Так начиналась моя социография

Существует множество определений социографии, в моем понимании - это монографическое описание определенных территориальных или профессиональных общностей с опорой, прежде всего, на статистику и наблюдение. В моих долгих социологических и историко-социологических разработках социографическая направленность возникла сама, здесь не было моего сознательного выбора. Социографический крен, или уклон возник в письмах моим друзьям, коллегам лет через семь-восемь жизни в Америке и был следствием недостатка в профессиональном и личном общении. А если проще, то просто хотелось рассказать, как живу. Таким образом, социография возникла при поддержке социологов, чье мнение было дорого мне; некоторые их отклики приведены в конце текста. 
Предлагаемый текст – это предисловие к онлайновой книге «Foster City – это и есть моя Америка. Социографические очерки» (2019), в которой собраны мои очерки о жизни в этом небольшом калифорнийском городке. Работа открывается словами: «С благодарностью крестным родителям этой книги, моим друзьям Галине Шереги и Францу Шереги.
Материалы книги и некоторые новые очерки размещены в сетевом сборнике «Foster City. Наблюдения, ощущения и размышления»   http://proza.ru/avtor/bdbd80&book=1#1.
Мне казалось, что эта книга – простое подведение итогов впечатлений, возникших при ознакомлении с Америкой, но все оказалось иначе. Вводная статья профессора Ольги Крокинской «Америка с ленинградским лицом: социографическое открытие» (см. http://proza.ru/2023/03/12/1701) развернула мое внимание на автэтнографию, чем я пытаюсь заниматься и сейчас.
Расположенный ниже текст – мое предисловие к упомянутой книге. То было своего рода оправдание, попытка показать, что я не порываю с тем, что делал раньше.


Предисловие к написанному более десяти лет назад
Заголовок предисловия уже указывает на историю рождения этой серии очерков. Свыше десяти лет назад под влиянием различных обстоятельств я начал писать тексты, впервые собранные здесь вместе. Сначала писал, поскольку хотел рассказать коллегам, друзьям о моей американской жизни. Отсчет времени жизни в Новом Свете начался в мае 1994 года, первые годы были очень тяжелыми, не до рассказов было, ограничивался короткими мейлами. Потом наступило некоторое просветление, я вернулся в профессию, начал бывать в России, накопились впечатления о наблюдаемом и прожитом. Тогда возникло желание поделиться с друзьями новым обыденным и профессиональным опытом. Очень быстро этот процесс вошел в инерционную фазу, я не искал сюжеты, не успевал изложить один, как уже напрашивались другие. Не надо было ни вспоминать, ни придумывать. Во всем, что происходило, обнаруживалась тема для описания. И так продолжалось два-три года. Когда писал, не думал о публикации, но в 2009-2010 году опубликовал несколько историй в питерском журнале «Телескоп» и разместил их на ряде сайтов. И, наверное, появилось желание подготовить небольшую книжку или послать написанное в какой-либо «толстый» журнал.


Собрал коллекцию текстов, упорядочил их в несколько разделов… и забыл о сделанном. Погрузился в захвативший меня — и до сих пор не отпускающий — социологический проект. Прошло много лет, и к 2018 году у меня накопилось немалое количество биографий российских и американских социологов и, этот материал стал базой написания жизненных историй родных и близких мне людей. В начале 2019 года активность в этом направлении возросла, и в мае мой друг и коллега Франц Шереги заметил этот мой крен в историко-биографическую — не узко социологическую — область и предложил создать на его сайте — www.socioprognoz.ru [БД: в 2020 г. сайт был закрыт], давно ставшем моим домом, специальный социографический раздел. Эта идея и это предложение мне показались интересными и перспективными, я начал думать о характере такой сетевой «колонки» и о ее наполнении.


И здесь вспомнились давние американские заметки, я не рассматривал их в логике, традициях социографии, но реально — они именно такими и являются. Я знал, что в памяти моего компьютера хранятся эти материалы, в оперативной — их не было, но, к счастью, все нашлось в блоке внешней памяти. Более того, хранилась там и коллекция очерков, оформленная в виде (предполагавшейся) книги. Мое предложение начать формирование биографического раздела названного сайта с давних американских зарисовок было принято Шереги и сразу переведено в практическую плоскость. Он поручил опытнейшему дизайнеру текстов книг Евгению Чичилову отформатировать текст так, чтобы он мог увидеть свет как онлайновое и «бумажное» издание. Работа закипела, и через две недели все было закончено.

