Дипмиссия

Рассказ написан в соавторстве с Кириллом Лефтром

          Однажды утром в квартире Рахмана Борисовича раздался телефонный звонок. Аннушка поспешно сняла трубку. “Доброе утречко, Алина Ивановна…” - тепло приветствовала она собеседницу. Из динамика современного гаджета понёсся плотный поток гласных, шипящих и свистящих звуков женского голоса, выстраивающийся в слова и фразы, на которые Аннушка усиленно, молча соглашаясь, кивала, порой всё же позволяя себе скромные междометные восклицания.
          Рахман Борисович, объятый утренней дрёмой, всё ещё лежал в постели. Телефонный разговор его, однако, возбудил и даже заинтриговал. Он занервничал и, поохав, стал медленно, негромко кряхтя, вставать с кровати. Чуть позже, немного сбивчиво и, заметно волнуясь, Аннушка объяснила супругу, что на Цветопольскую вышли представители ГКРФ и потребовали, точнее, настоятельно порекомендовали с ними встретиться.
          Дело в том, что на городском кладбище небольшого городка, в котором происходили описываемые события, располагалось захоронение советских военнопленных времён Второй Мировой Войны. Усопший супруг Алины Ивановны, Владимир Владимирович, однажды обнаружив его лет двадцать тому назад, на заре своей иммигрантской карьеры, принялся активно заниматься поисково-исследовательской деятельностью, в результате чего стали происходить события определённого жанра, апофеозом которых стал репортаж на российском центральном телевидении.
          Приближалась очередная круглая дата завершения кровожадной войны и, несмотря на сложную международную обстановку, где-то наверху было принято решение о реставрационных работах - ремонте памятника и т.д. и т.п. В процессе реализации вышеупомянутых инициатив, а также в силу сложившихся традиций, официальное представительство страны “реактивировало” контакт с Алиной Ивановной как с наследницей дела усопшего супруга. Дипломаты договорились о рандеву на соответствующем кладбище. Во время той самой встречи Алина Ивановна, получившая импульс подтверждения в том, что она является персоной очень даже не банальной, отважилась пригласить высоких гостей на обед к себе в квартирёнку, где Аннушкой заранее были приготовлены яства.
          В полдень группа российских дипломатов в количестве шести человек, в числе которых были две дамы, на двух серьёзных автомобилях с особыми дипломатическими номерными знаками, в сопровождении местной полиции, подкатила к подъезду.
          Рахман Борисович, ведомый Аннушкой, приближался к эскорту. Цветопольская вышла из лимузина с таким выражением на лице, как будто именно в её честь примчался сюда сей кортеж.
          Дипломаты держались чинно, но весьма сдержанно и почти скромно. Выпячиваться и афишировать свой визит в их планы явно не входило.
          Строго порекомендовав не делать никаких фото либо видеосъёмок, они вошли в апартаменты Алины Ивановны, где практически сразу уселись за празднично накрытый стол.
          Увертюра и первый акт беседы носили формальный, сугубо официальный тон и характер. Но добрая выпивка с закуской медленно, но верно делали своё дело.
          Среди гостей явно выделялся лидер. Это был “матёрый”, довольно-таки крупный мужчина лет около шестидесяти на вид, широкий в плечах и несколько грузноватый, который отрекомендовался Алексеем Григорьевичем. Все остальные, включая дам, были заметно моложе своего шефа.
          Постепенно обстановка заметно разряжалась. На сцене жизненного спектакля зазвучали шутки-прибаутки. Послышался первый ненавязчивый смешок. Разомлев и осмелев, Рахман Борисович уселся на своего любимого конька - стал вспоминать былое, попутно не забывая щеголять эрудицией, в чём, надо отдать ему должное, переплюнуть его было отнюдь не просто. Кроме всего прочего, на своём достаточно длинном веку он повидал и изведал не так уж и мало. Для затравки рассказал о случайной встрече и беседе с Твардовским, которая произошла в эпоху, когда Рахман Борисович был ещё студентом МЭИ… Гости слушали его внимательно, с искренним интересом, и пару раз даже шеф дипмиссии был искренне потрясён познаниями и даже признавался, что факты, излагаемые Рахманом Борисовичем ему не известны. Сам же Рахман Борисович приходил во всё больший и больший восторг от события…
          Учуяв конкуренцию, и что внимание присутствующих к её персоне заметно ослабевает, Цветопольская ринулась в бой. В стремлении отвоевать позиции она принялась нести всяческую чепуху, порой даже пошлятину, но, как всегда, громко, уверенно и настырно.
