читала, а считать могла только деньги, календарные дни и ещё что-то на бытовом уровне. Её дочь, Мама Мальчика, с восьмью школьными классами являлась для неё непререкаемым авторитетом, знатоком во многих вопросах бытия. К тому же Бабушка по-своему любила Мальчика и по-женски, молча, потакала педагогическому озорству Дочери и капризам Внука. В воспитание внука Бабушка не вмешивалась.
Отец Мальчика, обретя семейный покой и уют (вторично за свою жизнь), незаметно для себя обрёл и душевную леность. Считанные годы назад закончилась война, порой она тревожила сознание фронтовыми воспоминаниями, не всегда приятными. Теперешняя же жизнь Отца текла ровно, спокойно, мирно, и она не предвещала в обозримом будущем никаких потрясений. Он имел крышу над головой, постоянную работу, приличный заработок, был всегда накормлен и обстиран. Что ещё надо? Взаимной любви в семье не было, даже отношение друг к другу назвать привязанностью было сложно, скорее положение в семье можно именовать бытовой привычкой жить под одной крышей, совсем необременительной. Своё главное в жизни предназначение, думал Папа Мальчика, он честно исполнил на фронте, сейчас мирное время, не грех и душой отдохнуть. И своё участие в делах семьи, в воспитании сына Отец молчаливо ограничил принесением в дом ежемесячной получки, которую за малым исключением отдавал жене. Никто из семейных от него большего и не ждал.
Отец (приняв сразу после работы со своими сослуживцами внутрь 167 граммов прозрачной жидкости) приходил вечером домой, обедал и засыпал в кресле с газетой «Вечерний Ленинград» на коленях. Отца в семье всё устраивало.
Мальчик подрос и пошёл в школу, именно в школьные годы он отчётливо осознал своё привилегированное в семье положение.
По первому требованию Мальчика покупались игрушки, набор для выпиливания лобзиком, кое-какой инструмент, головоломные технические книги, коньки.
Захотелось ребёнку коньки весной продать – пожалуйста. И Бабушка вместе с внуком несла их в комиссионный магазин. Выручку от продажи коньков Мальчик клал себе в карман: ведь это были его коньки.
К следующей зиме Мальчик требовал новые коньки, и он получал их.
Кстати, Бабушка с получки тайком от Дочери и Зятя давала внуку сначала по тридцатке в месяц, а после денежной реформы 1961 года, уже будучи на пенсии, по трёшке.
Мама в тайне от мужа вручала Мальчику еще трёшку.
На что тратил Мальчик бабушкины и мамины деньги, трудно сказать. Он не курил и тогда ещё не пил.
Наверное, на кино да мороженое.
Надо отдать должное, мальчик уродился с головой и с руками.
Ещё в школе, в старших классах, мог поправить электропроводку, починить замок, поменять прокладку в водопроводном кране, перепаять перегоревшую деталь в чёрно-белом простеньком телевизоре.
За такую работу Мальчик требовал от родителей, точнее от Матери, то рубль, то два. И всегда получал их.
На последних годах обучения в школе дом, в котором жила семья Мальчика, пошёл на капитальный ремонт. И всех жильцов расселили. Семья мальчика обосновалась в двухкомнатной квартире хрущёвской постройки.
После школы Мальчик без труда поступил в технический ВУЗ, естественно, на дневное обучение.
И Мама Мальчика вынуждена была искать для себя работу: в институте потребности Мальчика возросли.
Он стал требовать от родителей кульман, профессиональную готовальню и другие чертёжные принадлежности, так как пользоваться институтскими услугами при выполнении чертежей не хотел. И всё, что требовал Мальчик, он получал.
В институт Мальчик всегда ходил в новом и модном костюме.
Мама Мальчика не долго мудрствовала, чтобы быть поближе к сыну, она пошла работать в продуктовый магазин, что находился на первом этаже соседнего дома, уборщицей. Другой профессии у неё не было.
Пришло время, и Мальчик должен был выполнять итоговое дипломное задание, чтобы получить официальный документ о получении высшего образования. Но Мальчик трудиться над ним не стал. Поэтому окончил обучение в ВУЗе со справкой о прослушанных за пять лет дисциплинах со всеми полученными за годы учения оценками.
Скажете, наш студент совершил глупость?
Как бы не так!
Мальчик был умён.
С дипломом, то есть с официальным документом, подтверждающим получение высшего образования, Мальчика ждало принятое в стране распределение на три года на какое-то предприятие, и очень возможно, что не в самом Ленинграде. А со справкой он от такой обязательной повинности был освобождён.
Мальчику, как вы понимаете, в это время было двадцать два года.


По окончании обучения в институте Мальчик не утруждал себя устройством на работу.
Если в семье заходили разговоры по этому поводу, Мать, встав на сторону сына, умела пресечь все дебаты.
Никаких идеологических, политических, нравственных или каких-то иных взглядов и предпочтений Мальчик к этим годам не приобрёл. Стоит указать, что и позднее никакими взглядами Мальчик не обзавёлся.
И тут надо отметить весьма удивительный факт: последующие шесть лет, то есть до окончания призывного возраста Мальчика, военкомат ни разу повесткой не вызывал исполнить другую, воинскую, обязанность.
И срочную службу в армии Мальчику удалось избежать.
Видно, только к изнеженным и избалованным мальчикам Фортуна проявляет свою благосклонность.
По истечении Мальчиком призывного возраста его душу и разум уже ничто не тревожило.
  Не потревожили душу и разум Мальчика два печальных события: сначала смерть Бабушки, а через несколько лет и Отца.
Мальчик боялся вида смерти, поэтому не хоронил своих родных.
Бабушка упокоилась в колумбарии крематория, а по причине скудости семейного бюджета Мама похоронила мужа за государственный счёт.
И с этого момента Мама Мальчика стала обеспечивать себя и сына одна.
Для неё такое положение вещей не было ни странным, ни предосудительным, она воспринимала своё положение исключительно как материнский долг.
Сначала была у неё только небольшая зарплата. А с пенсионным возрастом – появились в руках Мамы ещё деньги, совсем не большие. Материнское сердце в силу этого обстоятельства – ликовало.
А Мальчик оценил этот факт по-своему и продолжал не работать.
Но продолжал Мальчик требовать от своей матери некую сумму на карманные расходы. И всегда получал её.
Тратил он "свои" деньги уже не на мороженое и кино, а на вино.
Надо сказать, Мама Мальчика из магазина, где она работала, приносила домой не только зарплату, но порой и буханку хлеба, кусок мяса и для сына бутылочку водки.
Мальчика такие подношения Мамы нисколько не смущали и не волновали. И не радовали, он воспринимал действие Матери как должное.
Целыми днями он был занят только собой.
Годы шли своим чередом, ничего не меняя в жизни Мамы и Мальчика.
Пора завершать повествование.
Истрёпанное заботами, не женскими трудами и любовью к сыну Материнское сердце в один момент перестало биться.
Мальчик боялся смерти, поэтому к телу своей Матери не подошёл.
Единственное, что он осмелился сделать – вызвал к покойной по телефону врача.
…Теперь вы сами можете представить себе дальнейшую судьбу Мальчика…