Цели
Выше сказано, что тексты писались с одной целью — рассказать близким мне людям о моей жизни в Америке, правда, был и другой интерес — немного отключиться от сложной аналитической работы, которой я тогда занимался.
Что касается целей подготовки серии очерков, то в смутной форме они обозначились сразу. Назову следующие:
Этнографическая цель. Показать российскому читателю некоторое аспекты жизни совсем небольшого американского города глазами недавно (на тот момент) приехавшего в страну россиянина. Вспоминая те годы, замечу, что незнакомо было почти все: от правил пользования общественным транспортом до расположения и внутреннего устройства ближайших продуктовых магазинов, мы не знали, как попасть на прием к врачу, не представляли, что такое медицинская страховка. А страх общения на английском? Мне известны воспоминания российских эмигрантов, но, как правило, они пишут о своей жизни в крупных городах. Это — иная реальность.


Обзорно-критическая цель. Во-первых, прошло много лет после написания собранных здесь очерков, и хочется перечитать их «новыми глазами», с новым, более богатым опытом американской жизни. Во-вторых, задумываясь о продолжении работы в социографическом пространстве, мне хотелось бы знать, как российские читатели: социологи и не только оценят сделанное.
Образовательная (учебная) цель. В моем понимании, социография в современной социологической литературе заметно обделена вниманием. Нет работ монографической направленности, нет журналов, в которых бы регулярно обсуждались бы теоретико-методологические вопросы этой тематики, мало публикаций, в которых бы социальная проблематика освещалась бы в социографическом ключе. Хотелось бы надеяться, что ознакомление преподавателей социологии и студентов, ищущих сферу приложения своих сил, с представленными здесь очерками, активизирует их интерес к данному направлению социального анализа.

Объект рассмотрения

Главный объект исследования — небольшой калифорнийский городок Foster City (Фостер Сити), в котором автор впервые побывал через несколько дней после прибытия в Америку и в котором вскоре стал жить. Foster City — расположен в 40 минутах езды на машине на юг от Сан-Франциско в северной оконечности Силиконовой долины — одного из флагманов всей системы американской модернизации.
Город возник на освоенных болотистых местах залива Сан-Франциско в 1960-х годах благодаря дальновидности инженера и владельца недвижимостью Т. Джека Фостера, небольшой памятник которому воздвигнут у здания городской администрации. В 2009 году журнал Forbes поместил Фостер-Сити под № 10 в списке лучших для жизни 25 небольших городов Америки. Несколько раз одним из лучших в стране для проживания признавал его и журнал Money. Фостер-Сити — одно из самых безопасных мест в стране, в среднем — одно убийство за десятилетие.


Конечно, в городе со столь короткой историей нет архитектурных достопримечательностей, лучшее, что в нем есть, — это ровная погода, средиземноморский климат. Теплое сухое лето со средней температурой + 31 градус и нехолодная зима, средняя дневная температура — + 14 градусов. Я живу здесь без малого четверть века, но не помню снега. Близость Тихого океана особенно сказывается несколько раз в году, к штормам надо специально готовиться. И лучше если заранее.


Согласно общенациональной переписи населения, в 2010 году в городе насчитывалось 30 567 человек. Около 42% белых, 45% выходцев из Китая, Индии и других азиатских стран, менее 2% афроамериканцев. В последние годы благодаря бурному развитию IT-индустрии население города выросло и, на мой взгляд, изменился его демографический состав. По оценкам специалистов, к 2016 году численность населения достигала 34 тысяч человек, и, по моим наблюдения, доля белого населения уменьшилась за счет увеличения численности молодых китайских и индийских компьютерщиков и их семей.