          Рахман Борисович обычно львом рыкающий на Алину Ивановну, когда её таким образом заносило, теперь был вынужден сдерживаться, что стоило ему неимоверных усилий. Аннушка это замечала, и в её взгляде светилась особая нежность и любовь к супругу. Наконец, улучив подходящий момент, Рахман Борисович заявил, что сейчас споёт. Нет, безусловно, учитывая контингент и ранг присутствующих, он предварил сей акт вежливым испрошением разрешения. Получив последнее, он набрал в лёгкие максимально возможное количество воздуха и затянул…
          Что затянул? И Вы ещё спрашиваете? Ну, безусловно, вот это: “Я по свету немало хаживал, жил в землянке, в окопах, в тайге. Похоронен был дважды заживо. Знал разлуку, любил в тоске…”. А потом и “Подмосковные Вечера”, и многое другое в соответствующем репертуаре. Шеф, признавшийся, что его род восходит к донскому казачеству, хоть и сдержанно, но отнюдь не без удовольствия подтянул Рахману Борисовичу, который тут же похвастался, что его первая жена тоже была казачка, только не донская, а кубанская.
          - Рахман Борисович, чего я никак не могу понять, - вставила визгливую реплику Алина Ивановна, - почему ты её всё время вспоминаешь!
          Рахман Борисович ту реплику игнорировал, хотя ему очень хотелось схватить со стола тяжёлый бронзовый подсвечник, похожий на трезубец, и со всей силы запустить его прямо в покрытую паклей жиденьких бесцветных старательно завитых волосёнок голову Цветопольской - прямо со всеми его тремя горящими свечами.
          В следующий момент Алине Ивановне удалось перехватить инициативу, так что внимание небольшой аудитории снова сфокусировалось на её, по её собственному глубочайшему убеждению, неподражаемой персоне. Тогда она, вдохновлённая, придав своей изобилующей морщинами физиономии гримасу как можно более значительную, с неописуемой торжественностью и сакральным пафосом заявила:
          - Дамы и Господа! Я хочу вам сказать, что категорически убеждена, что нашего дорогого победителя, любимого Иосифа Виссарионовича нужно немедленно реабилитировать и даже воскресить!
          Реплика произвела эффект. Однако отнюдь не тот, который ожидала Цветопольская. Она надеялась на бурную поддержку, овации и аплодисменты. Но вместо этого воцарилось глубокое, практически гробовое молчание. Молчали все присутствующие. Угрюмо молчал Алексей Григорьевич. Молодые российские дипломаты, молча и сосредоточено, взирали на своего шефа. Тот продолжал сурово молчать, абсолютно профессионально выдерживая бесконечную театральную паузу. Прошла минута. Затем вторая. И третья…
          Алина Ивановна уже была готова сконфузиться, но ведь и она не была сопливой девчонкой-первоклассницей. Всё это время на её физиономии, изрядно напоминающей мордочку шимпанзе, держалась самодовольная улыбка. Стремясь разорвать чугунное траурное безмолвие, она, широко распахнув своё воронье горло, обнажив крысиные желтовато-серые зубы, между которыми как меж тупых зубьев старой ржавой пилы чернели огромные зазоры, во весь голос заголосила, как говорят в сельской местности: “на всю Ивановскую”: “У НЕЙ ТАКАЯ МА-А-АЛЕНЬКАЯ ГРУДЬ…”
          - Рахман Борисович, ну же, подпевайте! - воскликнула она, практически не прерывая завываний, глубоко убеждённая в том, что поёт.
          Рахман Борисович был на грани срыва. Невероятным, может быть, самым мощным в его жизни усилием он сдержал свой порыв. В тот момент его единственным желанием было со всей мочи вдарить по этой “обезьяньей башке” чем-нибудь невероятно тяжёлым. Образ Вагнеровской Кувалды под аккорды “Полёта Валькирий” пронёсся в его воображении. В тот момент он искренне позавидовал общеизвестному герою Достоевского.
          Вдруг в его памяти явилась Винница - их мимолётная встреча вечность тому назад. Тогда они оба были молоды и хороши собой. Там, на Украине, в ту благословенную пору мирной и цветущей, был и пьянящий сердце воздух, и шарм, и интрига, и многое другое. А теперь? Мир, охваченный безумием. Симпатичная и привлекательная когда-то женщина превратилась в старую дурную обезьяну, орущую и несущую сплошной бред, пошлость и гнусь. Тщеславие. Дешёвый гонор и неутолимое стремление показать … а что? Тьфу!
          Рахман Борисович с трудом досидел до конца званого обеда и очень обрадовался, когда шеф дипмиссии объявил об окончании аудиенции. Обняв свою милую Аннушку, Рахман Борисович направился к выходу. Трепетно неразлучные они вместе не спеша отправились восвояси.