В городе есть несколько начальных школ, две или три средних, но еще нет школы для учеников 9–12 классов. Есть библиотека, расположенная в новом здании, в ней масса компьютеров, множество газет и журналов. Есть несколько рядов стеллажей с литературой на испанском, китайском и русском языках. Всегда находятся библиофилы, которые добровольно помогают комплектовать коллекции книг на иностранных языках. Наша библиотека — элемент огромной библиотечной сети, и в любой из библиотек этой сети можно через компьютер или по телефону заказывать книги. Их обычно привозят через день-два.


Что осложняет жизнь определенной части населения, так это практически полное отсутствие общественного транспорта. В дневное время лишь несколько автобусов проходят по городу и довозят пассажиров до электрички и до шоссе, по которому на автобусе можно доехать до Сан-Франциско и международного аэропорта.
В Фостер-Сити расположено несколько компьютерных и высокотехнологических фирм всемирной известности. Так, здесь находится штаб-квартира известной во всем мире фирмы Visa International. В конце 1990-х Фостер-Сити начала осваивать фирма Gilead Sciences — один из самых известных разработчиков и исследователей лекарственных препаратов. Основная специализация компании — инновационные лекарственные препараты для борьбы с трудноизлечимыми болезнями: ВИЧ, гепатит В и С, а также для лечения рака, сердечно-сосудистой системы и прочих болезней.
Немного в очерках сказано о соседних небольших городках: Redwood City, Burlingame, Stanford, но в целом это та же география.


В силу многих обстоятельств за четверть века жизни в Америке я лишь дважды покидал это бесконечно малое пространство, проведя несколько дней в столице США — Вашингтоне и в южно-калифорнийском городе Ирвайне. Однако, это не означает, что все мои представления об Америке порождены лишь опытом моих прямых наблюдений и непосредственной коммуникации. Книги по истории страны, ряд курсов в колледже, пресса, телевидение, интернет показывают мне жизнь в ее бесконечном многообразии. Кроме того, в 2008, 2012 и 2016 годах я провел три мониторинга президентских избирательных кампаний, ежедневно прочитывая десятки статей о важнейших политических и социально-экономических процессах, вовлекающих в себя не только избирателей, но все население страны. Знакомство с результатами сотен опросов общественного мнения дают мне представление об особенностях массового сознания американцев и представителей многих слоев, групп населения.


Я думаю, что сказанное в полной мере раскрывает смысл названия книжки: «Foster City — это и есть моя Америка». В нем заключена правда, но есть в нем и символический смысл.

Предмет рассмотрения

Если совсем кратко, то — повседневность, с которой я имел и имею дело, и люди, с которыми, как правило, я общаюсь в самой обыденной обстановке. Несложно догадаться, что повседневность включает в себя магазины, врачебные офисы, почту, библиотеки, кафе и недорогие рестораны. Круг моего общения тоже крайне ограниченный: работники сферы обслуживания, врачи и рецепционистки, обычные люди с улицы. В нескольких очерках рассказано о моей работе секьюрити в большом, самым высоком и не только в моем, но во всех соседних городках офисном здании. То было общение с моими коллегами и сотрудниками организаций, расположенных в нём.


Мои собеседники — люди разных возрастов с разным образованием. Есть бывшие советские граждане, но их немного, а в целом эти те, кто составляет большинство жителей Foster City и соседних городков: американцы разных расовых, этнических групп: белые, латинос (в основном — мексиканцы), индусы, китайцы, немного афроамериканцев. Мое общее впечатление — абсолютно благоприятное, обычно удается достаточно быстро установить взаимопонимание. Это относится и к непосредственному общению, и к телефонному, что крайне важно в Америке. Конечно, очень часто китайский, индийский, мексиканский акцент моих собеседников затрудняет контакты с ними, но я отчетливо понимаю, что и мой русский английский не помогает им в общении со мною. Однако, договариваемся…


Вы скажите, что это скучная, монотонная жизнь. Отчасти соглашусь, разнообразия и развлечений мало. Но это следствие не только моей жизни в столь ограниченном, узком, социальном пространстве. В значительной степени содержание и ритм моей жизни обусловлены моими лично-семейными обстоятельствами. Мои ровесники и даже люди старшие меня зачастую организуют свое бытие иначе, не говорю о молодых жителях Foster City.
Меня, например, радует то, что я могу немалую часть дня посвятить моим исследованиям. Очень давно я обозначил два вида моей занятости: дело и работа. Дело — это вся совокупность домашних забот, поездки в магазины, встречи с врачами и т.д, работа — это все, что относится к моей профессиональной деятельности: чтение, подготовка статей, сетевых постов и книг, переписка с российскими друзьями и коллегами. И мой девиз: «Кончил дело — работай смело».


Есть еще один аспект предмета или объекта, или даже жанра очерков, это — авторские воспоминания о Ленинграде. Именно — Ленинграде, а не Петербурге. Город вернул свое историческое имя 6 сентября 1991 года, я уехал из России в конце апреля 1994 года. За два с половиной года я не успел осознать себя петербуржцем, я и сейчас часто в разговорах с друзьями говорю по привычке — «Ленинград». К тому же, мои воспоминания относятся к тем годам, когда город был Ленинградом, со своим стилем, темпом жизни, со своей культурой. И я не могу, не хочу от этого отказываться.

Жанр очерков

Направленность анализа моей жизни заявлена в подзаголовке — «Социографические очерки», немного сказано об этом в начале Предисловия, обсуждается эта тема и в Заключении.
Мой интерес к социографии имеет давнюю историю. Это направление социального анализа я приметил на самом входе в социологию в 1968 году, когда ознакомился со сборником «Физиология Петербурга». В нем собраны очерки Н. А. Некрасова, Д. В. Григоровича, И. И. Панаева, В. И. Даля, В. Г. Белинского и др. Специалисты отмечают, что «Физиология Петербурга» была манифестом «натуральной школы», важным этапом в становлении русского критического реализма. Жанр очерков — наблюдения, зарисовки, передающие физиологию, т.е. реальную жизнь Петербурга середины XIX, прежде всего — низших слоев общества. Когда я задумался о названии этой серии очерков, в какой-то момент промелькнули в моем сознании слова «Физиология Foster City», но я рад, что не остановился на них.


В нашей переписке Франц Шереги отметил, что знаком с этой книгой и добавил: «В Европе тоже в начале прошлого века и все 20-е годы основным методом социологии была социография, в Венгрии она активно практиковалась и в 60-е годы (условно говоря — описательная социология)». Венгерский язык, венгерская культура, венгерская социология — родные для Шереги, он знает и результаты этих поисков, и познаваемую ими реальность. А в учебнике В.И. Добренькова и Л.И.Кравченко по социальной антропологии отмечается, что термин социография был предложен Фердинандом Тённисом, но социографию обозначают «венгерским явлением». Не буду вдаваться сейчас в природу социографии, она — непроста, синтетична и для нее характерно то, что социографические наблюдения, фокусируемые на частном (судьба одного человека, описание жизни небольшого городка), активизируют сознание читателя. В частном они обнаруживают нечто типическое.


Хотя термин «социография» я и мои коллеги явно не использовали в попытках анализа жанра, или направления некоторых из моих работ, но «двойственность» — из частного к общему — отмечалась давно. Так, заключая одну из моих первых публикаций очерков о моей американской жизни, Андрей Алексеев писал в конце 2011 года: «…И опять новый жанр на страницах “Телескопа”! Жанр-кентавр, я бы определил его как лирикосоциологический. Борис Докторов — математик “по происхождению”, социолог по призванию, на этот раз окончательно разрушает границу между “физикой” и “лирикой”. Примечательно, однако, как он это делает. Прежде всего, это проза “настроения”, а не описания, переживания, а не анализа, причастности, а не деяния. Автор всматривается, вслушивается, вдыхает мир вокруг себя и дарит этот мир, вроде далекий нам, уже как понятный и близкий. Причем же тут социология? А при том, что в свободном полете памяти и чувства, ну, никак не обойтись автору без строгой фиксации обстоятельств места, времени, встреч на “хайвее” и на “обочине” жизни, и каждое его эссе — оно же “случай”, кейс, когда “один цветок лучше, чем сто, передает природу цветка” (Ясунари Кавабата). И вот оказывается, что прочитав эту полдюжину зарисовок, я узнал про стиль, и дух, и, может быть, даже смысл “не нашей” жизни, больше, чем если бы побывал там. Надо прожить в Калифорнии 6 тыс. дней, чтобы так рассказать о ней в себе и о себе в ней».
Сказанное А.Н. Алексеевым много лет назад можно так перевести на язык социологии: автор очерков также является объектом и предметом настоящих очерков. Это именно то, что он выразил словами «Собственная жизнь может быть полем включенного наблюдения».

Если бы не поддержка друзей…

Все помещенные в книжке очерки создавались в дофейсбучные времена, я рассылал их друзьям, коллегам по электронной почте. Мне нужна была обратная связь, и мои корреспонденты щедро делились со мною своими мнениями о моих текстах. Несколько из отзывов, в основном полученных мною в 2009 году, приведены ниже; в скобках указаны автор отзыва и название очерка.


… не может социолог отказаться от привычки участвующего (включенного) наблюдения (или наблюдающего участия — в более активистской, «алексеевской», форме)!
И чистенькие (трудно поверить) кофе-кафе, и не кустики, а бесплатные туалеты «на природе» (непривычные для советско-постсоветского быта), и ребята с прической «под Обаму», и манящие экзотичностью девушки-женщины «свободного Востока», и не-американские променады, и ты сам, «заряжающийся энергетикой» от наплыва людей, но избегающий грохочущих салютов, для «заряжения» которыми большинство и «наплывает», — всё это одновременно и расслабляет, как представляется, пишущего-читающего, и где-то полуосознанно откладывается «в кладовку» запасливого мастерового: когда-то может и сгодится обществоведу-человеколюбу! (Р. Ленчовский, «День независимости»)

Хорошее письмо. США действительно самая легкая страна для адаптации, но это ясно только в сравнении и предполагает наличие соответствующего характера, включая отсутствие завышенных притязаний. (И. Кон, «После празднования дня рождения»).

… спасибо за письмо. Теперь я верю: у Америки есть будущее, коли там живут такие светлые люди, как ты. До сих пор я смотрел на США, как на отстойник нечистот… Мне интересно, я с большим удовольствием читаю. Пусть мрак моих взглядов на США минует свет, которым полно твое сердце… Хранит тебя Бог. (А. Мясников, «Летние кэмпы»).

… На меня произвела очень сильное впечатление Ваша история при кэмпы. Это просто поразительно, особенно то, что в этом могут участвовать не десятки или сотни талантливых детей, а сотни тысяч обычных ребят. Мой сын недавно ездил в Дубну на конференцию, которая проходила в Летней лингвистической школе. Он не лингвист, но послушать Зализняка и Арнольда очень хотелось… Таких школ немало, но все они чисто элитарные, посвящены каким-то умным наукам. Для обычных школьников ничего особо познавательного нет. А у вас такая широта предложения, такие возможности! Это просто поразительно. Представляю, как счастливы дети и как много они за лето получают. (Л. Борусяк, «Летние кэмпы»).

…Интересно, что твои американские истории обличают социолога в авторе. Ты, действительно, делаешь не столько психологические или литературные, сколько социологические зарисовки. «Немного модельные» ситуации, как ты сам замечаешь. Ты тут «наблюдающий участник», только твое воздействие на среду минимально, а жизнь сама предлагает тебе «моделирующие ситуации», только надо их углядеть, что ты и делаешь. (А. Алексеев, «Парадокс Зои Цукерман»)

…ты, оказывается, еще и поэт! Какая чудесная заметка! Читая, я почувствовала все описанные запахи, увидела все картинки. Замечательно. Можно написать цикл заметок о чувственном восприятии Америки. Ведь там, в Калифорнии, и вправду? должны быть и звуки, и краски, и запахи, отличающиеся? от российских, особенно северных, питерских. Если про утренние звуки написать трудно, напиши про утренние краски. Или про дневные звуки. Или про озеро в разное время суток. Про все, что вызывает настроение и вдохновение. (Л. Козлова, «Запахи утра»).

Если некоторые прежние твои «американские истории» я называл «экзистенциями», то тут — чистейший «протокол жизни», в моем смысле, т. е. концептуализированное, информативное описание. Жанр, как я считаю, сугубо социологический. Я, конечно, приветствую суд присяжных, но для таких процедур, как ты описываешь, пожалуй, надо иметь не слишком большую преступность. (А. Алексеев, «Почти пропавший сюжет. Отбор в присяжные»).

… так сложилось, что я с запозданием прочитал то, что было в твоей ссылке. Ты написал прелестную рождественскую историю, теплую и светлую. А увидеть в нехватке мест на автостоянке род «Марлезонского балета» — это вообще высший класс. Правда, на тот же сюжет можно посмотреть и по-другому, как на один из симптомов «массового общества», в котором множество людей в одно и то же время, действуя по одному и тому же алгоритму, совершают одни и те же действия — устраивают шопинг. Но это была бы уже совсем не рождественская история, хотя и имеющая отношение к предрождественскому покупательскому ажиотажу. В общем, красиво написал, правда. (А. Черняков, «“Белый танец” под жарким предрождественским солнцем»).
…рассказик — просто чудесный, поэтический. Со светлым предпраздничным настроением… Как-то странно, что у вас там до сих пор тепло и солнечно… Вообще-то мне показалось, что это рассказик о кружении жизни: уже седой дяденька, ты стоял и глядел на разъезжающие машины, и тебе вспоминались юность и юношеские предчувствия радости, счастья — пригласит-не пригласит… Здесь я мысленно беру бокал, и раз уж скоро наступают Рождество и Новый год, говорю тост: за кружение жизни — от радости к радости… Ты совсем уже стал писать, как поэт. Тренируй этот жанр — и для души, и, как говорят писатели и журналисты, для «твердости пера». В науке пригодится… А потом, может, и роман напишешь…(Д. Константиновский, «“Белый танец” под жарким предрождественским солнцем»).

…подумала о твоих будущих работах. Надо твои прекрасные эссе вставить в научные книги. Так писал Умберто Эко, любимый тобой Хэм, Хайдеггер (по-моему), постмодернисты. Время классической манеры научного письма подходит к концу. Сейчас время письма нарративного. Есть исторический нарратив, почему не быть социологическому нарративу. (Ю. Беспалова, «“Белый танец” под жарким предрождественским солнцем»).

В «мемориз», конечно, словно прикасаюсь к чуду, вот такому земному, но для меня непостижимому — видеть то, что не видно остальным. И рассказать об этом ТАК красиво… (Г.Шереги, «“Белый танец” под жарким предрождественским солнцем»)

Очень интересно, особенно про школу. Я про такие школы слышал, но конкретно их себе не представляю. Для России это актуально, потому что здесь некомплектные школы просто закрывают. А до 1917 в деревенских школах ученики разных классов занимались в общем помещении, это было нормально. Хотя сегодня представить это трудно. (И. Кон, «Об одной необычной американской школе»).

…день решил начать с твоей повести о связи Темплтон-Докторов. С удовольствием прочел эти три странички. Замечательный эпизод. Влияние судеб на судьбы. Мне нравятся эти связи между судьбами, случайные (на первый взгляд), которые мы превращаем (если хотим) в неслучайную цепь взаимосвязанных событий. Все важное у нас перед глазами. И под ногами. Мы по нему ходим, пользуясь им, и не замечая. А кто-то замечает и возвращает в активное сознание. Как Феллини. Для меня твой рассказ — об этом. Разве можно было бы написать о твоей биографии яснее и короче, пытаясь «научно усушить» материал. Убежден — нет. У меня был аналогичный эпизод (в других декорациях, естественно) с Иоселиани. Я написал об этом в «Знание-Сила» в 2004-м… (С. Чесноков, «Благодаря Сэру Джону Темплтону»).

Тебя не раз била и кусала Судьба, но как же здорово, что она же и дала тебе так много. Но в этом есть и твоя заслуга: «услышать Темплтона» дано далеко не каждому. Рада, что у тебя есть этот дар. (Е. Смирнова, «Благодаря Сэру Джону Темплтону»).


Все эти мнения, суждения, размышления помогали мне. Они — поддерживали меня в новом деле и подсказывали, куда двигаться.
Были предложения — собрать рассказы и подготовить книгу. Спасибо всем. Книга есть. Пожалуйста, читайте…


Благодарности
Я благодарен многим и многим, кто на протяжении ряда лет поддерживал меня в моей работе, позволял мне думать, что я делаю нечто интересное и нужное.